Глава 9. Сухуми

Начало: http://www.proza.ru/2012/03/23/1038   

Мы вернулись домой, в голодную саратовскую деревню.

Долгие годы, десятилетия, вспоминая это время, я с пониманием относился к этому голоду: время-то было послевоенное, вся страна находилась в разрухе.  Но, оказывается, всё было проще: голод был рукотворный, и его создало наше правительство, которое ничего не умело, ни воевать, ни править.

«Голод в СССР (1946-1947 гг): главные загадки. Этой масштабной трагедии, случившейся в Советском Союзе в первые послевоенные годы, можно было бы избежать, если бы были использованы все имеющиеся на тот момент в СССР резервы. В то время как миллионы граждан его страны питались лебедой и крапивой, сотни тонн зерна отправлялись за рубеж, и столько же сгнило в закромах Родины из-за неправильного хранения.

Доктор исторических наук В. Ф. Зима в своем исследовании доказывает, что голода 46-47 годов не было бы, если бы Сталин с 1946 по 1948 годы не отдавал распоряжения на экспорт зерна за рубеж в объеме свыше 5 миллионов тонн (более чем на 2 миллиона больше довоенного уровня!). На складах за это время вследствие неудовлетворительных условий для хранения попортилось порядка миллиона тонн зерна.

Прежде Советский Союз уже переживал серьезный голод (32 – 33 годы), тогда у крестьян, не выполнявших план продпоставок, массово изымали все имеющееся продовольствие. Во время голода 46-47 годов такую практику не вводили, но свыше десятка тысяч председателей колхозов попали под суд за «либеральничанье», связанное с заготовками зерна.

В эти годы сильно выросла «хлебная» преступность – порядка 400 тысяч голодающий, уличенных в кражах или сокрытии зерна, пополнили население сталинского ГУЛАГа. Печально знаменитый «указ 7-8» или как его еще называли в народе «закон о 3 колосках», применялся во время послевоенного голода очень активно – за несколько сорванных в поле колосков пшеницы давали 10 лет лагерей.

Пока контроль миграционных процессов был ослаблен, миллионы людей покидали деревни и села в поисках хлебных мест, завербовывались на стройки и шахты. Но так или иначе последствия голода в СССР давали о себе знать до конца 40-х годов».

             Чтобы хоть что-то понять об этом правительстве, нужно ещё раз перечитать эту цитату и вдуматься, осознать, а потом уже решить и постигнуть, что это был преступный режим. Но народ ничего этого не знал, он выживал любой ценой.

             Последующие события не запечатлелись в памяти, потому что снова очутились в болоте, куда всё больше погружались, и не видно просвета. Вероятно, это и подвигнуло мать повторить попытку возвращения на Кавказ, где мы не голодали, жизнь казалась намного интересней деревенской.

Выехать из Петро-Завадовки целая проблема. Автомобилей нет, даже в самом колхозе. Прасковье нужно заранее получить от председателя колхоза разрешение на тягловую силу. С вечера приводят пару волов, и утром, точнее, перед рассветом запрягают, на дно арбы кладут ворох пахучего сена, чтобы не больно было лежать и сидеть на выступающих жердях. Я, полусонный выхожу из душной избы, ложусь на мягкое, пахучее сено, и проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь от жары и яркого солнца. Волы, томительно медленно, плетутся по пересохшей степи, которой, кажется, нет конца. Проезжаем небольшой пруд с одним рядом деревьев по ту сторону; возле него, после водопоя, отдыхает стадо коров в окружении навозных лепёшек — неприглядное зрелище: в такую воду и войти-то страшно, если захочешь искупаться. И снова тянется бескрайнее синее небо и поля желтой пшеницы.

Всё же, мы добираемся до районного центра Баланды, которая получила своё название от скромной речушки, протекающей по городу. За шесть часов преодолели расстояние в 25 километров. В полдень на Саратов отправляется состав, который 180 километров «пилит» по рельсам почти целые сутки. И снова пересадки по вокзалам. Толпы людей. Для меня это привычно, но кажется, что всё население государства в пути: все куда-то едут, и никак не могут приехать, как и моя мать.

