Глава 5. Милка

    Много незнакомых людей, почти похожих друг на друга, но ещё больше примелькавшихся, не пропускающих ни одного приема. С некоторыми он неоднократно разговаривал, знал по имени, шутил, интересовался семейными новостями — это всегда сближало с посетителями, настраивало на благодушный лад — все становились, как бы одной большой семьей под могущественным покровительством божьего наместника.

Внимание привлекла дальняя, смешанная группа возле последней колонны, где из-за широких спин бородатых купцов, вероятно, приподнявшись на цыпочки, забавно вытянув шею, на него, с нескрываемым любопытством смотрела  удивительная девушка с необычно светлыми волосами. Если только не специально осветляет, как это делают иные блудницы, чтобы привлечь внимание состоятельных мужчин.

Но обычно такие женщины не стремятся попасть во дворец, где всеобщее внимание направлено на Соломона и лиц, с которыми он разговаривает, да и стража не пропустит, знают, что царь не приветствует общение с подобными женщинами, от которых приобретаются дурные болезни, излечимые только последующей скорой и мучительной смертью.

Эта же девица и не старается обратить на себя его внимание. Наоборот, встретившись с взглядом царя, словно пугливая сайга, пригнула голову, растворившись в общей массе. Через короткое время снова выглянула, видимо, посчитав встречу с взглядом Соломона случайной. И снова спряталась, вызвав улыбку царя, который вдруг вспомнил, что подобным образом, двадцать три года тому назад, он познакомился с дочерью священника Садока Ифамарью, впервые увидев её на приёме у царя Давида в день пасхи.

 Они так часто посматривали друг на друга, проверяя обоюдное внимание, что смешливая Ифамарь неожиданно прыснула в ладонь и, застеснявшись, выбежала из зала.

 Уже тогда они поняли, что будут вместе. Он, сын Давида, был холост, и являлся хорошей приманкой для сановников и жрецов, ищущих укрепления своего влияния, а она младшая и последняя дочь священника, который всегда стремился стать верховным жрецом, но до этого всё не удавалось. Чем не пара для союза? Так и случилось. Свадьбу, после непродолжительного сватовства, играли, не считаясь с расходами.

Но сейчас эта светловолосая девушка, издали казавшаяся довольно соблазнительной, чтобы обратить на себя внимание, почему-то не желала соблюдать привычную прелюдию любовных отношений, укрывалась за мужчинами, словно стыдливая отроковица за спинами старших братьев.

Зачем же пришла в тронный зал? Скуки ради? Или же с тайными помыслами? Которые могут быть как значительными, так и пустячными. Надо бы узнать. Соломон не любил неясностей. Слишком их много в дворцовой повседневности. Подумалось о Таили со смешанным чувством: печали о гибели юной жены и радости чудесного избавления от преждевременной смерти благодаря стечению роковых обстоятельств, то ли собственной щедрости, то ли аппетиту Таиль.

В душном зале дворца находились не все жены Соломона. Иным неможилось, другим приемы настолько наскучили, что предпочли общество подруг и приживалок. Поэтому сейчас было трудно отдать предпочтение какой-то одной из них, чтобы, повинуясь прихотливому и неосознанному настроению, овладеть соблазнительным телом определенной жены, уже ставшими почти похожими, — вечером послать за ней служанку. Для того и существует гарем, и до полусотни очаровательных наложниц, рабынь, чтобы иметь возможность выбора, разнообразить супружеские свидания.

Впрочем, вчерашний вечер он провел с юной хеттеянкой Шеерой из Хелвона, которую накануне подарил Ахисар. Девушка весьма привлекательна лицом и телом. Но, выросшая в шатрах,  наслушавшаяся баек и предостережений скучающих тетушек, была излишне напугана предстоящим лишением невинности. Соломону пришлось затратить много усилий, чтобы успокоить девушку, высушить непрошеные слёзы, а потом хоть как-то возбудить, заставить желать его, как мужчину, а не покорно уступать царю.

