Как аукнется

Темной августовской ночью с английского парусного шлюпа «Блэк стар» на воду спустили легкую брезентовую лодку. На дне ее тускло отсвечивали медными боками едва различимые приборы. Капитан шлюпа крепко пожал на прощанье руку высокому мужчине в кожаных брюках, короткой куртке и с головой, повязанной платком. Затем мужчина легко перемахнул через борт корабля. Грузно качнувшись, шлюпка приняла на борт одинокого пассажира. Едва слышимый плеск весел сказал капитану о том, что лодка ушла в сторону Севастополя.

1
Татарская деревенька Ак-Каюль в крымских предгорьях чадила дымами своих печей. Пряный дым от кизилового хвороста приятно щекотал нос, донося запахи пшеничных лепешек. Маршевая рота капитана Нессельроде втягивалась в деревеньку с севера. Измотанные трудным пешим переходом от Перекопа, солдаты рассчитывали на долгий отдых в Ак-Каюле. В мокрых бескозырках тяжелых шинелях с красными пятнами погон на них пехотинцы уже через силу волокли на ногах вдрызг разбитые сапоги
Но совсем не отдых ждал их в деревеньке. Часом раньше сюда на дюжине подвод привезли тела убитых под Севастополем российских воинов. Сил похоронной команды и местных татар оказалось явно недостаточно, чтобы выкопать обширную братскую могилу.
Капитан Нессельроде, подняв уже задремавшую на голых камнях измотанную роту, сказал, размахивая дымящей трубкой:
— Знаю, братцы, что работники из вас сейчас никудышние. Но последние почести павшим надо отдать. А посему велю всем взяться за заступы.
Поснимав шинели и бескозырки, приступили, помоляся..- И к сумеркам огромная траншея зачернела на окраине Ак-Каюля. Скорбная работа по захоронению продолжалась до утра, и лишь перед рассветом маршевая рота получила, наконец, долгожданный отдых. Их подняли лишь через три часа, когда войсковой священник приготовился к панихиде. И тут капитан стал свидетелем любопытной сцены. Рыжеусатый солдат его роты бранился с тремя плотниками, тесавшими огромный крест для могилы.
— Это где ж вы, шельмы, видели такой хилый похоронный знак?! — буйно возмущался рыжеусый, порываясь вырвать топор у одного из стругавших. Тот не отдавал инструмент, вяло отругивался. Спорили плотники слабо, потому что сра¬ботанный ими крест и впрямь оказался кособоким и непрочным с виду. Завидев капитана, все четверо умолкли . Офицер почмокал трубку и велел своему солдату:
— Говори!
Тот вытянулся в струнку, приложил руку к бескозырке:
— Восьмой маршевой роты Острогожского полка нижний чин Михей Еламков, ваше благородие. До рекрутского набору плотничал, толк в этом деле постиг... А они, супостаты, — кивнул на солдат с топором, — в этом, видать, ни уха, ни рыла не смыслят. Нешто так кресты рубят на могилки? Коли доведется вам, ваше благородие, побывать в Мало-Алексеевке, что у нас в Воронежской губернии, не сочтите в тягость заглянуть на тамошний погост. Вот где кресты, вечные. Там еще петровские солдаты лежат, давно уж, почитай, и косточки их сгнили, царствие им небесное (широко перекрестился), а кресты у них стоят, как ни в чем не  бывало .Потому — еще прадед мой, Орефий, их рубил. Это у нас семейное. С братьями Власом да Прошкой и я ремесло сие постиг... Ты его, крест, не просто умеючи делай, но и с душой. Дозвольте, ваше благородие, потешиться топором, послужить напоследок убиенным.
Священник, стоявший рядом, молвил офицеру:
— И впрямь, пусть попробует солдат. А то сколотили поперечину, вроде глаголи- ставить стыдно.
Нессельроде пыхнул дымком:
— Попробуй.
И тут же резко отпрянул от солдата. Потому что Михей, столкнул бескозырку на затылок, вдруг пронзительно свиснул:
— Власка! Прошка! Подь сюды, бездельники!
