Звери

1.
   Петрович присел на крыльце, закурил папироску. С улыбкой щурясь теплым лучам яркого весеннего солнца, он задумчиво смотрел за околицу, туда, где бескрайние поля и перелески сливались с чистым голубым небом. Весну Петрович всегда встречал с нетерпением и радостью. И не только потому, что весна долгожданным теплом согревала землю, деревья, людей и все вокруг, но и потому, что он, Петрович, с особенным, трепетным чувством встречал главный праздник своей жизни – 9 мая, День Победы. Петрович был единственным в деревне ветераном войны.
   Каждый год, в конце апреля, Петрович по обыкновению своему доставал из шкафа парадный пиджак с боевыми орденами и медалями, осматривал их и натирал до блеска толченым мелом. В начале мая он надевал его, звеня наградами, подходил к зеркалу, замечал, что еще на год постарел и плакал. Плакал долго, тоскливо и безутешно. Как не плакать? Сколько боевых товарищей его не дожили до дня Победы 1945-го года? Сколько пришлось пережить: Сталинградская битва, Курская дуга, освобождение Вены и Праги, штурм Берлина…
  Шестой десяток лет миновал с той войны, а Петрович никак не мог забыть огненные сороковые. Вот и сейчас, погожим майским днем, Петрович вспоминал, грелся на солнышке в парадном пиджаке, поглядывая на сверкающие золотым отливом награды и ждал: скоро из города приедут в гости дети и внуки, с гостинцами и поздравлениями…

2.

   -Ну, чё, Мосол, на дело когда топаем?
   -Сегодня.
   -Чё за дело?
   -Пацаны насвистели, что дедуля в соседней Макарихе живет. Цацки военные имеет. Сечёшь?
   -Угу…только…на мокруху дело тянет.
   -Не гони пургу, дело верное. Дед один живет, по башке молотком шлепнем, цацки хапнем и ходу…
   -Угу…

3.

   Далеко за полночь Петрович проводил гостей. Хорошо было ему, приятно, что помнят старика дети и внуки, гостинцы привозят из города. Петрович аккуратно сложил подарки в шкаф, еще раз взглянул на пиджак с наградами, хотел было закрыть шкаф, да вот только больно кольнуло в сердце недобрым предчувствием. Петрович закрыл шкаф, вышел на двор, проверил старого пса, уже спавшего в свое будке, и вернулся в дом. Перекрестившись, выключил свет и лег спать.
   К Макарихе подъехала старая «копейка». Из машины вышли двое. О чем-то посовещавшись, они направились к дому ветерана. В деревне залаяли собаки. Двое остановились на дороге, молча надели на головы черные шерстяные шапки с прорезями для глаз и, ускорив шаг, пошли дальше.
   Во дворе Петровича зарычал пес. Петрович вздрогнул, встал с кровати, вышел во двор, прислушался. Было тихо.
   -Ты что, Полкан, не спишь? Смотри, какие на небе звезды яркие, тишина кругом, а ты рычишь. Спи!
Петрович погладил пса. Тот тревожно заскулил, и принялся  настойчиво лизать ладони старика.
   -Хватит баловать, спи…
   Петрович вернулся в дом и снова лег на кровать, но не смог заснуть. Бледная луна заглянула в окно, наполнила дом холодным тоскливо-серым светом. Тени загадочными очертаниями медленно поползли по стенам. Петрович смотрел на луну, на тени и только теперь заметил, что пес молчал. Скрипнули половицы на крыльце. Старик вздрогнул и встал с кровати. Подойдя к двери, он замер и прислушался. За дверью было тихо. Петрович приоткрыл дверь и выглянул во двор. Пес Полкан почему-то спокойно лежал рядом с будкой. В отблесках луны блестел разодранный бок собаки.
   -Что же это такое? Полкан!...-старик кинулся к собаке. Сильный удар молотка по голове остановил его. Старик застонал и упал, ощутив во рту соленый привкус крови.
   -Мосол, ты где?
   Из-за дома вынырнула тощая фигура человека:
   -Не ори, я здесь. Погнали быстро в дом!
   -Угу…
   Двое лихорадочно обыскивали дом. Тощий метнулся к шкафу, рванул дверцу, та жалобно скрипнула, слетела с петель и рухнула на пол. Из шкафа полетели на пол вещи, постельное белье, подарочные пакеты. Наконец, руки наткнулись на пиджак, стащили его с вешалки.
   -Хромой, вали сюда! Нашлись цацки…
   Петрович открыл глаза. Со лба противной струйкой стекала кровь. Шатаясь от тупой, пульсирующей боли, старик привстал на четвереньки, посмотрел на дом. В окне метались две тени. Он пополз к дому. Вытащив из-под ступенек старую металлическую кочергу, старик вскарабкался на крыльцо, заглянул в дом. Двое метались по дому, не замечая его. Петрович притаился за дверью: «Двоих не одолеть».
   -Слышь, Мосол, может еще хату обшмонаем? У дедули пенсия крутая.
   -Хромой, ты, в натуре, тупой. Слышишь, как собаки в деревне брешут? Будем тормозить, деревенские припрутся, вой поднимут, попалимся! Сечешь?
   -Угу…
   У Петровича заныло в груди, заклокотало: «Что ж вы, звери, творите? За что?». Слезы обиды смешиваясь с кровью, падали на крыльцо.
   Две фигуры метнулись к выходу. Дед с размаху ударил первого по голове. Тот дернулся и рухнул на пол. Второй в испуге присел и затаился...
   Старик шагнул в дом. Он успел увидеть свой изодранный пиджак без наград, прежде чем холодное лезвие ножа больно ударило в грудь. Перед глазами поплыли круги, загудело в ушах. Бесконечной, стремительной чередой проносились в угасающем сознании старика праздничные салюты 9 мая, Сталинградская битва, Курская дуга, бои под Веной и Прагой, штурм Берлина, дети, внуки, подарки ко Дню Победы… Сквозь пелену приближающейся смерти он заметил вдруг дикую ухмылку Мосла:
   -Что, падла, наелся крови?...
   Старик опустился на колени, оперся на кочергу, та подвернулась и упала вместе с обмякшим телом старика. Петрович закрыл глаза. Навсегда. Лишь холодеющее сознание, на излете жизни, выдавило последние слова:
   -За что, звери?…