На этот раз наша цель — город Сухуми. В дороге наголодались, а здесь, прямо к составам, местные жители выносили горячую вареную картошку, соленые огурцы, холодное молоко из погреба. Мне дали молоко прямо из глиняного глечика. Очень вкусное. Пил с жадностью. Молодой матери не достало ума сообразить, что ребенку нельзя давать холодное молоко, которое хранилось в погребе. Не знала.

А у меня наступил новый провал в памяти, потому что заболел двусторонним воспалением легких в очень тяжелой форме.

Именно с этого времени мои воспоминания приобретают связанность: до этого просвечивались лишь отдельные эпизоды, после которых наступало безвременье, лакуна в памяти.

Всегда удивлялся, когда слышал, что кто-то не помнит себя шестилетним, даже семилетним. Как можно забыть постижение мира?! Иные утверждали, что помнят своё рождение. Если иметь богатую фантазию, то можно и не такое вспомнить.

Палата на втором этаже двухэтажной больницы. В помещении четыре койки. Моя — у окна, за которым виден неизвестный мне город. Но радости от этого понимания нет. Я всё время сплю, или в бреду. Прихожу в себя лишь, когда приходит медсестра, делать уколы, которые не помогают. Нет сил, как и аппетита, и снова проваливаюсь в беспамятство.

Мать сознавала, что я не жилец, строила планы на жизнь без меня. Всё становилось намного проще и бесхлопотней. Бог дал — Бог взял. Осталось, лишь дождаться конца. Хороших лекарств нет, много детей умерло, и умрет. Вечный круговорот в природе. Всё шло к моей смерти.

Я должен был умереть и не замечал времени, которое для матери томительно тянулось. Она сидела возле моей койки, как и другие женщины со своими детьми, вели свои неспешные разговоры.

На койке возле двери лежал еще один мальчик в тяжелом состоянии. Его мать, ровесница моей, сидела у него в ногах и постоянно вышивала разноцветными мулине. Научила и мою мать вышивать болгарским и украинским крестом. До «глади» не дошло, там нужен вкус и умение, художественное чутье.

Неторопливые, тихие разговоры. Кто-то подсказал матери, сделать мне прямое переливание крови от неё. Мать попросила врачей, и те пошли на это, потому что все средства лечения были уже использованы. Позже мать говорила, что меня лечили от другой болезни, не могли установить точный диагноз. Что очень странно. Как можно спутать двустороннее воспаление с другой болезнью?

      После переливания крови произошло чудо. Я начал реагировать на окружающее и понемногу есть. Еду приносили в палату, ставили на табуретку возле кровати. В памяти не осталось, сам ли я ел, или кормила мать. Последующие дни выздоровления не запечатлелись, но отчётливо запомнилось, как  кто-то в палате негромко произнес:

— Мальчик умирает.

Его мать и моя уже стояли рядом с кроватью, изголовье ближе к двери. Я тоже подошел и сразу увидел процесс умирания: желтизна смерти ровной полосой ползла по лицу мальчика, ото лба вниз, — отчетливо видна проходившая грань между живым и мертвым. И эта черта, можно представить, неспешно двигалась вниз, к ногам.

Никто не кричал, не звал врачей, как это часто бывает в кинофильмах. Конец был предрешен, и все с ним смирились. Даже медсестры не было в палате.

Его мать – жена офицера. Дома оставалась дочка. Жили в офицерском поселке из финских домиков, почти в центре города, недалеко от базара.

Позже, я ни у кого не читал подобного описания смерти. То ли мало кто её видел, то ли не спешили, приглядываться. Если бы кто-то мне рассказал о такой смерти, полосе, идущей вниз, я бы не поверил, но я это видел своими глазами, и до сих пор не могу понять, почему смерть начиналась сверху, ото лба? Тем более пишут, что мозг ещё живёт минут пять, после остановки сердца.

В июле 2013 году прочитаю в газете: «Британские ученые впервые в истории зафиксировали, как в момент смерти живого существа по его телу распространяется необычное голубоватое свечение».

Свои опыты ученые проводили на дождевых червях. Наблюдая под микроскопом за умирающим червем, они увидели, как через его тело проходила флуоресцентная голубая волна.

Как считают ученые, причина этого странного свечения - некроз клеток. "Волна" синего света как бы "вымывала" жизнь из червя, и после того, как она проходила, его организм переставал функционировать.