К изумлению офицера, лишь неделю назад получившего эту роту, к рыжеусому тут же подскочили еще двое солдат, очень на него похожих.
— Братаны! — широко оскаблился Михей, указывая ни них командиру: — нас ведь община в рекруты отдала за буйный характер. Да еще потому, что у бати с маткой дома четверо таких же осталось.
И братья взялись за топоры. Хилые лесины, из которых-то казалось, и бревна на растопку не выбрать, вдруг словно выпрямляться начали под поблескивающими лезвиями. Полчаса — и бруском мощным лежал на земле основной столб. Полукольцом окружили братьев солдаты, любуясь их спорой работой, а  Михей всех при этом поучал:
— Ты не просто крест сточай с крепким основанием. Ты то основание еще и в рогожку заверни, а рогожку до того дегтем напои в бадейке.
Солдаты шевелились, готовясь водрузить над братской могилой могучий крест, и не замечали, что за всеми их стараниями с придорожного пригорка глядел молодой человек в приталенном пальто. Рядом стояла рессорная карета с латинскими вензелями «К» и «S" на дверке. Шестерка впряженных в карету лошадей не переступая, тяжело поднимала ребристые бока. Видно, преодолела порядочный перегон.
А Михей и впрямь вымочил в дегте аршинный кусок рогожки и любовно обернул основание креста.
— Сто лет стоять будет! — сказал он и вогнал ненужный уже топор в суковатую плаху.
      ...Отдохнувшая маршевая рота скрылась за громадным валуном, уходя к Севастополю, а молодой человек оставил карету и подошел к могиле. Он взобрался на свежий холм и прикоснулся к словно теплому еще от солдатских рук кресту. Восхищенно поцокал языком, достал из кармана ленточную сажень. И так, и этак замерил крест, записал цифирки в маленькую книжку.
— Мастера! — только и вымолвил человек, и заторопился к карете. А скоро мальчишки Аль- Каюла только и видели ее за тем же огромным валуном.
   Обреченный Севастополь истекал кровью. Осажденный и с моря, и с суши, город каждый день терял сотни защитников, но держался. Раненые не оставляли позиций, ружья убитых поднимали горожане и подростки. Командующий русской армией князь Менщиков явно терял присутствие духа, принимал решения, которые лишь запутывали ситуацию. Он никак не мог организовать деблокирующего удара с суши, нервничал, капризничал. В минуту такого упадка князю и доложили о прибытии курьера из Петербурга.
Курьер вошел, принял шапку под локоть, щелкнул каблуками. Молча, лишь покачиваясь от усталости, достал из-за отворота кавалергардского мундира пакет и протянул князю. Изначально привыкнувший к дурным вестям от императора, князь с опаской принял пакет и отпустил курьера.
Хрустнула гербовая печать, письмо развернулось в объемистый голубоватый лист. «Предписываю Вашей светлости организовать заготовку семи тысяч аршин строевого лесу, кои штабелевать в трех пунктах: Ак-Каюле, Симферополе и Джанкое. Работы произвести сколь можно быстро, об организации дела доложить с курьером. Николай».
— Черт! — взревел князь. — И ни слова об пополнении артиллерии и провиантском запасе, о коих я просил с прошлой почтой. На кой рожон им этот дурацкий лес? Фонари, что ли, царь задумал ставить до самого Перекопа? Мало нам тут севастопольской иллюминации...
Поостыв, князь вызвал в ставку инженера Ползикова. Высокий и сутулый Ползиков повертел в руках депешу, помолчал. Потом заговорил, словно сам с собой.
— И ни слова о том, какой лес нужен. В здешних горах и дуб растет, и сосна реликтовая. И то, и другое годится на строительство. Однако сосну заготовить легче. Может, за нее и примемся, Ваша светлость?
— Делайте, что хотите,—махнул рукой князь,— но обходитесь лишь одним саперным батальоном, строевых частей для подобных забав у меня нет.


