Странная реальность

(повесть)

I

Черное  космическое небо мерцало  мириадами  звезд. Они  были похожи  на  сверкающие, алмазные капли  воды, которые  застыли льдинками  в вечной бесконечности. И только одни  глаза  как душа  смотрели на них,  не чувствуя  больше принадлежности к телу… Там, в малоизвестной  области вселенной, расстелилась  часть  твердой  поверхности, сходной  с земной, но только  залитой прозрачным  и ярким  светом полной луны.
    …Он стоял  посреди  этого пространства в кремовом, подпоясанном  плаще и нерешительно  озирался  по сторонам. Он  дышал тем же ветром, что и на земле, но здесь  всё было как-то спокойнее и мягче. И, казалось, слабый ветер дул откуда-то с юго-востока.
- Где это я? – спросил  он, но ему  никто  не ответил.  Средний  возраст подарил  ему  небольшую  полноту  и  серебристо-пепельную  седину в волосы, и только в меру озорные искорки  в серо-голубых  доверчивых  глазах  выдавали в нём всё ту же  душу ребенка.
- Где  я? – повторил он, но ему снова никто не ответил. – Белый  песок? – удивленно  заметил он, глянув себе под ноги. – Да где же это я?
- На  другой  планете…
Вздрогнув, он  обернулся  на  женский голос, но никого  не увидел.
- Кто  ты? – спросил он.
- Это  я, - тронули  его за  руку.
Перед ним  стояла   девушка. Взгляд её  глаз был слегка  печален. С её плеч волнами спадали  рыжеватые волосы.
- Кто ты? И где это мы? – снова спросил он.
- Мы  на другой планете. Ты  не помнишь меня?
- Нет, не помню.
- Почему?
- Не  знаю, хотя я видел тебя  где-то раньше. Ты  красивая…
  По ее губам  скользнула  смущенная улыбка. Ветер задел складки ее атласного одеяния.
- На  другой  планете, говоришь… - в задумчивости поднял он на неё глаза. – А земля  где?
- Земля? – наклонилась  она. – Земля где-то там. Под  нами.  Далеко…
- Мы что, умерли?
- Нет, - рассмеялась она. – Мы живее  всех живых! Просто это – другая планета…
- Тогда  почему же  мы здесь одни?
- Это  наша  планета. Только наша.
- Вот как? Что же нам не нравилось  на земле?
- Там  было  много зла. Нам там было очень плохо. И мы потерялись. А здесь  нашлись, глупый! Понятно?
- Понятно, - опустил он глаза. – И что же мы будем делать?
- Любить друг  друга.
- Но ведь я старше тебя…
- И что же?.. Свет луны – это оборотный свет солнца. Помолись ей. Она знает  больше. Ты всё поймёшь сам… Присядем?…
 
