Гений Ломоносова

   Интересно наблюдать, как в обществе относятся к юбилеям, связанным с жизнью и деятельностью выдающихся ученых, мыслителей, полководцев, литераторов, композиторов – вообще тех, кто прославил Отечество своими беспримерными трудами и внес драгоценный вклад в мировую духовную сокровищницу. Для одних здесь вообще нет повода для размышлений – мол, когда это было, все прошлые открытия давно устарели и не актуальны. Другие в лучшем случае могут вспомнить что-нибудь книжное, связанное с легендарной личностью, не в состоянии выразить своё индивидуальное восприятие исторического героя. Столетия, отделяющие прошлые эпохи от современных дней, в представлении большинства являются покровом почти полного забвения, окутывающим знаменитых творцов минувшего.
   Если исходить из понимания человека как единства субъективного и субстанциального, то по его физической смерти происходит высвобождение этого субстанциального, но уже несущего на себе печать субъективного именно этого конкретного человека. Значит, его становление или жизнь, но уже на ином уровне и в другой ипостаси продолжается, а поэтому является актуальной в любое мгновение. Отсюда следует, что время, понимаемое как вереница событий, последовательно сменяющих прошлое будущим на водоразделе настоящего, неуничтожимо ввиду присутствия в нём, хотя бы опосредованно через события, субстанциального. Ведь события, ввиду прямого влияния на них человека, через него оказываются отмеченными объективным непреходящим.
    Историческая слепота, неведение и заблуждения обусловлены неумением видеть в чем бы то ни было дыхание, проявление субстанциального. Соответственно время мыслится разрывным – минувшее перестаёт существовать и быть всегда актуальным.
   Но проблема не только в этом. Чтобы по-настоящему оценить масштабность исторической личности и проникнуться своеобразием ее творчества, открытий, необходимо быть субстанциально родственным с ней. Говоря иначе, нужно быть в дарованиях не ниже уровнем. Если этого нет, то остаётся только начётничество, усвоение чужих знаний, пассивное чтение книг, лишённое собственных озарений, не обогащённое спонтанно рождёнными идеями, оригинальными соображениями.
   Итак, чтобы быть в гуще исторических событий, хотя бы и тысячелетней давности, необходимы три момента. Во-первых, понимание субстанциального вообще. Во-вторых,  восприятие времени как неделимого и всегда актуального единства прошлого, настоящего и будущего. В-третьих, различение в субстанциальном особенного и родственного. Только три этих условия являются необходимыми и достаточными для свободного духовного путешествия в любые бездны времени, а также для ментально-чувственного отождествления своей индивидуальности с любой субстанциально-родственной исторической личностью.
   Почему празднование юбилейных дат, в особенности связанных с конкретными людьми былых эпох, не затрагивает душу, не будит воображение, не становится хотя бы на некоторый срок определяющим в совершенствовании ценностных личных и общественных приоритетов? Очевидно, в силу сказанного, потому, что эти даты отмечаются поверхностно, внешне, когда живое и трепещущее внутреннее пребывает под прессом исторического забвения субстанциального.
   Например, 200-летие А. С. Пушкина было отмечено Первым Международным Конгрессом поэтов. С трибуны звучало преимущественно начётническое знание о поэте и его творчестве. Никаких глубоко личных оригинальных высказываний. Итогом Конгресса стало общее мнение о том, что Пушкин не только солнце русской поэзии, но и цвет общеевропейской тоже! Единственное, что произвело сильное впечатление – это исполнение Дмитрием Приговым «Евгения Онегина» в разных парадигмах – голосом вологодских плакальщиц, свистом токующих тетеревов, мантрическим мычаньем буддийских монахов. Однако подавляющее большинство участников Конгресса были гневно возмущены таким «святотатством». Никакого святотатства не было! Пригов лишь дал свою версию исторического смыслового приращения поэтического текста Пушкина.