3
Карета с латинскими вензелями скоро катилась Мамашанской долиной, к речке Кача. Покачиваясь на рессорах, молодой человек в ней на ходу выводил в записной книжке корявые цифры.
— Если так пойдет, то можно обойтись и пятью тысячами саженей, — бормотал он себе под нос и тут же делал вывод: — это почти сто двадцать тысяч рублей экономии. На целых три динамо-машины...
Неожиданно молодой человек вздрогнул и непроизвольно откинулся на спинку сидения. Пуля, свиснув по карете, пробила окна на обоих дверках, а за разбитыми стеклами показались верховые.
— Гони! — что есть мочи крикнул молодой человек возница, и карета резко ускорила бег. Возница стегал по лошадям длинным бичем и свернул с дороги, норовя напрямик промчаться к переправе, которую, как он полагал, охраняют солдаты. Видимо, налетчики-татары (а их немало разбойничало в округе) тоже поняли это, и поотстали. Но тщетно возница пытался остановить коней: они несли коляску теперь прямо к обрыву, за которым начиналась страшная пропасть. Он наматывал на руку вожжи, не замечая, что те уже оборвались, и что-то вопил от ужаса. И когда упряжку отделяла от пропасти лишь малая толика пути, на ее дороге вдруг появился мужчина в кожаных штанах, короткой куртке и с пестрым платком, повязанным поперек лба. Он бесстрашно бросился навстречу первой паре коней, ловко ухватился за устрашающе торчащее дышло. Несколько саженей кони тащили еще по каменистой почве, замедляя бешеный бег, и остановились, дыша вздутыми ноздрями прямо в пропасть.
Человек выбрался из под брюха коня, подошел к коляске и открыл дверцу.
— Живы? — спросил он перепуганно пассажира с явным южным акцентом: — Рад служить вашему благородию, господин Сименс.


4
На том берегу Черной речки окопались французы. После третьей атаки наших от роты капитана Нессельроде осталась едва половина.
— Еще один приступ — и всем нам каюк, — подвел итог дня Михей Еламков, сидя в окружении бойцов. Все усердно работали шомполами, натирая песочной пылью стволы прокопченных ружей.
Но, вопреки ожиданию, наутро атаки не возобновились. Началась позиционная война. Братья Еламковы теперь сами вместе с другими бойцами возводили на своей стороне укрепления. Но французы на приступ не спешили...
Промозглым февральским днем на позициях русских побывало высокое начальство. Генералы со свитой прошествовали вдоль окопов, их адьютанты направо и налево раздавил маленькие иконки.
В войсках знали, что государь произвел замену главнокомандующего. И теперь князь Меншиков прощался с армией, которую принимал генерал-адъютант, князь Михаил Дмитриевич Горчаков.
— Ишь ты! — восхитился высокий, плохо выбритый солдат, глядя на то, как генералы едва касаясь губами краев солдатских ложек, пробовали из их котелков пустой кулеш. Заглядывали генералы и в стволы ружей.
— И чего они там видят, — ворчал на это Михей. — Вон у французов штуцера нарезные, через речку вполне достают, а наши едва до середины воды доплевывают...
Покачиваясь на камнях дороги, генеральские кареты уехали с позиций. Солдаты, спасаясь от холодного ветра из долины, грелись у костра. Офицеры уже не слышали  того, что у костров этих обычно кто-нибудь затягивал запрещенную на фронте песню:

— Как четвертого числа
Нас нелегкая несла
Горы захватить!

И тут же мотив подхватывал унылый хор:

— Чисто было на бумаге,
Да забыли про овраги,
А по ним ходить...

Нессельроде потеплее запахивался в меховой плащ и проклинал все на свете, совершенно не веря в звезду нового главнокомандующего.
Князь Горчаков принимал необычного посетителя. Молодой человек в приталенном платье отвесил поклон и представился:
— Карл Сименс, инженер, глава телеграфной фирмы. Признателен Вам за то, что в отличие от Вашего предшественника, вы нашли время выслушать меня.
Сименс тут же передал князю рекомендательные письма из Петербурга и продолжил:
— Повелением Государя, я облачен ответственностью наладить телеграфную линию от Севастополя к Петербургу...
— Постойте, постойте, — приподнял руку князь, — так вот зачем батальон Ползикова готовит лес! Это опоры для проводов телеграфа?
— Истино так, — подтвердил Сименс. — И теперь многое будет зависеть от вашей помощи, князь. Я хотел бы, чтобы в подмогу мне командировали еще и инженера, лейтенанта Завалишина. Нужны, понятно, и хорошие плотники. Я просил бы для изготовления опор выделить в мою команду так же рядовых братьев Еламковых, кои находятся сейчас на позициях... И еще, с вашего позволения, я прошу внести в список команды и разрешить поставить на довольствие инженера Попонжогло, грека.
И Сименс коротко рассказал историю человека, который спас его от неминуемой гибели, остановив коней на краю пропасти. Грек Попонжогло, по его словам, сражался в войсках легендарного Маврокордатоса, овсобождавшего Балканы от турок. Обучался инженерному делу в Европе, теперь, волею судьбы, оказался в России. Причем, имеет при себе очень ценные инструменты.
— И коль дорог срок, за который вы,намерены построить линию?
— Четыре месяца, ваша светлость.


