Голубка моя или мерзкие тайны коломбины часть втор

                ГОЛУБКА МОЯ ИЛИ МЕРЗКИЕ ТАЙНЫ КОЛОМБИНЫ


                ЧАСТЬ ВТОРАЯ               

                ПОЛЁТ  ГОЛУБКИ


        Молодой Барон Александр-Игор де Нортбург  лежал в больнице. Многоопытный врач-травматолог, ослепительно голубоглазая дама неопределенных лет сказала, что в таких катастрофах, в какой побывал он, выживает ноль целых ноль десятых процента – он выжил! Счастливчик, любимец судьбы, сама капризная богиня Фортуна поцеловала его в темечко при рождении.
        - Невероятно! Невероятно! – постоянно восклицала она, обследуя привезенного пациента. - Закрытый перелом левой ноги, сломаны три ребра с одной стороны, а с другой – совсем мелочь - только большая трещина в пятом  ребре. – Говорила она спокойным тоном. - Раздроблен мизинец на правой руке, его мы удалим, но остальные пальцы и руки целы. Сотрясение мозга – покой, покой, и еще раз – покой! А о таких мелочах, как многочисленные гематомы я и не говорю.
        - Я смогу заниматься альпинизмом?
        - Тебе покорятся Гималаи.
        - А сексом? – задал волнующий его более всех вопрос Алекс.
        Когда Алекса увезли в палату, женщина сняла с лица улыбку, и еще раз взглянув на снимок, сказала: - Очень мне не нравится этот перелом, чувствительность в конечностях присутствует, но пролежать в нашей клинике ему, увы, придется до весны и это в лучшем случае.
 
        Лежа в больнице, Алекс долго размышлял. Любовь, вспыхнувшая внезапно и с такой силой, что он страшно испугался, терзала его. И более всего угнетала мысль, что Анна сейчас находится в объятиях другого. Что, возможно, пока он прикован к кровати, она найдет себе любимого мужчину.  Такой красоты женщина, одна остаться не может ни при каких обстоятельствах! Она полюбит смелого, сильного человека. А он, презренный трус, сбежал.
        - Чего ты боялся? – С гневом спросил себя Алекс.
        - Я боялся, что простых и легких отношений с этой девушкой не получится. Для интрижки, для утоления сексуального голода она слишком хороша. А сделать её своей женой – невозможно. Никто из моего окружения не поймет этого брака.
        - Этот страх говорит о твоей незрелости. Ты не умеешь видеть мир, таким, каков он есть на самом деле, как только и надо его видеть. Это твоя жизнь и только тебе решать, как ты её проживешь! Будешь ли ты любить и наслаждаться жизнью с любимым человеком или  ради пристойности, чтобы угодить вкусам и обычаям твоего круга, женишься на нелюбимой, но приемлемой женщине. Тебе решать, останешься ли ты навсегда подростком или станешь сильным мужчиной, который сам выбирает свой путь. А не подчиняется ежедневно и ежеминутно придуманным кем-то правилам.
        Почему ты боишься поступать, как тебе нравится?
        Ты считаешь, что недостоин счастья?
        ПОЧЕМУ?

        Из детства всё идет, из детства. С того страшного открытия, что мать не любит его, и возник этот страх быть нелюбимым и отвергнутым. Да и дальнейший опыт подтвердил – девушка, которую он полюбил, страстно, самозабвенно, предпочла карьеру – сыграв несколько ролей в фильмах, принесших ей небольшую славу, отправилась покорять Голливуд. Но внешность и талант, да, да, талант, Алекс хотел быть объективен, в самой сердцевине грез востребованы не были – подвизалась на мелких ролях, а большей частью мелькала в эпизодах. Стать звездой экрана, ей было не суждено!  И захотела к нему вернуться – слишком, увы, поздно!
        Она уже покинула его мечты.
        У него были уже другие мечты!
        У него есть интересная творческая работа, есть большое, принадлежащее только ему состояние, есть талант, известность, есть амбиции, наконец. А правила, он может установить свои собственные.
        Так думал он. Мечтал. И Анна - черноволосая русская девушка с золотыми кошачьими глазами явилась ему, пришла в его дни и ночи, проникла даже во сны, лишая покоя. Из-за вынужденного безделья и праздности, выздоравливая, он постоянно думал о ней. О том, как она ответит на его любовь.
        Он рисовал фантастической красоты и уюта дома, которые он построит для неё. Алекс пообещал себе, что их дом будет совершенно новый и особенный, не несущий отпечатка присутствия чужих людей.
       Алекс мысленно обставлял эти дома великолепной мебелью, украшал коврами, гобеленами и картинами. Самыми чудесными вещами, которые могут дать деньги. Здесь  разместится большая спальня – панорамные окна в ней будут выходить на жаркий юг, на большой балкон с дивной красоты коваными перилами, увитыми жемчужной россыпью душистого горошка и сапфировыми граммофончиками  ипомеи, на нем он поставит шезлонги и кушетки из ротанга.
     Перед домом он выкопает огромный пруд - почти озеро, засадит его нимфеями лимонного и розового цвета, пустит по нему плавающие фонтаны и поселит в нем несколько пар лебедей. Пусть у прекрасной русской девушки будет свое собственное лебединое озеро! Он огородит в нем место для купальни, перекинет японский мостик там, где поселит восемь алых рыбок, и одну черную, как в японских прудиках. А вдалеке будут видны горы, холмы и виноградники.
        В этом доме он оставит пространство для трёх детских; потому что на меньшее количество детей Алекс не согласен; самых светлых и нарядных комнат дома. И они станут безумно любить своих детей – бесконечно баловать и правильно их воспитывать. Они станут вместе жить, работать и путешествовать. Первого своего ребенка они зачнут в Индии, в божественном штате Гоа. Там, где люди блаженны, просто потому что они живут в таком райском месте. Где все улыбчивы, где все или почти все счастливы.
        О том что в Индии люди умирают от голода Алекс не думал.            
        Весь день они будут купаться в море, целоваться, дурачиться – резвиться, как котята или щенята. И сдерживать свою страсть – потом, когда накал их любви достигнет апогея, они уйдут в свой номер – он не даст ей принять душ – он будет трогать губами и языком её соленую кожу, её восхитительно нежную, гладкую, загорелую кожу. Он, кипя от страсти, изучит своим языком все самые нежные места её тела. Войдет в неё и оставит в ней свое семя. Это произойдет на закате, когда огромное тропическое солнце, алое, как красный апельсин, начнет погружаться в синие волны Индийского океана, а на небосклон высыпят огромные яркие звезды, такие большие и реальные, что кажется, до них можно достать рукой и потрогать каждую.  Снять с неба Млечный путь и повесить любимой на шею, как драгоценное украшение. В эту ночь, они будут самыми счастливыми людьми, нет! молодыми бессмертными богами!!! на этой чудесной Земле.
          ОМ ШРИ РАМА ДЖАЙЯ! РАМА ЖДАЙЯ! ДЖАЙЯ РАМА!

        Алекс очнулся от сладостных грез и воровато огляделся, не подслушал ли кто-нибудь его мысли?  Нет, никого не было в его палате – глубокой ночью затихла дорогая частная клиника, только цветы - молочно-белые розы и тяжелые головки желтых хризантем, смотрели внимательно на него и словно улыбались его мечтам.
         Чтобы отвлечься, нельзя же в самом деле думать о девушке день и ночь, он открыл тоненькую книгу стихов древнего китайского поэта Тао
 Юаньмина.
        Вот кто был абсолютно свободен! Достигнув больших высот в карьере – сделавшись высокопоставленным чиновником при дворе императора, он, вдруг, оставил блестящую, полную достатка и почестей жизнь, покинул двор и вернулся жить в то место, где родился и вырос, где всё ещё каждую весну цвела у ворот старая слива. На прощанье произнеся: «вам меня не обвить, путы выгодных мест и чинов»!
        Вот и разгадка. Чтобы быть счастливым, нужно быть – свободным! Любить и быть любимым.
         Он открыл на произвольно выбранной странице книгу мудреца и великого поэта и прочитал:
               
                «Хризантемы осенней
                нет нежнее и нет прекрасней!
                Я с покрытых росою
                хризантем лепестки собрал

                И пустил их в ту влагу,
                что способна унять печали
                И меня ещё дальше
                увести от мирских забот».
       
        Хорошо мечтается в тиши ночной, но утром началась суета. И далеко увела его от высоких мыслей и чувств. К действительности...

        - Вы же обещали, что я скоро исцелюсь, – проговорил с отчаянием Алекс, -  а теперь сообщаете, что я здесь застрял до весны.
        - Это в лучшем случае, - сказала женщина-врач.
        - Вы обещали мне Гималаи! И я уже хорошо передвигаюсь. Осталась только небольшая боль, но это не смертельно!
        - Господин барон, всё что я говорила тогда – правда.  Вы будете ходить, даже будете лазить по своим любимым горам, но поврежденный позвоночник вам придется лечить серьезно! И имейте ввиду, что если вы сейчас уйдете из клиники, то – малейшая травма и в любой момент вас может сделать вас  неподвижным. Парализовать. Не долечившись, не восстановив полностью все функции позвоночника, вы рискуете.
        - Так серьезно? – внезапно успокоившись, спросил Алекс.
        - Да! Но лечитесь – лекарства, зарядка, массажи, собственная воля к выздоровлению, и вы вернете себе здоровье. Вы – везунчик, потому что с такой травмой позвоночника многие остаются прикованными к инвалидному креслу калеками.
        - А когда я могу покинуть клинику?
        - Всё теперь зависит от вашего желания выздороветь окончательно. Я думаю, это произойдет весной. – Она потрепала молодого мужчину по затылку, - а солгала и преуменьшила опасность для вас только потому, что напугай вас такими перспективами тогда, возможно, сейчас было бы гораздо хуже. Мне, как врачу-травматологу, важно, чтобы пациент верил в свое близкое чудесное исцеление.
        - Вы – мудрая женщина и абсолютно правы.
               
        - Где её теперь искать?  - с тоской думал Алекс, когда наступила весна и он, приложивший бездну усилий и веры в полное выздоровление, стал самостоятельно, без костылей, передвигаться и мог покинуть клинику. – Ты испугался силы своих внезапно вспыхнувших чувств и бросился наутёк, наивно полагая, что сумеешь обхитрить судьбу и убежать от неё. Нет! Этого никому не удавалось.      
        - Я должен её найти! – твердо сказал себе Алекс. – Но где, где я её найду?  И когда? Ты, малодушный, виноват во всём сам - почувствовав, что эта девушка стала занимать слишком много места в твоем сердце, трусливо сбежал. И теперь обречен искать её всегда. Искать среди нескольких миллиардов людей населяющих нашу планету? И, может быть, не найти никогда!
        Найду!
        Я - архитектор в конце концов или нет? И мне считать - не привыкать! Сначала надо решить, где вероятность встречи с ней равна сотой доли процента. – Он стал загибать пальцы. - Откидываем  Юго-восточную Азию, вряд ли она отправится в коммунистический Китай или в нищие Индию, Персию, Иран или Ирак, да и белой женщине там делать нечего – если только украсить собой – двадцать пятой женой гарем какого-нибудь шаха. Но, судя по всему, девушка не рвется в гарем. – Он усмехнулся. - Минус два с лишним миллиарда. Уже легче. В Африку? Невероятно. В Южную Америку? Конечно, нет!  Остаются – Европа, самая вероятная часть суши, Северная Америка, Австралия. Много чего остается! В одной моей Германии пятьдесят миллионов человек проживает.
        Он обязательно найдет её!

        Потому что, лежа в больничной постели, беседуя с опадающими за окнами листьями; осень, пришла полноценная осень, и леса  за окнами клиники покрылись разноцветными листьями, верил он, что девушка слышит его различимый шепот. Он разговаривал с Луной, но не с той, тяжелой, полновесной, летней, золотой, а бледной, полупрозрачной, почти невидимой, далекой небесной собеседницей, меняющей свой облик каждый день и неизменной миллионы лет. В эти осенние ночи он с такой силой влюбился в эту девушку, что, казалось, сердце взорвётся, как фейерверк.
       Затем пришла зима, он сидел на большом балконе клиники, любовался на любимые свои горы и повторял, как молитву. -  Она ждет меня. Я знаю – она ждет меня! - Сердце молилось Всевышнему, чтобы он снова свёл их, потому что он хотел любить и быть любимым.  Потому что только эта девушка, единственная во всем мире, среди миллиардов женских особей, и была ему нужна.
        Скептичный мозг, говорил ему, что это – иллюзия. Опасная иллюзия – любить того, кого себе намечтал. Кого совсем не знаешь. Кто может оказаться просто неспособным ответить на твои чувства такой же великой, самозабвенной любовью. Чье сердце, наконец, может быть уже занято!
        Эти разрушительные мысли он гнал прочь. И всё равно страх из детства – страх быть нелюбимым, часто возвращался к нему. 
       
         Он горько усмехнулся – блестящий аристократ, не обделенный ни талантом, ни удачливостью, завидный жених и просто отличный парень, Александр-Игор де Нортбург в глубине души оставался одиноким мальчиком и отчаянно нуждался в любви!   
        Ребенком он нуждался в материнской любви, но мать всегда была каменно-равнодушна к нему, пряча ради приличия свои холодные чувства под маской любезности. Да, от этой души несло холодом… И еще он  подумал, что мать завидовала ему. Только сейчас пришла в  его голову эта мысль. Ему отец оставил состояние и титул. А не её обожаемому Георгу - плоду греха, ядовитому плоду скоротечной любви немецкой девушки и русского оккупанта. Результат совокупления молодой самки и свирепого самца, доблестного победителя самой совершенной машины убийств - немецкой армии. Победителя тех парней, которым фюрер внушил, что они самые крутые. Вот они удивились, когда их погнали парни, более крутые…
       А тогда, в машине, он назвал русского солдата насильником. Куда там, то, что он узнал о своей матери говорило о другом. Она сама страстно отдалась завоевателю!
        Разгадать сердце женщины невозможно. Наверное, воспоминания о тех денёчках всегда преследовали её. И секс с ревущим зверем бередил её тело и память, воспоминания о свирепом солдате, о его грубых ласках первобытного самца, наполняли её ночи мучительной жаждой. Которую, его отец - утонченный аристократ, увы, не мог утолить. Не потому что был слаб, а потому что эти ласки ей были не нужны.  Она искала не того. Она хотела только подчиниться грубой силе. А он, Максимилиан де Нортбург, наследник и потомок девяти веков баронов, которые сначала были грубы и свирепы, как тот русский зверь с золотыми волосами, что любил девочку на конюшне; Алекс однажды почти еще ребенком увидел у матери фотографию этого солдата и удивился, как тот невероятно красив; но более спокойные века и годы отточили их аристократизм.  Да, мать от природы была похотливой самкой,  и её тело требовало грубого первобытного секса. И всякий аристократизм в постели, утонченные ласки, изысканные касания, презирала. Она предпочитала пить русский шнапс, водку, а не самые лучшие вина Франции. Она предпочитала запах конюшни, запах мужского пота, покрывающего разгоряченное тело молодого конюха. У отца было больное сердце, и этим все сказано. Мать утолять свой голод бегала на конюшню, к сильному, здоровому самцу.
        Ему было всего шесть лет, когда он случайно забрел туда и в пыльном луче,  легшем на охапку сена в деннике лучшей лошади отца – Урази, увидел, что мать, как наездница скачет верхом на Людвиге, их молодом конюхе. Он тогда не понял, чем это занята мать, но почувствовал, что она делает что-то плохое, некрасивое, неприятное отцу и закричал от страха. Его крик подстегнул их. Зарычав от ярости, как звери, содрогнувшись от сильнейшего оргазма, тотчас потрясшего их, они нехотя разлепились.  Мать вскочила и, поправив амазонку, прошла мимо сына, как мимо досадной помехи, запрыгнула на коня и умчалась, не заботясь о плачущем  ребенке, оставив его в опасном месте, где один удар копыта мог лишить его жизни. Казалось, что она даже мечтала, чтобы он исчез. Тогда она и Георг останутся наследниками всего состояния барона.  Потому что барон Максимиллиан и его отпрыск были последними живыми листочками на засыхающем древнем семейном древе.
        Ребенок не рассказал вернувшемуся через несколько дней из поездки во Францию отцу о странной сцене, свидетелем которой он стал случайно. Будучи совсем еще несмышленышем, Алекс все же понял, что этот эпизод больно ранит отца, но тайна похабных похождений матери осталась в глубине его сердца навсегда.
         А когда отец умер, ловко составленное завещание в пользу собственного отпрыска, сделало Алекса богатым, но одновременно и лишившего мать и брата денег, оставившего им незначительную при величине всего состояния сумму. Только на пристойную жизнь, без излишеств, без блеска, без конюшен и штата прислуги – обслуживать их осталась такая мелочь для комфорта, как пара горничных, повар да садовник.
       Мать, выслушав нотариуса, надменно  усмехнулась, подумав, что до совершеннолетия Александра она сможет распоряжаться его состоянием и жить в той роскоши, к которой она привыкла. И отложить украденные у младшего сына денежки на более чем обеспеченную старость.
        Но и тут вышел полный облом! Отец, видевший равнодушие матери к их совместному ребенку, понимавший, что в случае его смерти у мальчика не постесняются вырвать изо рта сладкий пирог, оставил приличную, неприкосновенную для жены, сумму на его содержание и воспитание в дорогих швейцарских пансионах. А основной капитал сын мог получить, только достигнув совершеннолетия. Более того, отец предвидел и был готов к любому повороту судьбы, он подумал, даже о том, что столь лакомый кусок мог перейти к его жене, после смерти её младшего сына, и тут он тоже надежно защитил его, даже уже покинув земную юдоль. В случае смерти Александра-Игора де Нортбурга поместья во Франции и Германии, квартира в Париже, большой дом в Нормандии, деньги и акции, отходили Французскому Красному Кресту.
        Выслушав завещание, мать только холодно кивнула головой. В присутствии нотариуса ни угроз опротестовать завещание, ни слов о том, что милый Максимиллиан был слегка не в себе, когда лишил свою жену и пасынка, которого воспитывал с пеленок, наследства. Ничего такого, что обычно слышит нотариус из уст разочарованных родственников.
        Значит, ему донесли о её похождениях с конюхами и шоферами-дальнобойщиками. Мать, чтобы удовлетворять свои грубые желания, пару раз в году уезжала отдыхать на фешенебельные курорты. Там, переодевшись в джинсы, кроссовки, мужские рубашки, удалив из ушей и с пальцев дорогие украшения, скакала по большим дорогам, находя любовников среди простых шоферюг, которые не знали её и встретить которых  потом, в своей второй жизни – жизни аристократки, жены барона, не было никаких шансов.
        Тайна должна оставаться тайной, в этом её острота и сладость. Сколько перебывало у неё молодых сильных самцов? Неизвестно даже ей, потому что подсчетами она никогда не занималась, просто удовлетворяла свою здоровую молодую плоть. Но всегда они были  высокие, атлетического сложения блондины. Ни одного худощавого черноволосого галла в её коллекции любовников представлено не было!
        Сейчас, когда почти растаяли оставленные мужем деньги, матери с любимым сыночком грозила если не бедность, то большая экономия, она слала приторно-мила с младшим сыном.
        - Но мать, - Алекс усмехнулся, - спохватилась слишком поздно! Ничего, кроме презрения, он больше к родной матушке не испытывал. Конечно, Алекс не позволит ей прозябать в нищете, но и тратить на свои прихоти, к чему она привыкла, огромные суммы тоже. Да, мать теперь была зависима от него! Но и эта запоздалая месть за её нелюбовь к нему - маленькому слабенькому мальчику, в ту пору, когда он так отчаянно в ней нуждался, принесла только горечь.

        Но какого всё же дурака он свалял, бросившись в побег от Анны.  Чего он хотел спасти? Свою пустую свободу?  Всё гораздо проще и грубее - он счел её недостойной барона де Нортбурга! Наследника, видите ли, девяти веков предков! Господина, жена которого никогда не наденет на завтрак красное платье и бриллианты?
        Эрика фон Брюллов не наденет. Она мила, любезна, прекрасно воспитана и холодна, как мраморная статуя Венеры. Или Дианы-охотницы. Когда он объявит ей о разрыве их помолвки, она не заплачет. Бесчувственная немецкая кукла с пустыми фарфоровыми глазами. И Алекс почувствовал отвращение к девушке, с которой он хотел связать жизнь – когда-то её безупречно-белое тело влекло его и отвращало одновременно. И только сейчас он понял почему – в нем не было жизни. В нем не было риска – оно всегда было окружено заботой это тело – его вкусно питали, массировали, наряжали. Но…  Но!  Но Алекс чувствовал, как от этого тела веет неизлечимым эгоизмом и, в сущности, ни её тело, ни сама Эрика не любят его. В сексе она всегда оставалась пассивной, позволяющей себя любить, а душа Эрики была занята модой, приемами, развлечениями. И никогда не страдала. И актриса и аристократка, не были для него притягательны более. Он хотел живую, страстную. Великолепную женщину. Русскую! Анну!
      
        И тут Алекс поймал себя на мысли, что он истинный  сын своей матери. Баронессе не нравились прилизанные скучные аристократы, в которых не билась первобытная сила жизни, и ему тоже не нравились холодные дочери этих аристократов. Барону Александру-Игору Нортбургу нравились экзотические экстремальные женщины.

   
      Едва выйдя на волю из клиники, он бросился искать Анну в Италии, в тех местах, где они расстались так нелепо. Но, обходя гостиницу за гостиницей, пансионат за пансионатом и показывая её фотографию, он везде получал вежливый ответ, что сия синьора здесь не проживала. Огромные суммы были изведены на частных детективов, и все безрезультатно. Наконец, один служащий авиакомпании вспомнил, что видел эту красивую женщину.
        - О, белиссима! – Он восторженно закатил глаза. -  Кажется, она улетала из их аэропорта.
        Куда? Он не знает. Красоток много и он не имеет возможности проследить путь каждой, сеньор. 
        Наконец детективы сообщили, что напали на её след. Она в Вене!  По телевидению демонстрировали её фотографию и задавали  вопрос – «Знаете ли вы эту женщину»? Сулили приличное вознаграждение за любые сведения о ней.
       
