Кровь на асфальте

Рассказ.

        В самом конце семидесятых годов довелось мне посетить городок Кайныш в одной из наших советских автономий. Стоял я в тамбуре пассажирского поезда, высунув голову в открытое окно, и тёплый июльский ветер хлестал мне в лицо, надувая пузырём мою рубашку. Я задыхался от встречного упругого потока воздуха, наполненного ароматами степной растительности, что пробегала мимо летящего с дробным стуком поезда. Ближе к железнодорожной колее стремительно быстро, и чем дальше от неё — тем медленнее скользил мимо меня пейзаж с небольшими холмами и скудной редкой растительностью, и терялся в голубой  дали.
        — Отлетит чего от встречного поезда, да по голове… — донёсся до меня мужской голос из глубины тамбура. Я отодвинулся от окна и оглянулся. В тамбуре стоял мужичок небольшого роста, в одной руке он держал пачку сигарет, а другой суетливо шарил по карманам в поисках спичек. Я достал зажигалку, и мы закурили.
        — Далеко ли путь держишь? — спросил незнакомец.
        — Еду друга проведать. Под Кайнышем на военных сборах «парится» после института.
        — Добрый видать друг, коль к нему в дорогу от дому собрался.
        — Да уж… — Говорить с незнакомцем мне совсем не хотелось. Я ещё не отошёл от задумчиво-созерцательного состояния, вызванного пейзажем за окном. Затушил сигарету и прошёл на своё место в вагон.
        Серёга Лунин был и вправду моим большим другом, но собрался в дорогу я потому, что был у меня отпуск, что стала тяготить меня обыденность и однообразность рано начавшейся семейной жизни, и, вдобавок — желание побывать хоть ещё где-нибудь, кроме своего унылого и серого провинциального городка.
        Солнце уже закатывалось за горизонт, когда поезд, скрипя колодками тормозов, остановился на станции «Кайныш». Первое впечатление моё, когда я вышел из вагона, было неважное. Здание станции, покрашенное когда-то в ядовито-зелёный цвет, имело вид неприглядный: облупленные стены, мутные окна, карниз под железной крышей, засиженный голубями, площадка перрона, заплёванная и замусоренная. Небольшой кособокий домик, беленный известью, с двумя распахнутыми настежь дверьми, мокро из которых вытекало ручейками почти до самой крайней нитки рельса, испускал резкий аммиачный запах. Здесь же, метрах в двадцати, деревянный буфетный киоск, за мутным стеклом которого виднелся скудный буфетный набор: бутылочная газвода «Ситро», полусухие чёрствые булочки, сморщенные пережаренные пирожки и сырок «Дружба». Несколько бродячих псов лежали в траве у низенького заборчика и голодными глазами высматривали, чем бы им поживиться.
        «Наверное, почти все вокзалы нашей необъятной Родины имеют такой затрапезный вид», — подумал я, следуя в цепочке своих недавних попутчиков в сторону автобусной остановки. Ещё от времени армейской службы вынес я правило: в незнакомой обстановке поступай так, как поступают все; иди туда, куда следуют все.
        Меня окружал совершенно незнакомый город. Я не разбираюсь в архитектуре, но что-то восточное неуловимо чувствовалось в его облике. Овалы и округлости где только можно присутствовали в геометрии зданий —  в крышах, в верхнем срезе окон, во множестве арок. Широкие, раскосые лица прохожих преобладали в подавляющем большинстве над славянскими.
        Почти совсем стемнело, когда я доехал до местного военкомата, чтобы узнать, где находится войсковая часть, в которой «тащил службу» мой друг. В столь позднее время в учреждении находился один дежурный офицер с красной повязкой на рукаве.
        — Где находится часть, и как туда добраться вы можете узнать только завтра с утра, — сказал он мне, протирая платочком под козырьком фуражки. — Пока же, я рекомендовал бы вам не бродить по улице, остановиться на ночь у знакомых, если таковые есть в городе, или в местной гостинице. Я поблагодарил дежурного и вышел.
        На улице было совсем темно. Фонари не горели, и только свет редких окон в домах, да звёздное небо позволяли различать контуры домов, тротуары и мостовую. Ни прохожих, ни транспорта не было видно. Но звуки…. Вокруг меня из тёмных переулков и подворотен раздавались крики и стоны, возня и шум борьбы, женский плачь и топот множества ног. Мне сделалось жутко в этом чужом и враждебном для меня мире. До гостиницы нужно было пройти два квартала. Я пробирался осторожно ступая и держась тени, словно разведчик в тылу врага.
