Бесeды с мудрецами Пьер Буаст

Сегодня наш неутомимый медиум мысленно встретился и взял интервью у следующего мудрого собеседника. Им оказался Пьер Буаст (1765– 1824), французский лексикограф и афорист. Вот запись их беседы:

М. – Уважаемый господин Буаст, в наше тревожное время, когда только прошли выборы главы государства и политические страсти еще кипят, мы обращаемся к Вам, человеку много на своем веку повидавшему, с вопросами, волнующими нас сегодня, в ХХI веке. Ибо, как сказал наш предыдущий собеседник маркиз Галифакс, «Лучший способ догадаться, что будет, – припомнить, что уже было». Можно ли таким образом предсказать, какие политические события нас ожидают в ближайшем будущем?

П.Б. – Политические предсказания – это выраженные вслух желания.

М. – Вероятно, у многих политологов и представителей различных партий желания совершенно разные, что особенно наглядно было видно на предвыборных дебатах.

П.Б. – Партии разоблачают друг друга и весьма преуспевают в этом, потому что судят одна о другой по себе.

М. – Конечно, все хороши! Почему тогда избиратели, несмотря на все разоблачения, отдают свои голоса людям, которые явно будут действовать в своих личных интересах?

П.Б. – В политических играх, в отличие от игры в жмурки, лишь немногие видят все, а у всех остальных – повязки на глазах.

М. – Но со временем любые повязки спадают с глаз, и люди жаждут перемен.

П.Б. –  О правлении можно сказать то же, что и о погоде: редко бывает так, чтобы не желали перемен.

М. – Жажда перемен порой приводит к революциям. Тогда большинству людей уже «нечего терять, кроме своих цепей». А кто виноват в такой ситуации?

П.Б. –  Крайняя бедность народа почти всегда является преступлением его вождей.

М. – В таком случае для народа революция –  это зло или благо?

П.Б. – Революции — это такого рода болезни, из течения которых тысячи ловких шарлатанов умеют извлекать немалую для себя пользу.

М. – Верно. Но ведь бывает и так, что революция выдвигает сильных лидеров, способных
вылечить общество, обеспечить порядок и некоторое благополучие для больших слоев
населения. Правда, нечасто.

П.Б. – Во время революционных бурь люди, едва годные для того, чтобы грести веслом, овладевают рулем.

М.  – О, тогда ситуация может измениться в худшую сторону. И что происходит?

П.Б. – Неудавшиеся революции всегда влекут за собой ненавистные и мстительные правительства.

М. – Как действуют такие правительства?

П.Б. – Если насилие — это правая рука политики, то хитрость — её левая рука.

М. – Да, так всегда и бывает. Но как без революции, без слома изменить несправедливую систему правления?

П.Б. – Какой прок менять правление, если люди и нравы не меняются.

М. – Действительно. Но ведь и правление тоже  как-то влияет на нравы.

П.Б. – Просвещение и патриотизм создают нации; невежество и эгоизм создают чернь.

М. – Это так,  но частично. Ситуация, когда одни люди незаслуженно купаются в роскоши, а другие, трудясь, едва сводят концы с концами, всегда чревата конфликтами. Ведь нищета не способствует высоким душевным порывам – ей не до того.

П.Б. – Бедность сокрушает душевную силу, ожесточает сердце, притупляет ум.

М. – Вот видите. А богатство, освобождая от мелочных расчетов и заботы о куске хлеба, возвышает душу человека?

П.Б. – Жажда барышей сушит сердце и ум.

М. – Разве алчность не утихает, когда человек уже составил себе состояние, как говаривали в Ваше время?

П.Б. – Богачи бывают пресыщены, но не насыщены.

М. – Какая точная формулировка! Значит ли это, что им уже нечего желать, а в то же время – всего мало?

П.Б. – Желания походят на аппетит: иметь их очень много — значит всегда страдать; вовсе их не иметь — это почти то же, что умереть.