        Анна, оставила кучу денег в Милане. Отказаться от такой роскоши, какой зазывали витрины дорогих магазинов, она просто не смогла, и с отчаянием смотрела, как тают её, еще недавно казавшиеся солидными, капиталы. Зато гардероб её был заполнен изысканным бельем, шелковыми пижамками и сорочками, костюмами, блузками, платьями. Она не смогла отказать себе и накупила обуви на любой случай жизни. Аксессуары – три пары перчаток от «Гермес», испытывая священный ужас сколько они стоят!  под свои элегантные сумочки и обувь. Несколько сумочек - одну концертную, её она приобрела за бесценок на блошином рынке у обнищавшей старухи. Сумочка, расшитая  черным бисером, с серебряной монограммой, по извилистой прихоти судьбы монограмма состояла из собственных Аниных инициалов – ANG безумно ей нравилась. Наверное, эта сумочка слышала великого Карузо. Или великого Шаляпина. Сумочку на каждый день - замшевую, похожую на маленький саквояжик,  от Шанель. Плоский, как конверт, дамский дипломат из высококачественной кожи. Посчитав, сколько у неё осталось денег, Аня ужаснулась своему мотовству - на все эти прелести она потратила целое состояние – что-то около 25 тысяч долларов. На марки это…. Нужно умерить свои аппетиты! Иначе скоро снова окажешься прислугой у какой-нибудь экономной фрау Браун, умеющей копить, а не транжирить денежки.

        Проведя осень на севере в Италии, с первыми затяжными дождями она покинула эту страну и улетела в Вену.
        - Довольно крупный город, там есть, где затеряться. И там любят музыку. Там на ней все поголовно помешаны. - Аня  даже и не подозревала, насколько была права.- Город, стоящий на самой большой реке в Европе, на прославленном голубом Дунае. Реки, озера, пруды, водопады манили её. Наверное, потому что она  выросла на Чистых прудах. Любила их в любое время года. Она обязательно снимет небольшую квартирку с видом на реку, и будет просыпаться, видя отражение бликов солнца от речной воды на своем потолке.
        И ещё. Её тело соскучилось по теплу чужого тела. Её тело желало ласки и нежных прикосновений.               
        У неё было несколько мужчин этой осенью – горячий красивый итальянец, владелец и единственный официант в своей пиццерии, но он быстро уставал от горячих ласк, и от его волос пахло кухней. Знойный испанец из Буэнос-Айреса, Аргентина. Он много и пылко говорил что-то по- испански, наверное, восхищался Аниной красотой, но в постели пролился, едва прикоснувшись к девушке. Аня великодушно предоставила ему еще одну возможность – но результат не был улучшен. И она дала ему отставку – несмотря на то, что он был весьма богатый скотопромышленник и звал замуж. Но Серебряная страна, лежащая за океаном по ту сторону экватора, и столь легковозбудимый и дико ревнивый испанец не привлекли её.  Познакомилась с зеленоглазым финном – в Союзе их называли в насмешку «финиками» и «горячими эстонскими парнями» за северную медлительность, и он, единственный, из трех, допущенных к её телу, доставил Ане подлинное наслаждение, неожиданной ласковостью и своей неутомимостью в сексе. Но он был женат! И был отвергнут, хотя очаруй она его, и он мог бы ей помочь бывать в России – он был бизнесмен - торговал бумагой, обеспечивая ею книгоиздательскую промышленность СССР. В частности Московское издательство – «Искусство». Но уводить отца от троих детей Аня не стала. Она вовремя вспомнила чудную китайскую поговорку; у китайцев все поговорки тонки и мудры, как она заметила; - «Счастье – это когда исполняются ваши желания. И счастье, когда у вас возникают только правильные желания».
        Аня, по-прежнему любила Сандро, но любила уже бестелесно, любила свои воспоминания о тех счастливых годах, что они провели вместе – вместе росли, бегали на каток, первый поцелуй, и та незабываемая ночь на его даче, когда они узнали физическую сторону любви, и тайны тел друг друга. Эта любовь была чиста, как были чисты их  юные тела и души. Но вечно печалится о призраке невозможно – во всяком случае, для Ани. Она слишком любила жизнь – её игру, её безудержное роскошество.  Под роскошью она понимала не только предметы или изысканные яства, но в первую очередь природу – растения, животных, птиц, все чувственное  телесное изобилие, что пело, смеялось, дышало; она страстно любила книги и живопись, и музыку. И танцы.
        Думала ли она о Алексе? Конечно, думала. Из всех встреченных ею в этом новом для неё мире европейских мужчин он был самый привлекательный. Чем-то он зацепил её сердечко. Впервые за эти три года её тянуло к мужчине не только ради секса, она чувствовала в нем редкое качество, практически исчезнувшее у  сверхэгоистичных мужчин Старого и Нового света – ранимую, незащищенную броней себялюбия, душу. Она вспоминала его нежность, его тонкость, его почти что влюбленные глаза.
        Но он уехал! Предрассудки его круга оказались сильнее самого сильного влечения. А может, и не было ничего, и его влюбленность Аня нафантазировала, ибо с детства была неисправимой фантазёркой. Воспоминания об Алексе, и трёх днях, проведенных ими на озере оставили грустные, но легкие и светлые воспоминания. Просто она узнала, что не все мужчины тут самонадеянны, эгоистичны, тупы. И в следствии этого – одиноки. Но им это нравится. Да и деньги, давшие ей свободу от унизительного и изнурительного труда, тоже пришли через него.
        И все же вспоминая Алекса, она испытывала горечь.

        Вена оказалась  очень красива и уютна – самый зеленый город в Европе, хоть, на Анин вкус,  и несколько скучна, чем разительно отличалась от Амстердама, где ночная жизнь била фонтаном и улица красных фонарей могла удовлетворить любые пороки и прихоти клиентов ночи.  «Да, - так и подумала Аня, - клиентов ночи, фаворитов Луны». В городе ухоженных парков, красивых домов и знаменитой реки, вдохновившей на великую музыку Йогана Штрауса, ночной жизни почти не наблюдалось.
       Но Ане это было всё равно – в ней не было тех пороков, которые требовали удовлетворения ночью. А легкую скуку, витавшую в воздухе; под невесомый трехградусный морозец все кутались в куртки и пальто и спешили по домам, к неизменным телевизорам, или каминам, у кого они были; разгоняли кто грогом, кто глинтвейном. Вена сверкала и переливалась, как  украшенная мерцающими гирляндами, золотым «дождём», разноцветными блестящими шарами и стеклянными шишками, колокольчиками и звездами новогодняя ёлка из Аниного детства – близилось  католическое Рождество. Уютно пахло кофе и выпечкой из маленьких семейных кафе. Да, это был город для тихой и приятной жизни. Совсем, совсем не русской…
        - А когда мне захочется приключений, я полечу… – Аня задумалась. -  Не знаю еще куда!
        Небольшую квартирку она нашла быстро. Маклер предложил на выбор несколько вариантов – один дороже другого. И с тайной гордостью за себя, Аня поняла почему. Она была одета, как обеспеченная дама. Она, черт возьми, производила впечатление!
        Но большие, роскошные апартаменты ей не годились. Во-первых – таких денег она не планировала платить за временное жилье, во-вторых – она собиралась работать, открыть школу латиноамериканских танцев, а деньги – стартовый капитал быстро таяли, из-за неудержимого Аниного транжирства.
       - Пора поджать хвост и экономить, - сказала себе Аня, и приобрела ещё одни туфли из черной мягкой замши, в испанском стиле – закругленный мысок, изящный, но устойчивый каблучок. И облегающее платье из алого трикотажа с шелковым отливом и бахромой по подолу, украшенной бисером.
        - Это костюм учительницы танцев и мне просто необходим. – Оправдала эту трату Аня, придирчиво разглядывая себя в зеркале. В нём отразилась высокая брюнетка с гордой осанкой и стройными ногами. – Почти испанка, - удовлетворенно сказала она, и приободряющее добавила. – Всё будет хорошо!
        Если бы Аня присмотрелась повнимательнее к этому платью, то увидела бы, что если убрать бахрому и бисер, немного укоротить платье, то оно окажется близнецом тому платью, которое Аня выбросила в мусорный ящик,  после дневного визита в дорогой ресторан. Тем самым, в котором она чувствовала себя плебейкой, крикливым попугаем среди высокомерных белых лебедей.      
        Она запретила себе подходить к витринам магазинов – слишком большому соблазну в канун Рождества. Да и одежды у нее уже было предостаточно!    
        Наконец она нашла и жилье. Квартира выходила окнами на небольшой ухоженный парк – на набережной эта же квартира стоила бы в три раза дороже. Это было то, что надо - квартира-студия, с огромной, буквально королевских размеров кроватью.
        - В такой кровати грешно находится одной, - с легкой грустью подумала Аня. – На этом ложе вполне могли принц Рудольф и Мария Вечера предаваться своей неистовой,  запретной, бессмертной любви. Которая, вызывала дикое  раздражение его отца-императора, и всего блистательного двора. Почему? Потому что – мезальянс. Будущий император и девушка ослепительной красоты, но из захудалого рода - разве они пара? Хотя это Катрин Денёв, игравшая Марию, была ослепительна. Какой внешности на самом деле была Мария Вечера, Аня не знала. Но то что она была прелестна, не подлежит сомнениям!
        Нужно будет съездить в Майерлинг и своими глазами увидеть место, где принц Рудольф застрелил свою нежную возлюбленную и убил самого себя. – Сердце Ани дрогнуло, она вновь увидела черные глаза, полные муки, глаза Омара Шерифа, который играл принца Рудольфа в фильме «Майерлинг», и только что застрелившего безмятежно спящую возлюбленную. Роль Марии Вечеры исполняла неописуемой прелести актриса. Вряд ли сама возлюбленная принца была так прекрасна. Аня дала себе слово посетить весной Майерлинг. Не так уж много на земле мест, где молодой мужчина расстался с жизнью не ради славы или в битве, а из-за любви к женщине. Женщине? Она умерла в 15 лет! Педофилом был любезный Рудольф.
        Да, эта кровать могла вполне быть прибежищем их незаконной, но великой любви. Любви к Сандро. Она создана не для спокойного бюргерского секса. И покрыта была большим куском  синего шелка, с затканными по нему павлинами и голубыми хризантемами.  На свежеотлакированном паркете, лежал мягкий, похожий на золотое руно,  коврик из расчесанной овчины. Несколько растений в кадках стояли возле французских дверей-окон,  выходящих на заснеженный микроскопический  балкончик.
        Музыкальный центр – и множество пластинок. Джаз, со вкусом подобранная классика и полное собрание фетишей нашего времени – Пинк Флойд, Битлы, Роллинги. И т.д. И т.д.  Аня вспомнила свою раннюю  юность, тот день, когда Сандро предложил ей и её верным мушкетерам послушать у него магнитофон – новые записи Битлов. Нет, это были Роллинги! Неужели это было когда-то? Неужели это было со мной?
      Кухня – маленький закуток с мойкой, плиткой в два глазка, полочка для продуктов. Под плиткой разместился малюсенький холодильник. Ну и что? В этой квартире вряд ли будут устраивать пиры.
      Далее она осмотрела туалет – душ, безукоризненно-чистый  унитаз, кафель - расположенные в шахматном порядке белые и бирюзовые плитки. Конечно, Аня была разочарована отсутствием хотя бы сидячей ванной, она любит поваляться в теплой водичке, среди пышных, пахнущих хвоей гор пены, но здесь, в богатой Европе это дорогое удовольствие. Так что удовлетворимся душем.  Моя нищая Россия, у тебя в каждой  задрипанной хрущевке, имеется ванна с неограниченным количеством горячей воды. Её не просто много, её навалом! И почти что бесплатно. Вот так-то, господа-буржуины!
        Но с другой стороны здесь полное изобилие – не нужно стоять в длинных очередях, чтобы отхватить кусок импортного мыла или французские духи.  Магазины демонстрируют сверхъестественное количество  шампуней, гелей для душа, с запахами, способными удовлетворить самый изысканный вкус. О туалетной бумаге, которую  даже в относительно неплохо обеспечиваемой товарами  столице СССР, не сыскать днем с огнем, я уже молчу. Здесь она представлена на любой вкус – мягонькая, беленькая, розовенькая, голубая и желтая. Есть даже с узорами и тиснением. Очень уважают бюргеры свой зад!
        Потом, с тем же агентом, несколько дней Аня осматривала нежилые помещения, годящиеся для школы танцев. И всё не находила подходящего варианта – либо слишком дорого, либо слишком далеко от её дома. Тогда, отказавшись от услуг маклера, она самостоятельно стала прочесывать район, где она хотела бы арендовать зал для танцев.

        Пришло и прошло Рождество – её никто не поздравил, ей не подарили ни единого цветочка, ни одной малюсенькой шоколадки. Но она сама не сдержала своего слова о строжайшей экономии и в маленьком дорогом магазинчике, торгующем посудой, стеклом и хрусталем, выбрала вазу из тончайшего богемского стекла, похожую на античную амфору, со строгим золотым ободком  и дивной росписью золотыми линиями  цветов и листьев. Она сама себе подарила букеты, льющих холодный зимний аромат, фиолетовых и белых фрезий, желтых махровых нарциссов. И память детства - алые цикламены и полупрозрачные зеленые веточки комнатного растения, именуемого -  «Венерины волосы». Украсив свое жилище живыми цветами, она слушала музыку и мечтала: Анна ясно видела свою будущую школу – зал не слишком большой - метров тридцати-сорока, зеркальная стена, и откуда-то в воображении появились несколько  мраморных, на изящных кованых  ножках, столиков у окна, и бар с напитками. Ничего крепкого! Капля шоколадно-сливочного ликера, фужер шампанского. Прекрасная, чувственная музыка  - томительное танго, страстный посидобль, веселая румба, зажигательная самба. Ча-ча-ча!!!!!!
        Да, это должно быть место, где могут отдохнуть усталые люди, выпить кофе, расслабится, захотеть научиться танцевать.
        Но как их убедить учиться танцевать?
        Неожиданное озарение – пусть это будет  «Кабаре». Как в том фильме с Лайзой Минелли.
        Несколько вечеров, зажигая свечи, наслаждаясь великой музыкой, время замерло - шли рождественские каникулы, и приближался Новый год, она мечтала о своей школе танцев. И вымечтала её.

        В окне небольшого кафе; она просто гуляла, любуясь городом, стараясь почувствовать его ритм, его дыхание, биение его сердца; Аня увидела табличку – «продаётся». Она поднялась по ступенькам и вошла в зал. Полтора десятка столиков, витрина с пирожными, кофейный автомат. И на всем читались следы увядания - старенькие скатерти, стулья – бессмертный «тонет» с гнутыми спинками, требующие как минимум, новой окраски. Но, главное, какой-то неуют в обычно уютных венских кафе, насколько она смогла уже почувствовать. Словно, хозяева этого заведения разлюбили друг друга и потеряли интерес к своему делу.
        Аня подошла к стойке. Подождала немного, но никто не спешил её обслуживать. Постояв у бара, окинув внимательным взглядом зал метров тридцати пяти, и оценила.
        - То, что надо! - Но с грустью подумала, что денег на покупку этого заведения все равно у неё не хватит, растранжирила она денежки на вещи, без которых вполне могла обойтись.  Второго такого бриллианта – «Фиалки вечности» ей никто не преподнесет.
        Вспомнив бриллиант, она неожиданно подумала, что, ведь не мог такой матерый волк разведки, как Таубкин Геннадий Львович, не обследовать её ожерелье и это, усыпанное сверкающим водопадом камней, сердечко. Сердечко, что хранило свою тайну и открыло её Анне внезапно.
        - Знал, он знал про бриллиант! – Кусая губы, тихо проговорила она. – И оставил его мне. А я, я его… убила?
        При воспоминании о той страшной ночи на даче, в заснеженном лесу на Рижском взморье, Аня почувствовала, как вспотели её ладони.
         - Трагедия, там произошла – трагедия. -  Твердо сказала она себе. - И я ни в чем не виновата! Я – свободный человек, а они лишили меня свободы. Моя воля для меня закон – а они лишили меня воли! Заставили заниматься тем, чем я не хотела заниматься. И еще он хотел взять мое тело – против моего желания!  Только потому, что он, видите ли, его возжелал.
        Воспоминания о самом тяжелом часе в своей жизни терзали её – когда она легкомысленно, из-за непростительной, дурной гордыни покинула Сандро, который, кстати, имел право разобраться во всем – на фото, как ни крути была  изображена она сама,  вернее чужая девушка - невероятно, мистически похожая на неё, но она выскочила на проезжую часть и попала под автомобиль. И  все дальнейшие события, вытекавшие из того идиотского поступка, встали перед её глазами и испортили окончательно настроение. С тяжелой душой она  повернулась, хотела, было покинуть кафе, как из-за двери вышел высокий седовласый старик с пронзительными карими глазами и орлиным клювом.
        - Что вам угодно, фройлен?
        - Мне угодно черный кофе без сахара, но с лимоном. И капельку коньяку отдельно в рюмке. – Немного раздраженно бросила Аня.
        Старик стал варить кофе не в автомате, где он получается каким-то бездушным, а в раскаленном песке - по всем кофеварочным правилам. Но кофе пришлось дожидаться гораздо дольше. Обрадовавшись посетительнице, старик снял с полки шкатулку с зернами кофе, наполнил ими старинную медную мельницу; Аня с удивлением обнаружила на ней грузинскую чеканку; и смолов, высыпал порошок в медную джезву. Старик  поставил её в песок, а когда поднялась желтая пенка, а по помещению разлился восхитительный аромат, вылил кофе в чашку и поставил перед Аней блюдце с тонко нарезанным лимоном. И наперсток с коньяком.
        - Кофе отличный, - сказала девушка, сделав глоток и посмаковав напиток. И тут её настигла ностальгия - такой кофе она пила только в Батуми, в домашней кофейне Мананы, которая потом ловко гадала на кофейной гуще. И стоила чашка кофе у неё вместе с гаданием сорок копеек. Неужели это было когда-то?
        На её искреннее восхищение чудесно приготовленным напитком, старик ответил удовлетворенной улыбкой. И поинтересовался.
        - Вы не немка? Вы хорошо говорите по-немецки, но чувствуется какой-то легкий акцент.
        - Нет, я не немка и не австриячка. – Аня сделала ещё несколько глотков, всем своим телом испытывая наслаждение. Кофе был как у Мананы, один к одному. И с улыбкой сказала. – Я – русская, и ищу помещение под школу танцев.
        Старик протирал в это время чашку полотенцем, но услышав это признание замер, и тонкая фарфоровая чашечка вылетела из его рук и разбилась о покрытый плитами пол.
        - Русская? Русская? – Он вышел из-за стойки и присел рядом с Аней на стул. - А в Грузии вы когда-нибудь бывали?
        - Я была в Батуми и в Боржомском ущелье.
        - Давно, давно ты там была? – закричал гортанным голосом по-русски старик.
        - Пять лет назад.
        - Совсем недавно. – Произнес старик с мукой в голосе. - А я последний раз видел свою родину в сорок втором. Воевал и попал в плен. – Он вздохнул. – Ужасы рассказывают, что делал Сталин со своими военнопленными. Правда, что он сказал, что у «Меня нэт военноплэнных! У меня есть прэдатели!»
        - Да, вы правы, именно так он и сказал. И очень многие, кто прошел ужасы немецких концлагерей, испытали затем и ужасы советских.
        Этими словами Аня словно сняла с души старика тяжкий груз.
        - Вахтанг, меня Вахтанг зовут. 
        - А меня – Анна. – Старик понравился девушке, и она попросила его сварить еще одну чашку чудного кофе и поощрила его словами. -  Такой кофе я пила только в доме искусницы Мананы, в её  саду, украшенным плетистыми розами, под цветущей камелией, среди ароматических трав – кинзы, тархуна, мелиссы, базилика и лаванды. – Она вдруг подумала, что впервые с момента приезда в Вену произнесла такую длинную, а главное - чувственную фразу.
        Старик с загоревшимися глазами, спросил. - А пробовала ли, любит ли она грузинское вино?
        - «На пир в ауле, отцы нам дали,
           Напареули и Цинандали…» - быстро и с выражением процитировала Аня залетевшие в память неизвестно откуда вирши.
        - Стихи? Грузинского поэта?
        - Я не знаю, чьи это стихи, неожиданно вспомнились.
        - И к месту. – Удовлетворенно произнес старик. - У меня припрятаны несколько бутылок. Думал, что устрою пир на весь мир, когда женится мой единственный внук. А он вместе с отцом  уехал в США, невестка увезла туда малыша – ему было всего три годика. Мало было ей здесь денег, да и свою свекровь – мою ненаглядную Лоту она не жаловала. А в свой шестнадцатый день рождения мальчик погиб. Отец подарил ему автомобиль, и он на нем разбился, впервые сев за руль. Грузовик вылетел внезапно… Умерла и Лота. И теперь я совершенно одинок. Вот и продаю своё кафе. – Старик смахнул слезу.
        - И сколько вы хотите?
        Старик назвал сумму - не слишком большую, и кафе этого стоило, но и она была для Ани неподъемна.
        - Это очень не дорого, - сказал Вахтанг.
        - Я понимаю. Но мне не нужно кафе, я хочу открыть школу латиноамериканских танцев.
        - Ты – плясунья? – Изумленно спросил старик.
        - Я люблю танцевать! 
        - Когда-то мы с Лотой тоже любили танцевать. Лота – моя жена, она покинула меня год назад – сердечный приступ и нет ещё довольно крепкой, цветущей женщины, - забыв, что только что говорил про кончину жены, снова произнес старик, но предаваться меланхолии не стал. - Ах, я старый, - Вахтанг вскочил, – я же обещал угостить вас домашним вином, а не той кислятиной, что они именуют гордым именем – Вино! Солнца ему здесь не хватает, того солнца, что щедро светит в моей родной Алазанской долине.
        Он исчез и через две минуты вернулся с бутылкой вина, покрытой старой пылью, с самодельной, написанной от руки этикеткой.
        - Это вино я хотел выпить на свадьбе внука, но Всевышний не послал мне такого счастья. – С горечью произнес старик. -  Так выпьем его сейчас, вместе с тобой, дорогая. – И убежденно добавил. - Самым великим счастьем на земле – русской женщиной!
        Он открыл бутылку, и запахло цветущими садами Грузии. Налив в тонкий стеклянный бокал вино, он попросил Аню немного согреть его в ладонях, чтобы ощутить тот самый великолепный аромат напитка, и его изысканный вкус.
        - За что мы выпьем? – Задумчиво спросила себя Аня. И с улыбкой ответила.  – За тебя, Вахтанг. За то, чтобы ты вновь увидел свою Родину.
        - Спасибо! Спасибо, милая девушка. – Старик был растроган до слез. Аня почувствовала, что еще мгновение, и он подарит ей свое кафе.
        - Вахтанг, я хочу сделать тебе предложение. – Начала Аня, сделав несколько глотков божественного напитка. - Послушай меня, не перебивай  и обдумай их. И прими верное решение. Таких денег, как ты просишь, у меня нет, но я могу арендовать у тебя это заведение. Если убрать несколько столиков, зал вполне подходит для танцев. Небольшие преобразования – ремонт, освежить мебель…
        - Столики у меня мраморные, - хвастливо вставил Вахтанг.
        - Неужели? – Аня подняла скатерть. – Действительно!  Зачем ты спрятал такую красоту под эти старенькие скатерти?
         - Лоте казалось, что так уютнее.
        - Может быть, она была и права, – дипломатично сказала Аня, - но права для семейного уютного кафе, а школа танцев требует  много зеркал, металла, блеска.
        - Анечка, давайте спустимся в подвал, где я храню вина. – Засмущавшись от того, что эта девушка так ему сильно понравилась, вдохнула немногими словами надежду на дальнейшую жизнь, а не на скучное доживание, Вахтанг проникновенно сказал. -  У меня тоже была мечта – открыть шашлычную и чудный винный погреб. И для этого имеются все возможности. Этот дом -  постройки семнадцатого века, здесь сохранился и винный подвал и несколько кладовых.
        Аня поняла, что победила – глаза старика загорелись от предвкушения новой жизни. И ей был нужен друг – человек, ставший родным чужому ей пока городу.
        Оглядев каменные своды, Аня пришла к выводу, что Вахтанг прав – это помещение легко переделать под грузинский винный подвальчик. Можно и шашлычную сделать – нужна только вытяжка. А уж украсить его чеканкой из жизни аргонавтов – неукротимая творческая энергия током побежала по жилам девушки, и она принялась фантазировать, какие красивые  картины из металла покроют его стены.  Вахтанг обязательно примет её предложение - они создадут новый вид ресторана – где можно слегка выпить, попробовать вкуснейший шашлык, повеселиться от души. Потанцевать.
        Да, только так! Днем – школа танцев, часов до семи, а потом – ресторанчик…
        - Вахтанг, всё оказалось даже лучше, чем я думала. – Заметила с улыбкой Аня. И она изложила ему свои идеи. По мере того, как расписывала Аня будущие прелести кабачка, их популярность и постоянно растущие доходы, на щеках старика расцветал румянец удовольствия, темные глаза стали блестеть, словно он выпил бутылку легкого, пахнущего миндалем молодого вина.
        - Но для того, чтобы создать такое заведение, нужны деньги, инвестиции, - вздохнул Вахтанг, - а у меня после смерти Лоты дела шли все хуже и хуже…
        - Ни слова больше, деньги на ремонт, и кое-какое оборудование  у меня имеются. – Воскликнула Аня, почувствовав, как холодок предчувствия удачи пробежал по её спине. – Только этот город мне не знаком и правила оформления документов тоже. Наверное, этот процесс затянется? Бюрократы везде одинаковы?
        - Ты очень умна, милая девочка, - лукаво улыбнулся старик, - но здесь не права! Я ветеран войны! Я – партизан, освобождавший Италию от сторонников Дуче.
        - Герой? Партизан? – удивилась Аня. Она подумала, что оказавшись в плену, старик чем-то себя скомпрометировал и, боясь справедливого возмездия, не вернулся на родину. Что дело не в одном лишь Великом и Ужасном Сталине.
        - Да, я был в концлагере. Но мои ангелы хранили меня! Надо сказать, и лагерь был – пародия на лагерь, не Беркенау, слава Создателю. И я сумел сбежать оттуда с несколькими товарищами. Мы организовали интернациональный партизанский отряд. Там я встретил Лоту – она два года просидела в подвале вот этого дома – кормил её старший брат, вступивший в нацистскую партию, чтобы сохранить за собой этот дом, он полностью занимал весь второй этаж, а третий сдавал в наем. – Старик вздохнул. - Вся вина семнадцатилетней девушки состояла в том, что она была внучкой еврейской бабушки, которая почила ещё до Первой мировой.
        - Брат- нацист, не взирая на еврейские корни? – удивилась Аня.
        - В его крови не текла кровь сыновей и дочерей Израиля. У отца Лоты была первая жена –  незамутненной арийской крови.
        - Понятно!
        - Что понятно? – Закричал вдруг старик. – Этого  брата разорвали на части  советские солдаты. Эсесовец, значит - бесчеловечное чудовище.
        - Вахтанг, не сердись, сейчас не место этим воспоминаниям. - умиротворяющее сказала Аня, но мысленно добавила: -  «Святой эсесовец, это что-то новенькое в животном мире нашей планеты». -  У нас еще будет время для бесед. А сейчас, если мы партнеры… Мы – партнеры? – жестко спросила она.
        - Да.- Твердо ответил, решившись на авантюру, Вахтанг. - Ты вкладываешь деньги в ремонт, переоборудование кафе и подвала, а  я предоставляю помещения и получаю разрешение на этот вид деятельности.
        - А теперь мы должны придумать название. – Увидев, что по смуглому, морщинистому лицу старика пробежала тень, Аня поспешно сказала. – Мы можем оставить и прежнее.
        - «Кафе Лоты»?
        - Да.
        - Не годится это название! – Сказал справедливый старик. – Лоты больше нет, и её имя пусть останется моей памяти. Я не хочу, чтобы наш бизнес омрачался грузом старых символов. Давай назовем ресторанчик…
        Аня не дала старику произнести какую-нибудь сентиментальную чушь и быстро сказала. – «Золотое руно». Нравится?
        - «Золотое руно»? – в голосе Вахтанга послышалось сомнение. – Но тут мало кто знает, кто такие аргонавты и что такое золотое руно.
        - Вот они и узнают. – Легко сказала Аня, и тут же деловито поинтересовалась. - Есть в этом городе хорошие чеканщики?
        - Таких, как в моей Грузии нет! –  гордо произнес Вахтанг.
        - А я и не говорю о великолепных грузинских мастерах, я говорю о приемлемых ремесленниках.
        - Найду!
        - Нужно будет в торце стены повесить огромную, сшитую из нескольких белоснежных овечьих шкур, и натянутую на раму картину. И осветить её скрытыми в подиуме оранжевыми лампочками.
        - Почему оранжевыми? – удивился старик. – Не проще ли повесить просто выкрашенную в золотистый цвет овчину?
        - Она будет казаться грязноватой. Увы, таков закон живописи и светотени. – Аня взглянула на часики и сказала. – Мне пора. Вот мой адрес и телефон. Я сейчас отправляюсь на биржу труда и найму рабочих, чтобы сразу же начали ремонт. Мы деловые люди и не можем терять время.
        - А ты хитрая девушка, опередила меня,– улыбнулся Вахтанг, - я хотел назвать наш ресторан – «Алазанская долина».
               
