Дети Шолома. 3-4

                Глава 3

12 таянья 54-го года Основания,
планета Шолом, излучина реки Азра,
лес, недалеко от биостанции

          Конечно, прямо в пять утра выйти они не смогли. Сначала Айна, ушедшая в фантазии о предстоящем путешествии рядом с Андрэ, позабыла все на свете и явилась к воротам «налегке», то есть, из экипировки на ней был только обычный защитный костюм.
          Сам Андрэ, во-первых, банально проспал: поставил будильник на четыре, но вчера до полуночи подбирал экипировку, раскладывал и развешивал в тамбуре на «прожарку», потому, когда утром Ширли Будхарта запела свою «Бедный, голый и больной», он в темноте нашарил часовой браслет и, не соображая со сна, нажал кнопку отбоя.
          Во-вторых, в панике очнувшись через полчаса, он так рванулся из кровати, что запутался в одеяле, падая, своротил тумбочку и, врезавшись левой ногой в стену, похоже, сломал на ней мизинец – вскоре он посинел и распух. Кое-как изобразив пластырную фиксирующую повязку, проглотив на ходу пару ложек соевой пасты, он покидал в ранец приготовленные вещи, натянул комбинезон, повесил на грудь автомат и вывалился за дверь. Айна обиженным ребенком торчала возле ворот в пятне фонарного света. С пустыми руками. Без шуток - совсем ничего с собой не взяла, будто собралась сходить до ограды и сразу вернуться в постель, сны свои детские досматривать.
          Он доковылял до несчастной, ткнул под локоть, не дав и слова сказать.
          – Ты куда собралась?
          – Я? Что?
          – Куда ты в таком виде намылилась? Оружие где, аптечка, фляга, мешки для образцов? Я тебя куда звал: на свиданье у фонтана или в лес на вылазку?
          Бедняга так отшатнулась, что чуть сетку спиной не выдавила.
          – Я…
          – Да ясно все!
          Он сбросил со спины ранец, вытянул из него литровую флягу.
          – Подержи!
          Нож у него был не нож – тесак с мелкой пилой по обушку. В локоть длиной и почти кило весом. Таким сосны валить можно, если ладошки не беречь и употеть не бояться.
Ремень широковат, конечно, для такой пигалицы, как Айна, но хорошо уж то, что дырки сплошняком пробиты, от хвоста до самой пряжки. Приладил флягу, начал затягивать на девичьей талии – ё-моё! Где ж их такие, осиные, проектируют: чуть сильней подтянуть, так она вовсе напополам перервется!
          – Дышать можешь? – спросил. – Да ты не улыбайся, - угадал сквозь маску, - ты реально вдохни!
          Она вдохнула. Черт знает что! Ростом ему в подмышку, попы с животом вовсе нет, весу килограммов сорок, но из тех сорока – добрых четыре дыньками оформлены, что под сетчатыми накладными карманами с каждым вдохом вверх-вниз ходят.
          – Хм, - смутился Андрэ, отшагнул. – Ножны, значит, на левый бок сдвинь, под правую, значит, руку. А фляжку, значит, назад, на полужопицу…
          Айна промолчала, завозилась, распределяя вес на поясе в соответствии с указаниями.
          – Будем считать, что готовы!
          Андрэ открыл кодовый замок на воротах, выпустил девушку.
          – Ну, на все про все у нас есть часов шесть, а то и восемь. Управимся!

          Они двинулись от биостанции к лесу через лифтерную площадку, еженедельно вырубаемую от кустарника, с черными горелыми пятнами в тех местах, куда сваливали и сжигали ветки. Земля здесь была сухая, утоптанная с весны, храпуньих норок почти не попадалось, и даже в темноте передвигаться можно без опаски.
