для того, кто умел верить

Её силуэт. Силуэт, который то пропадал, то появлялся вновь в струях непрерывного весеннего дождя. Она казалась тогда столь лёгкой, столь прекрасной. Сидя в своём уголке, защищённом от воды и ветра, я до мельчайших подробностей изучил каждый контур её тела, каждое движение её прекрасных локонов, которые то подлетали в воздух, увлекаемые в даль порывами прохладного ветра, то спокойно опускались на её прекрасные плечи, застывая, словно пряди красивейшей из статуй. Она не шла, она плыла по залитой водой мостовой. А я же так же плыл за ней взглядом, пытаясь уловить каждое движение, каждый нечаянный жест. А затем, я решил рискнуть и таки выбраться из своего убежища. Она не испугалась, не ушла. Она была столь же прекрасна, столь же легка. И я рядом с ней вдруг стал невесомее. И словно весь мир летал и танцевал, поддаваясь каждому её движению. Быть может, кому-то покажется глупым столь непонятное восхищение, но тогда я не задумывался ни о чьём мнение. Я пытался не замечать даже голос своего трезвого разума, что у мне прекрасно удавалось. Она закружила меня в танце. Она пробудила мою душу, которая до сих пор спокойно себе дремала внутри, но сейчас взвилась, словно ошпаренная. Она пробудила меня ото сна и я ей был бесконечно благодарен за эту благодетель. Ах, если бы она тогда знала, за что я полюбил её. Если бы она знала, насколько дорого мне было это иллюзорное чувство парения над миром, которое мне хотелось задержать в себе на как можно более долгий срок.
Она пришла ко мне домой. Это было прекраснейшее из ощущений. Она была рядом, была со мной. Любовь? Сложно сказать. Скорее слепое обожание. Она была такой весёлой, такой беззаботной, говорила такие странные вещи, но я не помню уже и смысла её слов. Мне нравилось просто наблюдать за ней. Но как она трещала! Да, несомненно, она бы могла заговорить зубы любому человеку. Но мне нравилось лишь наблюдать. Она тараторила без умолку. А я смотрел на её прекрасные локоны, на мягкие черты её лица, на плавные движения её рук. Я не замечал её слов. Я замечал её красоту. Что-то мне подсказывало, что ничего интересного она всё равно мне не расскажет, но я всё же покорно сидел. Сидел, потому как не смел встать и нарушить эту эфемерную связь между нами. Я подходил к ней как художник, она же ко мне как обычная женщина. И это был прекрасный союз. Мне тогда так казалось.
А потом начались непрекращающиеся скандалы. Я её не слушал. В этом и была вся проблема. Впрочем, для меня это проблемой не было. Но она! Её поразительная способность всё усложнять выводила меня из себя. Мне хотелось взвыть от одной мысли, что вернувшись в свою родную квартиру я вновь услышу её упрёки. Возвращаясь домой, мне хотелось получать объятия любимого человека, а не её постоянное недовольство. Что и говорить о том, что с каждым днём это положение вещей становилось всё невыносимее. Мне так хотелось, чтобы она замолчала на минутку. На секунду. Чтобы к ней вернулась её лёгкость, её отчуждённость, её природная красота. Но ей, похоже, было абсолютно наплевать на то, что хочу я. Она всё чаще кричала. Всё меньше времени мы проводили вместе, из-за этого она ещё чаще кричала, из-за этого мы ещё реже пересекались. Вскоре мне уже начало казаться, что мы с ней просто соседи. А чувства, похоже, улетучились навсегда. Или нет.
А сегодня она с утра решила промыть мне мозги. Проснулся я под отвратительнейшую симфонию её крика и ещё какого-то звука, откуда он исходил я, увы, определить не смог. Она кричала и отчитывала меня так, словно я кого-то убил. Я уж и не помню отчего она решила затеять очередной скандал. Мои попытки её успокоить, обнять, прижать к себе увенчались громаднейшим провалом. От этого она лишь сильнее разозлилась. И почему именно сегодня? И почему именно я? Я, вообще-то, терпеть не мог её крики. Её голос становился таким тонким, таким до ужаса громким, что хотелось бежать куда подальше, зажав уши руками. Ей казалось, будто это нормально - кричать на других. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление. Я же терпеть не могу крика. Мне нужна тишина, нужен мягкий шёпот, нужен язык жестов, но никак не криков. А она всё кричала и кричала. А внутри меня вдруг что-то взорвалось. И, честно признаюсь, я уж и не помню, что было дальше.
Помню только то, что она больше не кричала. Она была такой, какой я себе её представлял тогда, под дождём. Такая тихая, мирная, покорная и в тоже время замкнутая и несколько отречённая от всего остального мира. Я мягко прижимал её к себе, а она молчала. Впервые в жизни, кажется, она замолчала. Она вновь была так же легка, как и тогда, когда я впервые её встретил. Когда по её щекам бил приятный весенний дождь, а в глазах словно горел непонятный, немного дьявольский, но столь прекрасный огонёк.