К вопросу о жанре Охота на слова

Вот если меня кто-то спросит, в каком жанре я работаю, я ни за что не смогу правильно ответить. Потому что я и сам не знаю, что это за жанр. Но я подумаю и определюсь.
При работе над словарями и энциклопедиями используют, как правило, термин словарные слова, они же называются гнездовыми словами. То есть, когда мы открываем любой словарь, то гнездовые и словарные слова сразу заметны, они выделены шрифтом и абзацем.

Словарное слово в своем гнезде является главным, основным. Все, что написано после него, называется русскими словами определение или толкование, а еще используют латинское слово дефиниция – definitio, т.е. краткое определение понятия, отражающее существенные признаки предмета или явления, толкования, разъяснение слова или термина.

Я занимаюсь работой со словом, но ни определение, ни дефиниция тут не совсем подходят. Толкование? Это ближе, но тоже не отражает всего, о чем приходится говорить, сообщать, размышлять. Обращусь за советом к умнейшему собеседнику – составителю словаря живого великорусского языка Владимиру Ивановичу Далю.

Толковать, толковывать о чем, рассуждать, переговариваться, беседовать, разбирать дело, советоваться, условливаться; объяснять, давать чему толк, смысл, значение; выводить догадки и заключения свои; толмить, толмачить.

Некоторые слова сегодня вышли из оборота, другие сменили значение, но по сути я всем этим и занимаюсь при своей охоте на слова: рассуждаю, беседую, объясняю, даю толк, сравниваю, вывожу догадки и версии, привожу примеры, ищу аналоги в других языках, копаюсь в справочниках, лексиконах и энциклопедиях. Но я создаю не словарь. Скорее это некие заготовки к словарю, заготовки к истории, которая противоречит официальной и выявляет некие несоответствия. Каким же жанром все это назвать?

Кстати, о жанрах. Слово от французского genre – «род, вид», но восходит к латинскому genus, generis – «происхождение, род, порода; способ, манера». Оно вошло в оборот, в обиход как отражение того, что Франция когда-то имела  претензии быть центром обновленного мира, первой столицей. Случилось это в середине XVII века по завершении 30-летней войны. У Франции по сравнению с другими участниками гигантской войны были явные преимущества. Людовик ХIV оказался очень тщеславным и осуществил несколько крупномасштабных проектов по возвышению Франции. Французскими учеными были представленные труды для многих отраслей знаний, культуры и техники – сотни томов. С ними были введены в оборот и многие новые термины. Видимо, у французских ученых было огромное желание, чтобы все ориентировались на французский язык, была даже предложена так называемая французская сетка координат для Земли, где верхом был восток. Поражение Наполеона в войне с Россией и взятие русскими Парижа во многом изменили ситуацию, а восстановление французской монархии отбросило страну далеко назад, хотя французский долго еще оставался языком мировой элиты. В русский язык слово жанр пришло в середине XIX века, потому в словарь Даля еще не вошло.

Конечно, без слова жанр вполне можно было бы обойтись. Пушкин, Лермонтов и тысячи писателей до них и после спокойно жили и без него, но литературоведу, искусствоведу надо как-то различать одно произведение от другого, да и в бухгалтериях при разметке гонораров нужно было как-то отличать, кому платить много, кому мало, вот и сложилось исторически, причем в недавнее время, устойчивая разновидность художественных произведений, например, в живописи – портрет, пейзаж, портрет в интерьере и др.; в музыке – симфония, кантата, баллада, песня, оратория, ария и др.; в литературе – роман, роман-эпопея, повесть, рассказ, поэма, новелла, притча, легенда, сказка, сатира, басня, частушка. Жанры этим далеко не исчерпаны, поскольку у каждого времени свои пристрастия. Жанр – это обобщающее слово, как, допустим, слово мебель для таких понятий, как стол, стул, кровать, комод, диван, кресло.

