С верою и надеждою

                Над колокольней. Ставил крест.
                Взирал с небес.
                А рядом с ним, едва дыша,
                плыла душа.

     С утра ждали Владыку. К церкви подходили люди, как из села, так и из соседних деревень. Шли старушки, бабы, девочки. Все в чистой одежде, в платочках. Подходили и мужики. Некоторые, пожилые из них были из давних начальников. Кое-кто даже приехал из города. Местный Благочинный с двумя священниками-батюшками смиренно беседовал у храма со знакомыми прихожанами, ожидая своего епископа.
     Лексеич, загодя, приставил пять золочёных  крестов к наскоро сколоченному прогону, покрытому попоной.  Эти сияющие золотом кресты он до поры хранил на веранде, под своей кроватью, поскольку в этих местах шалили.  Стоя на длинных ногах, кресты, как  богатыри в золотых шлемах, ожидали Владыку.  Вместе со своей ногой большой крест был выше Лексееича на голову, и имел  немалый вес. Надо сказать, Лексееич, мужик средних лет, отличался от селян своей могучей  породой. Ведёт, бывало,  по селу лошадёнку с возом, так лошадёнка-то ему по причинное место была. Казалось, он эту лошадёнку сейчас в карман засунет. 
     Село это, из старых русских сёл, что славились своей историей и чахли, умирая от всех реформ последнего века. Находилось село за «концом света», в дальнем углу губернии. До суда далеко, до тюрьмы близко. Каменная церковь была построена три века тому назад, а закрыта ещё в тридцатые годы. Селяне любили гулять на лужайке перед белым храмом. Когда появились фотоаппараты, здесь было лучшее место для фотографий. Да, и где мог увидеть селянин архитектуру, живопись? Где сельские дети могли учиться красоте? А храм, вот он. Стоит красивый, могучий, завораживающий. Мальчишки облазили все его доступные углы. Ложась в траве, смотрели, как плывёт высоко-высоко в небе крест на шпиле колокольни.
    После войны колхоз-миллионер свое внимание направил вначале  на строительство собственной  электростанции. Потом купили локомотив, лён трепать. Когда не стало МТС, доходы тратил на трактора,  да на строительство коровника и свинарни. С электростанцией, что-то не задалось. Генератор долго стоял в хранилище, потом его  куда-то дели.  Локомотив вначале исправно работал. А когда случилась поломка, долго ещё ждали, что заработает вновь. Но, как говорят, не судьба, значит.  На свинарню в лютую зиму забрались волки.  Они свиней всех порезали, а вытащить не смогли. Больше свиней не разводили. Потом Правлением колхоза решили печь свой хлеб. Из пекарей нашёлся здешний мужик Вася, по прозвищу "Чёрт". Он когда-то работал в городе,  в пекарне. Кем, никто не знал, но работал. Церковь пустовала  лет пятнадцать, вот и решили устроить пекарню в ней. В алтаре слепили печь на глине. Пробили свод на крышу для трубы, да и затопили. Никто не помнит уже, сколько буханок  хлеба было выпечено. Только помнят, Игнатий, бывший питерский пекарь  Филлипова, ругался сильно «И в Бога, и в Душу», и  что хлеб-то не пропечённый, и, де, не вкусный.  Последнее, что было организовано в  церкви (это уж после Хрущёва) – производство каких-то железок в трапезной. Завезли станки, а железки чистили бензином. Вот бензин-то и полыхнул. И запылал весь храм. Погорели все стены, крыши, купола крестов.   Народ вокруг дивился: колокольня сгорела, серебряный крест с неё упал и в землю ушёл. Этот серебряный крест в девятьсот шестом году на свои деньги привёз с отхожего промысла Лопатин мужик. Церковная служба тогда тоже была большая, архиерейская. Сам Лопатин, в исподнем, и залез на шпиль, что бы поставить крест. А как крест в пожар ушёл в землю, так его и не нашли. Участковый здесь же был, искал вместе с городскими. Нет, не нашли.  Остались стены каменные. 