6
Так малоалексеевские плотники Михей, Влас и Прохор Еламковы оказались в команде Сименса. К тому времени предприимчивый немец уже дотянул телеграфную линию от столицы до Александровска (ныне Запорожье) и компания тянула провода к Перекопу. С юга, от осажденного Севастополя, началось встречное движение. И если на повале, доставке и складировании крымской сосны занятыми оказались сотни людей, то буквально каждый столб обрабатывали перед установкой лишь три солдата: Михей, Влас и Прохор Еламковы. Надо было видеть, как трудились они! Солдатам в горах что? Лишь бы побыстрее справить урок. Вот и попадались подчас лесины, с виду никак не годные к делу. Однако братья ухитрялись и такие деревья превращать в стрельчатые столбы. Нередко дивились их товарищи как, поблескивая лезвиями топоров, они обрабатывали стволы, на полторы сажени от основания лишь ошкуривая их. Потом опускали столбы в узкие корыта с жидким дегтем, и выдерживали их там по двое суток. Затем пропитанные опоры снизу оборачивали рогожками и с помощью других солдат опускали в ямы. Стояли столбы, словно стремясь верхушками в небо. И когда инженер Пононжогло сверял их по нивелиру, то лишь прицокивал языком. В струнку стояла линия, уходя все дальше на север.
В Ак-Каюле лейтенант Бирюлев устанавливал телеграфную станцию. Аппарат Морзе, динамо- машину и гальванические элементы, похожие на ящики с углем, сюда завозили весь месяц март.
За их установкой следил лично Карл Сименс. Тут же крутился и Попонжогло, которому доверили установку динамо-машины.
В один из вечеров лейтенант Бирюлев заглянул в саклю к Сименсу. Погрел руки о стакан с чаем, в разговоре перескакивал с пятое на десятое, и наконец не выдержал:
— Мне кажется, — начал он, поглядывая на дверь, — что инженер Попонжогло затягивает монтаж силовой установки. А сегодня я видел мельком, как он буквально отломал нулевую клейму...
— Полноте, — остановил его Симсис. — Я убедился, что грек — очень хороший инженер. Я вообще намерен скоро выехать в столицу, а его оставить вместо себя.
Бирюлев на это пожал плечами и откланялся.
...А линия стрелой уходила к Перекопу. От Ак-Каюля к Симферополю на  ней уже гудели медные провода, натянутые на поперечные перекладины опор. А скоро и в Симферополе установили аппарат Морзе. Солдаты, глядя на свою работу, переговаривались вечерами:
— И что это за глупость — добро переводить на непонятно что. Как это можно — чтобы аукнуть в Севастополе, а откликнулось в Петербурге?
Инженеры Ползиков и Завалишин объясняли, как могли, суть происходящего. Но показать на практике ничего не могли: проклятые динамо-ма шины ни в какую не хотели вырабатывать электроток. Казалось, что линия Ак-Каюль — Симферо¬поль уже полностью готова, но инженер Попонжогло упрямо твердил:
— Дефект в машинах, нужно их менять.
Это значило, что нужно закупить в Германии новые, перевезти в Россию и доставить в Крым динамо. И все это на конной тяге. Ползиков и Бирюлев понимали, что речь идет о потерях во времени месяцев в восемь—десять. Строительство линии, которая должна обеспечить успешный ход войны, теряло смысл.
Но ничего этого не знал Сименс. Находясь в Петербурге, он занимался другими делами своей фирмы.
А в Джанкое той порой началась установка третьей телеграфной станции. Пришагали опоры и туда, а скоро в арфе медных проводов запел весенний ветер. Но — увы: линия не имела нагрузки. И третья динамо-машина, установленная вездесущим Попонжогло в Джанкое, тоже оказалась скупой на электрический ток. А тут еще то ли ветер начал обрывать провода, то ли фарфоровые чашки оказались негодными — но частенько по утрам видели солдаты беспомощно свисавшие с опор нитки медного провода.
— Не иначе—татары шалят, — говорили между собой, но однажды вечером Влас Еламков сказал лейтенанту Бирюлеву, заглянув в его палатку.
— Ваше благородие, заметил я вчера, как грек на опоре приворачивал какую-то штуку. А утром глядь-ка: провода и висят долу. Не иначе он их и оторвал.
Бирюлев, давно подозревавший Попонжогло в нечестной игре, донес о разговоре с солдатом ротмистру Жженову, приданному строителям линии в охрану. Ротмистр, не будь дураком, решил сам проследить за греком.
 И точно! Хоть и незаметно, как ему казалось, поднимался Попонжогло на опоры — по утрам Ползикову и Бирюлеву приходилось восстанавливать оборванные провода. А тут еще оказалось, что с греком заодно вредным делом занимается и один солдат, Изотов.
Бирюлев и Жженов вызвали к себе Изотова, допросили. Тот не долго упорствовал. Купил его Попонжогло тем, что обещал отцу его, Изотова, мелкому торговцу на Иртыше, приобрести  паровой корабль.
Изотов же поведал, что из Севастополя бывает к греку человек по четвергам. Но ждет его Попонжогло и сегодня, хотя теперь и воскресенье.
Наказав молчать до поры, Изотова отпустили.
— Будем брать паразита! — решил Жженов, едва за солдатом закрылся полог. Но Бирюлев предложил другое...