М. – Как Вы думаете, стали бы люди счастливы, если бы все их желания исполнились?

П.Б. – Если бы все человеческие желания исполнялись, земной шар стал бы адом.

М. – Да, как говорил великий Эпикур, « Если бы Бог внимал молитвам людей, то вскоре все люди погибли бы, постоянно моля много зла друг другу». Боже сохрани нас от такого исполнения желаний. К несчастью, люди не всегда понимают свою пользу и, гоняясь за удачей, порой попадают в беду.

П.Б. – Нет таких выгод, которые не уравновешивались бы невзгодами.

М. – Конечно, не без того, но в молодости мы все надеемся найти остров сокровищ.

П.Б. – Есть только одно действительно неистощимое сокровище — это большая библиотека.

М. – Поскольку такое сокровище обычно находится у человека под рукой, то, значит, не стоит искать счастья где-то на стороне?

П.Б. – Вернее достигнуть счастья, ожидая его у себя дома, нежели рыская.

М. – Почему Вы так думаете?

П.Б. – Счастье — это шар, за которым мы гоняемся, пока он катится, и который мы толкаем ногой, когда он останавливается.

М. – А можно ли этот шар удержать в руках навсегда или хотя бы надолго? Ведь есть же на свете счастливчики, которым все удается.

П.Б. – Счастье поступает со своими любимцами так же, как дети со своими куклами: оно ломает и рвёт их, когда они надоели.

М. – Представляю, какой  это для них удар!  А можно ли тогда излечиться философией?

П.Б. – Философия излечивает от слабостей сердца, но никогда не исцеляет от недугов ума.

М. – Да, это неизлечимо. Что же, кто не склонен искать утешения в философии, может заняться практическими делами, составить себе состояние.

П.Б. – Усилия, употребляемые ради приобретения состояния, мешают пользоваться им.

М. – Но без усилий нельзя чего-то добиться.

П.Б. – Самое быстрое средство увеличить свое состояние — это уменьшить свои потребности.

М. – Что Вы имеете в виду?

П.Б. – Состояние ставит нас выше нужды, но не выше наших прихотей.

М. – Действительно, алчному человеку всегда всего мало.

П.Б. – Самый бедный — это тот, кто не умеет пользоваться тем, чем располагает.

М. – Значит, если жить уединенно в обществе книг и не сравнивать свое положение с другими, человек может не испытывать нужду, даже располагая немногим, и быть вполне довольным?

П.Б. – Уединение с книгой лучше общества с глупцами.

М. – Многие думают, что не стоит тратить время на такие эфемерные вещи, как искусство и наука, когда есть реальная жизнь с приключениями, пирами, женщинами, азартными играми и прочими радостями. Они предпочитают убивать время за развлечениями.

П.Б. – Время часто убивает тех, кто старается убить его.

М. – Неужели действительно убивает?

П.Б. – Душевные удовольствия удлиняют жизнь на столько же, насколько наслаждения чувственные её укорачивают.

М. – Хотелось бы еще пожить, а потому: да здравствуют книги!

П.Б. – Книгопечатание породило две новые страсти: страсть писать все и страсть печатать все.

М. – Полагаю, это не худшие человеческие страсти.

П.Б. – Мысль — есть главная способность человека; выражать ее — одна из главных его потребностей; распространять ее — самая дорогая его свобода.

М. – Получив возможность писать и печататься, люди стремятся стать если не знаменитыми, то, по меньшей мере, известными литераторами.

П.Б. – Гоняться за литературной известностью — это бегать нагишом посреди роя ос.

М. – Иными укусами можно и пренебречь, лишь бы о тебе заговорили. Сегодня это называется «пиариться». Но на что не пойдешь ради славы?

П.Б. – О славе можно сказать то же, что и о фортуне: желая получить от нее слишком много милостей, попадают к ней в немилость.

М. – Конечно, бывает и так. Но ведь любому автору хочется, чтобы его труд оценили по достоинству.