   В том же 1999 году Российская Академия наук отмечала свой 275-летний юбилей. В связи с этим в свет вышел (двумя годами позже)  краткий энциклопедический словарь, посвященный М. В. Ломоносову, его эпохе, современникам, жизни Академии того времени. Интереснейшая, богатая фактическим материалом книга – труд коллектива авторов. Этот словарь замечателен исторической подлинностью приводимых в нем сведений, описываемых событий, научных открытий. Он служит хорошим путеводителем по Ломоносовской эпохе.
   Спустя 10 лет, в 2009 году был организован Первый Международный Салон искусств «Путь Единства», посвященный 285-летию Императорской Академии художеств и наук. Как известно, царь Петр Первый в 1724 году подписал указ о создании Академии, объединявшей в себе науки и художества. И вот уже в следующем 2011 году грядёт 300-летие великого своими трудами и в науках, и в художествах Михаила Васильевича Ломоносова, совершившего множество опередивших время открытий.
   Задолго до этой даты распоряжением президента России был создан соответствующий Комитет по подготовке юбилейных празднеств. Бесспорно, будут написаны новые труды, проведены симпозиумы, конференции, памятные чтения, концерты и многое другое. Но всё это будет скорее внешней стороной, нежели выражением какого-то нового откровения о Ломоносове как о редчайшем человеке универсальных дарований. Для этого необходимо ощущать актуальность его субстанциального существования сегодня, испытывать глубоко личный интерес ко всему, сделанному этим человеком. Это всё равно, как если бы он был рядом, чтобы с ним можно было общаться, причем по поводу самых насущных проблем и загадок, волновавших его, разделяя с ним это волнение и пафос восторженного отношения к творческому труду.
   О Ломоносове написано много и в то же время мало, если иметь в виду обширность и глубину его творчества, яркой академической и педагогической деятельности. К его 250-летию Академией наук было подготовлено и в течение нескольких лет выпущено в свет полное собрание сочинений в 11 томах (один том – дополнительный). Давно написаны исчерпывающие биографии ученого, проанализирован его вклад в сокровищницу отечественной и мировой культуры. Но можно ли сказать, что феномен этого удивительного человека объяснён и что его творчество представляет теперь интерес лишь в исторической ретроспективе? Совсем наоборот! Правда, это моё мнение, но здесь я говорю именно о своём отношении к Ломоносову и всему созданному им.
   Впечатлительность Ломоносова от природы была такова, что он всё воспринимал воодушевлённо и с изумлением, то есть эстетически. Ощущение красоты, присущей Мирозданию, было для него естественным, безусловным и вдохновляющим в постоянной жажде познания. В людях науки это качество встречается редко и его невозможно приобрести по мере взросления никакой ученостью, если оно отсутствовало в детстве. С этим качеством, по-видимому, или рождаются, или оно формируется в первые годы жизни. Восприятие природы как исполненной загадок и красоты обостряет мысли, чувства, приводит их в гармонию, что впоследствии оказывается условием успешного творчества как в искусстве, так и в науке.
   Весь исторический опыт свидетельствует о том, сколь опасным может быть просвещенное невежество, когда наука оказывается в руках тех, чьи души лишены способности эстетического восприятия явлений природы. Ибо без эстетической почвы нет и фундамента нравственного. Поэтому всё оказывается дозволенным, в человеке расцветают сорняки низменных чувств и хищничества. Сегодня повсюду можно видеть, в сколь бедственное состояние приведена природа вооруженным наукой человеком, лишенным дара отношения к ней как живому вселенскому существу, исполненному безначальной априорной красоты. Покорители природы загрязняют реки, моря и океаны, вырубают леса, терзают недра планеты в погоне за нефтью и газом. Животный мир лишается необходимых ему ниш обитания.
   У Ломоносова отношение к природе вдохновенное, восторженное, ибо в ней он видит сокровищницу чудесного. Его научные записи, формулировки, доказательства теорем на удивление лапидарны, последовательны, логически точны, вследствие чего воспринимаются при чтении на энергетическом подъёме с включением образной составляющей, придающей общению с этими трудами эстетически возвышенный тон.
