глава шестая ананимка

Новый день
Улитка на камне
Рождение жизни



Можно подумать, что все повозки известные как вардо на один манер: полукруглая крыша, четыре колеса, несколько окон со ставнями в боках, и что это, скорее всего не достойно объекта собирания у серьезных коллекционеров.
На самом деле это не так, каждый фургон в каждом роду Джанго имеет свой неповторимый облик. Обычно повозку, а в первую очередь окна и ставни, украшают какой-нибудь затейливой резьбой. Которая в каждом клане-семье, не говоря уже о больших племенах известных как род, имеет свой собственный узор.
Ткань, натянутую на каркас и двери открытого вардо, часто расписывали картинами или просто символами, которые кроме художественной ценности, несут еще и сакральный смысл. По таким рисункам, орнаменту и просто конструкции вардо, знающий человек мог изучать культуру того или иного клана.
Сильвано как раз был таким специалистом, который лет двадцать назад увлекся коллекционированием повозок. Но если его первые экземпляры достались ему можно сказать случайно, то теперь Сильвано подходил к этому делу более серьезно. Изучив почти все доступные источники, коллекционер знал о вардо все или почти все и мог оценить ценность любого. Коллекция, Сильвано за эти годы достигла тридцати штук фургонов, для которых он построил специальный барак. Именно поэтому Кайна и пригласила Сильвано для оценки фургона, он был лучшим.
Придя на постоялый двор но, не зная, где остановилась Эйллин, коллекционер подошел к хозяину постоялого двора и проговорил.
– Меня зовут Сильвано, я хотел бы поговорит с госпожой Эйллин.
Арон внимательно посмотрев на нового посетителя, и увидев, что это действительно был сеньор Сильвано  - коллекционер и обладатель одной из самых богатых коллекций повозок-вардо не только в городе, но и, пожалуй, во всей стране, спросил.
– Вы пришли узнать по поводу вардо госпожи Эйллин? Вряд ли она продаст свой фургон, так как собирается…
– Но они сами ко мне приходили… - испугался Сильвано. Потерять возможный объект для пополнения своей коллекции он не мог. – Госпожа Эйллин и Кайна сами ко мне приходили, и просили оценить повозку.
– Я ничего об этом не знаю, но вы можете спросить у самой госпожи Эйллин. Она живет на втором этаже пятая комната с левой стороны.
Сильвано галантно поклонился хозяину, и быстро поднявшись на второй этаж, осторожно постучался в дверь гистриона, как будто боялся её испугать. Получив разрешение войти, Сильвано вошел и сразу же напомнил о себе.
 – Вы вчера утром приходили ко мне и просили оценить ваш фургон госпожа. Вчера, я не смог прийти, но думаю что сегодня еще не поздно.
– Сильвано? – вспомнила девушка. – Да действительно Кайна просила оценить мой фургон, но я хотела его сжечь.
– Ни в коем случае нельзя этого делать, – снова испугался коллекционер. – Пока я его не оценил, прошу вас этого не делать.
– Хорошо, – согласилась Эйлин.
Выйдя во двор, девушка показала на старую одиноко стоявшую в углу повозку: казалась, что за эту ночь фургон растерял еще больше своего величия и сейчас выглядел жалкой деревенской телегой выкинутой за ненадобностью.
Зная, что восьмилепесковое солнце является древним символом хара – огня, а для Джанго это было как-то не свойственно, они больше любили использовать символы, связанные с дорогой, а не огнём. Сильвано внимательно оглядел резьбу, даже дотронулся до нее рукой, осторожно ощупывая каждое солнышко. Будто боялся обжечься, но в тоже время не потрогать символы он не мог. Убедившись, что это действительно хара Сильвано объяснил.
– Этот символ использовали в клане солнцепоклонников и в тех племенах, которые поклоняются солнечному Богу Митре. Среди Джанго они еще остались, но встречаются все реже. Волны под солнышком являются символом первобытного океана, из которого возник мир. На самом деле вначале из океана появилась земля, принесенная в клюве птицы, а потом вышло солнце, осветившее землю.
– А птицы изображены на передней двери, только сильно стерты от времени.