Это отняло много времени и сил. Он уже хотел, было отказаться от неё и позвать взамен служанку Зару, как Шеера вдруг начала отвечать на ласки и поцелуи. И он с облегчением овладел её телом — не любил насилия и слёз. Желание любви должно быть взаимным. Но на этот раз не смог дождаться такого же страстного отклика, распалился прежде, чем она зажглась.

Пережив всплеск приятнейшего чувства, неимоверно сильной любви, когда был готов ради неё униженно ползать на коленях, отдать всё золото и драгоценности казны, лишь бы не лишаться её расположения, её тела, он устало откинулся на спину, уже равнодушно думая о лежащей рядом женщине.

 Пожалуй, зря он снисходит к ним. Надо быть разборчивей и чаще отказываться от привлекательных подарков, с которыми приходится так долго возиться. Он же с самого начала видел, что она чрезмерно зажата и напугана -  надо было дать ей возможность пообщаться с наложницами, посмотреть на его любовные игры с жёнами, служанками, чтобы знала, что её ожидает.

Шеера, наученная наставницей, заботливо вытерла  мокрым куском ткани его вспотевшее тело и запачканный кровью уд. Соломон, успев лишь подумать, что руки рабыни нежны и заботливы, быстро и спокойно уснул с чувством удовлетворения и в глубокой расслабленности.

Утром забылись все сны, так крепко спал, — Шееры на ложе не было. Вспомнил о ней только сейчас, с небольшим сомнением, стоит ли вновь призвать, чтобы научить рабыню любить, или выбрать одну из жен, которые давно стали скучны своей предсказуемостью, поэтому и нежеланны?

Не хотелось под вечер идти в гарем, выслушивать многословные жалобы и нескончаемые сплетни жен друг на дружку, мелочные упреки и раздражающие стенания на унылую жизнь при дворе, словно он, всесильный и мудрейший царь, должен днями сидеть в тени деревьев сада, на толстом ковре, в окружении скучающих жен, развлекать их потешными историями и своим присутствием.

Попытался припомнить, и не смог, когда в последний раз посещал гарем, предпочитая пользовать случайно подвернувшихся под руку задорных девушек, не столь искушенных в любовных играх, но непосредственных и страстных в её проявлениях. Прожитые годы отняли былую силу, и неутомимость похоти, заставляя неуемный взгляд соблазнять ум и тело непорочностью юных божьих созданий.

Всякий раз новая дева казалась непохожей на прежних его возлюбленных и необычайно соблазнительной. Появление в тронном зале привлекательной любопытствующей, напомнило о предстоящем нежелательном одиночестве на жарком ночном ложе. Он бросил ожидающий взгляд на Завуфа, и тот понял друга, приблизился настолько, чтобы расслышать негромкие слова:

— Видишь эту белокурую бестию? Не знаешь, кто она, из какого племени? Почему избегает моего взгляда?

— Я её тоже приметил, — охотно откликнулся Завуф, его губы растянулись в широкой и понятливой, белозубой улыбке. — Третий раз за лето появилась в зале. Но в отличие от других девиц, старается держаться незаметно, быстро исчезает в толпе после окончания приема, поэтому всякий раз забываю подойти и что-либо разузнать о ней. Забавно, зачем же приходит, если не хочет, чтобы ты её познал и наградил золотом? Иные ради этого только и приходят сюда. Потом хвастаются перед подругами, что царь Соломон приголубил и наградил отрезом ткани на платье, золотым перстнем. Пойду, выведаю. Иногда подобные особы способны стать коварными Далилами.

— Не преувеличивай, Завуф. Не ищи тигра под платьем девственницы, а у кого-то за пазухой. Сейчас не военное время, нам никто не угрожает. Я не силач Самсон и, тем более не принц Тауната. Сегодняшнее покушение уже случилось, облава на меня идёт не от дев. Они слишком трепетны для хладнокровного злодейства.

