За воротами

Я знал, что в мире падал снег. Белый пушистый, но чрезвычайно холодный – таким он мне помнился. Не имея возможности коснуться его, мне лишь приходилось довольствоваться воспоминаниями о том, что творится в мире в это время. Снегопад и столпотворение. Праздничная лихорадка… такая суета! Но каждый раз люди ей поддаются и оголтело носятся по своему чертовому городу.
Пока я предавался этим размышлениям, около огромных ворот тоже образовалась толпа. Дикая, жуткая мерзкая. Она казалась одним целым куском копошащейся массы, сплоченной единой целью – на волю! Ей не терпелось вырваться в развернутую пасть адских ворот, хлынуть на город, чтоб расплескаться по всем его улочкам, заполнить все темные углы, заполнить мир собой. Страшные рожи кривились гримасами, наверно это у них выражались радость и нетерпение.
Хотя как я могу осуждать этих существ? Ведь сейчас я один из них, такой же отвратительный, жуткий сгусток живого, искалеченный жерновами правосудия, подпаленный очистительным огнем, мать его. Смрад и гниль – вот что я источаю, страх и отвращение – вот что я внушаю, боль и одиночество – вот на что я обречен… на веки. Именно так пафосно: на веки вечные. И идите вы все со своим скептицизмом и нравоучениями, не смешите мои тапки… или как там говорится?
Стою и ною сейчас, плачусь как последний хлюпик, а что мне еще остается? Чем занять томительное ожидание того мига когда откроются эти треклятые ворота.
Но вдруг мне подумалось: а может и не надо их вовсе открывать? Не выпускать нас – мразь в этот светлый мир? Но нет, Великая Радость, случившаяся тысячелетия назад породила эту традицию. Милость, оказанная однажды превратилась в худшее наказание, ведь потом мы все снова вернемся сюда. Глотнув малюсенький воздух свободы, прикоснувшись к настоящей жизни, мы снова забьемся в свои закутки и череда пыток потянется вновь.
И вернемся мы сами, иначе просто не сможем - по окончании святочной недели в церквях такой вой поднимут колокола, в День Крещения даже вода становится святой и сам воздух наполненный песнями, молитвами и звоном, звенящий от святости и праведности, чистейшим кристаллом пронзит наши легкие, если мы не успеем укрыться за воротами своего ада. Вот мы и бежим последними крысами в свои воняющие норы, к своим кнутам и котлам, до следующего года, до следующего празднования Рождения Сына.
Ворота раскрылись. Черная уродливая масса хлынула вверх под ясное звездное небо, взорвалась там и рассыпалась по земле. Сотни тысяч калечных тварей ринулись в ближайший город. Среди этой мрази был и я. Также рвался на волю, летел вперед, опьяненный свободой.
Но вдруг остановился и стал неспешно пролетать над горящей огнями магистралью, над сверкающими авто, и дальше между домами по тихим улочкам. Нарядные окна магазинов обещали сказку, так красиво было за их холодными стеклами, что на секунду поверилось в чудо. Точнее захотелось чуда. Захотелось стать способным поверить в чудо. Но тварь я бездушная и поэтому, усмехнувшись, побрел дальше.
Ну да побрел, по старой привычке руки в карманах, сутулые плечи пустой взгляд, правда, ноги не перебирали камни мостовой, а парили над ними, но вы не будьте придирами, мне так привычнее.
Городишко цвел и пах хвоей, сиял фонарями и окнами с дурацкими салфеточными снежинками, ослеплял гирляндами на деревьях и искусственных ёлках возле общественных зданий. Суетливо бегали тётки с сумками полными мандаринов, вонючей селедки и конфет, бедные мужики метались в поисках подарков для этих тёток, а сами в тайне мечтали спокойно выпить под бормотание телека. Нормальное, понятное человеческое желание в праздник, ведь всем хочется отдохнуть.
