Дальний Восток

Первый опыт судовода.

       Дежурный морской буксир, непрерывно таскающий баржи и другие плавсредства по акватории порта  почти не стоял у причала. Раз в сутки капитана сменял старпом, на другой день старпома менял капитан и только третий помощник не мог бросить вахту, смены не было. Третьим помощником  был, разумеется, я. Не было и матросов – кто в загулах, кто на отгулах.  Экипаж на этом судне всегда был не полным.
     Это был тот самый буксир, на который меня, молодого специалиста, прибывшего во Владивосток по распределению, отправил комбриг «гнить» всю оставшуюся жизнь.
       Для выполнения работ хватало иногда трезвого старшего на борту, кого-нибудь в машинном отделении и вахтенного помощника капитана.   Хотя, согласно штатному расписанию, у нас должно было быть тридцать два человека.
     Вахтенный помощник капитана в белоснежной рубашке, черный галстук,  китель с золотыми шевронами, до бровей, для солидности, опущенная фуражка… Ничего подобного я в этот период морской жизни не видел. В реальности работа вахтенного помощника капитана почему-то выглядела совершенно не так, как нам рассказывали в мореходке или показывали в кино. Такого я даже представить себе не мог.
     Форма с золотыми шевронами пришла в негодность уже на второй месяц работы на этом буксире. Фуражку сдуло за борт в  первую же вахту.  На новую денег ещё не заработал, да и на кой черт она мне нужна была.
А выглядела моя работа так:
     После получения от диспетчера «Приказ–задания», вахтенный помощник капитана шёл на судно. После доклада капитану или старпому,  команда в машинное отделение:
- Судно к походу приготовить! Готовность тридцать минут! После чего  соответствующая запись в судовом журнале.
  Это начало очередной моей бессменной  вахты
       После доклада вахтенного механика о готовности судна  вызываю старшего в рубку, а сам бегу на ют. При помощи кормового шпиля вытаскиваю на борт трап, им же, шпилём, выбираю швартовые концы, бегу на бак, выбираю якорь и понимаюсь на мостик.
Вместо отсутствующего радиста по радиостанции докладываю диспетчеру:
- Снялся. Прошу «добро» следовать по плану.
       Матросов, как я уже говорил, не было. Иногда штат был полон, но экипаж практически постоянно отсутствовал. Прогулы, отгулы или отпуска, причины были разные, но это никак не влияло на мою бессменную вахту, так как второго помощника капитана найти вообще было невозможно. Где-то он был, даже что-то делал, исполняя свои обязанности, но видел я его очень редко.
        В ходовой рубке я левой рукой, лежащей на штурвале, выполнял команды на руль, правой, расположенной на машинном телеграфе, выполнял команды на машину,  иногда успевая фиксировать события на листке бумаги. Почти как в том нереальном сне, вот только мягкого кресла не было, и мой лайнер бегал не по огородам.
       При подходе к объекту буксировки бегу на палубу для подачи буксирного конца или  швартовых, поднимаюсь на мостик, по рации запрашиваю "добро" на переход и, если есть время, заполняю судовой журнал.
       И так непрерывно, иногда успевая отдохнуть по полчаса или поесть. С завистью глядя на уходящего домой капитана или старпома, иду на следующий круг. Такие дежурства продолжались неделями, пока нас не сменит другой буксир, что было крайне редко или неизвестно откуда, в изрядно помятом виде  появится второй помощник капитана, мой сменщик.
     Белый как молоко, слепящий от невидимого солнца туман. Где-то выше предполагалось весеннее ярко-синее бездонное небо. Днем будет очень  жарко.
-     Махнуть бы днем на пляж, – с тоской глядя в белое никуда думал я, – и когда же кончится эта долбаная  вахта.
       Полный штиль. Судно лежит в дрейфе, в ожидании разрешения на вход в залив.
-     Я сейчас вернусь. - Сказал старпом.
       Минут через десять, появившись на мостик, неожиданно, не дождавшись разрешения диспетчера, дал средний ход вперёд и, закурив, медленно скользя спиной по переборке, опустился на палубу. Наполнив все пространство ходовой рубки запахом только что выпитого спирта,  к моему величайшему ужасу, уснул.
       Из оцепенения меня вывели крики  и прерывистый гудок рядом находящегося парохода. Мат доносился откуда-то сверху.
Сквозь пелену тумана я увидел медленно проплывающий мимо крыла мостика огромный якорь, свисающий с борта белоснежного лайнера, очевидно швартующегося к причалу, и прямо над головой  смутно различимые фигуры людей, из уст которых я очень много узнал о методе судовождения старпома, о себе и своем буксире.
       Столкновения не произошло, но страха я натерпелся по самые уши.
       Постепенно начиная соображать, бросился к локатору, и как оказалось очень даже  вовремя,  едва успел повернуть к нашему причалу.
-    Отойди сопляк! – Услышал я за спиной.
     Старпом, странными невидящими глазами глянул на экран локатора.
-    Отдать якорь!
     Бегу на бак.
       Слегка затянув ленточный стопор брашпиля, чтобы якорная цепь медленно, в натяг, травилась за борт, а  не улетела со жвакогалсом за борт, поднялся в рубку. Став к рулю,  вдруг  услышал:
-    Швартуйся сам!
     Показалось, что эти слова относились не ко мне, так как  замутненные глаза  старпома смотрели  куда-то мимо и в разные стороны, а швартоваться самому мне не то, что было категорически нельзя в силу отсутствия опыта и допуска к управлению судном, я просто этого не умел. К тому же, последние несколько месяцев, по штатному расписанию, я был матросом 2 класса. Видел, как это делают другие, обученные опытные люди, но чтобы самому…
       Вот это адреналин! Непередаваемое чувство.
    Как говорят в ненашенских фильмах: - "Я сделал это!!!!». В одиночку, кормой, с отдачей второго якоря, раздавив обе шлюпки о круглые борта портовых ледоколов, между которыми,  пропихнул судно кормой к причалу,   я самостоятельно ошвартовался.
     Конечно же, этот подвиг никто не оценил, никто даже не заметил. Расскажи я кому-нибудь об этом и старпом, отец двоих детей станет безработным, да и мало кто этому поверил бы. Старпом до сих пор думает, что сломанные шлюпки это его рук дело.





       На буксире я пробыл около года. Нехватка кадров, низкие заработки, частые увольнения за всевозможные нарушения трудовой дисциплины моих коллег оказались мне на руку. Меня назначили на судоводительскую должность и часто кидали с одного судна на другое, всё это был каботаж, прибрежное плавание. И все равно я это  только приветствовал, так как появлялось какое-то разнообразие, надежда на перемены, всевозможный опыт и главное то, что эти перемещения не давали мне  затосковать и от безысходности и бесперспективности удариться в исконно российскую развлекуху - пьянство.
    Получив повышение с направлением на старый ржавый танкер «Росстошь» привычно быстро собрав вещи, я поспешил на тридцать второй причал к месту его стоянки.
    Трудно объяснить, что я чувствовал, стоял в толпе у среза причала, глядя на то, как нелепо и позорно выглядит  мой «новый» пароход,  утонувший у причала. Трап свисал с причала прямо в воду, оборванные швартовые концы плавали среди щепок и прочего мусора, сиротливо смотрели в небо  грязная ржавая фальштруба и мачта.  На плаву была только носовая часть. Судно кормой лежало на грунте.
       Оказывается, это отличилась ночная вахта. Откачав за борт скопившуюся под палубой машинного отделения льяльную воду, вахтенный моторист забыл закрыть клапан.
        Причиной всему этому был в очередной раз слитый и употребленный «по назначению»  спирт из путевого компаса. Таким, почти традиционным для этого экипажа способом, скоротали вахту донкерман и навигатор и оба умиротворенно беседовали в каюте дежурного по судну, попыхивая папиросками, пока не уснули. А поутру, они проснулись от грохота выбиваемых спасателями иллюминаторов, топота сапог и в последнюю очередь от воды, добравшейся до колен заснувших сидя друзей.
        Если вы думаете, что виновников происшествия с позором уволили или завели уголовное дело, то вы просто не знаете военно-морской действительности времен застоя. Конечно, их уволили по тридцать третьей статье, но, этим  же днем, вновь приняли на работу на это же судно и на эти же должности. Работать было некому.
-Мать моя родная! Это что ж теперь будет-то. Мать моя родная! – Непрерывно всхлипывал тощий, плохо выбритый мужичёк, оказавшийся капитаном этой посудины.
      С тоской глядя на этого человека, оказавшегося капитаном моего нового судна,  который больше был похож на кочегара из котельной, одевший «пиджак» с шевронами с чужого плеча я начал понимать,  что окончательно стал отъявленным неудачником. А Фортуна слабаков не любит, она сразу начинает мстить за неуверенность в себе, начинает подкидывать всяческие сюрпризы. И сюрпризы эти стали сыпаться один за другим, только успевай получать.