7
Днем раньше в Джанкой из предгорий доставили партию леса. Михей глянул на стволы и махнул рукой: хлам, на дрова не годится. Так и доложил Бирюлеву. Тот велел сжечь гнилье.
Но сегодня, неожиданно для плотников, всех троих братьев инженер вызвал к себе:
— Вот что, братцы, — велел он. — Ставьте гнилые столбы, как ни в чем не бывало. Раньше я подписывал акты на вашу работу, а теперь пусть это сделает грек: мне надо в Александровск ехать. И не спорьте, делайте все всерьез. У нас есть подозрение, что Попонжогло английский шпион, вредитель. Приступайте немедля, несмотря на воскресный день.
И уехал. А ротмистр Жженов, весь день проохотившись за греком, усмотрел-таки чужого человека в палатке инженера. И когда чужак ушел, sa четыре вёрсты от лагеря его взяли драгуны. Оказалось — турок. Понятно — допросили с пристрастием.
— И никакой он не грек, — признался лазутчик, — а Мустафа Керим, турок. Обучался у англичан, это верно. Они и направили его к Сименсу, чтобы сорвать строительство линии. Сообщения он со мной передавал, вот и сегодня сию депешку вручил.
И выложил перед ротмистром клочек мелко исписанной бумаги.
...А братья ставили столбы. Сегодня они даже на выдержку в деготь их не опускали: лишь слегка мочили в вонючем киселе, и опускали в ямы. Через каждые пятьдесят саженей втыкали в землю это гнилье, и торопились дальше.
К концу дня начальник строительства, инженер Попонжогло оглядел и работу и сказал:
— По рюмке водки дополнительно за труд получите. И чтоб завтра у меня вся партия этого леса торчала остриями вверх.
Вечером, прихватив острые кусачки, Попонжогло пошел искать Изотова. Но неожиданно наткнулся на ротмистра Жженова. Переговорили о том, о сем, ротмистр предложил зайти к нему, выпить по рюмочке. Грек согласился.
Но когда зашел к ротмистру, почуял неладное. Внутренне собравшись в комок, он оглядел людей за столом. Бирюлев, который должен быть теперь в Александровске, Ползиков, два незнакомых подполковника, человек в штатском. За спиной грека оказались пара гусар с обнаженными шашками.
— Господин инженер Попонжогло? — спросил человек в штатском. И представился: — Я военный прокурор Старцев. Предлагаю вам добровольно рассказать о миссии, возложенной на вас английским командованием.
Попонжогло бешеными глазами оглядел собравшихся, скрипнул зубами:
— Не докажите!
— Еще как докажем, — заговорил теперь инженер, полковник Ползиков. -Вот акт комиссии главнокомандующего, в котором установлены факты умышленной порчи всех динамо-машин на крымской линии. Вот свидетельство солдата Власа Еламкома о том, что вы умышленно обрывали провода на опорах. А вот акт сегодняшней проверки, удостоверяющей, что вы приняли в эксплуатацию участок трассы с гнилыми опорами... Достаточно? Тогда вот вам сегодняшняя ваша шифровка в ставку противника, перехваченная ротмистром Жженовым: «Линия выведена полностью. Восстановление возможно минимум через полгода. Разрешите возвратиться. Мустафа Керим». Или и это не ваших рук дело?
Мустафа помолчал, приходя в себя. А потом усмехнулся:
— Ну и что?.. Меня можно расстрелять, но ведь линии-то у вас и впрямь нет.
  Сидящие за столом переглянулись. Потом прокурор Старцев сказал:
— Господа, проследуем на телеграфную станцию.
...Проследовали. Гусары с шашками глаз не спускали с Мустафы. В аппаратной оказалось тесно, однако расположились. Турок смотрел, как лейтенант Бирюлев сел за ключ, толкнул вверх рубильник. Мелко-мелко заработал ключем, и узкая бумажная лента... вдруг поползла, неся на себе следы точек и тире.
— Но этого не может быть! — вскричал турок. Однако через пару минут Бирюлев уже читал, ответ: «Ак-Каюль—Джанкой. Сигнал проходит по всей линии. Спасибо за труд. Князь Горчаков».
Солдаты видели, как со связанными за спиной руками из телеграфной станции вывели инженера Попонжогло, усадили на арестантскую телегу. Два гусара сели рядом, конная стража окружила повозку. И кони тронули... Лейтенант Бирюлев вновь окликнул Михея Еламкова:
— Уж не сочти за труд, братец, убрать гнилую линию. Спасибо, что помогли изобличить шпиона.
И Бирюлев устало опустился на связку только что привезенных бревен.
Позади у него было несколько суток бешеной деятельности. Один ремонт динамо-машин чего стоил!
...Был воскресный вечер отмечен и еще одним событием. Заглянул Прохор Еламков в амбар, где пеньковые веревки сушились, а там на уровне глаз — солдатские сапоги. Чуть выше глянул — висит солдат Изотов — язык наружу. Окликнул Прошка друзей — сняли предателя. Да поздно — остыл уж.
— Эх-ма! — крякнул Михей, подбросив на руке топор, — вот ему и поставим крест из той гнилой сосны. Не проподать же добру.
В первый раз в жизни, пожалуй, сработал солдат крест халтурно. Кособоко, на глаголь похожий...

