Батэйя. Часть 3, заключительная

3. ВЛАСТЬ МОРЯ


               Кандалы врезались в кожу, а в левой глазнице словно поселился жадный и безжалостный зубастый зверёк. Он грыз и пожирал, пожирал и грыз, выедая мозг изнутри. Этим глазом Том ничего не видел. Кожу на щеке стянуло от засохшей крови.
               Прислонившись спиной к переборке, он сидел в битком набитой пиратами каюте – так же, как и он, закованными в кандалы. У многих были скованы и руки, и ноги, а Тому достались только наручники. Поблизости переговаривалась охрана.
               – Что Друэтт?
               – Жив, но плох. То ли удар у него, то ли ещё что... Не знаю, дотянет ли до эшафота.
               Это слово – "эшафот" – встало перед Томом холодным призраком с чёрными глазницами. Он ждал их всех – ещё живых, тёплых, страдающих от ран. Восемнадцатилетняя жизнь Тома лежала у его ног, связанная, как жертвенный барашек.
               От качки его мутило. Закрывая глаза и мысленно отстраняясь от соседей, стонущих, кряхтящих и воняющих, он утопал в успокоительной глубине глаз меднокудрой девы... Тут в его желудке будто взбунтовался клубок морских змей, и он не смог удержать их в себе.
               – Ты, каракатицын сын! – глухо заворчали рядом. – Тебе что – блевать больше не на кого?
               Надо же – Пэт. Второй раз... Несмотря на плачевность их общего положения, Том не смог сдержать усмешку.
               – Извини, дружище... Это мой тебе прощальный подарок, – сказал он.
               Пэт, однако, уже думал о другом:
               – Слушай... Нас же всё равно – того... Пеньковые галстуки наденут. Может, расскажешь, что ты там видел в ту дырочку?
               Том задумался на миг. И правда – какой смысл теперь молчать?
               – Там была красотка, – сказал он.
               – Да ну, – не поверил Пэт. – Брешешь ты всё. Как капитан мог всё время прятать бабу? Где? Так, чтоб все остальные не почуяли? Нет, она бы рано или поздно выдала себя.
               – Она не баба, – сказал Том, закрывая здоровый глаз и откидывая голову назад, на переборку. – Она – морская принцесса.
               – Да, да, да, дочь морского дьявола. – Пэт устало махнул рукой. Но потом, помолчав, тихо спросил: – А какая она?
               Том улыбнулся. Образ морской девы стоял прямо перед ним.
               – Волосы – как вечерняя заря... Кожа – как паруса нашего корабля. Глаза – сама морская глубина, а губы – кораллы.
               Звякнули кандалы, и раздался голос из темноты:
               – Не травите душу... Нам скоро на небо отправляться, а они – о бабах...
               – Что-то сомневаюсь я, что мы попадём на небо, – усмехнулся Пэт. И, вздохнув, добавил: – А Дэвсон-то убёг, да... Хитрый тюлень. Погуляет ещё под небом, прощелыга чернобородый...
               – Зато он никогда не узнает тайну капитана Друэтта, – сказал Том.
               – Что да, то да, – согласился Пэт.
               Друэтт лежал в отдельной каюте, прикованный к койке за одну руку. За считанные дни соляной налёт с висков распространился дальше и блестел теперь во всей его шевелюре. Кровопускание, сделанное ему врачом, ещё более ослабило его. Всё время находясь в полубреду, он бормотал:
               – Батэйя... Ундина...
               Море, словно отвечая на его скорбный призыв, вело себя неспокойно. Когда до порта оставались только сутки плавания, оно разразилось штормом. Корабль швыряло из стороны в сторону, подбрасывало и крутило, и узники внутри охали и беспокоились.
               – Похоже, море решило подарить нам более достойную смерть, чем петля, – бормотали пираты.
               А в ушах Тома пели русалки. Их голоса сводили его с ума и звали, звали куда-то. Они пели ему о прекрасных коралловых садах, где вместо птиц – разноцветные рыбы, о дворце с усыпанным жемчугом полом, где на троне из раковины огромного моллюска бессмертная морская царевна ждёт своего возлюбленного. 
               Доведённый до исступления этими песнями, Том пытался высвободиться. Он отличался тонкостью в кости – чуть тоньше, чем были рассчитаны кандалы. Пока его соседи охали и стенали, он, пыхтя, силился протащить руки сквозь железные браслеты. Это стоило ему страшной боли: большой палец на правой руке застрял в неестественном положении. Но он освободился.
               – Стой, куда? – кричали ему. – Тебя же ухлопают!
               Но Тома звала песня. Все были заняты на борьбе со штормом – в том числе и охрана, и он беспрепятственно выбрался на палубу. И сразу получил солёную оплеуху от морской волны: "Где ты шляешься, я давно жду тебя!"
               Его заметили слишком поздно и не успели остановить. Огромная волна просто слизнула Тома с палубы.
               Он уцепился за что-то плавучее. Это оказалась гальюнная фигура с "Батэйи" – морская дева, смотрящая вперёд. Море трепало его, едва ли не выбивая из него дух; огромные чудовища с тёмными блестящими спинами играли им, перебрасывая друг другу, как мяч, и всё, что он мог бормотать про себя, было: "Батэйя... Ундина..."
               
