Степан

Степан был самым обычным человеком. Жена его –  не так, чтобы красавица, но и уродиной не назовешь. Работа – не так, чтобы сильно доходная, но среднего уровня вполне. Дети тоже, не сказать, что талантливые, но и не двоечники какие-нибудь. Все у Степана было средненько или чуть-чуть повыше того. Сложилось так не каким-нибудь естественным манером, а вполне сознательно. То есть, запланировано заранее. Еще с детства нравилась ему этакая незаметность. "Как у всех",  – любил он приговаривать, когда кто-то начинал хвалить его кроссовки или рубашку. "Как у всех"... Будь Степан жителем средневековья с правом на герб, на том самом гербе и красовалось бы. Так, незаметно и тихо, дожил он до тридцати трех лет. Возраст, это всякий знает, для мужчины сложный. И Христа вот распяли, да и вообще... Что вообще, Степан не знал. Только про Христа знал. Но того было довольно, чтобы свои «тридцать три» счесть возрастом сложным. И вот приходит как-то Степан с работы (работал он с пон. по пят., с 8 до 17, с обедом и т.д и т.п.), садится, по своему обыкновению, ужинать. И вдруг понимает, что совершенно не хочет яишенку с супом. Совершенно.
Сидит Степан и делается ему страшно. Ни разу за последние тринадцать лет ни от чего ему не было так противно, как от яишенки и супа. То есть, натурально, глядеть на них не может. Жена обеспокоилась, закудахтала над ним, давай вопросы задавать. Степан глядел-глядел на неё, и чем дольше глядел, тем яснее становилось, что не любит он ее вовсе. И никогда не любил. А женился  единственно потому, что она больно уж хорошо в образ жены "как у всех" вписывалась. Как в конструкторе, деталька к детальке. Тут дети прибежали. Давай к нему ластиться, в глаза заглядывать. Сидит Степан за столом, на детей глядит. А дети – вылитая мать. И глаза, и улыбка, даже плечами так же пожимают. "Противные какие", – страшно, словно не своей головой, подумал он. В окно поглядел, а  за окном грязно, хмуро, тучи все небо заволокли. Сидит на стуле Степан и на таракана смотрит (никак их вывести не могли), а таракан – на Степана. И будто подмигнул ему. И будто Степан даже голосок услыхал. Мол, я вот могу отсюда уйти, а ты нет. Все, нет у тебя, Степа, свободы. Конченый ты человек. И дальше в том же духе. И все - правда. А таракан, между тем, продолжает. Мол, ты хоть и Степан, а я хоть и таракан, ан все ж я больше человеком выхожу, нежели ты. Я терплю, потому что изменить ничего не могу. Сам подумай, что с меня взять, я ж таракан. А ты вроде как человек. А изменить тоже ничего не можешь. Потому что завяз, потому что трус. Смирился ты, Степа, сукин сын. "Ругает меня",  – как-то вяло подумал Степан. А таракана не заткнешь, он, знай, себе вещает. Мол, сам посуди Степка, коль человек смирился, так, стало быть, согнул его мир-то? Под себя согнул, как девку гулящую, непотребную. Так ведь оно выходит? И не оправдывай себя, себе-то не ври. И без того наврал-то целую кучу. Жене вот всю жизнь врешь. Детям врешь. Теще, друзьям-приятелям. А все от чего? От того, что правды в тебе нет. Ненастоящий ты. Эх, да что с тобой разговаривать.
 После этих слов таракан, резко оборотившись, шмыгнул вниз по стене, а затем под плинтус. Надо сказать, отповедь таракана произвела чудовищное действие на Степана. Он как-то весь мелко задрожал и ни с того ни с сего схватил тарелку с яишенкой, да как хрясь!.. об стену. Жена, ничего похожего за тринадцать лет супружества не видавшая, онемела совсем. Дети, вначале притихнув, заголосили пискляво. Степан зажал ладонями уши, и бросился вон. "Куда, куда ты, Степа",  – жалобно, в спину простонала жена. Степан, никогда прежде не матерившийся, цедил сквозь зубы, влезая в ботинки: "Это ****ец, это ****ец". И цедил как-то мантрически, словно заговор какой или молитву. Выбежал из дому. Даже лифтом не воспользовался. Без шапки, без перчаток. Что называется, в полном раздрае. Прыгнул в машину, и в город. Едет, а голова будто сама не своя. Воспоминания, что слепни у реки, лезут и лезут. Вспомнил Лену, она сейчас актриса, в театре. Как весело с ней говорили, как неожиданно поступали. И как он оставил ее –  уж слишком она была ненормальная. Как Пушкиным зачитывался. И, помнится, гусаром хотел быть. Долохов ему нравился. Гусары, бретеры, романтика золотого века. То да се. Потом он, конечно, все это из головы выкинул за ненадобностью.
Степан себя знатоком жизни почитал. Любил когда все правильно, основательно. Учеба, работа, семья. Вот и долюбил. До тараканов говорящих. И так вдруг нестерпимо захотелось ему стать гусаром, прожигателем жизни, поэтом, безумцем (он прямо так про себя и думал, именно в таких выражениях), что аж до слез. Тут и цель поездки определилась. "В ресторан, немедленно в ресторан", – с пронзительной яростью подумал Степан. Подумано - сделано. Ресторан "Доктор Живаго", самый лучший, самый пристойно-непристойный в городе. Разухабистое место. Степан о нем только слышал. Бывать не доводилось. И не потому, что дорого, а потому, что больно уж шикарное место. "Каждый сверчок, знай свой шесток", – любил повторять он.