Сильвано недоверчиво подошёл к двери и замер…
В глазах появилось что-то едва уловимое, но очень быстро перешедшее в удивление. Что именно в первый момент увидел Сильвано, Эйллин не могла понять. Птицы нисколько её не вдохновляли. Буквально в течение нескольких мгновений в глазах мужчины прошло всё, что только могло произойти с одним человеком: испуг, удивление, радость, печаль, наконец, она поняла что, прежде всего в них отражалась – жадность, обычная коллекционная жадность. Напоследок, в них загорелись огоньки, причем каждый глаз загорелся по очереди, - готовые испепелить фургон, как показалось девушке.
– Что вы увидели?
Сильвано поклонился и ответил.
– Я прошу прощения госпожа. Я просто увлёкся. Ваш фургон, конечно, требует реставрации, он в очень плохом состоянии, но эти птицы. Их должно быть именно три штуки, – коллекционер показал на дверь, и даже для верности пересчитал изображенных на ней птиц, показывая на каждую пальцем. – Эти птицы… это же сам Микелино Молинари. Вы подумайте сам Микелино Молинари…
Это было сказано таким тоном, будто имя Микелино Молинари должны были знать все жители империи, для гистриона оно прозвучала как просто имя, одно из многих услышанных ею за долгие двадцать два года.
– Для меня это просто имя, – девушка пожала плечами. – Это имя мне ничего не говорит, а кстати, я должна знать этого самого Микелино Молинари? Мы с ним могли встречаться? Добавила она, немного подумав.
– Как вы не знаете знаменитого художника нашей столицы! И вы не могли с ним встречаться! Микелино, как говорят, был воспитан своей бабушкой, которая наполовину Джанго. Для этого племени профессия художника тоже является необычным выбором! - воскликнул Сильвано. - Микелино, работал над портретом императора – Джулиано Медичи – отца нашей императрицы Арадии. Этот, единственный его портрет, висит в картинной императорской галерее.
– Тогда понятно, почему я его не знаю.
– Понимаете, госпожа, эти птицы ранние работы художника, можно сказать, что тогда он еще был учеником, и только начал учиться рисовать свои миниатюры, а для практики он расписал несколько фургонов-вардо. Если ваш фургон отреставрировать я бы заплатил хорошие деньги.
– Но вардо не в том состоянии чтобы за него платить деньги.
– Да конечно, вардо требует вложений, но я всё же прошу его продать, а вы на эти деньги купите новый фургон?
– Я должна подумать, - сдалась Эйллин. – Я должна подумать, смогу ли продать этот фургон. С ним многое связано…
– Поверьте, фургон, ваше вардо попадет в хорошие руки, я его отремонтирую, обновлю рисунки, когда вы увидите его в следующий раз, то просто не узнаете, как он преобразиться.
Коллекционер снова поклонился, но Эйллин уже начинала надоедать болтовня по поводу уникальности вардо, а его манерность, хоть и привлекла вначале теперь уже раздражала: «он готов ползать на коленях, лишь бы только купить этот дурацкий фургон». Взглянув в глаза коллекционера, Эйллин увидела, что он вот-вот расплачется: «Только не это, не переношу, когда мужчины плачут», не выдержала Эйллин и, в конце концов, ей пришлось сказать фразу, которую от нее и добывался Сильвано. - Хорошо я подумаю, и как только надумаю продавать повозку, вы узнаете первым.
Прогнав коллекционера, Эйллин направилась обратно но, проходя мимо задней двери трактира, принюхалась, - запах травы ей показался знакомым.
Остановившись, девушка попыталась припомнить резкий пахучий аромат.
Подкравшись ближе к двери ведущей на кухню с заднего двора, она увидела странного человека, колдующего над куском мяса:
На мужчине был одет расширенный к низу бордовый камзол, с бронзовыми пуговицами отделанный кантом из черной парчи. Волосы были собраны в конский хвост, - открывая оттопыренные уши, - как это делали священники в некоторых храмах империи.
Время от времени мужчина в камзоле шмыгал носом и опасливо оглядывался по сторонам, как будто боялся, что кто-то войдет и застанет его за столь не соответствующим его положению занятием.
– Что же это за трава, запах очень знакомый.
Гистрион напрягла свою память, но название травы постоянно ускользало.