               
               Луна разбросала свои серебристые семена по всей бухте. Капитан Эмертон смотрел на опустевшую пришвартованную "Батэйю" с задумчивой грустью: ей здорово досталось и в бою, и во время шторма, но всё равно она была прекрасна и печальна... Будь она женщиной, он встал бы перед ней на колени и расцеловал её руки.
               Награждённый за операцию по захвату знаменитого капитана Друэтта, он не чувствовал себя победителем. Более того, он ощущал вину перед этой баркентиной. Что бы сделала вдова, к которой пришёл убийца её мужа? Плюнула бы в лицо? Закричала, ударила? Так повела бы себя женщина из простонародья. Или просто в скорбном молчании бросила на него страшный, ледяной взгляд и гордо отвернулась? Так поступила бы леди...
               "Батэйя" держалась, как истинная леди. Убедившись, что никто его не видит, капитан Эмертон преклонил колено и поцеловал её швартов.
               – Прости меня...
               Ответом ему было холодное молчание. Подавив вздох, Эмертон поднялся на борт. И застыл, увидев женскую фигуру, озарённую лунным сиянием. Она стояла спиной к капитану, положив руки на фальшборт и глядя в дремлющую морскую даль, посеребрённую ночным светилом. Её волосы, вероятно, рыжие, в сумраке казались каштановыми и спускались по спине незнакомки почти до колен. Из одежды на ней была только длинная белая сорочка.
               Пару мгновений Эмертон стоял столбом, не смея приблизиться, но потом решился обнаружить своё присутствие кашлем. Незнакомка вздрогнула и обернулась.
               – Мисс, прошу вас, не пугайтесь, я... – начал Эмертон и осёкся: это была ОНА.
               Море шелестело, луна целовала её плечи, а она смотрела на капитана тёмными печальными глазами – не то с укором, не то с надеждой.
               – Вы? – проговорил Эмертон взволнованно, приближаясь. – Мне это не снится? Вы живы? О...
               Вместо ответа она прильнула к его груди. Эмертон, осторожно обнимая её хрупкие, мелко вздрагивающие плечи, бормотал:
               – Боже... Я думал, Друэтт вас погубил! Так вы живы! Господи, какое счастье!
               Её руки упирались ему в грудь, и он ласково сжал её запястья.
               – Ничего, этот негодяй в тюрьме, и завтра состоится его казнь. Ваши страдания отмщены!
               Красавица откинула голову, и из-под закрытых век по её щекам покатились слёзы. Она рыдала, стискивая челюсти. Эмертона ошеломила догадка.
               – Нет... Только не говорите, что вы его...
               На его губы лёг прохладный пальчик.
               – Молчи, – услышал он её голос, обволакивающий, как тёплая волна. – Я знала, что ты придёшь, мой капитан. Ты согласен стать моим верным возлюбленным?
               Растворяясь в тёмно-бирюзовой вечности, смотревшей на него из её глаз, Эмертон забыл все слова на свете, кроме одного.
               – Да.
               
               
               Придя за капитаном Друэттом, чтобы отвести его на виселицу, вместо седого, но ещё крепкого мужчины солдаты обнаружили в камере иссохшего старика. Сначала решили, что пиратский капитан сбежал, но потом по татуировкам в старике опознали самого Друэтта. Его сердце не билось.
               Его не похоронили, а повесили на площади – уже мёртвого, рядом с другими казнёнными пиратами. Тела должны были висеть, пока не истлеют – в назидание другим. Рядом с ним покачивался в петле Длинноносый Пэт с табличкой на груди, гласившей: "Пират". А на грудь Друэтту повесили табличку с его именем. Чтобы тела никто не посмел снять раньше времени, у виселицы выставили караул.
               Но Друэтт не провисел и дня. Глубокой ночью неподалёку от площади остановилась повозка, запряжённая парой мулов. С неё соскочил мужчина, закутанный с головы до ног в плащ с капюшоном. Одному из караульных почудилась какая-то тень, мелькнувшая за углом... А уже в следующий миг он беззвучно осел на мостовую. Напарник, подбежав, увидел небольшую стрелку с яркими перьями попугая, торчавшую из его шеи. Он хотел поднять шум, но не успел: ему в ухо вонзилась такая же стрелка.
               Мужчина в плаще перерубил верёвку и подхватил лёгкое, высохшее тело Друэтта на руки. Неслышным призраком он пересёк площадь и бережно уложил тело в повозку, на солому. Стук копыт и колёс стих, а караульные остались лежать. Ночной ветер колыхал обрубок верёвки.
               Повозка остановилась за городом, на морском берегу – там ждала на приколе лодка. Мужчина перенёс тело и уложил в неё, не обращая внимания на то, что нижний край его плаща погрузился в воду. От фонаря на повозке он зажёг свечу, вернулся к лодке и вставил свечу в сложенные на груди руки покойного.
               – Вы ведь об этом мечтали, капитан? – проговорил он, склоняясь над телом.
               Оранжевый тусклый отблеск озарил его лицо под капюшоном, выхватив из тьмы чёрную повязку на левом глазу.
               – Том Ричардс исполнил ваше желание, – сказал похититель, отталкивая лодку от берега. – Вы возвращаетесь домой.
               Тут же лодку подхватила невесть откуда взявшаяся волна и понесла её в открытое море, а ветер не смел задуть мерцающий огонёк свечи...
               – Позаботься о нём, Батэйя, – сказал Том.
               
