Первая Заповедь

Первая заповедь.


Я Господь,   
Бог твой,    
Который  вывел тебя из земли Египетской.
Из дома рабства,      
Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим.
(Заповедь  Первая, Пятикнижие, Библия.)

- ….Мужики, а мужики! – кричу им я, а те как не слышут.  Идут по лестнице,  чуть не как на параде.   А я, ну вот те крест, встал поперек, ну не обойдешь  меня, и опять свое: - матросики, че вы как не родные… - и не боялся ведь. – рассказчик обвел присутствующих броважным взглядом -  Стрельнуть могли, как зайца на проталине. Матросики тогда в Питере все могли, и стрельнуть, и как меня… кре - кре, мать твою, ну ведь надо было так, ведь бывает, что чудо явит… - дед Анисим засмеялся, точнее, закрякал: …кре-кре-кре…, открыв беззубый рот.  Макар, седевший напротив, медленно перевел мутный взгляд с потолка на Анисима, а потом на стол. Отодвинув в сторону пустую газету, на которой только-только лежала последняя картофелина, он изобразил удивление на лице:
 – Ну, блях, не успел отвернуться, уже сожрали. Это же  для занюха, сам не ел!  Алевтина, ты чтоль?  - Алевтина - худосочная и не высокая баба, внимательно слушавшая Анисима, вздрогнула и испуганно посмотрела на Макара, стараясь не двигать челюстями. 
Анисим перестал крякать: 
 - Да что ты ей богу…, «для занюху…» еще свари, печь вона, как паровоз раскочегарена.  Душа отлететь не успеет, как еще сварится. Ты лучше слушай дальше. Алевтин, ну-ка кинь в казан картохи.  Колхоз еще насыпит. – дед Анисим снова закрякал.
Алевтина вскочила и молча засеменила в чулан. Войдя в чулан, она стала перекладывать картошку из мешка в передник, и лишь когда дверь за ней со скрипом затворилась, пережевала остатки  картошки, которую  искал на столе Макар. Выходя из чулана в избу, она переложила пару картофелин из передника в карман.
-Погодь, Анисим, - Макар потянулся, как, только что проснувшись, и с неохотцей в голосе произнес:  -… давай нальем еще, да и до ветру неплохо было бы. А как картоха сварится, так и дорасскажешь.  - Он с тоской и надеждой посмотрел на Анисима.   Анисим поморщился:  - Ну, ты и контра, Макар. Вот надо про тебя председателю сказать. Сказать, что контра ты. Пусть он ОГПУ тебе пришлет. Вот тогда и проситься  до ветру не надо будет. Само собой произойдет  оно.  Кре-кре-кре!  Тебе бы лишь самогонку жрать!  А слушать кто будет? 
Макар  виновато посмотрел на Анисима.  – Да ладно тебе… тоже придумаешь… ОГПУ … вон… Алевтину подождать надо. Ей твоя политинформация нужнее. А до ветру, так то не моя воля, а организьму надо.
Они разлили мутную самогонку по стаканам.  Весь первач у Анисима шел на продажу, так повелось уже давно.  Выпили молча, глядя друг на друга, даже не чокаясь.  Анисим занюхал  рукавом, Макар поднес под нос газету, скомкав ее в комок. Анисим  покосился на дверь, и с нетерпением ждал прихода Алевтины.  Макар испытующе смотрел на него.  Оба молчали.   Макар снова налил, зыркнув на старика. Тот рукой залез в тарелку с капустой и, подцепив жмень  положил ее в рот, начал перетирать беззубыми челюстями. Макар выпил.
 – Ну, вот скажи, ты двадцать лет рассказываешь байку свою, все рассказываешь и рассказываешь, уж надоел всем.  В чем подвиг-то твой? За что тебе и избу новую, и жратвы на халяву, и тулуп с валенками к зиме?  Ну за что? Сам председатель  к тебе как на исповедь ходит, советуется все. Из района приедет кто, к тебе первее сельсовету бежит.  Все кланятся тебе, уваженье оказывают…  Че ты сделал-то такого? А?