Я прилепился к одному прохожему. Он был слегка навеселе, от него разило алкоголем и сладкими духами, точнее смесью разных духов, наверняка напоздравлялся на работе, а сейчас с виноватым видом спешил домой. Ага, яркая реклама напомнила про подарок для любимой. Мне стало жаль бедолагу, я приобнял его за плечо и легонько так развернул голову в сторону алкомаркета. Там на огромной оконной витрине красовалась запотелая с холодными капельками на круглых боках бутылка дорогущей водки.
«Ну, будь же мужиком, давай решись, всё равно дома влетит, а так хоть будет за что. Давай!» в этот мысленный посыл я вложил и свое сильное желание напиться в хлам. Я не могу, пусть хоть он это сделает.
Ноги моей марионетки послушно побрели к витрине алкомаркета. Милая продавщица подала ему две по ноль семь, коробку конфет и шоколадных зайцев детям. Намекая, обернулась к стойке с дежурными подарками парфюма и прочей шелухой в пестрых упаковках. О, да! Предупредительный сервис. Ну, давай нам, милочка, и вон ту коробочку с каким-то набором. Тут черт меня дернул, то есть я сам не мог упустить такой шанс и подсунул ей коробку, лежавшую с двадцать третьего февраля. Никто ничего не заметил, она пробила, мужик купил.
Что-то он мне наскучил. Я оставил магазинчик и побрел дальше.
В подворотнях подростки, пользуясь моментом, бухали пиво и винишко. Я видел, как их стайку облепили мои братки. Сизые тени обвивались вокруг парней и девушек, ластились к ним голодными кошками и нагло лезли внутрь, забивались под одежду и вплывали в рот при каждом матерном слове.
Голодные души проклятых взахлеб упивались грешной радостью и состоянием вседозволенности. Я знал, что каждый из этих молодых людей принесет домой этих тварей, а те ночью, протрезвев и озверев от дикого голода, станут нагонять кошмары, чтоб вдоволь насытиться страхом, чтоб жрать несчастные души, отрывая от них по кусочку вместе с жуткими снами и навеянными галлюцинациями. А утром, они разжиревшие и сильные потянут людей на подвиги. Сколь завтра будет гнуси в городе? Избитых и убитых по пьяни, изнасилованных, ограбленных, напуганных, укуренных в хлам подонков. Вот уж точно время «без креста».
Остро захотелось курить. Так сильно, что свело скулы. Мучительно собрав слюну сухим ртом, я скудно сплюнул. Ууу, сигарету! Одну сигарету!
В открытую форточку вырвалось едкое облачко. Я подскочил и вплыл в окно. На чьей-то уютной кухне с желтыми кастрюльками, глубоко затягиваясь, курил мужик. Я обвил его ужом, и, закрыв глаза, упивался дымом. Даже голова закружилась, что было странно.
Нас с мужиком из нирваны вырвал громкий кашель. Мужик быстро затушил сигарету о край хрустальной пепельницы на подоконнике и поспешил в спальню.
Я разочарованно уставился на тлеющий бычок. А потом, от нечего делать, поплыл в спальню за мужиком.
Обои в цветочек, тонкий телек на тумбочке, розовые занавески и фикус. А вот и мужик. Стоит у кровати, капает терпко пахнущее лекарство в стакан воды. Я посмотрел на постель. И тут, вот честное слово меня громом шарахнуло, несуществующий пот потек по моей фантомной спине. Там на высокой подушке лежала моя жена. Жена! Я сполз по стене на пол и не знал, что мне делать. Та, которую я так любил, которая клялась мне в любви и рыдала на моей могиле сейчас жила с каким-то хмырем и пила лекарство из его рук. Идиллия у них, мать вашу!
Ругательства смешались и застряли в горле. Обидно было, черт подери вот так после смерти быстро забыться, так мало значить.
