Режиссер, который ставил комедии

                "Весь мир играет комедию"
                надпись на театре Шекспира
                "Трагизм эпохи выражен в ее смехе"
                Станислав Ежи Лец
Билетер вздыхает, отрывая от билета "Контроль", гардеробщицы не могут сдержать улыбку, смотрительницы переглядываются, готовясь устранять беспорядки, напоминая, что "это театр: здесь себя так не ведут". Он опять пришел, странный зритель в клоунском гриме.
Впрочем, работники театра, эти консервативные жрецы искусства, его уже не так и опасаются - не смотря на странный внешний вид, он всегда ведет себя одинаково тихо: он приходит за мгновение до начала спектакля, когда большинство зрителей уже заняли свое место, входит в свою ложу в тот момент, когда гаснет свет, во время антракта не покидает своего места, скрывая лицо за огромной газетой, кажется спортивной, а уходит быстро - пока зал аплодирует, а артисты кланяются.
Его пару раз просили написать отзыв, но он, накидывая пальто на ходу, быстрым шагом стремясь как можно быстрее покинуть здание театра, лишь отмахивался "Потом, потом"...
***
Режиссер Смехов - главный режиссер театра и автор пьес, которые ставит. Со Смеховым жизнь сыграла шутку - с такой фамилией  он чуть ли не самый серьезный человек в мире: его ни разу не видели улыбающимся, и уж тем более смеющимся. Возможно поэтому актеры, коллеги, критики и даже публика считают его высокомерным, грубым и глупцом. Однако, вновь шутка - Смехов пишет и ставит одни лишь комедии. При чем комедии эти имеют удивительное свойство - помимо особенностей сюжета, всевозможных литературных приемов, связанных с комедией, они смешны.
Актерам многие месяцы приходится репетировать, чтобы самим научиться не смеяться, произнося реплики и даже не улыбаться. Но надо отдать им должное - они превосходно справляются со своими ролями. Хотя репетиции со Смеховым проходят тяжело - порой сложно поверить, что этот человек, глядящий из зала мрачным, ненавидящим взглядом и чеканящий свои жесткие и жестокие требования ледяным голосом автор этих смешнейших постановок, которые произвели революцию в мире театра, выводя его на новый уровень!
Если верить, что смех продляет жизнь, то люди, видящие хоть одну постановку Смехова, явно продлили себе жизнь как минимум на десяток лет.
Сначала зрители несколько ошарашены, потом изредка улыбаются, потом улыбка не сходит с лица, затем раздаются взрывы хохота, финал спектакля - это смесь аплодисментов и живого искреннего смеха. И когда артисты выходят на поклон - все в зале чувствуют удивительное единение, смех делает людей счастливыми!
***
Критик Поругаев  и критик Пустословов пришли на постановку Смехова, разместились в ложе и ведут такой диалог:
- Вы знаете Поругаев, этот Смехов совсем зазнался, пьески его имеют успех, так он с людьми и знаться не хочет!
- Да Пустословов, Смехов не пришел ни на одну свою постановку! Представьте только ни на одну! Где ж это видано?! Вот режиссер Егозин на каждую свою постановочку приходит, да и весь спектакль сидит, трясется как осиновый листочек, переживает за свое детище! Так ведь  и талант какой! А все ходит, следит, смотрит, корректирует, так сказать! А этот Смехов - выскочка, тьфу и растереть!
- Да уж, да уж! Смехов - выскочка, это вы абсолютно точно подметили. И ставит все одни комедии, ни смысла, ни сюжета, лишь бы посмеяться. Как он вообще мог стать главным режиссером...
И еще долго они кудахтали так. Но по театру разносится третий звонок, гаснет свет, выходят актеры, и даже Пустословов и Поругаев, которые поначалу силятся хмуриться, в конце концов, не могут сдержать искреннего живого смеха. Однако завтра они уже накатают статьи в своих газетенках, в которых умудряться (отдадим им должное) превознести спектакль, постановку, и при том унизить режиссера...
***
Что же клоун? Он снова пришел, снова в той же самой ложе, что и всегда.
Не уж-то ему так нравится спектакль? Отнюдь, он не проявляет  к действу на сцене ни малейшего внимания.