Степа вошел в ресторан как истинный гусар.  Даже плечи как будто сделались шире.  Орлиным, наполеоновским взором он обвел место дислокации. Четким, гвардейским шагом направился вглубь зала. Кругом – дамы в шелках, мужчины в костюмах. Все хрусталь, все красное дерево, паркет блестит. Музыка живая, всамделишная. Скрипка, рояль, то да се.  Сел. Рядом пальма,  столик на двоих. Стулья колченогие, скатерка белая, батистовая. Тут же официант подскочил. «Чего изволите-с?» – и в улыбке первостатейной, почти что искренней, расплылся. Степан от всех этих апартаментов смешался несколько. Когда же услыхал «изволите-с» даже вздрогнул. «Как вы сказали?» – Степан подумал, что он ослышался. «Чего изволите-с», – услужливо повторил официант. «Сплю я, что ли?»  – Степан был сам не свой. «Сначала таракан, потом официант. Откуда он взял это «изволите-с», ну откуда? Ничего не понимаю. Уж не в девятнадцатом веке ли я?» Степан огляделся. Презентабельного вида мужчина разговаривал по сотовому телефону. «Не в девятнадцатом», – со смешанным чувством облегчения и разочарования заключил Степа.
Очнувшись от тяжких дум, он с удивлением обнаружил того же официанта. И тут весь этот день, тараканьи откровения,  нелюбимая жена и дети, юношеские мечты о гусарстве, тоска по «сумасшедшей» Лене вступили в реакцию. Степана понесло.
«А давайте-ка, любезный, откушаем вот чего». И Степан с видом совершенно залихватским стал перечислять: «Во-первых, несите-ка семужку, запеченную с картофелем, да соус из шампиньонов не позабудьте. Далее, из мясных блюд. Поросенка молочного, нафаршированного гречневой кашей, с  яблоками.  На сладкое - вишневый пирог изволю-с».
Официант, в чьем взгляде, разбавляя угодливость, появилось уважение, спросил: «Что будем пить-с?». Степан, ни на минуту не задумавшись, отрапортовал: «Во-первых, бутылку Шато Икем, – это к семужке.  К мясу подавайте Мозельское. А прямо сейчас неси водку.  Душа просит».  После чего подмигнул официанту гусарским манером. Гарсон умчался. Степан откинулся на стуле и крепко задумался. «Это ж на сколько я заказал?» – тяжко думал он. И вдруг вспомнил слова таракана, мол, конченый  ты человек. И тут в голову всякие фразы полезли.  «Один раз живем», «Любить так любить, гулять так гулять» и даже «Помирать, так с музыкой». Степан утвердился в желании стать гусаром и раздавил голос  рассудка высоким гусарским сапогом.
Еду несли торжественно. Многие оборачивались вслед процессии. Поросенок вызывал зависть и любопытство.  Вино было гениальной температуры, как и водка. Степан, ранее пивший по бокалу советского шампанского на Новый год и День Рождения, быстро захмелел. Изысканные яства, божественные напитки, приятная музыка сделали свое дело. Он стал гусаром.
Набравшись изрядно, Степа захотел поговорить. И вспомнил о таракане: «Экий подлец, оскорблять меня вздумал!». Он сделался необыкновенно горд, даже надменен. «Уж  я бы щас с этим мерзавцем поговорил!» – подумал он пьяно. И вдруг закричал  – пронзительно, визгливо: «Гарсон, гарсон!» Официант подлетел тут же. «Чего изволите-с?». И тут Степа, что называется, выдал. Хочу, говорит, с тараканом парой слов перекинуться. Официант моргнул два раза и тоже выдал. «Тараканов не держим-с».  Но Степа не сдавался. «Ты вот что, голубчик, я тебе щас дам адресок, ты по нему слетай. Спроси у хозяйки таракана. И сразу сюда». Тут он сделал паузу и торжественное лицо. «Говорить будем»,  – окончил Степа. И сунул официанту пять тысяч. Официант, секунду помедлив, достал чистый листок бумаги и ручку. Положил на стол. «Пишите адрес, ваше благородие». И ножкой отшаркал. Степан, немедля схватив ручку, размашисто, по-гусарски черкнул адрес. Глянув на бумажку, официант сказал: «Через полчаса будем-с».
Степа налил хрустальную рюмку «беленькой». Насадил кусочек семужки на серебряную вилку. Он благодушествовал. И здесь случилось невиданное.  То есть, чисто теоретически, такое случиться могло вполне, но в такую силу практики верилось с трудом. Обозревая ресторан, он увидел, не далее как в десяти метрах от себя, Лену. Ту самую Лену, актрису и смутьянку. Глазам он не доверял, потому протер их ладонью и глянул снова. Сомнений не оставалось, это была она. «Княжна»,  – прошептал про себя Степа. «Княжна» была не одна. В компании нескольких мужчин. «Что она делает с тремя мужиками в ресторане?» – подумал Степа, набычившись.  «Подойти поздороваться? Но удобно ли? Столько лет прошло, поди не узнает». Рефлексия, раздавленная гусарским сапогом, мало-помалу оживала. Степа был как в лихорадке. Увидев на столе рюмку, он тут же хватил ее. Стало легче, гусарство набирало обороты. «Какого черта», – подумал он. «Гусар я, в конце концов, или нет?» Мандражируя таким образом и воспаляясь то до решимости, то до трусости, он просидел полчаса. Привезли таракана. Доподлинно неизвестно, был ли это тот самый таракан, ругавший Степана, или какой-то другой (на официанта вполне полагаться нельзя). Но как бы то ни было, Степа таракана признал. Последний сидел в спичечном коробке, только усы торчали. Приоткрыв коробок немного, Степан окинул таракана презрительным взглядом. «Ну, кто здесь конченый человек?» –  грозно произнес он. «Ты», -  таракан был лаконичен.