Я разревелся как пацан, хорош хоть никто не видел моих слез. А я валялся никчемной тряпкой на полу и глотал слезы, которых и быть не могло, но их влага и горечь так явно чувствовались. Жалкий, ненужный, забытый, одинокий. Да, черт подери, я был один сейчас. Даже в аду мне было одиноко, ни хрена общая горькая доля не сплочает. А сейчас выясняется я и при жизни был никчемен и одинок, не любим. Ведь не могла она так быстро забыть если любила, не могла…
- Спасибо, Витюш, мне уже полегчало, иди тоже отдохни. Прости, вот приходится ухаживать за мной.
«Черт, она еще и оправдывается перед этим Виктором. Черт! черт!» если б мог, ударил бы со всей дури!
- Ну чего ты, мам. Не говори глупостей, может тебе поесть принести? Аленка перед дежурством супчик сварила. Давай разогрею.
«Мам??» я взлетел и завис в воздухе над кроватью, жадно вглядывался в лицо мужика.
«Блин, а он ведь похож на меня! Витя?!»
Я осел вниз, прямо на жену. Схватил руками голову. Это ж сколько лет-то прошло?
Она снова закашлялась.
- Что в груди тяжесть, давит как будто.
Я взмыл к потолку. Потом медленно проплыл по комнате, разглядывал фотки в рамочках: Витькины, жены, какой-то женщины, наверно Алены, свои. Да, и мои фото бережно хранились. Я там смешной – улыбка до ушей, щекастый, выбритый.
Не заметил, как в доме все стихло. Жена давно уснула, Витек тихонько курил на кухне и беззвучно смотрел маленький телек. Хорошо мне было в тот миг, но вдруг я вспомнил, что скоро это все кончится и мне нужно будет вернуться назад. Невыносимо осознавать, что это состояние скоро оборвется, сказка развеется и я останусь мертвяком, душой грешника на адавой сковороде. Один. Без любимых. Да вообще без никого. Кто мог разделить мое наказание? То которые я сам заслужил. Никто. И правильно. Это при жизни люди еще как-то держаться вместе, а уж после смерти каждый сам за себя. И получает то, что заслужил. Справедливый закон Вселенной. Мать его!
Мне не хотелось этого вновь, не хотелось сознавать, что это правильно и должно, мне хотелось другого, совсем другого и по-шкурному было страшно и плевать на вселенские законы мирозданья и механику верчения человеческой души во всем этом.
Я полетел назад, откуда вышел, в опустевший ад. Пока черти и прочая бестолочь отрывается на воле у меня есть время кое-что сделать.
Черной мрачной тенью летел я над сияющим городом. В парке, под фонарем, от которого тянулись длинные гирлянды, стояла девушка в розовой шапке. Глупо улыбалась летящим снежинкам, смотрела на старую каменную статую фонтанчика и, наверно предавалась каким-то своим бабским мечтам, может, вспоминала, как целовалась здесь с парнем или гуляла под ручку, такое счастье цвело на ее личике. Я невольно замер, завис над нею. Как все же мало нужно человеку для счастья! Порой даже просто прогулка по ночному парку в обнимку может сделать счастливым и сохраниться в памяти на долгие годы.
Что ж, малышка, сохрани в душе это состояние, запомни эти чудные мгновения. И будь счастлива, черт тебя побери. Я улыбнулся и взмыл вверх, но вдруг заметил, как черные тени взвились около рыжих замшевых сапожек, потянулись вверх по ногам. Мерзкие, кривляющиеся твари с искаженными головами оплетали фигурку девушки, тянулись к ее лицу. Сейчас они питались ее горечью и светлой ностальгией, но скоро им будет мало этих чувств и они захотят большего.
Мне стало жаль эту одинокую девчушку в розовой шапке. Я ринулся вниз.
Сгреб руками десяток теней, отшвырнул прочь, но они быстрыми змеями стремительно кинулись обратно. Шипя, извивались, им не понравилось моё вмешательство.
