Горчица

      Ночью Лешка спал плохо, часто просыпался и смотрел на часы, но стрелки будильника двигались невозможно медленно. Когда же утро? -  ворочаясь на кровати, думал он. Утром сбудется его мечта, которую он лелеял с прошлой осени. Завтра в семнадцать часов будет открыта осенняя утиная, и первая для Лешки, охота. Этому событию предшествовала большая подготовка. Вначале он прочитал много всевозможных журналов об охоте и ее премудростях, затем вступил в  охотничье общество, купил курковую двустволку, пятнистый костюм цвета хаки, сапоги бродни, рюкзак и прочую охотничью амуницию. Жена Лешки считала его новое увлечение чудачествам и не придавала этому особого значения  потому, что Лешка был примерным   мужем, про которых в своднических газетных объявлениях пишут – без вредных привычек.
     Открытие охоты планировалось на двадцать пятое августа, но в связи с затяжной холодной весной и поздним выводком водоплавающей дичи, как ему объяснили в охотобществе,  открытие перенесли на второе сентября, что принесло Лешке дополнительные волнения ожидания. И вот наступило долгожданное утро. Облачившись, в новенький, пятнистый, охотничий костюм и бродни, перетянув талию патронташем, сияющим латунью  гильз, он остановился у зеркала и полюбовался собой.  Подойдя к двери, Лешка взвалил  на правое плечо объемистый рюкзак с провизией и, подхватив чехол с ружьем, открыл двери.
        -Ни пуха, ни пера! Милый – услышал он сонный голос жены     в закрываемую дверь.
        -К черту! – пробурчал Лешка и зашагал к гаражам - месту назначенного сбора.
     Сбор был назначен на девять часов утра, на часах было восемь. Лешка по пути зашел к старухе,  у которой на подворье жила пара полудиких уток. Селезня с уткой старуха приобрела в зиму для весеннего разведения и очень ими дорожила. Полукровки были не прихотливы, требовали мало корма, давали два выводка за лето, что вполне  устраивало хозяйку. Поэтому утки для нее представляли большую ценность, хотя и стоила эта пара не более десятки. Однажды, проходя мимо  двора старухи, Лешка увидел эту пару и решил, во что бы то ни стало выпросить на открытие охоты утку, для подсадной.  Зайдя к старухе, накануне открытия охоты, Лешка  приложил немало  усилий и артистизма, уговаривая дать ему на время утку, но  только протянутые две хрустящие десятки - за сутки проката, решили вопрос. И вот сейчас, после посещения старухи, вдобавок ко всей его амуниции, в свободной руке Алексея появилась корзина с покрякивающей уткой. 
    У открытых ворот, расположенных в длинном блоке гаражей, стояла  красная потрепанная «Нива»,  возле которой, подняв дверь багажника, суетились двое мужчин в выгоревшей охотничьей одежде, загружая ее всевозможным скарбом.         В одном из мужчин Лешка сразу узнал  Никитича, пожилого коренастого человека с нестареющей улыбкой на лице, который своими рассказами распалил в нем охотничью страсть.
           - В каждом  мужчине живет инстинкт охотника, дошедший до нас от предков и только ждет своего часа, когда его разбудят, – не раз говорил Никитич. 
 - Ну вот у меня он тоже проснулся, – мысленно согласился с ним  Алексей, подходя к машине.    
     Поздоровавшись, и познакомившись со вторым охотником, которого звали Иван Николаевич, он начал помогать укладывать вещи, увязывая их на верхнем багажнике машины. Корзину с Катькой, как сразу окрестил Лешкину прокатную утку  Иван Николаевич, поставили на заднее сиденье.  Ивану Николаевичу на вид было - лет пятьдесят пять. Он был высокий, с короткими усами на круглом лице, одет в выгоревшую от солнца до желтизны куртку и такого же цвета  армейскую шляпу, какие носят солдаты, служащие в Средней Азии. Во всем чувствовалось, что это настоящий, опытный охотник и Лешка сразу проникся к нему уважением. 