«Да ты посмотри на меня!  Глаза то разуй! Вишь, в каком месте отдыхать изволю?» Таракан высунулся из коробка и оглядел ресторан. «Место и впрямь хоть куда. Не ожидал от тебя, Степ». В тоне таракана появилась некоторая уважительность. «То-то!» – довольно проворчал Степан. 
 - Столик во-о-он тот видишь?
- Ага.
- Женщину видишь? Платье черное, с вырезом.
- А то! Только ее и вижу.
Степан откинулся на стуле и, как о деле решенном, сказал: «Моя будет!».
- Ты, Степа, конечно,  изменился сильно. Но даже для тебя сегодняшнего  это недостижимая высота.
- Да ты хоть знаешь, усатая твоя морда, кто я!?
- И кто же?
Степа выпрямился на стуле, непроизвольно выпятил грудь и прорек: «Гусар». Таракан заржал. Мелким таким, вибрирующим смехом.
 - Чего ты ржешь? Шельма! 
- Не сердись, Степа. Вчера бухгалтер, сегодня гусар. Сам посуди.
- Черт с ним, с бухгалтером, это, считай, и не со мной было.
- А с кем?, – таракан не унимался.
- А черт его знает с кем. Знаю только, что не со мной.
Степан замолчал надолго. Таракан вылез на стол и принялся жрать вишневый пирог.
- Подойти или не подойти?» – тосковал гусар. Он буквально пожирал глазами атласные плечи Лены.
- Решено – иду! – проговорил про себя Степан с сатанинской уверенностью. Проговорил – и точно с вышки пятиметровой бросился.
- Меня с собой возьми, гусар, – попросился таракан.
- А ты мне на кой сдался?» – удивился Степа.
- А о чем говорить-то будешь? Об 1С? Экономике? О чем, Степа? – гусар был сокрушен. Действительно, подойдет, и что скажет? «Привет. Я Степан. Мы учились в одном классе двадцать лет назад. Можно присесть?». Пошлость и бред.
- Задумался, рыцарь? То-то.
- И что же делать? 
- Вот вопрос, так вопрос. Гусарский».
- Да иди ты...
 Степан совсем раскис. И даже как-будто засобирался домой. «Эй, ты чего? Степа?» - таракан встревожился.
- Чего-чего, кого я обманываю, я простой бухгалтер, куда я лезу? Она актриса, звезда, а я? Домой надо, перед женой извиниться, на работу завтра.
- Нет, Степан, коли ты здесь, никакой ты не бухгалтер, а истинный гусар! Ты на себя, на себя-то глянь?
 Степа глянул в серебряное блюдо. Нос прямой, с горбинкой, губы пухлые, но не женственные, волосы, как смоль, с легкой кудрявинкой, глаза большие, черные – омуты. В такие глянешь – потонешь к чертям. «А ведь и правда, хорош»  – с новой энергией подумал гусар.
- Ты вот что, Степа. Закажи пятьдесят одну красную розу, из тех, что подороже. И бутылку самого дорого шампанского. К ним записку приложи. Что-нибудь на вроде: «Сражен! Обезоружен! Ваш навек!». Или еще,  какую глупость. Пусть официант на тебя укажет, а ты в это время морду сделай понадменней, неприступную такую, и самое главное, делай вид, что тебе она не интересна совсем. По сторонам гляди. Можешь ручкой какой-нибудь даме помахать. В таком вот роде. Она тобой сразу же заинтересуется. Мол, кто это на ветер такие деньжищи выкинул, а на неё даже не смотрит. Вот увидишь, сама подойдет. За стол попросится.
Степа долго глядел на таракана.
- Ай,  да выдумал! Ай, да таракан! - воскликнул он.
- Неужто выйдет?
- Непременно выйдет, еще как. Я таких дам-с знаю.
- Откуда, тараканья морда, откуда?
- Квартировал, до тебя еще, у такой вот – фифы. Изучил, так сказать, их породу.
Ну, так что? Пробуем? – азартно потирая руки, зашептал Степан.
- Пробуй. Терять-то  все равно нечего.
«Нечего, нечего» – словно в бреду прошептал Степан. Потом, очнувшись, заорал официанта. Заказали и роз, и шампанского. И себе бутылочку «беленькой». Уселись ждать.
Ждали долго. Таракан жрал свинину, Степан волновался, ерзал на стуле и пил водку. Минут этак через сорок явилась процессия. Впереди – гарсон, с огромадным букетом кровавых роз, за ним, в красной ливрее с золотыми позументами – швейцар. Внушительный такой, правда, без бакенбард.  Шли, прямо скажем, хорошо. И вальяжно, и быстро, и со значением. «Официант в этом деле великий дока», - восхищенно подумал Степа.
- Рожу, рожу-то понадменней сделай! И не глазей на них! Все позабыл с перепугу! - обрушился на гусара таракан. Степа тут же переменился. Лица стало надменным, таким, знаете, как у Невзорова. В смысле выражения. И давай, значит, головой крутить, важно так, степенно.
- Ну, чего там они? - спросил он у таракана.
- Раскланиваются», - скупо ответил таракан. Раскланивались недолго. Вскоре взор «княжны», равно, как и ее спутников устремился на Степу.
-На тебя смотрят, - довольно чуть ли не пропел таракан.
- Все, Степан, дело в шляпе. И цветы приняла, и вино. Записку читает. Смеется. Зубки-то, зубки, чистый жемчуг! - восхищенно окончил таракан.
- Смотреть, смотреть-то можно? - жалобно простонал гусар.