Реанимировали танкер в течении двух недель
      В первый же выход за пределы акватории порта  я, уже на третьи сутки, получил первый из сюрпризов.
       Пожар на судне, тем более в море, это одно из самых, которые только могут случиться, впечатляющих, суровых  и опасных происшествий. То из испытаний, в котором выясняется ху из ху, «кто сколько стоит». Испытание, в котором  человек проверяется на «толщину кишки», закаляется и приобретает опыт, который переделывает  обычных людей  в истеричек и трусов, или же в опытных толстокожих с железными нервами мореманов.
     Что-то не довелось мне увидеть четкость действий и холодный расчет, основанный на опыте и знаниях тренированных моряков.
Инстинкт самосохранения, рефлексы животного страха, но впереди всего этого абсолютная безалаберность и просто чисто человеческое любопытство.
       Учения, тренировки, вся  прочитанная литература, это просто теория и как бы часто люди не тренировались, в экстремальной ситуации всегда  будет не хватать  человека, который взял бы руководство в свои руки.
-  Пожар! – Почему-то шепотом, с перекосившимся от страха лицом доложил капитану  матрос-плотник.  - На баке пахнет дымом.
       Через пару минут дымом не только пахло, он стал просачиваться тонкой струйкой  из-под плохо задраенной двери шпилевой, помещения на носу судна, превращенное боцманом и плотником в кладовку  и расположенное через переборку от топливного танка в котором  в этом рейсе было  залито сорок тонн бензина. До этого случая бензин не возили никогда.
       Вместо положенной судовой тревоги и необходимых в этой ситуации мероприятий, прогремел истерический, усиленный судовой трансляцией, капитанский крик:
-      Боцман! Боцман! Беги на бак, там что-то дымит!
       Естественно на бак побежал весь экипаж. Я бежал последним. Бежал и как все и из чистого любопытства и как начальник аварийной носовой партии. Как только открыли дверь, из помещения  вывалилось горячее черное облако копоти и дыма.
-    Ща рванет!!!! -  Почти хором выдохнуло несколько глоток, и вся эта толпа зевак ринулась, сбивая друг друга с ног обратно на ют, подальше от огня, поближе к спасательным плотам.
       Открыв глаза, я почувствовал сильную боль в плече и затылке. Постепенно до меня дошло, что я лежу на холодной палубе и только через некоторое время начал вспоминать, как по мне пробежался почти весь экипаж стремящийся занять место в единственной спасательной  шлюпке.
       Удивительно, но на старом суденышке сработала система пожаротушения, и все погасло само собой.
Оказалось, что промасленный трос и брошенная грязная ветошь задымились от искрения распределительного электрощита. Больше дыма, чем огня, но эффект был превосходный.
         Уже, будучи старпомом, при доковых работах в Финляндии, мне довелось побывать в такой  ситуации ещё раз.
 -   Огонь! Огонь! -  С борта судна убегал финский пожарный, дежуривший при сварочных работах с огнетушителем. Старший электромеханик, дежуривший по электромеханической части, немедленно доложил о случившемся капитану, а тот, будучи офицером военно-морского флота, с огромным опытом плавания и руководства, вместо тревоги, дрожащим от испуга голосом, по судовой трансляции объявил:
-       Всем! Всем! С огнетушителями прибыть в машинное отделение! Быстрее! Там пожар!
       Всех было шестьдесят два человека, огнетушителей более сотни. Как только дым вырвался в коридор, все огнетушители были брошены на палубу, толкая друг друга и, почему-то весело, со смехом и шутками, народ начал ретироваться.
         Из-за наваленных в кучу огнетушителей загерметизировать помещение стало невозможно, а из-за разлившейся щелочи на металлической палубе стало как на катке.
-  Может выключить вентиляцию? - Спросил дежурного старшего электромеханика, непрерывно вытиравшего вспотевшую лысину кто-то из электриков.
-  Немедленно выключить вентиляцию! - Раздалась уверенная команда дежурного, но взгляд его так и не приобрел осмысленности, видимо он решал важную задачу, бежать на берег или в каюту, полную всевозможного барахла, купленного  на полученную за весь ремонт валюту.
       Я, с помощью тех же электриков, пытался организовать разведку помещения. Пока разбирали завал из огнетушителей, дым рассеялся. Обследование помещения показало, что огня нет, опасность миновала.

       В военно-морском флоте, хотя, наверняка и не только там,  существует своеобразная логика, определенный метод поведения, придерживаясь которого можно очень многого достичь. Один из них - вовремя доложить. Сделавший это первым - всегда первый.
-     Если бы не я, – чуть не сбив капитана с ног, влетел в ходовую рубку электромеханик, - мы бы сгорели. Это я выключил вентиляцию, я бросил в огонь огнетушитель.
      Огнетушитель, брошенный им в огонь, не был включен, да и был он пенный, что, конечно же, делало абсолютно бессмысленным бросание его в очаг возгорания.  Но об этом история умалчивает.
       Через несколько минут, после своевременного доклада, в ходовой рубке раздался телефонный звонок.
-Доктора срочно на шкафут!
  На шлюпочной палубе без сознания лежал молодой моторист.

     В последствии выяснилось, что этот худощавый паренёк не убежал вслед за пожарным, он и в мыслях не допускал того, что надо вовремя доложить капитану, а бросился к огнетушителю "ОУ-30", приняв единственно верное решение и в течение нескольких секунд, сбил разрастающееся пламя.
      Не рассчитав сил, задыхаясь, еле-еле  выполз на палубу. Даже если бы он был совершенно здоров и знал эти военно-морские премудрости с докладами о собственном героизме, обогнать электромеханика он не смог бы. В этом искусстве наш Геннадий Александрович  был непревзойденным умельцем, думаю, что и сейчас по части докладов, он впереди планеты всей.
     Это был человек, смыслом жизни которого была борьба  против всех, в то время как против него не боролся никто.
     Благодарность и премии за грамотные действия при тушении пожара, получили капитан, замполит, которого на борту вообще не было, и, конечно же,  доложивший первым электромеханик.



Урок мужества – 2.

   Судно двигалось малым ходом по  бухте Новик острова Русский. Сопки по обоим бортам радовали глаз буйной летней зеленью. Лето «в полный рост». Работать не хотелось. На борту вяло шла подготовка к выдаче дизельного топлива. Скоро выходные, получка, настроение благодушное, на ходовом мостике обсуждалось в каком ресторане лучше погулять.
-  "Зеркальный"  или "Коралл", можно "Лотос", – дымя папиросой «Беломорканала» мечтал вахтенный третий помощник капитана курносый  блондин по прозвищу Заяц, – там дешевле.
       Все молодые специалисты награждались прозвищами. Ему досталось из-за фамилии. Зайцев Владимир Александрович, так к нему обращались соплаватели. На самом же деле он  вовсе не напоминал этого  ушастика.      
       Добродушный, почти всегда улыбающийся невысокий парень. И в этот раз он, задумавшись, радовался чему-то своему.
       -  Мелко плаваете,  если идти, то в "Океан" или во "Владик". – Лениво возразил я и, вспомнив последнюю гулянку, добавил: – там и кормежка  классная и "шампусик" бывает, а какие там котлеты по "Киевски"… закачаешься.
     Кроме меня и Зайца в рубке находился капитан и начальник радиостанции и рулевой матрос. Спорить или доказывать что-то свое было лень, даже встречный ветерок, тоже лениво и вяло  пролетающий через открытые иллюминаторы в открытые двери ходовой рубки не мог  освежить наши разморенные летом тела.
     По берегу, размахивая руками и что-то крича, бежало несколько человек. Ни то, что это взрослые, а не радостные неожиданным гостям дети, ни то, что среди них были женщины и аж целый капитан первого ранга, никого не насторожило.
     В предвкушении предстоявшего застолья со старыми знакомыми прищурив подслеповатые глаза  капитан сказал:
-    Во как радуются, что-то я никого не узнаю.
     Вдруг улыбка у Зайца, смотревшего вперёд, застыла, глаза начали неестественно округляться, из полуоткрытого рта  сквозь торчащую папиросу послышалось неестественное  протяжное  «Ы-ы-ы-ы-ы!.
     Все разом повернулись в направлении его взгляда. Ничего, не увидев, опять уставились на источник неестественного звука. Ход  судна начал плавно тормозиться, и вдруг, резко задирая нос, судно остановилось. Все, кто не стоял у носовой переборки, полетели вперед и попадали. Заяц влип лицом в лобовое стекло ходовой рубки и опять, как-то не по мужски, завыл. Папироса,  обдав его  снопом искр, залетела за шиворот. Было неясно от чего он взвыл, от боли или от того, что не успели отреагировать на его сигнал  "ы", или от  посадки  на мель. Вообще-то никто об этом и не думал, просто все, встав на ноги, тупо смотрели на капитана.
   Лично я был в шоке. Вахтенного помощника, которым был Заяц, нервно  затрясло, стуча зубами, он выдавил:
-   Тюрьма, – и, не замечая тлеющей на животе форменной рубашки, добавил, -  в лучшем случае  лишение  диплома.
     Мое состояние тоже было близко к истерике. Так как проводкой судна занимался я.
-     По карте глубина нормальная, – пытаясь собрать мысли в кучу недоумевал я, уставившись в потертую до дыр карту.
      Шли мы по заливу место судна не определяя, ориентируясь только по створам, что и внесло сумятицу и сомнения в мою душу. Уверенности в себе как небывало.
      «Дорога» была до того наезжена, что возникшая мель воспринялась как нечто нереальное. Расслабуху как рукой сняло.
      Заяц сразу стал заполнять судовой журнал, который не велся с момента снятия с якоря. Что он там написал дрожащими руками в последствии прочитать не смог даже он сам.
     Капитан же, совершенно не отреагировав  ни на сам факт аварии, ни на предположения вахтенного, к нашему величайшему изумлению отослал боцмана замерить глубину у форштевня и, уходя из рубки,  пробормотал:
-     Выходные накрылись. Разбудите на полной воде. С приливом сползем.
     Собравшиеся на берегу люди, которые пытались предупредить о забытой нами отмели, тоже были немало удивлены. Такое вряд ли можно себе представить - Судно вылетело на мель, боцман, стоя по колено в воде у шлюпки, опершись рукой о форштевень, пытается ногой замерить глубину, а остальной экипаж, включив на всю округу музыку, выходит на перекосившуюся палубу и располагается загорать.
   И действительно, перекачав топливо из носовых цистерн в кормовые, на полной воде, дав полный задний ход,  мы сползли с мели и,  не обнаружив признаков пробоин, ошвартовались к причалу.  Через час, как ни в чем не бывало, начали выдачу топлива.

