Сказка про Агния, храброго охотника лесного

Вступление.

 Жил был Агния – сын царя всех Лосей, Лося и слепой отшельницы. Отец его был силен и могуч, и свободен, как все твари лесные, только вот сына никогда не видел, ибо в лесах жил, царевал и правил. А мать его была, сколько Агния ее помнил, слепа, часто нема – картинами чудными изъяснялась, в лохмотья облачалась, из хижины никогда не выходила, ела только белое и сладкое, да чудила. В центе лба, промеж глаз, у нее, была дверь, на теле узоры странные, рисовала на стенах целый день, вечерами сказки сказывала.
И вот Агния, славный сын, сутра в лес за едой отправлялся – видел разную дребедень – но, домой всегда возвращался – мать жалел, ведь ее удел взаперти сидеть, да слепыми глазами глядеть в другие миры.
Вечером Агния, охотник ловкий, приносил зверей убитых и вопросов полные мешки, а мать ему сказками отвечала, будто истину про все живое и мертвое знала.

Глава первая
Кукушка.

Вернулся, как-то раз, Агния поникший и печальный, говорит:
- встретил я в лесу кукушку и стала кукушка мне кричать, что мол я – Агния, славный охотник, - дитя порока. Не нашелся я что ответить, да и зверя я выжидал, так что просто ушел… а мысли то остались и гложут.
- знаю я эту кукушку – сказала лукаво мать – ей бы лучше куковать, да лесным тварям срок отмерять, а не голосом человеческим листву теребить, да детенышей своих всем подряд подбрасывать. Не заметила бревна в собственном глазу, видит какой ты хороший – решила тебе зверя спугнуть.
- что ж мне надо было ее убить?
- пожалеть ее надо. Правильно сделал, что смолчал. И что не убил – правильно – плох суп с серой кукушки.
- а вдруг, встречу ее опять?
- так и будет, и до тех пор будешь встречать дурнушку, пока не запомнишь: главное тебе кукушкой никогда не стать, ибо ты – Агния, славный воин, получеловек, полузверь и силы в тебе немеренно, и ума!
Сел, Агния, изголодавшийся, ужинать за стол – продолжил разговор:
- скажи мать, сколько мне еще отца не знать? Я ведь всякого зверя в лесу выследить могу, а его так и не встретил…
- нет его в нашем лесу сейчас, тут он порядки давно навел. Нелегкое дело – царем царевать – всегда вперед смотреть нужно. А ты, Агния, ешь, сил набирайся, ты ведь на свет охотником уродился – авось сыщешь.
- авось… - пробормотал Агния.
- мать сердцем чует – сказала гусиная лапка в супе – грустное у Агния лицо.
- нет, не ищи его – подумав сказала слепая мать – я ведь тоже не искала. Он сам меня нашел и не смогла я противится воле царя:
В те времена, когда глаза мои были зрячие, ноги бродячие, а руки цепкие, ходила я из хижины в лес – ягоды собирать, белые и сладкие, по протоптанной дороге, собою же, к кустам малины и большому шелковичному дереву. Вышла на поляну, а ветви шелковицы аж стелятся – столько наплодила – гроздями белыми верхушку накренило. Начала дерево выручать, забралась в самую высь, чтоб плодовитые и тяжелые ветви срезать, посмотрела вдаль – лишь макушки деревьев… благодать.
Как вдруг, откуда ни возьмись, издали и быстро так, деревья что-то ломит, с корнем выдирает и в разные стороны расшвыривает! Сердце мое замерло, а после заколотилось резко так. Видно пришел день мой, час мой, время смерть встречать (жизнь новую) – сразу подумалось. Вижу ветви, вижу рога, вижу морду страшную, вижу зверя сильного, сытого, вижу войско его, пламя, племя его и цель его вижу… так много, за один миг, отроду не видала. А он все больше, больше… и страшнее – ко мне идет. Не успела распрощаться с собой, как лицом к лицу со зверем оказалась. Я сижу, рыдаю, а он мне в глаза смотрит и голова его больше дерева, а роги его – дерево, а глаза его двумя руками обхватить только можно. Посмотрел на меня – я ответно. И вижу – царь это – величие в нем и корона при нем. А он мне – иди домой, там сын мой и твой, это дар мой тебе, за него тоже подарок хочу! Ну я и отдала свои глаза, ибо это самое лучшее, что у меня было, вот и отдала. С тех пор и слепа… не помню, да и не видела, в какую сторону царь тогда ушел, я же домой побрела… блуждала на ощупь три дня и три ночи, все ноги счесала – дом не могла найти. И вот уже веру потеряла, присела на землю, голову опустила… как голос… откуда ни возьмись! И то твой голос был спасительный – крик младенца.
  …Так все и было. Но помни, Агния, ты не я, а значит и решать тебе самому: с кем когда и к кому.
И легли они спать.