Снова вернувшись к глазам, Эйллин попыталась понять, что же ее привлекло в этом человеке. Возможно именно глаза, скачущие по-заячьи, по углам и привлекли ее внимание. Человек в бордовом камзоле все больше казался подозрительным и, наконец, решив, что о нем непременно надо рассказать Кайне, Эйллин вернулась через другую дверь, в свою комнату оставшись не замеченной.

***
Всю свою недолгую жизнь девочка провела в дороге и, о работе постоялых дворов она знала лишь из общения с хозяевами, с которыми общалась во время своего отдыха между выступлениями. Эта ее мечта была по-детски наивной и в какой-то мере совсем не сбыточной. Эйллин не менее десяти лет мечтала об открытии своего трактира или постоялого двора. Ей казалось, что постоялый двор очень здорово и совсем не сложно. Надо только построит большой дом, обустроить кухню и вот уже постоялый двор готов, а можно еще построить вокруг дома изгородь, конюшни, и вот тебе стоянка для фургонов и стойла для лошадей. О настоящей работе постоялых дворов она, конечно же, не знала.
Арон – хозяин постоялого двора, которому она рассказала о своей мечте, лишь соглашался с девочкой, не расценивая ее детскую и наивную мечту всерьез. Тогда как сама Эйллин была настроена весьма решительно, и даже убийство дедушки и любимого единорога Хорса не смогли остановить ее желаний от воплощения в жизнь. Эйллин  знала, что для того чтобы построить постоялый двор, нужны деньги, и они у нее были, немного, но были, надо лишь проверить состояние счета на монетном дворе. Вместе со своим дедушкой они откладывали часть заработанных за выступления средств, и клали их в специальные конторы, которые выдают деньги под проценты. Взамен им выдавали особые бумаги, которые Гард называл залоговые облигации. Он также рассказывал и Арон подтвердил это, что облигации можно поменять на деньги почти в любой конторе, которая занимается делами подобного рода. «Ну что ж настала пора их забрать и вложить в дело». Достав все свои бумаги, Эйллин спустилась в общий зал, незнакомец, что-то готовивший на кухне, и Альфредо давно ушли, но девочку это мало интересовала ею, полностью овладела мечта о постоялом дворе.
Большой монетный дом Дариано, куда были вложены деньги Гарда и Эйллин, был одной из самых больших компаний в империи, имея свои филиалы во всех крупных городах страны, и даже имелись представители за ее приделами. Казалось, что финансам ничего не угрожает, тем более Дом Дариано располагался на острове приора. Придя в контору, Эйллин протянула свои бумаги работнику монетного дома, и тот тщательно изучив облигации, задал вопрос.
– Деньги клал Гард?
– Да, - ответила Эйллин. – Но это наши общие деньги.
– Тогда я должен переговорить с владельцем монетного дома.
Работник куда-то ушел, а вскоре вышел и пригласил гистриона пройти в рабочий кабинет хозяина.
– Понимаете, уважаемая сеньора Эйллин, - ответил владелец монетного двора. – Вы компаньон уважаемого сеньора Гарда. И вы можете распоряжаться деньгами, но вы не можете их изъять из монетного дома. Но это могут сделать его ближайшие родственники – дочь, сын…
– Я внучка уважаемого сеньора Гарда… - попыталась, возразит гистрион.
Но Дориано, разведя руками, и не давая Эйллин продолжить фразу, поспешил извиниться.
– Мне очень жаль, но я не могу вам выдать, эти деньги… мне действительно жаль, но вот если бы сеньор Гард подтвердил бы свое решение выдать вам какую-либо сумму из накопленных за это время денежных средств.
– Но как же быть? – расстроилась Эйллин. – Гарда убили,… мне нужны эти деньги для одного дела.
– Мне действительно очень жаль, – повторил владелец, протягивая Эйллин какую-то бумажку. – Здесь написано; что вы можете лишь распоряжаться вкладом сеньора Гарда, но деньги должны оставаться на монетном дворе, вы как компаньон не можете изъять их отсюда.
Развернув дорогой бумажный лист, гистрион прочитала:
“Владельцами вклада являются госпожа Эйллин и господин Гард в равных далях. Эйллин в праве распоряжаться средствами в полном объеме: оплата товаров, объектов недвижимости и прочее с оплатой векселем на сумму указанную в купчей. При этом деньги остаются в банке – Монетный дом Дориано.