*  *  *
«Всеподданнейшее донесение, 27 августа, в 10 часов пополудни. Войска в. и. в. защищали Севастополь до крайности, но более держаться в нем за адским огнем, коему город подвержен, было невозможно. Войска переходят на северную сторону, отбив окончательно 27 августа шесть приступов из числа семи, поведенных неприятелем на Западную и Корабельные стороны, только из одного Корнилова. Бастиона не было возможности его выбить. Враги найдут в Севастополе одни окровавленные развалины. Горчаков».
Михей с братьями, только что соединив Крымскую линию с Петербургской, не знали, что это телеграфное сообщение оказалось первым, прошедшим по новой линии. Севастополь пал, и государь об этом узнал в день потери города. Россия получила новый вид связи, достойный великой державы. Но Карл Сименс не пожелал расставаться с умелыми плотниками. Впоследствии тянули они линию на Кавказ и Урал и домой возвратились
лишь двадцать лет спустя...
* * *
А в том, 1855 году, такой же августовской ночью, капитан английского шлюпа «Блэк стар» пристально вглядывался в чернильную воду. Едва слышимый плеск весел доносил о движении лодки. Наконец она легким толчком заявила о прибытии, и на борт поднялся высокий человек в кожаных брюках и короткой куртке.Как он бежал из под стражи - осталось загадкой. Капитан не подал ему руки и лишь коротко бросил:
— Адмиралтейство вами недовольно. За срыв задания вы понесете наказание по законам Британской империи.