          Маршрут Андрэ наметил еще вчера: сначала с полкилометра на запад, чтоб с гарантией обойти непроходимые приречные заросли белоствольника, потом на север до безымянного озерца, выглядевшего на карте чуть изогнутым овалом, и которое он для себя окрестил «Бобовым озером», затем вдоль западного его берега метров триста-четыреста на северо-восток. Последний участок – хоть и самый короткий, но потребует особого внимания: почвы там приболочены и густо поросли веерником, а трава эта, как известно, хоть внешне и напоминает пальмовые листья, однако на кончике каждого формирует окостеневающие к осени когти-семена, изорвавшие немало колонистских комбинезонов. Зато там, на сухом пригорке среди поля веерника, Андрэ приметил подсохшее арочное дерево о трех десятках стволов, а внутри «рощицы» - весьма примечательную кладку.
          – Ты чего хромаешь? – спросила идущая сзади Айна.
          – Ногу натер, - соврал Андрэ. Не рассказывать же ей о своих судорожных метаниях по комнате! – Ты как там, успеваешь за мной?
          – Вполне.
          – Сейчас лес погуще станет – под ноги смотри внимательней. Корнёвки еще охотятся, не попрятались в норы…
          – Ой! – тут же вскрикнула девушка.
          – Чего? – обернулся он.
          – По ноге что-то стукнуло!
          – Я же говорю: корнёвки!
          Он зашарил лучом фонарика по земле, пытаясь нащупать эту своеобразную хордовую змею с роговыми щитками на треугольной голове – тварь для человека неопасную, но способную испугать или, в худшем случае, оставить синяк. Корнёвка, конечно, скрылась в своей системе узких подземных ходов. Зрение у нее никудышное, не разобралась с голодухи, ударила в теплую ногу Айны и сразу поняла ошибку, отступила.
          – Нет, не видать, - с сожалением констатировал Андрэ. – Вообще-то они редко на крупных зверей нападают, эта, наверное, совсем молодая. Или, напротив, уж совсем старуха – из ума выжила…
          – Ты о ней, прямо, как о человеке, - недовольно буркнула Айна.
          Он невольно на нее оглянулся.
          – Так и есть. Они не хуже нас, мы – не лучше. Разные – другой вопрос. Ну, так все в мире разное. Снежинок – и тех двух одинаковых, говорят, в мире нет…
          Пошли дальше. Лес тут был негустой, проходимый. Сквозь дырчатые кроны деревьев сочились струйки лунного света. Месбах явно предчувствовал долгую зимнюю разлуку – повис прямо над головой,  словно и впрямь был огромным ртутным светильником . Совсем скоро небо наглухо закроется толстыми дождевыми тучами, ночи станут такими темными и длинными, что с пяти вечера и до десяти утра без фонаря из дому и высунуться будет нельзя. Да и незачем, по большому счету, ибо сразу за порогом будет грязь, и лужи, и вода потоками, струями и холодной мокрой пылью снизу и до самых туч.
          Андрэ ковылял поначалу, щадил ноющую стопу, но вскоре разошелся и забыл про нее. Как всегда в долгих и нудных переходах, свободная от наблюдений и управления перемещением тела часть мозга переключилась на размышления.
          Ну, вот потащил я с собой эту девчонку, - думал он, - а чего потащил? Ей – понятно, чего нужно, а мне-то – чего? Была бы еще симпатичная, такая, чтоб слюнки текли, чтоб под простыней всю ночь от жары мучился и в подушку затылком потел, - так ведь нет же! Ростом от горшка два вершка, нос длинный, крючком загнутый, губы тонкие, зубы мелкие… Глазищи – да, глазищи у нее оленьи, или, - если пытаться национальный колорит передать, - джейраньи: черные от вечно расширенных зрачков (явная близорукость, похоже, контактные линзы носит) и блестящие, словно вот-вот заплачет. Шея у нее еще красивая, - вспоминал Андрэ, - длинная и формы хорошей. Ну, и грудь, как сейчас только заметил, тоже хороша. А вот руки некрасивые, нет: пальцы тонкие, но суставы крупноваты. И ногти плоские и острижены «под мясо», а ему всегда нравились узкие и выпуклые, в гладкий такой овал обработанные. И стопы великоваты для такого мизерного роста, размера тридцать девятого, пожалуй. Не девица, одним словом, а черт-те что и сбоку бантик. И молчит постоянно.