    Даже чрезмерно открытое декольте начальника лаборатории топливной службы, слишком часто наклонявшейся над горловиной танка, при этом резко вскидывавшей голову с самодовольной улыбкой перехватывая заинтересованные взгляды окруживших её моряков, не отвлекли меня от мыслей о происшествии.
   И только к вечеру, выпив с капитаном, Зайцем, начальником радиостанции и декольтированной соблазнительницей отвратительно пахнувший резиной весь судовой запас спирта, мы, немного успокоившись, разбрелись по своим каютам. А капитан, очевидно для обсуждения качества выдаваемого топлива, увел пышногрудую приемщицу к себе в спальню. Судя по его веселому виду и её скачущей походке при сходе с трапа утром, качество топлива  удовлетворило их обоих.
   - По местам стоять, со швартовых сниматься! – вернул нас к действительности капитанский голос.
     Жизнь продолжалась.
   


Урок мужества – 3.

      Что чувствует человек оказавшийся глубокой осенью в морской воде в кабельтове* от берега? А ничего. Некогда было что-то чувствовать тем более о чем-то думать. Все приходило само собой.
       Мне, командиру шлюпки, было около двадцати двух, самому молодому из гребцов далеко  за сорок.
       Из-за вспенившей море сильной волны,  я не сразу увидел камни, торчащие из воды.
-     Левая табань*! - заорал я гребцам и зачем-то самому себе: - Лево на борт!
-    Чё табанить - обливаясь потом захрипел от напряжения самый старый из матросов Жора Понятовский - надо к берегу.
      Кто-то выполнил команду, Жора продолжал грести, весла перепутались, шлюпку поставило бортом к волне и, через несколько секунд, совершенно неуправляемую, с грохотом ударив о каменную гряду, перевернуло.
      То, что я в тот момент произнес повторять необязательно, наверняка любой на моем месте сказал бы то же самое, или близкое по смыслу и содержанию.
      Экипаж из семи человек, за которых ты, молодой мальчишка, несешь полную моральную и прочую ответственность начал выныривать по обе стороны шлюпки. Леденящая не тело, а душу осенняя вода, и дикий приступ злости на старого алкаша. Вот, что первое посетило мою голову.
      С перепуга казалось до берега не то, что доплыть, по суше дойти невозможно, берег едва различался сквозь туман и мелкий дождь.
-     Раз, два, три, четыре … все. – С облегчением выдохнул из легких воздух с  остатками горькой холодной воды.
     С трудом, применяя  весь запас ненормативной лексики, имевшийся в памяти, заставил  всех вернуться к перевернутой шлюпке, уцепиться  за неё и, гребя руками толкать её к берегу. В кирзовых сапогах, ватных штанах и телогрейках самостоятельно никто не проплыл бы и десяти метров.
 -   Не ссыте мужики,  земля рядом, всего-то три метра в низ! - старый анекдот, неожиданно вспомнившийся мне, почему-то всех разом успокоил и даже развеселил, минут через тридцать не без помощи волны и ветра мы были у берега.
    Хорошо, что в проливе Лаперуза в это время относительно теплая вода. У кого-то в кармане нашлись завернутые в целлофан спички и, через некоторое время,  на берегу пылал  спасительный костер.
     -  Все долбаная спешка,  –  глядя на черные от дождя скалы, над  которыми летели свинцовые тучи, бубнил я, – какого хрена, в такую погоду…. Ну Паша…
    Пашей звали капитана того самого старого танкера  «Росстошь», он куда-то спешил, что-то не давало ему расслабится. Со дня выхода в рейс он не просыхал, а, протрезвев, о чем-то вспомнил и начал "гнать лошадей".
    Единственный, кто мог Паше возразить, это был старпом, бывший вояка, списанный с подводной лодки  за какие-то неблаговидные дела, но тот был в отгулах. А от наших предложений или возражений кэп даже не отмахивался, он их просто не замечал.
   На побережье Дальнего Востока, как впрочем, и на побережье  всех морей, омывающих нашу страну, слава богу, дров хватает. Греясь у огромного костра, дрожа всем телом, сменяя друг друга,  отчерпывали воду из шлюпки.
-   Что-то не то – сказал сам себе  я, дождавшись своей очереди  поработать дырявым ведром, найденным тут же на берегу среди прочего хлама.
-   Во блин! - Пошарив рукой в воде, я обнаружил, что пытаемся ведром вычерпать  море. На днище шлюпки была довольно-таки большая, сантиметров двадцать на двадцать, пробоина, которую без инструментов, в таких условиях, заделать невозможно.
     Связи с судном никакой не было. Те, кто должен был принимать топливо не прибыли. Хотя одежда и начала подсыхать, мы начали потихоньку замерзать.
    Как и положено, в таких случаях, по закону подлости, шел мелкий, но густой приморский дождь. Быстро летящие облака опустились до верхушек окружавших нас со всех сторон скал. Видимость упала почти до нуля.
     На судне, почему-то, особо не волновались. Похоже, что они даже не заметили нашего перевертыша. И как только немного прояснилось, начали подавать сигналы прожектором и гудком.
     Как будто сквозь вату слышался весёлый голос начальника радиостанции усиленный судовой трансляцией:
-    Ребята! Хватит балдеть! Пора работать! Давай домой!
     На берегу народ приуныл.
-   Слышь! Молодой! Надо что-то делать. – С видом, будто придумал что-то умное, сказал Жора. Он был тут же обматерён хором из шести глоток, после краткой оценки всех «достоинств» бывалого моряка Жоры,  моя глотка продолжила сольное выступление:
-   Ты б………! Старый осел, твою ….., шени дедац …(это по-грузински), ещё хоть раз пасть откроешь, утоплю скотину! – и далее в таком же духе около минуты.
     Выпустив пар я начал что-то соображать.
-   Так, умники, теперь бегом по дорожке на поиски людей. Если за час пути никого не найдете, дуйте обратно. Если найдете, возьмите молоток, гвозди, фанеру и если будет обязательно возьмите смолу. - Отправил Жору с другом котельным машинистом по дороге в тайгу, может до воинской части и не так далеко
    Но не успели они пройти и пол километра, как появился грузовик с военными, наконец-то приехавшими принимать топливо.
     Из того, что было нужно, у них нашлись гвозди и молоток, что нашу проблему решить не помогло.
     С судна все настойчивей требовали вернуться на борт. Скоро сумерки. Портвейн, привезённый военными был давно уже выпит, весь боезапас расстрелян. «Калашников» хороший автомат, но ни в одну бутылку никто так ни разу и не попал. Сказалось качество и количество выпитого.
    Вот тут-то и начала работать русская смекалка, именно тогда когда в известное место клюнул знаменитый жареный петух.
    Связь налажена.
     Я знал, что флажный семафор на судне знаю только я, но морзянку, хоть и на слух, знает ещё и начальник радиостанции.
      Найдя  в береговых завалах широкую белую доску, я, поворачивая её в сторону судна то ребром, то плоскостью минут десять изображал точки-тире, что в своде сигналов означает «вызов». Такое  "Ноу –Хау" можно было изобрести только от безвыходной ситуации.
     Когда, наконец-то на судне поняли, что это я там такое делаю, начали отвечать сигнальным прожектором.
     Я знал, что каждую изображенную мной букву сначала записывают  на бумагу в виде распознанных точек и тире, потом с помощью справочника переводят в буквы, потом из получившихся букв составляют слова. Поэтому «писал» очень медленно:
-   П  Р  О  Б  О  И  Н  А   20   НА   20    З   А   Д   Е   Л   А   Т   Ь     Н   Е   Ч   Е   М.
Ждите, – проморгал в ответ прожектор.

      Проблему решили просто, почти гениально. Такая идея могла придти только нашему бывалому капитану.
    С судна, ставшего на якорь как можно ближе к берегу, по ветру,  стравили трос, привязанный к спасательному кругу. Благо ветер был с моря.
    Закрепив трос на носу  шлюпки  с судна начали выбирать трос шпилем. В протопленной по самый планширь шлюпке, крепко уцепившись за что придется, по грудь в воде, разместился экипаж. Рискуя снова быть перевернутыми, начали движение к судну. Через полчаса шлюпка была подтянута к борту судна. И ещё через полчаса, переодевшись в сухое, выпив по стакану чистого спирта и горячего чая, все спали. Никто даже насморк не подхватил.
      
Конец ХХ века

    Немного подробнее о технической оснащенности некоторых судов вспомогательного флота ВМФ СССР в те годы.
    Основной задачей Вспомогательного флота являлось обеспечение Военно-морского флота как такового, так и его береговых подразделений всем, что необходимо для выполнения поставленных командованием задач.
    Из-за отсутствия дорог попасть во всевозможные военные части и прочие поселки можно было только вертолетом или по морю. Так было тогда, есть сейчас и, наверное, в нашей стране будет всегда. Необъятны просторы нашей родины.
    Не могу не упомянуть о средствах связи, которыми были обеспечены моряки Вспомогательного флота, точнее будет сказать, что обеспечения не было никакого, и народ выкручивался как мог.
    Для получения топлива, прямо на берегу, где-нибудь в лесочке или на возвышенности, лежали большие 20-ти тонные цистерны. С танкера, стоящего на якоре в несколько кабельтовых от берега, по протянутым в воде шлангам, в эти бочки,  перекачивали топливо. Шланги вытаскивались на берег вручную,  руководил всем этим грузовой 2-й помощник капитана.
    Хоть эта операция и была отработана годами, срывы происходили часто. Старые гнилые шланги рвались постоянно,  донкерманы* отдыхавшие от пьянки только в море, работали очень, мягко говоря, небрежно. Поэтому связь судна с берегом нужна была постоянно. Начало перекачки, остановка из-за аварии или  конец работы, продувка шлангов воздухом для удаления остатков топлива, вызов шлюпки, всё это надо было каким-то образом сообщать на борт.
    Как осуществлялась эта связь даже представить сложно, но охарактеризовать можно коротко и ёмко – военно-морской идиотизм.
    Флажный семафор большинство судоводителей забывают уже на второй день после выпускного вечера. О сигнальных фонарях можно было только мечтать, да и азбуку Морзе мало кто знал. О портативных радиостанциях даже  не говорили, это считалось неприличным, болтать о чем-то  из области фантастики. Но связь была.
    Согласно поговорке, очень точно отражающей действительность того времени - "Голь на выдумки хитра". Наша российская «голь», каким-то непостижимым для иностранных моряков образом, ухитрялась выполнять задания командования несмотря ни на что.
   