   И всё внезапно оборвалось. Эмма  открыла глаза. Она лежала в своей кровати под одеялом.
Её руки пахли растушеванным  запахом мыла, которое  точь-в-точь впитало аромат лаванды. Одеколона, которым всегда  душился тот, кто предал её, но кого она любила больше жизни. Его уже более полугода не было  рядом с Эммой, но она бы и через тысячу лет  распознала именно этот запах. Накрепко  поселясь на задворках ее сознания, он был как предчувствие, смутное предощущение. Эмма была юна. Очень юна…
   Мимо Эммы по улицам каждый день сновали суетливые, как муравьи, люди. И она видела, как какая-нибудь толстуха бежала вслед  за трамваем, боясь опоздать на посадку. Если бы так произошло, казалось, это был бы настоящий конец света - и в один миг разрушились  бы все здания, треснуло бы пополам небо, ибо  кислое лицо  опоздавшей  дамочки всегда говорило именно об этом. И в голову никак  не приходила простая мысль о том, что придёт другой  трамвай. И он будет лучше, чем  убежавший, так как  не будет набитым битком. Не приходила мысль о том, что лишние 15-20 минут опоздания  ничего в этом мире не решат, ничего не изменят и никого не сделают счастливее; что всё конечно и что космос  смеется над этой суетой.
 «Зачем так бежать? -  думала Эмма,  - Для чего?..».
        Язык бытия. Одно общее мирочувствование.
     Она купила это мыло в обычном магазине, долго не копаясь в марках. Она взяла первое, какое попалось под руку. И вот теперь  почувствовала  этот  аромат. Тонкий, как ночной морозный туман, на стекле превращающийся в воду. Фиолетово-бирюзовый, он теперь выцветал на её руках. Обоняние едва  улавливало его, пробуждая  материю космической памяти: байковая красная майка с длинным рукавом … И голос звучит…как  бархат…
  В рождественские дни  он снова  являлся  к ней  дурацким  рекламным видеороликом на телеэкране. И вот теперь  перестал, по-видимому, для того, чтобы этим ароматом напомнить о себе. Её  мифическая  душа  обитала  в синкретизме  сущего, питалась тайными потоками.
   «А может быть, я больше всего на свете хочу, чтобы он вернулся… чтобы увидеть, как по стене ползёт оранжевое, не яркое и не слепящее солнце.  Оно  вот-вот начинает пригревать. А в окно пахнет талой водой…Только потому, что он здесь, - и вот внезапно Эмма поняла, что никогда раньше так не думала,  - и он катится на своем дурацком двухколесном велосипеде под окном…  Хочу  ловить его мотивы  в тишине пустой комнаты, зная,  что каждый вечер он вернется сюда. А я буду ждать его в свете электрических ламп. Мотивы подскажут вещи, слова, запахи… Он будет беспечно и долго о чем-то говорить. А я ничего не скажу  о том, о чем говорили со мной мотивы его комнаты, ибо в них растворена родственность души, будто я и вправду знала его сто лет… Он будет совсем как прежде. Вот только я буду знать, что мы – всё-таки вместе и что та, лишняя, ему никогда, никогда(!) больше не позвонит…».
   Но  всё было не так. Катастрофически не так. И все как один  выглядели чужими. Люди – плоские пластиковые  фигурки. По ним кто-то прошелся наждаком – и на пластмассе появилось множество тонких  белесых царапин. И лица их  выцвели, истерлись. Она  никого из них не знала. 
   Эмма  подошла к окну – в её глазах  прозрачными  всполохами отразился плывущий диск луны. Он зависал между домами, в острых голых ветвях, и, окутанный облаком, был смазан  туманной дымкой. Мегаполис  улетал  в феерическую ночь, в странную музыку сумерек. Яркие, светящиеся фонари убегали вдоль по проспекту. И эта отдыхающая мелодия  отпускала  всех  на волю. Без слов… глубокими  полутонами. Рисованные городской тишиной, они рассеивались текучим  бисером радиоволн – и в бирюзовой лазури по тонким  золотым ступеням  грациозно спускалась солнечная  дива. А во след струился  царственный янтарный шлейф. Матовый, медовый атлас скользил  вниз – и шла она  босиком. 