В отдаленном селенье на высоком холме
Стоит храм разоренный – воин, павший в огне.
Нет крестов, главы смяты и крапива окрест.
Четверик, как распятый. С ним кладбищенский крест.
       Колокольня без шпиля. Крыши все сожжены.
       Лик Георгия содран с обожженной стены.
       Богородицы очи, со стены алтаря,
       Молча, просят помочь ей, душу храма храня.

Пресвятая Богородице спаси
Нас. Покаяние смиренное прими.
Святой Георгий от врагов защити,
И разящую десницу отведи.

На кладбище у церкви не осталось могил.
Люди словно ослепли, словно свет им не мил:
По могилам дорога, деревянный сортир.
Вы спросите у Бога: «Как же он допустил,
       Чтобы в храме Господнем, где престол, в алтаре
       Пекарь бегал в исподнем у печи при луне?
       Что бы там, где обычно оглашенным стоять,
       Грохотали машины, веру двигали вспять?»

Пресвятая Богородице спаси
Нас. Покаяние смиренное прими.
Святой Георгий от врагов защити,
И разящую десницу отведи.

Ой, вы, пращуры-деды, что в могилах лежат:
Позабыты заветы. Колос веры не сжат.
Вы своими трудами возвели этот храм.
Внуки совесть продАли. У них в идолах – Хам.
       Запустили им беса в православный удел.
       Разорил все, повеса, в церкви той. Беспредел!
       Ободрал он все фрески и икон не сберег.
       Запалил занавески и до камня все сжег!

Пресвятая Богородице спаси
Нас. Покаяние смиренное прими.
Святой Георгий от врагов защити,
И разящую десницу отведи.

В храме том ветер свищет. Ночью бесы гудят.
Толь прохожего ищут, толи с пьяным чудят?
Богородицы очи лишь видны иногда.
Может кто-то поможет возвратиться сюда?
       Сколь бы сильным он не был – одному не поднять!
       Лишь с молитвою в небо с архи(е)реем стоять
       Братьям здесь монастырским, что бы снова окрест,
       Засиял бы над храмом позолоченный крест!

Пресвятая Богородице спаси
Нас. Покаяние смиренное прими.
Святой Георгий от врагов защити,
И разящую десницу отведи.