          – Ты чего молчишь? – обернулся он к Айне.
          – А что говорить?
          – Ну, расскажи хотя бы, что там отец рассказывал, что в Кроме слышно.
          – Да что слышно… Ничего не слышно.
          Показалось ему или нет, что голос у нее как-то притух, обесцветился? Хотя, что там разберешь, в интонациях, из-под маски!
          – Ну, ничего не слышно – тоже хорошо, - согласился Андрэ. – Но зря, мне кажется, они охранников стали посылать с лифтерами, не будет от них толку в случае серьезной заварушки!
          Они двинулись было дальше, но уже через десяток шагов Айна подала голос.
          – Эй, Андрэ!
          – Что! – он сбавил ход, давая возможность себя догнать.
          – Ты думаешь – солдаты, это специально?
          – А то! – усмехнулся он. – Ты же видела, что нам твой папаша доставил. Почитай, все ящики – сплошной силос. Мяса нет, яиц нет, колбасы белковой – и то всего две палки! – он чуть было не попытался сплюнуть, да вовремя вспомнил о фильтре, проглотил выделившуюся слюну. – Мы тут, на станции, ребята тихие, мухи, как говорится, не обидим, а вот в шахтерском поселке или у лесорубов – там за плохую жрачку могут и в репу дать, за ними не заржавеет. И что эти со своими автоматиками делать будут – в воздух стрелять? Испугали… А если кого и впрямь серьезно зацепят, то работяги их всех вместе в землю втопчут. И хорошо, если лифтер заодно не сожгут!
          Айна промолчала, а он подумал: на хрена он ей все это рассказывает, дочке-то капитана? Да, вообще, нужно бы разобраться, что она тут делает!
          С одной стороны, ну почему бы вполне взрослой девице не вырваться из дому, из-под неусыпного надзора отца-солдафона и душной опеки матери? С другой стороны, ну, какая у нее подготовка, чтобы Ван согласился почти восемь месяцев терпеть ее возле себя, натаскивать и обучать пользованию элементарным оборудованием: от вульгарных микротома и ультрацентрифуги, до всех этих лазерных цитометров, хроматографов и прочих небольших забавных приборчиков, каждый из которых стоит больше приличного экскаватора? Добро, если б она хоть дипломированным специалистом была, а то… Ну, закончила медико-биологический колледж на Сахале, ну, курс университета успела закончить… Понятно, вины ее нет, что до диплома не дотянула, - все так быстро покатилось, все давай-давай, это нужно сделать вчера! Скорее всего, ее никто и не спрашивал, отец сказал: трое сутки на сборы, рты держать на замке, взять с собой самое необходимое. Вот семья и собралась. Привычные они, семьи военных…
          А вот теперь уже явно светало. Стволы и ветки перестали угадываться, четко прорисовываясь сумерках. И клочковатый туман, застрявший в кустах, тоже можно было рассмотреть, и пористую лесную подстилку под ногами, влажно похрустывающую при каждом шаге. Орхидейные лианы еще спали, растопырив сочные зеленые корни, юбочками опоясывающие стволы деревьев, сложной формы цветы их были закрыты, оказавшись похожими на детские кулачки – округло-пухлые и настолько нежные, что казались слепленными из молочной пенки.
          Андрэ отодвинул очередную мешавшую плеть, протянул руку и снял с бархатистого стволика сонную дидру, слишком поздно затрепетавшую крылышками.
          – Смотри, какая прелесть, - показал он ее Айне. – Как все-таки хитра здесь природа!
          Девушка приняла парных насекомых, поднесла к очковым стеклам.