    …До озера Половинное было километров тридцать. Алексей, сидя на заднем сидении, из окна машины, любовался начинающейся осенью. Листья на деревьях еще были зеленые, но в них чувствовалась усталость от  летнего солнца. Трава на полянках переросла и начала жухнуть. Поля пестрели желтизной тяжелых колосьев вызревшего хлеба. На передних сидениях шла оживленная беседа о том, в каких скрадках начать охоту. Из разговоров Лешка понял, что охотниками заранее на озеро, были завезены деревянные лодки и приготовлено несколько скрадков в камыше. В разговоре часто упоминались незнакомые названия: Большая гряда, Глухие плесы, Ворота, Соли, Первая пристань - что создавало в Лешкином мозгу впечатление чего - то нового, неизведанного, даже таинственного. Впереди появилось село с небольшими не ухоженными,  старой постройки домами. «Первотаровка» - прочитал он на облезшем от солнца, придорожном указателе при въезде. Дорога, по которой ехали, перешла в  асфальтированную улицу, сильно разбитую тракторами.  Немного проехав, Иван Николаевич свернул вправо на параллельную улицу и остановился возле небольшого домика, окрашенного в серо - голубой цвет с перекосившейся вывеской – «Товары повседневного спроса». Возле магазина уже стояли две легковые машины,  пассажиры которых, как видно по их комуфляжу, были охотниками.
           - Так. Сколько водки будем брать? – спросил  Никитич, обращаясь к Ивану Николаевичу и Лешке.
           -Четыре хватит, – ответил за обоих Иван Николаевич,  подавая две помятые десятирублевки. Лешка тоже вытащил из кармана деньги и отдал Александру Никитичу, выходившему из машины. Спустя несколько минут, Никитич появился в дверях магазина, держа в каждой руке по две бутылки водки с длинными горлышками.
          - Столичная, - сказал он, протягивая Лешке бутылки в открытое окно машины, явно не собираясь садиться. 
          - Порошок горчицы к охоте завезли. Вам  брать?
          - Мне, пару килограммов бери. – Ответил Иван Николаевич.
Лешка, не понимая, при чем тут горчица,  когда едут на охоту, промолчал. Никитич снова ушел в открытые двери магазина.
         -  Дядь Вань. А зачем на охоту горчица? – немного подумав,  неуверенно спросил Лешка,  стесняясь своей некомпетентности.
          - Как зачем ?- сразу не поняв вопроса, переспросил Иван Николаевич, потом вникнув о чем идет речь,  решил подшутить над начинающим охотником, ответил:
          - Чтоб битые утки не портились, натреш горчицей сверху, в зад с ложечку запхнеш и двое суток как в холодильнике - свежие.
  Лешка пожалел, что не заказал себе горчицы, но подумав  решил - можно попросить у Никитича взаймы и успокоился. Никитич вернулся с двумя бумажными пакетами и передовая их Лешке сказал: 
         - Последнюю взял, всю охотники разобрали. На Леш, пристрой, куда - нибудь.
       Озеро открылось сразу за селом  пологим берегом и далеко начинающейся водой, окаймленной грязями, покрытыми  белесыми солями и меленькой бордовой травкой. Вдали, на водной глади, просматривались островки зеленеющего камыша. Проехав километра полтора, вдоль обрывистого южного берега, по прибрежной дороге, Иван Николаевич остановил машину, недалеко от старенького, побуревшего от времени, дождей и солнца вагончика. Вокруг  которого стояло около десятка машин различных марок. Возле машин суетились охотники, накачивали резиновые лодки, собирали вытащенные из чехлов ружья при этом, громко переговаривались, смеялись, подшучивая друг над другом. Кое-где, разостлав на землю возле машин полога и  выложив на средину продукты, охотники, усевшись вкруговую, перекусывали под водку, рассказывая возможные и невозможные истории и анекдоты.  Во всем этом витала атмосфера общего приподнятого настроения и единого праздника. Охота открывалась в пять часов вечера, на часах не было и двенадцати.    
