Климат предков. Глава 31

Три дня, сидя один в своей проходной комнатке, я отвечал всем проходящим, что мадам Эльхам в отпуске, что дела у меня в порядке и здоровье отменное… И вот, наконец, ветер прошел по офису: захлопали двери, затопали ноги, отовсюду раздались радостные приветствия - это моя Эльхам прикатила в своей коробчонке. И голоса, и шорохи, и восклицания, и смех. И стремительные шаги уже входили в комнату, и ее сияющее лицо  в окружении поклонников, образовавшихся тут без меня, отвечало на все стороны:
- Да! Москва - очень красиво! Кремль! Большой театр! Прекрасный отель!.. Очень понравилось!..
Потом все переводили взгляды на меня, и арабы непременно интересовались:
- Мистер Дима, вы тоже были в это время в Москве. Вы не встречали там мадам Эльхам?
Я только открывал рот, а она уже приходила на помощь:
- Мы были в Москве всего два дня. Потом улетели в Ленинград, потом по стране. Каждый день было столько всего!..
И вот волнение улеглось, все, в конце концов, разошлись, Эльхам села передо мной за свой стол и подняла глаза:
- Hello, Dima. Как у тебя дела?.. Одно твое слово там - и я бы сразу осталась!.. - тихо сказала она.
Да, вот в чем было дело... Я думал о том, как бы с ней остаться наедине на пару часов, а она хотела остаться со мной на всю жизнь… Но у меня только что родился ребенок. Я был в Москве только в отпуске - мне нужно было возвращаться… Поэтому она молчала. Молчала и мечтала, а вдруг я это скажу…
Да и остаться бы ей никто не дал, потому что одно мое слово - и оставили бы меня, а ее выставили, и мы бы никогда больше не увидились... Но не хотелось пачкаться обо все эти липкие нелепости, и я молчал, не сводя с нее счастливых глаз, а она уже все понимала и прощала мне все-все оптом, ничего не спрашивая. И как же было снова легко и задорно после этих двух месяцев моего дремучего блуждания по Москве!.. А ведь Эльхам не идеализировала меня. Она ясно видела, какой я есть … и я ей нравился!..
- Я поставила твои цветы рядом со своей кроватью. Сказала, что очень люблю цветы, и с тех пор мне пришлось ежедневно покупать себе по букету!… А деньги, что у меня остались, я отдала знакомым, молодой паре - они учатся в Москве... А когда мистер Салех ездил в Москву, то они поменяли ему динары 1 к 18... Дима, I miss you…* /-Я соскучилась./
Теперь мы были в нашей комнате одни, и когда нас никто не посещал, мы могли говорить обо всем на свете, избегая лишь нашего будущего. Мы говорили негромко, но Лапицкий, когда мы с ним вышли покурить к краю котлована, чтобы в очередной раз полюбоваться панорамой слаженной работы многочисленных мощных механизмов, глядя в сторону, как-то сказал мне:
- Точилло постоянно восклицает: «Слушай! Они все время говорят!.. Ну, о чем можно столько говорить!..» «Ну Игорь, - сказал я ему. – Эльхам интересная женщина. Много знает… Пускай Дмитрий от нее хоть ума наберется…»
Эльхам теперь ездила на работу в нашем микроавтобусе. Она не спешила переезжать в Абу-Каср вместе с другими арабами, и я знал, почему. Она садилась впереди, рядом с шофером и смотрела на дорогу, время от времени бросая взгляды в сторону. А я глядел на нее и на древнюю реку, вдоль которой мы проезжали, и на неказистые простые дома, и внутри просыпалось радостное ликование, что, наверное, неспроста меня закинуло сюда. Кто-то захотел, чтобы я вспомнил свое беспечное древнее прошлое и сильно порадовался!..