          – По-моему, ничего необычного, на земных стрекоз похожи во время брачного лёта.
          – Похожи-то похожи, - согласился Андрэ. – А если они здесь летают сцепленными с весны и до самой осени, в том тоже ничего необычного нет. У земных стрекоз самцы ведь тоже к самостоятельному лёту не приспособлены, такие же, как у даун-дидр рулевые надкрыльники несут, собственные пары крыльев рудиментными оставляют. А самочки почти так же зрения лишены, как ап-дидры, и питаются лишь тем, что самец на лету словит и им прямо в пасть сунет…
          – Смеешься? – буркнула Айна, подбрасывая дидру (та неловко, боком и с плавным снижением – помялись, должно быть, крылышки – слетела под куст). – Думаешь, я и в самом деле не представляю, чем местные дидры от земных стрекоз отличаются?
          – Надеюсь, представляешь…
          Хотелось бы ему знать, что она на самом деле понимает в ситуации, а о чем только делает вид. Опасность повышенного радиационного фона, без защитной одежды и фильтров дающего под 50 миллизивертов в год, ей, безусловно, ясна, - она лишь вдвое уступает предельно допустимой лучевой нагрузке шахтеров в урановых рудниках. С вывертом местной биологии, построенной на D-изомерах аминокислот, Айна тоже должна была разобраться – не маленькая, органическую и биологическую химии изучала в колледже. Тут у нее в голове хотя бы теоретически «защелкнулось», не требует повторных объяснений. Но вот сложилось ли у нее первое со вторым?
          Шолом – планета не для людей. Это очевидно мне, - думал Андрэ, - очевидно Вану, Брандту, Сингху, еще пяти-шести людям. Сойферу тому же, - вспомнил он, - ему, наверное, еще раньше всех стало ясно. Местные животные в пищу не годятся, хоть ты их мясо вываривай, высушивай и вымачивай в кислоте: аминокислоты не пригодны для синтеза наших белков – так уж получилось, а, почитай, половина их являются незаменимыми, в организме не синтезируются и потому должны поступать с пищей. Растительные продукты тоже опасны, поскольку накапливают радионуклиды. Попади долгоживущие изотопы внутрь – тут уже речь пойдет не об отдаленных генетических последствиях и опухолях, тут лучевая болезнь гарантирована, причем довольно быстро. Остается лишь собственное производство: в защищенных от внешних факторов грунтах, исключительно земного происхождения, и даже с использованием воды, прошедшей предварительную очистку фильтрами и ионообменными смолами. Посреди тропиков, под теплым солнцем и на плодородных почвах – космические оранжереи. Иначе никак, иначе кирдык нам всем придет. Всем двенадцати тысячам шестистам сорока двум человекам…
          Оп! Уже занесший было ногу для следующего шага Андрэ замер, охватил выброшенными назад руками уткнувшуюся в его спину Айну.
          – Ка-а-кой красавчик! – прошептал он.
          Притаившись в развилке корней, метрах в трех от них изготовился к атаке плевака – старый, матерый, видать, охотник. Это можно было видеть и по зазубринам на нижнем крае овального панциря, и по зеленовато-серым пятнам лишайника на нем – естественной маскировке, и по укороченному на сегмент левому усу.
          – Ха-а-рош! – снова оценил Андрэ.
          Экземпляра такой величины он еще не встречал: сантиметров семидесяти в длину и килограммов в двадцать весом. Брандт свою рыжую бороденку дал бы по волоску выщипать за такой образец. Может, и вправду, отложить дальний поход ради этого «деда»? Они с Ваном на прошлой неделе чуть вдребезги не разругались из-за добычи вчетверо меньшей, да еще пулей ломаной, – мало осенью плевак вокруг станции, распугали мы их своими лифтерами и топотом и лязганьем ворот железных…
          Нет, в другой раз, - поколебавшись, решил Андрэ. – Или, если уж совсем повезет не по-детски, то на обратном пути попробую. Сейчас гонять его – себе дороже выйдет: юркие они, заразы, и на таран в случае крайней опасности идут, не задумываясь. А я с пальцем своим пришибленным – ну, какой из меня бегун, какой ловец этих панцирных загадок…
          – Видишь? – спросил он девушку, не поворачивая головы.