   Никитич открыл багажник и начал подавать Лешке, на постеленный  полог -  рюкзаки, ружья, канистру с водой, сумку с резиновыми чучелками.
         - Пойду, у Копченого узнаю, где хоть утка болтается, он тут с мужиками со вчерашнего дня, -  сказал Иван Николаевич, направляясь к группе мужчин, сидевших возле слабо тлеющего костра. Они громко разговаривали,  сильно жестикулируя  руками, видимо крепко похмелившись, после проведенной туманной осенней ночи у костра.  Навстречу Иван Николаевичу поднялся невысокий мужчина с черно - вороными волосами и не естественно темным лицом.
          - Надо – же, как фамилия соответствует человеку, ведь и правда, будто его коптили, – подумал Лешка, разглядывая мужчину.
          - Здорово, Василий! – протянул руку для приветствия Иван Николаевич. – Наверное, вы тут с вечера всю дичь перебили?
           - День добрый, Николаич. Перебьешь тут - как раз. Вечером Калашник с ментами приезжал, предупредил - если кто в озеро до открытия сунется, ружья отберут. Утром, еще спали, по темному,  Доброхуд заявился, так что даже не заплывали, сюрпу из колбасы пришлось варить.
            -Им то што?  Утка еще на крыло не станет, уже хлещут,  все мало. Всю дичь изничтожили, охранники природы хреновы. А ты попробуй, сунься - сразу протокол. Из-за них и охоты нет, –  посочувствовал Иван Николаевич, явно наговаривая на охотоведов.
   -Василий! – обратился к нему Иван Николаевич отвлекая его от воспоминаний – Ты хоть посмотрел где утка вечером ходила?               
- Чо ее смотреть? Везде ходит, на глухих больше, - ответил Копченый.
     Пока Иван Николаевич вел свою беседу, Никитич с Лешкой достали из рюкзаков провизию и на разостланном  тенте, накрыли импровизированный стол, центр которого украшала бутылка столичной. Едва  Иван Николаевич подошел к ним, Никитич ловко ударил по донышку бутылки, пробка слетела с горлышка, оросив Лешку мелкими брызгами и парами спирта, затем  провел ее над стоящими в ряд кружками, наполнив их ровно до половины, чем вызвал немалое  восхищение Лешки.
 
    После первой выпитой дозы из кружки, в голове непьющего Лешки зашумело. Посидев с полчаса, плотно пообедав, вспомнив несколько охотничьих историй, Иван Николаевич с Никитичем, взяв рюкзаки и ружья, отправились к своим деревянным лодкам, стоявшим у пристани.
 Лешка посмотрел на часы, было около двух часов. До открытия еще три часа, – подумал он. Спешить  было некуда, лодки у него не было, а в броднях до первого камыша пятнадцать минут ходу, так что можно было и подремать. Поудобнее устроившись на тенте, Лешка начал наблюдать за отплывающими от пристани охотниками, которых на берегу оставалось все меньше и меньше. К четырем часам на берегу остался он один. Вытащив из корзины подсадную утку, привязал ее шнуром за лапку. Перебросив ремень ружья через голову, прижав к груди утку, он пошел по воде, в сторону виднеющейся гряды. Идти было тяжело, под десятью сантиметрами воды скрывалось полметра придонной грязи.  Лешка с трудом, вытаскивая ноги из черной вязкой грязи, в которую он проваливался почти до колена, пробирался к камышам. Подсадная утка, которую он держал, прижав к груди левой рукой, постоянно пыталась вырваться. Рюкзак с патронами и ружье за спиной ремнями врезались в плечи и с каждым шагом становились все тяжелее. Пот крупными каплями скатывался по его лицу и струйками сбегал за ворот куртки.  Хотелось пить.  Комары и мошки, поднявшиеся с воды, лезли в лицо.  