Русский вопрос

Длинная, извилистая серая очередь начиналась на тротуаре, а заканчивалась у закрытых дверей магазина «Гастроном», который в народе называли «бестолковый» за непродуманное расположение отделов, сбивающее с толку покупателей.
- Кто последний? — на всякий случай спросил я, становясь в хвост очереди.
- За мной занимала женщина в красном платочке, она отошла занять очередь в «хозмаг», там порошок стиральный выбросили, за ней будете, — моложавый мужчина в круглых очках приветливо улыбнулся.
- За чем стоим?- поинтересовался я.
- Кур захаровских дают по три сорок, по две в одни руки.
- Как же дают, когда ничего не дают? — я показал рукой на закрытые двери магазина.
- А это обеденный перерыв у продавцов, им тоже надо есть строго регулярно, вишь, как исхудали, — мужчина в очках тихо рассмеялся.

За стеклянными стенками магазина полные женщины в белых халатах группами по несколько человек что-то ели за столиками, равнодушно поглядывая по сторонам.
- А, вот где ты мне попался, — кто-то сильно хлопнул меня по спине, — на ловца и зверь бежит!
Я повернулся — Витька, предводитель «зеленых», улыбаясь во весь рот, протягивал мне руку — держи краба!
- Это еще надо посмотреть, кто зверь, а кто охотник,- возмутился я.
- Ладно, не кипятись, это так, шутка юмора, фигура речи. Тут вот какое дело... приехал к нам из Брюсселя корреспондент одной «зеленой» европейской газеты посмотреть, как мы защищаем природу. Ну мы ему все показали, рассказали, по ушам поездили, в Солотчу свозили. Теперь он хочет поклониться Есенину, в Константинове побывать. Вот я и подумал — кто лучше тебя о нашем замечательном поэте расскажет? Никто. Выручай, завтра и поедем, а то у него командировка кончается.

- А он — парень-то ничего? — я старался оттянуть время принятия решения, чтобы взвесить свои возможности на завтрашний день.
- Нормальный мужик, мы его вчера водили на коллектор, который закрыли на ремонт по нашему требованию, там под кустиком с ним водку пьянствовали. Пьет, не отказывается, только морда лица краснеет. Так что, выручай, съезди с нами.
Ну что ж, я и сам давно не был в Константинове, газету мы сегодня выпустили, можно расслабиться, да и зам мой всегда на месте.
- Хорошо, — согласился я, — а на чем мы поедем?
-Как на чем? — удивился Витька. — На моем «Москвиче».
- Да он у тебя на три года старше Крупской, на нем только дым возить, да и то под ветер.

- Обижаешь, начальник, — Витька гордо поднял голову, — я ему две двери заменил, крылья зашпаклевал, сидения перетянул. А мотор — зверь, до Камчатки довезет.
- Слушай, — не сдавался я — может, Сашку попросим, у него «Жигули», иностранца все же везем.
- Про Сашку забудь, — Витька безнадежно махнул рукой, — пропал человек, с ним теперь ни украсть, ни покараулить.
- Что так? — удивился я.
- Женился он, а жена у него знаешь, где работает? Охранницей в следственном изоляторе. А у них там как? Шаг вправо, шаг влево считается побегом, прыжок на месте — провокация. Она его рвет, как Тузик кепку. Такого лихого бойца потеряли. А все любовь, любовь. Его теперь только на Божью полочку посадить.
- Да, — огорчился я, — Сашку жалко, но ведь и у тебя машина на двоих с братом.
- Ну и что, — Витька пожал плечами,- у нас кто первый встал, того и тапки. Не боись, не просплю.
Столпившиеся у дверей магазина люди стали стучать ладонями по стеклу:
- Открывайте, уже две минуты третьего, обед закончился. Сколько ждать можно?
Продавщицы медленно, вразвалочку стали расходиться по своим местам, одна из них открыла дверь, и покупатели, толкаясь, оттирая друг друга, бросились к прилавку, за которым уже стояла дородная краснощекая женщина в белом, засаленном на животе халате. Она передвигала ящики, коробки, складывала в стопку накладные.
- Ну давайте быстрее, у всех времени в обрез, — нервно выкрикнул кто-то.
- А нет времени, нечего по магазинам ходить, — продавщица царственно посмотрела на длинную очередь и бросила на весы жирную курицу. — По одной в одни руки.
На мне куры кончились.
- Цыплята по рубль семьдесят пять брать будете?- равнодушно спросила продавщица.
Синие, тощие цыплята не выглядели аппетитными.
- Их что, с фабрики в Рязань пешком гнали? — усомнился я.
-Следующий!

Хоть с боем, но мы с Витькой взяли этих «министраусов» и разошлись, условившись встретиться завтра около полудня, предварительно созвонившись.
На следующее утро, в десять часов, я уже стоял на площади Победы, поглядывая в сторону проезда Завражнова, откуда должен был появиться Витька.
Грязно-желтый «Москвич» с черными дверями резко затормозил у остановки троллейбуса. Витька вылез из машины, пнул ногой переднее левое колесо, придавил открывшийся капот.
- Все нормально. Тормозные колодки еще не притерлись, дверки не успел покрасить, но автомобиль в порядке, шесть секунд, и мы на месте. Грузись, поехали.
С трудом открыв скрипучую дверь, я забрался в машину.

- Его зовут Джон, — Витька взялся за руль и повернулся к сидевшему сзади щуплому парню в серой кепке, дымчатых очках и сером пальто, — он из Брюсселя. А это редактор городской демократической газеты, его зовут Николай, — Витька посмотрел на меня, — экипаж на местах, полный вперед!

Когда наш лихой водитель совершал резкий маневр или колеса нашего авто попадали в очередную яму, висевшие на груди Джона два фотоаппарата подпрыгивали, стараясь удариться о корпус машины, а черная коробка диктофона начинала выплясывать какой-то языческий танец. Джон одной рукой держался за ручку двери, другой прижимал к груди свою громоздкую аппаратуру. Я стал рассказывать ему о Рязанском княжестве, о знаменитых рязанцах, о Дарье Гармаш, чей трактор вознесен на пьедестал у самой дороги. Он молчал, улыбался и кивал головой.

Сентябрь в девяностом году выдался теплым и солнечным. Листья кленов, уже тронутые медью, медленно кружась, время от времени опускались к нашим ногам. В доме, где родился поэт, Джон с удивлением смотрел на махотки, на русскую печь, занимавшую половину избы, и все щелкал, щелкал своим фотоаппаратом. Записывал на диктофон рассказ экскурсовода. Мы медленно шли по селу, вдыхая горьковатый дым костров — на огородах копали картошку и жгли старую ботву. У дома помещицы Кашиной посидели на скамейке в саду, похрустели сладкими яблоками, нежась на ласковом солнышке. Я читал стихи Есенина, рассказывал о его трагической судьбе. И Джон, и Витька завороженно слушали, не перебивая, не задавая вопросов. Мы вышли на высокий берег Оки, и перед нами распахнулась необъятная даль русской равнины, покрытая сизой дымкой. Вдалеке, в лугах поблескивала Ока, изгибаясь причудливым серпантином.

Джон храпел на диване, иногда бормоча что-то на своем брюссельском языке.