               
               Дэвид Эмертон достиг больших успехов. Вскоре он уже командовал эскадрой, которая приносила английскому флоту победу за победой. Он был в ранге контр-адмирала, когда его сердце заставила дрогнуть хорошенькая губернаторская дочка – брюнетка с необыкновенно светлыми голубыми глазами. Разрываясь между ней и Батэйей, он понял, что земная привязанность перевешивает.
               Батэйя не устраивала ему сцен ревности – она просто исчезла. В первом же бою после этого Эмертону оторвало ядром ногу до колена – так морская дева отплатила возлюбленному за неверность. Оправляясь от раны, он лежал в губернаторском доме, и Мэри мужественно ухаживала за ним сама. Видя, как она бледнеет, меняя повязки на его культе, Эммертон простонал:
               – Мэри, ради всего святого... Не нужно. Зачем я вам такой?
               Её губы задрожали, слезинки были готовы вот-вот сорваться с ресниц, но она улыбнулась.
               – Я буду любить вас и с деревянной ногой.
               Он действительно встал на деревянную ногу. Губернатор недвусмысленно дал ему понять, что был бы только рад, если бы Эмертон вышел в отставку и женился на его дочери. Эмертон и сам понимал, что с такой ногой службу ему будет продолжать тяжело, а без поддержки Батэйи придётся полагаться только на себя. Но он решил рискнуть и вновь выйти в море.
               Но везение кончилось, будто само море было против него. Не помогало даже его природное чутьё, и Эмертон снова получил тяжелое ранение. Чудом оставшись в живых, он решил больше не испытывать судьбу и подал в отставку, одновременно сделав предложение Мэри. Море сказало ему "нет", а Мэри – "да".
               Том Ричардс стал рыбаком. Однажды он выловил какой-то мешок, облепленный водорослями. Внутри него что-то тяжело и знакомо звякнуло, и Том дрожащими руками вспорол его. Будто рыба из невода, из надреза посыпалось золото.
               Как мешок золота мог угодить в сети? Том подмигнул бьющейся в борт волне.
               – Спасибо, принцесса!
               Больше ему не было необходимости с утра до ночи ловить рыбу. Том открыл таверну и небольшую гостиницу; о сбежавшем корабельном товарище Айре Дэвсоне он так ничего и не узнал. А через год встретил рыжую девушку – дочь торговца скобяными товарами. Хоть она была и не так красива, как возлюбленная капитана Друэтта, но цвет её губ не уступал самым ярким кораллам. Подобно тому, как Мэри не смутила деревянная нога жениха, так и Дженни не устояла перед обаянием одноглазого Тома. Что значили глаз и нога? Ведь самое главное было на месте!
               Сердце, конечно. Сердце, способное любить.
               
               
               Спасательный ледокол "Адмирал Беллинсгаузен" шёл на помощь зажатому во льдах судну, но сам чуть не застрял. Впрочем, скоро лёд начал трескаться: на нём танцевала, как балерина, рыжеволосая девушка в белом платье. Её ресницы поседели от инея, а улыбка сверкала ярче снега на солнце. Там, где льда касался носок её лёгкой ножки, раздавался гулкий треск, а она кружилась всё дальше...
               За её танцем наблюдал капитан ледокола Андрей Суровцев. И беспокоился: за бортом – минус сорок, она же замёрзнет в сосульку! Придётся поить её горячим кофе и отогревать у своей груди. Смешная. "Ты готов стать мне верным возлюбленным, мой капитан?"
               Он думал, что приручил её. "Ты моя", – шептал он ей. И она не возражала.
               А звалась она необычным и красивым именем – Батэйя.





18-21 марта 2012


Саундтрек к рассказу:

"Sailing Home"

http://www.youtube.com/watch?v=VP_6C9LR0Bk