Если учесть, что левой рукой Лешка держал утку, а в правой  нес шесток,  положению его оставалось только сочувствовать. Наконец, превозмогая трудности, он добрался до редкой камышовой гряды, остановился, отдышался и начал осматриваться. Впереди сквозь редкий камыш, метрах в шести начинался большой плес.  Вот здесь я и буду охотиться,– решил он и побрел дальше по камышу, к началу плеса. Глубина увеличивалась и вода уже едва не доходила до верха бродней. Когда до начала чистины оставалось  пару метров, перед Лешкиным взором открылся большой плес, с правой стороны которого на расстоянии выстрела сидела стая уток. Он машинально присел. Вода побежала в бродни и он почувствовал, что брюки сзади стали мокрыми. Потихоньку распрямившись и отступив назад в камыш, он отпустил подсадную утку, привязанную бечевкой  к шестку, на воду, чтоб не мешала. Сердце его бешено колотилось. Вот она удача – думал Лешка, снимая с плеча ружье и доставая трясущимися руками патроны. И тут он вспомнил: - открытие то в пять. На часах было только без двадцати. Будь, что будет! – решил Лешка и начал, потихоньку высовываясь из камыша, целиться в двух рядом плывущих уток.  На воде по утке прицел надо брать пониже, -  вспомнил он напутствие Никитича. Так он и сделал, раздался один, затем следом другой выстрел. Одна из уток подлетела  вверх и не расправляя крыльев перевернувшись упала, вторая, не трепыхаясь начала уходить под воду. Остальные утки, не изменяя своих позиций, остались сидеть на месте, что немало смутило Лешку. Объяснение наступило незамедлительно. Слева от него раздался отборный русский мат, направленный явно в его адрес, в перерывах, между которым следовало: что он идиот и  не может чучело отличить от утки.               
 Между тем на озере началась настоящая канонада, охотники, спровоцированные Лешкиными выстрелами, досрочно начали охоту.               
Лешка, обескураженный случившимся конфузом, ретировался  назад в камыш. По голосу, оравшему на него, он узнал Копченого. Чтобы как-то сгладить ситуацию, он закричал в ответ: 
       - Послушайте Копченый, это я Лешка друг Никитича, я вам заплачу за чучалки. Ну, так получилось. Извините…   
 После небольшой паузы мат повторился:
       - …….Ну, наглец, мало, что чучела угробил, так еще и обзывается. Сейчас заряд в задницу вгоню, сам копченным станешь….               
    Ничего не понимающий Лешка, забрав сопротивляющуюся утку, пошел искать другое место. Утиные стаи, поднятые выстрелами, летали высоко в небе. Наконец он, уставший от переходов, нашел подходящее место, зашел на чистину, отпустил подсадную утку на воду, хорошо воткнув рядом шесток для насеста. Сам спрятался в камышах.  Когда в небе появлялись утки, Катька, как окрестил подсадную Иван Николаевич, начинала громко крякать, отчего летевшие утки, вместо того чтобы садиться рядом, шарахались в стороны. Так повторялось неоднократно, что и послужило поводом для сомнений Лешки: - А нужна ли вообще на открытие подсадная?
    Катька явно устала, но на шесток садиться не собиралась. Натянув шнур, которым за ногу  была привязана к шестку, она растянула крылья и хватала клювом воздух. Перья на крыльях ее были мокрые. Лешке стало жаль птицу, и он решил подойти и взять ее на руки. Едва он стал приближаться к ней, Катька поплыла, видимо развязался узел на лапке. Чем быстрее шел Лешка, тем быстрее утка уплывала от него. Пока Лешка остановился и в растерянности думал, что делать, Катька уже подплывала к камышу на противоположной стороне плеса. Сообразив, что через несколько секунд она скроется в камышах навсегда, Лешка поднял ружье и выстрелил. Дробь точно легла в цель, утка дернув крылом, осталась лежать под камышом. 