- Рано исчо. Лучше капни мне водочки, на ложку. Степа удивленно уставился на таракана.
- Чего вылупился, граф? Капни, говорю.  «Граф» капнул. Таракан тут же погрузил свою морду в водочную лужицу. Напившись изрядно, с жадностью, бросился к семге.
- Ах, помилосердствуйте! Хороша «беленькая!  - таракан пребывал на вершине блаженства, даже усы подергивались. 
- Идут, Степа, идут! В смысле идет, - проорал таракан.
- Кто идет?» - возглас таракан вырвал гусара из сладких грез.
- Ты, натурально, упился. Она, она идет. Прячь меня в карман. Живо!
 Степа схватил таракана и сунул в карман. И только он это проделал, подошла Лена.
- Здравствуйте. Розы и вино великолепны. Позвольте поблагодарить вас. Это так неожиданно, - нежным, с хрипотцой, голосом пропела она. Фраза, видимо была заготовлена, ибо показалась Степану несколько искусственной.
Своей же фразы он не заготовил вовсе. Увидав так близко предмет своих мечтаний, оробел вконец. «Я... хм оно конечно... да...но», - после этих содержательных слов Степан глянул Лене в глаза, будто ища поддержки, потом на вырез платья. Тут он понял, что сидеть в присутствии дамы дурной тон. Резко вскочил. Стул упал, задев пальму, с противным стуком. Смутившись еще больше, Степа вдруг протянул руку, которую, впрочем, Лена пожала, и сам не свой отрекомендовался: «Граф Владислав Воронцов, честь имею». Таракан, слышавший все от начала и до «честь имею» заржал так, что Степан испугался, не услышит ли его гадкий смех Лена. Но обошлось. После такого представление, она несколько оторопела. Прищурив свои черные, огромны глаза, и склонив голову набок, будто в задумчивости, она проговорила: «Княжна Елена Шереметьева». Тут таракана совсем понесло. Сидя в кармане, он ежесекундно приговаривал: «Ай, да девка, ай, да умница! Как она тебя, а, граф?» Но Степе было не до него.
--- Присаживайтесь, пожалуйста, - проявляя манеры, предложил он.
--- С удовольствием, милый граф. Ведь вы милый, не так ли? – с кокетством проговорила Лена.
--- Если вы находите меня таким, стало быть, так и есть. – И как у меня так складно выходит, удивленно подумал Степан. «Это все оттого, что вы граф, ваше сиятельство», - глумился таракан.
--- Если я что-то или кого-то нахожу тем или иным, значит так и есть? Так, по-вашему, граф?
--- Несомненно!  - Как-то уж чересчур напыщенно произнес граф.
--- Как же ваши спутники? Вы покинули их так неожиданно, - чтобы что-то хоть сказать, сказал граф.
--- О, не беспокойтесь о них. Это коллеги. Ничего больше. Они уже уходят.
Граф был совершенно удовлетворен.
Лена, недолго помолчав, резко сменила тему.
--- Часто ли бываете в этом заведении, граф?  - спросила она.
--- Да как вам сказать. Наезжаю временами, но не часто.
--- А заведение, между тем, довольно милое.
--- Вне всяких сомнений. И закуски хороши. А вы? Как часто здесь бываете?
--- Почти каждую пятницу. Люблю приятное общество, - сказала Лена и выразительно посмотрела на графа.
--- Расскажите, милая княжна, кто есть кто в этом ресторане? Я совершенно не знаком с публикой.
--- О, ну что ж. С радостью проведу экскурсию.
С кого бы начать? Ну, вот разве что с этой. Посмотрите, граф. За первым столиком, справа от входа. Видите? Дама, вся в бриллиантах, шелках. Лицо еще такое... породистое, что ли? Вдова одного очень богатого бизнесмена. Кстати, любительница накаченных мальчиков. Написала несколько книжонок. Женские романы. В основном о страсти. Фамилия – Дягилева. По мужу, девичья более прозаическая  - Кукина. Чем она интересна? Помилуйте, граф, вам нужны интересные или из общества? Если интересные, то таких здесь мало. Почти совсем нет. Разве что...
Во-о-он, видите молодого человека, за столиком в углу. Замечательный писатель. Честный до невыносимости. Я с ним дружна. Очень любопытный персонаж. Когда пишет, совсем мало ест, только пьет. Водку. Ему всего двадцать три. Можно сказать, будущее нашей словесности. Если хотите, могу познакомить.
--- С превеликим удовольствием. Люблю писателей, - сказал Степан, до того ни одного писателя и в глаза не видевший.
--- Гарсон! – мелодично вскрикнула Елена. Тут же, словно из воздуха, образовался официант.
Пригласите к нам молодого человека, за пятым столиком. Скажите, Елена просит к столу.
Вскоре пожаловал писатель. Был он худ, бледен, волосы, хоть и чисты, но спутаны. Росту высокого. И вообще, походил на жердь.
Подошел. Слегка кивнул. И тут же уселся на принесенный официантом стул. Закинул ногу на ногу и закурил. Этакий хлыст. Надо сказать, Степану он сразу не понравился. Какой-то уж больно себе на уме.
--- Макар, здравствуйте. Познакомьтесь, граф Владислав Воронцов, писатель Макар Лепин.
--- Рад, чрезвычайно рад, - расплылся в насквозь фальшивой улыбке Степан.
Макар, смерив его презрительным взглядом, внезапно спросил.
--- Почему вы так разговариваете?
--- Простите. Что вы имеете в виду? – граф слегка опешил.
--- Ну, так вот, по-идиотски. Как будто классики перечитали.