— Не зарекайся, Соломон. Принц Тауната тоже не ожидал коварства от девы, которая казалась совершенством, прекраснейшей из всех женщин, будто красота залог порядочности, или честности. А это часто далеко не так. У прелестниц повышен порог запросов. Они излишне многого желают. Не только золота, драгоценных камней и благовоний, но и славы, власти, преклонения окружающих. Посмотри вокруг себя — не увидишь ни одной дурнушки, как будто они на свет не рождаются.

Последнее слово осталось за хитроумным царедворцем, который, дабы не привлекать повышенного внимания любопытных и посторонних глаз, пошел не напрямую, через свободное пространство тронного зала, а назад, к боковому выходу из дворца, и по саду в центральный вход во дворе, словно по своим неотложным и важным делам.

Чтобы заполнить возникшую паузу, Соломон вопросительно посмотрел на стоящего поодаль управляющего внешними делами старца Ахимана, который, уважая свою старость и ценя время царя, никогда не появлялся в тронном зале ради любопытства, приходил всегда только по делу.

— Подойди ближе, уважаемый Ахиман. Я вижу — тебе есть что сказать мне. Добрая весть подобна холодной воде для истомленного жаждой в долгом пути, а я уже давно и напрасно алчу. Никто из моих подданных не спешит порадовать меня. Все только и желают поживиться за счет моей казны, словно она безмерный кошель.

— Мой Властитель, надеюсь, в скором времени, боги разрешат сообщить приятную весть, но ныне и я вынужден тебя огорчить: царь Сувский в печали из-за того, что вынужден на этот раз отказаться выплатить дань зерном. Нынешняя засуха не оставляет выбора — народ Сувии будет голодать, если привезут всю дань зерном. В Сувии луга засохли, травы и пажити выгорели, не стало зелени. Скот кормить нечем. Вместо пшеницы готовы поставить пятьдесят отар овец и серебра на тридцать талантов.

— Как ты думаешь, нам стоит согласиться на это предложение?
— Тогда у нас водворится голод. В засушливый год, как нынешний, сиклей требуется больше для обмена на зерно.
— Что лучше — голод или война с Сувией?
— И то и другое одинаково плохо. Можно на поставленное серебро в счёт дани купить зерно в Мицраиме , но это не восполнит нехватку. Где взять остальное?

— Надо думать, Ахиман. Для того и назначил на эту должность, чтобы помогал советами и не ждал подсказки. Своим умом надо жить. Ступай и ищи выход. Найдешь — приходи, охотно выслушаю.

Соломон отвернулся от Ахимана, давая понять, что разговор закончен, как тот вдруг воскликнул с осененной догадливостью:

— Соломон, что если распечатать запасные амбары? Которые три года назад ты, по примеру Иосифа Прекрасного, распорядился засыпать зерном на случай войны или голодного времени? Возможно, это время уже настало? Худшего года может и не оказаться.

Соломон одобрительно посмотрел на Ахимана.

— Пожалуй, ты прав. В этом случае мы сможем достойно пережить нынешний, неурожайный год. Я и забыл про эти амбары. Ты вовремя напомнил. Рад твоей убежденности, что более худших лет может и не быть. Мне бы твою уверенность. Но выбора у нас нет — отдай распоряжение открыть амбары.

Ахиман, довольный похвалой, расплылся в широкой улыбке и торжествующе посмотрел на придворных, свидетелей своего успеха — обычно, царь скупился на лестные слова.

Сзади, к трону, бесшумно подошел Фалтий, пахнув привычным запахом пота и вони от необделанной овчины с едва уловимым ароматом мирры, которую Соломон однажды подарил ему в холщовом мешочке, с наказом применять ежедневно, чтобы хоть как-то облагородить смрадный букет, идущий от начальника стражи, сейчас доверительно наклонившегося к его уху.