    Выдача топлива на необорудованное побережье.
    Зажигался большой факел и стоя среди топливных цистерн, или забравшись на одну из них, а  в некоторых  был  и бензин, второй помощник капитана подавал сигналы на судно. Взмах факела над головой – начало работ, широкое круговое  вращение – стоп, продувка, взмахи сверху вниз прямо перед собой – высылайте шлюпку.
    Учинить пожар или взорваться могли в любую минуту, но волновало это только тех, кто сигналил стоя на бочке, руководство отмахивалось от  рапортов тем, что по нормам снабжения портативные радиостанции и прочие средства связи  не положены.
  Иногда, использовалось оружие, которое приносили с собой военные, опасаясь встречи с крупными таежными хищниками. Чаще всего применялся автомат.
  Ствол в небо, один выстрел – качай, два выстрела стоп. Три – продувай шланги. Очередь в небо трассерами, значит, уже напились, пора шлюпку подавать.
    Обычно по окончании работ оставшимися патронами расстреливались опустевшие бутылки из-под какого-нибудь дешёвенького портвешка. А патроны уже были не нужны. Что там  этот жалкий тигр после литры выпитой.
    Сергей, при встрече с вышеупомянутым "жареным петухом", не имея под рукой ничего привычного для связи с судном, изобрел свой, досчатый семафор.
  Ну, кто в какой стране мог бы до такого додуматься.

  Если на судне где-то что-то сломалось, разумно было бы вызвать специалиста-ремонтника. Но это там, где-то, а на военном флоте поломка прибора могла вызвать нездоровый интерес флагманских специалистов к квалификации команды, поэтому, сначала пытались выкрутиться сами, при помощи своих специалистов, если такие были. А если таковых не имелось, все равно сначала пробовали сами, а потом уже сдавались.
    Почему-то на первом моем судне, куда Сергей попал в качестве матроса-штрафника, капитан и старпом, решили, что он закончил мореходку с красным дипломом. Наверно сыграла роль  внешность и манера выглядеть умным даже в самых тупых ситуациях.
- Молодой! Дуй в рубку, до полигона час хода, надо отремонтировать радиопеленгатор. Потом в шахту лага. Лаг у нас уже лет пять не работает.– Скомандовал  капитан.
    Главное сразу не сдаваться, ввязаться в драку, а там посмотрим. Сергей не стал их разочаровывать. Как  пользоваться этими приборами он представление имел, а вот что там внутри и как оно работало, было непостижимой премудростью.
    В приличном флоте даже и не подумали бы трогаться с места с неисправным прибором. Но тут иные. Судно уже шло полным ходом на девиационный полигон проверять работу этого самого радиопеленгатора, а Сергей  только нашел его техническое описание.
- Так. Радиопеленгатор «АРП-50Р». - Начал он читать вслух, а в уме сквозила мысль о том, что учится надо было, а не кое-чем  груши околачивать. На то время это был допотопный прибор, но, как говорится,  за неимением горничной….
    Если до прибытия в полигон прибор не отремонтировать, то капитан мог потерять часть запаса судового спирта, задабривая специалистов, чтобы подписали необходимые документы для разрешения эксплуатации судна. Сергею тоже такой антирекламы для дальнейшей карьеры совершенно не нужно.
     В начале главы "Техническое обслуживание и ремонт" было написано "Открыть крышку на верхней панели прибора".  Что я незамедлительно и сделал. – Во! Блин! Чудеса!
Не успел Сергей поднять крышку, как из отверстия пружинкой выскочил
Проводок. Стало понятно, что  припаяв его на место, вполне вероятно, основная неисправность и устранится, но для этого как минимум надо уметь паять.
Десять минут проб и ошибок, и отпаявшийся проводок был приляпан на
место. Ликованию моему не было предела.
-    Ну вот! – Обрадовался старпом - Впервые на этом корыте идем на полигон по-настоящему.
    Радиодевиатор (специалист определяющий поправки радиопеленгатора), поднявшись на борт, очевидно по привычке, с ходу заявил:
-    Ребята, спирт у вас дерьмовый, вы мне его  в бутылочку налейте для технических нужд, а я лучше посплю, пока вы для вида по полигону побегаете.
-    Э-э-э-э брат! Да ты за кого нас держишь? – По-свойски  пошутил капитан. - Работать надо, а спирт и мне пригодится.
-    Неужто у вас теперь все по-взрослому?
-    А то, как же.
Не успел девиатор оправиться от удивления, а Сергей уже сидел в шахте лага. Следующий полигон это мерная линия, определение скорости судна и погрешности работы судового "спидометра".
     Лаг "МГЛ-25"  так же не работал и много лет мерную линию проходили через спиртяжку. То, что должно было в приборе двигаться, давно уже закисло и прикипело, но с этим, при помощи любимых для любого русского инструментов молотка и кувалды, справился быстро,  А вот с электрической частью… 
Но уже имелся кое-какой опыт и поэтому, даже не заглядывая в руководство по эксплуатации прибора, Сергей смело открыл крышку на лицевой панели прибора и… увидел трясущийся, в унисон с двигателем судна, проводок. Найти его родное место было не сложно. Тут даже паять не пришлось, прижал провод винтиком и всё, лаг в строю.
     Устаревшие приборы, навигационное оборудование и их техническое состояние, после того, чему учили в мореходке, приводили  в изумление.     Другое  судно под названием "Норманн", которое полгода через год бороздило безбрежные просторы Индийского океана и его окрестности, имело аппаратуру, которая годилась только для предъявления Инспекции Безопасности Мореплавания. Оторвавшись от берега более, сем на двадцать миль определить место судна было просто нечем. Честь и хвала пращурам, прапрадедовский прибор секстан был единственным, что обеспечивало судовождение, но при одном условии -  безоблачном небе.
    Из-за неточности в счислении  случались ошибки в определении места судна  до пятидесяти миль и, поэтому, сутками вахтенный помощник вглядывался в горизонт, нервно включал по ночам маломощный, видавший виды радар. Где-то  должна быть суша, а её все нет и нет.
    Был случай, когда возле японского острова Окинава «Норманн», против ветра волны и течения, следуя со скоростью шесть узлов, трое суток, фактически, со скоростью пол узла, двигалось  назад. Напряжение было чудовищным, несколько суток, как  должны были пройти мимо острова, а его все нет и нет.
     Работая на Баренцевом море в районе Русской гавани, это почти на самом севере Новой земли, приходилось определять место судно по глубинам, этот способ в мореходке не проходили, но применять его пришлось неоднократно. Дело в том, что в тех местах, где сходятся меридианы, наша отечественная навигационная аппаратура категорически отказывалась определять место судна, а работать-то надо.
    Как-то в Индийском океане дрейфовали борт о борт с рыбацким судном. Коллеги из рыболовецкого флота, не смотря на спутниковую навигационную аппаратуру, ошиблись во времени прибытия к точке встречи на трое суток.
  Штурманец - рыбачёк, целый час хваставшийся что и как он сумел продать в Сингапуре и что купил для продажи во Владивостоке,  как коллегу спросил Сергея:
-    А как вы определяете место судна с такими приборами, если не видно берега?
Не зная, что сказать, Сергей  решил начать издалека:
- Ну-у-у.
-    По солености воды. – Быстро отреагировал капитан. - Через сепаратор.
-  По-о-онял. - Задумчиво  ответил "рыбачек" и пошёл в каюту листать учебники.
- Ну что смеётесь, а ведь так приблизительно и морячим. На глазок.
И внимательно посмотрев, на радистов добавил:
- Для особо грамотных объясняю. По солености воды максимум, что можно определить, это в каком море, океане или его части  ты находишься и то, весьма приблизительно.
- Конец двадцатого века. – Сергей посмотрел по стронам. Интересно было бы узнать, что век грядущий нам готовит.

Охота

       Подойдя как можно ближе к берегу, отдали якорь почти на критической глубине. Эхолот показывал полтора метра под килем. Спустили на воду шлюпку.
       Лето. Штиль. Не сильно палящее утреннее солнце. Голубое ласковое море, слепя глаза, лениво играло солнечными зайчиками. Море казалось каким-то  мягким. Волн не было, почти не было даже ряби.      
       Сразу за береговой чертой в голубоватой дымке  зеленая пушистая тайга.
- По прогнозу ожидается ухудшение погоды, – доложил радист и добавил, – во второй половине дня.
        О своем прибытии в эту "точку" мы докладывали за двое суток, но на берегу нас никто почему-то не встречал. На подаваемые гудки реакции никакой.
       Взяв с собой, на всякий случай, пистолет-ракетницу, мало ли туман раньше времени нагрянет, на шлюпке с  командой шесть человек  направились к берегу. На пригорке метрах в ста от воды, прямо на окраине пушистой зеленой тайги виднелись топливные цистерны. Встречающих  по-прежнему видно не было. Спрыгнув прямо в воду, помог вытянуть шлюпку на берег.
-  Пока отдыхайте, может и работать не придется! – И я в одиночку отправился по едва угадываемой дороге искать воинскую часть,  для которой привезли  очередную порцию солярки.
       Летнее многоголосие тайги, после тоскливых криков чаек, приглушенных монотонным гудением судового двигателя, ошеломило и оглушило.
-    Какая красота! – Радовался ярким и сочным краскам я, проживший основную часть жизни в  городских условиях и на воде.
-    Как здесь здорово жить! Девственная природа, чистейший воздух! -  Как и полагается в подобных случаях, сам себе кривил душой, зная, что ни за какие коврижки не откажусь от доступных, хотя бы между рейсами, достижений цивилизации.
=