А по ночам я лежал в постели и думал, что мне уже мало того, что мы сидим с ней одни в комнате полдня и можем говорить, пока Точилло не взорвется!.. Я уже хотел видеть ее хотя бы полночи, и желательно, чтобы Игорь об этом не знал, а то будет опять нервничать… И Эльхам лежала сейчас в постели всего в ста метрах от меня и наверняка тоже не спала. Но тут среди людей почему-то сложились такие законы, что пойти ночью к любимому человеку было нельзя… Даже если я все всем объясню, меня быстрее уберут отсюда, чем пустят к ней!.. Будто повсюду на земле существовал постоянный заговор влюбленных.
Можно было только, увидев ее из окна или на улице, быстро побежать, но не напрямик, а вокруг дома, чтобы люди не знали, куда я спешу, и, степенно выйдя из-за угла, случайно встретиться, улыбнуться, сказать пару слов... Ну, остановиться на минутку!.. Дальше нас фиксировали перекрестья взглядов, и в ушах пронзительно звучал свисток судьи – затяжка времени! И надо было делать шаг в сторону и продолжать игру с самим собой.
А вокруг все стали серьезными и перестали звать нас в гости. Немножко побаловаться без последствий, давали мне понять и мужчины, и женщины - это даже признак хороших способностей, но я нарушил основной закон -  перестал баловаться и заиграл всерьез. И даже одновременно с ней был в Москве!..
Много мыслей я выпарил в голове, чтобы собрать по крупицам здравый смысл. Надо было придумать что-то неожиданное и невиданное, и через неделю после ее приезда я наконец-то выговорил в нашей комнате осипшим голосом:
- Я живу сейчас один. Ты можешь прийти ко мне?
- Я попробую... - тихо сказала она. - Я попрошу Нину Точилло.
Чтобы принять решение, мне понадобилась неделя, а она решила и ответила за одну минуту.
И в тот же вечер – чего откладывать! - раздался тихий стук в дверь. Передо мной стояла все время улыбающаяся от растерянности Нинка, и пытающаяся улыбнуться Эльхам.
- Здравствуй, - с трудом совладала с губами Нинка. - Мы пришли навестить тебя... Угощай нас чаем!
Я, как мог, вежливо усадил их в холле на диван, расставил чашки и угостил прекрасным чаем, который еще никому и никогда не был так ненужен!
От волнения я стал фривольно шутить с Нинкой. Та, не поняв, кем я сейчас займусь, заерзала и быстро ушла. Мы с Эльхам посидели еще немного в холле, прислушиваясь к голосам на лестнице, и когда стало тихо, я увел ее в сумрак своей спальни.
Жесткая кровать с поролоновыми подушками, запертая входная дверь… и любимая женщина. Это же все, что человеку нужно.
Эльхам вдруг посмотрела на меня серьезно и спросила:
- Дима, сколько раз ты спал с Ниной?
Я возмутился:
- Как ты могла так подумать?! Разве мы такие распутные? Я только шутил с ней, и весьма неудачно.
- Наши мужчины все время говорят, что вы свободно меняете женщин. Особенно ты, - тихо сказала она.
- А причем тут я?
- О тебе с удовольствием говорят и ваши, и наши.
- Это от зависти.
- Дима, наши мужчины живут с разными женщинами. Мы к этому привыкли... Мой муж сам рассказывал, как они брали одну женщину на пять человек.
- А зачем?
- Ну, чтобы потом им было о чем поговорить! – улыбнулась Эльхам. – И потом, чтобы я ревновала только на одну пятую часть.
- Странные у вас порядки!
- Если бы у вас мужчины имели такую же силу над женщинами, как у нас, они вели бы себя так же!.. – рассмеялась Эльхам.
- А вы?
- О! Мы любим долго, потому что видим мало мужчин. Из всех мужчин у себя дома мы можем видеть только двоюродного брата…
- Здесь на строительстве их предостаточно. Я имею в виду не двоюродных братьев.