В последние десятилетия появились произведения, жанр которых историческими мерками очень трудно определить, потому кто-то называет их по-русски вещами (не повесть, не сказка, не анекдот, а просто нечто: вещь, да и только). Помните, Пушкин завершал роман в стихах «Евгений Онегин» и уточнял: «Я девять песен написал». Каждую главу он назвал песней, поскольку роман в стихах по представления прошлого можно было пропеть. Наш современник скажет, что он три вещи сдал в типографию, поскольку он пишет не сказы, не саги, не песни, не поэмы, которые тоже можно петь,  а вещи, как штаны, рубашки и простыни в прачечную. А многие современные авторы стали эссеистами, их жанр критической литературы по-французски называется эссе (essei). Иногда это критика, а чаще рассуждения на заданную тему, мысли обо всем. Если копнуть в корни самого слова, то эссе  – это еда, любая пища, как говорится, на потребу дня: по-немецки ich esse - я ем.

Как обозначить мне  жанр этих сочинений? Ясно, что эпические, поэтические и драматургические жанры не подходят абсолютно. Это не ээсе, но и не вещи. Не очерки, не статьи, не путевые заметки, тем более не фельетоны. Это и не научные статьи.
Чем я занимаюсь? Беру слово и изучаю его, препарирую, как биолог червей и лягушек, ищу сходство со словами в других языках, копаюсь в корнях, префиксах и аффиксах, как ботаник в растениях. Роюсь в словарях и справочниках. Листаю альбомы и рекламные проспекты, читаю газеты и журналы, отыскивая в них нетривиальную идею, неизбитую истину, неизвестный факт об известном. А после опять сравниваю, сопоставляю и нередко спотыкаюсь на ровном месте, обнаруживая для себя неожиданно нечто новое: слово ли старое с новым звучанием, словосочетание ли, поговорку ли, и завертелись в голове колесики и винтики – сам себя покоя лишаю, пока до чего-нибудь не додумаюсь. Осенила идея – записываю, уточняю, ищу. Лучше, конечно, сразу все сделать, как на стройке, с первого колышка под будущий фундамент до конька на крыше, до сдачи под ключ; потом можно доделывать и совершенствовать. Но чаще всего идея сверкнет, а записать толком не успел, перегорел, заразился чем-то другим: незавершенка растет, а сдавать нечего.

Какую цель ставлю своей писаниной? Растолковать другим то, что самому покоя не дает. Сколько я пересмотрел за свою жизнь научных и ненаучных теорий, философских, этических, политических, психологических взглядов, пока не запнулся о новую хронологию Носовского и Фоменко. Попытался было опровергать ими написанное, а находил подтверждение. А потом прочитал в этимологическом словаре про слово пень, что оно общеслав., имеющее родственные слова в других индоевр. яз. (ср., например, греч. pinax – «балка»). Убедительное объяснение, яркий пример сходства балки с пнем! Не правда ли? Решил уточнить, а получилось опровержение. Судите сами. Baumstumpf, к примеру, пень по-немецки, где Baum – дерево, а Stumpf – остаток, кончик, пень. Tocon – тоже пень, но по-испански. Konto - пень по-фински. Top – пень по-словенски. Tupy – пень по-словацки. Словом, я не нашел других, более убедительных соответствий в европейских языках.

Получается, что ученые меня за нос водят? Вот тогда и возник вопрос: а видели ли ученые от лингвистики, авторы и составители этимологического словаря, этот самый пень, знают ли они, как он выглядит? Уверен, что не знают, потому что не видели они, как выглядит лес после недавней вырубки. Иначе бы нашли слова для объяснения. Представьте только. Идете вы по лесной дороге, по которой на лесовозах вывезли длинные лесины, выходите вы на вырубку. Деревья на ней срубили или спилили, а пеньки остались, и все они пенятся: сок долго еще продолжает идти от корней к кроне, как задумано природой, а на пути пустота, сотворенная человеком.