— Божественный, после долгих и тщательных поисков повара Неффалима нашли в дальней кладовой за мешками с пшеничной мукой. Видимо, пытался спрятаться не только от нас. Лежал ниц, с кухонным ножом в спине под левой лопаткой. Мгновенная смерть. Не мучался. Убийцу никто не заметил. Я дал указание стражникам — расспросить всех слуг о незнакомцах, появлявшихся во дворце в неурочное время.

— А если Неффалима убил знакомец? Кто-нибудь из подручных повара?

Начальник стражи надолго задумался. Всё это, как и другое, было возможно. В большом дворце с окружающими постройками постоянно находилось до сотни слуг, рабов и столько же примелькавшихся, порой и неизвестных лиц, обремененных деловыми поручениями от разных чиновников и вельмож, гостей и их слуг.

Обреченность поисков убийцы становилась очевидной, до растерянности. Нужен другой подход, и только Соломон мог его подсказать, решить, что делать, куда идти, кого искать? И он сказал:

— Стражников отзови. Пусть занимаются своими делами. Здесь нужны люди с талантом Рувима. Кстати, где он? Почему давно не вижу?

— Прошлым летом ты негласно послал его в Ассирию, чтобы выведать замыслы царя Тиглатпаласара, который неожиданно начал набирать дополнительное войско, — вмешался рядом стоящий Ахисар, и продолжил ещё тише: — Ты тогда догадливо предположил: с целью нападения на одно из соседних царств. Если не на эламитов или халдеев, то надо было выяснить, на кого? Была опасность, что он двинется на нас. И тогда ты распорядился отправить Рувима с секретным заданием в Ниневию, а уже оттуда, обжившись и обзаведясь друзьями, переехать в Ашшур. Но до сих пор от Рувима почему-то нет вестей, хотя с той стороны прибыло много караванов. Торговцы ничего не рассказывают о Рувиме, и это не удивительно — город большой, а он тайно скрывается, не под своим именем. С ним могло произойти всё что угодно, — заболеть, подвергнутся разбою, в рабство попасть. Надо отправить хотя бы двоих соглядатаев, но у нас нет достойных людей.

— Как же я о нем забыл?! — с досадой воскликнул Соломон. — А напомнить и подсказать некому! Ахисар, срочно найди и подготовь другого лазутчика, чтобы отправить в Ниневию. И не одного. Один легко исчезает, потом не проследишь, не узнаешь, как и почему пропал. Понимаю, подготовка — дело неспешное, не двух месяцев. Но мы уже потеряли много времени, медлить нельзя. Если Рувим окажется в заточении, пусть выкупит его у тюремщиков или устроит побег. На месте видней, что и как делать. Отсюда всего заранее не предусмотришь. Нужно выяснить причину длительного молчания Рувима, а также выведать планы Тиглатпаласара и попытаться расстроить их, если они направлены против благополучия Израиля. Не пожалей дать в сопровождение охрану из трех воинов с короткими мечами, их легче спрятать при необходимости, выдели талант золотом на дорогу, и на подкуп влиятельных чиновников в Вавилоне — драгоценных камней. Лазутчиков заверь, что я и их не оставлю в беде, ежели таковая случится. Пусть будут смелее, рисковее. Мне бы с десяток таких, как Рувим… Но где их отыскать? У меня нет возможности самому ходить по стойбищам, городам и весям, разыскивая необходимых людей. Жаль, что я не Адонаи Элохим, не могу налепить из глины людей, подобных Рувиму, и вдохнуть в них жизнь. Они заметно бы облегчили моё правление.