Глава вторая
Синица.


Встал как-то утром Агния, славный воин с кровати, рано-рано утром и обнаружил, что мать его еще с вечера не спит, у окна сидит, глазами слепыми вдаль уставилась, песнь бормочет – не весела и не грустна… и не уныла, но и не радостна.
- Мама, что с тобой, я такой тебя еще не встречал? От чего не спала с ночи? От чего дух твой замер? Не пойму я это величие и тишину, хоть и бормочешь странным рыком…
 - Время мое близко, время мое скоро… видишь – сидит синица, тихо так, возле дуба? А я ее чую, я вкус ее знаю, мысли ее и душу кажется понимаю. Это она за мною – видишь, сидит без страха, ловушки ее не ловят… ни выстрела, ни гранаты…
Агния посмотрел, куда указала мать, но не было там, ни синицы, ни какой другой птицы.
- Чудится тебе, чудится все.
- Поди сюда – сказала мать и закрыла обеими руками глаза его, как только подошел он – слушай, Агния вслушайся, да ощути неприятную влагу и запах, до боли знакомый, Агния ведь охотник хороший ты… Слышишь… слышишь? – переспросила мать.
Агния, поняв, что руки матери его в самой, что только есть, настоящей крови, выпрямился, замер и страх его сердцем овладел… он медленно, будто бы еще осознавая это, поднес руки свои к лицу своему и обхватил руки матери своей, своими руками…
- Теперь вижу все, мама, вижу… сидит синица и смотрит на нас… а лицо то у нее человеческое… и глаза человеческие… только вот клюв нечеловеческий, вот и молчит, сказать не умеет.
- Знаешь, что ей нужно?
- Знаю – ответил Агния…
- Тогда слушай, сын мой, славным воином зовущийся:
Завтра я умру. Когда проснешься, темно будет – так лес по мне скорбить станет – день на ночь поменяет. Ты не бойся, свечу возьми, зеркало три раза обойди, в него не заглядывая, а потом к телу моему приблизься…
Вот во лбу у меня дверь, ты ее с детства видел, но не дотягивался – мал был, а потом вырос, и трогать не стал уже. Так завтра, когда умру я, открой ее – вот тебе ключ.
За дверью свиток, в нем мудрость большая и правда жизни тебе, и учение твое, и путь…

Агния все слушал, но напуган и смущен был смертью: мысли его кричали и путались, взгляд метался, а сердце ныло и болело от ужаса безысходности… он смотрел все на лужу крови, стекающую по платью матери его и думал, как же ему быть теперь?.. одному…

А мать продолжала:
Как записку достанешь, так и уходи. Тело мое тут оставишь, животным диким на съедение. Лук свой заберешь, стрелы – больше тебе ничего не надо, ибо все тебе по плечу будет и все под силу, когда правду жизни узнаешь.

- Ну все, иди попрощайся с каждым кустом в лесу и деревом, и веткой, и озером, и лужицей, и зверем, и птицей… за меня – ласково посмотрела она него слепыми глазами и отпустила.

Глава третья
Дверь и свиток, гордость, и глупость.