--- Классики? Нет, я, конечно, люблю классику. Но речь моя-с  – первое впечатление оправдывалось. Писатель был и вправду человек не милый.
--- Бог с вами, говорите, как угодно. Просто вы смешны, - и Макар разразился лающим смехом, оскорбительным донельзя.
--- Полноте, Макар. Граф просто шутит. Это ролевая игра такая. Я вот княжна Шереметьева. Граф, стало быть, граф.  Аристократический вечер, разъяснила ситуацию Лена.
Макар захохотал пуще прежнего.
--- Граф, что ж вы сразу-то не сказали. Я, было, подумал, что вы из тех неудачников, которые неудачи свои покрывают каким-нибудь дурацким образом. Есть такие люди, пустые, в сущности. Придумают себе маску, и той маской пустоту свою оправдывают. Был у меня знакомый. Пустой человек, типичный мещанин, приспособленец. Но нет же. Начал играть в шахматы, в интернете. И достиг каких-то маломальских успехов. И так от того раздулся, жаба жабой.  Нашел в игре этой смысл жизни, так сказать. И ведь понимает, что ложный он, сам понимает, но дела этого не кончает, уверовал, значит.  Не ищет больше ничего.  Как не встретишь его, он все о шахматах. Если не сыграет за день трех партий, день впустую. А от чего все? От того, что ленится и трусит очень. Не хочет ничему учиться. И занимается единственно тем, к чему кое-какой  талант имеет. Или, еще хуже. Прожил мужик жизнь. И процессом этим недоволен. Хотел он, видите ли, быть спортсменом, а стал формовщиком на заводе. И вот он на сыне своем за свои неудачи отыгрывается. И на бокс его, и на футбол. А сын, самое что поганое, ничего этого не хочет. Скотство!
Речь свою Макар произнес эмоционально, зло. Яростно жестикулируя и делая страшные глаза. Елена посмотрела на графа, всем видом показывая: «Я ведь говорила. Занятный персонаж».
Степан же сидел, как оплеванный. Ролевая игра. Вот значит как. Думал, княжну встретил, и вот те на... Что же это получается? Не граф он никакой? Просто, как там сказал писака? «Жаба жабой». Он, стало быть, от реальности побежал. Стало быть, бухгалтер он? До того сделалось Степану тошно, что он тут же замахнул стопку.
«Не бухгалтер, не бухгалтер. Это они в игры играют, а ты настоящий. Ты же чувствуешь себя гусаром?» - в критический момент возник таракан.
--- Чувствуешь, или нет?
--- Чувствую, - ни минуты не колеблясь твердо подумал Степан.
--- А раз чувствуешь, то чего тебе еще надо?
--- Действительно, чего?
--- Да ничего не надо. НИЧЕГО! Кем себя человек чувствует, то он и есть. Понял?
--- Понял. Но так ли это?
--- А ты посиди, подумай.
Степан погрузился в думы. Лена и Макар о чем-то болтали, вспоминали общего знакомого. Говорили взахлеб, едва не перебивая друг друга.
Ночь светлела. Посетители убывали. Вскоре остался лишь их столик. Вдруг Степан встрепенулся. Посмотрел на Лену – «Моя будешь!» мелькнуло в голове, на Макара, тот уже не казался таким противным, и предложил.
--- Поедемте на реку. Погуляем. Рассвет встретим.
Предложение встретили радостно, с энтузиазмом. Расплатившись по счету и прихватив с собой бутылку водки и бутылку вина, компания отправилась на реку. Встречать рассвет.
Рассвет несколько разочаровал. Ожидали чудо природы, а вышло что-то туманное, серое, толком, из-за туч и не разберешь. Подкачало, в общем, солнце.
--- А я говорил! Говорил, что будет глупо и некрасиво. Надо было к цыганам ехать! – проворчал замерзший у воды таракан.
--- Наездились. Будет с нас. – Степан был хмурым, как небо над головой. Ночное восторженное гусарство подернулось дымкой. Все казалось пошлым и каким-то неловким. Точно актеры, окончив спектакль, продолжают говорить репликами героев. И не снимают одежд, не смывают румян. И в таком вот виде выходят на улицу, в дневной зной. Вроде бы и костюмы еще десять минут назад были органичны и радовали глаз, а реплики вызывали шквал аплодисментов, но прошло это, кончилось. И смешны они именно оттого, что все прошло и кончилось. И вдвойне делается грустно, как подумаешь, что они, хоть то и знают, но признавать, соглашаться с этим, не хотят. Или не могут.
Погуляли по набережной. В этот час она была пустынна. Только горы пивных бутылок, да разбросанные окурки говорили о том, что совсем недавно здесь кипела жизнь. «Я, - подумал Степан, -  словно эта набережная, усеянная прошлым. Как-то все безвозвратно. И ночь, и гусарство. Господи, до чего пошло!» – с мукой вдруг подумалось ему. Ленина красота, обретя присутствие дневного света, несколько померкла. Нет, она была красива по-прежнему. Но красота словно изменилась. Стала земной, плотской, утеряла легкость и величие. Лена выглядела предельно сексуально, вызывающе. Ее хотелось трахать. Ночью – носить на руках. «В том-то и дело, - подумал Степан, -  когда любишь, хочешь,  во-первых, на руках носить, а трахать, во-вторых». Лену же хотелось именно трахать. «Почему все мечты, воплощаясь в реальности, теряют свою прелесть? Куда девается тот сладостный, восторженный привкус? Ведь был же он, когда я мечтал о Лене? А теперь какя-то физиология, ничего более». И тут Степан подумал интересную мысль: «А вдруг, пока мечты в нашем сердце, в голове, они, как бы в сумерках, в темноте. И уже там не идеальны. Но из-за сумерек обнаружить это нет возможности. И только потому мы и мним их прелестными и совершенными. Но стоит мечтам выйти на свет, как тут же, в ту же секунду, обнаруживается вся их ущербность».  Граф затосковал, мысль показалась ему честной, правдивой. «Так, наверно, и не полюблю никого», -  грустно, как о деле решенном подумал он. Лена шла впереди, ее бедра плавно покачивались. Степан представил себе, как хватает ее за плечи, жадно целует, потом бросает в мокрую от росы траву, прижимает своим телом, рвет платье, трусики... Кусает груди, больно дергает за волосы. И трахает, трахает, трахает... Без остановки, из последних сил, с животным рыком. Картины эти возбудили его чрезвычайно. Он опустил глаза вниз. Член заметно выперал из-под узких брюк. Стало совсем неловко.
