Любовь

Тишина пустой квартиры сначала оглушила, а потом набросилась на нее, как раненый зверь. Она позвала их всех по имени, чувствуя, как холодеют пальцы ног. Продолжала звать, даже когда поняла, что в квартире никого нет. Села на пол, закрыв лицо руками. Ноги гудели от долгой ходьбы – она все шла и шла в темноте, сначала через заросли колючего кустарника, потом по полю, борясь с ветром. Усталость стремительно текла по венам, отделяя разум от тела. 
Она обошла комнаты, переходила из одной в другую, и везде натыкалась на разбросанные вещи, коробки, обрывки газет, битое стекло. Похоже, собирались в спешке. По радио объявили: брать только самое необходимое, теплую одежду, крепкую обувь, запас продуктов, ведь куда идти и как долго никто не знал (а поезда и автобусы уже давно не ходили). Знали только одно – в городе оставаться опасно. Теплую одежду, обувь… Остальное пришлось оставить. Остальное – это открытки с поздравлениями разных лет, книги с дарственными надписями «видеть сердцем» и «не стареть душой», фотографии, запечатлевшие улыбки и слезы. Остальное – самое важное, но когда спасаются бегством, об этом не думают.
Вот уже несколько месяцев она обшаривала город за городом, квартиру за квартирой, везде натыкаясь на одно и тоже, не находя ни одной живой души. И теперь, достигнув конца пути – а впереди был только океан – решила, что людей, вероятно, нигде не осталось. 
В квартире не было ни электричества, ни отопления. Она нашла в столе свечи, зажгла одну и долго грела руки над маленьким огоньком. Тепло заходило несмело, на цыпочках, играло в прятки. Потом обыскала кухню: черствый хлеб, консервы, в кладовке – абрикосовое варенье, в углу лежали сваленные в кучу яблоки. Она ела быстро, почти не жуя. Цветок в горшке увядал, устало роняя ярко красные лепестки. Стекла стонали под натиском ветра. Улицу затопила темнота, густая и вязкая, как карамель.
Стук повторился, но она не сдвинулась с места. И только когда в дверь принялись стучать громче и настойчивее, бросилась в прихожую.
- Кто там? – глупо спрашивала она, чувствуя, как дрожь бьет тело, словно током.
- А вы кто? – вопрошал тонкий чуть писклявый голосок.
Она пыталась справиться с дверным замком, но пальцы замерзли и не слушались. Наконец, удалось открыть дверь. На пороге стояла девочка лет десяти, ее коротко остриженные волосы торчали в разные стороны. Какое-то время девочка внимательно разглядывала ее лицо, перепачканное, со следами свежих порезов, а потом сказала:
- Они ушли несколько недель назад, дольше всех продержались.  Остальные намного раньше. Все боялись, - и подняла воротник куртки повыше – на лестничной площадке гуляли сквозняки.
- А ты? Ты почему не ушла? – она вглядывалась в темноту коридора, как будто хотела разглядеть там еще кого-то.
- Это все из-за цветов, они погибнут, если их не поливать, - серьезно сказала девочка.
Она вспомнила красные лепестки герани на окне, они напоминали запекшуюся кровь и крошились в пальцах, превращаясь в бурый пепел.
- Твои родители? Кто-то еще?
- Никого.
Они помолчали.
- Как тебя зовут? – спросила она. 
- Зоя, - сказала девочка.
Она улыбнулась:
- Приятно познакомится, я – Л.
- Ты останешься? – неожиданно спросила Зоя, глядя на нее с надеждой. И, услышав утвердительный ответ, взяла ее за руку. – Пойдем, я покажу тебе мой садик.
В комнате под крышей, с большим окном на полстены, откуда когда-то неудержимо лился солнечный свет, прятались цветы. Она шла мимо азалий, бегоний, петуний, роз и фуксий, безмолвная, спасенная. Зоя жгла спички, освещая им путь, иногда поднося руку к лепесткам, вырывая у темноты немного ярких красок, бесценных уже потому, что они смогли сохраниться. Л. затаила дыхание, боясь ненароком разрушить этот хрупкий мир красоты, жизни. Зоя останавливалась возле каждого вазона, склонялась над соцветиями, согревая их своими детскими молитвами. И Л. послушно повторяла за ней, путая от волнения слова, заикаясь, глотая слезы. 
- Это, наверное, единственные цветы в городе, - сказала Зоя, когда они, уходя, закрывали за собой дверь. 
Л. не стала говорить, что в этом стоящем на грани мире не осталось ничего подобного. Вместо этого спросила:
- Ты голодна?
Пламя свечи трепетало, предостерегая, но Л. знала, что отсюда им некуда идти. Зоя грызла сухарь, заедая его яблоком.
- У меня есть картошка, но не на чем сварить, - сказала она. 
Потом они укрылись пледом, прижавшись друг к другу. Тишина плескалась у их ног, словно море.
- Уже скоро? – спросила Зоя, глядя, как свеча расплывается желтой лужицей и гаснет, зажгла другую.
Л. не ответила, только поплотнее закуталась в плед, и не в силах больше сопротивляться усталости, закрыла глаза. Через минуту она поплыла, подхваченная волной дремоты. Ей снились залитые солнцем луга, городские мостовые под дождем, горные вершины, укутанные туманом; березовая роща в фиолетовых сумерках, влюбленные, встречающиеся у сонной реки; дети, запускающие воздушного змея в выжженном дотла городе, покинутые дома, деревья, на которых больше никогда не распустятся листья. 
Л. разбудила Зоя.
- Слушай, - прошептала она.
На улице происходило какое-то движение. И еще был шум, напоминавший шипение масла на сковородке. Они осторожно приблизились к окну.
- Ты видишь? – допытывалась Зоя.
- Нет, - Л. безуспешно пыталась разглядеть хоть что-то в непроглядной тьме, но это было и не нужно, она знала, что они там.
Зоя отошла вглубь комнаты, зажгла оставшиеся свечи. Пламя осветило ее бледное лицо, подобно предзакатному солнцу.
- Теперь уже незачем прятаться, верно? – ее губы чуть подрагивали.
Они сидели на полу, спина к спине, крепко сцепив пальцы рук. Свечи почти догорели. За окном протяжно гудел ветер.
- Мне не страшно, - сказала Зоя, когда темнота поглотила их. И чуть погодя спросила. – Все дело в твоем имени?
- Нет, в твоем*, - сказала Л. – Ведь и я есть только благодаря тебе.

____________
* Зоя – жизнь