Я заревел и сжал кулаки, меня бесила моя беспомощность. Беззвучно выкрикивая ругательства, отшвыривал от девушки души мертвых, почему-то стало жизненно важно уберечь ее, спасти.
А она ничего не замечала, продолжала улыбаться, смахнула снежинки с лица, качнув помпоном на шапке, смешно поморщилась. Тени шипели и норовили спрятаться под ее одеждой.
«Хрясь!» резкий шум от упавшего снега заставил ее вздрогнуть. От ее испуга тени стали больше, плотнее.
Я обнял девушку, сам плотно обвился вокруг нее, сгреб в охапку и закрыл лицо собою. Но даже это было бесполезно, я чувствовал, как они копошились уже во мне, отвратительная щекотка. невозможно ее вытерпеть, до того было мерзко.
Отлетев на пару шагов, сделал одно простое действие: перекрестил девушку. Перекрестил своей мертвой бесплотной рукой и эти серые гниды посыпались вниз и расползлись в разные стороны. Так-то! Думаю, теперь они к ней не сунутся, пойдут искать других ведь жертв кругом полно.
А я поспешил обратно, пока мною двигала эта безумная идея надо было торопиться…
… успеть сделать то, что я задумал, но для этого мне нужны были силы. Я подлетел к ледяному городку, где под большой нарядной ёлкой веселилась толпа. Для начала я немного попугал девиц, утолив первый голод страхом пугливых куриц, спровоцировал драку между парнями. Ярость и агрессия здорово напитали меня, сделали намного сильнее. А бабы так здорово визжали над избитыми, так забавно пугались крови, так сильно содрогались всем своим тщедушным сознанием, от вида выплеванных зубов и выблеванных внутренностей, что прямо таки устроили мне настоящий пир. Дальше по дороге я уже не упускал возможности и как шакал жрал различную эмоциональную энергетику прохожих, всё без разбора: и страх, и гнев, и злоба, и сексуальное вожделение, похоть. Вернулся я достаточно сильным.
Всё же у меня были опасения, что кто-то там может быть, хорошо, что не оправдались.
Мне сразу попались на глаза огромные вилы, прислоненные к печи, топор и прочие орудия, причинившие нам всем немало боли и страданий. Сейчас они у меня в руках и у меня есть для них работенка. Я принялся разбирать печь. Бил по швам каменной кладки, стараясь сохранить сами кирпичи целыми. Давалось это нелегко, но дури во мне было не меряно и отступать уже некуда.
Не могу сказать когда, но треклятая печь была разобрана. Осталось лишь большущее место очага, за века насквозь прокоптевшее. Там в этой черноте были и мои кровавые слезы, моя сгоревшая плоть. Здесь я успел побывать и в огне.
… Все выломанные кирпичи уже стасканы к огромным воротам, теперь осталось найти раствор и навсегда заложить выход.
Сейчас-то я понимаю всю тупость этой идеи, но тогда я был одержим ею и мне казалось, что я принял единственно верное решение, наконец-то сделал всё правильно.
Для раствора у меня шло все: и смола, и глина, и невесть откуда взявшийся цемент и даже собственные кровь и пот, и слёзы, вонючие воды Стикса.
В огромном чане, где обычно варились грешники, я смешивал всё это большими вилами.
Заложил ворота я в шесть рядков, стена получилось толстой и очень прочной на вид.
Я усталый, но довольный тихо сполз на землю.
Святочная неделя закончилась. Вот-вот наступит Крещение.
За стеной глухо послышался вой, затем я услышал, как он нарастает и вот уже рокочет… мне казалось стена начала сотрясаться, там по ту сторону столь велико было желание попасть внутрь, эти твари кусали, царапали, грызли кирпичи, бились о них, а я тихо ржал, развалившись и прижавшись спиной к стене.
Вдруг резко наступила тишина, а спустя мгновение послышалось дивное, чистое пение. Мою стену оставили, наконец, в покое. Я победил, я добился своего.
