О богатстве навеяно, и по жизни услышано

    Задержался допоздна, по каковой причине был пожурен супругой и наказан просмотром телека. Не хочешь есть нормально, - сказала «половина», - обращайся к микроволновке. Что и сделал. Хотелось поведать, что меня задержало, но дорогая, махнув рукой, отправилась спать.

    А на «второй кнопке», как принято говорить, - если слева направо и сверху вниз, то на пульте от того телека, что в гостиной, она вообще-то пятая, - действо развернулось.

    А чего, интересно же, как там богатые прозябают, чему, собственно, фильм, предваряющий обсуждение, был посвящен.
 
    С господина Рыболовлева, на которого так поперву наседали, переключились на богатых вообще. Да наворовал – заработал, какая разница. Ведущий старательно перечислил российских дореволюционных «миллионщиков», не забыв своего тёзку – не родственника? – Мамонтова. И вскинулся Рой, до того усердно мявший лоб. Не, я читал его – вполне себе, - только не понимаю, для чего настолько «медийствовать», если можно так выразиться. Хотя – почему бы нет. Нравится человеку – светись.

    Михалков Никита Сергеевич: «Россия – состояние души». «Надо не де-лать того, за что тебя не будут уважать». Вот ведь, банальности, вроде, прописные истины. Но ведь верно.
И супруга господина Касперского: «Богатство – это возможности». Ах, хорошо сказала.

    Смотрел я передачу, пережевывая подогретые микроволновкой бутерброды и беседу, которая состоялась этак за час перед эфиром.

    Позвонил знакомый, которого не видел года полтора. Приобрел он квартиру в нашем районе, ну, и обратился ко мне за советом, с чего начать ремонт своего стройварианта. «Мишань, давай только по-быстрому», - сказал я в трубку, на что последовали заверения, что так оно и будет. «Ага,» - сказала моя супруга. Обидно.

    Я-то не употребляю, Мишаня же вид имел бодренько поддатый. Разумеется, ему захотелось подзаправиться перед тем, как станет показывать квартиру. У нас тут неподалеку, на площади, несколько палаток с такими, знаете, приветливо раскинутыми над ними навесами. Зимой-то страшно под ними пробираться – сосульки да пласты снега падают. Запоздалая оттепель этого года сделала то, до чего не доходили руки владельцев палаток, так что ввечеру жаждущие легкого алкоголя и невкусного гриля могут провести под навесами время совершенно безопасно. Мы его и проводили: Мишаня со своим пивом, я – с каким-то баночным пойлом вкуса лайма с керосином.

    Такой тёмной, всею из себя нараспашку, она внедрилась между нами, первым делом рукою в белой хлопчатобумажной перчатке смяв Мишанину сигарету. Бледное лицо под негустыми, но длинными волосами, у корней уже чуть более блеклыми менее интенсивным черным. Мне подумалось, зачем она вообще красится. Капли туши у внешних уголков её глаз подвели к нелепой мысли, что ей виднее, хотя это предположение рассыпалось, стоило взглянуть в серые окружности с почти неразличимыми зрачками. Линзы?

    — Вы здесь как, торгуете? — спросила девушка.

    — Не, мы приобретаем, — ответил Мишаня с этой своей поддатой барщинкой в голосе.

    Таким неуловимым взглядом, резким движением – как птица всхлопывает крылом, - девушка извлекла акварель в застекленной рамке. Пальто запахнулось, и Мишаня разочарованно вздохнул.

    — Скоро мор на них падёт, — сказала она, кивнув на дорогу. На светофоре стояла одинокая «камрюха».

    — В смысле? — Мишаня морщил лоб, соображая.

    — Я ещё и меццо-сопрано, если что, — сказала девушка.
Мишаня присосался к своей бутылке, я оторопел.

    — Вот, — она достала маленький такой фотоальбом, — это другие мои работы. Так что скидывайтесь. Я – после аварии.
Мишаня всё никак не мог оторваться от бутылки, а мне вдруг стало боязно: художника, как известно, любой обидит, а ну, как художница выхватит из руки Мишани пузырь, да и жахнет по голове первого встречного?

    А она вдруг явила – ну, чисто фокусник – визитку. Мы её не взяли, но примерно так там было:

                Натали
                Художник – дельфинист
                Любовник приветствуется
                Компаньон интересует

    На той акварельке, которую она хотела нам первой загнать – девичье лицо, растворяющееся в бассейне с дельфинами. В альбоме были фотки картин занимательных, но обычных – ну, такого рода картинки штампуют выпускники - да хоть того же архитектурного – «на авось».

    — Я – избранная, — сказала Натали. — Я рождена под знаком Дельфина. Это тринадцатый знак гороскопа, и ведом он только посвященным. Вот ты кто? — спросила она Мишаню, и я подумал, что он свою бутылку сейчас просто проглотит. Не желая такого товарищу, подал было голос:

    — А я вот…

    — Водолей, — сказала она, вскользь бросив на меня взгляд своих кажущихся протезами глаз. — Гопота меня не интересует.

    Вот не знаю, признак ли гопоты спортивная одежда – ну, удобно мне в ней, да и не в библиотеку, чай, собирался. А задело, да.

     Мишаня избавился от соски – стекло звякнуло о тару в ящике у двери палатки. И взялся за старое:

    — Ну, а как после аварии насчет секаса?

    — Я же сказала, сначала картины – потом видно будет.

    — Да на хрен мне твои картины, — сказал Мишаня. — Чо там насчёт мора?

    — Я сказала, скоро мор начнётся, на этих… — она махнула своей белоперчаточной рукой в сторону светофора. Там к столбу жался на своей задроченной «шахе» бомбила.

    — На этих – вряд ли, — сказал Мишаня.
 
    — А я ещё и меццо-сопрано, — вздохнула она.

    — Так пиво буишь? — вскинулся Мишаня.

    — Дельфинам, да ещё и с моим голосом, только вино можно, — сказала она.

    — Так что там насчёт мора? — спросил я скорее для того, чтобы отвлечь Мишаню.

    — Будет, будет, истинно говорю, — сказала она, и в серых кругляшах то ли искра увлеченности блеснула, то ли отсвет лампочки соседней палатки с цветами.
——