Давно уже люди приметили такое свойство этих остатков деревьев - пениться после вырубки, потому и назвали их пеньками. Пень, пня, пню; пенек, пенька, пеньку и т.д. А глаголы пинать, пнуть, напинать, запнуть, запнуться, видимо, образованы позднее  и не без связи с пеньками. А авторы орфографических словарей никогда не играли в футбол и тоже не слышали таких слов, поскольку даже в академических словарях можно встретить только три из пяти названных слов с корнем –пин- (пн). Нет в словарях ни напинать, ни запнуть, словно, и слов таких никто не говорит. А такая практика искусственно сокращать количество даже широко употребляемых слов, согласитесь, обедняет язык, снижает возможности говорящих и пишущих. А если кто-то из корректоров или редакторов использует словари как догму, от которой отступить нельзя, то процесс деградации носителей языка пойдет более ускоренно, поскольку язык подпитывает человека дополнительными знаниями, накопленными внутри самого языка, в его лексике.

Грустные мысли навевало мне современное состояние лингвистики. В этимологическом словаре я обнаружил, что в русском языке очень мало собственной лексики, в основном заимствованная и не только у соседних народов, но и у давно исчезнувших. Такое отношение отечественной лингвистики к русскому языку оскорбляет. Ну почему русский язык оказался выкинутым на обочину? Почему русский народ оказался без собственной истории? Два эти фактора – новая методика исследования истории и плачевное состояние исконно русской лексики - и побудили меня заняться растолковыванием результатов поиска истоков русского языка. Как назвать эти заметки о словах и их связи с историей и со словами из других языков?

Вообще-то назначение жанра – четко указать, как литературное дитя рождается и на кого или на что походит. Иначе говоря, чем оно отличается от всех прочих не по содержанию, а по форме.

Растолкушки? Нет такого жанра. Раз нет, то пусть будет. Кстати, а чем плохо? Новый, так сказать эксклюзивный жанр – растолкушки, их цель – растолковать то, до чего я сам додумался или мне помогли додуматься другие. Взглянуть на процессы словообразования и развития лингвистики несколько иначе, чем принято в мире – вот задача. Корень толк, а не толочь.

Растолкушки. Что-то очень приземленное, приближенное к кухне. Кстати, когда работал в городской газете, начал собирать отходы журналистского производства и написал в стол «Рассказы Семена Толкушкина» с подзаголовком «О чем говорят в очередях». Я даже не пытался что-либо предложить к публикации, а потом после Гайдаровских телодвижений цены полетели вверх настолько резко, что очереди сами собой исчезли: не на что стало покупать даже продукты, зато появились барахолки и развалы. Как говорится, связь времен, эволюция от Толкушкина к растолкушкам. Тогда же я обнаружил, что слова толкушки нет во многих словарях. А  растолкушки – слово все-таки слишком кухонное для определения нового жанра. А вдруг последователи найдутся? Нет, не дай Бог.

Решил снова поискать  слово толкушка. Вдруг что-то изменилось. Открываю орфографический словарь, академическое издание, 104 тысячи слов. Толк, толкание, толкатель, толкать, толкаться, толкач, толки, толкнуть, толкнуться, толкование, толкованный, толкователь, толковать, толковаться, толковитый, толковник, толковый, толком, толкотня, толкун, толкунчик, толкучий, толкучка, толмач, толмачить. Нет среди них толкушки. Моя мать свыше 80 лет прожила, не одну толкушку сменила, толкла картошку и для семьи, и для скотины, для детей делала картовник, для скота – болтушку. Да и наша семья, которой я сам обзавелся,  любит время от времени пюре готовить. Тоже несколько толкушек сменили, а такого слова, оказывается, и нет. Картовника тоже нет в словарях, а болтушка есть.
В словарях двуязычных толкушки нет, значит, нет их перевода ни на немецкий, хотя здесь толочь - zersto;en, ни на французский, ни на испанский.

Ну, скажите, почему безобидную толкушку выкинули из русского языка и не зафиксировали в словарях? Она-то в чем провинилась? Может, отнесено к ненормативным, как некоторые части человеческого тела?