        Здесь с приходом темноты приходило время массовых этнических драк и убийств, со всех щелей выползал «уголовный элемент», чтобы насиловать, грабить и калечить людей. Оттого и не видно прохожих. Редкие машины, осветив светом фар, стремительно проносились, стараясь быстрее пересечь злобный улей городских кварталов. Ни «такси», ни «милиции» не было видно.
        — Эй, мужик, ну-ка стой!!! — раздался возглас позади меня.
        «Так, кажется, влип!» — подумал я и оглянулся, пряча впереди себя свою походную сумку. Сзади и слева надвигались тени. В руках палки или железяки. «Если не уйду, мне конец» — подумал я, ощутив ледяной холод «под ложечкой». Бежал я стремительно, почти не сбивая дыхание, — помогала армейская закалка. «Ох, спасибо командирам, что гоняли меня по приморским сопкам с полной выкладкой», — всплыла где-то в глубине сознания запоздалая благодарность.«А ведь как злился и последними словами крыл про себя во время кроссов командиров своих, что научили меня воевать и выживать тоже»
        Гостиницу я узнал по горящей неоновой вывеске, одиноко светившей и роняющей свой холодный свет на небольшую площадь перед ней. Преследователи мои остались далеко позади, здесь же на площади шла большая жестокая потасовка. Несколько десятков парней, бились словно в остервенелом клубке хриплой ненависти, крамсая  друг друга ножами, уродуя железными прутьями и кастетами. Несколько человек уже лежало, обагрив кровью асфальт. Слева у края площади сиротливо прижался к бордюру один-единственный милицейский УАЗик, возле которого стояли и курили четыре сотрудника. Они наблюдали за побоищем, ни во что не вмешивались, и о чём-то беседовали.
        Я обогнул дерущихся парней и нажал кнопку звонка гостиницы. После небольшого объяснения через стекло двери, администратор меня впустила. Свободных номеров не было, но она, понимая ситуацию, разрешила мне скоротать ночь в кресле в вестибюле. Меня поразило, что у женщины была приготовлена лежанка из нескольких сдвинутых стульев.
        — Что у вас творится на улицах? — спросил я, усаживаясь в кресло в глубине холла.
        — Аборигены дерутся с русскими. Такое бывает почти каждую ночь.
        — А что же милиция?
        — Бывает и милиционеров убивают. Они ведь тоже люди и у них семьи. — Рассказывала женщина-администратор. — Могут в отместку и всю семью порешить. Вечером у нас никто не выходит на улицу, словно в комендантский час. Убийства и грабежи повсеместно. Из Москвы если комиссия какая, кругом лоск наводят. Банкеты, подарки… И всё остаётся по-прежнему. Устали люди и за детей боятся, а куда деваться? Всю жизнь здесь прожили, кто и где нас ждёт? — В голосе женщины слышалась печаль и безнадёжность.
        С громким звоном разбилось стекло. Влетевший булыжник прокатился по паласу гостиничного холла. С улицы донеслись грязные ругательства. Я соскочил с кресла с намерением выглянуть в окно.
        — Сидите, не подходите к окнам, ещё голову проломят! — взволнованно молвила хозяйка, и устало добавила — Скорей бы уж эта ночь закончилась…
        Ранним утром, поблагодарив милую женщину-администратора и приложившись к её руке, я вышел на улицу. Меня встретил совсем другой город — светило солнце, дворники мели улицы и убирали следы ночной вакханалии, ходили городские автобусы, мамаши тянули за руку своих заспанных малышей в детский сад, люди спешили на работу. Какая-то бабушка кормила голубей, отламывая кусочки от белого хлебного батона на той самой площади, среди незамытых ещё лужиц крови.
        «Ах ты подлый, двуликий, лживый и фальшивый город! Ни одного лишнего часа я с тобой не останусь!!!» — подумал я, направляясь в железнодорожные кассы покупать билет в обратную сторону, в родную свою Сибирь! Туда, где меня любят и ждут, туда, где живут добрые простые люди, где не страшно по темну выйти на улицу в булочную или в табачный киоск, покурить и помечтать у подъезда, глядя на звёзды. Где не строят баррикады, не устраивают революций и не льют кровь на асфальт.

P.S. Вам, дорогой читатель, эти события ничего не напоминают? Это не постперестроечный Карабах или Чечня. Это было в самые тихие и благополучные годы в Советском Союзе, в географическом центре Азии….

Валерий Зиновьев.