Из бокового прохода с рядом мраморных колонн, копирующих фактурой связки тростника, из которого когда-то делали подпорки в шалаше, отодвигая нерасторопных зевак, из-за спин придворных протиснулся стремительный Завуф. Приблизившись к Соломону, он негромко произнес:

— Белокурую посетительницу, которую ты приметил среди гостей, звать — Милка. Она приемная дочь военачальника Хария. Одиннадцать лет тому назад Давид, отчаянно нуждаясь в олове для получения бронзы, послал в северные земли за Понт тысячный поисковый корпус во главе с Харием, которому в молодости уже доводилось там сражаться, даже был пленен, но удалось убежать — воспользовался суматохой во время торжеств по случаю победы. В жесточайшем сражении со скифами, Харий сразил вождя племени, захватил его имущество, четырех жен, которые не захотели жить в неволе, закололись припрятанными ножами. А эту малышку он нашел спящей под звериными шкурами. Видимо, её скифы пожалели, не убили, чтобы не достались врагу. Харий тоже, как и ты, поразился красоте девочки, не стал никому продавать, привез в Иерусалим и удочерил.

— Верно! Вспомнил! То-то мне почему-то вдруг подумалось, что я должен её знать! Это был незабываемый год побед сынов Израилевых! Я же тогда вместе с братьями Адонией, Амноном и Сафатием, встречал у города Дана войско Хария, которое вернулось из продолжительного заморского похода с богатыми и диковинными трофеями. Видел эту прелестную девчушку среди испуганных пленников в обозе, держал на руках и восхищался необычным цветом её волос, белизной кожи, словно у лепестка лилии. Вернувшиеся воины потом говорили, что среди тамошних женщин много русоволосых. Они скачут на конях, стреляют из лука и сражаются на мечах не хуже мужчин. Но никого из них взять в плен невозможно, — яростно защищаются, даже будучи ранеными. Приходиться добивать, чтобы не получить удар в спину. Дикари не ценят жизнь. Их слишком много. Вот еще один хороший повод, подумать о смысле жизни: кто из нас прав? Может статься, что у каждого своя правда. Скорей приведи давнишнюю знакомку, не терпится увидеть поближе.

На этот раз Завуф не стал таиться, скрывать свои намерения, пошел напрямую через малое свободное пространство гудящего зала, сопровождаемый заинтересованными взглядами: к кому направился любимчик Соломона, кому повезет предстать перед проникновенным взором царя? Такие встречи для приглашенных надолго запоминались, потому что ознаменовались новым поворотом в судьбе, и зачастую, в лучшую сторону.

Увидев, что взгляд всесильного Завуфа направлен мимо их голов, куда-то за ними, степенные купцы, ремесленники, торопливо и угодливо расступились, пропуская к застывшей от смущения гостье, вдруг осознавшей, что ей не удастся затеряться в толпе, как проходило до этого.

Девушка в скромном однотонном холщовом платье склонила голову, потупив взор, словно надеялась, что вельможа не заметит и пройдет мимо. Завуфу пришлось за руку вытянуть застеснявшуюся девушку и подвести к престолу. Она невидяще смотрела вбок, на пыльные узоры мраморного пола, — было видно, что её нежные щеки красны не от свекловичных румян, а от волнения или духоты в зале.

— Милка, неужели мой вид тебе столь неприятен, что не желаешь поднять голову и взглянуть на меня? Чем я тебя обидел? Скажи откровенно, без боязни. Постараюсь загладить свою вину, — смиренно произнес Соломон, чуть насмешливо глядя на сконфуженную девушку, которая коротко вскинула на него пронзительный взгляд загнанной антилопы, потом уставилась на сжатые, переплетенные пальцы своих рук.

Он привык к подобной реакции впечатлительных божьих созданий. Обычно от его бархатистого голоса и гипнотизирующего сознания, что перед ними царь, многие девицы переставали критически соображать, теряли остатки воли и позволяли делать с собой всё, что было угодно властительному сластолюбцу, безропотно терпели первую боль и страстные укусы в нежную шею, покатые плечи.

Но эта девица вдруг неожиданно разомкнула руки, безвольно, плетьми бросив их вдоль тела, гордо вскинула голову, и смело посмотрела в глаза царя, отчего тот несколько удивился и залюбовался девушкой.