 Договор, может быть, расторгнут по согласию третей стороны; вкладчика, (Гард) банкира (Дариано) и компаньона – вкладчика (Эйллин). Заявка на расторжение договора подается в четырехнедельный срок”.
– Это значить, что вы не можете забрать свои деньги, но можете дополнить его. Могу сказать, хоть это и не в наших обычаях разглашать сумму, она не такая уж и большая… всего лишь пятьсот флоринов.
Такого поворота гистрион не ожидала, неожиданно в носу защипала, а на глазах выступили слезы, еще немного и она готова была разрыдаться.
“Мои деньги… Гард всегда говорил, что я могу их снять… пятьсот флоринов это же больше пяти тысяч лир. Этого должно хватить на постоялый двор”.
Наконец Эйллин не выдержала и кинулась к владельцу монетного дома.
Работник, вошедший вместе с гистрионом, успел схватить ее и, оттащив от хозяина, проговорил.
– Сеньор Дариано, я выставлю эту нахалку из дома и скажу охране, чтобы ее больше не пускали.
– Да конечно, сделайте милость, увидите эту особу. Я вам уже объяснил. Что вы не можете забрать деньги Гарда. Не можете…
–Увидев, что Эйллин пытается вырваться, Дариано поднялся из своего кресла и, подойдя к двери, крикнул.
– Кто-нибудь помогите усмирить эту нахалку.
Однако работник монетного дома уже справился сам, и крепко держа Эйллин, тащил ее к выходу. Когда они вышли на улицу, работник пихнул девушку с такой силой, что она упала. После чего, сплюнув себе под ноги, громко крикнул вдогонку.
– И советую вам сеньора больше не появляться у нас!
Эйллин не оставалось ничего другого, как только уйти, не получив своих денег.

***
Хотя явного запрета на выход в город не было, Альфредо не хотел, чтобы его видели покидающим приорат в дневное время. Для секретарей это было строго. С полудня и до четырех часов вечера младший персонал приора не мог покидать своих мест, и только после четырех, приняв отчеты местных агентов и передав дела дознавателям с которыми работали, секретари могли свободно покинуть здание на острове.
Выйдя из приората, Альфредо все-таки удалось пройти в город и добраться до постоялого двора, объяснив охранникам на посту, что он должен встретиться со своим информатором по поводу недавнего убийства.
– Тем более я помогаю Кайне делать ее работу, - объяснил секретарь причину ухода, и стража его пропустила.
Обычно на кухню не пускают посторонних людей, но всегда можно было договориться. Назначив встречу своему приятелю в Чудесном Замке. Сабато прошел на кухню и, заплатив хозяину заведения пятьдесят флоринов, чтобы тот закрыл глаза, занялся приготовлением мяса со специями.
Достав тряпичный сверток, в котором оказался шалфей предсказателей - трава, обладающая галлюциногенными свойствами: от такой травы человек терял контроль над собой, многие просто теряли дар речи и не были способны вспомнить даже свое имя. Были и такие, кто терял всякую волю к сопротивлению, и им можно было внушить все что угодно. Если же просто вдыхать дым этой травы, как это делали предсказатели, в виде благовоний, то она действовала в виде галлюцинаций, от чего и получила свое название.
Мужчина как следует, натер, выделенный ему кусок мяса пахучими листьями и чтобы отбыть душистый привкус шалфея, добавил чеснока, розмарина и тмина. Принюхавшись к мясу и оставшись довольным результатом, странный повар попытался себя утешить:
“Надеюсь, Альфредо полностью потеряет контроль, и я его просто убью, быстро и безболезненно”.
Через час, проверив еще раз готовность запечённого мяса, Сабато приготовился встречать своего приятеля. Специально нанятый в помощь мальчишка, прибежав с улицы, объявил, что Альфредо подходит к постоялому двору.
Внутри общего зала Альфредо огляделся и, не увидев своего приятеля, уселся за один из столиков, приказав слонявшемуся по близости мальчишке, принести кувшин вина и мяса.
На удивление мальчишка оказался смышленым малым и быстро выполнил заказ, притащив из кухни кувшин перебродившего сидра и приятно пахнущее специями – чесноком, розмарином и тмином нарезанное большими ломтями мясо.
