Каждый шаг

 - Жень, я люблю тебя!
 - Я… знаю. Но мы не можем быть вместе. Я не могу объяснить, это очень сложно. Извини.
И она ушла. Оставила 200 рублей за кофе и ушла. С тех пор…
Каждый шаг – боль.
Была еще только осень. Заволокло тусклое небо темно-серыми облаками, за шиворот то льется вода, то пот, то слезы. Еще видны острые камни на детских площадках, ржавые обломки арматуры, пустые бутылки – обыденный пейзаж. Серый, как мои глаза. А если поднять голову – еще живые листья, поодиночке, терзаемые ветром, силятся удержаться на почти голых ветках. Листики еще зеленые, кое-где с желтой каймой. Как ее глаза.
Я знаю, что всякому счастью есть свой срок. Но почему нам было отмерено лишь пара дней? Уходят недели, месяцы, года, а трещина в сердце все так же пульсирует, горит, не зарастает, куда бы не несли меня ноги, куда бы не глядели глаза – я чувствую и знаю, что эта чертова трещина – ты. Она жива.
Может, все от того, что мы иногда пересекаемся?
 - Кирилл, привет! Как мы давно не виделись! А это Дима, мой молодой человека. Дима, это – Кирилл, мой хороший друг.
 Зачем это? Зачем ты снова и снова рисуешь мне глаза? Я давно выколол их.
Но ты не нарочно. Я верю.
То криками, то нежностью заканчивается очередная встреча. Ты держишь меня за руку, пристально смотришь мне в глаза, и твоя радужка цвета жаркого лета темнеет, становится чердачным окошком в мою вечную осень. Я несильно сжимаю твое запястье, и чувствую твой пульс в унисон с трепетом в своем сердце. Что чувствуешь ты, что ты видишь во мне? Я вижу в тебе свою жизнь и свою погибель.
Однажды, поставив стакан на стол, ты сказала:
 - Я тоже люблю тебя.
Я не мог дышать, все померкло, и только твои глаза светились теплом и решительностью. Я поцеловал тебя, и ты ответила так нежно, как не отвечала никогда.
Мы провели вместе около пяти дней. А потом… Ты ушла, снова ушла из моей жизни, оставив меня с обрывком бумаги, оставшимся со школьных времен: мы тогда обменялись душами и расписались кровью. Для тебя это, наверное, была шутка. Позже все держалось только на этих листочках бумаги. Глядя на твою аккуратную роспись (ты макала ручку в капельку крови, а я расписался просто кровоточащим пальцем), я мысленно сужал весь мир до размеров той, твоей капли крови, которая осталась мне. В этой невесомой частичке, я верил, была твоя душа, отданная мне навеки.
Последний раз мы встретились… Этой осенью. И ты, с улыбкой на лице, сказала, что сожгла мой листок бумаги, мою душу. Я удивился, а ты пояснила, что так ты меня отпускаешь. Но душа не вернулась. И не вернется. Она навсегда останется в твоем кольце, которое я подарил тебе, и которое ты потеряла однажды, долго сокрушаясь, ты искала его в снегу, в темноте, но так и не нашла. Я останусь с тобой в твоей нитке, которую ты носишь на руке, надеюсь, в память обо мне. Останусь во всем, к чему мы прикасались вдвоем.
Сложив лист бумаги, который остался у меня, я запечатал его в конверт и отдал тебе. Ты была благодарна. И у тебя в груди стало теплее и полнее, ты себя вернула, и сможешь стать счастливее.
А потом наступила зима. Не люблю холод, но – остудило. Меня помнят друзья, и теплый вечер на новый год с глинтвейном и виски ждет меня в паре километров снежных озер. Стоило приехать еще и на Рождество, но я не верю в Бога. Может, он еще верит в меня?..
А ты тоже празднуешь. Сквозь гвалт и суматоху веселых, чуть пьяных голосов, я еле докричался до тебя:
  - Жень! Женя! С новым годом тебя! Я тебе желаю счастья! Женя, слышишь меня?