          – Вон ту страшилу? – ответила она. – Вижу. А чего он лежит, может, дохлый?
          – Ага, дохлый! Он такой дохлый, как я – пьяный!
          Андрэ очень медленно и очень плавно перекинул через голову автоматный ремень, отжал зажим и вытянул приклад до отказа. Так же осторожно опустился до полусогнутых, чуть шагнул вперед, еще раз.
          Самое главное сейчас – уловить момент поворота плеваки, если тот надумает атаковать именно его, а не то, что Андре решил ему предложить в качестве цели. Прозеваешь – пеняй на себя: «хлыст» этой животины – вовсе не корнёвка, пусть и самая крупная, он бьет так, что кору с деревьев срубает, и еще не факт, что старый плевака хуже молодого вырабатывает токсин. Вишь, как усами своими в его сторону повел!
          Он не успел и на метр подвести ствол автомата к голове (или что там у панцирного вместо нее!). Затворные пластинки дернулись, смазанной лентой мелькнул «хлыст», и, отбитый влево-вниз автомат, удерживаемый за самый наплечник приклада, чуть не вырвался из руки Андрэ.
          – Ай, - вскрикнула позади Айна.
          – Ап! – крикнул Андрэ, бросаясь вперед.
          Но куда там. Превратившись в одушевленную торпеду, плевака упредил рывок зоолога, прошмыгнув буквально в нескольких сантиметрах от ног. Тактика «удар-уход» за тысячелетия была отработана им в совершенстве: мгновенье назад животное было в сплетении корней, полмгновенья – ударило по несъедобному оружию, и вот уже метнулось в густую тень куда-то в сторону, легло, застыло без движения, прикинувшись замшелым бугорком.
          Андрэ разогнулся.
          – Видала? Черепаха шоломская… Семь метров в секунду по пересеченной местности…
          – И все-таки, на таракана он больше похож!
          – Такого таракана в кухне завести – ума нужно лишиться!
          Оглядевшись повторно, двинулись дальше, ничего особенного не встретив. Вставало солнце, свет Месбаха растворился в голубеющем небе, ожили дидры, заклубилась вокруг зга, липкие слизни, забирающиеся ночами на уровень человеческого роста, потекли вниз, к прохладной земляной влаге.


                Глава 4

12 таянья 54-го года Основания,
планета Шолом, излучина реки Азра,
окрестности Бобового озера

          Спустя полтора часа, скупо переговариваясь и изредка перешучиваясь, они достигли Бобового озера. Здесь, на северной его оконечности, чуть передохнули, отпили по паре глотков из согревшейся фляги.
          – Сейчас пойдем через веерник, - инструктировал девушку Андрэ. Ничего особенного, только ты не дергайся и не пытайся бежать – костюм порвешь. Местами там топко, лужи, ручьи встречаются, но это не настоящее болото, с головой в нем не увязнешь, в лучшем случае, испачкаешься…
          – Давай-ка вот так сделаем, - сказал он, доставая из ножен на поясе Айны тесак. – Хорошая палка еще никому не вредила!
          Изготовление двух длинных шестов было делом нескольких минут.
          – Держи, - протянул он Айне тот, что казался короче и легче. – Пойдешь за мной следом, но на всякий случай потыкивай перед собой дорогу. И шагай, словно по рыхлому снегу. Представляешь? – он показал, как именно нужно идти, высоко поднимая колени. – Не тащи ноги сквозь траву, чтоб не цеплялась!
          Двинулись.