– Это специальный бонус от хозяина, – объяснил мальчишка. – Постоянным клиентам до четырех часов мы подаем мясо со специями нарезанным.
Возможно, я просто редко бываю в городе, решил Альфредо, пробуя свой заказ. Оставшись довольным, младший секретарь махнул поваренку рукой, – ты свободен, – кинув в благодарность мелкую монетку, которую тот ловко поймал и быстро скрылся на кухне.
– Он все принял и начал есть.
Доложил мальчишка, также ловко хватая монетку, кинутую Сабато.
Выждав полчаса, приятель Альфредо вышел на улицу через кухню, обошел трактир вокруг и, подождав еще минут десять, вошел в трактир как будто только что пришел.
Оглядевшись вокруг, мужчина внимательно посмотрел на приятеля.
Альфредо сидел, откинувшись на спинку стула, неспешно потягивая вино из кружки, и время, от времени заедая горький напиток мясом.
Решив немного выждать, Сабато  внимательно посмотрел на приятеля, но тот даже не вздрогнул. Хотя любой из работающих в приорате секретарей или дознавателей должен был оглянуться под пристальным взглядом чужака.
“Значит”, - сделал заключение Сабато, - “специи начали действовать”.
- Привет Альфредо!
Альфредо посмотрел на приятеля и довольно вяло ответил. Казалось, что он просто забыл слова приветствия, и только сейчас вспомнив, пытается их произнести.
– Как ты? Я договорился о встрече со жрицей, – Сабато подсел к своему другу.
– Договорился?
“Кажется, он приходит в себя”… – Сабато посмотрел на приятеля. – Я договорился со жрицей и сегодня вечером она ждет тебя на мосту Старой Мельницы, с шести до семи вечера.
– Я тебе благодарен, – ободрился Альфредо, отодвигая от себя остатки мяса и допивая вино. – Извини, я почти все съел и выпил, пока ждал тебя.
– Ладно, не извиняйся.
Попрощавшись, младший секретарь поднялся со стула и не очень твердой походкой направился к двери, а, Сабато проводив его взглядом, крикнул хозяину постоялого двора.
– Эй, неси сюда вина, и лучше этого! – он показал пальцем на пустой кувшин.
Выпив чуть больше половины кувшина, Сабато вытер губы рукавом своей туники, кинул на стол пару монет и быстро вышел.

***
Тем временим, старший консул снова открыл сложенную вдвое записку и перечитал.

«Мы знаем. Кто совершил убийство барда на карнавале, и скажем это дознавателю приора Кайне Северино. Дознаватель должна быть одна и без оружия на мосту старой мельницы сегодня с шести до семи вечера».

Перечитав текст, консул понюхал бумагу, поскреб ногтем чернила, но не найдя ничего подозрительного. Протянул руку к серебряному колокольчику лежавшему на столе.
– Позови ко мне младшего дознавателя Кайну Северино!
Приказал консул вошедшему на звук колокольчика человеку.
– Позвать Кайну Северино!
Секретарь повторил приказ и быстро бросился его выполнять. Примерно через полчаса госпожа дознаватель сидела перед консулом, устремив на него удивленные глаза: - «а чего вы меня вызвали». Вздрогнув под ответным взглядом, Кайна напряглась. Удивление пропало, а на смену ему пришло чувство вины, из-за нераскрытого дела, а вскоре после чувства вины стал подниматься страх, возникающий у дознавателя всегда, когда она находилась в присутствии старших себя по иерархической лестнице работников приората. Начавшись в самом низу живота, волна страха успела подняться почти до области груди, но здесь дознавателю удалось справиться и взять себя в руки.
– Что вы думаете по поводу этого?
Консул протянул анонимную записку. Кайна несколько раз перечитала записку, и также как консул понюхала ее, поскребла ногтем чернила, наконец, даже попробовала бумагу на вкус и ответила.
– Это анонимная записка, написанная на бумаге, кто-то знает, кто убил единорога и барда, они хотят встретиться со мной, чтобы передать информацию.
– Как вы думаете, госпожа Кайна кто это может быть?
– Наверное, какой-нибудь доброжелатель, - пожала плечами дознаватель. – У меня нет никаких мыслей по поводу того, почему они хотят видеть именно меня.