- Это работа. Это другое… И что делать, если я уже люблю одного!…
И я обнял ее, и мы утонули друг в друге…
- You reached? – тихо спросила она.
Англичане туманно говорят «достиг». Мы четко говорим «кончил».
- Да. У меня получилось еще раз... - сказал я.
- Ты обманываешь!
- Нет. Просто я очень тебя люблю… Почему ты ничего не объяснила мне в Москве? Ты помнишь нашу встречу там у знакомых?
- Я постаралась забыть ее как можно скорее… А говорить… Если бы ты мог, ты бы первый сказал мне об этом…

В час ночи, когда Амара уже спала глубоким сном, или только притворялась, Эльхам тенью выскользнула из металлических дверей и тихонько застучала каблучками по лестнице, попадаясь как в ловушки в яркий свет на площадках. Почему весь дом не выскочил посмотреть, что там за шаги?..
- Как ты дошла домой? Все было в порядке? - спросил я на следующий день.
- Как балерина… - Эльхам сделала движение пальцами как движениями ног. – На цыпочках… Ханлар спал... Если когда-нибудь он проснется и пойдет к Басемам искать маму...
Нинка грустила, но водила ее ко мне.
Потом появился Сергеич и, как суровый страж, поселился в соседней комнате. Чем же можно было сманить с поста этого грозного евнуха? Сергеич любил Эсфор, но народу стало так много, что в кино теперь выдавали билетики по очереди. Как-то к месту, когда он горевал, что билета ему не досталось, я невинно предложил свой.
- Правда!? Спасибо! А как же ты? – спохватился он.
- А мне надоело… - сказал беспечно я. – Займусь чем-нибудь другим.
И Сергеич счастливый вскочил в отправляющийся автобус, а Нинка сбегала за Эльхам и провела ее ко мне. А потом вернулась за ней, и когда они, непринужденно болтая, спускались по лестнице с моего этажа, навстречу уже поднимались и здоровались с ними приехавшие из Эсфор любители кинематографа... А я сидел в холле с книжкой в руках и думал: «Господи! Если в маленьком домике на окраине мира творится такое, то что же тогда происходит при мадридском дворе!?.»
Все шло, как по маслу. Когда мне выдавался билетик в кино, я в глубокой раздумчивости – ехать или не ехать – ходил перед Сергеичем, а тот водил за мной головой, как кот за птичкой. Наконец, со словами: «А, не хочется!» отдавал свой билетик Сергеичу, и тот прытью фронтовика бежал к автобусу, чтобы с бою захватить место.
Наши встречи с Эльхам уже приобрели ритм рейсового автобуса, и вдруг он явился раньше! Во дворе сразу разлились веселые голоса приехавшей хубары, среди которой выделялся довольный басок Сергеича. Кто-то затопал по лестнице… Это был провал.
Я притворился спящим – свет у меня в комнате все равно не горел. Двери у нас в комнатах были без ключей, и мы лежали с Эльхам, обнявшись, на кровати и храбро ждали своего конца. Но никто нас не беспокоил. Сергеич довольно кашлял в своей комнате, покуривая сигарету за сигаретой, и вскоре затих, будто умер.
Полная тишина слилась в нашей комнате с полной темнотой. Чтобы сказать что-нибудь, мы касались губами ушей и беззвучно шептали. Нам это так понравилось, что мы только и болтали...
А темнота!... Уж казалось бы - твоя женщина прекрасна, но темнота делала ее еще лучше!.. Твое воображение все дорисовывало ее и дорисовывало, пока вдруг не включался свет, и предмет любви уже уступал твоей безудержной фантазии!..
В час ночи в нашей Амаре из моей комнаты босиком выходили два приведения. Голову женщины покрывала черная тонкая серебристая шаль. У мужчины на нос была натянута кепка Сергеича. И мы под руку бесшумно двигались к входной двери. Потом дверь легко скрипела под моей рукой. Мы не смели шепнуть друг другу ни слова. Два привидения бесшумно расставались, и  Эльхам, с туфлями в руках, таяла на лестнице.