        Аня не шла к себе в квартиру – летела. Она вымечтала это кафе – тихая улица, неподалеку от шумных, центральных, полных туристами. Компаньон, о котором можно было только благодарить небеса. Не жадный, что значит не жадный?, щедрый старик-грузин, не впитавший за все время пребывание тут повсеместную мелочную экономность. Достаточно ещё крепкий и бодрый, как бы, кстати, не начал домогаться любви. – Аня не предусмотрела такой возможности. - А даже если и попробует, тактично его отошьем. Идеального ничего не бывает в этой жизни,  как нибудь отобьемся, не обижая гордого грузина.  Ценно, что Вахтанг одинок, а это значит, никто не будет вмешиваться в её дела. Потому как любая женщина, сколько бы ей не было лет, непременно устроит соперничество.

        Постепенно ресторан «Золотое руно» стал наполняться людьми. Шашлыки Вахтанга, его мастерство в изготовлении деликатеса – экзотического для города блюда, великолепное вино, подававшееся в его подвальчике; его он сам лично ездил выбирать, и, пробуя, придирался ко всему - вкусу, букету, рубашке, наконец, и заполнил подвал самыми  лучшими; сделали ресторанчик весьма популярным местечком.
        - Разве это вино? – кокетничал он, смакуя напитки, но Аня видела, что старик доволен.
        Сумасшедше-соблазнительные запахи жарящегося на углях мяса влекли туристов – Вена весной наполнилась людьми, которые, гуляя по городу и любуясь его красотами, с радостью бросались посидеть и отдохнуть в маленьких кафе, но скоро пресыщались венскими сосисками, венскими пирожными и венским кофе.
          
        Но в школе танцев дела шли неважно. Аня дала объявление в газету, что ищет партнера - профессионального танцовщика
латиноамериканских танцев. Пришло около тридцати мужчин, Ане не понравился ни кто. Профессионала среди них не было! Лезли какие-то помятые неудачники, мало кто из них знал даже основы танца. Аня отвергла всех! И стала уже сомневаться, стоит ли открывать школу. Может быть, ограничится банальным кафе, и в качестве экзотики – грузинским рестораном? Тем более что они отнимали все её время – на первых порах приходилась быть и хозяйкой, и  официанткой, и многим другим.  Но, наконец, штат был набран –  Вахтанг стал - шеф-поваром и сомелье. Шашлыки, кебабы, лобио, капуста по-гурийски – составили славу нового уютного кабачка. А молодая грузинка, так решили завсегдатаи, увидев рядом с Вахтангом темноволосую девушку, её красота, как магнитом манила мужчин. Кухня, вино, и экзотическая музыка, и веселая, радушная атмосфера, умеренные цены при высочайшем качестве блюд и обслуживания - всё дарило успех и процветание новому предприятию.
        Но Аня не была удовлетворена! Конечно, она была рада, что сбылась мечта Вахтанга, но это была чужая мечта! Она снова и снова давала объявления в газеты, но забраковывала всех приходящих мужчин – кто-то был техничен, но бездушен, кто-то пришел с партнершей, но большинство не умели танцевать – дилетантское топтание под звуки танго ни в счет!
        Однажды, среди претендентов мелькнула девушка. Аня удивленно поговорила с ней – та, нисколько не смущаясь, сообщила, что она бывшая фигуристка, из-за травмы была вынуждена покинуть высокий  спорт. Но она восхищалась Родниной и Зайцевым и разучила их коронный номер – бессмертное танго.
         - Я буду танцевать за мужчину - в смокинге, брюках и с цилиндром. – Сообщила девушка. – Я физически очень сильная. 
        После пробы, Аня стала подозревать, что девушка покинула большой спорт уже довольно давно, и зарабатывала себе на жизнь стриптизом. Но Аня осталась довольна – та превосходно танцевала – чувство ритма и грация её не имели изъянов. Аня решила взять девушку на испытательный срок. И подумала, что так даже лучше – две женщины – это пикантно, это будоражит порочное воображение.
        Девушку звали Анна.
        - Мы сделаем красивый дуэт – «Анна и Аннет»!  Получилось в рифму, - со смехом сказала Аня.

        Она по утрам больше не открывала кафе, и они репетировали неделю. Помогали друг другу: конечно, тело Ани  не забыло ни одного па, но танцовщицы, как и балерины должны тренироваться  по несколько часов  у станка каждый день. Аннет тоже не слишком хорошо исполняла латиноамериканские танцы, но выручил видеомагнитофон с учебными курсами, а так же художественные фильмы. Анна и Аннет с поразительной скоростью обретали мастерство, более того, в Аннет, которая танцевала за мужчину, стала проявляться подлинная страсть к латинским танцам.
        - Вот, что значит – профессионал, - с удовлетворением, что танцуют все лучше и лучше, и скоро смогут давать сами уроки, подумала Аня.
       Но было в Аннет что-то такое, что тревожило Анну. Она сама не понимала – что? Резкие перепады настроения – то она весела, беззаботна, полна энтузиазма, смешлива. То становится мрачной, чуть ли даже не больной загадочной болезнью. Но она была жестким профессионалом, она многому научила Анну. Она же предложила для выступления потрясающие прически – на головах золотые косы, закрученные возле ушей в виде бараньих рогов.
        -Это мы – золотое руно! Представь, как эффектно мы будем выглядеть? На нас сбежится посмотреть половина Вены. А вторая половина, дамская, будет кусать локти от зависти к нашей красоте и выдумке. – Сказала слишком умная Аннет, чем кстати чуточку встревожила Аню.
        Через три дня состоялся дебют. Аня в белом, облегающим её фигуру, как вторая кожа, расшитом золотистым стеклярусом платье - на него она потратила все деньги, что заработала самостоятельно, обслуживая кафе.  Аннет в черном смокинге. Их выступление произвело сильное впечатление, и в конце программы Аня объявила о наборе в свою школу танцев.

        Кафе Алекс нашел довольно быстро. Человек, позвонивший ему по объявлению, рассказал, что видел эту девушку и знает, где она сейчас находится. Встретились в Центральном парке – высокий, чем-то неуловимо похожий на Гитлера, мужчина ждал его на лавочке. Он предъявил Алексу необыкновенный снимок – две женщины, одна в белом платье с бахромой, в парике с золотыми косами,  закрученными в бараньи рога по обеим сторонам лица, другая – повыше, во фраке, и в таком же парике, держали друг друга в объятиях.
        - Она – лесбиянка? - Алекс вздрогнул от нехорошего предчувствия. У женщины в платье было Анино лицо, её глаза, её губы. И эти губы улыбались женщине в мужском костюме. – Не может этого быть. Любое отклонение от нормы он бы почувствовал уже тогда, в машине, когда они вместе ехали по  Германии и Швейцарии, направляясь в Италию.
        - Странный снимок, - обронил Алекс, – очень странный!
        - Дамы танцуют танго, и этот их трюк вызывает самое заинтересованное внимание публики. Но это та самая девушка, что вы разыскиваете?
        - Очень похожа, разве такое лицо забудешь, но меня смущает её прическа… - обронил Алекс.
        - Это не прическа, это – парик.  От природы у дамы волосы, как черный шелк – очень красивые волосы!
        - Сколько вы хотите за этот снимок? – последние слова мужчины, развеяли все сомнения Алекса.
        - Обещанное вознаграждение.
        Алекс вынул бумажник и отсчитал десять крупных купюр.
        Мужчина передал в руки Алекса фотографию и поднялся с намереньем уйти.
        - А адрес? – опешил Алекс.
        - Столько же, адрес стоит столько же. - Негромко произнес мужчина.
        - Интересный вы человек. Вознаграждение было обещано за адрес, а не за фото.
        - Но вы же попросили снимок?
        Вздохнув, что допустил промах, Алекс снова достал бумажник. Купюры быстро перешли из рук в руки.
        - Она, как я понял, совладелица ресторана и кабаре «Золотое руно». И хозяйка школы танцев, кстати, школа пользуется большой популярностью! А вечерами они выступают с Аннет. Их номер имеет бешеный успех. Сами видите, какие это две пикантные штучки – разговоров и сплетен об их сексуальной ориентации хватает многим. Но я знаю, что  Анна – правильная девушка. Чего не скажешь об Аннет. Несчастной Аннет. – добавил он. - Вот адрес.
        - Надеюсь, на этот раз надувательства не будет?
        - Каждый зарабатывает, как может. И такая роскошная женщина стоит гораздо дороже, чем те деньги, что вы заплатили за информацию.
        - А почему вы назвали Аннет – несчастной?
        - Я её отец и знаю что говорю. Кокаин разрушит её молодую жизнь! Это она послала меня к вам. И эти деньги ей нужны на её неизлечимое пристрастие. – С этими словами  мужчина покинул, оставшегося сидеть на скамейке Алекса. К нему подошел детектив, наблюдавший за их встречей по просьбе барона.
        - Все в порядке? Не стоит ли проследить за гражданином?
        - Спасибо, не нужно.
            
        Это верно! Правильно сказал продавец информации, Анна заслуживала только самого хорошего. В отличие от многих легкомысленных  девчонок, глупо бы потративших все внезапно появившиеся деньги на наряды и удовольствия, она с толком отнеслась к ним и сумела с выгодой вложить в дело.
        Её воля и целеустремленность поражали и восхищали – да замечательная будет жена и мать.



                ЧАСТЬ ВТОРАЯ               

                ПОЛЁТ  ГОЛУБКИ


        Молодой Барон Александр-Игор де Нортбург  лежал в больнице. Многоопытный врач-травматолог, ослепительно голубоглазая дама неопределенных лет сказала, что в таких катастрофах, в какой побывал он, выживает ноль целых ноль десятых процента – он выжил! Счастливчик, любимец судьбы, сама капризная богиня Фортуна поцеловала его в темечко при рождении.
        - Невероятно! Невероятно! – постоянно восклицала она, обследуя привезенного пациента. - Закрытый перелом левой ноги, сломаны три ребра с одной стороны, а с другой – совсем мелочь - только большая трещина в пятом  ребре. – Говорила она спокойным тоном. - Раздроблен мизинец на правой руке, его мы удалим, но остальные пальцы и руки целы. Сотрясение мозга – покой, покой, и еще раз – покой! А о таких мелочах, как многочисленные гематомы я и не говорю.
        - Я смогу заниматься альпинизмом?
        - Тебе покорятся Гималаи.
        - А сексом? – задал волнующий его более всех вопрос Алекс.
        Когда Алекса увезли в палату, женщина сняла с лица улыбку, и еще раз взглянув на снимок, сказала: - Очень мне не нравится этот перелом, чувствительность в конечностях присутствует, но пролежать в нашей клинике ему, увы, придется до весны и это в лучшем случае.
 
        Лежа в больнице, Алекс долго размышлял. Любовь, вспыхнувшая внезапно и с такой силой, что он страшно испугался, терзала его. И более всего угнетала мысль, что Анна сейчас находится в объятиях другого. Что, возможно, пока он прикован к кровати, она найдет себе любимого мужчину.  Такой красоты женщина, одна остаться не может ни при каких обстоятельствах! Она полюбит смелого, сильного человека. А он, презренный трус, сбежал.
        - Чего ты боялся? – С гневом спросил себя Алекс.
        - Я боялся, что простых и легких отношений с этой девушкой не получится. Для интрижки, для утоления сексуального голода она слишком хороша. А сделать её своей женой – невозможно. Никто из моего окружения не поймет этого брака.
        - Этот страх говорит о твоей незрелости. Ты не умеешь видеть мир, таким, каков он есть на самом деле, как только и надо его видеть. Это твоя жизнь и только тебе решать, как ты её проживешь! Будешь ли ты любить и наслаждаться жизнью с любимым человеком или  ради пристойности, чтобы угодить вкусам и обычаям твоего круга, женишься на нелюбимой, но приемлемой женщине. Тебе решать, останешься ли ты навсегда подростком или станешь сильным мужчиной, который сам выбирает свой путь. А не подчиняется ежедневно и ежеминутно придуманным кем-то правилам.
        Почему ты боишься поступать, как тебе нравится?
        Ты считаешь, что недостоин счастья?
        ПОЧЕМУ?

        Из детства всё идет, из детства. С того страшного открытия, что мать не любит его, и возник этот страх быть нелюбимым и отвергнутым. Да и дальнейший опыт подтвердил – девушка, которую он полюбил, страстно, самозабвенно, предпочла карьеру – сыграв несколько ролей в фильмах, принесших ей небольшую славу, отправилась покорять Голливуд. Но внешность и талант, да, да, талант, Алекс хотел быть объективен, в самой сердцевине грез востребованы не были – подвизалась на мелких ролях, а большей частью мелькала в эпизодах. Стать звездой экрана, ей было не суждено!  И захотела к нему вернуться – слишком, увы, поздно!
        Она уже покинула его мечты.
        У него были уже другие мечты!
        У него есть интересная творческая работа, есть большое, принадлежащее только ему состояние, есть талант, известность, есть амбиции, наконец. А правила, он может установить свои собственные.
        Так думал он. Мечтал. И Анна - черноволосая русская девушка с золотыми кошачьими глазами явилась ему, пришла в его дни и ночи, проникла даже во сны, лишая покоя. Из-за вынужденного безделья и праздности, выздоравливая, он постоянно думал о ней. О том, как она ответит на его любовь.
        Он рисовал фантастической красоты и уюта дома, которые он построит для неё. Алекс пообещал себе, что их дом будет совершенно новый и особенный, не несущий отпечатка присутствия чужих людей.
       Алекс мысленно обставлял эти дома великолепной мебелью, украшал коврами, гобеленами и картинами. Самыми чудесными вещами, которые могут дать деньги. Здесь  разместится большая спальня – панорамные окна в ней будут выходить на жаркий юг, на большой балкон с дивной красоты коваными перилами, увитыми жемчужной россыпью душистого горошка и сапфировыми граммофончиками  ипомеи, на нем он поставит шезлонги и кушетки из ротанга.
     Перед домом он выкопает огромный пруд - почти озеро, засадит его нимфеями лимонного и розового цвета, пустит по нему плавающие фонтаны и поселит в нем несколько пар лебедей. Пусть у прекрасной русской девушки будет свое собственное лебединое озеро! Он огородит в нем место для купальни, перекинет японский мостик там, где поселит восемь алых рыбок, и одну черную, как в японских прудиках. А вдалеке будут видны горы, холмы и виноградники.
        В этом доме он оставит пространство для трёх детских; потому что на меньшее количество детей Алекс не согласен; самых светлых и нарядных комнат дома. И они станут безумно любить своих детей – бесконечно баловать и правильно их воспитывать. Они станут вместе жить, работать и путешествовать. Первого своего ребенка они зачнут в Индии, в божественном штате Гоа. Там, где люди блаженны, просто потому что они живут в таком райском месте. Где все улыбчивы, где все или почти все счастливы.
        О том что в Индии люди умирают от голода Алекс не думал.            
        Весь день они будут купаться в море, целоваться, дурачиться – резвиться, как котята или щенята. И сдерживать свою страсть – потом, когда накал их любви достигнет апогея, они уйдут в свой номер – он не даст ей принять душ – он будет трогать губами и языком её соленую кожу, её восхитительно нежную, гладкую, загорелую кожу. Он, кипя от страсти, изучит своим языком все самые нежные места её тела. Войдет в неё и оставит в ней свое семя. Это произойдет на закате, когда огромное тропическое солнце, алое, как красный апельсин, начнет погружаться в синие волны Индийского океана, а на небосклон высыпят огромные яркие звезды, такие большие и реальные, что кажется, до них можно достать рукой и потрогать каждую.  Снять с неба Млечный путь и повесить любимой на шею, как драгоценное украшение. В эту ночь, они будут самыми счастливыми людьми, нет! молодыми бессмертными богами!!! на этой чудесной Земле.
          ОМ ШРИ РАМА ДЖАЙЯ! РАМА ЖДАЙЯ! ДЖАЙЯ РАМА!

        Алекс очнулся от сладостных грез и воровато огляделся, не подслушал ли кто-нибудь его мысли?  Нет, никого не было в его палате – глубокой ночью затихла дорогая частная клиника, только цветы - молочно-белые розы и тяжелые головки желтых хризантем, смотрели внимательно на него и словно улыбались его мечтам.
         Чтобы отвлечься, нельзя же в самом деле думать о девушке день и ночь, он открыл тоненькую книгу стихов древнего китайского поэта Тао
 Юаньмина.
        Вот кто был абсолютно свободен! Достигнув больших высот в карьере – сделавшись высокопоставленным чиновником при дворе императора, он, вдруг, оставил блестящую, полную достатка и почестей жизнь, покинул двор и вернулся жить в то место, где родился и вырос, где всё ещё каждую весну цвела у ворот старая слива. На прощанье произнеся: «вам меня не обвить, путы выгодных мест и чинов»!
        Вот и разгадка. Чтобы быть счастливым, нужно быть – свободным! Любить и быть любимым.
         Он открыл на произвольно выбранной странице книгу мудреца и великого поэта и прочитал:
               
                «Хризантемы осенней
                нет нежнее и нет прекрасней!
                Я с покрытых росою
                хризантем лепестки собрал

                И пустил их в ту влагу,
                что способна унять печали
                И меня ещё дальше
                увести от мирских забот».
       