– В таком случае не упустите свой шанс.
Консул снова взял анонимную записку и перечитал ее.

«Мы знаем. Кто совершил убийство барда на карнавале, и скажем это дознавателю приора Кайне Северино. Дознаватель должна быть одна и без оружия на мосту старой мельницы сегодня с шести до семи вечера».

– Вы должны быть на мосту старой мельницы полседьмого вечера. Вам также нельзя забывать; что быть дознавателем, это не просто ходить по городу есть и пить за чужой счет, как это делаете вы госпожа Кайна. Вы должны помнить, что я еще не подписал бумаги, и вы пока не перешли в наш отдел… хочу также напомнить, чтобы работать в отделе культуры мало родиться в семье мастера кукол, вы ведь родились в семье мастера кукол? - Выслушав положительный ответ, консул продолжил. - Нужно работать, убийство барда и его единорога, убийство во время карнавала, это ваш шанс стать дознавателем в нашем отделе. В противном случае я буду вынужден подписать совсем другие бумаги. Мне тяжело об этом напоминать.
– Да господин консул.
– В таком случае вы госпожа Кайна свободны.
Кайна поклонилась и, попрощавшись с консулом, вышла из кабинета. У нее еще оставалось время, чтобы подготовиться к встрече с неизвестным доброжелателем, предложившим именно ей информацию об убийцах.

***
Когда Альфредо добрался до моста старой мельницы, город уже полностью был окутан вечерними сумерками, и разглядеть в окружавших его тенях знакомые очертания городских построек, было почти невозможно.
Осмотревшись вокруг пустынной улицы, секретарь прислонился к перилам моста. Чувство страха перед этой довольно неспокойной частью города он не испытывал, хотя действие наркотических трав уже прошло, но чувство страха оставалось все еще притупленным, - на что собственно и надеялся Сабато. Наконец Альфредо достал из-за пазухи, исписанный черными чернилами лист бумаги и еще раз перечитал его.
«Свидетели – Арон, Гленда, основная версия убийства конкуренция между трактирами и постоялыми дворами».
– Не оборачивайся! – раздался рядом с Альфредо женский голос. – Что ты хотел передать?
Альфредо вздрогнул скорее от неожиданности, чем от испуга, но, все же оставаясь спокойным, ответил.
– У меня есть список свидетелей и основных версий Кайны. Этот список я могу продать за пятьдесят флоринов.
На самом деле секретарь хотел сказать совсем о другом, у него была заготовлена целая речь, в которой он просил Беатриче встретиться с консулом и рассказать о заговоре который задумала Кайна. Но под действием травы предсказателей Альфредо забыл об этом, но, вспомнив: что он хотел подставить своего дознавателя, решил продать, украденные в кабинете дознавателя записи жрице Беатриче, расценив, что она ими распорядиться лучше него, а значить, Кайне больше не работать в тайной полиции.
– А немного ли ты просишь? Я даже не видела этого списка?.. если ты блефуешь, и нет никакого списка?.. – снова спросила Беатриче.
Альфредо вытащил сложенную пополам бумагу и вложил в подставленную из-за спины руку, он не видел лица жрицы, так как стоял к ней спиной, ощущая каждым сантиметром кожи ее холодное дыхание.
Жрица раскрыла лист и, поднеся бумагу к глазам, попыталась разобрать каракули секретаря. «Всё-таки у Кайны подчерк намного лучше, и если бы эта бумага была написана ей, я и заплатила бы больше. Подставлять дознавателя на основании записки написанной кем-то другим, а не самой Кайной сложно».
Почувствовав, что дознаватель должна вот-вот появиться жрица проговорила, вкладывая в руку Альфредо мешочек с флоринами.
– Вот твои деньги.
Пока секретарь заглядывал во внутрь, проверяя содержимое, жрица исчезла в вечерней темноте, оставив Альфредо стоять на мосту.
Также внезапно она появилась возле закутанного в черный плащ мужчины.
– Все в порядке бумага у меня, а у тебя всего несколько минут, на то что бы убить секретаря и скрыться, Кайна не должна видеть посторонних у тела.