--- Макар, милый, я чертовски проголодалась. Где бы нам раздобыть еды? – они остановились у серой ограды. Под ногами, в двух метрах, плескалась мутная, серая вода.
--- Можно до пиццерии сгонять. Здесь недалеко, - пояснил Макар.
--- Слетай, а? Будь другом. У меня уже сил нет. – Лена вымученно улыбнулась,
А мы тебя здесь подождем. С графом.
Макар ушел, куда-то в направлении речного вокзала. Лена привалилась спиной к забору.
--- Я вам нравлюсь, граф? – Лена улыбнулась. В этот раз улыбка была хороша, без какой-либо муки.
--- Очень.
--- Граф, когда мы шли, вы не могли оторваться от моего зада. Он и вправду так хорош?
Степан смутился.
--- Если хорош, можете поцеловать его. Вы ведь хотите целовать мою попку? - Лена провела рукой по бедрам.
От этого жеста голова Степана совсем закружилась. Ему было стыдно, но к стыду, в довесок, примешивалось чудовищное возбуждение. Член стоял колом. Стыд и стояк, такого у Степана никогда не было.
--- Хочу, - еле слышно проговорил он
--- На колени, -  властно сказала Лена.
Степан бросился к ней. Упал на колени. Вцепился руками в тугие бедра. Стал тереться о них лицом. Потм задрал платье. Стал кусать дивные округлости, лизать языком. Стащил трусики. Черные, кружевные. Зарылся головой в расщелину между бедер. Он причмокивал и сосал, и был на седьмом небе от счастья. Все в нем дрожало, трепетало и пело.
«Сладко и гадко» - стучало в голове. Лена прижалась к ограде, ее руки обхватили перила. Она изгибалась дугой и приглушенно стонала. Степан находился в бреду. В темноте сильно зажмуренных век мелькали картинки. Там нашлось место жене, детям, отцу с многозначительной миной произносящим: «Будь честным!».  И, конечно, там был таракан, почему-то во фраке, весело танцующий польку-кокетку с женой Степана.
Пароходный гудок, донесшийся с реки, вернул его к действительности. Лена достанывала, навалившись на перила грудью. Рядом стоял Макар. Он глядел на реку и пил вино из бутылки.
Лена одернула платье и лукаво уставилась на Степана. Все молчали.
--- Граф, Макар, - первой нарушила молчание Лена, - я устала и хочу домой. Провожать не надо, доберусь сама. Всего доброго. Граф, мне было приятно.
Степан нашел в себе силы и глянул её в лицо. «Ей ведь совсем не стыдно, совсем. Что же со мной такое? Почему так мерзко?».
Лена чмокнула графа в щеку и направилась в сторону речного вокзала. Бедра ее по-прежнему призывно покачивались.
--- Что будем делать, граф? По домам? Или еще... употребим, -  спросил Макар. Его будто ничуть не волновала та сцена, свидетелем которой он стал.
--- Макар, послушайте, то, что здесь произошло..., - начал было Степан, но Макар перебил его, не дав договорить.
--- Мне совершенно плевать, граф. Кто-то любит водку, кто-то малолетних девочек, кто-то целовать очаровательные жопы у реки. У каждого свои тараканы. Поедемте лучше в баню! Что скажете, граф?
--- Как просто вы ко всему относитесь. В баню, говорите? Отчего не поехать, поеду с удовольствием.
 Баня действительно казалась вариантом заманчивым. Особенно в плане излечения от приступившего вплотную похмелья. Пока ждали такси, молчали, на реку глядели.
Степан хотел все осмыслить, разложить по полочкам. Но быстро на это дело плюнул. Не было у него подходящих полочек, а прежние для сегодняшних поступков и мыслей не годились. Таракан мирно спал в кармане. Макар думал о своем. Вскоре подошло такси. Отправились в баню.

По дороге заехали в магазин. Взяли пива, мяса и салатиков разных. Баня находилась в пригороде, полчаса езды. Убаюканный мягкой ездой и теплым салоном, Степа уснул. И приснился ему сон. Таких снов он прежде никогда не видывал. Странный, в общем, сон.