На протяжении всего спектакля он смотрит в зал, неистово вглядывается в лица зрителей, он с надеждой смотрит в каждое лицо и ищет, ищет, ищет...
Во время антракта, через дырочки в газете он по-прежнему смотрит в зал, напрягает слух и пытается услышать обрывки обсуждений спектакля.
Сегодня какой-то особенный день. В зале аншлаг и зрители особенно настроены восторгаться. Актеры особенно расположены играть, они как ни когда слиты с ролью и неистово живут на сцене жизнью своих героев...
И вот последнее действие, зал уже почти не перестает смеяться, актеры напрягают все силы, чтобы не эмоционировать вместе с залом и продолжать играть столь же блестяще.
А клоун, грустный клоун, кстати, рыщет глазами по залу. И вдруг он замирает, лицо его искажается, он вскакивает с места, но кто заметит это в темном смеющемся зале?
Зритель в предпоследнем ряду партера в третьем кресле слева рыдает.
Клоун не в силах сдержать себя бормочет: "Он... он... он...он...но быть может... ошибка... ошибаюсь... да нет же... да нет же... вот же... он... понял! И с тем спешно покидает ложу, чтобы, впрочем, вернуться к финалу и впервые в жизни аплодировать вместе с залом.
***
Марь Иванна - в театре служит уже 30 лет. И по опыту, а она уж точно имеет опыт, она может сказать наверняка, сегодняшний спектакль - был волшебным: и актеры были хороши и зал, зал был вместе со спектаклем.
Марь Иванна уходит одной из последних, сдавая театр сторожам. Она терпеливо ждет пока уйдут все зрители, пока уйдут актеры, осматривает зал…
Но почему же, если спектакль был  столь удачным, тревожное чувство не покидает Марь Иванну. Вот она уже надевает пальто и вдруг вспоминает: клоун. Она не видела как он ушел. Его сложно не запомнить - он каждый раз убегает, когда артисты выходят на поклон. А Марь Иванна в этот момент, открывает двери, как раз те, что ближе всего к той ложе, где сидит клоун, и он стремительно проносится мимо нее.
Но сегодня он не уходил. Марь Иванна точно знает, что он пришел, он проходил мимо нее, когда она закрывала дверь в начале спектакль.
Наполненная тревогой, опытная Марь Иванна сбрасывает пальто и бежит, почти бежит к ложе клоуна.
Порывистым движением, смело, она открывает дверь и видит на полу лежащий труп человека, у которого во все лицо нарисована улыбка и прострелен висок.
***
Из книги отзывов и предложений:
Как много лет я ждал этого! Как много лет я ждал именно этого спектакля!
Я столько сил отдавал своей работе, я вкладывал в нее всю душу. Я писал пронзительные трагедии, рыдая над ними, захлебываясь в собственных слезах. Я еле сдерживался на репетициях, чтобы не разрыдаться от той боли, от той безнадежности, безвыходности, в которую я поместил своих героев.
А все смеялись. Смеялись актеры на репетициях, они смеялись даже во время спектакля. Смеялись критики, надрывая бока. Все смеялись. И зрители, зрители смеялись…
Да, я спрятал трагичность под маской смеха, но как надеялся я на понимание! Как ждал я хоть одного зрителя, который поймет и не будет смеяться! О, я и мечтать не смел о слезах моего зрителя, я ждал лишь понимания, а не смеха, смеха, который, в конечном счете, был смехом, над моей работой, над моей душою, надо мной.
Столько лет, я, прячась, словно маньяк (о, да; я маньяк, я был так одержим своими постановками!) я приходил на каждый свой спектакль и смотрел в зал, пытаясь найти хоть одного, который поймет!
И вот сегодня я нашел своего зрителя, я дотронулся до его души! Он, подумать только, искренне плакал! Он понял, он все понял.
Нет, мои постановки были не на сцене, не в том смешном, как вам всем казалось, сюжете, не в тех героях (о, как они несчастны!), действо год за годом разыгрывалось в зале. Вы все играли свою роль, не понимая.
Но теперь, когда я встретился со своим единственным зрителем и своим единственным актером, я чувствую, что и моя роль подходит  к концу, ибо не в силах я буду вновь видеть смеющиеся лица, не в силах буду жить окруженный смехом непонимания.
                Смехов.