    Так что же я скажу старухе, хозяйке утки,– подумал он. – Придется хоть убитую отдать. Когда до убитой утки оставалось меньше двадцати метров, из камыша, куда он направлялся, выплыла, какая то черная небольшая утка,  перебирая лапами по воде и сильно хлопая крыльями, но не взлетая, устремилась к средине озера. Лешка быстро перезарядил ружье, и на вскидку выстрелил по утке, та резко остановилась и лишь слегка подергивалась, оставляя расходящиеся круги на воде. Лешка не замечая, что вода затекает в сапоги, бросился к ней. Но утка немного подергавшись, выровнялась и поплыла дальше. Потом он стрелял по этой утке еще несколько раз, преследуя ее, пока она не закрутилась на месте, а затем тряпкой осталась лежать на воде. И только теперь Лешка заметил, что голенища его сапог – бродней давно скрывает вода и каждый сапог весит, как минимум, килограммов двадцать. Подняв добычу, он никак не мог понять, что это за птица. Из серо- черного редкого пера торчала голубиная головка и, если бы не перепончатые лапки, можно было бы принять ее за ворону.
         - Добыча, есть добыча, – сказал вслух Лешка, цепляя эту странную утку на удавку, прикрепленную к патронташу. Повернувшись идти обратно, он увидел, что в погоне за этим чудом, он удалился от места, где лежала его убитая подсадная, метров на двести. Превозмогая усталость, помогая руками, вытаскивать тяжеленные сапоги из грязи, он прошел метров сто и остановился отдохнуть. Над местом, где он оставил убитую подсадную, парила большая птица. Сделав несколько кругов, она камнем опустилась вниз, подняв сноп брызг, затем, часто и тяжело махая большими крыльями, начала подниматься вверх, держа в когтях Лешкину убитую подсадную. Уставший, промокший и замерзший Лешка, расстроенный свалившимися на него неудачами первой охоты,  часто останавливаясь и отдыхая, пошел в сторону пристани. 
   Через полтора часа, переодевшись в сухую одежду и развесив мокрую на
дверцы машины, он попивал чай, наливая его из термоса. Вдали из-за камыша, в сторону пристани выплыла лодка, на которой стоя, ловко орудуя шестом, плыл высокий мужчина в армейской шляпе, в котором Лешка сразу узнал Иван Николаевича и пошел к нему на встречу по деревянному настилу пристани. Иван Николаевич ловко причалил лодку, зацепив ее цепью к опоре настила, поднялся наверх.
   - Ну, как успехи? – спросил Лешка.
         - Да нормально, норму уже выполнил.  На, вытряхни  под машину, 
протянул он рюкзак Лешке, – а то за вечерку да утро еще настреляю, буду выплывать – проверят. Так надежнее. В общем, мы с Никитичем решили на воде ночевать, я за теплой одеждой приплыл. Ну а у тебя как успехи?
   - Да неважно, одну сбил, да и то не знаю, что за порода, – ответил Лешка.               
    Подойдя к машине, Алексей, развязал рюкзак и вытряхнул на землю уток, добытых Иваном Николаевичем. Четыре кряквы, серая и чирок составили его добычу. Ох! Как Лешка завидовал в эту минуту Иван Николаевичу.
          -  Дядь Вань, а это что за утка? – протянул он, держа за лапки свое чудо.               
Иван Николаевич улыбнулся, озорно сверкнув, чуть прищуренными глазами:
           - Да это лысуха, вишь, костыши торчат, она еще цыпленок на крыло не стала.               
     От его слов Лешке стало еще обиднее, - у всех утки как утки, а здесь одна и то ненормальная, - подумал он.
    Иван Николаевич сложил в рюкзак часть еды и две бутылки водки. Затем, подхватив под руку старую шубу и куртку, отправился к лодке. Лешка нес рюкзак.
         - Дядь Вань, а как фамилия мужика, с которым вы беседовали до охоты, он еще черный такой? – спросил Лешка, вспомнив неприятный инцидент с Копченым.
          - Василия, что ли?.. Кудряшов, – ответил он, садясь в лодку.         