        Хорошо мечтается в тиши ночной, но утром началась суета. И далеко увела его от высоких мыслей и чувств. К действительности...

        - Вы же обещали, что я скоро исцелюсь, – проговорил с отчаянием Алекс, -  а теперь сообщаете, что я здесь застрял до весны.
        - Это в лучшем случае, - сказала женщина-врач.
        - Вы обещали мне Гималаи! И я уже хорошо передвигаюсь. Осталась только небольшая боль, но это не смертельно!
        - Господин барон, всё что я говорила тогда – правда.  Вы будете ходить, даже будете лазить по своим любимым горам, но поврежденный позвоночник вам придется лечить серьезно! И имейте ввиду, что если вы сейчас уйдете из клиники, то – малейшая травма и в любой момент вас может сделать вас  неподвижным. Парализовать. Не долечившись, не восстановив полностью все функции позвоночника, вы рискуете.
        - Так серьезно? – внезапно успокоившись, спросил Алекс.
        - Да! Но лечитесь – лекарства, зарядка, массажи, собственная воля к выздоровлению, и вы вернете себе здоровье. Вы – везунчик, потому что с такой травмой позвоночника многие остаются прикованными к инвалидному креслу калеками.
        - А когда я могу покинуть клинику?
        - Всё теперь зависит от вашего желания выздороветь окончательно. Я думаю, это произойдет весной. – Она потрепала молодого мужчину по затылку, - а солгала и преуменьшила опасность для вас только потому, что напугай вас такими перспективами тогда, возможно, сейчас было бы гораздо хуже. Мне, как врачу-травматологу, важно, чтобы пациент верил в свое близкое чудесное исцеление.
        - Вы – мудрая женщина и абсолютно правы.
               
        - Где её теперь искать?  - с тоской думал Алекс, когда наступила весна и он, приложивший бездну усилий и веры в полное выздоровление, стал самостоятельно, без костылей, передвигаться и мог покинуть клинику. – Ты испугался силы своих внезапно вспыхнувших чувств и бросился наутёк, наивно полагая, что сумеешь обхитрить судьбу и убежать от неё. Нет! Этого никому не удавалось.      
        - Я должен её найти! – твердо сказал себе Алекс. – Но где, где я её найду?  И когда? Ты, малодушный, виноват во всём сам - почувствовав, что эта девушка стала занимать слишком много места в твоем сердце, трусливо сбежал. И теперь обречен искать её всегда. Искать среди нескольких миллиардов людей населяющих нашу планету? И, может быть, не найти никогда!
        Найду!
        Я - архитектор в конце концов или нет? И мне считать - не привыкать! Сначала надо решить, где вероятность встречи с ней равна сотой доли процента. – Он стал загибать пальцы. - Откидываем  Юго-восточную Азию, вряд ли она отправится в коммунистический Китай или в нищие Индию, Персию, Иран или Ирак, да и белой женщине там делать нечего – если только украсить собой – двадцать пятой женой гарем какого-нибудь шаха. Но, судя по всему, девушка не рвется в гарем. – Он усмехнулся. - Минус два с лишним миллиарда. Уже легче. В Африку? Невероятно. В Южную Америку? Конечно, нет!  Остаются – Европа, самая вероятная часть суши, Северная Америка, Австралия. Много чего остается! В одной моей Германии пятьдесят миллионов человек проживает.
        Он обязательно найдет её!

        Потому что, лежа в больничной постели, беседуя с опадающими за окнами листьями; осень, пришла полноценная осень, и леса  за окнами клиники покрылись разноцветными листьями, верил он, что девушка слышит его различимый шепот. Он разговаривал с Луной, но не с той, тяжелой, полновесной, летней, золотой, а бледной, полупрозрачной, почти невидимой, далекой небесной собеседницей, меняющей свой облик каждый день и неизменной миллионы лет. В эти осенние ночи он с такой силой влюбился в эту девушку, что, казалось, сердце взорвётся, как фейерверк.
       Затем пришла зима, он сидел на большом балконе клиники, любовался на любимые свои горы и повторял, как молитву. -  Она ждет меня. Я знаю – она ждет меня! - Сердце молилось Всевышнему, чтобы он снова свёл их, потому что он хотел любить и быть любимым.  Потому что только эта девушка, единственная во всем мире, среди миллиардов женских особей, и была ему нужна.
        Скептичный мозг, говорил ему, что это – иллюзия. Опасная иллюзия – любить того, кого себе намечтал. Кого совсем не знаешь. Кто может оказаться просто неспособным ответить на твои чувства такой же великой, самозабвенной любовью. Чье сердце, наконец, может быть уже занято!
        Эти разрушительные мысли он гнал прочь. И всё равно страх из детства – страх быть нелюбимым, часто возвращался к нему. 
       
         Он горько усмехнулся – блестящий аристократ, не обделенный ни талантом, ни удачливостью, завидный жених и просто отличный парень, Александр-Игор де Нортбург в глубине души оставался одиноким мальчиком и отчаянно нуждался в любви!   
        Ребенком он нуждался в материнской любви, но мать всегда была каменно-равнодушна к нему, пряча ради приличия свои холодные чувства под маской любезности. Да, от этой души несло холодом… И еще он  подумал, что мать завидовала ему. Только сейчас пришла в  его голову эта мысль. Ему отец оставил состояние и титул. А не её обожаемому Георгу - плоду греха, ядовитому плоду скоротечной любви немецкой девушки и русского оккупанта. Результат совокупления молодой самки и свирепого самца, доблестного победителя самой совершенной машины убийств - немецкой армии. Победителя тех парней, которым фюрер внушил, что они самые крутые. Вот они удивились, когда их погнали парни, более крутые…
       А тогда, в машине, он назвал русского солдата насильником. Куда там, то, что он узнал о своей матери говорило о другом. Она сама страстно отдалась завоевателю!
        Разгадать сердце женщины невозможно. Наверное, воспоминания о тех денёчках всегда преследовали её. И секс с ревущим зверем бередил её тело и память, воспоминания о свирепом солдате, о его грубых ласках первобытного самца, наполняли её ночи мучительной жаждой. Которую, его отец - утонченный аристократ, увы, не мог утолить. Не потому что был слаб, а потому что эти ласки ей были не нужны.  Она искала не того. Она хотела только подчиниться грубой силе. А он, Максимилиан де Нортбург, наследник и потомок девяти веков баронов, которые сначала были грубы и свирепы, как тот русский зверь с золотыми волосами, что любил девочку на конюшне; Алекс однажды почти еще ребенком увидел у матери фотографию этого солдата и удивился, как тот невероятно красив; но более спокойные века и годы отточили их аристократизм.  Да, мать от природы была похотливой самкой,  и её тело требовало грубого первобытного секса. И всякий аристократизм в постели, утонченные ласки, изысканные касания, презирала. Она предпочитала пить русский шнапс, водку, а не самые лучшие вина Франции. Она предпочитала запах конюшни, запах мужского пота, покрывающего разгоряченное тело молодого конюха. У отца было больное сердце, и этим все сказано. Мать утолять свой голод бегала на конюшню, к сильному, здоровому самцу.
        Ему было всего шесть лет, когда он случайно забрел туда и в пыльном луче,  легшем на охапку сена в деннике лучшей лошади отца – Урази, увидел, что мать, как наездница скачет верхом на Людвиге, их молодом конюхе. Он тогда не понял, чем это занята мать, но почувствовал, что она делает что-то плохое, некрасивое, неприятное отцу и закричал от страха. Его крик подстегнул их. Зарычав от ярости, как звери, содрогнувшись от сильнейшего оргазма, тотчас потрясшего их, они нехотя разлепились.  Мать вскочила и, поправив амазонку, прошла мимо сына, как мимо досадной помехи, запрыгнула на коня и умчалась, не заботясь о плачущем  ребенке, оставив его в опасном месте, где один удар копыта мог лишить его жизни. Казалось, что она даже мечтала, чтобы он исчез. Тогда она и Георг останутся наследниками всего состояния барона.  Потому что барон Максимиллиан и его отпрыск были последними живыми листочками на засыхающем древнем семейном древе.
        Ребенок не рассказал вернувшемуся через несколько дней из поездки во Францию отцу о странной сцене, свидетелем которой он стал случайно. Будучи совсем еще несмышленышем, Алекс все же понял, что этот эпизод больно ранит отца, но тайна похабных похождений матери осталась в глубине его сердца навсегда.
         А когда отец умер, ловко составленное завещание в пользу собственного отпрыска, сделало Алекса богатым, но одновременно и лишившего мать и брата денег, оставившего им незначительную при величине всего состояния сумму. Только на пристойную жизнь, без излишеств, без блеска, без конюшен и штата прислуги – обслуживать их осталась такая мелочь для комфорта, как пара горничных, повар да садовник.
       Мать, выслушав нотариуса, надменно  усмехнулась, подумав, что до совершеннолетия Александра она сможет распоряжаться его состоянием и жить в той роскоши, к которой она привыкла. И отложить украденные у младшего сына денежки на более чем обеспеченную старость.
        Но и тут вышел полный облом! Отец, видевший равнодушие матери к их совместному ребенку, понимавший, что в случае его смерти у мальчика не постесняются вырвать изо рта сладкий пирог, оставил приличную, неприкосновенную для жены, сумму на его содержание и воспитание в дорогих швейцарских пансионах. А основной капитал сын мог получить, только достигнув совершеннолетия. Более того, отец предвидел и был готов к любому повороту судьбы, он подумал, даже о том, что столь лакомый кусок мог перейти к его жене, после смерти её младшего сына, и тут он тоже надежно защитил его, даже уже покинув земную юдоль. В случае смерти Александра-Игора де Нортбурга поместья во Франции и Германии, квартира в Париже, большой дом в Нормандии, деньги и акции, отходили Французскому Красному Кресту.
        Выслушав завещание, мать только холодно кивнула головой. В присутствии нотариуса ни угроз опротестовать завещание, ни слов о том, что милый Максимиллиан был слегка не в себе, когда лишил свою жену и пасынка, которого воспитывал с пеленок, наследства. Ничего такого, что обычно слышит нотариус из уст разочарованных родственников.
        Значит, ему донесли о её похождениях с конюхами и шоферами-дальнобойщиками. Мать, чтобы удовлетворять свои грубые желания, пару раз в году уезжала отдыхать на фешенебельные курорты. Там, переодевшись в джинсы, кроссовки, мужские рубашки, удалив из ушей и с пальцев дорогие украшения, скакала по большим дорогам, находя любовников среди простых шоферюг, которые не знали её и встретить которых  потом, в своей второй жизни – жизни аристократки, жены барона, не было никаких шансов.
        Тайна должна оставаться тайной, в этом её острота и сладость. Сколько перебывало у неё молодых сильных самцов? Неизвестно даже ей, потому что подсчетами она никогда не занималась, просто удовлетворяла свою здоровую молодую плоть. Но всегда они были  высокие, атлетического сложения блондины. Ни одного худощавого черноволосого галла в её коллекции любовников представлено не было!
        Сейчас, когда почти растаяли оставленные мужем деньги, матери с любимым сыночком грозила если не бедность, то большая экономия, она слала приторно-мила с младшим сыном.
        - Но мать, - Алекс усмехнулся, - спохватилась слишком поздно! Ничего, кроме презрения, он больше к родной матушке не испытывал. Конечно, Алекс не позволит ей прозябать в нищете, но и тратить на свои прихоти, к чему она привыкла, огромные суммы тоже. Да, мать теперь была зависима от него! Но и эта запоздалая месть за её нелюбовь к нему - маленькому слабенькому мальчику, в ту пору, когда он так отчаянно в ней нуждался, принесла только горечь.

        Но какого всё же дурака он свалял, бросившись в побег от Анны.  Чего он хотел спасти? Свою пустую свободу?  Всё гораздо проще и грубее - он счел её недостойной барона де Нортбурга! Наследника, видите ли, девяти веков предков! Господина, жена которого никогда не наденет на завтрак красное платье и бриллианты?
        Эрика фон Брюллов не наденет. Она мила, любезна, прекрасно воспитана и холодна, как мраморная статуя Венеры. Или Дианы-охотницы. Когда он объявит ей о разрыве их помолвки, она не заплачет. Бесчувственная немецкая кукла с пустыми фарфоровыми глазами. И Алекс почувствовал отвращение к девушке, с которой он хотел связать жизнь – когда-то её безупречно-белое тело влекло его и отвращало одновременно. И только сейчас он понял почему – в нем не было жизни. В нем не было риска – оно всегда было окружено заботой это тело – его вкусно питали, массировали, наряжали. Но…  Но!  Но Алекс чувствовал, как от этого тела веет неизлечимым эгоизмом и, в сущности, ни её тело, ни сама Эрика не любят его. В сексе она всегда оставалась пассивной, позволяющей себя любить, а душа Эрики была занята модой, приемами, развлечениями. И никогда не страдала. И актриса и аристократка, не были для него притягательны более. Он хотел живую, страстную. Великолепную женщину. Русскую! Анну!
      
        И тут Алекс поймал себя на мысли, что он истинный  сын своей матери. Баронессе не нравились прилизанные скучные аристократы, в которых не билась первобытная сила жизни, и ему тоже не нравились холодные дочери этих аристократов. Барону Александру-Игору Нортбургу нравились экзотические экстремальные женщины.

   
      Едва выйдя на волю из клиники, он бросился искать Анну в Италии, в тех местах, где они расстались так нелепо. Но, обходя гостиницу за гостиницей, пансионат за пансионатом и показывая её фотографию, он везде получал вежливый ответ, что сия синьора здесь не проживала. Огромные суммы были изведены на частных детективов, и все безрезультатно. Наконец, один служащий авиакомпании вспомнил, что видел эту красивую женщину.
        - О, белиссима! – Он восторженно закатил глаза. -  Кажется, она улетала из их аэропорта.
        Куда? Он не знает. Красоток много и он не имеет возможности проследить путь каждой, сеньор. 
        Наконец детективы сообщили, что напали на её след. Она в Вене!  По телевидению демонстрировали её фотографию и задавали  вопрос – «Знаете ли вы эту женщину»? Сулили приличное вознаграждение за любые сведения о ней.
       
        Анна, оставила кучу денег в Милане. Отказаться от такой роскоши, какой зазывали витрины дорогих магазинов, она просто не смогла, и с отчаянием смотрела, как тают её, еще недавно казавшиеся солидными, капиталы. Зато гардероб её был заполнен изысканным бельем, шелковыми пижамками и сорочками, костюмами, блузками, платьями. Она не смогла отказать себе и накупила обуви на любой случай жизни. Аксессуары – три пары перчаток от «Гермес», испытывая священный ужас сколько они стоят!  под свои элегантные сумочки и обувь. Несколько сумочек - одну концертную, её она приобрела за бесценок на блошином рынке у обнищавшей старухи. Сумочка, расшитая  черным бисером, с серебряной монограммой, по извилистой прихоти судьбы монограмма состояла из собственных Аниных инициалов – ANG безумно ей нравилась. Наверное, эта сумочка слышала великого Карузо. Или великого Шаляпина. Сумочку на каждый день - замшевую, похожую на маленький саквояжик,  от Шанель. Плоский, как конверт, дамский дипломат из высококачественной кожи. Посчитав, сколько у неё осталось денег, Аня ужаснулась своему мотовству - на все эти прелести она потратила целое состояние – что-то около 25 тысяч долларов. На марки это…. Нужно умерить свои аппетиты! Иначе скоро снова окажешься прислугой у какой-нибудь экономной фрау Браун, умеющей копить, а не транжирить денежки.

        Проведя осень на севере в Италии, с первыми затяжными дождями она покинула эту страну и улетела в Вену.
        - Довольно крупный город, там есть, где затеряться. И там любят музыку. Там на ней все поголовно помешаны. - Аня  даже и не подозревала, насколько была права.- Город, стоящий на самой большой реке в Европе, на прославленном голубом Дунае. Реки, озера, пруды, водопады манили её. Наверное, потому что она  выросла на Чистых прудах. Любила их в любое время года. Она обязательно снимет небольшую квартирку с видом на реку, и будет просыпаться, видя отражение бликов солнца от речной воды на своем потолке.
        И ещё. Её тело соскучилось по теплу чужого тела. Её тело желало ласки и нежных прикосновений.               
        У неё было несколько мужчин этой осенью – горячий красивый итальянец, владелец и единственный официант в своей пиццерии, но он быстро уставал от горячих ласк, и от его волос пахло кухней. Знойный испанец из Буэнос-Айреса, Аргентина. Он много и пылко говорил что-то по- испански, наверное, восхищался Аниной красотой, но в постели пролился, едва прикоснувшись к девушке. Аня великодушно предоставила ему еще одну возможность – но результат не был улучшен. И она дала ему отставку – несмотря на то, что он был весьма богатый скотопромышленник и звал замуж. Но Серебряная страна, лежащая за океаном по ту сторону экватора, и столь легковозбудимый и дико ревнивый испанец не привлекли её.  Познакомилась с зеленоглазым финном – в Союзе их называли в насмешку «финиками» и «горячими эстонскими парнями» за северную медлительность, и он, единственный, из трех, допущенных к её телу, доставил Ане подлинное наслаждение, неожиданной ласковостью и своей неутомимостью в сексе. Но он был женат! И был отвергнут, хотя очаруй она его, и он мог бы ей помочь бывать в России – он был бизнесмен - торговал бумагой, обеспечивая ею книгоиздательскую промышленность СССР. В частности Московское издательство – «Искусство». Но уводить отца от троих детей Аня не стала. Она вовремя вспомнила чудную китайскую поговорку; у китайцев все поговорки тонки и мудры, как она заметила; - «Счастье – это когда исполняются ваши желания. И счастье, когда у вас возникают только правильные желания».
        Аня, по-прежнему любила Сандро, но любила уже бестелесно, любила свои воспоминания о тех счастливых годах, что они провели вместе – вместе росли, бегали на каток, первый поцелуй, и та незабываемая ночь на его даче, когда они узнали физическую сторону любви, и тайны тел друг друга. Эта любовь была чиста, как были чисты их  юные тела и души. Но вечно печалится о призраке невозможно – во всяком случае, для Ани. Она слишком любила жизнь – её игру, её безудержное роскошество.  Под роскошью она понимала не только предметы или изысканные яства, но в первую очередь природу – растения, животных, птиц, все чувственное  телесное изобилие, что пело, смеялось, дышало; она страстно любила книги и живопись, и музыку. И танцы.
        Думала ли она о Алексе? Конечно, думала. Из всех встреченных ею в этом новом для неё мире европейских мужчин он был самый привлекательный. Чем-то он зацепил её сердечко. Впервые за эти три года её тянуло к мужчине не только ради секса, она чувствовала в нем редкое качество, практически исчезнувшее у  сверхэгоистичных мужчин Старого и Нового света – ранимую, незащищенную броней себялюбия, душу. Она вспоминала его нежность, его тонкость, его почти что влюбленные глаза.
        Но он уехал! Предрассудки его круга оказались сильнее самого сильного влечения. А может, и не было ничего, и его влюбленность Аня нафантазировала, ибо с детства была неисправимой фантазёркой. Воспоминания об Алексе, и трёх днях, проведенных ими на озере оставили грустные, но легкие и светлые воспоминания. Просто она узнала, что не все мужчины тут самонадеянны, эгоистичны, тупы. И в следствии этого – одиноки. Но им это нравится. Да и деньги, давшие ей свободу от унизительного и изнурительного труда, тоже пришли через него.
        И все же вспоминая Алекса, она испытывала горечь.