П.Б. – Мудрость желает одобрения, тщеславие требует похвал.

М. – Порой трудно провести эту грань: ведь одобрение может выражаться похвалой. И это необходимо для любого автора, даже признанного, не так ли?

П.Б. – Похвала, как вино, раскрепощает наши силы, если не опьяняет.

М. – Вот видите, как она полезна. Конечно, не для слабых голов. Но им все вредно. Почему реже всего автора хвалят его ближние, как Вы считаете?

П.Б. – Нет людей, более скупых на похвалы, чем те, кто их не заслуживает.

М. – Вот как! Тогда понятно. А может быть, у людей просто другой вкус? Как доказать, что произведение дурно или, напротив, превосходно?

П.Б. – В вопросах вкуса не может быть доказательств.

М. – Доказательств, конечно, нет, но дурновкусие для сколько-нибудь образованного человека и так очевидно. Достаточно порой пойти на выставку современного искусства – и не надо слов.

П.Б. – Дурной вкус свидетельствует об ущербности души.

М. – Вероятно.  Но бывает, что читаешь знаменитого писателя или поэта, виртуозно владеющего языком, и, тем не менее, быстро устаешь от многословия, теряешь мысль. Слишком много приходиться тратить усилий, чтобы пробиться сквозь словесную вязь.
Такое случается не только в литературе.

П.Б. – Будьте кратки; верное средство заставить слушать себя — это сказать много в немногих словах.

М. – Хотелось бы научиться. Ведь беседа для меня  – самое большое удовольствие, но в то же время и роскошь, так как достойные собеседники не часто встречаются. 

П.Б. – Ищите людей, разговор с которыми стоил бы хорошей книги, и книг, чтение которых стоило бы разговора с философами.

М. – А что делать, если таких людей и книг не удалось найти?

П.Б. – Мечта есть самое приятное, самое верное, самое интересное общество: оно делает течение времени незаметным.

М. – Да, замечательное общество, но иногда одиночество начинает тяготить, и нас тянет к людям, к новым встречам. Всегда хочется разнообразия.

П.Б. – Мы ищем новых друзей, когда старые нас слишком хорошо узнают.

М. – Увы, и мы их тоже. Тогда бывает, что приходится сожалеть об излишней откровенности. Вероятно, даже  друзьям не стоит слишком открывать душу?

П.Б. – Откровенность состоит не в том, чтобы говорить все, что думаешь, а в том, чтобы говорить лишь то, что думаешь.

М. – Это верно! Ведь порой достаточно необдуманного поступка или неосторожно сказанных слов, чтобы обида разрушила прочные, казалось бы, связи. Как избежать таких ситуаций?

П.Б. – Обиды записывайте на песке, благодеяния вырезайте на мраморе.

М. – Это в идеале. А в жизни бывает наоборот?

П.Б. – Память об обидах долговечнее, чем о благодеяниях.

М. – Вот видите. Иные люди в разговоре с ближними позволяют себе насмешки и считают это хорошим тоном. Надо ли удивляться, что собеседники чувствуют себя уязвленными?

П.Б. – Насмешка почти всегда не что иное, как робкая и скрытая злоба.

М. – Немудрено, что не все могут отличить насмешку от невинной шутки.

П.Б. – Никогда не шутите иначе, как с умными людьми.

М. – Иногда трудно понять, насколько умен человек, особенно если он немногословен. Недаром у нас есть поговорка: «молчи, за умного сойдешь».

П.Б. – Молчание не всегда доказывает присутствие ума, зато всегда доказывает отсутствие глупости.

М. – Бывают люди от природы неглупые, но прискорбно невежественные.

П.Б. – Главное и величайшее невежество состоит в незнании самих себя.

М. – Познать самого себя, как советовал людям античный мудрец, – самая трудная наука на свете. А другой, современный, добавил – и самая неприятная. Из-за незнания себя мы нередко делаем в жизни неправильный выбор, да?