 - Да, спасибо, Кирюх! Тебе тоже, я тебя поздравляю! Ой, слушай, мы на эскалаторе, сейчас связь может пропасть!
 - Женя, я очень люблю тебя! Очень!
 - Я знаю, Кирилл, я… Извините, связь прервалась. Пожалуйста, перезвоните позднее.
Я сижу на лестнице, тяну уже третью сигарету за полчаса, допиваю второй стакан виски, и жду, жду, когда ты, по моим подсчетам, выйдешь из метро, чтобы позвонить и узнать – что же – ты?..
Звоню. Есть гудки.
 - Женя, это снова я. Что ты хотела мне сказать?
 - Кирилл, я тоже очень люблю тебя!..
Выдох. Взрыв цвета и звука.
 - …Ты мой самый близкий человек!
Да. Стук. Да. Стук… Стук…
 - Ты мой самый лучший друг! Я выхожу замуж! Ты же придешь на свадьбу?
Каждый шаг…
Грохот водопада крови обрушился на мои барабанные перепонки. Замуж?.. Друг?..
 - Женя… ты молодец, я поздравляю. Ты его любишь?
 - Да, Кирюх, очень!
 - Значит, ты счастлива?
  - Ну, наверное…
 - Что?
 - Да, счастлива, говорю!
 - Я не знаю, смогу ли придти. Может, занят буду.
 - Ну, пожалуйста, приходи!
 - Постараюсь, Женька. Я, правда, постараюсь.
Опять гудки… Что с телефоном? Он, наверное, сломался. В любом случае, он мне больше не нужен. И я запускаю его в зияющую пустоту лестничных пролетов – 12 этажей, и мне никто не позвонит.
Стакан вручаю хозяину. Незачем портить чужое. В Бхагават-гите сказано, что один из типов злодеев: похитители чужого имущества. Не хочу быть злодеем.
Надо бы… умыться, что ли. В ванной полно народу: вечеринка переместилась туда, вместе с незакаленными желудками и вожделеющей ласки плотью. Натянуто улыбаюсь, прошу выйти, а люди тут добрые, и все выходят, становятся под дверью: зачем далеко идти?
Где-то тут были… Ага. Кто-то еще бреется опасными лезвиями. Это мне на руку.
И каждый шаг – боль. И свет, действительно, меркнет, только твои глаза я по-прежнему вижу. Потом вижу черноту открытой двери – меня несут. Каждый их шаг для меня – боль. Что-то болит – руки, сердце? Везде мокро и все красное, а ребятам потом убирать. Нехорошо получилось. Запахи лекарств и снега, кто-то кричит, а над ухом – молчание, осуждающее. Это точно твое молчание. Только ты умеешь молчать так выразительно.
Ветер меня обдувает, и я не чувствую ног и одну руку. Очень хочется запеть, но не хватает дыхания, и я хриплю. Куда же вы так несетесь, остановитесь, у нас полно времени, куда же вы?
Опять запахи, острые, такие острые, что впиваются в виски. Я уже ничего не чувствую, кроме тяжелого воздуха где-то в глотке, как будто я дышу в химическом облаке. Меня опять несут. Каждый… Шаг…
Я лежу, глядя на яркий свет – лампу, и мои мысли вертятся в голове все быстрее – сейчас войдет она, врачи замрут с пакетиками с плазмой в руках. Она, вся в черном, в противовес этой болезненной белизне реанимации, сядет на край кушетки, возьмет меня за холодную руку, наклонится, и вдохнет в меня жизнь, а ее глаза снова подарят мне апрель и яблони в Коломенском. Я засмеюсь и скажу, что это все была шутка, и она засмеется, скажет: конечно, ни в какой замуж я не собиралась. Я скажу: как, а за меня?! А она скажет: лучше поехали, погуляем по насыпи рядом с моим домом. И я скажу: поехали…
Но никто не входит. За маленьким завинченным окошком палаты интенсивной терапии маячат бледные лица знакомых и друзей. Как стыдно… Я никуда с ними больше не пойду, ведь каждый шаг…