        Вена оказалась  очень красива и уютна – самый зеленый город в Европе, хоть, на Анин вкус,  и несколько скучна, чем разительно отличалась от Амстердама, где ночная жизнь била фонтаном и улица красных фонарей могла удовлетворить любые пороки и прихоти клиентов ночи.  «Да, - так и подумала Аня, - клиентов ночи, фаворитов Луны». В городе ухоженных парков, красивых домов и знаменитой реки, вдохновившей на великую музыку Йогана Штрауса, ночной жизни почти не наблюдалось.
       Но Ане это было всё равно – в ней не было тех пороков, которые требовали удовлетворения ночью. А легкую скуку, витавшую в воздухе; под невесомый трехградусный морозец все кутались в куртки и пальто и спешили по домам, к неизменным телевизорам, или каминам, у кого они были; разгоняли кто грогом, кто глинтвейном. Вена сверкала и переливалась, как  украшенная мерцающими гирляндами, золотым «дождём», разноцветными блестящими шарами и стеклянными шишками, колокольчиками и звездами новогодняя ёлка из Аниного детства – близилось  католическое Рождество. Уютно пахло кофе и выпечкой из маленьких семейных кафе. Да, это был город для тихой и приятной жизни. Совсем, совсем не русской…
        - А когда мне захочется приключений, я полечу… – Аня задумалась. -  Не знаю еще куда!
        Небольшую квартирку она нашла быстро. Маклер предложил на выбор несколько вариантов – один дороже другого. И с тайной гордостью за себя, Аня поняла почему. Она была одета, как обеспеченная дама. Она, черт возьми, производила впечатление!
        Но большие, роскошные апартаменты ей не годились. Во-первых – таких денег она не планировала платить за временное жилье, во-вторых – она собиралась работать, открыть школу латиноамериканских танцев, а деньги – стартовый капитал быстро таяли, из-за неудержимого Аниного транжирства.
       - Пора поджать хвост и экономить, - сказала себе Аня, и приобрела ещё одни туфли из черной мягкой замши, в испанском стиле – закругленный мысок, изящный, но устойчивый каблучок. И облегающее платье из алого трикотажа с шелковым отливом и бахромой по подолу, украшенной бисером.
        - Это костюм учительницы танцев и мне просто необходим. – Оправдала эту трату Аня, придирчиво разглядывая себя в зеркале. В нём отразилась высокая брюнетка с гордой осанкой и стройными ногами. – Почти испанка, - удовлетворенно сказала она, и приободряющее добавила. – Всё будет хорошо!
        Если бы Аня присмотрелась повнимательнее к этому платью, то увидела бы, что если убрать бахрому и бисер, немного укоротить платье, то оно окажется близнецом тому платью, которое Аня выбросила в мусорный ящик,  после дневного визита в дорогой ресторан. Тем самым, в котором она чувствовала себя плебейкой, крикливым попугаем среди высокомерных белых лебедей.      
        Она запретила себе подходить к витринам магазинов – слишком большому соблазну в канун Рождества. Да и одежды у нее уже было предостаточно!    
        Наконец она нашла и жилье. Квартира выходила окнами на небольшой ухоженный парк – на набережной эта же квартира стоила бы в три раза дороже. Это было то, что надо - квартира-студия, с огромной, буквально королевских размеров кроватью.
        - В такой кровати грешно находится одной, - с легкой грустью подумала Аня. – На этом ложе вполне могли принц Рудольф и Мария Вечера предаваться своей неистовой,  запретной, бессмертной любви. Которая, вызывала дикое  раздражение его отца-императора, и всего блистательного двора. Почему? Потому что – мезальянс. Будущий император и девушка ослепительной красоты, но из захудалого рода - разве они пара? Хотя это Катрин Денёв, игравшая Марию, была ослепительна. Какой внешности на самом деле была Мария Вечера, Аня не знала. Но то что она была прелестна, не подлежит сомнениям!
        Нужно будет съездить в Майерлинг и своими глазами увидеть место, где принц Рудольф застрелил свою нежную возлюбленную и убил самого себя. – Сердце Ани дрогнуло, она вновь увидела черные глаза, полные муки, глаза Омара Шерифа, который играл принца Рудольфа в фильме «Майерлинг», и только что застрелившего безмятежно спящую возлюбленную. Роль Марии Вечеры исполняла неописуемой прелести актриса. Вряд ли сама возлюбленная принца была так прекрасна. Аня дала себе слово посетить весной Майерлинг. Не так уж много на земле мест, где молодой мужчина расстался с жизнью не ради славы или в битве, а из-за любви к женщине. Женщине? Она умерла в 15 лет! Педофилом был любезный Рудольф.
        Да, эта кровать могла вполне быть прибежищем их незаконной, но великой любви. Любви к Сандро. Она создана не для спокойного бюргерского секса. И покрыта была большим куском  синего шелка, с затканными по нему павлинами и голубыми хризантемами.  На свежеотлакированном паркете, лежал мягкий, похожий на золотое руно,  коврик из расчесанной овчины. Несколько растений в кадках стояли возле французских дверей-окон,  выходящих на заснеженный микроскопический  балкончик.
        Музыкальный центр – и множество пластинок. Джаз, со вкусом подобранная классика и полное собрание фетишей нашего времени – Пинк Флойд, Битлы, Роллинги. И т.д. И т.д.  Аня вспомнила свою раннюю  юность, тот день, когда Сандро предложил ей и её верным мушкетерам послушать у него магнитофон – новые записи Битлов. Нет, это были Роллинги! Неужели это было когда-то? Неужели это было со мной?
      Кухня – маленький закуток с мойкой, плиткой в два глазка, полочка для продуктов. Под плиткой разместился малюсенький холодильник. Ну и что? В этой квартире вряд ли будут устраивать пиры.
      Далее она осмотрела туалет – душ, безукоризненно-чистый  унитаз, кафель - расположенные в шахматном порядке белые и бирюзовые плитки. Конечно, Аня была разочарована отсутствием хотя бы сидячей ванной, она любит поваляться в теплой водичке, среди пышных, пахнущих хвоей гор пены, но здесь, в богатой Европе это дорогое удовольствие. Так что удовлетворимся душем.  Моя нищая Россия, у тебя в каждой  задрипанной хрущевке, имеется ванна с неограниченным количеством горячей воды. Её не просто много, её навалом! И почти что бесплатно. Вот так-то, господа-буржуины!
        Но с другой стороны здесь полное изобилие – не нужно стоять в длинных очередях, чтобы отхватить кусок импортного мыла или французские духи.  Магазины демонстрируют сверхъестественное количество  шампуней, гелей для душа, с запахами, способными удовлетворить самый изысканный вкус. О туалетной бумаге, которую  даже в относительно неплохо обеспечиваемой товарами  столице СССР, не сыскать днем с огнем, я уже молчу. Здесь она представлена на любой вкус – мягонькая, беленькая, розовенькая, голубая и желтая. Есть даже с узорами и тиснением. Очень уважают бюргеры свой зад!
        Потом, с тем же агентом, несколько дней Аня осматривала нежилые помещения, годящиеся для школы танцев. И всё не находила подходящего варианта – либо слишком дорого, либо слишком далеко от её дома. Тогда, отказавшись от услуг маклера, она самостоятельно стала прочесывать район, где она хотела бы арендовать зал для танцев.

        Пришло и прошло Рождество – её никто не поздравил, ей не подарили ни единого цветочка, ни одной малюсенькой шоколадки. Но она сама не сдержала своего слова о строжайшей экономии и в маленьком дорогом магазинчике, торгующем посудой, стеклом и хрусталем, выбрала вазу из тончайшего богемского стекла, похожую на античную амфору, со строгим золотым ободком  и дивной росписью золотыми линиями  цветов и листьев. Она сама себе подарила букеты, льющих холодный зимний аромат, фиолетовых и белых фрезий, желтых махровых нарциссов. И память детства - алые цикламены и полупрозрачные зеленые веточки комнатного растения, именуемого -  «Венерины волосы». Украсив свое жилище живыми цветами, она слушала музыку и мечтала: Анна ясно видела свою будущую школу – зал не слишком большой - метров тридцати-сорока, зеркальная стена, и откуда-то в воображении появились несколько  мраморных, на изящных кованых  ножках, столиков у окна, и бар с напитками. Ничего крепкого! Капля шоколадно-сливочного ликера, фужер шампанского. Прекрасная, чувственная музыка  - томительное танго, страстный посидобль, веселая румба, зажигательная самба. Ча-ча-ча!!!!!!
        Да, это должно быть место, где могут отдохнуть усталые люди, выпить кофе, расслабится, захотеть научиться танцевать.
        Но как их убедить учиться танцевать?
        Неожиданное озарение – пусть это будет  «Кабаре». Как в том фильме с Лайзой Минелли.
        Несколько вечеров, зажигая свечи, наслаждаясь великой музыкой, время замерло - шли рождественские каникулы, и приближался Новый год, она мечтала о своей школе танцев. И вымечтала её.

        В окне небольшого кафе; она просто гуляла, любуясь городом, стараясь почувствовать его ритм, его дыхание, биение его сердца; Аня увидела табличку – «продаётся». Она поднялась по ступенькам и вошла в зал. Полтора десятка столиков, витрина с пирожными, кофейный автомат. И на всем читались следы увядания - старенькие скатерти, стулья – бессмертный «тонет» с гнутыми спинками, требующие как минимум, новой окраски. Но, главное, какой-то неуют в обычно уютных венских кафе, насколько она смогла уже почувствовать. Словно, хозяева этого заведения разлюбили друг друга и потеряли интерес к своему делу.
        Аня подошла к стойке. Подождала немного, но никто не спешил её обслуживать. Постояв у бара, окинув внимательным взглядом зал метров тридцати пяти, и оценила.
        - То, что надо! - Но с грустью подумала, что денег на покупку этого заведения все равно у неё не хватит, растранжирила она денежки на вещи, без которых вполне могла обойтись.  Второго такого бриллианта – «Фиалки вечности» ей никто не преподнесет.
        Вспомнив бриллиант, она неожиданно подумала, что, ведь не мог такой матерый волк разведки, как Таубкин Геннадий Львович, не обследовать её ожерелье и это, усыпанное сверкающим водопадом камней, сердечко. Сердечко, что хранило свою тайну и открыло её Анне внезапно.
        - Знал, он знал про бриллиант! – Кусая губы, тихо проговорила она. – И оставил его мне. А я, я его… убила?
        При воспоминании о той страшной ночи на даче, в заснеженном лесу на Рижском взморье, Аня почувствовала, как вспотели её ладони.
         - Трагедия, там произошла – трагедия. -  Твердо сказала она себе. - И я ни в чем не виновата! Я – свободный человек, а они лишили меня свободы. Моя воля для меня закон – а они лишили меня воли! Заставили заниматься тем, чем я не хотела заниматься. И еще он хотел взять мое тело – против моего желания!  Только потому, что он, видите ли, его возжелал.
        Воспоминания о самом тяжелом часе в своей жизни терзали её – когда она легкомысленно, из-за непростительной, дурной гордыни покинула Сандро, который, кстати, имел право разобраться во всем – на фото, как ни крути была  изображена она сама,  вернее чужая девушка - невероятно, мистически похожая на неё, но она выскочила на проезжую часть и попала под автомобиль. И  все дальнейшие события, вытекавшие из того идиотского поступка, встали перед её глазами и испортили окончательно настроение. С тяжелой душой она  повернулась, хотела, было покинуть кафе, как из-за двери вышел высокий седовласый старик с пронзительными карими глазами и орлиным клювом.
        - Что вам угодно, фройлен?
        - Мне угодно черный кофе без сахара, но с лимоном. И капельку коньяку отдельно в рюмке. – Немного раздраженно бросила Аня.
        Старик стал варить кофе не в автомате, где он получается каким-то бездушным, а в раскаленном песке - по всем кофеварочным правилам. Но кофе пришлось дожидаться гораздо дольше. Обрадовавшись посетительнице, старик снял с полки шкатулку с зернами кофе, наполнил ими старинную медную мельницу; Аня с удивлением обнаружила на ней грузинскую чеканку; и смолов, высыпал порошок в медную джезву. Старик  поставил её в песок, а когда поднялась желтая пенка, а по помещению разлился восхитительный аромат, вылил кофе в чашку и поставил перед Аней блюдце с тонко нарезанным лимоном. И наперсток с коньяком.
        - Кофе отличный, - сказала девушка, сделав глоток и посмаковав напиток. И тут её настигла ностальгия - такой кофе она пила только в Батуми, в домашней кофейне Мананы, которая потом ловко гадала на кофейной гуще. И стоила чашка кофе у неё вместе с гаданием сорок копеек. Неужели это было когда-то?
        На её искреннее восхищение чудесно приготовленным напитком, старик ответил удовлетворенной улыбкой. И поинтересовался.
        - Вы не немка? Вы хорошо говорите по-немецки, но чувствуется какой-то легкий акцент.
        - Нет, я не немка и не австриячка. – Аня сделала ещё несколько глотков, всем своим телом испытывая наслаждение. Кофе был как у Мананы, один к одному. И с улыбкой сказала. – Я – русская, и ищу помещение под школу танцев.
        Старик протирал в это время чашку полотенцем, но услышав это признание замер, и тонкая фарфоровая чашечка вылетела из его рук и разбилась о покрытый плитами пол.
        - Русская? Русская? – Он вышел из-за стойки и присел рядом с Аней на стул. - А в Грузии вы когда-нибудь бывали?
        - Я была в Батуми и в Боржомском ущелье.
        - Давно, давно ты там была? – закричал гортанным голосом по-русски старик.
        - Пять лет назад.
        - Совсем недавно. – Произнес старик с мукой в голосе. - А я последний раз видел свою родину в сорок втором. Воевал и попал в плен. – Он вздохнул. – Ужасы рассказывают, что делал Сталин со своими военнопленными. Правда, что он сказал, что у «Меня нэт военноплэнных! У меня есть прэдатели!»
        - Да, вы правы, именно так он и сказал. И очень многие, кто прошел ужасы немецких концлагерей, испытали затем и ужасы советских.
        Этими словами Аня словно сняла с души старика тяжкий груз.
        - Вахтанг, меня Вахтанг зовут. 
        - А меня – Анна. – Старик понравился девушке, и она попросила его сварить еще одну чашку чудного кофе и поощрила его словами. -  Такой кофе я пила только в доме искусницы Мананы, в её  саду, украшенным плетистыми розами, под цветущей камелией, среди ароматических трав – кинзы, тархуна, мелиссы, базилика и лаванды. – Она вдруг подумала, что впервые с момента приезда в Вену произнесла такую длинную, а главное - чувственную фразу.
        Старик с загоревшимися глазами, спросил. - А пробовала ли, любит ли она грузинское вино?
        - «На пир в ауле, отцы нам дали,
           Напареули и Цинандали…» - быстро и с выражением процитировала Аня залетевшие в память неизвестно откуда вирши.
        - Стихи? Грузинского поэта?
        - Я не знаю, чьи это стихи, неожиданно вспомнились.
        - И к месту. – Удовлетворенно произнес старик. - У меня припрятаны несколько бутылок. Думал, что устрою пир на весь мир, когда женится мой единственный внук. А он вместе с отцом  уехал в США, невестка увезла туда малыша – ему было всего три годика. Мало было ей здесь денег, да и свою свекровь – мою ненаглядную Лоту она не жаловала. А в свой шестнадцатый день рождения мальчик погиб. Отец подарил ему автомобиль, и он на нем разбился, впервые сев за руль. Грузовик вылетел внезапно… Умерла и Лота. И теперь я совершенно одинок. Вот и продаю своё кафе. – Старик смахнул слезу.
        - И сколько вы хотите?
        Старик назвал сумму - не слишком большую, и кафе этого стоило, но и она была для Ани неподъемна.
        - Это очень не дорого, - сказал Вахтанг.
        - Я понимаю. Но мне не нужно кафе, я хочу открыть школу латиноамериканских танцев.
        - Ты – плясунья? – Изумленно спросил старик.
        - Я люблю танцевать! 
        - Когда-то мы с Лотой тоже любили танцевать. Лота – моя жена, она покинула меня год назад – сердечный приступ и нет ещё довольно крепкой, цветущей женщины, - забыв, что только что говорил про кончину жены, снова произнес старик, но предаваться меланхолии не стал. - Ах, я старый, - Вахтанг вскочил, – я же обещал угостить вас домашним вином, а не той кислятиной, что они именуют гордым именем – Вино! Солнца ему здесь не хватает, того солнца, что щедро светит в моей родной Алазанской долине.
        Он исчез и через две минуты вернулся с бутылкой вина, покрытой старой пылью, с самодельной, написанной от руки этикеткой.
        - Это вино я хотел выпить на свадьбе внука, но Всевышний не послал мне такого счастья. – С горечью произнес старик. -  Так выпьем его сейчас, вместе с тобой, дорогая. – И убежденно добавил. - Самым великим счастьем на земле – русской женщиной!
        Он открыл бутылку, и запахло цветущими садами Грузии. Налив в тонкий стеклянный бокал вино, он попросил Аню немного согреть его в ладонях, чтобы ощутить тот самый великолепный аромат напитка, и его изысканный вкус.
        - За что мы выпьем? – Задумчиво спросила себя Аня. И с улыбкой ответила.  – За тебя, Вахтанг. За то, чтобы ты вновь увидел свою Родину.
        - Спасибо! Спасибо, милая девушка. – Старик был растроган до слез. Аня почувствовала, что еще мгновение, и он подарит ей свое кафе.
        - Вахтанг, я хочу сделать тебе предложение. – Начала Аня, сделав несколько глотков божественного напитка. - Послушай меня, не перебивай  и обдумай их. И прими верное решение. Таких денег, как ты просишь, у меня нет, но я могу арендовать у тебя это заведение. Если убрать несколько столиков, зал вполне подходит для танцев. Небольшие преобразования – ремонт, освежить мебель…
        - Столики у меня мраморные, - хвастливо вставил Вахтанг.
        - Неужели? – Аня подняла скатерть. – Действительно!  Зачем ты спрятал такую красоту под эти старенькие скатерти?
         - Лоте казалось, что так уютнее.
        - Может быть, она была и права, – дипломатично сказала Аня, - но права для семейного уютного кафе, а школа танцев требует  много зеркал, металла, блеска.
        - Анечка, давайте спустимся в подвал, где я храню вина. – Засмущавшись от того, что эта девушка так ему сильно понравилась, вдохнула немногими словами надежду на дальнейшую жизнь, а не на скучное доживание, Вахтанг проникновенно сказал. -  У меня тоже была мечта – открыть шашлычную и чудный винный погреб. И для этого имеются все возможности. Этот дом -  постройки семнадцатого века, здесь сохранился и винный подвал и несколько кладовых.
        Аня поняла, что победила – глаза старика загорелись от предвкушения новой жизни. И ей был нужен друг – человек, ставший родным чужому ей пока городу.
        Оглядев каменные своды, Аня пришла к выводу, что Вахтанг прав – это помещение легко переделать под грузинский винный подвальчик. Можно и шашлычную сделать – нужна только вытяжка. А уж украсить его чеканкой из жизни аргонавтов – неукротимая творческая энергия током побежала по жилам девушки, и она принялась фантазировать, какие красивые  картины из металла покроют его стены.  Вахтанг обязательно примет её предложение - они создадут новый вид ресторана – где можно слегка выпить, попробовать вкуснейший шашлык, повеселиться от души. Потанцевать.
        Да, только так! Днем – школа танцев, часов до семи, а потом – ресторанчик…
        - Вахтанг, всё оказалось даже лучше, чем я думала. – Заметила с улыбкой Аня. И она изложила ему свои идеи. По мере того, как расписывала Аня будущие прелести кабачка, их популярность и постоянно растущие доходы, на щеках старика расцветал румянец удовольствия, темные глаза стали блестеть, словно он выпил бутылку легкого, пахнущего миндалем молодого вина.
        - Но для того, чтобы создать такое заведение, нужны деньги, инвестиции, - вздохнул Вахтанг, - а у меня после смерти Лоты дела шли все хуже и хуже…
        - Ни слова больше, деньги на ремонт, и кое-какое оборудование  у меня имеются. – Воскликнула Аня, почувствовав, как холодок предчувствия удачи пробежал по её спине. – Только этот город мне не знаком и правила оформления документов тоже. Наверное, этот процесс затянется? Бюрократы везде одинаковы?
        - Ты очень умна, милая девочка, - лукаво улыбнулся старик, - но здесь не права! Я ветеран войны! Я – партизан, освобождавший Италию от сторонников Дуче.
        - Герой? Партизан? – удивилась Аня. Она подумала, что оказавшись в плену, старик чем-то себя скомпрометировал и, боясь справедливого возмездия, не вернулся на родину. Что дело не в одном лишь Великом и Ужасном Сталине.
        - Да, я был в концлагере. Но мои ангелы хранили меня! Надо сказать, и лагерь был – пародия на лагерь, не Беркенау, слава Создателю. И я сумел сбежать оттуда с несколькими товарищами. Мы организовали интернациональный партизанский отряд. Там я встретил Лоту – она два года просидела в подвале вот этого дома – кормил её старший брат, вступивший в нацистскую партию, чтобы сохранить за собой этот дом, он полностью занимал весь второй этаж, а третий сдавал в наем. – Старик вздохнул. - Вся вина семнадцатилетней девушки состояла в том, что она была внучкой еврейской бабушки, которая почила ещё до Первой мировой.
        - Брат- нацист, не взирая на еврейские корни? – удивилась Аня.
        - В его крови не текла кровь сыновей и дочерей Израиля. У отца Лоты была первая жена –  незамутненной арийской крови.
        - Понятно!
        - Что понятно? – Закричал вдруг старик. – Этого  брата разорвали на части  советские солдаты. Эсесовец, значит - бесчеловечное чудовище.
        - Вахтанг, не сердись, сейчас не место этим воспоминаниям. - умиротворяющее сказала Аня, но мысленно добавила: -  «Святой эсесовец, это что-то новенькое в животном мире нашей планеты». -  У нас еще будет время для бесед. А сейчас, если мы партнеры… Мы – партнеры? – жестко спросила она.
        - Да.- Твердо ответил, решившись на авантюру, Вахтанг. - Ты вкладываешь деньги в ремонт, переоборудование кафе и подвала, а  я предоставляю помещения и получаю разрешение на этот вид деятельности.
        - А теперь мы должны придумать название. – Увидев, что по смуглому, морщинистому лицу старика пробежала тень, Аня поспешно сказала. – Мы можем оставить и прежнее.
        - «Кафе Лоты»?
        - Да.
        - Не годится это название! – Сказал справедливый старик. – Лоты больше нет, и её имя пусть останется моей памяти. Я не хочу, чтобы наш бизнес омрачался грузом старых символов. Давай назовем ресторанчик…
        Аня не дала старику произнести какую-нибудь сентиментальную чушь и быстро сказала. – «Золотое руно». Нравится?
        - «Золотое руно»? – в голосе Вахтанга послышалось сомнение. – Но тут мало кто знает, кто такие аргонавты и что такое золотое руно.
        - Вот они и узнают. – Легко сказала Аня, и тут же деловито поинтересовалась. - Есть в этом городе хорошие чеканщики?
        - Таких, как в моей Грузии нет! –  гордо произнес Вахтанг.
        - А я и не говорю о великолепных грузинских мастерах, я говорю о приемлемых ремесленниках.
        - Найду!
        - Нужно будет в торце стены повесить огромную, сшитую из нескольких белоснежных овечьих шкур, и натянутую на раму картину. И осветить её скрытыми в подиуме оранжевыми лампочками.
        - Почему оранжевыми? – удивился старик. – Не проще ли повесить просто выкрашенную в золотистый цвет овчину?
        - Она будет казаться грязноватой. Увы, таков закон живописи и светотени. – Аня взглянула на часики и сказала. – Мне пора. Вот мой адрес и телефон. Я сейчас отправляюсь на биржу труда и найму рабочих, чтобы сразу же начали ремонт. Мы деловые люди и не можем терять время.
        - А ты хитрая девушка, опередила меня,– улыбнулся Вахтанг, - я хотел назвать наш ресторан – «Алазанская долина».
               
        Аня не шла к себе в квартиру – летела. Она вымечтала это кафе – тихая улица, неподалеку от шумных, центральных, полных туристами. Компаньон, о котором можно было только благодарить небеса. Не жадный, что значит не жадный?, щедрый старик-грузин, не впитавший за все время пребывание тут повсеместную мелочную экономность. Достаточно ещё крепкий и бодрый, как бы, кстати, не начал домогаться любви. – Аня не предусмотрела такой возможности. - А даже если и попробует, тактично его отошьем. Идеального ничего не бывает в этой жизни,  как нибудь отобьемся, не обижая гордого грузина.  Ценно, что Вахтанг одинок, а это значит, никто не будет вмешиваться в её дела. Потому как любая женщина, сколько бы ей не было лет, непременно устроит соперничество.

        Постепенно ресторан «Золотое руно» стал наполняться людьми. Шашлыки Вахтанга, его мастерство в изготовлении деликатеса – экзотического для города блюда, великолепное вино, подававшееся в его подвальчике; его он сам лично ездил выбирать, и, пробуя, придирался ко всему - вкусу, букету, рубашке, наконец, и заполнил подвал самыми  лучшими; сделали ресторанчик весьма популярным местечком.
        - Разве это вино? – кокетничал он, смакуя напитки, но Аня видела, что старик доволен.
        Сумасшедше-соблазнительные запахи жарящегося на углях мяса влекли туристов – Вена весной наполнилась людьми, которые, гуляя по городу и любуясь его красотами, с радостью бросались посидеть и отдохнуть в маленьких кафе, но скоро пресыщались венскими сосисками, венскими пирожными и венским кофе.
          