Исследователи считают, что теоретически, если заблокировать пути следования "голубой волны", или смерти, то можно замедлить неизбежное. Возможно, в будущем благодаря открытию уникального феномена они смогут придумать, как увеличить продолжительность жизни».

Я начал ходить по коридору, ведущему во внутренний зелёный двор больницы, который ничем не запомнился. Часто выглядывал в окно. Внизу, у главного входа, большая круглая клумба с высокими красными и жёлтыми цветами, рыжими лилиями, которые не понравились, уж слишком были крупными, грубыми.

По моему, тогдашнему разумению, цветы должны быть маленькими, изящными. Рядом с клумбой автомобиль-кабриолет без людей. С высоты автомобиль кажется игрушечным. У входа в больницу не видно никого. То ли заходили с другого входа, то ли время посещений закончилось.

В течение жизни, вспоминая этот период, я недоумевал, чем же, так не понравились лилии на клумбе? Вроде бы, никаких отрицательных эмоций у меня с ними не связано. И лишь под конец жизни догадался: на клумбе не было порядка, лилии росли как сорняки, беспорядочно, чего моя душа, просто, не принимала.

            После моего выздоровления мать не смогла устроиться в школу. Начала работать посудомойкой при местном санатории, где офицеры после войны залечивали раны, или же, отдыхали.

Кормили хорошо, вкусно, жирно. Вероятно, поэтому оставалось много отходов. Мать приносила домой еду. Запомнилось эмалированное ведро полное ароматного борща. Мать делилась с хозяйкой, русской женщиной, у которой мы снимали койку.

 По вечерам мать куда-то уходила — дело-то молодое. Ей 25 лет. Чтобы не оставлять меня одного, хозяйка взяла меня с собой на вечерний киносеанс. В клубе на триста человек ни одного свободного места.

«Гибель «Орла» — этот фильм, в последующие годы, редко шел на экранах, хотя другие фильмы по десятку раз смотрел. Впервые увидел работу медлительных, неповоротливых водолазов ЭПРОНа. Вроде бы, не для пятилетнего мальчика, но фильм запомнился на всю жизнь. Не интригой, которой и не было в простом сюжете, а работой водолазов.

Посреди сеанса захотелось по-маленькому, сказал хозяйке. Но она властно велела, терпеть. С трудом дождался конца фильма, когда заиграла торжественная музыка и красивый белый корабль начал подниматься из воды.

Зажегся свет, и я начал протискиваться сквозь толчею на улицу в сумерки, горел лишь один тусклый фонарь, отбежал в сторону и, прилюдно, отлил под кусты.

Куда-то бежать и прятаться, не было мочи. Но никто и не обращал на меня внимания, кроме хозяйки, которая начала стыдить, что больше никогда не возьмет с собой в кино. Я молчал в лёгкой обиде: заставила страдать, могла бы и вывести.

Своё слово она сдержала.

Среди немногих наших вещей стопочка фотографий. Несколько — с моим отцом. Симпатичное лицо, высокий. Наверное, буду похожим на него. На одной — мы втроем: я — годовалый, стою перед сидящими на траве отцом и матерью, которая поддерживает меня рукой, чуть улыбается. На другой — отец в военной форме с коллегами.

Позже мать изуродует фотографии, вырежет по контуру мужа и выбросит. Многие разведенные женщины так поступают. Но как быть с памятью? Можно ли так же легко, вырезать? А я лишился возможности, накрепко запомнить лицо отца.

На большой фотографии военные и две женщины. Про одну мать сказала, что она выдала мужа немцам, вот он – стоит рядом. Зачем она так сделала? Разве можно выдавать самого близкого? Почему мать сохраняет эту фотографию? Не вырежет предательницу? Правда, она в центре, фото распадется на два фрагмента.

Не помню, чтобы кто-то рассказывал о войне, но я знал, недавно была война с немцами. Вероятно, сказывались разговоры взрослых, которые невольно впитывались, входили в сознание и стали знанием. Масштабы войны оформлялись по мере просмотров фильмов о войне. Так было. Увиденное на экране принималось за правду, за реальность.

Часто рассматриваю дореволюционный альбом с видами Крыма: живописнейшие пейзажи. Внизу надписи на русском и английском языках. Понимал, что сейчас там всё или многое изменилось.

Так и не довелось побывать в Крыму.

продолжение: http://www.proza.ru/2014/02/03/1603