Сабато немного нервничая, шагнул в темноту и как только услышал сигнал жрицы, поравнялся с Альфредо. Не мешкая, он выхватил нож и резким ударом вонзил его в тело младшего секретаря. Как он и надеялся, секретарь даже не понял, что произошло, рухнув под ноги убийце. Оставив тело лежать на дороге, черная фигура скрылась в темноте и вскоре затерялась в лабиринте улиц.
Дознаватель снова одетая в костюм легионера проверила свой нож, скрытый плащом и, огляделась, вокруг… - понимая, что ждать в этом неспокойном месте можно чего угодно. Каждый знал, что Старая Мельница славиться своими разборками, воровством, а во многих домах созданы воровские укрытия, школы карманников, и, наконец, где-то тут собирались члены тайной секты правосудия. Впрочем, «Братья Правосудия» волновали приорат, а уж тем более Кайну меньше всего. – Наконец поняв, что ее, окружает лишь темнота абсолютно пустынной улицы, дознаватель разжала руку, сжимавшую рукоять ножа. Поднявшись на мост, Кайна наступила на что-то мягкое… и сразу же, как пружина, отскочила в сторону… «труп, тело», подсказало ей профессиональное сознание и правда, прямо у ног лежало мертвое тело. Сосчитав до десяти, Кайна опустилась перед телом на одно колено и, повернув его к себе лицом, увидела своего секретаря.
– Альфредо! – вырвался невольный возглас. – Это же Альфредо.
Кайна поднялась с земли и, нащупав свой нож под плащом, огляделась по сторонам и тут из темноты вышла жрица Беатриче.
– Кого я вижу, – скинув с головы капюшон черного плаща скрывающего всю фигуру, Беатриче выдала свою особую улыбку, означавшую, что жрица задумала какой-то нехороший план. – Наш дознаватель на месте преступления.
Длинные волосы, падающие на плечи в виде полноводного водопада, поражали своей красотой, подчеркивая простое, но все же хорошенькое личико, если и не молодой, то еще не старой женщины с тонкой талией заметной даже под скрывающим фигуру плащом. Вид жрицы сковывал движения, не давая действовать.
Глядя ей в лицо, хотелось смотреть лишь на эту женщину и каждый, кто смотрел в глаза Беатриче, считал, что смотрит в глаза Богини.
Истинный облик женщины скрывался под чарами иллюзии, каждый, кто видел ее, видел лишь то, что хотела жрица.
– Я его не убивала, - возразила Кайна, постаравшись сбросить свое оцепенение, и даже попыталась нащупать нож, спрятанный под одеждой, но жрица ее остановила, – А кто тебе поверит?.. одна на месте преступления, я свидетель твоего злодеяния…
– Так ты меня, попросту говоря, подставляешь! – наконец дознаватель схватилась за нож, но жрица резко вскинула руку и Кайна остановилась, расценив, что убийство жрицы только усугубит ее положение. – Тебе ни кто не поверит.
– Поверять, - покачала головой Беатриче. – Я все-таки жрица, почетный житель города, тогда как ты на испытательном сроке в отделе культуры. Скорее всего, ты и убила единорога, барда, Альфредо это узнал, и ты его убрала как не нужного свидетеля.  Твой секретарь мертв, а тебя находят на месте преступления.
– Но какая мне польза от смерти барда?
– Один из семи грехов – жажда мести, - объяснила жрица. – Ты не смогла стать мастером кукольного театра и потому мстишь всем вокруг из-за своей неудачи. Так что посмотрим, кому из нас поверять.
Беатриче скрывалась в темноте, а Кайна сплюнув, попыталась успокоиться.
– Сейчас я приду в приорат и все объясню, они должны поверит, что это не я убила своего секретаря.
Впрочем, надежда убедить в этом приорат и консула была настолько мала, что Кайна даже заплакала от своего бессилия. «Если меня арестуют, я расскажу про Беатриче, конечно утешение слабое, но все же, ее тоже возьмут под арест, а как сказала Беатриче,  - они умеют развязывать языки. Хотя бы ценой своей жизни, я это дело раскрою»…
Увидев двух солдат, Кайна протянула им свой нож и, направившись в сторону от моста, проговорила, стараясь унять дрожащей голос.
– Я сама пойду.
Доказывать страже приора, что она не убивала, было бесполезно, эти парни с алебардами просто выполняли приказ консула доставить ее в приорат.
м