А чем же французы картошку толкут? В словаре с картинками нашел la presse-puree. А немцы?  В том же словаре слово с узким применением – der Kartoffelstampfer. Ввожу это слово в электронный переводчик, русский аналог - вантуз картофеля. Но у нас вантуз, от французского ventouse,  выполняет совсем другую роль, помогает вычистить засорившийся унитаз, а по-научному это звучит так: тех. приспособление, автоматически выпускающее из водопроводных труб воздух, мешающий протеканию воды, и впускающее воздух при опорожнении труб. Не зная этого определения, ни за что не догадаешься, для чего служит это приспособление. Только не понятно, почему немцы вантусом картошку толкут? Или это придумали за них французы? У немцев stampfen – топать, топтать, утрамбовывать, трамбовать, уплотнять, а Stampfer – трамбовка, на вантуз вовсе и не похожая, а орудие трамбовать, то есть боёк, копёр, баба – die  Ramme.

Нет толкушки и в словаре у Даля. А это вообще непонятно. Слово-то ничего особенного не представляет, отглагольное существительное с суффиксом –ушк-. Таких слов много. Вертеть – вертушка, катить – катушка, колотить – колотушка, греметь – гремушка  (у Пушкина встретилось такое слово), сегодня говорят – погремушка, играть – игрушка, мотать – мотушка, пасти – пастушка, частить – частушка (начинаешь понимать, как образовался этот емкий жанр, песня длинная, а когда частят, то есть поют часто и разное, – частушка), свистеть – свистушка, толстеть – толстушка и многочисленные слова, потерявшие связь с глаголами: веснушка, волнушка, кадушка, клетушка, кукушка, норушка,  пластушка, осьмушка и так далее.

Словом, если жанр назвать растолкушкой, то свои поймут, как нечто подготовленное к пережевыванию,  а иностранцам, похоже, нужны будут толмачи, чтобы понять, что за жанр – растолкушки. Когда я не обнаружил слово толкушка в словарях, мне подумалось, что иностранцы ни за что не поймут смысл одного очень старого анекдота.

Жена приходит с базара домой и говорит мужу:
- Вот, купила толкушку, всего за тридцать копеек.
А он ее строго так отчитывает:
- В доме нет ни капли спиртного, а ты мебель покупаешь!

Похоже, что слово растолкушка для нового жанра ну совсем не подходит.

Меня с детства привлекала библия. Мой дед имел много религиозной литературы, был проповедником в какой-то секте, но меня к своим делам никогда не привлекал и читать псалтырь не заставлял, как это делал с внуками постарше меня. Я с ним спорил, спорил бестолково, бездоказательно, но мне всегда казалось, что в библии содержится много интересного. Но по сути библию я не открывал до студенческих лет, до того, как мы стали изучать научный атеизм, открывший нам мир религии. Других источников изучения религии, кроме воспитания в семье, у нас не было. Книги и кинофильмы слишком примитивно отрицали «опиум для народа».

Когда в горбачевские времена в обращение вошли наряду с другими религиозные книги – библия, Коран, тора, талмуд и другие – стало ясно, что это неведомый для нас мир, он таит много ценных сведений о прошлом, о природе человека, о воздействии на его внутренний мир. В библии собрали сведения об известном и изложили в форме притч.
Притча – это основной библейский жанр. Этот род и вид литературных произведений выбран не случайно, он рассказывает не о подлинных, истинных событиях, как они случились на самом деле, а о восприятии этих событий людьми. В притчах называются не настоящие имена действительных действующих лиц, а только делается ссылка на них. Представим лектора, выступающего перед студентами с лекцией о сложных философских понятиях. Он дает определения предмета, рассказывает о его сущности и свойствах, а после для наглядности делает пояснения с использованием каких-то конкретных случаев. Ему, лектору, важно, чтобы студентам был понятен сам предмет, потому в своих примерах он может назвать вымышленные города, вымышленные даты, вымышленные лица. Вот такими же примерами являются и библейские притчи. Притча – это пример. Притча и пример – синонимы: притча от при+течь, притекать; пример от при+мера, примерить.

В словаре у Даля слово притча дана в гнезде слова притка, или притча, или новогородское причта. И далее автор словаря поясняет: не от притыкать, а от притекать, притечь, приточиться и приток – нечаянность, внезапный, нежданный случай, притом нередко дурной, несчастный, роковая помеха, нечаянная препона.

Обратим внимание на пословицы и поговорки (из словаря Даля). У него всего с притчу, то есть много.