Прощался Агния, славный охотник, с лесом и каждой его букашкой, и веточкой, и камушком, и песчинкой, весь день. Домой вернулся, когда совсем темно уже было – за полночь. Заснул.

Случилось все, как мать Агния и сказала: проснулся утром, а вокруг, ночь темная, мать мертвая и свеча горит, и зеркало стоит, и дверь во лбу тела матери томится.
Зеркало трижды обошел со свечей… надо дверь открывать…
Сел Агния и задумался: а если дверь та не послание хранит, а душу бережет? А что тогда, если я, Агния, не открою дверь? Улетит ли душа матери моей? Унесет ли ее синица?
А из замочной скважины, тем временем, свет струится и такой хороший, и такой чистый…
Стал Агния себя сомнениями грызть:
А что если душу ту с собой взять и тело новое найти, да еще и зрячее… смогла бы мать моя молодой и веселой стать… и красивой – какой я захочу. И женой бы могла мне быть самой верной и преданной.

- Сошел с ума ль Агния, или горе в нем говорит? – спросила мышь из-под деревянного пола, у наблюдающего рядом с ней сидящего жука-навозника.
- Все одно, сестра, все одно, и горе, и море… и домино – строго сказал жук, гордо развернулся и исчез в темноте.
- Ну вот, с червями меня оставил…

- А что ж с телом делать? И как душу не отпустить, но с собой забрать? – Агния уже не мог остановиться и в безумии своем вслух при свече говорил… - мешком это дело не решить, да и тело целое с собой далеко не унесу, люди заметят, что с трупом хожу – а это ведь уже было.
…Возьму ка я мешок, отрублю голову, тела матери моей, и заберу с собой, в путь! – осенило его – так и душу не выпущу, и дверь не открою…
Так и решил.
Как решил, так и сделал.
Как сделал, так и грех на душу взял.
Отрубил, положил, забрал.

Глава четвертая
Синица.

Бежит Агния, охотник славный, по лесу, когда-то своему. Бежит Агния, от себя бежит, ночь ему мешает, голова по спине, в мешке, бьет. Бежит, Агния, бежит… бежит тело его и разум, а сердце и дух его все еще в хижине – смотрят на топор и на тело обезглавленное, и на лужу крови… и на мышь, и на червей, и на свечу, и на зеркало, и на темноту… и на стрелы, оставленные, и на лук…
Бежит Агния, бежит сломя голову, как убийца, как вор, как злодей пойманный…
Почему бежит?
Сам же все решил.
Может много сил? –
Так бы шел себе…
Он же за добро. (?)

Просто он не знал – будет тяжело.
Мать его, теперь, с ним, да и не с ним. Надо поскорей тело ей найти – есть лишь 40 дней – как бы все успеть!?

Он бежал всю ночь, то есть, был же день… он бежал на свет – свет других лесов, равнин и городов. И он прибежал.
Сел на камни скал… день, все спасены… только видит, вдруг – синица нагнала – кружит над головой – да только над какой… из них?

Глава пятая
Кукушка.

Кукушки в скалах не водились.

Глава шестая
Дева.

