Устный счёт

В этом углу городского кладбища буйствует крапива и чертополох. И даже в канун Пасхи ни у кого не доходят руки навести тут хотя бы относительный порядок. Спирали проволоки от заброшенных венков, какой-то невообразимый мусор из стекла, щебня и тряпья притягивает на себя целые полчища насекомых. И посреди этого непроходимого пустыря то тут, то гам виднеются обломки гранита.
Старые памятники... Давно нет в живых людей, ставивших их на могилы близких. И тех могил уже не сыскать, хотя в старых бумагах еще можно найти следы людей, кому поднимали эти памятники. Я пробираюсь сквозь крапиву и останавливаюсь перед гранитным обломком. На первый взгляд — бесформенная глыба, вросшая в землю. Кто и когда тратил силы, чтобы притащить его сюда, в самый угол погоста? И что плохого сделал ему человек, некогда погребенный под камнем?
Святотатство — имя сему действу. И когда съемочная телевизионная группа появилась на кладбище, чтобы заснять еще уцелевшие памятники, единственные в своем роде, я прошу оператора рискнуть и пробраться к гранитному обломку. Потому беру кусок мела — и...


1
Статский советник Павел Аркадьевич Бородин слыл в  Бирюче за большого оригинала. Он разводил канареек, имел большой завод почтовых голубей и еще играл на гармошке. В этом крупном и умном дворянине просматривалось что-то от мужика. Большие грубые руки, тяжелая несколько косолапая поступь вроде говорила за него: да, дед мой был крепостным, а вот отец сумел добиться потомственного дворянства. Сам Павел Аркадьевич служил начальником акцизной конторы, или, как мы теперь бы сказали — налоговой инспекции. Имена троих его детей звучали так: Фавн, Лиозн и Даная. Когда родился четвертый ребенок — девочка, жена просила:
— Давай, Паша, хоть этой человеческое имя дадим.
Дал человеческое - Клеопатра. В честь египетской царицы-умницы, как объяснил на крестинах. Правда, кум, настоятель Покровского собора, было тыкнулся сказать, что царица та отличалась не только умом, но Павел Аркадьевич цыкнул на попа, и тот поперхнулся на полуслове.
Стоял 1830 год. Время подъема Российской империи, когда государь Николай Павлович диктовал свою волю всей Европе. Процветали торговля и наука, а державная цензура строго следила за тем, чтобы в журналах и газетах не проскальзывали слова, хулящие Российскую империю. Уездный город Бирюч покоился в довольстве, потому что городская казна исправно получала доходы с торгового оборота и многочисленных промыслов. Статский советник Бородин мог позволить себе, живя по средствам, иметь выезд в четыре белых рысака, мажордома и многочисленную челядь. Дети советника поднимались в довольстве и холе, и маленькая Клеопатра с детства привыкла держать свое дворянское достоинство.
Фавн, Лиозн и Даная уже учились в Воронежской классической гимназии, когда и Клеопатра впервые побывала в губернском городе. Шестилетняя девочка уже бегло читала, и теперь с ин¬тересом рассматривала из пролетки рекламные надписи на зданиях. «Общество производства и торговли резиновыми товарами «Богатырь». «Товарищество русско-французских заводов «Проводник» — гуттаперчевое производство», «Общество Иван Любимов и К. Производит перевозку грузов». «Курятная торговля оптом и в розницу М. Р. Сорокина»... Глазенки разбегались у девочки, но особенно ей понравились неторопливо шествовавшие по каменному тротуару роскошно одетые дамы. Хотелось стать такой же красивой и гордой.
Остановились у книжного магазина, откуда отец вынес девочке первую в ее жизни дорогую книгу — Азбуку. С рисунками и крупным понятным текстом. Девочка сразу же открыла книгу и тут же натолкнулась на строку: «Па-ха-ря со-ха кор-мит». А отец нетерпеливо оглядывался по сторонам и ворчал:
— Опять шельма Ермолай побежал к Ивану Елкину!
Уже много позже девочка узнала, что Иваном Елкиным издавна на Руси именовали кабак.
— А вот и дом твоей тетушки Серафимы Аркадьевны, — сказал отец, когда вернувшийся наконец-то Ермолай подвез их к большому особняку из красного кирпича. Отныне здесь предстояло жить девочке Клепе.