        Но в школе танцев дела шли неважно. Аня дала объявление в газету, что ищет партнера - профессионального танцовщика
латиноамериканских танцев. Пришло около тридцати мужчин, Ане не понравился ни кто. Профессионала среди них не было! Лезли какие-то помятые неудачники, мало кто из них знал даже основы танца. Аня отвергла всех! И стала уже сомневаться, стоит ли открывать школу. Может быть, ограничится банальным кафе, и в качестве экзотики – грузинским рестораном? Тем более что они отнимали все её время – на первых порах приходилась быть и хозяйкой, и  официанткой, и многим другим.  Но, наконец, штат был набран –  Вахтанг стал - шеф-поваром и сомелье. Шашлыки, кебабы, лобио, капуста по-гурийски – составили славу нового уютного кабачка. А молодая грузинка, так решили завсегдатаи, увидев рядом с Вахтангом темноволосую девушку, её красота, как магнитом манила мужчин. Кухня, вино, и экзотическая музыка, и веселая, радушная атмосфера, умеренные цены при высочайшем качестве блюд и обслуживания - всё дарило успех и процветание новому предприятию.
        Но Аня не была удовлетворена! Конечно, она была рада, что сбылась мечта Вахтанга, но это была чужая мечта! Она снова и снова давала объявления в газеты, но забраковывала всех приходящих мужчин – кто-то был техничен, но бездушен, кто-то пришел с партнершей, но большинство не умели танцевать – дилетантское топтание под звуки танго ни в счет!
        Однажды, среди претендентов мелькнула девушка. Аня удивленно поговорила с ней – та, нисколько не смущаясь, сообщила, что она бывшая фигуристка, из-за травмы была вынуждена покинуть высокий  спорт. Но она восхищалась Родниной и Зайцевым и разучила их коронный номер – бессмертное танго.
         - Я буду танцевать за мужчину - в смокинге, брюках и с цилиндром. – Сообщила девушка. – Я физически очень сильная. 
        После пробы, Аня стала подозревать, что девушка покинула большой спорт уже довольно давно, и зарабатывала себе на жизнь стриптизом. Но Аня осталась довольна – та превосходно танцевала – чувство ритма и грация её не имели изъянов. Аня решила взять девушку на испытательный срок. И подумала, что так даже лучше – две женщины – это пикантно, это будоражит порочное воображение.
        Девушку звали Анна.
        - Мы сделаем красивый дуэт – «Анна и Аннет»!  Получилось в рифму, - со смехом сказала Аня.

        Она по утрам больше не открывала кафе, и они репетировали неделю. Помогали друг другу: конечно, тело Ани  не забыло ни одного па, но танцовщицы, как и балерины должны тренироваться  по несколько часов  у станка каждый день. Аннет тоже не слишком хорошо исполняла латиноамериканские танцы, но выручил видеомагнитофон с учебными курсами, а так же художественные фильмы. Анна и Аннет с поразительной скоростью обретали мастерство, более того, в Аннет, которая танцевала за мужчину, стала проявляться подлинная страсть к латинским танцам.
        - Вот, что значит – профессионал, - с удовлетворением, что танцуют все лучше и лучше, и скоро смогут давать сами уроки, подумала Аня.
       Но было в Аннет что-то такое, что тревожило Анну. Она сама не понимала – что? Резкие перепады настроения – то она весела, беззаботна, полна энтузиазма, смешлива. То становится мрачной, чуть ли даже не больной загадочной болезнью. Но она была жестким профессионалом, она многому научила Анну. Она же предложила для выступления потрясающие прически – на головах золотые косы, закрученные возле ушей в виде бараньих рогов.
        -Это мы – золотое руно! Представь, как эффектно мы будем выглядеть? На нас сбежится посмотреть половина Вены. А вторая половина, дамская, будет кусать локти от зависти к нашей красоте и выдумке. – Сказала слишком умная Аннет, чем кстати чуточку встревожила Аню.
        Через три дня состоялся дебют. Аня в белом, облегающим её фигуру, как вторая кожа, расшитом золотистым стеклярусом платье - на него она потратила все деньги, что заработала самостоятельно, обслуживая кафе.  Аннет в черном смокинге. Их выступление произвело сильное впечатление, и в конце программы Аня объявила о наборе в свою школу танцев.

        Кафе Алекс нашел довольно быстро. Человек, позвонивший ему по объявлению, рассказал, что видел эту девушку и знает, где она сейчас находится. Встретились в Центральном парке – высокий, чем-то неуловимо похожий на Гитлера, мужчина ждал его на лавочке. Он предъявил Алексу необыкновенный снимок – две женщины, одна в белом платье с бахромой, в парике с золотыми косами,  закрученными в бараньи рога по обеим сторонам лица, другая – повыше, во фраке, и в таком же парике, держали друг друга в объятиях.
        - Она – лесбиянка? - Алекс вздрогнул от нехорошего предчувствия. У женщины в платье было Анино лицо, её глаза, её губы. И эти губы улыбались женщине в мужском костюме. – Не может этого быть. Любое отклонение от нормы он бы почувствовал уже тогда, в машине, когда они вместе ехали по  Германии и Швейцарии, направляясь в Италию.
        - Странный снимок, - обронил Алекс, – очень странный!
        - Дамы танцуют танго, и этот их трюк вызывает самое заинтересованное внимание публики. Но это та самая девушка, что вы разыскиваете?
        - Очень похожа, разве такое лицо забудешь, но меня смущает её прическа… - обронил Алекс.
        - Это не прическа, это – парик.  От природы у дамы волосы, как черный шелк – очень красивые волосы!
        - Сколько вы хотите за этот снимок? – последние слова мужчины, развеяли все сомнения Алекса.
        - Обещанное вознаграждение.
        Алекс вынул бумажник и отсчитал десять крупных купюр.
        Мужчина передал в руки Алекса фотографию и поднялся с намереньем уйти.
        - А адрес? – опешил Алекс.
        - Столько же, адрес стоит столько же. - Негромко произнес мужчина.
        - Интересный вы человек. Вознаграждение было обещано за адрес, а не за фото.
        - Но вы же попросили снимок?
        Вздохнув, что допустил промах, Алекс снова достал бумажник. Купюры быстро перешли из рук в руки.
        - Она, как я понял, совладелица ресторана и кабаре «Золотое руно». И хозяйка школы танцев, кстати, школа пользуется большой популярностью! А вечерами они выступают с Аннет. Их номер имеет бешеный успех. Сами видите, какие это две пикантные штучки – разговоров и сплетен об их сексуальной ориентации хватает многим. Но я знаю, что  Анна – правильная девушка. Чего не скажешь об Аннет. Несчастной Аннет. – добавил он. - Вот адрес.
        - Надеюсь, на этот раз надувательства не будет?
        - Каждый зарабатывает, как может. И такая роскошная женщина стоит гораздо дороже, чем те деньги, что вы заплатили за информацию.
        - А почему вы назвали Аннет – несчастной?
        - Я её отец и знаю что говорю. Кокаин разрушит её молодую жизнь! Это она послала меня к вам. И эти деньги ей нужны на её неизлечимое пристрастие. – С этими словами  мужчина покинул, оставшегося сидеть на скамейке Алекса. К нему подошел детектив, наблюдавший за их встречей по просьбе барона.
        - Все в порядке? Не стоит ли проследить за гражданином?
        - Спасибо, не нужно.
            
        Это верно! Правильно сказал продавец информации, Анна заслуживала только самого хорошего. В отличие от многих легкомысленных  девчонок, глупо бы потративших все внезапно появившиеся деньги на наряды и удовольствия, она с толком отнеслась к ним и сумела с выгодой вложить в дело.
        Её воля и целеустремленность поражали и восхищали – да замечательная будет жена и мать.



        Молодой Барон Александр-Игор де Нортбург  лежал в больнице. Многоопытный врач-травматолог, ослепительно голубоглазая дама неопределенных лет сказала, что в таких катастрофах, в какой побывал он, выживает ноль целых ноль десятых процента – он выжил! Счастливчик, любимец судьбы, сама капризная богиня Фортуна поцеловала его в темечко при рождении.
        - Невероятно! Невероятно! – постоянно восклицала она, обследуя привезенного пациента. - Закрытый перелом левой ноги, сломаны три ребра с одной стороны, а с другой – совсем мелочь - только большая трещина в пятом  ребре. – Говорила она спокойным тоном. - Раздроблен мизинец на правой руке, его мы удалим, но остальные пальцы и руки целы. Сотрясение мозга – покой, покой, и еще раз – покой! А о таких мелочах, как многочисленные гематомы я и не говорю.
        - Я смогу заниматься альпинизмом?
        - Тебе покорятся Гималаи.
        - А сексом? – задал волнующий его более всех вопрос Алекс.
        Когда Алекса увезли в палату, женщина сняла с лица улыбку, и еще раз взглянув на снимок, сказала: - Очень мне не нравится этот перелом, чувствительность в конечностях присутствует, но пролежать в нашей клинике ему, увы, придется до весны и это в лучшем случае.
 
        Лежа в больнице, Алекс долго размышлял. Любовь, вспыхнувшая внезапно и с такой силой, что он страшно испугался, терзала его. И более всего угнетала мысль, что Анна сейчас находится в объятиях другого. Что, возможно, пока он прикован к кровати, она найдет себе любимого мужчину.  Такой красоты женщина, одна остаться не может ни при каких обстоятельствах! Она полюбит смелого, сильного человека. А он, презренный трус, сбежал.
        - Чего ты боялся? – С гневом спросил себя Алекс.
        - Я боялся, что простых и легких отношений с этой девушкой не получится. Для интрижки, для утоления сексуального голода она слишком хороша. А сделать её своей женой – невозможно. Никто из моего окружения не поймет этого брака.
        - Этот страх говорит о твоей незрелости. Ты не умеешь видеть мир, таким, каков он есть на самом деле, как только и надо его видеть. Это твоя жизнь и только тебе решать, как ты её проживешь! Будешь ли ты любить и наслаждаться жизнью с любимым человеком или  ради пристойности, чтобы угодить вкусам и обычаям твоего круга, женишься на нелюбимой, но приемлемой женщине. Тебе решать, останешься ли ты навсегда подростком или станешь сильным мужчиной, который сам выбирает свой путь. А не подчиняется ежедневно и ежеминутно придуманным кем-то правилам.
        Почему ты боишься поступать, как тебе нравится?
        Ты считаешь, что недостоин счастья?
        ПОЧЕМУ?

        Из детства всё идет, из детства. С того страшного открытия, что мать не любит его, и возник этот страх быть нелюбимым и отвергнутым. Да и дальнейший опыт подтвердил – девушка, которую он полюбил, страстно, самозабвенно, предпочла карьеру – сыграв несколько ролей в фильмах, принесших ей небольшую славу, отправилась покорять Голливуд. Но внешность и талант, да, да, талант, Алекс хотел быть объективен, в самой сердцевине грез востребованы не были – подвизалась на мелких ролях, а большей частью мелькала в эпизодах. Стать звездой экрана, ей было не суждено!  И захотела к нему вернуться – слишком, увы, поздно!
        Она уже покинула его мечты.
        У него были уже другие мечты!
        У него есть интересная творческая работа, есть большое, принадлежащее только ему состояние, есть талант, известность, есть амбиции, наконец. А правила, он может установить свои собственные.
        Так думал он. Мечтал. И Анна - черноволосая русская девушка с золотыми кошачьими глазами явилась ему, пришла в его дни и ночи, проникла даже во сны, лишая покоя. Из-за вынужденного безделья и праздности, выздоравливая, он постоянно думал о ней. О том, как она ответит на его любовь.
        Он рисовал фантастической красоты и уюта дома, которые он построит для неё. Алекс пообещал себе, что их дом будет совершенно новый и особенный, не несущий отпечатка присутствия чужих людей.
       Алекс мысленно обставлял эти дома великолепной мебелью, украшал коврами, гобеленами и картинами. Самыми чудесными вещами, которые могут дать деньги. Здесь  разместится большая спальня – панорамные окна в ней будут выходить на жаркий юг, на большой балкон с дивной красоты коваными перилами, увитыми жемчужной россыпью душистого горошка и сапфировыми граммофончиками  ипомеи, на нем он поставит шезлонги и кушетки из ротанга.
     Перед домом он выкопает огромный пруд - почти озеро, засадит его нимфеями лимонного и розового цвета, пустит по нему плавающие фонтаны и поселит в нем несколько пар лебедей. Пусть у прекрасной русской девушки будет свое собственное лебединое озеро! Он огородит в нем место для купальни, перекинет японский мостик там, где поселит восемь алых рыбок, и одну черную, как в японских прудиках. А вдалеке будут видны горы, холмы и виноградники.
        В этом доме он оставит пространство для трёх детских; потому что на меньшее количество детей Алекс не согласен; самых светлых и нарядных комнат дома. И они станут безумно любить своих детей – бесконечно баловать и правильно их воспитывать. Они станут вместе жить, работать и путешествовать. Первого своего ребенка они зачнут в Индии, в божественном штате Гоа. Там, где люди блаженны, просто потому что они живут в таком райском месте. Где все улыбчивы, где все или почти все счастливы.
        О том что в Индии люди умирают от голода Алекс не думал.            
        Весь день они будут купаться в море, целоваться, дурачиться – резвиться, как котята или щенята. И сдерживать свою страсть – потом, когда накал их любви достигнет апогея, они уйдут в свой номер – он не даст ей принять душ – он будет трогать губами и языком её соленую кожу, её восхитительно нежную, гладкую, загорелую кожу. Он, кипя от страсти, изучит своим языком все самые нежные места её тела. Войдет в неё и оставит в ней свое семя. Это произойдет на закате, когда огромное тропическое солнце, алое, как красный апельсин, начнет погружаться в синие волны Индийского океана, а на небосклон высыпят огромные яркие звезды, такие большие и реальные, что кажется, до них можно достать рукой и потрогать каждую.  Снять с неба Млечный путь и повесить любимой на шею, как драгоценное украшение. В эту ночь, они будут самыми счастливыми людьми, нет! молодыми бессмертными богами!!! на этой чудесной Земле.
          ОМ ШРИ РАМА ДЖАЙЯ! РАМА ЖДАЙЯ! ДЖАЙЯ РАМА!

        Алекс очнулся от сладостных грез и воровато огляделся, не подслушал ли кто-нибудь его мысли?  Нет, никого не было в его палате – глубокой ночью затихла дорогая частная клиника, только цветы - молочно-белые розы и тяжелые головки желтых хризантем, смотрели внимательно на него и словно улыбались его мечтам.
         Чтобы отвлечься, нельзя же в самом деле думать о девушке день и ночь, он открыл тоненькую книгу стихов древнего китайского поэта Тао
 Юаньмина.
        Вот кто был абсолютно свободен! Достигнув больших высот в карьере – сделавшись высокопоставленным чиновником при дворе императора, он, вдруг, оставил блестящую, полную достатка и почестей жизнь, покинул двор и вернулся жить в то место, где родился и вырос, где всё ещё каждую весну цвела у ворот старая слива. На прощанье произнеся: «вам меня не обвить, путы выгодных мест и чинов»!
        Вот и разгадка. Чтобы быть счастливым, нужно быть – свободным! Любить и быть любимым.
         Он открыл на произвольно выбранной странице книгу мудреца и великого поэта и прочитал:
               
                «Хризантемы осенней
                нет нежнее и нет прекрасней!
                Я с покрытых росою
                хризантем лепестки собрал

                И пустил их в ту влагу,
                что способна унять печали
                И меня ещё дальше
                увести от мирских забот».
       
        Хорошо мечтается в тиши ночной, но утром началась суета. И далеко увела его от высоких мыслей и чувств. К действительности...

        - Вы же обещали, что я скоро исцелюсь, – проговорил с отчаянием Алекс, -  а теперь сообщаете, что я здесь застрял до весны.
        - Это в лучшем случае, - сказала женщина-врач.
        - Вы обещали мне Гималаи! И я уже хорошо передвигаюсь. Осталась только небольшая боль, но это не смертельно!
        - Господин барон, всё что я говорила тогда – правда.  Вы будете ходить, даже будете лазить по своим любимым горам, но поврежденный позвоночник вам придется лечить серьезно! И имейте ввиду, что если вы сейчас уйдете из клиники, то – малейшая травма и в любой момент вас может сделать вас  неподвижным. Парализовать. Не долечившись, не восстановив полностью все функции позвоночника, вы рискуете.
        - Так серьезно? – внезапно успокоившись, спросил Алекс.
        - Да! Но лечитесь – лекарства, зарядка, массажи, собственная воля к выздоровлению, и вы вернете себе здоровье. Вы – везунчик, потому что с такой травмой позвоночника многие остаются прикованными к инвалидному креслу калеками.
        - А когда я могу покинуть клинику?
        - Всё теперь зависит от вашего желания выздороветь окончательно. Я думаю, это произойдет весной. – Она потрепала молодого мужчину по затылку, - а солгала и преуменьшила опасность для вас только потому, что напугай вас такими перспективами тогда, возможно, сейчас было бы гораздо хуже. Мне, как врачу-травматологу, важно, чтобы пациент верил в свое близкое чудесное исцеление.
        - Вы – мудрая женщина и абсолютно правы.
               
        - Где её теперь искать?  - с тоской думал Алекс, когда наступила весна и он, приложивший бездну усилий и веры в полное выздоровление, стал самостоятельно, без костылей, передвигаться и мог покинуть клинику. – Ты испугался силы своих внезапно вспыхнувших чувств и бросился наутёк, наивно полагая, что сумеешь обхитрить судьбу и убежать от неё. Нет! Этого никому не удавалось.      
        - Я должен её найти! – твердо сказал себе Алекс. – Но где, где я её найду?  И когда? Ты, малодушный, виноват во всём сам - почувствовав, что эта девушка стала занимать слишком много места в твоем сердце, трусливо сбежал. И теперь обречен искать её всегда. Искать среди нескольких миллиардов людей населяющих нашу планету? И, может быть, не найти никогда!
        Найду!
        Я - архитектор в конце концов или нет? И мне считать - не привыкать! Сначала надо решить, где вероятность встречи с ней равна сотой доли процента. – Он стал загибать пальцы. - Откидываем  Юго-восточную Азию, вряд ли она отправится в коммунистический Китай или в нищие Индию, Персию, Иран или Ирак, да и белой женщине там делать нечего – если только украсить собой – двадцать пятой женой гарем какого-нибудь шаха. Но, судя по всему, девушка не рвется в гарем. – Он усмехнулся. - Минус два с лишним миллиарда. Уже легче. В Африку? Невероятно. В Южную Америку? Конечно, нет!  Остаются – Европа, самая вероятная часть суши, Северная Америка, Австралия. Много чего остается! В одной моей Германии пятьдесят миллионов человек проживает.
        Он обязательно найдет её!

        Потому что, лежа в больничной постели, беседуя с опадающими за окнами листьями; осень, пришла полноценная осень, и леса  за окнами клиники покрылись разноцветными листьями, верил он, что девушка слышит его различимый шепот. Он разговаривал с Луной, но не с той, тяжелой, полновесной, летней, золотой, а бледной, полупрозрачной, почти невидимой, далекой небесной собеседницей, меняющей свой облик каждый день и неизменной миллионы лет. В эти осенние ночи он с такой силой влюбился в эту девушку, что, казалось, сердце взорвётся, как фейерверк.
       Затем пришла зима, он сидел на большом балконе клиники, любовался на любимые свои горы и повторял, как молитву. -  Она ждет меня. Я знаю – она ждет меня! - Сердце молилось Всевышнему, чтобы он снова свёл их, потому что он хотел любить и быть любимым.  Потому что только эта девушка, единственная во всем мире, среди миллиардов женских особей, и была ему нужна.
        Скептичный мозг, говорил ему, что это – иллюзия. Опасная иллюзия – любить того, кого себе намечтал. Кого совсем не знаешь. Кто может оказаться просто неспособным ответить на твои чувства такой же великой, самозабвенной любовью. Чье сердце, наконец, может быть уже занято!
        Эти разрушительные мысли он гнал прочь. И всё равно страх из детства – страх быть нелюбимым, часто возвращался к нему. 
       