Он с притчу вырос, больно велик.
Хорошо тому беситься, кого притча берет, кто с жиру дурит, от изобилия.
В доспехи наряжатися притча рада всякая.
Без притчи века не изживешь.
На притчу ума не напасешься.
Красна речь с притчею.
На случай и притча прикидывается.
На притчу и железо ломается.
Против притчи не поспоришь.
У притчи на коне не уйти.

Притча – иносказание, иносказательный рассказ, нравоучение, поучение в примере, аналог, парабола, басня.

И ещё: притча – изречение, замечательное мудрое слово, апофегма.

Сегодня можно с полным правом добавить: притча – это, похоже, экспромт, то есть без подготовки, внезапно, вдруг.

Разновидность моих произведений или сочинений на притчи вовсе не похожи, хотя внутри они используются тоже. Кажется, Назым Хикмет называл свои сочинения зарубками. Нормально воспринимались. Есть рубаи, есть хокку, в которых форма диктует, каким должно быть содержание. Салман Ружди назвал свои творения виршами, да еще сатанинскими, хотя вирши – это метрически выверенные строки, то есть стихи, а тут проза, да еще в сюрреалистических подробностях.

Впрочем, иногда нужны интимные подробности, в частности, нужно использовать слова, их корни для объяснения процесса словообразования, но вот беда, эти слова отнесены к ненормативной лексике, их нет в словарях русского языка, хотя в словарях западноевропейцев они присутствуют. Еще апостол Павел в послании к Ефесянам призывал отказаться от бранных слов. Он писал: «Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших» (гл. 4 ст. 29) Полностью поддерживаю такое мнение, но при анализе слов особенно из иностранных языков без браных слов часто не обойтись, поскольку эти браные слова нередко были использованы, видимо, еще в период славянского завоевания Европы для формирования значительной части лексики. Масштабы такого использования огромны, видимо, устный русский язык применялся для формирования лексики многих европейских языков, потом историю исказили, роль России вычеркнули, все переписали на свой лад, переделали, а слова сохранили в себе эту тайну. Надо только по совету Козьмы Пруткова зрить в корень.

Так как назвать тот самый жанр, который позволяет зрить в корень? Словари, которые поясняют значение слов, называют толковыми, поскольку они толкуют смысл. А тут приходится не только толковать, выступать в роли толмачей (немецкое Dolmetscher – по сути воспроизводит те же звуки, что и русское толмач), но и перетолковывать, изменять известное толкование иногда на противоположное. Как такое назвать? Перетолковки? Зановотолковки? Переиначки? Переделки?

А что, если растолковки? Рас-тол-ков-ки.  Раз (рас) – делить, рубить, кромсать. Резать. Расщеплять. Раскалывать. Разделять. Разламывать. Распотрошать. Толк – главное содержание, иногда скрытое.

Говорят: толк выйдет. И тут же добавляют, что дурь останется. Это конечно беда, что дури остается слишком много, но как о ней не говорить? Если промолчать про дурь, если ее не заметить, то она возомнит о себе черте что, ее будет еще больше, уже и так дурь становится господствующим фактором в нашем обществе.

 Сегодня на планете чрезмерно много полных людей. Они и сами не рады своей полноте, да сделать ничего не могут. В России я не знал о такой проблеме. А здесь видел людей, которые годами не выходят из своих квартир, потому что растолстели настолько, что двери для них узки. Передвигаются на специальных колясках. Сами себя уже не носят на ногах. Для обслуживания таких вот толстых используется гигантское число вспомогательных работников, которые прошли специальное обучение. Вполне молодые люди оказались неспособными сами себя обслуживать. Вот дурь так дурь, которой позволили взять верх. Нет, обо всех формах дури надо говорить без стеснения, называя вещи своими именами. Чтобы дурь выходила, а толк оставался. Пока же процесс идет в обратном направлении.
Вот, кстати, о дури в словах. Нас убеждают, что календарь действует три тысячи лет, а оно, оказывается, списано с русского слова солноворот, даже русской т (т) на конце нашлось применение – calendarium.  А слово сотрап – сомраn?

Мне думается, что слово растолковки более всего подходит для определения жанра. Я предложил.