       Донкерман, это рядовой член экипажа, который занимается приемкой и выдачей топлива. На берегу его называли бы кладовщиком. В данном случае это  был молодой парень абсолютно круглой внешности. Нет, толстяком он не был, просто его голова на мощной длинной шее была круглая как мяч, глаза круглые как два пятака, а нос как шарик между круглыми розовыми щеками-блюдцами. Он всегда спокойный, никогда никуда ни при каких обстоятельствах не спешил. Повадками и внешностью  напоминал ленивца.
       Прозвали его Колобок.
       Проводив меня взглядом до поворота, Колобок двинулся в сторону топливный бочек. Надо открыть горловины, замерить остатки топлива и записать все данные в грязную и помятую тетрадь с солидным названием  "Журнал".
       Возле ближайшей цистерны на куске жести, очевидно греясь на солнышке, лежала средних размеров черная змея.
- Змеюка, может  и гадюка.
       Ни скорость передвижения,  ни выражение лица Колобка не изменились. Все как будто делалось мимоходом, но, уже через две-три секунды, после неуловимого движения голова гадюки была накрепко зажата между пальцами юного любителя природы. Хвост плененной жертвы хлестал по крепкой руке змеелова, но он этого не замечал. Беспомощно раскрытая пасть с двумя большушими зубами, вот что было самое интересное.
-     Ядовитая! -  С удовлетворением пробормотал он.
       Забыты топливные бочки, «журнал» валялся на траве, в глазах Колобка горели восторженные огоньки. Сломав палкой гадюке опасные зубы, голосом профессора ставящего важный эксперимент произнёс:
- А что, если окунуть эту сволочь головой в солярочку?

=

       Двадцать минут неспешной ходьбы по почти девственной тайге и сквозь  кустарник показались строения. Открывшаяся картина меня очень сильно удивила, обескуражила и, если честно, испугала.
       Забор, огораживающий территорию воинской части, местами завален. Построенный вокруг невысокой березы сарай, стоявший посередине двора, разрушен. Окна в помещении, напоминающем казарму, выбиты и изнутри заставлены панцирными сетками военных кроватей. Дверь будто изрублена топором. На траве, земле, стенах и покореженной двери виднелись свежие кровавые пятна.
-     Эй! Есть кто живой? – Очень тихо произнес я.
       Тишина.
-     Есть тут хоть кто-нибудь?
       В разбитом окне за сеткой показалась лысая ушастая голова:
-     Ты кто? – Спросила она.
-     Топливо привез.
-     Ты что не встретил их? – В другом окне появился такой же ушастик.
-       Кого?
-     Тигров. –  Сказал первый и добавил:
- Трёх.
-     Если бы встретил, здесь бы не был. – Как мог спокойно сказал я, но к концу фразы уже стоял спиной к стене и внимательно  всматривался в ближайший кустарник.
       Перебивая друг друга, из разных окон, ушастики поведали жуткую историю о том, что за полчаса до моего появления на территорию части ворвались три уссурийских тигра.
       Народ, кто успел, забежали в единственное кирпичное здание, а один матросик, убегая от тигрицы, а это была мамаша с двумя детенышами, запрыгнул на сарай и полез на дерево. Тонкая береза не должна была его спасти, так как возвышалась над сараем всего метра на полтора - два. Тигрица тоже прыгнула на сарайчик, но хилое сооружение рухнуло под тяжестью огромной кошки. И пока  та, поранив обо что-то лапу, с рычанием каталась от боли по земле, парень, зеленый от страха, успел залететь в еще не заваленную изнутри столами дверь. За ним бросилась и киска. Котята, каждый из которых был величиной с хорошего теленка,  били стекла в окнах, за которыми мелькали перепуганные лица моряков строящих баррикады.
       Покорежив дверь, и по понятной только ей причине, громко рявкнув, тигрица скрылась в лесу, за ней, завалив остатки забора, убежали и  тигрята.
-    Весело у вас тут.
     Отодвинув одного из ушастиков в сторону, за сеткой появилась голова, одетая в мичманскую Фуражку:
-  Топливо, говоришь? Ты давай выдавай, а накладные подпишем завтра. Идет?
 -    Утром деньги, вечером стулья.
Мне стало казаться, что в  кустарнике постоянно что-то шевелится.
-    Печати нет. У командира в сейфе, а он  у ПВОшников гуляет, только завтра будет, - и немного помолчав, он спросил, ненавязчиво поведав мне о своей начитанности, -  а что за стулья-то?
-    Сразу видна хозяйственная хватка, – рассмеялся я, – а чего в тигров не стреляли, могли же человека лишиться. - Я зарядил пистолет-ракетницу.
-    Да арсенал в кабинете командира, а он гуляет.
-    И что, нет запасных ключей?
-     Есть. У замполита.
-     Ну?
-     Палки гну! Так он там же, вместе с ним  и гуляет.
-    А чё не встретили нас на берегу? Мы ж радиограммой два дня назад предупредили о  приходе.
-    Вот два дня они и гуляют, а телеграмма вона она, на моем столе лежит, читали мы её.
- Передайте командиру, что суток через трое, если не испортится погода, вернемся, выдадим вашу пайку. Я ухожу.

=

-    Вот это да! – С удивлением в голосе, но не меня выражения лица воскликнул Колобок, затаскивая свое тело на цистерну.
       Десять минут назад он, обмакнув голову гадюки в густой мазут, раскрутив за хвост, со всей силы зашвырнул в кусты и прилег на её место побалдеть, погреться. Ослеплённая, вся в мазуте змея удивительным образом нашла дорогу обратно и ползла прямо к Колобку.
-     Так-так-так! – Опять с видом ученого проводящего опыт мирового значения пробормотал Саша.      
       Извиваясь в руке садиста змея хлестнула хвостом экспериментатору по лицу.
-     Больно. А полную пасть мазута с песочком не хотела?
       Раскрутив жертву за хвост над головой,  ещё дальше забросил его в кусты и с чувством исполненного долга открыл журнал.

=

       Дорога, ещё недавно занявшая у меня двадцать минут, казалась бесконечной. Едва завернув за ближайшие кусты, скрывшие меня от сочувственных провожающих взглядов, я почувствовал  страх и ужас, усиленный одиночеством. Казалось, что до этого гомонящие птицы тоже в ужасе замолчали. Вокруг стоял какой-то гул, как  в напряженных моментах фильмов-ужасов. Густая листва уже не радовала глаз, это была хорошо замаскированная позиция противника.
       В левой руке пистолет-ракетница, в правой -  увесистая  дубина.
     Наверняка вид  был явно не бравый. Быстрыми шагами, непрерывно оглядываясь на все 360 градусов, на полусогнутых ногах двигался в сторону спасительного берега.
       Вдруг за спиной раздался треск. Может это были хлопки крыльев какой-нибудь птицы, но для меня это был треск ломающихся под тяжестью тигра веток. Холодный пот стекал со спины  до пяток.
     Оружие направлено в сторону источника звука. Со стороны я должен был напоминать краба с выставленными для обороны клешнями и двигающегося боком  мелкими шажками.
       Звук, раздавшийся опять же за спиной, похожий  на лошадиное фырчанье, или на  тихий рык большого зверя, привел меня в такой ужас, что я чуть не выстрелил.
-    Лошади тут быть не может, это факт, – в слух соображал я, – иначе тигры бы за людьми не гонялись,  может птица какая?
       Чем дольше шел, тем становилось еще страшнее.
       С другой стороны дороги, почему-то, опять же со стороны  спины, раздался двойной глухой удар чего-то тяжелого о землю, будто кто-то спрыгнул с высоты и затаился. Я уже не знал, с какой стороны ожидать нападения. Они, казалось, следили за мной одновременно со всех сторон.
       На грани истерики я глянул в сторону моря. Между деревьев показались мачты судна. Бросив  взгляд на дорогу,  краем глаза заметил черную тень, мелькнувшую за моей спиной.
 -    Конец фильма. – Упав на колени в ожидании удара тяжелой когтистой лапы, прошептал я.
        Но его не последовало и, собрав всю силу, я рванул туда, где могло быть спасение - к шлюпке, к морю.
Несясь через кусты, давно уже потеряв из виду дорогу, я вырвался на поляну. На ней, полулёжа, расположились мои матросы. Успокоится я не успел, так как увидел в ужасе округлившиеся их глаза. Значит она, рыжая смерть моя, у меня за спиной. С еще большей скоростью, уже вслед за матросами, пролетел поляну и прибрежную песчаную полосу.

=

-    Не понял?! – Возмутился Колобок. В его сторону ползла та же, совершенно ослепленная мазутом, гадюка, которая должна была сдохнуть от забитого в пасть песка.
-       По запаху что ли ползет?
       Удар палкой поставил точку на стремлении змеи отомстить обидчику. Но расслабиться ленивец не успел, из кустов выползла другая, ещё более длинная и темная.
       Саша влез на бочку и к великому своему ужасу увидел, что с другой стороны ползла ещё одна, такая же страшная черная лента.
-      Вендетта какая-то. – Прошептал он и уже злорадно добавил  – А на бочку слабо забраться? А!
       Пребывая в напряженном недоумении из-за мистического поведения змей-мстителей от неожиданного треска ломаемых веток и вида удирающих к шлюпке друзей, Колобок вздрогнул, гвозди в подошве кирзового сапога скользнули по металлу и он полетел вниз.