- Контра ты, я ж говорю – контра. – пережевывая капусту, огрызнулся Анисим - Б-а-айка…?! Эк! Это, когда ты про трактор свой говоришь, что керосину больше нормы жрет – байка. Да показатели, что в район посылают – байка. А у меня – факт!  В газетах прописано, вона гляди в рамке, в углу висит. Факт!   Да таких как я - всего то не боле десятка на всю РэСэФэСээРу. Вот и берегут меня. Чтоб тебя, контру, на путь истинный наставлял.  Я ж слово молвлю, так меня все народы слышут. Председа-а-атель… мать его,  а председателя, кто назначает? Ты чтоль? А? – Анисим снова зацепил себе в рот капусты.
-Так народ, народ назначает. – Макар постарался совладать с хмелем, говоря про власть,  - Власть-то, слава богу, народная, вот и назначает народ. Ты- то тут причем?
-Кре-кре-кре - закрякал Анисим, капуста повисла у него на подбородке. Он подобрал ее пальцами, выпятив вперед нижнею губу. – Народ…  А я и есть этот народ. Не ты, не Васька, не Алевтина… а я. Я - дед  Анисим и есть народ. Мне слово скажи, и новый председатель будет.
-Скажешь тоже, новый.   А кто пойдет-то?   Кроме Митьки дурака, кто подпишется?
-Скажу – и ты пойдешь! Или вон, кре-кре-кре, Алевтину изберу. Будет баба твоя председательша, кре-кре! Будет тебе дома приказы строчить. – Анисим расхорохорился, даже спину выпрямил, да голову вскинул. 
Макар ухмыльнулся, мотнул головой. Посмотрев на свечу сквозь стакан кликнул Алефтину: - Ты там скоро?!
-Иду – огрызнулась та.
- А мне кажется неправильно это. Вот я, и воевал, и ранен Колчаком был,  и пашу как черт, и на тракториста выучился, по приказу комсомола. А все в пустую. И изба старая, аж с прадеда, рухнет того гляди, и картошка до весны поштучно расписана, да один хрен на пасху не хватает… 
- А не пометил Бог тебя! – резко вставил Анисим - Вот и ходишь -  клянчишь.
- Клянчу!!? Да я… Да если б…, вот ведь сказал – клянчу!
- Да ты не кипятись, Макар. Налей лучше. Ты ж как сын мне, это ж я так, по-соседски.  Меня ж еще в том веку, отец твой покойный, крестить тебя звал. Сейчас был бы крестным тебе. Родня, одним словом. Да запил я тогда. Не сложилось. – Анисим притих. Оглядев стол, он приподнявшись потянулся было к капусте, но махнув рукой сел на лавку и как-то сник, уставившись на отражение свечи в бутылке.  – Ты, приходи когда хочешь. Сам знаешь,  тебе с Алевтинкой всегда рад. – Анисим сложил руки на коленях. - И выпить всегда налью, и про случай свой расскажу. – Вдруг он снова выпрямился и повеселел. - Ведь не всем такое выпадает, рядом со мной жить-то!  А?  По-соседству?  Ну…, до ветру-то пойдешь, али команды ждать будешь?
На дворе Макар достал заранее скрученную самокрутку. Не очень он любил Анисима. Но заходил к нему часто, и Алевтину брал  с собой. Разговор всегда был один. Он уже и сам мог рассказать об этом. Он даже иногда видел себя на месте Анисима. И, если выпить покрепче, казалось, что с ним, с Макаром, все это и было. И каждый раз, возвращаясь домой, клялся себе, пред иконами, что более не пойдет.  Но к выходному, снова, брал жену и шел слушать рассказ деда Анисима. Ну, и поесть заодно шел. И выпить.   
       Несмотря на мороз,  было ему  хорошо на улице. Обратно идти не хотелось.  Он не торопясь докурил, посмотрел в чистый, промороженный горизонт, освещенный полной луной. Поежившись, улыбнулся: 
- Крещенье!... О!  Морозы-то!  - Еще немного потоптавшись, бросил окурок в снег и, сплюнув, отворил дверь: - ...Не пометил… ?  А где он, бог-то?
Когда Макар вернулся, Алевтина уже сидела за столом, и зачарованно слушая  Анисима, поедала, судя по очисткам, уже не первую картофелину. На столе, уже без газеты, лежало еще шесть дымящихся клубней. От них шел приятный запах. Стаканы были налиты.  Макар улыбаясь сел к столу.  Дед  Анисим стоял у стола  и, тыкая пальцем в висящий в углу, освещенный единственной в доме керосинкой, портрет, говорил:      
- …а я его и спрашиваю: «…кипяточку… не будет, товарищ?...»  Кре-кре-кре!     Не узнал ведь я его,    Ленина-то!