2
Четыре года занималась она танцами в частной школе мадам Бенуа. К десяти годам вытянулась в стройного подростка, не по возросту развитого, но несколько замкнутого. Первые впечатления детства от гордых городских дам наложили на нее отпечаток некой аскетичности. Мадам Бенуа не раз говорила Серафиме Аркадьевне:
— Из вашей девочки вырастет слишком волевая женщина. Я не завидую ее будущему мужу.
Впрочем, училась Клеопатра отлично. И когда выдержала приемные экзамены в классическую гимназию, даже не обрадовалась: настолько легкими показались ей испытания.
  По средам на чердак теткина особняка садилась пара турманов, с весточкой от родителей, привязанной к правой ножке птиц. Понятно, переписывались и по почте, но, согласитесь, всегда приятно получить письмо в тот же день, когда оно написано.
Фавн и Лиозн, уже почти взрослые, заканчивали Коммерческий институт, Даная выскочила замуж из последнего класса гимназии. Но у Клеопатры ветер в голове, как у сестры, не гулял. Она вроде не замечала мелькавших вокруг нее гимназистов и студентов, вся поглощенная учебой. Чопорная и неприступная, такой она поступила и в Учительский институт.
А тут как раз грянула Крымская война. Братья получили чин прапорщика каждый и отбыли в Действующую армию. Клеопатра готовилась получить учительский Аттестат.
Отец писал, что место для нее определено — классной дамой в Бирюченскую прогимназию. «Наслышаны о твоих успехах — ждем», — словно торопил отец. Но судьба вдруг выписала такую кривую, что наша инстутутка тоже оказалась в Крыму, на театре военных действий.
Фавн написал ей, что тяжело ранен Лиозн. В лазарете нет за ним должного ухода из-за нехватки санитаров. И эта девушка, по виду напрочь лишенная душевных движений, бросив все, примчалась на полуостров. Вместе с Дарьей Севастопольской и другими такими же патриотами, она почти все время мелькала в окопах. Уехал домой Лиозн на одной ноге, с тяжелой раной в Александровске лежал Фанф, а она так до конца боев и не покинула передовой. Удалой корнет Федор Панфилов, командир полуроты пластунов, глядя на Клеопатру, прицокивал языком:
— Право слово — Венера!.. Я двенадцать человек на дуэли застрелил, но за такую и сам готов сложить голову.
Она и впрямь стала хороша. Крестьянская кровь прадеда и дворянская от матери дали такую изумительную помесь, что на девушку заглядывались все. Но сердце ее оставалось на замке.
Федора Панфилова после штыковой вынесли из боя его пластуны. Клеопатра туго перебинтовала грудь бесчувственного офицера, и сопроводила его до лазарета. Чем тронул ее душу бесшабашный корнет — нам неведомо, но всю нерастраченную любовь к братьям она излила на Федора. Вместе с ним эвакуировалась в Киев, и однажды декабрьским днем подкатила к родительскому крыльцу:
— Вот — коротко сказала она, представляя Федора Панфилова — муж...
На свадьбу собрался весь чиновный Бирюч. Несколько оттаявшая душой на войне, Клеопатра тут замкнулась, лишь отец приударил на гармошке. Ее тренированный слух словно оскорбляли неверные звуки и заметила она, как брезгливо, глядя на отца, поморщился полицмейстер Рубцов.
Приступить сразу к работе Клеопатре не удалось — в марте она родила мертвого ребенка. Напившийся с горя Федор раскрыл записную книжку в сафьяновом переплете, где у него значились жертвы дуэлей и вычеркнул первую фамилию:
- Квиты, — твердо сказал он.
Клеопатра Павловна получила учительский Аттестат и I августа 1857 года приняла под свое начало Бирюченскую прогимназию. Ученики сразу почувствовали ее твердую руку, а классные надзиратели перестали дремать в коридорах во время уроков и уже не припоминали тут случая, чтобы кто-нибудь забыл растопить вовремя печки в коридорах.
Сухая и стройная, она легко переносила всякую очередную беременность, практически не отрываясь от работы. Но словно злой рок висел над семьей. Каждый год дети рождались мертвыми. А постаревший и совсем уже невеселый Федор Михайлович после каждых похорон вычеркивал из своей книжки фамилию ещё одной   жертвы его былой молодецкой бесшабашности.
— Квиты, — говорил он при этом, считая нынешние несчастья платой за былые грехи.
Слава Бирюченской прогимназии скоро распространилась по губернии. Ученики Панфиловой легко проходили испытания в другие учебные заведения, дворяне и священники окрестных уездов стали привозить своих чад на обучение только к Панфиловой. Знали, что эта дама с моноклем и к дисциплине приучит, и знания даст приличные. Да и учителя в прогимназии подобрались стоящие: супруги Ежевские, Моисеев, Брагинский, Вольф.
И не случайно отсюда вышли в большую жизнь известные в губернии и самой России люди — ис¬торик Черноморского флота Василий Чубинский, архиепископ Казанский Дмитрий Самбикин, вице-адмирал Александр Гаврилов, член Российской Академии наук биолог Логин Серебров и еще десятки славных имен.
Летом 1870 года курьер из Петербурга привез императорский Указ о награждении Клеопатры Павловны Панфиловой орденом Анны П степени. Она выслушала высочайшее распоряжение лежа в постели, готовилась к родам. Федор Михайлович думал, что хоть эта радостная весь поможет ей родить здорового ребенка.
Увы.
Когда закончились фамилии в записной книжке, он сказал жене:
— Баста, мать, больше испытывать судьбу не будем.
И привел из сиротского приюта девочку без роду, без племени.
— Как тебя зовут? — Спросила Клеопатра Павловна, не поднимаясь с постели:
— Зоя, — ответила девочка и невесть от чего разревелась.

* * *
...и куском мела начинаю водить по плоскости камня. И по мере того, как белеет прямоугольник памятника, на нем явственно проступают слова: «Дорогой бабушке Клеопатре Павловне Панфиловой. Родилась в 1830 году, умерла в 1903». Оператор снимает все это, и я вижу, как его глаз от удивления становится круглым, вроде объектива.
Я не знаю, как назовут сюжет об этом телевизионщики. Я не знаю, как отреагируют на него зрители. Но мне — стыдно за короткую нашу память.
А глаз объектива все скользит по бурьяну, в котором разбросаны камни...

                1987 г.