=

       Только добежав до шлюпки, мы, услышав крики донкермана, обернулись и  одновременно остановились.  Колобок что-то кому-то выкрикивая,  держась за горловину бочки, медленно сползал вниз.
       Народ, глядя то на меня, то на него сначала потихоньку, потом все громче и громче начал хохотать.
       Растрепанный, тяжело дышащий, весь в ветках и листьях, с бледным перекошенным от страха лицом и выпученными глазами, с дубиной и пистолетом, неожиданно  вылетевший из кустов я их перепугал не меньше, чем тигр, если бы он оказался на моем месте.
       На всякий случай, я, обойдя гогочущую толпу и заняв позицию ближе к лодке, не понимая действий донкермана, скомандовал:
-     Выдачи не будет. Все в шлюпку.
-    Валеричь! Ну, у тебя и шутки! – Успокоившись, похихикивали они. – А мы тут размечтались об ухе с шашлычками и запотевшей бутылочке. А? Как тебе полянка?
-    Если зайти подальше в лес, – усевшись в шлюпке  не убирая пистолет, бросил дубину в море и, вытерев пот,  наконец-то улыбнулся я, – то  кто-нибудь,  обязательно поест, но, я думаю, что вам это не понравится.
-     Что медведь?
-       Бери больше. Тигры. Три.
       Поняв, что означает мой внешний вид и такой неожиданный «выход» на поляну, всей командой мгновенно столкнув шлюпку в воду шлепая веслами по воде, истошно крича, звали оставшегося на берегу.
       Колобок быстро сообразил, в чем дело, но что страшнее сразу определить не мог.
       Змей видно не было, наверно затаились в засаде.
-    Сапоги не прокусите! -  Для смелости крикнул  змеям  и, окончательно убедившись, что из леса страх сильнее, отпустил руки.
       Мгновение, и Колобок с совершенно спокойным и безмятежным выражением лица сидел рядом со мной в шлюпке.
       Или "Красная книга" нам врала или оставшиеся в живых уссурийские тигры перемещались по побережью следом за моим судном, но встречались они мне часто. Точнее везде, где я только не бывал, обязательно кто-то недавно их видел или, в крайнем случае, видел тигриные следы.
       С детства любивший ходить с отцом на охоту сначала в качестве собаки, а позже самостоятельно со своим ружьем я подумал, что сегодня я тоже был на охоте, но совершенно в другом качестве, в качестве добычи.
 
     К нашему возвращению поднялась небольшая  волна, высоты которой хватало, для того, чтобы танкер начал биться корпусом о морское дно. Редко и мягко, но  каждый новый удар был все сильнее и сильнее.
     Поднявшись для доклада в каюту капитана, я увидел его спящим  прямо за рабочим столом. Голова покоилась на правой руке, левая рука свисала вниз как веревка. На столе остатки закуски и стакан с прозрачной жидкостью. Бутылки  не было, так как на флоте, в целях конспирации, бутылку ставили под стол.
-    Павел Иннокентьевич!  - Громко, но так, чтобы не испугать, войдя в каюту, попытался разбудить капитана.
       Ноль эмоций.
       Очередной удар судна о грунт оказался довольно таки сильным.    Капитан приподнял голову и освободившейся рукой начал шарить по столу в поисках стакана. Я переставил стакан на тумбочку, капитан мне нужен был хоть немного мыслящий.
       В этот момент сильнейший удар потряс судно. Да так, что у меня подогнулись ноги, где-то, что-то с грохотом упало, кто-то с возмущением заматерился, а Паша со всех сил грохнулся лбом о стол. Через секунду он стоял по стойке смирно и тупо смотрел прямо перед собой.
-  Выдачи не будет, так как некому топливо принимать. – Доложил   я  скороговоркой  неуверенный  в  длительности пребывания капитана в сознании.
       Начинающий становиться осмысленным взгляд уперся в палубные часы, висевшие на гвоздике у лобового иллюминатора.
-     Гости были?
-  Нет. –  Ответил я, нисколько не удивившись вопросу, разрядил ракетницу и положил её на стол. – Пистолет  я брал на берег.
-    Стань на якорь где-нибудь подальше, спать невозможно. – И сделав пару неуверенных  шагов, рухнул с ракетницей в руках,  как был в одежде, на койку.
     Почему я не удивился, казалось неуместному вопросу о гостях?  Я просто хорошо знал Пашины привычки, но об это можно узнать из следующего рассказа.   


Пистолет, часы, бинокль.

    Существовал  на флоте один очень специфический момент, который, на первый взгляд, кажется, совершенно неважный и мало имеющий отношение к морской профессии. Однако, на многих судах вспомогательного флота ВМФ, думаю, что  и на других флотах также, ЭТО часто определяло не только взаимоотношения между членами экипажа, но могло даже изменить судьбу некоторых индивидуумов, особенно принадлежащих к старшему командному составу. На одном из моих судов это был почти ритуал, тайное действо в присутствии двух лиц.
    А является этим событием обычное получение для технических нужд судна спирта.

    Положено этим заниматься старпому, но в зависимости от отношения к этой жидкости капитана, часто  спирт получал капитан лично.
    Некоторые, очевидно малопьющие, сразу выдавали полученную «огненную воду» по службам согласно  нормам снабжения. Делалось это может быть для того, что бы  побыстрей избавиться от соблазна, а может они относились к спирту, так как положено, то есть неправильно.
    Таких людей на флоте  меньшинство и мне они, почему-то, на жизненном пути встречались крайне редко.
    Один из знакомых капитанов никому вообще не выдавал ни грамма, сам был малопьющий, а весь полученный спирт сливал в большие стеклянные бутыли. Для него он был какой-то особенного вида ценностью. Он чуть работу не потерял, когда финские таможенники при проверке судна,  пытались конфисковать в десятки раз превышающее допустимые нормы провоза на территорию Финляндии количество алкоголя. Став грудью на защиту пятидесятилитровых бутылей, чуть не учинил международный скандал, но не сдался, добился того, что финны  закрыли спирт в отдельном помещении, опечатали, и  устраивали внезапные проверки с неизменным взвешиванием.
    Только наивные финны могли подумать, что теперь-то русские будут поднимать их экономику покупая в магазинах спиртное. В опечатанное помещение был другой вход, который финны не заметили, и весы тоже были, а количество отлитого спирта компенсировалось долитой водой, и в конце ремонта в бутылях был уже слабоалкогольный напиток, слегка пахнущий спиртом. По приходу в Мурманск капитана  чуть не хватил удар.
     В Мурманске, на одном из пароходов, вечный ИО (исполняющий обязанности) капитана, Карпович Иван Потапович, получив спирт,  сразу выдавал его, при этом значительно урезая нормы и  предварительно "слегка" разбавив его водой. Излишки старался как можно быстрее уничтожить. Но пить, в его понятии, обязательно надо с подчиненными, иначе заложат. Каждый раз гуляли все и долго.
      Неимоверной физической силы и завидного здоровья он пил сутками, просыпаясь только для того, чтобы налить еще. На чем и постоянно "горел" и был вечным ИО. Я с трудом, но нашел способ избегать этих пьянок. Аргументом для отказа было то, что кто-то на борту должен быть трезвый. Этим я добился не только сохранения печени, но абсолютной свободы действий в судоводительской работе. Благодаря пьянкам ИО, как это ни абсурдно, я получил огромный опыт в самостоятельной административной работе и  управлении судном.

      Совершенно другая обстановка была на "Росстоши", где я был вторым помощником капитана, но еще считался молодым специалистом.
      Если спирт получал старпом, то его больше не видел никто. Ни скандалы, ни жалобы не помогали. На вопрос, куда дел спирт, он просто молчал, отведя взгляд в сторону. Этакие голубые воришки Сашхен с Альхеном из известного произведения Ильфа и Петрова. А наказать его не могли так, как мы работали на  самом, что ни на есть чернорабочем танкере, которому иногда нужно было выходить за акваторию порта. Судоводителей не хватало, специалист он был неплохой и поэтому с этим бзиком все, кроме капитана, смирились.
     Боролся со старпомом капитан своим способом. Всегда, перед выходом в море, или получением на судно спирта, у старпома находились неотложные дела на берегу, которые, естественно, подстраивал капитан. Если не было дел, предоставлялись непонятно откуда появившиеся отгулы за работу в выходные дни, не было у старпома и проблем с отпусками. Гуляй, занимайся личными делами, что хочешь, но только не мешай "работать".
-   Второму помощнику капитана прибыть в каюту капитана! – Так обычно начинался ежемесячный   ритуал.
       Получив спирт, капитан разливал его по заранее приготовленным бутылкам, в которых где-то уже на треть была залита вода.  Из шести литров спирта получалось больше десятка бутылок  пахнущей спиртом  жидкости. Все это выставлялось на стол.
-  Все как всегда. – Распоряжался капитан. – Одну начальнику радиостанции, одну электромеху, две старшему механику. Себе, ну ты сам понимаешь, как представительские, беру четыре, а остальное унеси к  себе в сейф.  Можешь себе одну на выходные взять. – Предлагал он, зная, что это я  не пью.
       Сразу после выхода из порта лицо Пал Инокентича, а это был он, наш старый знакомый,  приобретало красноватый оттенок, блаженная улыбка не покидала  лица и красноречию не было предела. Если впереди был заход в какую-нибудь "точку", сильно старался не напиваться. Зато по приходу в каждом гарнизоне, в каждом городке и в каждом порту, находилось парочка-другая   друзей, которые к вечеру заходили в гости и тогда он уже отрывался от души.
        Определенной стадией опьянения была стрельба в открытый иллюминатор из пистолета-ракетницы. Все это сопровождалось криками, женским визгом и просьбой дать стрельнуть.
        Зная о предстоящем веселье, я заранее прикидывал, куда смотрят иллюминаторы капитанской каюты  и если на топливные склады или  в сторону населенного пункта, при помощи ломика  задраивал их так, что открыть их можно было только вдвоем с боцманом.
         Веселье могло перерасти во что угодно, начиная от мордобоя, кончая братанием и даже любовью, если в гостях были женщины. Из комсостава никто никогда на эти застолья не приглашался.