П.Б. – Когда уже очень далеко уйдешь по жизненному пути, то замечаешь, что попал не на ту дорогу.

М. – С другой стороны, многие считают, что наш путь предопределен судьбой.

П.Б. – Наш путь начертан нашими склонностями и способностями.

М. – Вероятно. Но как бы ни были скромны наши возможности, мы всегда надеемся на перемены к лучшему в ближайшем будущем.

П.Б. – Надежда часто бывает злом; без нее спокойствие родилось бы от необходимости покориться.

М. – Что же, необходимость покориться судьбе рождает привычку, а, как сказал поэт, «привычка свыше нам дана: замена счастию она». Вы согласны с поэтом?
 
П.Б. – Мы были бы гораздо счастливее, если бы поменьше заботились об этом.

 М. – Боюсь, это невозможно. О чем же еще люди всегда заботятся? Однако, главное здесь – это мир. Как говорится, лишь бы не было войны.

П.Б. – Всеобщий мир так же невозможен, как неподвижность океана.

М. – Неужели это закон природы: чтобы люди вечно уничтожали друг друга?

П.Б. – Война будет длиться до тех пор, пока люди будут иметь глупость удивляться и помогать тем, которые убивают их тысячами.

М. – Возможно, когда-нибудь народы поумнеют. Однако пока история нам рассказывает только о передышках между войнами. Отчего людям не живется спокойно?

П.Б. – История человека, а равно и целого народа, заключается в словах: бесплодные поиски счастья.

М. – Но даже в мирное время люди не живут вполне счастливо. Почему?

П.Б. – История человека почти всегда бывает историей несправедливостей многих людей.

М. – Это верно. С несправедливостью приходится сталкиваться постоянно: и в большом, и в малом. И невозможно ее победить. Но все же надо бороться?

 П.Б. – Всего труднее бороться и искоренить то зло, которое совершается под видом добра.

М. – В этом-то и дело. Похоже, что зло неистребимо. Почему-то порядочные люди бессильны с ним справиться.

П.Б. – Злые поддерживают друг друга чаще, нежели добрые.

М. – Это совершенно непонятно, но, похоже, так и есть. Наверное, поэтому некоторые люди с возрастом устают от борьбы и начинают идеализировать «старые добрые времена».

П.Б. – Любовь к прошедшему времени чаще есть не что иное, как ненависть ко времени настоящему.

М. – Конечно. Достигнув определенного возраста, человек уже хочет не перемен, а здоровья и покоя, и его представление о счастье резко меняется. Вот герой повести М.Алданова «Астролог» считает так: «Настоящее счастье в мире одно: никогда не чувствовать ни одной точки своего тела. И именно это счастье мы начинаем ценить только тогда, когда оно исчезает». Трудно с ним не согласиться. Тогда нас может осчастливить медицина, хотя порой, наблюдая непрофессионализм, халатность и безответственность врачей, в нее перестаешь верить.

 П.Б. – Не признавать медиков могут и люди образованные, отрицать же медицину могут только неучи.

М. – Думаете, лучше все-таки довериться врачам?

 П.Б. – Действенность медицины ослабляется неверием и укрепляется надеждою.

М. – Как Вы только что заметили, надежда иногда обманывает. Может, иногда лучше просто набраться терпения и подождать, когда болезнь пройдет сама собой?

 П.Б. – Время — самый искусный врач: оно исцеляет болезнь или уносит её с нами.

 М. – Хотелось бы надеяться на лучшее. Благодарю Вас за мудрые ответы на мои простодушные вопросы. В заключение нашей беседы посоветуйте нам, уважаемый мэтр, как прожить достойно и счастливо в этом сложном и суровом мире?

 П.Б. – Человек должен употребить первую часть своей жизни на то, чтобы беседовать с мёртвыми – читать книги; вторую на то, чтобы разговаривать с живыми; третью на то, чтобы беседовать с самим собой.

На этом наш разговор с блистательным французом окончился…