Стоит Степан у реки. Мелкой такой, в ширину метров десять будет, вряд ли больше. А на том берегу все, кого он когда-либо знал. Ну, все не все, но народу тьма. Там и жена, и дети, и родители. Друзья, коллеги, кого только нет. Стоят они, значит, и на него смотрят. Улыбаются так, знаете, горестно, и молчат. Пригляделся Степан к ним, и видит, что деревья сквозь них просвечивают. Задрожал весь, и в воду. Плывет-плывет, вот уже на середине реки, вот и берег, рукой подать. Доплыл, вылез из воды. На берегу никого. Обернулся назад,  они все там, на другом берегу. Степан снова в воду, перемахнул через реку вмиг. Тот же номер. Долго Степан таким вот образом плавал, из сил выбился, воды наглотался. Стоит мокрый весь, шатается. А они все молчат, только улыбаются грустно. И тут он закричал. Страшно так, навзрыд: «К вам хочу, к вам! Помогите!». И даже на колени упал, от измождения. Не ждал, что ответит кто, но ответили. Мать ответила. По мосту, говорит, иди. Степан же никакого моста не видит. «Где, где мост-то?», - орет. Мать молчит. Пошел он тогда вдоль берега, мост искать, долго шел, через коряги, валежник перебирался. Руку изодрал, устал. А потом проснулся. В машине. К бане уже подъезжали. Смутно сделалось Степану на душе. «Я что-то важное потерял. Вот только что?» - думал он, заходя в баню.
Баня, надо сказать, была хороша. Всё из дерева, резное. В древнерусском стиле. Предбанник огромный. Бассейн. Парилка на десятерых. А перед парилкой, у входа, здоровенная бадья подвешена. За цепочку тянешь, тебя ключевой водицей и окатывает. Чудо, что за баня. Комната для отдохновения шикарная. С телевизором, двумя кроватями, столом дубовым, большим. А по стенам – рожи. Из дерева вырезанные.
--- Чьи это лица, - указывая на стены, спросил Степан у Макара.
--- Боги славянские. Вот это, кажись, Перун. Вот Сварог. А этот вот, в личине сокола, верховный бог – Род.
---Ты в этом разбираешься, да? – с уважением спросил Степа.
--- Есть немного. Я ведь по образованию историк, - Макар говорил и раздевался одновременно.
Банька оказалась – шик. Погрелись, пивком поддали, напарились до черных мух в глазах. Сели трапезовать. Тут и таракан проснулся. Давай просить жрать. Степа, незаметно так, хлебушек в руке искрошил, да в карман и насыпал. Успокоил таракана.
Разговор как-то не клеился. Макар был задумчив, даже хмур. Степан тоже с разговорами не лез.
--- Кто ты такой, граф? - внезапно, после двадцати минут молчания, спросил Макар. - Я ведь понимаю, что ты не граф никакой.
Степа подумал, мол, чего таиться-то? И выложил все, как на духу. И про бухгалтерство, и про жену-детей. И про гусарство. Только о таракане умолчал.
Макар  рассказ выслушав, сделался еще  задумчивей.
--- Скажи, Степ, только честно, к жене хочешь? Назад? Домой?
--- Не знаю, Макар. Вроде бы не люблю я ее... Так я никого не люблю. Не знаю.
--- Степа, скажу тебе честно. У тебя два пути. Первый – это сделать выводы и вернуться домой. Второй – выводов никаких не делать, и продолжать играться в гусара. Кстати, ты на какие деньги гуляешь?
--- На квартиру копил. На них и гуляю.
--- Ладно, хоть на свои. Ну, так что делать будешь?
--- Да говорю же – не знаю. Посоветоваться бы с кем? – Степа с мольбой уставился на Макара.
--- Нет, не выйдет. Не переложить тебе ответственности на меня. Сам решай.
--- Ты Степа посиди, подумай. Я пока до редакции съезжу. Часа на два, не больше. Если ждать не захочешь, уезжай.
Степан сидел, погруженный в свои мысли. Он не то, чтобы думал, скорее, пытался прочувствовать правильное решение.  Только вот не чувствовал ничего. И в такое пришел отчаяние, что, ранее никогда не молившийся, пал вдруг на колени, прямо посреди комнаты и взмолился.
«Господи, помоги мне, дай ответ. Дай ответ! Ответ дай!». Глазами же, это просто так вышло, уставился на резной лик усатого мужика. И тут, под горячечным взором Степана, мужик ожил.
Надо сказать, мужиком был Перун, бог воинской славы.
«Ответ, говоришь!» - грозно проговорило чудище. «Ответ такой – на войну тебе надо».
Степа, оторопевший до безумия, оторопел еще больше.
- На какую войну? - тупо переспросил он.
- На настоящую. Заел тебя уклад жизни твоей. Вкус ты потерял. Себя осознать не можешь. Но война поможет. Мой ответ – на войну.
И замолк. И резная картинка снова стала просто картинкой. Утратила и грозность, и подвижность.
Не успел Степан очухаться, как заговорил другой портрет. Тоже косматый мужик, только не такой грозный. То был Велес, бог скотоводства.
«Мой ответ – надо тебе в деревню. На природу. Природа лечит. Пустоту заполняет. Оторвался ты от природы, корни потерял. А знаешь, что бывает, когда исчезают корни? Высыхает тогда деревце. И человек высыхает. Вот ты и сохнешь, страдаешь. Мой ответ – на природу». И тоже замолк.
Степан только головой успевает крутить. Он и диву давался, и страшно было, и не верилось. В смятении находился, но интересно было до жути.
Потом ожил следующий портрет. В это раз женский. То была Лада.
«Мой ответ – надо тебе к жене. Любовь, она не только в душе, но и в духе. Тебе решения недостает, решения, принятого духом. Любить свою жену. Просто прими это решение. И следуй ему. Мой ответ – к жене, домой».
Потом «очнулся» грозный юноша. Бог мужской силы – Ярило.
«Мой ответ – к Елене. Сам говорил – «Моя будет!». И правильно говорил. Такую женщину оставлять нельзя. Счастлив будешь с ней. В неге и страсти купаться, медовыми губами жажду утолять. Сладострастие пустоту заполнит. А если и не заполнит, то отвлечет. Легче станет. Мой ответ – к Елене».