          Крупных животных в окрестностях биостанции Андрэ никогда не видел, поэтому ничего не опасался – иначе и девчонку с собой не потащил бы, ждал, пока не освободится Кристофер. Но где-то опасные звери на Шоломе водились. Может, в реках, в дальних болотах, в глубинах лесов. Закон природы такой: на всякую тварь насекомую найдется тварюшка побольше. На ту – земноводная какая-нибудь, рептилия кожистая. Но и на этих отыщется зверь повыше ростом и зубами поострей, а на того – следующий. И так до тех пор, пока ежедневная потребность очередного монстра в пище не превысит возможности среды по ее обеспечению… Лихо загнул! – крякнул Андрэ, завершив формулировку мысли. – Мог бы и проще сказать: в условиях нехватки жратвы обязательно происходит или сокращение числа жрущих, или ухудшение их качества, во всяком случае, в способности жрать!
          – Есть хочешь? – обернулся он к Айне, остановившись.
          Та, опешив от неожиданного вопроса, только хлопала глазами – было видно, что длинные ресницы при моргании задевают стекла очков.
          – А я вот ужасно хочу, - признался Андрэ. – Утром, почитай, без завтрака, а сейчас уже… - он взглянул на пластиковый браслет с часами и компасом, застегнутый поверх рукава. – Ого! Почти девять! Надо поторапливаться, если хотим успеть к обеду.
          Они поднажали. Низинка с веерником оказалась не такой уж маленькой, как помнилось Андрэ и представлялось ему в планах. На то, чтобы ее пересечь, у них ушло почти полчаса – утомительной ходьбы с задиранием колен и выдергиванием ног из чавкающей сырости. Шуршали листья, пищали с высоты кружившиеся над болотом лапчатки: и-пи-и… и-пи-и… А ему казалось, что они поддразнивают, ехидно советуя: «Иди! Иди!»
          – Да иду я, - пробурчал он в ответ. – Я-то иду, а вы – летаете! Вам хорошо с неба советы раздавать, вы бы вот тут попробовали!
          Будто услышав его, со стороны леса двумя неслышными тенями мелькнули хукеры. Всегда они так атакуют: сбоку и в скоростном скольжении на длинных узких крыльях. Лапчатки порскнули в стороны, растерялись, и тут же одна из них была сбита, лоскутным комком свалившись в траву. Хукеры завершили плавный круг, все той же безукоризненно слетанной парой снизились к месту падения добычи, синхронно приземлились.
          – Да, - с завистью сказал Андрэ, проводив птиц взглядом, - эти обед себе честно заработали!
          Вот, наконец, показался и взгорбок посреди веерника. С белыми ногами-колоннами арочного дерева, безлиственными, кожистыми, погибшими много лет назад, но способными, кажется, простоять еще не один сезон дождей и выдержать множество разливов озера.
          – Ну вот, - остановился он, опершись о палку, - половина дела сделана. Мы почти на месте!
          – Ага! – отозвалась Айна. Довольно глупо отозвалась, и, поняв это, добавила, - Может, хоть теперь скажешь, что именно мы должны здесь обнаружить?
          Андрэ вздохнул.
          – Честно говоря, сам не знаю. Нашел случайно кладку яиц, но разных.
          – В смысле?
          – Кладка – одна, - пояснил Андрэ, - но яйца в кладке – разные. Снизу лежали белые такие, помельче, – с шарик для пинг-понга. А сверху – темные, коричневатые. Эти покрупнее, с твой кулак, примерно, - добавил он, покосившись на руку девушки.
          – И в чем открытие? – по-прежнему не понимала она.
          – Ты икру видела? Икринки сильно друг от друга отличаются? – начиная раздражаться, пояснял Андрэ. – А зернышки пшеницы или риса? Яйца куриные?
          – Чего заводишься? – удивилась Айна. – Ну, два разных животных отложились в одно место. Или птицы!
          – Не делает так никто! – возразил Андрэ.
          – Да? А кукушки на Земле?
          Да, о таком варианте он как-то не подумал. Хрестоматийный пример, а вот поди ж ты, выскочил из головы!