    Владыке ехать из своей епархии надо часа три-четыре.  Первые реформы Ельцина,  кроме всего прочего принесли асфальт до самого села. «Ауди» подкатила почти к храму. Владыка, со своей братией, все в чёрных рясах, вышли к народу.  Народ крестился, здравствовался.  Благочинный со своими попами приветствовал Владыку, как положено по чину. Пока суд да дело, с пастбища пригнали коров на обеденную дойку. Пять-шесть голов  на всё село, а намычали,  будто стадо со скотиной из каждого двора.  Владыко разговорился с народом. Затеяли восстанавливать этот храм дальние родственники Лексеича, но одного роду по фамилии. Лексеич помогал им в ремонте церкви, помня их ещё с детства. Да и деньги, труды-то в основном их были.  Владыко предложил  здесь же  одному из них этот приход, да пожилые мужики были уже при деле. Хоть и здешние, да кто-ж захочет в глушь возвращаться, выучившись в столице. А, может, у  них дела, какие важные? 
    Предложено было начинать.  Облачившись в одежды,  Владыко осмотрелся  вокруг. Солнечное утро. С  холма от церкви видно далеко-далеко. Леса зелёные  до самого горизонта. Леса, да лесистые холмы. Глаз отдыхает. Радовало это всё епископа: и хорошая природа, и ласковая погода, и народ радостный, и ещё один храм,  восстановленный в дальней глуши. С такой проповедью он и обратился к людям. Он благодарил Бога и людей, возрождающих этот храм.   Взявши ведёрко со святою водою, Владыко начал крестить-освящать выставленные кресты. Владыко читал молитву и кропил святой водой кресты, монахов, женщин и мужиков, детей.
     Лексееич смущен был тем, что оказался в центре такого собрания. Он слушал Владыку, отирал с лица святую воду и  вспоминал, как брались за это дело два с половиной – три  года тому назад. Как родственники нагрянули к нему среди ночи, крепко выпивши, и просили его помочь в этом деле.  Вспоминал, как меньший из них в декабре, в стужу, в сугробы, завёз подтоварник на леса. Да машина не въехала в церковную гору, завязнув в сугробе, словно кто-то не пускал её. Как он бегал по селу к председательше, уговаривая, дать ему единственный в колхозе трактор.  И как на следующий день привезли Благочинного, и тот служил молебен у храма, и как в тот же день они с Колькиной бригадой легко завезли подтоварник и начали собирать леса вокруг храма, словно кто-то раздвинул все преграды.  Родственники наказывали строить так же надёжно, как деды строили. Привозили из города архитектора, который прорисовал все конструкции. Привезли Колькину бригаду каменщиков-плотников вместе с их прорабом, Валерой.  Раздобыли где-то умельца кровельщика-жестянщика, который страховал себя одной верёвкой, а запивая, пропадал надолго.  Пригласили скромного, богобоязненного жестянщика Сергея, который творил купола крестов из железных листов. Одного только мусора, сколько было вытащено из храма! Вместе с Валерой и Колькой они разбирали остатки главок крестов, чтобы новые сделать такие же, как делали прадеды. Вычинку кирпичной кладки делали не спеша, как и положено.   И любовались с четверика на  дали -дальние.
   Владыко повелел: ставить  кресты на четверик. Колька уже ждал наверху.  Лексеич взял на руки первый крест и понёс, словно дитя, взбираясь по лестнице, к Кольке. Раздалось благолепное песнопение. Это запели монахи слаженным хором. Ясные, сочные голоса, от тенора, до Шаляпинского баса, вели ввысь, разносясь над всей округой. Вдруг раздался псиный вой и собачье тявканье, нет, не лай, а именно тявканье. И, пока, Колька не приладил первый крест над крайней главой четверика, пока не вставил в специальный паз, пока не опустил крест в него, как в родное гнездо, псиный вой продолжался. Лексееич уже шёл за вторым крестом, как среди ясного неба раздался отдалённый раскат грома. Монахи не прерывали пения, а только громче звучали их голоса. Четыре нижних креста были установлены под песнопение и прерывистый псиный лай. Лексееч понёс главный, тяжелый, большой крест четверика. Колька приладил уже лестницу к центральной главе, к ней же была прилажена вторая лестница. Голубые купола выделялись на фоне лазоревого неба. Четыре креста уже сияли с храма золотом на ярком солнце. Фигура Лексееича, и фигура Кольки  виднелись высоко в голубом небе. Сам Владыко, Благочинный и Батюшки подхватили песнопение монахов, многократно перекрывая псиный визг. Лекссеич и Колька подняли сияющий крест над голубым куполом. Народ  замолк.  Тишина возникла на секунду. Огромный крест качнулся в вышине, опираясь только на руки Лексеича и Кольки… Вся монастырская братия, вместе с Владыкой и священниками громогласно замели псалом. И, будто силой голоса, вознесли крест над куполом, вставив его в предназначенное место. Народ выдохнул «Ах!» и молился не переставая. Храм Богородицы сиял золотыми крестами над голубыми куполами.  И ещё четыре удара грома раздались через короткие промежутки. И встала ослепительная тишина. И улыбались все люди у храма с верою и надеждою.

На макушке лета улыбнулось солнце,
И мелькнуло где-то в светленьком оконце
       Маленькой избушки, что напротив храма,
       Где живет старушка, а кому-то мама.
Матерью Божьей светел лик «Казанской».
Образ словно ожил в храме, снова сам свой.
       Лёгкий, будь-то птица, на холме высоком,
       В небо устремился крест на шпиле тонком.
Четверик с крестами, золотом сияя,
Синими главами небо забавляет.
       Над зеленым лесом, белоснежным комом
       Лебединым, с песней - колокольным звоном,
И с селеньем дальним храм плывет над миром.
В нем иконы сами источают миррой.

Плейкаст «Праздник Казанской иконы»