II
 
  Эмма  закрыла глаза. Изнутри рвалось  что-то сильное и опасное – мысль. Мыслеобраз. Проступившие на переносице складки выдавали  растущее  напряжение, рожденное ощущением ретроспективного импульса... Загадай, загадай желание...- проснулась строчка из радиоприемника. Общий контур лица нарисовался сразу же, задаваясь объемной картинкой.  Мягкий  овал лица, привлекающий  своей  округлостью. Детали заставляли вскипать мозг – и у Эммы  закружилась голова, будто  сознание отрывалось от земли: «Матовая кожа, чуть бледная… Высокий лоб… Брови… какие они? Я вижу их…Слегка дугообразные… Нет-нет… чуть-чуть повыше… вот так…- секунды текли будто  холодные капли, но через виски; рассекая голову кровяным жаром, в теменную часть врывался неизведанный, непознанный и жгучий поток; фрагменты изображения  выровнялись – и чем жарче становилось, тем явственнее и четче они проявлялись… - Глаза такие, с плавной линией века…- и изобразительная мысль зафиксировала то, что невозможно выразить в слове… - светятся изнутри теплом… карие… Почему карие?… Они должны быть голубыми… не могу… не могу… мучительно… - провалившись в темные зрачки, Эмма всё никак не могла  представить  радужку  вокруг них  светлой, поскольку она всегда окрашивалась в искристый  темно-чайный цвет, - … господи, да как же это… какие они, светлые?… идет, но с трудом… так хуже, но должно так быть… нос прямой, с прямыми крыльями … - и  что-то пронзало так, заставляя  вгрызаться сознанием ещё и ещё в то, что существовало в трехмерном пространстве... И каждая деталь проживала себя в режиме предчувствия… до каждой черты…
   Теперь Эмма  внезапно вспомнила, что так было  буквально за год до встречи с ним. Это лицо детально прорисовывалось внутри мозга. Каждодневно возникало в нем, черпая  немыслимое и не подвластное науке из самой Эммы. Похожее на гейзер, который, беззвучно взрываясь посреди  груди, струями тёплой пресной воды ниспадал по венам в руках. Посылаемый  импульс магнитом  втягивало то, что выше… В небесах… Постоянность мысли, обретала ещё невоплощенную  форму, которая каждый  раз напитывалась новыми  силами при воспоминании  о ней. Как будто уже существует… и – мысль приходит  сюда… Так было. В долгой тишине.  В которой не заговорить, не высказать. НЕ понял бы никто.      
  Да, теперь она об этом вспомнила… и поняла, что он буквально выпрыгнул, выдавился из её головы в реальность, пришел к ней сам ногами… Сбылось всё. Всё до мелочей.  Даже светлые глаза, которые она так долго не могла выдумать и вписать… И вот это жуткое и вместе с тем пленительное осознание  явилось к ней сейчас, когда его здесь не стало… Казалось, она предусмотрела всё. Всё, кроме одного – души… Страшная, страшная  ошибка! Она забыла наделить его душой! И так эта трагедия  была предрешена…  Она постоянно думала, что он уйдет неизбежно – и он ушел…
   Разрушено внутри. Разбито на кусочки. «Дайте мне шанс! – хотелось крикнуть небесам. Мысли. Самой  себе. – Ещё один шанс! ». Но не хватало воздуха… и чего-то там, внутри…Будто огромные ножницы вновь и вновь кромсали и кромсали  невыразимое. Опустошение. Опустошение… И невозможно собрать. Собрать по кусочкам. Слишком ломано…
 Но если только представить, какие это были игры…и какие силы… Потому  и ртутная боль внутри. Но именно от нее всё было так: многие месяцы  картинкой задаваемая ситуация неудачи, неизбежности расставания, потери, утраты, вернулась бумерангом и, ударившись о землю, подобно огненному метеориту, выбросила огромный энергетический импульс, реализовав  роковые события, регулярно питающиеся чувством тревоги.  Ошибка – не прощенная законами  творения.