   Вообще такое мироощущение было свойственно человеку с древнейших времён. Им проникнута вся античная мифология, восторг пред природой запечатлён в доведических гимнах. То есть семя субстанциального было брошено в человеческое естество изначально. Ближе к нам, не потерявшая своего очарования поэма Лукреция «О природе вещей».
   Тяга к научному исследованию, жажда познания, восторженная работа вдохновенной мысли – и всё это в гармонии с образным восприятием предметов, явлений, сколь угодно отвлеченных идей – были яркой стороной характера Ломоносова. Поэтому его научные труды наряду с их осмыслением изощряют чувства, провоцируют образное звучание.
   Занимаясь наукой – физикой, химией, металлургией, приборостроением, астрономией, минералогией и многими другими отраслями знания, – Ломоносов-ученый приходил в свойственное художнику (в широком смысле слова) состояние восторга и вдохновения. Это волновало душу и требовало образного выражения. Не удовлетворяясь только научным описанием наблюдаемого в природе, Ломоносов как бы переключал душевные регистры на образное изложение открываемых научных истин. Так рождались его поэмы, оды, посвященные природным явлениям – солнечным бурям, северному сиянию, вулканическим процессам в недрах земли. Часто, чтобы заинтересовать наукой власть имущих вельмож и найти средства для исследовательской деятельности, неутомимый романтик познания прибегал к поэтической форме подаваемых реляций, репортов. Бесспорно, это играло воспитательную и просветительскую роль.
   Сам он был научен грамоте на старых церковных книгах, впитав и усвоив с детских лет множество текстов из них наизусть. Это существенный момент, позволяющий понять расцветшее впоследствии его поэтическое дарование и предпринятые им труды по усовершенствованию русского языка – в стилистике, морфологии, грамматике. Важно помнить, что церковные тексты поются, поэтому чисто языковое их восприятие сопровождалось и музыкальным переживанием, что делало душу более гибкой, чуткой и разнообразной в выражении. Еще живя с отцом в деревне, юноша Михайло часто пел в церкви, и пел, как о том повествуют предания, выразительно хорошо.
   При поступлении в Славяно-греко-латинскую Академию он удивил обширностью своих знаний наизусть старых церковных текстов. Жажда его к учению была такова, что в этой Академии потомок архангельских поморов выучил древнегреческий и латинский языки в такой степени, что свободно пользовался ими в научном и художественном творчестве, в разговорном общении. Обучаясь позже в Марбургском университете, студент Ломоносов, в совершенстве освоил немецкий язык. Прочное знание иностранных языков, каждодневное пользование ими не могло не оказать существенное влияние на восприятие родного своего языка. Поэтому-то упругий и точный язык Ломоносова так отличается от тяжеловесного, неповоротливого языка Тредиаковского.
   Ломоносов, в сущности, сделал русский язык таким, каким мы его знаем сегодня. Державин и затем Пушкин могли свободно черпать из Ломоносовской сокровищницы русского языка в меру своего поэтического таланта, своеобразия личностного восприятия исторических условий существования и понимания языковых особенностей современной им эпохи. Поэтому все трое остаются и навсегда останутся актуальными. Но Ломоносову, именно в силу глубинного сочетания в нём научного, художественного, религиозно-мифологического (в античном понимании) и философского, бесспорно, принадлежит право первопроходца, отличающегося не только собственно новаторством, но еще и универсализмом своей души. Он был одновременно и поэтом, и теоретиком языковедом, оставившим нам в наследство свои филологические труды. И это притом, что и в естественных науках он обладал мировым авторитетом!
   Многие научные открытия Ломоносова предвосхитили возникшие впоследствии целые научные направления и по-настоящему были осознаны спустя сотню и более лет. Благодаря художественной составляющей, неотъемлемой от всего созданного им в науке, научное наследие этого гиганта духа остаётся не просто интересным и поучительным уже в XXI веке, но служит благодатной почвой для произрастания новых смыслов и образов. Вообще говоря, следовало бы переиздать полное академическое собрание сочинений Ломоносова таким тиражом, чтобы каждый желающий мог иметь его для постоянного чтения и размышления. Труды Ломоносова – это духовная крепость России, которую невозможно ничем и никогда сломить!