А я легко и демонстративно посещал наш туалет и возвращался к себе в комнату в прекрасном настроении. Белая кепка Сергеича успокаивалась на своем гвозде на вешалке… Как же здорово просто ходить по квартире, когда у тебя никто не прячется!..

- У нас будет новый начальник строительства, - сказала Эльхам, входя в нашу комнату и не сводя с меня сияющих глаз.  - Мистер Аббас. Это означает грозный. Я его знаю. Мы все вместе начинали, как молодые инженеры, и когда-то он просил моей руки...
- Слушай, в этой стране все просят у тебя руки! Как они у тебя еще не оторваны!
- Дима, я не знаю, почему так, но даже женатые вздыхают, что я не их жена…
- Эльхам, лучше скажи, где мистер Басем? Наверное, он тоже попросил твоей руки и поплатился за это.
- Мистера Басема понизили, сделали начальником изыскателей. Мистер Басем обиделся и поехал в Багдад. Там он поговорил, с кем надо, и приехал сюда уже начальником всего проектного офиса. Начальника проектного офиса сделали начальником управления, а начальника управления...
- А зачем все это?
Она повела плечами и улыбнулась:
- Хм! Мистер Аббас... играет. В шахматы: мистер Басем - сюда? Нет... - она разыгрывала передо мной пантомиму, изображая в руке фигурку мистера Басема, зажатую за уши, и примеряя ее на доске - Сюда? Нет. Хм... А! Вот сюда!.. - и она уверенно ставила воображаемую фигурку на невидимую шахматную клетку.
К нам в комнатку заглянул пропыленный Матюшкин и, галантно поздоровавшись с Эльхам - он ее очень уважал, сказал мне:
- Дима, ты хотел посмотреть карстовые пещеры? Тогда выходи к машине, мы сейчас выезжаем. С Точиллой я уже договорился.
Матюшкин был маленький, ловкий, легкий, веселый... Будто его специально создавали для обследования пещер. Прост и приятен в обращении, хотя и занимал здесь не последнее место - главный консультант по геологии. Матюшкин умел все, кроме пения, но и там он, следя за другими, вовремя открывал рот.
Меня Матюшкин зауважал, когда в нашей шахматной олимпиаде я выиграл у самого Кузьмы.  В тот день была пятница, и хоть мы отмечали четверг все как один, но я был моложе, а Кузьма старше, и он себя неважно чувствовал. Шахматы превратились во второй вид изнуряющего многоборья, в котором если кто-то был первым вечером, то становился вторым утром. Поэтому вокруг нас собралось много знатоков посмотреть поединок непохмеленного опыта и протрезвевшей некомпетентности. И когда я, с трудом добравшись до эндшпиля, не знал, что мне делать со своими двумя лишними пешками, то Матюшкин чуть ли не повизгивал от такого невежества. Но Кузьма сам сделал роковой ход, и Матюшкин вздохнул, будто хороня: «Кузьма!..»
Я посмотрел на Эльхам.
- Ты можешь ехать, - сказала она с улыбкой. – А то я никак не схожу в офис управления…
Я вышел молча, хоть это было и трудно, влез в изыскательский «козел» на заднее неудобно поднятое сиденье, и Матюшкин, сидевший впереди, по-приятельски сказал своему арабу-шоферу:
- Давай, садык! Швея-швея рух!..* /-друг. Езжай потихоньку./
Тот закивал головой, как профессор, и вслед за ним закивал носом «УАЗик», прыгая по грунтовой дороге. Так ездят на лошади: я приподнялся над сиденьем, амортизируя тряску в согнутых коленях, и держась руками за спинку переднего сиденья. Изредка, на больших ухабах, УАЗик брыкался, и своенравное сиденье шлепало меня. Я перепробовал различные джипы, что были на строительстве – и японские, и английские - результат был тот же. С тех пор я и моя задница ненавидели любые внедорожники.