Перевел дух, взглядом в синицу бросил, рукой махнул, взял ношу и по протоптанной тропе тихо себе пошел, как мать когда-то учила.
Привела тропа Агния, славного охотника, в деревню, к колодцу. Отпил Агния воды из колодца, смотрит – отражение – на лице его крови материнской отпечатки рук – смутно стало, и воздух зловонен и тяжек мешок сразу стал. Омыл щеки и лоб – пот с кровью смыл.
- Эй, чужеземец! – голос его окликнул – ты чего у нашего колодца стоишь?
Обернулся Агния на сладкий голосок – девушка-красавица, и семнадцати нет.
- Не с добром ты, чую сердцем. Как вор мечешься, глаза глупые, уши глухие. Что забыл здесь? В воду плюешь? – продолжала говорить она.
- Нет – единственное, что сказал хитрый Агния (приглянулась ему девушка).
Она остановилась, глянула в глаза его, еще раз, синие и не нашлась что добавить.
- За тобой пришел я, из страны далекой, чтоб забрать и сделать своей женой. Я, Агния, славный охотник и воин, сын царя всех лосей, а ты, дева юная, будешь моей?
Налились румянцем щеки девицы, а глаза как звезды засияли – давно, говорит, ждала я того, кто сказать это сможет. Каждый день к колодцу выходила и все грезились мне образы воров да царей. Бери же меня скорее! Уводи же меня отсель! Глаза мои ясные, косы светлые, голос ласковый – все забирай! (и бросилась ему на сильную грудь и плечи, обронив свое коромысло с водицей живой).
И потекла та водица не белым, а красным, как уста девицы той – вода то все видит, вода то все знает, вода лица Агния, страшного убийцы, касалась, вода мысли его учуяла. Вот и синица с ветки на ветку перескакивает, радуется – ни одну душу унесет, а две.
У Агния мертвое сердце стало – не любит он девушку с глазами звездным, а только тело ее хочет забрать, да так низок, что сказать об это прямо не может – как зверь, стал дикий.
Еще больше синица пляшет, и летает, и пыжится.
- Идем со мной, только в мешок не смотри мой – сказал Агния, взял девушку за руку и пошел прочь, в лес.
Завел ее в самую пучину, построил хижину, закрыл девицу в хижине и отправился на охоту – все в один вечер.

Глава седьмая
Смерть.

Стоит мешок у окна, сидит девица красная у кровати – Агния ждут.
Девица то хороша была и свежа, и счастьем наполнена, и мысли ее спелые и сладкие – думает – вот вернется муж мой, принесет оленей да куропаток… я куропаток приготовлю, а оленей на завтра оставлю – в погреб положу…
Да настроение у нее живучее, да голос в груди не держится, рвется на волю песнею:
«Сны мои, сказки ли,
Были ли…
Сколько вас в мире то?
Сон один, сон другой,
Соловей, пой со мной…»
А синица смирно сидит, не подпевает и на мешок косо зыркает.
«Сны мои славные
Вылили на волны…»
Будто колыбельную поет, будто песня из нее льется, как вода живая из дырявого ведра.
Так пела и сидела и горя рядом не замечала. Так сидела и пела, что задремала:
Во сне, видит, синица к кровати подлетела, а на лапке ее записка.
Развернула записку, а там: «Поцелуй меня в лоб – тогда сможешь узреть меня; поцелуй меня в рот – тогда, говорить с тобой смогу; целуй мои ноги – я за тобой».
Посмотрела девушка на синицу, посадила ее на ладонь себе – все иконы вдруг в доме померкли… поднесла к устам своим птицу и поцеловала ее в лоб:
Побледнела девушка от увиденного, не до сна теперь ей уже. Бросилась, в стенку вжалась спиной – «смерь или что это предо мной?!». А смерть неподвижно стоит и спокойно сквозь девицу глядит, взглядом душу ее лапает. Померкло все, потемнело, ни солнца, ни окна, ни дома – только смерть и девушка, и записка огнем горит. Встала девушка с кровати, сделала шаг вперед – «целуй в уста» - сама себе говорит-орет.
Потянулась к трехметровому чудищу, прикоснулась губами к губам его…
Свет погас, хоть глаз выколи, ни себя ни ее не видно. Не видно, да слышно стало:
- за тобой пришла, по зову мешка, по кровавым ступням Агния.
Испугалась девица молодая – не знала, куда попала я!
- не смей говорить со мной, человек, ты, лишь нить, а я вовек – нож, обет, покой и тьма. Я – оно, и оно – Я.
Стала девушка ощупью ноги смерти искать, целовать их стала, слезами своими окроплять…
- Есть еще время, на твое темя, знай, что я близко и летаю низко. Агния твой вернется ни с чем, в мешке его найдется ответ тебе на вопрос «зачем?».

Глава восьмая
Мешок.