   Однажды увидев флорентийскую мозаику, неистощимый на выдумку ученый-художник Ломоносов, проведя тысячи химических опытов, подробно записывая их, анализируя, размышляя, изобрел в результате способ изготовления цветного стекла. Вдохновленный своим открытием, он написал поэму о пользе стекла, а впоследствии его инициативой был построен соответствующий завод по изготовлению смальты и декоративно-прикладной стеклянной продукции. А созданные при его участии и под его руководством мозаичные эпические картины! Уже одного этого достаточно, чтобы прославиться на века!
   Творчество Ломоносова – это истинно платоновский эталон академического знания. Сегодня, когда уровень исследований в массе снизился, и диссертации зачастую ничем не отличаются от обычных студенческих рефератов и курсовых, необходимо помнить о высочайшем качестве его трудов и равняться на это бесценное наследие. Оно живительно для ума и души, и не устаревающее как сказка, остающаяся притягательной во все времена.
   Поражает человеческий облик Ломоносова, пронзительно звучащий голос его совести, радение за отечественную науку, за поколения, неусыпная забота о России и народах ее населяющих. Его без преувеличения можно считать былинным русским богатырём, проявившим свою мощь и праведную силу в науках, художествах, словесности, в историческом обосновании самобытности, талантливости, древности и величия российского народа. Если Суворова называли отцом солдатам, то Ломоносова с полным правом можно считать отцом российским! Именно Михайло Ломоносов задал вектор духовного величия России во всём – в научном и художественном творчестве, в крепости национального самосознания, в неукротимости и дерзновении мирных и ратных дел, в милосердии и обострённой чувствительности сострадающей горестям мира души.
   Вратами учености Ломоносов называл две книги, которые он особенно любил и с которых начался его путь в познании. Это «Арифметика» Леонтия Магницкого и «Грамматика» Мелетия Смотрицкого. Уже одни имена авторов звучат как сказочная мелодия! Характерны такие слова из книги Магницкого: «Арифметика или числительница есть художество честное, независтное, всем удобопонятное, многополезнейшее и многохвальнейшее». Возможно, отсюда художественное восприятие науки Ломоносовым. Эти две книги тоже стоило бы переиздать, не адаптируя их к современным канцелярским стандартам, но с надлежащими предисловиями.
   А как великий ученый заботился о студенчестве! Сколько сил, нервов положил он на создание гимназии при Академии, учреждение университета, строительство химической лаборатории, на организацию лекций для студенчества и публичные чтения о науке для всех желающих! Как здесь не вспомнить его вдохновенные слова, обращенные к юношеству и произнесенные им в торжественной речи по случаю открытия Московского университета. Сколь живо они звучат и сегодня, когда имеет место утечка умов из страны и одновременно с этим продолжающее процветать угодничество пред иноземными авторитетами!

О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовёт от стран чужих,
О ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать!

   Ломоносов был исполином во всём – в многообразии ярких талантов, в несгибаемости воли, борющейся за Отечество, за сохранение и приумножение народа российского, в новаторстве совершенных научных открытий, в пронзительности голоса совести, смолкнувшего только с его физической смертью. Но тем громче он зазвучал, и будет звучать в своём субстанциальном качестве!
   Вышедший из народа, он стал, благодаря своим трудам и талантам, бессмертным его украшением. Какое это благо и счастье – ощущать национально-духовное и субстанциальное единение с этим светочем жизни и знания! Каким сокровищем обладает Санкт-Петербург, в некрополе которого покоится прах таких людей, как Ломоносов, Суворов, Эйлер!
