Здравствуй Иуда!

Реми достал из фамильного комода с инкрустациями белую наволочку из бязи. Нашел ножницы, и хотел было вырезать отверстия для глаз. Но остановился. Подошел к окну. На городе лежала  дымка, даже как будто туман. Верхушка башни Монпарнас скрывалась в этом тумане.
«Хочу смотреть на  дурацкую башню?» – спросил он себя мысленно, не артикулируя, одним настроением.
Его родители презирали Эйфелеву башню, исказившую силуэт Парижа. Теперь он точно так же презирает башню Монпарнас. А Эйфель…  - это уже винтаж, часть Парижа.
Район  Монпарнас ассоциировался у Реми не с башней, но с кладбищем. С могилой Сартра и Симоны де Бовуар. И ещё с вокзалом. Оттуда можно было поехать в Шартр или Невер, погулять по старым улочкам…. Давно он этого не делал. Вместо голенища башни он предпочел бы видеть за окном купола и шпили Изумрудного Города.
Реми отложил ножницы. Достал фломастер и нарисовал на наволочке большие синие глаза. Так  добрый манчкин, хозяин кукурузного поля, в волшебной стране Оз, подарил зрение Пугалу. Этими глазами я точно увижу Изумрудный Город, – усмехнулся Реми.
Он давно ни с кем не общался. Последние, с кем он перекинулся словом, были русские туристы. Они присели на его лавочку на Мажента. С нее открывался хороший вид на церковь Сен-Лоран.  Было приятно сознавать себя французом, парижанином….
Реми открыл окно. Большое французское окно. Низкий барьер литой решетки отделял его ноги от опасной пустоты. Он встал на стул и зацепил карабин за консоль над окном. Стараясь не смотреть в сторону башни, Реми надел на голову наволочку с нарисованными глазами.
«Теперь у Пугала точно есть мозги!».
Затем надел «галстук» и затянул его вокруг шеи.
«Ну, здравствуй, Иуда, брат мой!» – сказал он глухо, в наволочку, и спрыгнул вниз через низкую решетку окна.