Агния вернулся, ничего не поймал, никого не подстрелил… даже не встретил.
А красавица его встречает, глаза горячи от соли – Агния, славный мой воин, от чего ты не мил со мной больше?
- Как, не мил? Это усталости грим и печали, что звери со мной совсем не играли... а ты от чего вяла и не складна, бледна от чего и глаза пустуют?
Девица, подойдя к окну, тихо тогда сказала:
Прекрасная погода,
Какое время года,
Не знаем мы давно…
И положила она руку на руку, крест на крест, перст на перст, и снова сказала:
Прекрасная погода, какое время года не знаем мы давно.
Агния, славный воин, не поняв всей серьезности слов, глаза ее от окна отвел, говорит – смотри на меня. А глаза девицы холодны и чужие совсем – сквозь него смотрят… а губы ее все вторят: прекрасная погода, какое время года… не знаем мы давно…
И голос ее как лед, и говор еле слышен.
Агния взялся греть ее руки и щеки натирать, чтоб в чувства привести.
- знаю я все, глядела я в мешок твой… зачем же ты смерти моей хочешь? – серьезно и тихо сказала ему девица, а сама знает что врет, да не врет, знает что любит, да молчит, знает что предана ему как пес – знаю я, глядела я, видела… зачем ты?...
Не ждал Агния такого поворота, не думал что нарушить смеет указ его жена его. Промолчал Агния, вышел на улицу – мысли мои клубятся, беснуются, туманятся, влагой исходятся. Делать что не пойму… сказать ей? Не смею молить о даре таком, чтоб тело свое на жертвенник мне, королю, рогоносцу, короне моей в оправе, отдала. А может, согласится она, мне, трусу, отдаться во имя своей любви? Нет. Не смею я сказать ей, коль видела, коль знает. Буду отрицать. Но мать?! Ее я не могу потерять…
Вернулся в дом Агния:
- жена моя, верна ли ты мне и сердцем, и рукой, и душой вся ли моя ты?
- Какое время года, не знаем мы пол года… прекрасная погода и ветра больше нет. С тобою мы пол года ходили по просторам твоих ли королевств? Прекрасная погода…
- не слышишь ты меня, или не слушаешь, главное что вижу я твою не любовь – пошла вон, в лес! Долой! – открыл деверь он и показал рукой.

Глава девятая
Голова.

Когда она выходила, то подол платья задел мешок – тот опрокинулся, и из него выкатилась голова. По лицу девушки, Агния понял, что она никогда не смотрела в мешок, и что увиденному ею, нет объяснения в ее голове.
- Зачем же ты врала мне? – спросил Агния – почему же ты решила мне соврать? Бедная моя, дитя… неразумная… разрушила своим предчувствием все.
- Я только стоять сейчас могу, ноги мои не идут… муж мой голову с собой носил.
- это мать моя, я ее с собой ношу.
- вот, теперь, я ухожу – сказала она и медленно, еле слышно, блеклым шагом несмелым растворилась.

Глава десятая
Сердце.

Один я остался с тобой, мать моя… мама.
Вот голова твоя, и душа в ней, и лежишь ты маленькая в тесном тесте на руках моих. Молчишь. Молчишь ты. Глядишь, глядишь ты. Но ты мертва уже. И тела твоего нет уже – склевали и с жевали черви да сороки, в лесу нашем, где оставил тебя я, Агния, сын человека и зверя – ни бог, ни человек.
Промолвив это, Агния достал ключ, повернул его во лбу материнском и открыл дверь:
Светом озарилось все вокруг, подлетела синица, собрала все в клюв – и душу матери Агния, и тревоги его, и свет вокруг.
Улетела в окно синица – остался он один, в чужом лесу, да в своей хижине, впервые за всю свою жизнь.
Достал Агния записку, развернул, золотые буквы прочитал и обратился в камень.

Послесловие

Гулял я как-то в лесу, забрел в чужую хижину, где трава не росла, где зверь не гулял, где синицы не летали.
Ничего не было ни внутри хижины, ни снаружи, ни около ее – пусто все.
Все, да не все – бумажку нашел, а в ней непонятно так было написано:
«Слушай сердце свое, сын мой».