   Пусть Леонард Эйлер был выходцем из Швейцарии, но он прожил в России много лет, обогатив её науку трудами и открытиями мирового значения. Труды Эйлера столь обширны, что уже более столетия, начиная с 1907, года Швейцария издает полное собрание его сочинений! Известен случай, как Академия, страдающая начетничеством, пораженная интригами, карьеристской борьбой за власть, видящая в лице неустрашимого ничем Ломоносова неудобного и неугодного ей человека, желая пресечь все попытки ученого стать её членом, обратилась к Эйлеру с просьбой дать об исследованиях Ломоносова отзыв. Не отличающиеся научными достижениями академики надеялись, что великий Эйлер развенчает Ломоносова и отрицательно отзовется  об его открытиях.
   Если бы случилось именно так, то доступ в Академию Ломоносову был бы навсегда закрыт. Но Эйлер был истинный ученый и благородный человек. Он дал научным трудам Ломоносова высшую оценку, назвав их превосходными. А Ломоносов, став сначала адъюнктом (помощником академика), а затем и академиком, навсегда вписал в академическую научную жизнь свою страницу. Поистине замечательно, что могилы этих титанов расположены в нескольких метрах друг от друга. К ним всегда можно прийти и, стоя возле надгробий, ощутить в свете их научной и субстанциально-человеческой незыблемости всю смехотворность и ничтожность современной околонаучной академической жизни.
   Сколько бы ни говорить о Ломоносове – разговор о нём не может быть закончен. Таково чудесное свойство непреходящего. Но здесь я хочу особо подчеркнуть, что при всей своей учености, отваге и прямоте, несгибаемости в борьбе с рутиной, кознями, вредительством, изрядно сократившими его жизнь, Ломоносов в глубине души оставался тончайшим и целомудренным лириком, чутким, остроумным и отзывчивым наблюдателем жизни и природы. Если героические поэмы, величественные оды он писал, движимый в большей мере желанием заявить о себе, пробиться в обществе, заработать средства к существованию, что отнюдь не умаляет художественного достоинства таких произведений, то его лирика есть не что иное, как сокровенный голос чистого искусства.
   Каждая строка в таких стихах дышит у него нежностью, грустью, сожалением, сознанием хрупкости, неуловимости красоты. Каждая строка вибрирует как струна многообразием смысла, рождает каскады образов, в которых вдруг начинаешь ощущать какое-то симфоническое фоновое звучание. И к своему удивлению начинаешь свободно петь эти стихи! Таковы «Кузнечик», «Купидон», два эпических размышления о Божьем Величестве, и многие другие стихотворения. Это еще совсем не вспаханный пласт поэтического наследия Ломоносова!
   Вот оно – магическое воздействие на душу музыки и пения, а также закономерный результат церковно-певческой практики юноши Ломоносова! Здесь не надо ничего придумывать. Стихи сами «втекают» в музыкальную форму. Начав с музыкального оформления лирических стихов, быстро убеждаешься в том, что этой музыкальностью обладают вообще все его поэтические творения. И рождается чудо: в музыкально-певческом исполнении произведения Ломоносова не только оказываются имманентны современности, но повергают душу в содрогание и трепет.
   Пусть приводимая ниже концовка стихотворения, написанного Ломоносовым в Петергофе в Петров день 1759 года, поможет читателю ощутить живое прикосновение великой и нежной его бессмертной души.  В этих строках он обращается к Императрице Елизавете.
   Чтобы оценить силу чувства в них, просто их прочитав, необходимо понимать и любить Ломоносова. Но правильно спетые они едва ли не затронут даже того, кто не имеет отношения ни к науке, ни к художествам, ни к историческим судьбам выдающихся людей. Для удобства пения каждую строку я разбил на две.

Ты, будучи в местах,
                где нежность обитает,
Как взглянешь на поля,
                как взглянешь на плоды,
Воспомяни, что мой
                покоя дух не знает,
Воспомяни моё
                раченье и труды!
Меж стен и при огне
                лишь только обращаюсь;
Отрада вся, когда
                о лете я пишу;
О лете я пишу,
                а им не наслаждаюсь,
И радости в одном
                мечтании ищу.
Однако лето мне
                с весною возвратится,
Я оных красотой
                и в зиму наслаждусь,
Когда мой дух твоим
                приятством ободрится,
Которое взнести
                я на Парнас потщусь.