    С наступлением  2010-ого года, глобальные экономические беды отступали назад. В атмосфере начинало  что-то меняться. Меняться изнутри. И время словно бы оборачивалось вспять, к докризисному уровню. Как глоток свежего воздуха, данный человеку, проведшему долгие месяцы в плохо проветриваемом помещении, время  шло на новый виток. Оно будто вспоминало само себя, возвращаясь к естественному ходу. Медленное просветление разгоняло скорбные тучи, но безвременье, исказившее души людей, как признак проходящей тяжелой болезни, ещё читалось на лицах. Оно, как кривое зеркало, налагало черты  деградации, как нож, уродовало болезненными  шрамами, порой, уже неизлечимыми… Так наступал период возрождения, нового взлета…
    Кипяток взлетел по спине, в самом позвоночнике, как новое великое вдохновение. «Хочу рассказать… то, как космос приходит… Но кто поверит? – больно отозвалось в Эмме, - не поверят… потому что не знают. А  узнают и поверят только тогда, когда сами проживут… но ведь можно и не прожить никогда…».
   Чудеса  снова ходили  где-то рядом… Прямо здесь. Гигантским вулканическим выбросом мыслительных форм. « Теперь я всё поняла, - металось у Эммы в голове. – Я знаю, что было не так… Я всё исправлю…». На светящемся  компьютерном  мониторе открылось  фотографическое изображение – на нее посмотрело  лицо.  Его лицо. Его глаза. Ближе… ближе. Одни глаза. Серо-голубые. Как тогда… Скверные слова, произнесенные им в долгих, мучительных разговорах, в которых она тщетно пыталась спасти себя, деконструировались.  Убежав вслед за скверным временем, рассыпались  фрагментами.  И стали  такими легковесными, никчемными, пустыми. Их глыба оказалась мыльным пузырём, пустячным  нагромождением – и треснула.
   Взятая  из тонкого предсказуемого измерения, бесплотная  материя  оказалась в руках у Эммы. И Эмма пожелала  ей  воскреснуть. В бессолнечный, но светлый день над городской  ратушей расстелилось облачное небо. И воздуха так много, что можно захлебнуться. В зеркале она увидела себя… Рука  берет кисточку, чтобы нанести слой пудры  на лицо того, кто ей дорог. Темная маслянистая масса  искусно выписывает его дугообразные брови. Еще  пара штрихов – и всё будет готово, чтобы отправиться в путь. Пепельные волосы волнами, осторожно зачесаны на бок  гребенкой. От статического электричества  мягкость в руке…  Хочется только крепче схватить его за локоть – ибо плотная ткань кремового пиджака  сохраняет   его телесное тепло. Быстрее – сердце с каждой минутой  готово вырваться вон. Сейчас стошнит собственным сердцем… Закусывая губы, он смутно улыбается, пряча в теплоте увлажненность своих глаз… И невозможно смотреть по-другому… От пропыленной, старой брусчатки  пахнет  старым мелким дождём… А Эмма  только  ещё сильней прижимается к плечу любимого человека… Его  близкий  профиль как аксиома счастья вписывается  в картину дня… И освежающий, талый  ветер  едва тревожит волосы. И в груди так много места…
   Это уже здесь. В этой  комнате… И у Эммы замирает в горле…         
       За окном  завьюжил снег. Откуда? Не такой, как всегда… Другой. Перламутровые небеса. Магическая реальность – рукой по стеклу. Земля вспоминала себя,  врываясь из прошлого «забытого» в прошлое «будущее»… И, казалось, вот-вот он выпрыгнет из этой вьюги – и глаза его синеватыми кристаллами засветят  в сумеречном вечере. Этот воздух дышал  им, как предощущением, – и  вышел из не родившегося дождя,  рисуя его проснувшийся  вещий  образ… 


III

…Он   всё  также  стоял  в нерешительности, как  будто  боясь повиноваться   её  простому  предложению – и его  профиль  четко  прорисовывался  на  фоне  темной  космической  вечности. Ветер подул  сильнее и  потревожил  его волосы,  но ему,  казалось,  кровь  ударила  в виски – и он,  скинув  с себя  плащ,  оказался  в строгом  английском  костюме  кремового  цвета… Заложив  руки в карманы  брюк,  он  смотрел  перед  собой  и  будто ничего  не видел.