         Он горько усмехнулся – блестящий аристократ, не обделенный ни талантом, ни удачливостью, завидный жених и просто отличный парень, Александр-Игор де Нортбург в глубине души оставался одиноким мальчиком и отчаянно нуждался в любви!   
        Ребенком он нуждался в материнской любви, но мать всегда была каменно-равнодушна к нему, пряча ради приличия свои холодные чувства под маской любезности. Да, от этой души несло холодом… И еще он  подумал, что мать завидовала ему. Только сейчас пришла в  его голову эта мысль. Ему отец оставил состояние и титул. А не её обожаемому Георгу - плоду греха, ядовитому плоду скоротечной любви немецкой девушки и русского оккупанта. Результат совокупления молодой самки и свирепого самца, доблестного победителя самой совершенной машины убийств - немецкой армии. Победителя тех парней, которым фюрер внушил, что они самые крутые. Вот они удивились, когда их погнали парни, более крутые…
       А тогда, в машине, он назвал русского солдата насильником. Куда там, то, что он узнал о своей матери говорило о другом. Она сама страстно отдалась завоевателю!
        Разгадать сердце женщины невозможно. Наверное, воспоминания о тех денёчках всегда преследовали её. И секс с ревущим зверем бередил её тело и память, воспоминания о свирепом солдате, о его грубых ласках первобытного самца, наполняли её ночи мучительной жаждой. Которую, его отец - утонченный аристократ, увы, не мог утолить. Не потому что был слаб, а потому что эти ласки ей были не нужны.  Она искала не того. Она хотела только подчиниться грубой силе. А он, Максимилиан де Нортбург, наследник и потомок девяти веков баронов, которые сначала были грубы и свирепы, как тот русский зверь с золотыми волосами, что любил девочку на конюшне; Алекс однажды почти еще ребенком увидел у матери фотографию этого солдата и удивился, как тот невероятно красив; но более спокойные века и годы отточили их аристократизм.  Да, мать от природы была похотливой самкой,  и её тело требовало грубого первобытного секса. И всякий аристократизм в постели, утонченные ласки, изысканные касания, презирала. Она предпочитала пить русский шнапс, водку, а не самые лучшие вина Франции. Она предпочитала запах конюшни, запах мужского пота, покрывающего разгоряченное тело молодого конюха. У отца было больное сердце, и этим все сказано. Мать утолять свой голод бегала на конюшню, к сильному, здоровому самцу.
        Ему было всего шесть лет, когда он случайно забрел туда и в пыльном луче,  легшем на охапку сена в деннике лучшей лошади отца – Урази, увидел, что мать, как наездница скачет верхом на Людвиге, их молодом конюхе. Он тогда не понял, чем это занята мать, но почувствовал, что она делает что-то плохое, некрасивое, неприятное отцу и закричал от страха. Его крик подстегнул их. Зарычав от ярости, как звери, содрогнувшись от сильнейшего оргазма, тотчас потрясшего их, они нехотя разлепились.  Мать вскочила и, поправив амазонку, прошла мимо сына, как мимо досадной помехи, запрыгнула на коня и умчалась, не заботясь о плачущем  ребенке, оставив его в опасном месте, где один удар копыта мог лишить его жизни. Казалось, что она даже мечтала, чтобы он исчез. Тогда она и Георг останутся наследниками всего состояния барона.  Потому что барон Максимиллиан и его отпрыск были последними живыми листочками на засыхающем древнем семейном древе.
        Ребенок не рассказал вернувшемуся через несколько дней из поездки во Францию отцу о странной сцене, свидетелем которой он стал случайно. Будучи совсем еще несмышленышем, Алекс все же понял, что этот эпизод больно ранит отца, но тайна похабных похождений матери осталась в глубине его сердца навсегда.
         А когда отец умер, ловко составленное завещание в пользу собственного отпрыска, сделало Алекса богатым, но одновременно и лишившего мать и брата денег, оставившего им незначительную при величине всего состояния сумму. Только на пристойную жизнь, без излишеств, без блеска, без конюшен и штата прислуги – обслуживать их осталась такая мелочь для комфорта, как пара горничных, повар да садовник.
       Мать, выслушав нотариуса, надменно  усмехнулась, подумав, что до совершеннолетия Александра она сможет распоряжаться его состоянием и жить в той роскоши, к которой она привыкла. И отложить украденные у младшего сына денежки на более чем обеспеченную старость.
        Но и тут вышел полный облом! Отец, видевший равнодушие матери к их совместному ребенку, понимавший, что в случае его смерти у мальчика не постесняются вырвать изо рта сладкий пирог, оставил приличную, неприкосновенную для жены, сумму на его содержание и воспитание в дорогих швейцарских пансионах. А основной капитал сын мог получить, только достигнув совершеннолетия. Более того, отец предвидел и был готов к любому повороту судьбы, он подумал, даже о том, что столь лакомый кусок мог перейти к его жене, после смерти её младшего сына, и тут он тоже надежно защитил его, даже уже покинув земную юдоль. В случае смерти Александра-Игора де Нортбурга поместья во Франции и Германии, квартира в Париже, большой дом в Нормандии, деньги и акции, отходили Французскому Красному Кресту.
        Выслушав завещание, мать только холодно кивнула головой. В присутствии нотариуса ни угроз опротестовать завещание, ни слов о том, что милый Максимиллиан был слегка не в себе, когда лишил свою жену и пасынка, которого воспитывал с пеленок, наследства. Ничего такого, что обычно слышит нотариус из уст разочарованных родственников.
        Значит, ему донесли о её похождениях с конюхами и шоферами-дальнобойщиками. Мать, чтобы удовлетворять свои грубые желания, пару раз в году уезжала отдыхать на фешенебельные курорты. Там, переодевшись в джинсы, кроссовки, мужские рубашки, удалив из ушей и с пальцев дорогие украшения, скакала по большим дорогам, находя любовников среди простых шоферюг, которые не знали её и встретить которых  потом, в своей второй жизни – жизни аристократки, жены барона, не было никаких шансов.
        Тайна должна оставаться тайной, в этом её острота и сладость. Сколько перебывало у неё молодых сильных самцов? Неизвестно даже ей, потому что подсчетами она никогда не занималась, просто удовлетворяла свою здоровую молодую плоть. Но всегда они были  высокие, атлетического сложения блондины. Ни одного худощавого черноволосого галла в её коллекции любовников представлено не было!
        Сейчас, когда почти растаяли оставленные мужем деньги, матери с любимым сыночком грозила если не бедность, то большая экономия, она слала приторно-мила с младшим сыном.
        - Но мать, - Алекс усмехнулся, - спохватилась слишком поздно! Ничего, кроме презрения, он больше к родной матушке не испытывал. Конечно, Алекс не позволит ей прозябать в нищете, но и тратить на свои прихоти, к чему она привыкла, огромные суммы тоже. Да, мать теперь была зависима от него! Но и эта запоздалая месть за её нелюбовь к нему - маленькому слабенькому мальчику, в ту пору, когда он так отчаянно в ней нуждался, принесла только горечь.

        Но какого всё же дурака он свалял, бросившись в побег от Анны.  Чего он хотел спасти? Свою пустую свободу?  Всё гораздо проще и грубее - он счел её недостойной барона де Нортбурга! Наследника, видите ли, девяти веков предков! Господина, жена которого никогда не наденет на завтрак красное платье и бриллианты?
        Эрика фон Брюллов не наденет. Она мила, любезна, прекрасно воспитана и холодна, как мраморная статуя Венеры. Или Дианы-охотницы. Когда он объявит ей о разрыве их помолвки, она не заплачет. Бесчувственная немецкая кукла с пустыми фарфоровыми глазами. И Алекс почувствовал отвращение к девушке, с которой он хотел связать жизнь – когда-то её безупречно-белое тело влекло его и отвращало одновременно. И только сейчас он понял почему – в нем не было жизни. В нем не было риска – оно всегда было окружено заботой это тело – его вкусно питали, массировали, наряжали. Но…  Но!  Но Алекс чувствовал, как от этого тела веет неизлечимым эгоизмом и, в сущности, ни её тело, ни сама Эрика не любят его. В сексе она всегда оставалась пассивной, позволяющей себя любить, а душа Эрики была занята модой, приемами, развлечениями. И никогда не страдала. И актриса и аристократка, не были для него притягательны более. Он хотел живую, страстную. Великолепную женщину. Русскую! Анну!
      
        И тут Алекс поймал себя на мысли, что он истинный  сын своей матери. Баронессе не нравились прилизанные скучные аристократы, в которых не билась первобытная сила жизни, и ему тоже не нравились холодные дочери этих аристократов. Барону Александру-Игору Нортбургу нравились экзотические экстремальные женщины.

   
      Едва выйдя на волю из клиники, он бросился искать Анну в Италии, в тех местах, где они расстались так нелепо. Но, обходя гостиницу за гостиницей, пансионат за пансионатом и показывая её фотографию, он везде получал вежливый ответ, что сия синьора здесь не проживала. Огромные суммы были изведены на частных детективов, и все безрезультатно. Наконец, один служащий авиакомпании вспомнил, что видел эту красивую женщину.
        - О, белиссима! – Он восторженно закатил глаза. -  Кажется, она улетала из их аэропорта.
        Куда? Он не знает. Красоток много и он не имеет возможности проследить путь каждой, сеньор. 
        Наконец детективы сообщили, что напали на её след. Она в Вене!  По телевидению демонстрировали её фотографию и задавали  вопрос – «Знаете ли вы эту женщину»? Сулили приличное вознаграждение за любые сведения о ней.
       
        Анна, оставила кучу денег в Милане. Отказаться от такой роскоши, какой зазывали витрины дорогих магазинов, она просто не смогла, и с отчаянием смотрела, как тают её, еще недавно казавшиеся солидными, капиталы. Зато гардероб её был заполнен изысканным бельем, шелковыми пижамками и сорочками, костюмами, блузками, платьями. Она не смогла отказать себе и накупила обуви на любой случай жизни. Аксессуары – три пары перчаток от «Гермес», испытывая священный ужас сколько они стоят!  под свои элегантные сумочки и обувь. Несколько сумочек - одну концертную, её она приобрела за бесценок на блошином рынке у обнищавшей старухи. Сумочка, расшитая  черным бисером, с серебряной монограммой, по извилистой прихоти судьбы монограмма состояла из собственных Аниных инициалов – ANG безумно ей нравилась. Наверное, эта сумочка слышала великого Карузо. Или великого Шаляпина. Сумочку на каждый день - замшевую, похожую на маленький саквояжик,  от Шанель. Плоский, как конверт, дамский дипломат из высококачественной кожи. Посчитав, сколько у неё осталось денег, Аня ужаснулась своему мотовству - на все эти прелести она потратила целое состояние – что-то около 25 тысяч долларов. На марки это…. Нужно умерить свои аппетиты! Иначе скоро снова окажешься прислугой у какой-нибудь экономной фрау Браун, умеющей копить, а не транжирить денежки.

        Проведя осень на севере в Италии, с первыми затяжными дождями она покинула эту страну и улетела в Вену.
        - Довольно крупный город, там есть, где затеряться. И там любят музыку. Там на ней все поголовно помешаны. - Аня  даже и не подозревала, насколько была права.- Город, стоящий на самой большой реке в Европе, на прославленном голубом Дунае. Реки, озера, пруды, водопады манили её. Наверное, потому что она  выросла на Чистых прудах. Любила их в любое время года. Она обязательно снимет небольшую квартирку с видом на реку, и будет просыпаться, видя отражение бликов солнца от речной воды на своем потолке.
        И ещё. Её тело соскучилось по теплу чужого тела. Её тело желало ласки и нежных прикосновений.               
        У неё было несколько мужчин этой осенью – горячий красивый итальянец, владелец и единственный официант в своей пиццерии, но он быстро уставал от горячих ласк, и от его волос пахло кухней. Знойный испанец из Буэнос-Айреса, Аргентина. Он много и пылко говорил что-то по- испански, наверное, восхищался Аниной красотой, но в постели пролился, едва прикоснувшись к девушке. Аня великодушно предоставила ему еще одну возможность – но результат не был улучшен. И она дала ему отставку – несмотря на то, что он был весьма богатый скотопромышленник и звал замуж. Но Серебряная страна, лежащая за океаном по ту сторону экватора, и столь легковозбудимый и дико ревнивый испанец не привлекли её.  Познакомилась с зеленоглазым финном – в Союзе их называли в насмешку «финиками» и «горячими эстонскими парнями» за северную медлительность, и он, единственный, из трех, допущенных к её телу, доставил Ане подлинное наслаждение, неожиданной ласковостью и своей неутомимостью в сексе. Но он был женат! И был отвергнут, хотя очаруй она его, и он мог бы ей помочь бывать в России – он был бизнесмен - торговал бумагой, обеспечивая ею книгоиздательскую промышленность СССР. В частности Московское издательство – «Искусство». Но уводить отца от троих детей Аня не стала. Она вовремя вспомнила чудную китайскую поговорку; у китайцев все поговорки тонки и мудры, как она заметила; - «Счастье – это когда исполняются ваши желания. И счастье, когда у вас возникают только правильные желания».
        Аня, по-прежнему любила Сандро, но любила уже бестелесно, любила свои воспоминания о тех счастливых годах, что они провели вместе – вместе росли, бегали на каток, первый поцелуй, и та незабываемая ночь на его даче, когда они узнали физическую сторону любви, и тайны тел друг друга. Эта любовь была чиста, как были чисты их  юные тела и души. Но вечно печалится о призраке невозможно – во всяком случае, для Ани. Она слишком любила жизнь – её игру, её безудержное роскошество.  Под роскошью она понимала не только предметы или изысканные яства, но в первую очередь природу – растения, животных, птиц, все чувственное  телесное изобилие, что пело, смеялось, дышало; она страстно любила книги и живопись, и музыку. И танцы.
        Думала ли она о Алексе? Конечно, думала. Из всех встреченных ею в этом новом для неё мире европейских мужчин он был самый привлекательный. Чем-то он зацепил её сердечко. Впервые за эти три года её тянуло к мужчине не только ради секса, она чувствовала в нем редкое качество, практически исчезнувшее у  сверхэгоистичных мужчин Старого и Нового света – ранимую, незащищенную броней себялюбия, душу. Она вспоминала его нежность, его тонкость, его почти что влюбленные глаза.
        Но он уехал! Предрассудки его круга оказались сильнее самого сильного влечения. А может, и не было ничего, и его влюбленность Аня нафантазировала, ибо с детства была неисправимой фантазёркой. Воспоминания об Алексе, и трёх днях, проведенных ими на озере оставили грустные, но легкие и светлые воспоминания. Просто она узнала, что не все мужчины тут самонадеянны, эгоистичны, тупы. И в следствии этого – одиноки. Но им это нравится. Да и деньги, давшие ей свободу от унизительного и изнурительного труда, тоже пришли через него.
        И все же вспоминая Алекса, она испытывала горечь.

        Вена оказалась  очень красива и уютна – самый зеленый город в Европе, хоть, на Анин вкус,  и несколько скучна, чем разительно отличалась от Амстердама, где ночная жизнь била фонтаном и улица красных фонарей могла удовлетворить любые пороки и прихоти клиентов ночи.  «Да, - так и подумала Аня, - клиентов ночи, фаворитов Луны». В городе ухоженных парков, красивых домов и знаменитой реки, вдохновившей на великую музыку Йогана Штрауса, ночной жизни почти не наблюдалось.
       Но Ане это было всё равно – в ней не было тех пороков, которые требовали удовлетворения ночью. А легкую скуку, витавшую в воздухе; под невесомый трехградусный морозец все кутались в куртки и пальто и спешили по домам, к неизменным телевизорам, или каминам, у кого они были; разгоняли кто грогом, кто глинтвейном. Вена сверкала и переливалась, как  украшенная мерцающими гирляндами, золотым «дождём», разноцветными блестящими шарами и стеклянными шишками, колокольчиками и звездами новогодняя ёлка из Аниного детства – близилось  католическое Рождество. Уютно пахло кофе и выпечкой из маленьких семейных кафе. Да, это был город для тихой и приятной жизни. Совсем, совсем не русской…
        - А когда мне захочется приключений, я полечу… – Аня задумалась. -  Не знаю еще куда!
        Небольшую квартирку она нашла быстро. Маклер предложил на выбор несколько вариантов – один дороже другого. И с тайной гордостью за себя, Аня поняла почему. Она была одета, как обеспеченная дама. Она, черт возьми, производила впечатление!
        Но большие, роскошные апартаменты ей не годились. Во-первых – таких денег она не планировала платить за временное жилье, во-вторых – она собиралась работать, открыть школу латиноамериканских танцев, а деньги – стартовый капитал быстро таяли, из-за неудержимого Аниного транжирства.
       - Пора поджать хвост и экономить, - сказала себе Аня, и приобрела ещё одни туфли из черной мягкой замши, в испанском стиле – закругленный мысок, изящный, но устойчивый каблучок. И облегающее платье из алого трикотажа с шелковым отливом и бахромой по подолу, украшенной бисером.
        - Это костюм учительницы танцев и мне просто необходим. – Оправдала эту трату Аня, придирчиво разглядывая себя в зеркале. В нём отразилась высокая брюнетка с гордой осанкой и стройными ногами. – Почти испанка, - удовлетворенно сказала она, и приободряющее добавила. – Всё будет хорошо!
        Если бы Аня присмотрелась повнимательнее к этому платью, то увидела бы, что если убрать бахрому и бисер, немного укоротить платье, то оно окажется близнецом тому платью, которое Аня выбросила в мусорный ящик,  после дневного визита в дорогой ресторан. Тем самым, в котором она чувствовала себя плебейкой, крикливым попугаем среди высокомерных белых лебедей.      
        Она запретила себе подходить к витринам магазинов – слишком большому соблазну в канун Рождества. Да и одежды у нее уже было предостаточно!    
        Наконец она нашла и жилье. Квартира выходила окнами на небольшой ухоженный парк – на набережной эта же квартира стоила бы в три раза дороже. Это было то, что надо - квартира-студия, с огромной, буквально королевских размеров кроватью.
        - В такой кровати грешно находится одной, - с легкой грустью подумала Аня. – На этом ложе вполне могли принц Рудольф и Мария Вечера предаваться своей неистовой,  запретной, бессмертной любви. Которая, вызывала дикое  раздражение его отца-императора, и всего блистательного двора. Почему? Потому что – мезальянс. Будущий император и девушка ослепительной красоты, но из захудалого рода - разве они пара? Хотя это Катрин Денёв, игравшая Марию, была ослепительна. Какой внешности на самом деле была Мария Вечера, Аня не знала. Но то что она была прелестна, не подлежит сомнениям!
        Нужно будет съездить в Майерлинг и своими глазами увидеть место, где принц Рудольф застрелил свою нежную возлюбленную и убил самого себя. – Сердце Ани дрогнуло, она вновь увидела черные глаза, полные муки, глаза Омара Шерифа, который играл принца Рудольфа в фильме «Майерлинг», и только что застрелившего безмятежно спящую возлюбленную. Роль Марии Вечеры исполняла неописуемой прелести актриса. Вряд ли сама возлюбленная принца была так прекрасна. Аня дала себе слово посетить весной Майерлинг. Не так уж много на земле мест, где молодой мужчина расстался с жизнью не ради славы или в битве, а из-за любви к женщине. Женщине? Она умерла в 15 лет! Педофилом был любезный Рудольф.
        Да, эта кровать могла вполне быть прибежищем их незаконной, но великой любви. Любви к Сандро. Она создана не для спокойного бюргерского секса. И покрыта была большим куском  синего шелка, с затканными по нему павлинами и голубыми хризантемами.  На свежеотлакированном паркете, лежал мягкий, похожий на золотое руно,  коврик из расчесанной овчины. Несколько растений в кадках стояли возле французских дверей-окон,  выходящих на заснеженный микроскопический  балкончик.
        Музыкальный центр – и множество пластинок. Джаз, со вкусом подобранная классика и полное собрание фетишей нашего времени – Пинк Флойд, Битлы, Роллинги. И т.д. И т.д.  Аня вспомнила свою раннюю  юность, тот день, когда Сандро предложил ей и её верным мушкетерам послушать у него магнитофон – новые записи Битлов. Нет, это были Роллинги! Неужели это было когда-то? Неужели это было со мной?
      Кухня – маленький закуток с мойкой, плиткой в два глазка, полочка для продуктов. Под плиткой разместился малюсенький холодильник. Ну и что? В этой квартире вряд ли будут устраивать пиры.
      Далее она осмотрела туалет – душ, безукоризненно-чистый  унитаз, кафель - расположенные в шахматном порядке белые и бирюзовые плитки. Конечно, Аня была разочарована отсутствием хотя бы сидячей ванной, она любит поваляться в теплой водичке, среди пышных, пахнущих хвоей гор пены, но здесь, в богатой Европе это дорогое удовольствие. Так что удовлетворимся душем.  Моя нищая Россия, у тебя в каждой  задрипанной хрущевке, имеется ванна с неограниченным количеством горячей воды. Её не просто много, её навалом! И почти что бесплатно. Вот так-то, господа-буржуины!
        Но с другой стороны здесь полное изобилие – не нужно стоять в длинных очередях, чтобы отхватить кусок импортного мыла или французские духи.  Магазины демонстрируют сверхъестественное количество  шампуней, гелей для душа, с запахами, способными удовлетворить самый изысканный вкус. О туалетной бумаге, которую  даже в относительно неплохо обеспечиваемой товарами  столице СССР, не сыскать днем с огнем, я уже молчу. Здесь она представлена на любой вкус – мягонькая, беленькая, розовенькая, голубая и желтая. Есть даже с узорами и тиснением. Очень уважают бюргеры свой зад!
        Потом, с тем же агентом, несколько дней Аня осматривала нежилые помещения, годящиеся для школы танцев. И всё не находила подходящего варианта – либо слишком дорого, либо слишком далеко от её дома. Тогда, отказавшись от услуг маклера, она самостоятельно стала прочесывать район, где она хотела бы арендовать зал для танцев.

        Пришло и прошло Рождество – её никто не поздравил, ей не подарили ни единого цветочка, ни одной малюсенькой шоколадки. Но она сама не сдержала своего слова о строжайшей экономии и в маленьком дорогом магазинчике, торгующем посудой, стеклом и хрусталем, выбрала вазу из тончайшего богемского стекла, похожую на античную амфору, со строгим золотым ободком  и дивной росписью золотыми линиями  цветов и листьев. Она сама себе подарила букеты, льющих холодный зимний аромат, фиолетовых и белых фрезий, желтых махровых нарциссов. И память детства - алые цикламены и полупрозрачные зеленые веточки комнатного растения, именуемого -  «Венерины волосы». Украсив свое жилище живыми цветами, она слушала музыку и мечтала: Анна ясно видела свою будущую школу – зал не слишком большой - метров тридцати-сорока, зеркальная стена, и откуда-то в воображении появились несколько  мраморных, на изящных кованых  ножках, столиков у окна, и бар с напитками. Ничего крепкого! Капля шоколадно-сливочного ликера, фужер шампанского. Прекрасная, чувственная музыка  - томительное танго, страстный посидобль, веселая румба, зажигательная самба. Ча-ча-ча!!!!!!
        Да, это должно быть место, где могут отдохнуть усталые люди, выпить кофе, расслабится, захотеть научиться танцевать.
        Но как их убедить учиться танцевать?
        Неожиданное озарение – пусть это будет  «Кабаре». Как в том фильме с Лайзой Минелли.
        Несколько вечеров, зажигая свечи, наслаждаясь великой музыкой, время замерло - шли рождественские каникулы, и приближался Новый год, она мечтала о своей школе танцев. И вымечтала её.

