Ну, почему их так много разных

НУ, ПОЧЕМУ ИХ ТАК МНОГО РАЗНЫХ?!..

Мама называла меня Маришей в присутствии моей маленькой дочки. Побывав в гостях у подружки, дочурка рассказывает:
  - А алёнину маришу зовут Ритой.

Одно название – одно растение. Я, конечно, с детства все знала про сорта редиски, клубники, яблок… Собственные имена были только у роз. Ах, как они звучали! Казалось, что произносить их нужно в белых перчатках: Кондесса де Саст;го, Глория Деи, Кондесс Вандаль… Королеву цветов никто бы не посмел назвать «помпон». Розы не росли на грядках, им полагались клумбы и красивые имена…
Другие цветы довольствовались видовым названием: астры, ромашки, маргаритки, даже георгины. А уж трава всякая и вовсе обходилась прозвищами: иван-чай, кукушкины слезки, медвежьи ушки… И если где-нибудь вырастала высоченная крапива, или подорожник наращивал листья величиной с тарелку, в этом виновато было рассыпанное кем-то удобрение, скорее всего, органическое, а вовсе не сортовые признаки.
Я даже помню тот случай, когда впервые встретилась с какой-то пушистой, с фиолетовой изнанкой и непривычно крупными листьями традесканцией. В детском мозгу заскрежетала мысль о перевоспитании домашней зеленой травки в породистую, или как тогда говорили, в садовую. По понятным причинам перевоспитание успехом не увенчалось, и у нас завелась еще одна растишка. Это был «другой костюм» Тома Сойера.
Не помню, при каких обстоятельствах привычная зелененькая традесканция исчезла, а ее место заняла более жирная и агрессивно мощная ее разновидность, тоже зеленая. Ярко красная разрослась из черенка, самым воровским способом отщипнутого от голландского растения в магазине. До сих пор жалею, что не удалось оторвать кусочек еще более темной, почти черной ее сестрицы.
В мое сознание медленно и неприятно закрадывалась мысль, что могут быть еще варианты. И они не замедлили явиться.
Нам привезли цветущую белоцветковую полосатую традесканцию. Потом я не смогла пройти мимо травки с крохотными, с четверть копеечки листиками, которую моя дочка прозвала «бородкой» за то, что она, свешиваясь из горшка, образовывала густые спутанные заросли.
Как-то самостоятельно завелась зебрина. Сеткреазию принесла одна старушка со словами: «Доченьки, заберите цветок, он у меня совсем изросся!» Я и сейчас с удовольствием пользуюсь этим словом для описания заполненного разросшимися корнями горшка, каждый раз с благодарностью вспоминая ту старушку. Вот так и остаются люди в нашей памяти!
Когда я разжилась утраченной было простой зелененькой, у меня насчитывалось уже восемь разных традесканций. И все они свешивались откуда ни попадя, бесконечно размножаясь и требуя обновления по нескольку раз в год.
Мозги мои так неудобно устроены, что постепенно только накапливают информацию, а перерабатывают ее скачками. Настал момент, когда я решила про моих традескушек в книжке почитать. Обнаружив, что все они имеют одну фамилию, я, как истинная дочь Евы, семейством коммелиновых заинтересовалась. Надо было это делать?
Рассматривая их портретную галерею, я увидела, что странный безымянный цветок, увиденный мною как-то в гостях, – «тоже Баскервиль», и вместо имени у него совершенно омерзительная аббревиатура.
Представитель семейства коммелиновых, откровенно попиравший принципы и традиции ампельных растений, рео не замедлил заявить свои претензии на роль лидера в интерьере моего эркера.
Но «кто умножает знания, умножает скорбь». В той же книжке я увидела портрет сидерасиса. Я никогда еще не встречала растения, заполучить которое мне бы так захотелось. А что толку? Казалось, что его просто не существует. В магазинах я его не встречала, в гостях он мне не попадался, имени такого никто не слыхал. Сидерасис мне представлялся растением-призраком, чем-то теоретическим, не существующим в реальной жизни. Мне так хотелось его хотя бы увидеть воочию, что он соткался из небытия. Его продала мне женщина, которой он почему-то пришелся не ко двору.
Искупала я свое приобретение скорее из соображений гигиенических (он был сильно запылен), нежели эстетических…
Господа! Если Вы когда-нибудь встретитесь с сидерасисом, искупайте его, и мир предстанет перед Вами во всем многообразии своих красок и оттенков! Передать словами красоту листьев свежевымытого сидерасиса не сможет никакое воображение. Тот, кто это видел, меня поймет. А тот, кто не держал в руках пушистые листья этой «традесканции», не гладил их по рыжей шерсти, никогда не сможет оценить всей прелести многочисленных коммелинов, таких скромных, часто случайных жителей зеленых подоконников.
Пушистая силламонтана появилась не без влияния сидерасиса, но оказалась неожиданно совсем не такой покладистой, как ее безволосые родственники. Сначала она совсем не хотела укореняться, потом навыпускала воздушных корней из того места, откуда листьям положено расти, потом ломалась как сдобный пряник, всем своим видом угрожая самоуничтожиться мне назло. Я решила поставить капризную гостью поближе к свету и при перестановке загородила ее от себя чьим-то высоким горшком. А потом и забыла про нее. Лишившись последнего неблагодарного зрителя в моем лице, пушистая капризуля оставила свои ужимки, укоренилась и разветвилась. Когда, усовестившись, я раздвинула заросли, чтобы полить цветочки в дальнем ряду, я обнаружила вполне сформировавшуюся растюшку, которая погибать определенно не собиралась.
С тех пор моя коммелиновая «коллекция» пополнилась еще двумя полосатыми малышами, а некоторые мои друзья укрепились во мнении, что традесканции – одни из моих любимых растений. Кто-то даже пообещал мне принести черенок еще одной разновидности. Куда я это все вешать буду?