Было нечто непостижимо очаровательное в бело-розовом, трогательно овальном курносом лице, почему-то не затронутым безжалостными лучами солнца, отчего все израильские девы смуглы, если не от загара, то от самого рождения. Неправдоподобно светлые волосы, похожие на причесанную копну пшеничной соломы, вольготно раскинулись чистыми волнами на покатые плечи девушки.

Через высокий лоб на лицо падала волнистая прядь, которую хотелось поправить, чтобы ненароком прикоснуться к нежной щеке чаровницы. Таким можно представить Ангела, вестника Бога, если бы не чувственно пухлые губы, которые соблазняли вздернутым изящным изгибом. В них хотелось впиться страстным и нежным поцелуем, а в голубых глазах, припушенных длинными ресницами, казалось, можно полностью раствориться в блаженном состоянии сладострастия и покоя.

Под грубым, дешевым платьем не столько угадывалось, сколько представлялось стройное тело, которое волнующе смотрелось бы под шелковым, полупрозрачным муаром среди ярких цветов и зелени гарема на узорчатом, длинноворсовом медиамском ковре. Не девушка, а тайная мечта и сердечная, неутолимая боль каждого мужчины, хоть раз узревшего её чарующий взгляд, который притягивал с такой необоримой силой, что Соломон потрясённо проглотил неожиданный комок в горле и с шумом выдохнул доселе задерживаемое дыхание.

— Прости, мой повелитель. Я не ожидала сегодня и вообще когда-либо предстать перед твоим взором. Многие приходят к тебе во дворец. Вот и я пришла. Хотела лишь взглянуть на тебя издали. Простое любопытство, и ничего больше, — скромно сказала дева приятным грудным голосом, и средним пальцем поправила на лбу золотистый локон, который упрямо возвратился на прежнее место.

Милка невозмутимо и так проницательно посмотрела в глаза Соломона, словно знала о нем всё, его потаенные мысли, желания, прошлое и будущее, что царь от удивления пришел в некоторое замешательство. Возможно ли такое? Даже Балкис, царица Сабская не позволяла себе так смело  смотреть на него, ибо понимала: чужая душа — это непрочитанный манускрипт, нарочно залитый ангелами сосновой смолой. Захочешь развернуть — повредишь папирус и ничего не узнаешь, кроме отдельных, ничего не говорящих эпизодов. Иногда думаешь, что какой-то человек прост, как пыль под ногами, стоит отряхнуть её, смыть, и нет досады, а он вдруг преподносит неожиданное.

— А вблизи не желаешь взглянуть. Смотрела до этого в пол, словно я непригляден, как семнадцать смертных грехов. Чем же провинился перед тобой? Скажи, может быть, постараюсь загладить свою вину. — Соломон попытался прикрыться шуткой, которая вдруг показалась настолько глупой, что самому стало неловко.

Девушка снова трогательно наклонила голову. После небольшого замешательства кротко посмотрела на царя. Так несправедливо обиженный ребенок взирает на взрослого, снизу вверх.

— Тебе вольно шутить, а я смущенна и растеряна — впервые разговариваю с божьим помазанником, прекраснее которого, как говорят старики, был только Иосиф, сын Иакова. Но он жил давно и умер в Мицраиме, а ты есть рядом с нами, в Иудее. Непростительно жить в Иерусалиме и не видеть тебя вблизи, хотя бы раз в неделю. Пришла сюда, может быть, и потому, что лишний раз хотела насладиться твоей мудростью, про которую в народе слагают легенды, — неожиданно улыбнулась Милка, показав ровные жемчужные зубы. Мол, мы же понимаем, не следует все произносимые слова воспринимать буквально.