        В окне небольшого кафе; она просто гуляла, любуясь городом, стараясь почувствовать его ритм, его дыхание, биение его сердца; Аня увидела табличку – «продаётся». Она поднялась по ступенькам и вошла в зал. Полтора десятка столиков, витрина с пирожными, кофейный автомат. И на всем читались следы увядания - старенькие скатерти, стулья – бессмертный «тонет» с гнутыми спинками, требующие как минимум, новой окраски. Но, главное, какой-то неуют в обычно уютных венских кафе, насколько она смогла уже почувствовать. Словно, хозяева этого заведения разлюбили друг друга и потеряли интерес к своему делу.
        Аня подошла к стойке. Подождала немного, но никто не спешил её обслуживать. Постояв у бара, окинув внимательным взглядом зал метров тридцати пяти, и оценила.
        - То, что надо! - Но с грустью подумала, что денег на покупку этого заведения все равно у неё не хватит, растранжирила она денежки на вещи, без которых вполне могла обойтись.  Второго такого бриллианта – «Фиалки вечности» ей никто не преподнесет.
        Вспомнив бриллиант, она неожиданно подумала, что, ведь не мог такой матерый волк разведки, как Таубкин Геннадий Львович, не обследовать её ожерелье и это, усыпанное сверкающим водопадом камней, сердечко. Сердечко, что хранило свою тайну и открыло её Анне внезапно.
        - Знал, он знал про бриллиант! – Кусая губы, тихо проговорила она. – И оставил его мне. А я, я его… убила?
        При воспоминании о той страшной ночи на даче, в заснеженном лесу на Рижском взморье, Аня почувствовала, как вспотели её ладони.
         - Трагедия, там произошла – трагедия. -  Твердо сказала она себе. - И я ни в чем не виновата! Я – свободный человек, а они лишили меня свободы. Моя воля для меня закон – а они лишили меня воли! Заставили заниматься тем, чем я не хотела заниматься. И еще он хотел взять мое тело – против моего желания!  Только потому, что он, видите ли, его возжелал.
        Воспоминания о самом тяжелом часе в своей жизни терзали её – когда она легкомысленно, из-за непростительной, дурной гордыни покинула Сандро, который, кстати, имел право разобраться во всем – на фото, как ни крути была  изображена она сама,  вернее чужая девушка - невероятно, мистически похожая на неё, но она выскочила на проезжую часть и попала под автомобиль. И  все дальнейшие события, вытекавшие из того идиотского поступка, встали перед её глазами и испортили окончательно настроение. С тяжелой душой она  повернулась, хотела, было покинуть кафе, как из-за двери вышел высокий седовласый старик с пронзительными карими глазами и орлиным клювом.
        - Что вам угодно, фройлен?
        - Мне угодно черный кофе без сахара, но с лимоном. И капельку коньяку отдельно в рюмке. – Немного раздраженно бросила Аня.
        Старик стал варить кофе не в автомате, где он получается каким-то бездушным, а в раскаленном песке - по всем кофеварочным правилам. Но кофе пришлось дожидаться гораздо дольше. Обрадовавшись посетительнице, старик снял с полки шкатулку с зернами кофе, наполнил ими старинную медную мельницу; Аня с удивлением обнаружила на ней грузинскую чеканку; и смолов, высыпал порошок в медную джезву. Старик  поставил её в песок, а когда поднялась желтая пенка, а по помещению разлился восхитительный аромат, вылил кофе в чашку и поставил перед Аней блюдце с тонко нарезанным лимоном. И наперсток с коньяком.
        - Кофе отличный, - сказала девушка, сделав глоток и посмаковав напиток. И тут её настигла ностальгия - такой кофе она пила только в Батуми, в домашней кофейне Мананы, которая потом ловко гадала на кофейной гуще. И стоила чашка кофе у неё вместе с гаданием сорок копеек. Неужели это было когда-то?
        На её искреннее восхищение чудесно приготовленным напитком, старик ответил удовлетворенной улыбкой. И поинтересовался.
        - Вы не немка? Вы хорошо говорите по-немецки, но чувствуется какой-то легкий акцент.
        - Нет, я не немка и не австриячка. – Аня сделала ещё несколько глотков, всем своим телом испытывая наслаждение. Кофе был как у Мананы, один к одному. И с улыбкой сказала. – Я – русская, и ищу помещение под школу танцев.
        Старик протирал в это время чашку полотенцем, но услышав это признание замер, и тонкая фарфоровая чашечка вылетела из его рук и разбилась о покрытый плитами пол.
        - Русская? Русская? – Он вышел из-за стойки и присел рядом с Аней на стул. - А в Грузии вы когда-нибудь бывали?
        - Я была в Батуми и в Боржомском ущелье.
        - Давно, давно ты там была? – закричал гортанным голосом по-русски старик.
        - Пять лет назад.
        - Совсем недавно. – Произнес старик с мукой в голосе. - А я последний раз видел свою родину в сорок втором. Воевал и попал в плен. – Он вздохнул. – Ужасы рассказывают, что делал Сталин со своими военнопленными. Правда, что он сказал, что у «Меня нэт военноплэнных! У меня есть прэдатели!»
        - Да, вы правы, именно так он и сказал. И очень многие, кто прошел ужасы немецких концлагерей, испытали затем и ужасы советских.
        Этими словами Аня словно сняла с души старика тяжкий груз.
        - Вахтанг, меня Вахтанг зовут. 
        - А меня – Анна. – Старик понравился девушке, и она попросила его сварить еще одну чашку чудного кофе и поощрила его словами. -  Такой кофе я пила только в доме искусницы Мананы, в её  саду, украшенным плетистыми розами, под цветущей камелией, среди ароматических трав – кинзы, тархуна, мелиссы, базилика и лаванды. – Она вдруг подумала, что впервые с момента приезда в Вену произнесла такую длинную, а главное - чувственную фразу.
        Старик с загоревшимися глазами, спросил. - А пробовала ли, любит ли она грузинское вино?
        - «На пир в ауле, отцы нам дали,
           Напареули и Цинандали…» - быстро и с выражением процитировала Аня залетевшие в память неизвестно откуда вирши.
        - Стихи? Грузинского поэта?
        - Я не знаю, чьи это стихи, неожиданно вспомнились.
        - И к месту. – Удовлетворенно произнес старик. - У меня припрятаны несколько бутылок. Думал, что устрою пир на весь мир, когда женится мой единственный внук. А он вместе с отцом  уехал в США, невестка увезла туда малыша – ему было всего три годика. Мало было ей здесь денег, да и свою свекровь – мою ненаглядную Лоту она не жаловала. А в свой шестнадцатый день рождения мальчик погиб. Отец подарил ему автомобиль, и он на нем разбился, впервые сев за руль. Грузовик вылетел внезапно… Умерла и Лота. И теперь я совершенно одинок. Вот и продаю своё кафе. – Старик смахнул слезу.
        - И сколько вы хотите?
        Старик назвал сумму - не слишком большую, и кафе этого стоило, но и она была для Ани неподъемна.
        - Это очень не дорого, - сказал Вахтанг.
        - Я понимаю. Но мне не нужно кафе, я хочу открыть школу латиноамериканских танцев.
        - Ты – плясунья? – Изумленно спросил старик.
        - Я люблю танцевать! 
        - Когда-то мы с Лотой тоже любили танцевать. Лота – моя жена, она покинула меня год назад – сердечный приступ и нет ещё довольно крепкой, цветущей женщины, - забыв, что только что говорил про кончину жены, снова произнес старик, но предаваться меланхолии не стал. - Ах, я старый, - Вахтанг вскочил, – я же обещал угостить вас домашним вином, а не той кислятиной, что они именуют гордым именем – Вино! Солнца ему здесь не хватает, того солнца, что щедро светит в моей родной Алазанской долине.
        Он исчез и через две минуты вернулся с бутылкой вина, покрытой старой пылью, с самодельной, написанной от руки этикеткой.
        - Это вино я хотел выпить на свадьбе внука, но Всевышний не послал мне такого счастья. – С горечью произнес старик. -  Так выпьем его сейчас, вместе с тобой, дорогая. – И убежденно добавил. - Самым великим счастьем на земле – русской женщиной!
        Он открыл бутылку, и запахло цветущими садами Грузии. Налив в тонкий стеклянный бокал вино, он попросил Аню немного согреть его в ладонях, чтобы ощутить тот самый великолепный аромат напитка, и его изысканный вкус.
        - За что мы выпьем? – Задумчиво спросила себя Аня. И с улыбкой ответила.  – За тебя, Вахтанг. За то, чтобы ты вновь увидел свою Родину.
        - Спасибо! Спасибо, милая девушка. – Старик был растроган до слез. Аня почувствовала, что еще мгновение, и он подарит ей свое кафе.
        - Вахтанг, я хочу сделать тебе предложение. – Начала Аня, сделав несколько глотков божественного напитка. - Послушай меня, не перебивай  и обдумай их. И прими верное решение. Таких денег, как ты просишь, у меня нет, но я могу арендовать у тебя это заведение. Если убрать несколько столиков, зал вполне подходит для танцев. Небольшие преобразования – ремонт, освежить мебель…
        - Столики у меня мраморные, - хвастливо вставил Вахтанг.
        - Неужели? – Аня подняла скатерть. – Действительно!  Зачем ты спрятал такую красоту под эти старенькие скатерти?
         - Лоте казалось, что так уютнее.
        - Может быть, она была и права, – дипломатично сказала Аня, - но права для семейного уютного кафе, а школа танцев требует  много зеркал, металла, блеска.
        - Анечка, давайте спустимся в подвал, где я храню вина. – Засмущавшись от того, что эта девушка так ему сильно понравилась, вдохнула немногими словами надежду на дальнейшую жизнь, а не на скучное доживание, Вахтанг проникновенно сказал. -  У меня тоже была мечта – открыть шашлычную и чудный винный погреб. И для этого имеются все возможности. Этот дом -  постройки семнадцатого века, здесь сохранился и винный подвал и несколько кладовых.
        Аня поняла, что победила – глаза старика загорелись от предвкушения новой жизни. И ей был нужен друг – человек, ставший родным чужому ей пока городу.
        Оглядев каменные своды, Аня пришла к выводу, что Вахтанг прав – это помещение легко переделать под грузинский винный подвальчик. Можно и шашлычную сделать – нужна только вытяжка. А уж украсить его чеканкой из жизни аргонавтов – неукротимая творческая энергия током побежала по жилам девушки, и она принялась фантазировать, какие красивые  картины из металла покроют его стены.  Вахтанг обязательно примет её предложение - они создадут новый вид ресторана – где можно слегка выпить, попробовать вкуснейший шашлык, повеселиться от души. Потанцевать.
        Да, только так! Днем – школа танцев, часов до семи, а потом – ресторанчик…
        - Вахтанг, всё оказалось даже лучше, чем я думала. – Заметила с улыбкой Аня. И она изложила ему свои идеи. По мере того, как расписывала Аня будущие прелести кабачка, их популярность и постоянно растущие доходы, на щеках старика расцветал румянец удовольствия, темные глаза стали блестеть, словно он выпил бутылку легкого, пахнущего миндалем молодого вина.
        - Но для того, чтобы создать такое заведение, нужны деньги, инвестиции, - вздохнул Вахтанг, - а у меня после смерти Лоты дела шли все хуже и хуже…
        - Ни слова больше, деньги на ремонт, и кое-какое оборудование  у меня имеются. – Воскликнула Аня, почувствовав, как холодок предчувствия удачи пробежал по её спине. – Только этот город мне не знаком и правила оформления документов тоже. Наверное, этот процесс затянется? Бюрократы везде одинаковы?
        - Ты очень умна, милая девочка, - лукаво улыбнулся старик, - но здесь не права! Я ветеран войны! Я – партизан, освобождавший Италию от сторонников Дуче.
        - Герой? Партизан? – удивилась Аня. Она подумала, что оказавшись в плену, старик чем-то себя скомпрометировал и, боясь справедливого возмездия, не вернулся на родину. Что дело не в одном лишь Великом и Ужасном Сталине.
        - Да, я был в концлагере. Но мои ангелы хранили меня! Надо сказать, и лагерь был – пародия на лагерь, не Беркенау, слава Создателю. И я сумел сбежать оттуда с несколькими товарищами. Мы организовали интернациональный партизанский отряд. Там я встретил Лоту – она два года просидела в подвале вот этого дома – кормил её старший брат, вступивший в нацистскую партию, чтобы сохранить за собой этот дом, он полностью занимал весь второй этаж, а третий сдавал в наем. – Старик вздохнул. - Вся вина семнадцатилетней девушки состояла в том, что она была внучкой еврейской бабушки, которая почила ещё до Первой мировой.
        - Брат- нацист, не взирая на еврейские корни? – удивилась Аня.
        - В его крови не текла кровь сыновей и дочерей Израиля. У отца Лоты была первая жена –  незамутненной арийской крови.
        - Понятно!
        - Что понятно? – Закричал вдруг старик. – Этого  брата разорвали на части  советские солдаты. Эсесовец, значит - бесчеловечное чудовище.
        - Вахтанг, не сердись, сейчас не место этим воспоминаниям. - умиротворяющее сказала Аня, но мысленно добавила: -  «Святой эсесовец, это что-то новенькое в животном мире нашей планеты». -  У нас еще будет время для бесед. А сейчас, если мы партнеры… Мы – партнеры? – жестко спросила она.
        - Да.- Твердо ответил, решившись на авантюру, Вахтанг. - Ты вкладываешь деньги в ремонт, переоборудование кафе и подвала, а  я предоставляю помещения и получаю разрешение на этот вид деятельности.
        - А теперь мы должны придумать название. – Увидев, что по смуглому, морщинистому лицу старика пробежала тень, Аня поспешно сказала. – Мы можем оставить и прежнее.
        - «Кафе Лоты»?
        - Да.
        - Не годится это название! – Сказал справедливый старик. – Лоты больше нет, и её имя пусть останется моей памяти. Я не хочу, чтобы наш бизнес омрачался грузом старых символов. Давай назовем ресторанчик…
        Аня не дала старику произнести какую-нибудь сентиментальную чушь и быстро сказала. – «Золотое руно». Нравится?
        - «Золотое руно»? – в голосе Вахтанга послышалось сомнение. – Но тут мало кто знает, кто такие аргонавты и что такое золотое руно.
        - Вот они и узнают. – Легко сказала Аня, и тут же деловито поинтересовалась. - Есть в этом городе хорошие чеканщики?
        - Таких, как в моей Грузии нет! –  гордо произнес Вахтанг.
        - А я и не говорю о великолепных грузинских мастерах, я говорю о приемлемых ремесленниках.
        - Найду!
        - Нужно будет в торце стены повесить огромную, сшитую из нескольких белоснежных овечьих шкур, и натянутую на раму картину. И осветить её скрытыми в подиуме оранжевыми лампочками.
        - Почему оранжевыми? – удивился старик. – Не проще ли повесить просто выкрашенную в золотистый цвет овчину?
        - Она будет казаться грязноватой. Увы, таков закон живописи и светотени. – Аня взглянула на часики и сказала. – Мне пора. Вот мой адрес и телефон. Я сейчас отправляюсь на биржу труда и найму рабочих, чтобы сразу же начали ремонт. Мы деловые люди и не можем терять время.
        - А ты хитрая девушка, опередила меня,– улыбнулся Вахтанг, - я хотел назвать наш ресторан – «Алазанская долина».
               
        Аня не шла к себе в квартиру – летела. Она вымечтала это кафе – тихая улица, неподалеку от шумных, центральных, полных туристами. Компаньон, о котором можно было только благодарить небеса. Не жадный, что значит не жадный?, щедрый старик-грузин, не впитавший за все время пребывание тут повсеместную мелочную экономность. Достаточно ещё крепкий и бодрый, как бы, кстати, не начал домогаться любви. – Аня не предусмотрела такой возможности. - А даже если и попробует, тактично его отошьем. Идеального ничего не бывает в этой жизни,  как нибудь отобьемся, не обижая гордого грузина.  Ценно, что Вахтанг одинок, а это значит, никто не будет вмешиваться в её дела. Потому как любая женщина, сколько бы ей не было лет, непременно устроит соперничество.

        Постепенно ресторан «Золотое руно» стал наполняться людьми. Шашлыки Вахтанга, его мастерство в изготовлении деликатеса – экзотического для города блюда, великолепное вино, подававшееся в его подвальчике; его он сам лично ездил выбирать, и, пробуя, придирался ко всему - вкусу, букету, рубашке, наконец, и заполнил подвал самыми  лучшими; сделали ресторанчик весьма популярным местечком.
        - Разве это вино? – кокетничал он, смакуя напитки, но Аня видела, что старик доволен.
        Сумасшедше-соблазнительные запахи жарящегося на углях мяса влекли туристов – Вена весной наполнилась людьми, которые, гуляя по городу и любуясь его красотами, с радостью бросались посидеть и отдохнуть в маленьких кафе, но скоро пресыщались венскими сосисками, венскими пирожными и венским кофе.
          
        Но в школе танцев дела шли неважно. Аня дала объявление в газету, что ищет партнера - профессионального танцовщика
латиноамериканских танцев. Пришло около тридцати мужчин, Ане не понравился ни кто. Профессионала среди них не было! Лезли какие-то помятые неудачники, мало кто из них знал даже основы танца. Аня отвергла всех! И стала уже сомневаться, стоит ли открывать школу. Может быть, ограничится банальным кафе, и в качестве экзотики – грузинским рестораном? Тем более что они отнимали все её время – на первых порах приходилась быть и хозяйкой, и  официанткой, и многим другим.  Но, наконец, штат был набран –  Вахтанг стал - шеф-поваром и сомелье. Шашлыки, кебабы, лобио, капуста по-гурийски – составили славу нового уютного кабачка. А молодая грузинка, так решили завсегдатаи, увидев рядом с Вахтангом темноволосую девушку, её красота, как магнитом манила мужчин. Кухня, вино, и экзотическая музыка, и веселая, радушная атмосфера, умеренные цены при высочайшем качестве блюд и обслуживания - всё дарило успех и процветание новому предприятию.
        Но Аня не была удовлетворена! Конечно, она была рада, что сбылась мечта Вахтанга, но это была чужая мечта! Она снова и снова давала объявления в газеты, но забраковывала всех приходящих мужчин – кто-то был техничен, но бездушен, кто-то пришел с партнершей, но большинство не умели танцевать – дилетантское топтание под звуки танго ни в счет!
        Однажды, среди претендентов мелькнула девушка. Аня удивленно поговорила с ней – та, нисколько не смущаясь, сообщила, что она бывшая фигуристка, из-за травмы была вынуждена покинуть высокий  спорт. Но она восхищалась Родниной и Зайцевым и разучила их коронный номер – бессмертное танго.
         - Я буду танцевать за мужчину - в смокинге, брюках и с цилиндром. – Сообщила девушка. – Я физически очень сильная. 
        После пробы, Аня стала подозревать, что девушка покинула большой спорт уже довольно давно, и зарабатывала себе на жизнь стриптизом. Но Аня осталась довольна – та превосходно танцевала – чувство ритма и грация её не имели изъянов. Аня решила взять девушку на испытательный срок. И подумала, что так даже лучше – две женщины – это пикантно, это будоражит порочное воображение.
        Девушку звали Анна.
        - Мы сделаем красивый дуэт – «Анна и Аннет»!  Получилось в рифму, - со смехом сказала Аня.

        Она по утрам больше не открывала кафе, и они репетировали неделю. Помогали друг другу: конечно, тело Ани  не забыло ни одного па, но танцовщицы, как и балерины должны тренироваться  по несколько часов  у станка каждый день. Аннет тоже не слишком хорошо исполняла латиноамериканские танцы, но выручил видеомагнитофон с учебными курсами, а так же художественные фильмы. Анна и Аннет с поразительной скоростью обретали мастерство, более того, в Аннет, которая танцевала за мужчину, стала проявляться подлинная страсть к латинским танцам.
        - Вот, что значит – профессионал, - с удовлетворением, что танцуют все лучше и лучше, и скоро смогут давать сами уроки, подумала Аня.
       Но было в Аннет что-то такое, что тревожило Анну. Она сама не понимала – что? Резкие перепады настроения – то она весела, беззаботна, полна энтузиазма, смешлива. То становится мрачной, чуть ли даже не больной загадочной болезнью. Но она была жестким профессионалом, она многому научила Анну. Она же предложила для выступления потрясающие прически – на головах золотые косы, закрученные возле ушей в виде бараньих рогов.
        -Это мы – золотое руно! Представь, как эффектно мы будем выглядеть? На нас сбежится посмотреть половина Вены. А вторая половина, дамская, будет кусать локти от зависти к нашей красоте и выдумке. – Сказала слишком умная Аннет, чем кстати чуточку встревожила Аню.
        Через три дня состоялся дебют. Аня в белом, облегающим её фигуру, как вторая кожа, расшитом золотистым стеклярусом платье - на него она потратила все деньги, что заработала самостоятельно, обслуживая кафе.  Аннет в черном смокинге. Их выступление произвело сильное впечатление, и в конце программы Аня объявила о наборе в свою школу танцев.

        Кафе Алекс нашел довольно быстро. Человек, позвонивший ему по объявлению, рассказал, что видел эту девушку и знает, где она сейчас находится. Встретились в Центральном парке – высокий, чем-то неуловимо похожий на Гитлера, мужчина ждал его на лавочке. Он предъявил Алексу необыкновенный снимок – две женщины, одна в белом платье с бахромой, в парике с золотыми косами,  закрученными в бараньи рога по обеим сторонам лица, другая – повыше, во фраке, и в таком же парике, держали друг друга в объятиях.
        - Она – лесбиянка? - Алекс вздрогнул от нехорошего предчувствия. У женщины в платье было Анино лицо, её глаза, её губы. И эти губы улыбались женщине в мужском костюме. – Не может этого быть. Любое отклонение от нормы он бы почувствовал уже тогда, в машине, когда они вместе ехали по  Германии и Швейцарии, направляясь в Италию.
        - Странный снимок, - обронил Алекс, – очень странный!
        - Дамы танцуют танго, и этот их трюк вызывает самое заинтересованное внимание публики. Но это та самая девушка, что вы разыскиваете?
        - Очень похожа, разве такое лицо забудешь, но меня смущает её прическа… - обронил Алекс.
        - Это не прическа, это – парик.  От природы у дамы волосы, как черный шелк – очень красивые волосы!
        - Сколько вы хотите за этот снимок? – последние слова мужчины, развеяли все сомнения Алекса.
        - Обещанное вознаграждение.
        Алекс вынул бумажник и отсчитал десять крупных купюр.
        Мужчина передал в руки Алекса фотографию и поднялся с намереньем уйти.
        - А адрес? – опешил Алекс.
        - Столько же, адрес стоит столько же. - Негромко произнес мужчина.
        - Интересный вы человек. Вознаграждение было обещано за адрес, а не за фото.
        - Но вы же попросили снимок?
        Вздохнув, что допустил промах, Алекс снова достал бумажник. Купюры быстро перешли из рук в руки.
        - Она, как я понял, совладелица ресторана и кабаре «Золотое руно». И хозяйка школы танцев, кстати, школа пользуется большой популярностью! А вечерами они выступают с Аннет. Их номер имеет бешеный успех. Сами видите, какие это две пикантные штучки – разговоров и сплетен об их сексуальной ориентации хватает многим. Но я знаю, что  Анна – правильная девушка. Чего не скажешь об Аннет. Несчастной Аннет. – добавил он. - Вот адрес.
        - Надеюсь, на этот раз надувательства не будет?
        - Каждый зарабатывает, как может. И такая роскошная женщина стоит гораздо дороже, чем те деньги, что вы заплатили за информацию.
        - А почему вы назвали Аннет – несчастной?
        - Я её отец и знаю что говорю. Кокаин разрушит её молодую жизнь! Это она послала меня к вам. И эти деньги ей нужны на её неизлечимое пристрастие. – С этими словами  мужчина покинул, оставшегося сидеть на скамейке Алекса. К нему подошел детектив, наблюдавший за их встречей по просьбе барона.
        - Все в порядке? Не стоит ли проследить за гражданином?
        - Спасибо, не нужно.
            
        Это верно! Правильно сказал продавец информации, Анна заслуживала только самого хорошего. В отличие от многих легкомысленных  девчонок, глупо бы потративших все внезапно появившиеся деньги на наряды и удовольствия, она с толком отнеслась к ним и сумела с выгодой вложить в дело.
        Её воля и целеустремленность поражали и восхищали – да замечательная будет жена и мать.