          - Жди, часикам к девяти, утром будем.               
Лешка, залился краской, - вот тебе и Копченый,  фамилия соответствует человеку…               
    Подойдя к машине, Лешка, стал раскладывать уток, чтоб продувались ветром и не портились. И тут он вспомнил про горчицу, которую купили в деревне и инструкцию по ее применению, полученную от Ивана Николаевича. Достав из машины пакет, Лешка усердно начал натирать уток горчицей, впихивая палочкой понемногу порошка каждой в зад. Мокрые утки, после натирания, превратились в кучки грязно желтого цвета, напоминающие нечто непристойное.   
    Закончив работу, с чувством удовлетворения, что хоть что - то у него сегодня получилось, он разложил их аккуратно под машиной. Начало вечереть, потянуло холодом. Осеннее солнце огромным красным шаром скатывалось к закату, отражаясь лиловым овалом на горизонте воды. Стрельба на озере участилась, в небе чаще стали появляться табунки уток, возвращающихся с полей на ночевку. Бессонная ночь, волнения и усталость прошедшего дня, сморили Лешку. Разложив в машине сидения и закутавшись в одеяло, он уснул крепким здоровым сном. Он не слышал и не знал о том, как возвратились охотники с озера и как  потом, после долгого застолья они горланили  песни, под неизвестно откуда появившуюся гармошку. И как Иван Николаевич, крепко выпив и постелив шубу  в лодке, лег спать и как ночью захотев в туалет  забыл, что находится не дома, перешагнул через борт лодки и, оказавшись по колено в воде, начал орать – Тону! Помогите! Тону! Спасите! – сильно перепугав, спавшего Никитича. Но об этом Лешка,  узнает на следующей охоте из рассказов очевидцев, спустя неделю. 
               
    Проснувшись на восходе от холода, и вспомнив вчерашние мучения, Лешка  закутался в одеяло и снова уснул. Ему снилась старуха, которая больно дергала его за руку и требовала вернуть ей подсадную утку. От этой боли Лешка и проснулся. Над ним, открыв дверцу машины, стоял Никитич и дергал его за руку. 
        – Ну, ты и спишь - как сурок. Уже десятый час, пора и собираться. 
    Солнце ярко светило в глаза, отдавая последнее тепло прошедшего лета и поглощая холод осенней ночи. Лешка вылез из машины и начал помогать собирать и упаковывать вещи. На земле лежало две вязанки битых уток, в каждой из которых было около десятка. Никитич, став на колено, укладывал разобранное ружье в чехол и вдруг он заметил под порогом машины грязно желтые кучки.
       - Леха, это тебя  что ли так пронесло? Мог бы и подальше отойти, – сказал он. Иван Николаевич, укладывавший рюкзак, повернулся и тоже уставился на эти кучки.               
        - Мужики, да вы что? – это я уток Иван Николаевича натер горчицей, чтоб не портились, – возмутился Лешка.
       - Зачем? – непонимающе переспросил Никитич.               
       - Чтоб не портились, - повторил Лешка, – меня Иван Николаевич, когда горчицу брали, научил.
   Никитич посмотрел на Ивана Николаевича, который с унылым видом смотрел на загубленных уток, потом на Лешку, и сообразив в чем дело, громко расхохотался.   
    Охотничья гордость не позволяла Ивану Николаевичу взять уток в таком не пристойном виде, чтобы в дальнейшем не быть героем охотничьих насмешек.               
         - Чего ржешь, как сивый мерин. Раз намазал, пускай забирает. – сказал он Никитичу.  Лешку такое положение дел вполне устраивало, было чем рассчитаться со старухой, да и жене показать, что он настоящий охотник, а что в горчице, ну мало ли,.. просыпали,… всякое на охоте бывает.
    С тех пор прошло много времени, Лешку стали называть Алексей Петрович. Из него получился настоящий охотник, который всегда возвращавшийся с добычей и знал множество охотничьих баек, но про свою историю с горчицей он не рассказывал никогда