          – Ладно, «кукушка», теперь уж мы здесь. Сейчас сами все глазами и увидим!
          Они приблизились в взгорбку, поднялись на него. До ближайшего ствола арочного дерева рукой можно было дотянуться. Кладка, насколько помнил Андрэ, находилась чуть дальше, почти в центре. Там еще ямка такая уютная была…
          – Стой, - сказал он негромко, перехватывая идущую рядом Айну. – Посмотри на деревья!
          Они успели как раз вовремя. Отложи Андрэ поход еще на пару дней в ожидании Брандта, и ничего бы они не застали. Ссохшиеся оболочки полутора дюжин яиц – вот и вся добыча. Зато сейчас…
          Центральные четыре стволика арочника, по углам обступившие место кладки, были заняты полупрозрачными «черепашками» очень даже знакомой формы. И длинные суставчатые усы, сейчас откинутые назад, почти прижатые к не успевшему отвердеть панцирю, были тоже весьма характерны. Вылупились плеваки вряд ли сегодня, скорее вчера, и уже успели заползти на деревья, разместиться попарно вниз головой – лишь на одном стволе их сидело сразу трое.
          – Малышки… - прошептал Андрэ, и одновременно подумал: «А где же остальные? Яиц было явно больше. Вдвое больше!»
          – Двигайся за мной очень медленно! – приказал он Айне. – Смотри под ноги и по сторонам. Если где-то маменька их тут бегает – как бы драчку за потомство не устроила. Очень мне конфликтов не хочется!
          Он сам шагнул вперед. Осторожно переставляя ноги по рыхлому, лишь чуть замусоренному ветками и сухими травинками песку, Андрэ приближался к месту кладки. Уже очень хорошо можно было разглядеть новорожденных плевак. Да что разглядеть – их можно было видеть насквозь! Два темных комочка в головном конце тела, соединенных перемычкой и с отходящей трубочкой спинного мозга; попеременно сокращающиеся сердца; еще несколько симметрично расположенных пятнышек – ближе к каудальному концу и, скорее всего, относящихся к системам выделения и размножения. Не экземпляры – песня для ксенобиолога!
          С трудом оторвавшись от созерцания неподвижных, словно спящих, плевачьих младенцев, Андрэ заглянул в ямку, где они совсем недавно появились на свет. В ней явно определялось некое копошение, живая подвижность: подрагивал песок и пустые оболочки яиц, изредка угадывался белёсый край маленького тельца, дергающиеся членики лапок. Конечности Андрэ тоже вроде бы узнавал: недоразвитые и слабые, они принадлежали плевакам, - он хорошо их рассмотрел на том фрагменте тела, что достался им после неудачного выстрела.
          Палка была ему сейчас не нужна. Андрэ сбросил с плеч лямки ранца, спусти его на песок, открыл. Под образцы у него было штук пять хороших пластиковых мешков литров на пятьдесят, с толстыми прочными стенками и «молнией» по горловине под герметизирующим клапаном.
          Пока он копался в ранце и разворачивал мешок, Айна присела рядом и вдруг дернула его за рукав.
          – Смотри, полезли!
          Он поднял голову. Из ямки действительно высунулись два «новорожденных», но они вовсе не походили на плевак. Много меньше, плоские, как лепешки и без всякого намека на голову. Лихорадочно загребая десятком ножек, они выбрались из гнезда и сразу будто потерялись, попав на свет: сдвинутся на ладонь и застынут, повернутся, сдвинутся и вновь замрут. Следом уже ползли новые, а эта первая парочка утратила всякую бойкость, все мешкала.
          Наконец, одна из многоножек оказалась под сидящими на дереве плеваками. Андрэ и не надеялся на какую-то реакцию – уж больно слабыми те выглядели, но нижний панцирник чуть приподнял усы и сразу, почти неразличимо для глаза, «плюнул».