Мы мчались по практически плоской, однообразной, усыпляющей пустыне, где дорога обозначалась двумя следами шин, как вдруг перед нами открылся большой круглый провал, размером с половину футбольного поля. Мы вышли из машины и осторожно подошли к краю. Глубина провала впечатляла - метров 15 отвесных стен! Внизу, в середине этого цирка виднелся черный кузов старой, годов 40-х, машины. Она шлепнулась на дно плашмя и замерла тут навечно. Двери, стекла, сиденья, колеса, фары - все было снято. Остался только неделимый остов, как скелет животного. Все остальное убрали время и люди.
Мы осторожно спустились по вырубленным ступенькам на самое дно. И тут же черный металлический скелет с интересом уставился на меня своими пустыми глазницами. Так любили смотреть еще в школьные годы скелеты в зоологическом музее. С многозначительным немым желанием рассказать, как они сюда попали, как все это было, и кто в этом был виноват, но раздражались от нашей непонятливости.
«Видал, как меня угораздило?» - говорила мне уже, вздыхая, машина. - «А ведь я тут ни при чем. Разве я могу отвечать за этих несерьезных людей, которые гнали меня в ночь по пустыне? Хорошо еще, что обвал был недавний, мягкий. Когда мы ехали здесь утром, его еще не было. Эти тупицы даже не тормозили... И если бы не мое собственное горе, я бы еще насладилась зрелищем этих перепуганных людей. Всю ночь они ахали и восклицали, к утру выбрались наверх, и никто не стал спасать меня!.. Раздели, обобрали и оставили навсегда…»
- Ну что, полезли вниз? - оторвал меня Матюшкин от прилипчивого взгляда.
 Под одной из вертикальных стен чернел полуобвалившийся проход под землю.
Побывать под землей, посмотреть, как там, и вернуться обратно на божий свет – это бодрит. Мы не углублялись далеко – умный человек и с краю увидит все, что надо. Матюшкин что-то шептал про себя. То тут, то там виднелись горки обвалившихся сводов.
- Вот, Дима, что бывает, когда породы рыхлые и слабые, – обернулся он ко мне. - Они легко растворяются и вымываются подземными водами. Вода под землей уже не сочится, а течет настоящей рекой, вымывая огромные пустоты. А потом потолок такого зала ухает вниз, и наверху образуется обвал. Но нам интересно, чтобы через такие подземные реки не уходила вода из водохранилища.
Мы выбрались обратно, к жгучему, но родному солнцу, и снова меня поймали пустые глаза автомобиля.
- А как сюда попала эта машина? - спросил я, разглядывая изящество старых форм - тогда машины делали красиво и крепко.
- Никто не знает... - вяло ответил Матюшкин, занятый своими мыслями. – Кто-то ехал и думал, что земля – это твердь… Может, еще с войны...
Матюшкин был озабочен. Ему надо было давать заключение по карсту. Вот поэтому автомобиль и прицепился ко мне!
Мы стали подниматься наверх, и я старался не оборачиваться, чтобы снова не поймать автомобильный  неприятный взгляд. Лишь на самом верху, отходя от  края, я не удержался и посмотрел вниз. Автомобиль лежал обиженный, отвернувшись к стене...
Вот как бывает: ни с того, ни с сего все вдруг рушится не по твоей вине, и тебя все бросают на десятки лет. От таких мыслей я страшно захотел поскорее увидеть Эльхам...
- Что с тобой, Дима? – спросила она и улыбнулась. – Тебя напугал мистер Матюшкин?
- Эльхам, я запросто мог бы провалиться под землю, и никто никогда не узнал бы, где я!
И рассказал ей про автомобиль.
- Не бойся. Я перерыла бы весь берег… - улыбнулась она. – Просто этот автомобиль никто не любил…

Продолжение:
http://www.proza.ru/2012/03/27/2200