— Плутовка! — засмеялся Соломон и оглянулся на Завуфа, проверяя реакцию друга на слова девушки. — Твои сладкие речи можно мазать на мацу вместо мёда, а лицезрением твоего образа — лечить одержимых бесами. Надо подсказать придворному художнику Елифелету, чтобы изобразил тебя красками на камне или на дереве, и поместил картину на стену в новом храме. Пусть люди думают, что сама Ашер покровительствует всем нашим двенадцати коленам. Десятки тысяч паломников станут приходить в храм, лишь бы только посмотреть на картину. Да, это хорошая мысль. Любезная Милка, неужели Харий никогда не рассказывал, что много лет тому назад я держал тебя на руках? Ты была очаровательной малышкой. Еще тогда ты поразила меня своим необычным обликом. Завидовал Харию, которому ты принадлежала. А сейчас…  Я не могу найти слов, так ты прекрасна и обворожительна. Не могу понять, каким образом тебе так долго удавалось избегать встречи со мной? Обычно я внимателен к прелестным гостьям. Столь привлекательные девушки не проходят так просто мимо моего взора. Я их всех одариваю вниманием и подарками.

— Не я избегала, а ты постоянно занят. Ты один, а нас, желающих увидеть тебя, неисчислимое множество! Не всем удаётся попасть во дворец, а в город ты выходишь редко, но и тогда к тебе не протиснешься. Благодарю за добрые слова. Они многое для меня значат. Я тоже помнила о тебе, после нашей первой, памятной мне встречи.

— Не может быть! Ты же была такой крохой! Пяти или шести лет. Ты тогда даже не догадывалась и не понимала — кто  я? Рядом с царем Давидом многие мужи терялись, их никто не замечал. Многие цари завидовали умению Давида надолго приковывать к себе внимание толпы не только речами, на которые он был златоустом.

— А вот и нет — я знала, потому что видела, слышала о тебе отзывы окружающих меня людей. Ты был особенным. Ты выделялся из толпы придворных вельмож не только привлекательностью лица, осанкой и дорогой одеждой, от тебя приятно пахло чистотой и изысканными благовониями. Я запомнила этот аромат на всю жизнь. Когда мне, позже, изредка доводилось случайно встречать этот запах, каждый раз с удовольствием вспоминала о нашей первой встрече. Да и о тебе трудно забыть. Всё напоминает. Особенно после твоего воцарения. Все вокруг только о тебе и разговаривают, судачат, сочиняют много невероятных историй, которым многие верят. Верю и я, потому что подобных царей больше нигде нет. Думаю, что нет. Не всё мне известно. Окажи милость, разреши приблизиться настолько, чтобы ещё раз насладиться твоим запахом. Это мгновенье запомнится до конца дней моих.

— Ты снова меня обижаешь. Милка, неужели нарочно? Не желаешь чаще видеть. Бывая во дворце, избегаешь встреч, словно опасаешься прокаженного. Миг — это очень мало, вдох — выдох, ничего не почувствуешь, не поймешь. Можно продолжить нашу встречу после этого приема. Останься, не уходи вместе со всеми из дворца. Завуф потом проведет тебя в мои покои, и мы лучше узнаем друг друга. Нет ничего приятнее, чем встретиться и беседовать с новым человеком, хотя бы и прежде знакомым. Начинаю подозревать, что ты умна, а это вдвойне неожиданно и ценно. Твоя речь и голос завораживают ласковым журчанием, словно весенний поток зеленую лощину. Кто знает, до чего мы договоримся? Люблю разговаривать с красавицами. А уж с умницами — вдвойне.

— Государь, я не достойна твоего пристального внимания. Не смею дольше отвлекать тебя от царских забот, от людей, жаждущих твоего участия и ласковых слов. Тебя ждут не только в тронном зале, царь, — суровея лицом, осадила его пыл Милка. — Если Всевышнему будет угодно, мы снова когда-нибудь встретимся, а если не суждено — не взыщи.

— Впервые встречаю девицу, которая не желает со мной разговаривать! — удивленно всплеснул руками Соломон и покосился на Завуфа, прячущего ухмылку в ладони. — Ты же, наверняка, знаешь, что для красавиц я времени и золота не жалею, а твоя красота заслуживает особого внимания и отношения. Ты, словно из другого царства, всё время изумляешь меня.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/11/350