          – О-о! – выдохнул Андрэ.
          Ужаленное тельце вздрогнуло от удара и обмякло. Плевака свалился со ствола и пополз к добыче. Двигался он необычно, далеко не так шустро, как делают это его старшие родственники. Видно было, что каждый сантиметр дается ему с трудом, он скорее тащил свой панцирь, словно разбитый инсультом и парализованный.
          – Что такое? – не верил Андрэ своим глазам. – Больные они, что ли?
          Впрочем, он мог лично во всем убедиться. Оставаясь по-прежнему на полукорточках, он подобрался к плеваке-неудачнику, обхватил его ладонью за мягкий панцирь и перевернул, стараясь не подставиться под удар «хлыста». Не было у животного никаких многочисленных суставчатых лапок, на которых он мог бы перемещаться со скоростью испуганной крысы. И рот, окруженный мускулистыми складками-губами, у него тоже отсутствовал. Определялись в грудном отделе невразумительные выросты плоти, некие складки, сейчас испачканные в песке и слабо подергивающиеся.
          – Мутант ты у нас, что ли?
          Но верилось в это с трудом: не так уж часто в природной среде возникают у приспособленных видов столь ужасные уродства. А, может…
          – Ну, ползи, если хочешь! – Андрэ опустил молодого плеваку на землю. – Ползи-ползи! – его пришлось даже подтолкнуть.
          Выбрав наилучшее место для наблюдения, они проторчали среди скелета арочного дерева битый час, наблюдая повторения одной и той же сцены. Бессмысленно ползающие лепешчатые многоножки рано или поздно оказывались в сфере досягаемости плевачьих хлыстов и поражались с безошибочной точностью. Плеваки вообще отличались завидным зрением: глазки у них были маленькие, с булавочную головку величиной, но зато их насчитывалось целых восемь штук – нижние чуть мельче, верхние крупней. Ничего особенно поразительного в этом не было: некоторые виды земных пауков тоже могут похвастаться и тремя, и четырьмя парами глаз – хватило бы нейронов на обработку стольких частично перекрывающихся зрительных полей.
          – Ну, - спросил Андрэ девушку, едва последний маленький хищник доковылял до последней жертвы и взгромоздился на нее, полностью укрыв панцирем, - как полагаешь, что мы сейчас наблюдали в дебрях девственной шоломской природы?
          Почему-то его потянуло на высокопарный стиль. Должно быть, от предвкушения явной победы. Или от тошноты, сменившей угасшее чувство голода.
          – Мы? – задумалась она. – Охоту, должно быть.
          – Ясно, что не рыбалку! – он не мог сейчас быть снисходительным. – Цель-то какова охоты?
          – Еда, - несмело ответила Айна.
          – Ну-ну!
          Он поднялся с песка, оттолкнувшись от ранца, подложенного под поясницу, подхватил беспомощного плеваку, оказавшегося ближе всех.
          – Смотри внимательно! – поднес он его брюшком вверх прямо к лицу Айны.
Она недоуменно таращилась сквозь круглые очковые стекла.
          – И что я должна увидеть?
          – Ничего ты не должна! – почти закричал на нее Андрэ. – Если мозгов в голове нехватка, то лучше вообще не думать, чтоб последние не сгубить! 
          И вдруг ему стало ее жалко. Чего, в самом деле, требовать от этого почти ребенка? Толку-то от колледжа, если всю жизнь – у мамы с папой за пазухой?
          – Мы видим нормального плеваку, - уже спокойно сообщил он Айне. – Верх с панцирем, глазами и хлыстом - из одного яйца, низ с ногами и ртом – из другого. Вместе – «шоломский брюхоротый панцирник», gasterostomata spatula Sholomi, в обиходе - плевака. Ясно? Симбиоз – знакомое  тебе слово?
          Она промолчала. А он рывком раскрыл мешок и начал складывать добычу. По его разумению, было необходимо взять не меньше трех экземпляров…