Далее заговорил предпоследний портрет. Сварог.
«Мой ответ – Дело. У мужчины должно быть дело всей жизни. Великое дело. Пока есть дело – мужчина жив. Когда нет – сразу тускнеет, слабеет. Вот ты и ослабел. Мужчина, да без великого дела, и не мужчина, считай. Найди дело себе по сердцу. То, что всей душой полюбить сможешь. И делай его. Себе на благо, отечеству на пользу. Мой ответ – Дело».
Стоило ему договорить, как воцарилась звенящая тишина. Степа неуверенно поднялся с колен.
Сел за стол. «Что же это получается? Выходит, есть Бог-то?» - как-то совсем растерянно подумал он.  И стал итог подводить, выходило так:  на войну, в деревню, к жене, к Елене, и дело, вернее, Дело себе найти.  Пять, стало быть, направлений. Тут Степану в голову мысль интересная пришла, и он опрометью бросился из бани.
Территория банного комплекса была большая. Минут десять Степан искал домик банщика. Отыскал. Зашел, раскланялся. И спрашивает, мол, есть ли у вас еще такие интересные изображения, как в бане. Банщик говорит, мол, есть конечно. В каждой бане такие. Степан попросился поглядеть. Но только, чтобы один. Банщик ему строения указал и отпустил осматривать. Входит Степан в первое строения, оглядывается. Но не повезло, те же рисунки на стенах, что и в его баньке. Пошел в следующее. Там рисунков не оказалось вовсе. Только икона на стене. Молодой мужчина, с ликом весьма грозным. «Попробую с ним поговорить», - подумал Степан. Бухнулся на колени, и давай ответа просить. Просил минут пять, думал, без толку, но нет, ожила картинка. И такой свет от нее пошел, какого Степан и не видал никогда. А потом Голос, только он его не ушами слышал, как в своей баньке, а словно бы, словно бы... сердцем.
«Степан, ответа я тебе не дам. Могу только направление указать. Но вначале, на вопрос ответь. Скажи, Степан, что общего нашел ты в советах языческих?».
Степа такого оборота совсем не ожидал. К ответу готовился, а тут вопрос. Подумал он немного и ответил. «Все куда-то ехать велят».
«Точно так, Степан. К жене, в деревню, к Елене, на войну. Только Сварог Дело предложил сыскать. И правильно сказал. Да не договорил. Куда бы ты, Степан, не уехал, чего бы ни делал, пустоты не заполнишь, счастья не сыщешь. В душе твоей, а не в окрестностях боль кипит. Душу надобно исцелить. А там и мир вокруг преобразится. Бог тебе нужен, Степан. И не на иконе, а внутри, в душе. Тогда и пустота уйдет, и все переменится».
- Как же Бога-то сыскать? - с мольбой воскликнул Степан.
- Людям надо служить. Себя, Степан, отвергнуть, и служить. То начало поиска. Молиться нужно - то продолжение поиска. Книги ищущих Бога читать -  то подкрепление поиска. И от совести не бежать. От одиночества не бежать. От пустоты не бежать. Стоять накрепко. И будет тебе тогда и война, и природа с тобой заговорит. И Елене ты помочь сможешь. Ведь она тоже в муке живет. И жену полюбишь, ибо человека в ней разглядишь. И детей, ибо будущее свое узришь. Мой ответ – ищи Бога. Только в том тебе спасение, только в том настоящность.
И замолкла икона. Свет ушел.
Степан ехал домой. Тот свет, что ушел в бане, будто остался внутри него. И теплился там, и пылал трепетным огнем. Страх и тоска отступали, свет будто вытеснял их, выжигал, как выжигает огонь плесень и сырость в давно не отапливаемом доме. Жена сидела на кухне, дети спали послеобеденным сном. Войдя на кухню, Степа подошел к жене и взял ее за руку. Они долго так простояли, глядя друг другу в глаза. Потом улыбнулись разом. «Какая она красивая», - подумал, нет, почувствовал, Степа. Потом проснулись дети, и они все, всей семьей, пошли гулять в лес. Тот день был необыкновенным. Каждое движение, каждая фраза имела глубокий, затаенный смысл, нестерпимую нежность и настоящность. «Всегда бы так», - неторопливо, смакуя фразу, думал Степан. Он еще не знал, что так будет всегда. Что огонь,  поселившийся в его душе, не угаснет. И еще одного не знал он. Огнем этим можно делиться, делиться с другими. И от деления этого, огня не станет меньше, наоборот, пламя только увеличится. И чем больше будешь делиться, тем ярче будет гореть огонь.
Банщик направился к баньке, дабы убрать за гостями. В процессе уборки он наткнулся на таракана. «И откуда он тут взялся», - с омерзением подумал банщик.
- Откуда надо, оттуда и взялся, -  внезапно проговорил таракан. Ноги у банщика подкосились, и он упал на стул.
- Чего вылупился? Тридцать лет мужику, а он банщик! Где это видано-то? Отвечай, коли я тебя спрашиваю! - наседал таракан. Банщик вяло оправдывался.
- Тебя как зовут?, - спросил таракан противным голосом.
- Тимур  – механически ответил он.
- Ты вот чего, закрывай бани свои, и поехали в музей, я те щас такое покажу! - проорал таракан.
Тимур закрыл комплекс, завел свою старенькую «шестерку» и поехал по адресу, указанному тараканом. Таракан же сидел на переднем сиденьи,  и с жаром о чем-то вещал. Банщик только часто-часто кивал головой и изредка улыбался. Машина уезжала прочь, и никто не заметил, как поднялось пламя, и пошел черный дым. Как раз там, где стояли бани.