      По утрам я ждал традиционного звонка по телефону.
-     Валерич? Зайди, дело есть. – Прошамкали пересохшие губы.
      Приходил я с уже приготовленными и спрятанными за спиной двумя бутылками из сейфа.
-     Ты пистолет не брал? – Неизвестно для чего спрашивал он.
- А бинокль?
 И тоскливо глядя на пустой гвоздик у лобового иллюминатора уже утвердительно:
-Палубные часы ты тоже не брал. Ну, у тебя там что-нибудь осталось? Принеси пару штук.
         Надевал капитанскую форму, довольно замызганную, но со всеми знаками отличия, распихав по карманам, как он говорил «калым», шел искать вчерашних собутыльников.
        Где он их находил в незнакомом городе неизвестно. Но всегда возвращался с утраченными материальными ценностями.
        Такие случаи стали стандартными и я давно уже не удивлялся ни вопросам, ни успешным возвращениям.
         Но однажды сучилось то,   что должно было случиться. Вернулся Паша тихо, какой-то сгорбленный   и подавленный. Закрылся в каюте и даже утром добавки не попросил, что меня сильно удивило. Оказалось, что бинокль и часы   вернуть не удалось. Те счастливчики оказались командировочными  из Питера, или из Москвы и рано утром убыли в неизвестном направлении, наверно очень довольные  такими  подарками.
         С трудом, но утрата была списана, получены новые часы и бинокль. Но теперь, перед каждой пьянкой, капитан самолично приходил ко мне в каюту и сдавал на хранение пистолет, бинокль и часы.
       А говорят, что человек после пятилетнего возраста перевоспитанию не подлежит.


Жизнь без прикрас

Вот так они и жили.

       Теплый осенний вечер. От легкого шелеста  волны по борту, накатывалась дремота. Будучи дежурным по судну, готовился к очередным схваткам и испытаниям. Вечер был на удивление тихим, а это ничего хорошего не предвещало.
       Мое очередное горе-судно под  названием "МБ - 24",  означавшим, что буксир этот морской, а не какой-нибудь там рейдовый, стояло ошвартованное кормой к причалу расположенному почти в центре города,
На  этом  судне,  при  стоянке  в  порту,  одной  из основных задач  вахтенного  помощника  капитана, кроме  уставных,  с наступлением ночи не допустить на борт разного рода пьянь, отставшую от своих судов или просто бомжей искавших место ночлега.
По  опыту  знал,  что  опаснее вышеобозначенных  были сами члены экипажа, которые  часто  приходили на судно поздно ночью с орущими друзьями и подругами добрать то, что не успели в питейных заведениях города. В такие моменты, особенно в присутствии своих дам, бывалые моряки демонстративно выказывали  неуважение к молодому штурману, называя меня студентом, обращаясь на "ты".  Их опасность была в том, что залив себя водкой по самое "не могу", если хватало сил, начинали выяснять отношения или делить подруг, а уровень интеллекта суровых морских волков и количество выпитого позволяли объясняться друг с другом только посредством мордобоя, вмешиваться в который мне, по многим соображениям, ой как не хотелось.
       У меня был свой способ предохраняться от подобных неприятностей.
       С вечера, я вытягивал шпилем на борт трап, подтравливал швартовные концы и, обтянув якорь-цепь, оттягивал судно, стоявшее кормой к причалу, на пять - десять метров от берега. Поразительно и необъяснимо, но утром, запустив на борт экипаж, во время традиционного обхода судна с капитаном или старпомом часто  обнаруживались несколько спящих как у себя дома грязных дурно пахнущих людей. По этой причине белье в каютах личного состава на койки не стелили вообще.
    С непрошеными  гостями обходились сурово. Приходили они в себя только на берегу, так как выдворение происходило стремительно и почти, с нападающей стороны, беззвучно. Сопровождалось оно сильнейшими ударами и пинками сразу после сбрасывания тела с койки на палубу и до предания его земле, т.е. падения его на причал. В спину и голову выдворенного непрошеного гостя, если они были, летела обувь, прочие личные вещи и обязательное приглашение посещать наш "лайнер" как можно чаще.
       "Спокойным" было только дежурство после получки. Старпом относил часть денег домой, возвращался на борт с набитым водкой саквояжем, закрывался в каюте и пил  суток пять, потом неделю отходил от пьянки. В это время на  борту бывало малолюдно, бичи судно обходили стороной, а у вахтенных была только одна проблема - сдать вахту, убедившись, что старпом жив.

       До получки была ещё недели две. Мысли в голове роились как-то непоследовательно, сумбурно, дел было так много, что не только браться за них, думать о них  не хотелось. Опять же этот трудно преодолимый дремотный шелест волны.
     На корме раздался грохот. Мигом вылетев на палубу увидел на причале, около грузовика "УРАЛ", дух давнишних знакомых Руслана и Володю. Оба военврачи подводники, но выглядели они в этот раз как-то странно, без фуражек, в плащ-палатках и, что меня особенно удивило, с абсолютно серьезными лицами. По инерции  швырнув на палубу ещё пару кирпичей, потребовали трап.
-    Трезвые?! Значит, что-то случилось.
       Вместо традиционного приветствия коротко спросили:
 -    Закуска есть?
     На камбузе был только черствый черный хлеб  и остатки флотского компота.
       Ещё большее удивление вызвало частичное отсутствие одежды под плащами, вернее частичное присутствие, на них были только брюки и ботинки на босую  ногу. В таких случаях вопросов не задают, я терпеливо ждал объяснений.
- Слава! Не в службу... Нет сил. Там в кузове рюкзак, принеси, пожалуйста, и уложи водителя где-нибудь спать. -  Уставившись отсутствующим взглядом в палубу, угрюмо попросил Руслан.
       Забравшись в кузов грузовика, споткнувшись в темноте о какие-то мягкие, но тяжелые мешки, я нашел   рюкзак, в котором оказались  две армейские фляги со спиртом. Водитель уже спал в кабине своей машины.
     После первого стакана закусили папиросой.  Володя спросил:
 -  Мешки видел? - И, не дожидаясь ответа, с интересом глядя на мою реакцию, добавил. - Два трупа, мичманы с нашей лодки,  один упал в топливный танк, второй полез спасать.
       Второй и третий стаканы прошли молча. Я понимал, что пить придется до открытия морга, что следующий день пропал и возможно я его вообще никогда не вспомню, но на удивление, напряжение передалось и мне, алкоголь почему-то не брал. За неторопливым рассказом о происшествии и прочими разговорами прошла ночь.

Семь  утра.  Через день. Как это чачто случалось, с вахты меня опять никто не сменил. Поэтому, назначив на дежурство навигатора, я остался на судне за старшего, что не обязывало постоянно находится на борту, но ежели что, отвечать мне.
- Тонем! Тонем! – Вопль завпрода, спустившегося в помещение продкладовой за холодненькой водичкой сбросил меня с койки.
Портвейн, смешанный с водкой и спирттом, да ещё в количестве, от которого любой европеец умер бы уже несколько раз,  к утру, привел организм завпрода в такое состояние, что спустившись в темное помещение с пустой бутылкой в руке,   начав поиски крана, не сразу обратил внимание на холодную, почти по пояс затопившую помещение, воду.
Старый опытный морской волк пулей взлетел по трапу в коридор  и, очевидно, повинуясь рефлексу, выработанному на  тренировках по борьбе за живучесть судна, сразу задраил дверь,  обеспечив герметизацию затопляемого помещения.
- Тонем! Тонем! – Продолжал непрерывно кричать завпрод в сторону трапа, ведущего на палубу командного состава. Но там, на палубе командного состава, никакого движения не наблюдалось.
С треском распахнулась дверь соседней каюты и в коридор, с  брюками и ботинками в руках, выпала какая-то помятая небритая и, что было видно с первого взгляда, с великого перепоя, деклассированная личность.
- Вася! Тонем! Тонем!– Переведя мутный взгляд на выпавшего в коридор, очевидно для пущей убедительности вытаращив покрасневшие от продолжительной пьянки глаза, продолжал кричать завпрод, поддерживая задраенную в провизионку дверь плечом.
Вася,  бомж или бич, разобраться было сложно, поэтому назовем его бомжебич, с ужасом исказившим и без того не слишком интеллигентное лицо, побежал на причал. А в это время, непримиримый борец с непрошеными гостями, старший помощник капитана, поднимался на борт.
- Опять ты ?!... – Очевидно, узнав Васю, неоднократно пробиравшегося на борт ночевать, воскликнул старпом.
- Тонем! – Оттолкнув старпома,  пробежал тот к спасительному берегу.
Было бы это не сегодня, бомжебич Вася предпочел  бы прыгнуть  за борт, чем приблизиться к старпому, но тут другой случай. Если б не этот крик,  на берег бомжебич попал бы только по воздуху и в бессознательном состоянии. Старпом в юности  боксировал и очевидно не плохо, и, мягко говоря, очень сильно не любил подобных типов, от которых просто так избавиться было не возможно. Два-три удара и выдворяемый, уйдя в глубокий нокаут уже после первого, отрывался от земли, палубы или трапа, и приходил в себя только на бетоном причале. Зато после такого приема, или, вернее, таких проводов,  мало какой бомж во второй раз отваживался  приходить ночевать на этот буксир.
- Не открывать! Дверь не открывать! – Надрывался в крике завпрод. Кажется, роль спасителя судна и экипажа стала ему уже нравиться. – Тащите раздвижной упор, клинья, вызывайте водолазов! – Распугивая лениво собиравшихся на крик членов экипажа жутким перегаром, уже не просто кричал, а отдавал распоряжения  завпрод.
- Я те вызову. Ты чего разорался? – В коридоре появился старпом.
- В провизионку поступает забортная вода. – Сбавив тон, с деловым видом, доложил завпрод.
- А откуда знаешь, что забортная? Пробовал что ли? А ну, отойди!
Несколько секунд взгляд завпрода выдавал максимальную сосредоточенность ума, так и не решив, что  ответить, с огромным разочарованием отошел от двери, которую до этого момента продолжал придерживать плечом.
- А где вахтенные помощник и механик?
- Да тута мы. – Откуда-то из темного угла появилась помятая фигура навигатора.
Взлохмаченный, лицо помятое и опухшее, под форменным кителем с повязкой дежурного на руке  виднелась застегнутая не на ту пуговицу рубашка. Из кармана торчал помятый засаленный галстук. Может вас удивляет, что на буксире все пьяны, с бодуна и явно не в себе от количества выпитого? Напрасно, просто это был тот самый «штрафбат», о котором я писал раньше, с которого началась моя морская практика. Хуже парохода в бригаде не было. Поэтому на нем работали те, кого  дальше понижать было некуда, разве что на танкер «Россошь», но там штатка была забита своими оригиналами.
- А механик где?
- Что-то не поднять его, устал наверно за ночь на вахте-то.
- Судя по вашему внешнему виду, вы, тоже не покладая стакана,  работали всю ночь.
Знал бы он, что вахтенные ночь коротали в компании завпрода, чем обеспечили себе какую-никакую закуску, да ещё и с его другом Васей.