Только чего именно и сам не знал точно. Хотел ли, чтоб Ад больше никогда не наполняли грешники, хотел ли мгновенной смерти для них всех, обрекая на невыносимые страдания снаружи, в момент снисхождения великой святости на весь бренный мир – не знаю. Или попросту захотел покоя для себя в этом, теперь уже тихом уголке, чтоб никто меня здесь больше не тревожил, а я в свою очередь никогда бы его не покидал. Чтоб не видеть больше живых… свою бывшую семью. И на эти вопросы не могу дать ответов. Я не знал, для чего это сделал, но понял, что у меня получилось. Что ж, поразмыслю над этой хренью позже, ведь у меня впереди целая вечность покоя – так думалось, пока кирпичи из моего сооружения не разлетились в разные стороны. То, что возводилось так долго и упорно рухнуло в одно мгновенье от одного единственного удара белых крыльев. Огромный ангел стоял в воротах, и весь его вид красноречиво говорил «Какого хрена ты здесь учудил, чудак» и не сулил мне ничего хорошего.
Вопреки моим ожиданиям, за воротами не было бывших моих сокамерников, размазанных по земле, там вообще было чисто и пусто, не считая разгневанного ангела.
 Он прочел мои мысли и тихий голос зазвучал небесной арфой в этом чертовом месте.
- Не ищи их здесь, они все вознеслись на небеса. Господь простил их всех и даровал Царствие Небесное, - помолчав, он продолжил, - иначе все бы они сгорели, а душа каждого, даже грешника бесценна и значима для Господа Бога.
- То есть он их амнистировал досрочно, - пытался я съязвить, но встретив укоризненный взгляд, подавился словами.
- Так оно и есть, раньше времени им были отпущены все грехи…
- Ага, милостивый отец нас и прочая, прочая пощадил их и призрел в царствием своем, а как же я? Что теперь ждет меня? Еще большие мучения? Какая кара теперь мной заслужена после этого поступка? Срок пребывания в этом месте мне увеличили до чертовой бесконечности? – злости в моих словах не было, только ирония обреченного и глупая бравада. Я тупо рисовался перед белокрылым.
Невыносим его пронзительный взгляд. И он устремлен на меня. Отчего-то стало стыдно, я понуро опустил голову. Сам виноват, в который раз.
Послышался шелест и меня коснулся ветер. Рядом никого уже не было, ангел улетел. И я снова сидел один. Снова ненужный, не значимый и забытый. Только чувств уже не было никаких кроме, возможно, дикой усталости.
Я уснул, спокойно впервые за столько лет. А вот пробуждение было кошмарным. У парней наверху отличное чувство юмора, подбирая мне наказание они явно громко ржали. То есть, простите мой французский смеялись. Да вообще как я смею так говорить о них?! Но чувство юмора есть, этого не отнять. И понял я это проснувшись в теле жирной потной тетки, где-то в самой заднице нашей земли, где никто не говорит по-русски, а вместо нормальной водки вонючее кактусовое пойло. Даже воды нормальной нет.
Но это только цветочки, так для хохмы. Знаете, что я тут делаю? Я ожидаю великий Армогедец Человечества. Славное наказание – знать точную дату всеобщего конца, знать, что его не предотвратить никак и быть зрителем всего этого и чувствовать себя полнейшим ничтожеством.
Одно хорошо, у этой тетки есть дружок с ноутбуком и доступ в сеть и поэтому я могу донести свои слова до вас.
Хоть раз в жизни поверьте клоуну вроде меня, обзовите придурком, но поверьте! Конец Света близок и неотвратим – пока не поздно позаботесь о спасении своей вечной души. Я не пророк и не миссия, я просто кретин замуровавший Ворота Ада, но я знаю что говорю. Не упустите единственный шанс на спасение, не упустите. И пусть вам всем повезет! … мать вашу)))