- Ну, так присядем? -  повторила  она.  – Присядем, Кирилл  Актёров?
- Сколько  времени  прошло? – неожиданно  спросил он.
- Не  знаю,  -  ответила  она, -  не знаю, но, кажется, немного…
- Тогда присядем,  -  направился   Актёров  к  скамейке, освещенной   светом  луны. – Напомни, как тебя  зовут?.. Я, видно, многое  забыл… прости…
- Ничего…  Главное, что  мы наконец-то  одни – и нам  никто не мешает…
- Ты  права… права… безусловно, права…
- Зачем ты так  много говоришь?
- Ведь  мы так  долго  молчали…
- Ты – глупый! – засмеялась она.
- Что  с нами  было? -  посмотрел он на неё, и в его глазах  заблестела голубая  лучинка, - и почему  я ничего не помню?
- Зато  я помню.
- Расскажи.
- Я  была  ещё совсем  маленькой  девочкой, когда  ты пришёл в наш дом. Ты  был самым  способным  студентом  моего отца. Он тогда  преподавал в  Университете и очень ценил  тебя,  потому  что считал, что из тебя  получится  талантливый  архитектор. Поэтому  ты и стал  его частым  гостем. Обыкновенно  мы все собирались  за большим  обеденным столом  и  пили чай  со сладким  яблочным  пирогом. Помню, как отец  мой и мать  очень много шутили  и смеялись… и было всем  хорошо и  светло… а потом  вы с отцом  увлеченно обсуждали новые  проекты, которые  собирались  вместе  создать и построить, говорили  что-то  о великих мастерах эпохи  Возрождения…но я ровным  счётом  ничего ещё не  осознавала…ведь  мне было пять лет, когда ты  впервые  к нам пришёл…  Был  теплый  летний  вечер, и  солнце  клонилось  к закату,  вливая  в  большое, распахнутое  настежь  окно  оранжевые  лучи.  Я  сидела   у  тебя  на коленях, и  улыбалась,  глядя на то, как они  забавно  ползут по твоему  лицу.  Ты  кормил  меня  шоколадными  конфетами, а я  забавлялась  по-детски  с твоими рыже-русыми вьющимися  волосами, спадающими  тебе на плечи… «Дяденька-дяденька,  а  когда я вырасту,  вы на мне женитесь?» – спрашивала  я.  Ты  всегда  закатисто  смеялся  и  добродушно  отвечал: «Ну, конечно! Конечно, да…».
- А где же  теперь господин  Профессор? – спросил её  Кирилл.
- Он  умер…
- Умер? Как жаль!  - неподдельно опечалилось его лицо. -Как  давно  это случилось?
- Несколько лет  назад.   Но  мне порой  кажется, что  это было только  вчера.  Время  не лечит  старые раны.  А кто  говорит  иначе, просто никогда  не испытывал  глубокой  душевной  боли  и – просто лжец!
- Твоя  правда…
- Ты так часто  со мной  соглашаешься, что это теперь, право, меня пугает.  Ведь  раньше  ты  со многим спорил  и был страшно  упрям, что не раз меня  раздражало  и приводило  в бешенство…
- Я  поменялся  и много что  переоценил… Я во многом  был не прав… Сейчас  всё по-другому… А ты?  Разве  при своей  красоте  и молодости  ты можешь так  злиться?
- Я  ведь тоже живой  человек… Ну, да ладно… Кирилл, разве тебе не  интересно  узнать, что  случилось  дальше?
- Очень  интересно. Ведь так я заново  узнаю  себя…  как всё странно получилось…
- Так вот, - продолжала  девушка, - пока  я росла, ты  успел окончить  учёбу  и многого, очень многого  добиться  в жизни.  Мой отец в тебе не ошибся.  Ты оправдал  его надежды и стал  знаменит. О  твоем  даровании писали в газетах и восхищались твоими  творениями,  называя «провозвестником  второй  эпохи  Возрождения»… Но – ты всё равно  не чувствовал себя  до конца счастливым: первый  твой брак развалился  через несколько  месяцев,  через  год ты  снова  женился и  через  некоторое  время  развелся. Ты – изменился. Обрезал  свои вьющиеся волосы… Наконец, ты  женился  в третий  раз, но все твои  старания  не увенчались  успехом – и ты снова   развёлся… И вот  тогда ты вспомнил обо  мне – о той маленькой  девочке, которую ты когда-то кормил  шоколадом и в шутку обещал  жениться… Тогда  ты вспомнил, что когда-то  пообещал  моему отцу, что в случае  беды никогда не оставишь меня  и будешь заботиться  обо  мне… Тогда  тебе  уже перевалило за сорок, а я  -  только-только  набирала силу… Ты, измученный  и потрепанный  не складывающейся  личной  судьбой, но  вдоволь пресыщенный  успешной  карьерой,  боялся  показаться  мне  стариком… И не мог разобраться до  конца  в своих  чувствах… Ты  был  похож одновременно  на взрослого  мужчину  и на ребячливого  мальчишку, которого порой нужно было ограждать от самого себя… На этом, я позволю себе  остановиться…

- Видно  так  распорядился  бог, моя дорогая…
- Люди так  часто  ссылаются  на бога! …Но  не замечаешь ли ты, Кирилл, что мы с тобой  сейчас находимся  как  раз в том самом  месте,  где положено  быть  богу, к которому на земле так часто взывают… Перед  нами – космическое  звездное небо, луна и … больше ничего… Никого здесь нету…
- Меня  пугают твои выводы… Неужто ты  хочешь сказать, что каждый  из нас  - сам  себе бог?.. Раз  мы здесь…
- Раз  мы  здесь,  - подхватила она, не дав ему закончить, - значит, мы вдали от земной суеты, которая так долго  не давала нам покоя…
 - В какую эпоху  мы пребывали там, внизу?
- Поверь мне, это совсем не важно… Мы могли  быть на Земле не раз…

(*** Из неоконченного)