  Старпом протянул руку к дверному запору. Народ в ужасе отшатнулся. А может там действительно уже полно воды, и она сейчас хлынет, смывая всё и всех на своем пути к свободе.
На удивление дверь, хоть и со скрипом, открылась плавно, воды видно не было.
- Так кто тонет? Где вода?
Резкий щелчок выключателя и коридор, колодцем уходящий вниз, заполнился блекло-желтым светом, исчезающим в темноте где-то там в провизионке.
Лампочка, освещавшая нижнюю часть коридора, не горела, поэтому казалось, что трап опускается куда-то в бездну.
- Дай чего-нибудь. – Неизвестно кому произнёс старпом  и протянул руку назад. Тотчас в руку была положена спичечная коробка.  Другой бы начал зажигать спички, пытаясь рассмотреть, что там внизу, а наш старпом был человек думающий. Поэтому он крикнул:
- Тихо всем быть! -  И  бросил коробку в  темноту.
Всплеск был слышен даже в конце коридора.
- Так шо? Тонем?
- С чего бы. Может там это, трубу прорвало. Завпрод, с чего ты взял, что вода из-за борта? - Наконец-то послышался голос вахтенного помощника.
- Да вот взял и решил, что забортная, а раз решил, значит, так оно и есть.
- Логично.
- Забортная! Соленая! – Через минуту кричал кто-то спустившийся вниз.

Пробегая мимо окон диспетчерской, бомжебич Вася остановился и стал одевать брюки. В это время  диспетчер подошел к окну, что бы выкинуть окурок и услышал бормотание:
- Ну и калоша, уже у причала тонуть начали, чуть жив остался, ещё и по морде едва не получил.
- Кто там тонет? – Голос над головой бомжебича, одевающего второй ботинок, заставил его так вздрогнуть, что тот  чуть не упал на асфальт.
- Та вон тот буксир, что криво стоит. Там воды уже по щиколотку, все спят, а один дурак кричит, и разбудить никого не может.
     Буксир действительно стоял с небольшим креном на левый борт. Швартовые концы, которые при отливе забыли потравить, смотрели почти прямо вниз, поэтому создалось впечатление, что судно сильно осело.
Через двадцать минут весь причал гудел от понаехавших спасателей, начальников и просто любопытных, а ещё через несколько суток  буксир стоял в судоремонтном заводе и водолаз объяснял, что ниже ватерлинии обнаружено множество каких-то странных светящихся полосок. Не сразу те поняли, что это сквозь щели расслоившегося металла темноту залива освещал тусклый свет, проникающий за борт из судовой провизионки. А  ещё через сутки тот же водолаз доложил:
- В вашей ржавчине металла нет. При сварке прогнивший борт прожигается насквозь, даже заплатку поставить невозможно.
Вот так притворялся в жизнь партийный лозунг: «Судам Вспомогательного флота - вторую жизнь!».

      
Соседка

А по утру, хоть спирт и был медицинский, было очень плохо, считай день пропал. Поспать не удалось, после обеда таскали по заливу баржи. Сменщик мой не пришел, и я остался дежурить на вторые сутки. Не привыкать.
  Ночью, привычно оттянув судно от причала, страшно мучаясь от головной боли, лежа на койке, я обдумывал  способ как бы  поселившуюся  в моей каюте крысу загнать в каюту к электромеханику. Он, засранец, каждый раз умудрялся выгнать её обратно ко мне и заделать норку цементом смешанным со стеклом. Ну, может, крысе стекло и помешало бы, а вот мне было абсолютно все равно, ломик брал эту смесь с одного раза. Но сегодня ломика на месте не оказалось, наверно электромех спёр, а крыса просто обнаглела. Будучи в положении, как заботящаяся о своем потомстве мамаша, она, что вполне естественно, искала тепло и уют. Я был  не против, пусть греется. Вывести это племя все равно невозможно, надо только оградить себя от частого общения с ними и не обращать  внимания.
  Моя соседка была тоже такого же мнения. Привыкла к моему присутствию в её каюте и наверно тоже на меня не обращала внимания.
       То, что она решила греться под моим одеялом, понять можно, но в это время и я там тоже грелся и даже спал. Встреча под одеялом вызвала у меня настолько отрицательную реакцию, что  я в истерике,  пытаясь убить её, или удрать (трудно вспомнить) выбил себе коленную чашечку и вывихнул руку.
       На следующую ночь заснуть было сложно, но молодой организм взял свое и я задремал.
       С вечера мой давнишний старый друг, за рюмкой чая, рассказал  несколько  весьма уместных историй.
- Да вон на плавкране, шестьсот сороковом, крысы механику обгрызли уши и  ноздри, а в котельной кочегару, он, к стати, тоже в нашей мореходке учился, но спился,  пальцы ног отгрызли и даже кое-что поважнее, а на зубах у них присутствует анестезин, и отсутствие вышеуказанных частей тела обнаруживается только по утру.
О том, что крысы страшно мстительные и умные твари я сам читал и вспомнил об этом в том момент, когда проснулся, ощутив у себя на груди постороннюю тяжесть. Крыса, как мне показалось, фантастически огромной величины, сидела на задних лапках и с интересом выбирала с чего бы начать ужинать.
Я никогда до этого и после, так не орал, а в последствии, мне так и не удалось воспроизвести тот звук, который из меня вылетел. К больной коленке и руке добавился синяк на лбу  и ссадина на подбородке. Как я их получил я тоже вспомнить не смог. Грохот мечущегося в темноте молодого сильного тела, неподражаемые вопли и маты разбудили вахтенного моториста в машинном отделении, что не всегда удавалось сделать даже стуча гаечным ключом по металлу прислонившись к которому он спал.
- Ты, б..я,  чё? - Глубокомысленно глядя мимо меня, спросил он. – Скучно стало, что ли? -  И загадочно улыбаясь, посоветовал:
- Сто грамм и все пройдет.
     Поняв, что ста грамм ему не перепадёт, грустно кивнув головой и развернувшись на одной ноге, двинулся обратно по коридору, удаляясь в сторону столовой.
  Очевидно, на всякий случай, ведь надежда умирает последней, с надеждой в голосе, едва выговорил:
-       Так есть или нет? А то на белого коника сесть можешь.
    Белая горячка мне не грозила. Страшно хотелось пить. Во рту всё пересохло. В голову лезла всякая чушь. С грустью  понял, что мне не лучше чем ему, и что он идет на камбуз, а мне с больной ногой его не  обогнать и он, гад такой, выпьет весь компот. Я тихо лёг  на койку.
 -     Ну что за проклятая жизнь.

     А утром,  слегка подпорченный внешне, я получаю приказ немедленно прибыть к командиру бригады.
     В душе было пусто, от пережитого вечером и ночью противно, в голове, которая казалась чугунной, как и во всем теле очень тяжко и погано. Во рту как кошки понагадили.
-    Хуже не будет. - Подумала  голова,  и тело  похромало к начальству.
    Комбриг как будто обрадовался моему жалкому виду, отмахнувшись от запаха перегара, выпучив глаза, на одном дыхании громко выпалил:
-  Через час быть на транспорте "Норманн" с вещами, подать документы на подтверждение визы  и через два месяца в рейс третьим помощником капитана на шесть месяцев в Индийский океан! Попробуй только возникать!
Возникать мне не хотелось. Мне хотелось обнять и расцеловать эту ненавистную  морду, пожать чернильные в нарукавниках руки и,  упав подпорченным лицом на капразовский погон, заплакать.
 -        Есть! -  Уже на ходу коротко бросил я и через сорок минут предстал перед новым капитаном. Взгляд, нового капитана был весьма выразителен, лик печален, но было видно, что выбирать ему не из кого.
-       А говорили  краснодипломник. Ну-ну…  - Забрал моё направление на судно и  ушел.
    Уловив в этих словах  приветствие и доброжелательное приглашение в дружную семью, которым наверняка являлся экипаж этого небольшого суденышка, я, стараясь шагать ровно, пошел искать каюту старпома.
  Не надо было быть особо догадливым, чтобы понять, положительных эмоций мой внешний вид ни у кого на судне  не вызвал. Но, тем не менее, через два месяца, вынудив флагманских специалистов принять у меня все зачеты для допуска к несению ходовой вахты, купив «Детском Мире» пионерские шорты я, совершенно счастливый, записал в судовом журнале: "Якорь вышел из воды. Чист. Следуем на выход из порта Владивосток согласно приказ - задания".
    Ну вот! Наконец-то подфартило!



Продолжение следует.