Поленница дров

Наступил март. Весеннее игривое солнце поднялось высоко в небо. Оно поглядывало на землю, пропустив заслоняющие его тучи, и время от времени посылало свои первые, пахнувшие весной, лучики. Как только теплые, ещё пока слабые посланники солнца касались промерзшей земли, то в этом месте сразу же начиналась новая жизнь. Солнце, по заведенному им порядку, весь день обогревало приготовившийся таять потемневший снег, и старательно топило лед на небольших деревенских водоемах. Рождённые солнцем любопытные ручейки, весело и громко журча, разбегались по всей округе, разнося весть об очередной весне.
Радостное мартовское солнце разбудило от зимнего сна все деревья и кустарники маленькой деревеньки. На первых проплешинах, освободившихся от зимнего снега, выглядывала хрупкая зеленая травка.
Косогоры и пригорки солнце отметило желтенькими фонариками мать и мачехи. А редкие рощицы близ деревеньки украсило первыми разноцветными подснежниками. Весна бесповоротно вступала в свои очередные права, преображая округу яркими и запоминающимися пятнами.
В деревнях в марте месяце обычно завершаются работы по заготовке дров. В студеную зиму, когда снег плотно ляжет на землю, в лесных ближайших чащах промерзшие березы и осины спилят, раскроят их на небольшие поленья. Пока крепкий снежный наст позволяет, перевезут их ближе к хозяйскому дому. Затем, сложенные в костры (кучи) бревна вновь будут пилить, уже на небольшие пенёчки. Так, за зиму деревенские мужики расколют эти пеньки на тонкие поленья, а в марте месяце сложат их в ровные поленницы близ своих домов.
Заготовленные зимой дрова будут согревать русские печки в деревенских избах, готовить парную по субботам в хозяйских банях. На разогретых плитах и небольших буржуйках сварится рассыпчатая картошка, сытные щи из крошева, жаркое из домашней свинины, стопится коровье молоко. Словом, вновь и вновь повторится нехитрая деревенская бытность.
Так было и этой весной. Огромные костры наколотых поленьев лежали в нашем огороде. Места под новые поленницы дров давно освободились, и можно было вновь заполнять их шелестящими берёзовой корой поленьями. За весну и лето тонкие дрова просохнут, и в студёную пору будут разгораться в печах от первой спички.
Как-то, в одну из мартовских суббот, отец распорядился начинать укладку наколотых им за зиму дров. Определил места, подправил их. В этот субботний день он был занят другой работой, и дрова поручил начинать складывать в поленницы нам с матерью.
В это время помощников по домашнему хозяйству в семье было не так много. Старшие брат и сестра были в отъезде. Мать, справив все домашние дела, засобиралась в сельский магазин — кое­чего недоставало к обеду. А я, одевшись по­весеннему, отправилась складывать первые мартовские поленницы.
— Начинай поленницу, — сказала мне мать, после магазина я приду тебе помогать.
Сняв домашнюю собаку Дружка с привязи и назначив его себе помощником, с отличным настроением я принялась за дело. Солнце светило ярко и своими теплыми лучами подбадривало меня.
Поленница подрастала буквально на глазах. Она становилась всё выше и выше, и превращаясь в ровную дровяную стену вдоль забора, отделяющего территорию нашего участка от участка соседнего дома.
Огромная куча из поленьев уменьшалась постепенно, а в это же самое время поленница дров принимала по моей воле очертания то квадрата, то прямоугольника.
Мой небогатый опыт укладывания дров в поленницу всё же помогал возводить новую устойчивую стену вдоль забора бабки Нюры.
Мне этим мартом исполнилось уже четырнадцать лет, и трудиться я уже научилась. Работа кипела без отдыха и простоя. Лишь один раз, прервавшись для того, чтобы утолить жажду, я заметила, что мой помощник Дружок, вертевшийся рядом со мной, куда­то умчался. По, всей вероятности, его собачьи дела были важнее хозяйских, да и помощник в дровяных вопросах он был никудышный.
Прошло довольно много времени. Куча быстро перетекала (превращалась) в поленницу. А матери всё не было. По какой-то причине она порядком задерживалась.
— Случилось, что-ли, что? Или магазин до сих пор закрыт? — думала я про себя, торопясь укладывать последние поленья.
От разобранной кучи поленьев исходил знакомый с раннего детства, приятный древесный запах. Легкий мартовский ветерок разносил этот запах по огороду. Я, наконец­то, сложила разбросанную отцом во время зимней колки кучу поленьев.
Разгоряченная, немного усталая, но довольная своею работой, я вернулась в дом. Спина, голова, ноги и варежки были мокрые, а от моей спины валил тёплый пар.
— Хорошо поработала, — думала я. Мать вернётся, а я уже всё справила. Она меня похвалит, да может быть что­нибудь вкусненького за это мне принесёт?! Ну, где же она так долго может ходить, ведь прошло уже больше четырех часов? Не случилось ли что? — размышляла я, снимая с себя влажную от работы одежду.
Только я, сняв всё мокрое, успела раздеться, как в это время скрипнула калитка ворот.
— Наконец­то, идет. Через стекло веранды я ещё издали заметила мать, приближающуюся к дому. Было сразу заметно, что она пьяна и от этого еле держится на ногах.
— Ну, как же так? — с упреком спросила я. — Ты же сказала мне, что мигом вернешься? А сама? Разве так можно? Как тебе не стыдно? Зачем же ты мне солгала? — кипела я от обиды.
— Не твое дело — указывать мне. Мала ещё, читать мне нотации. Ты ещё мне будешь выговаривать! — Кричала она на меня.
И каждое мое возражение сопровождалось пьяным и озлобленным окриком.
Спор с порядком подвыпившей матерью, ни к чему хорошему не привёл.
Разгневавшись и потеряв контроль над собой, она вытолкнула меня прочь из веранды.
Раздетая, босая и в слезах, я бросилась бежать к своей бабушке.
К счастью бабушкин дом находился по­соседству, приблизительно в ста метрах от нашего дома. Босиком, по растопленному солнцем снегу, я бежала к ней захлебываясь слезами..
Бабушка подхватила меня, и быстро растерла мои мокрые окоченевшие ноги. Она тут же растопила буржуйку, поставила греться чайник.
— Не плачь, успокаивала она меня. Возьми, выпей это. С этими словами она протянула мне стакан с каким­то крепким и горьким напитком. Из её глаз текли слезы. Моя мать была её дочерью, и ей было горько и стыдно за неё.
Выпив напиток, переодевшись в сухое бабушкино белье, я забралась на русскую печку. Накрывшись теплым ватным одеялом, я согрелась и уснула под успокаивающее мурлыкание бабушкиных кошек.
Наутро я встала с высокой температурой. Бабушка Маша вызвала местного фельдшера. Тут же появилась и проспавшаяся мать. Она пришла за мной, получив, очевидно, нагоняй от отца.
Фельдшер, осмотрев меня со всей возможной в деревне заботой, предположила, что у меня воспаление легких и назначила всякие лекарства. Она тут же достала жаропонижающее лекарство из своего чемоданчика с красным крестом, и настояла в немедленном приеме нескольких таблеток. Большего фельдшер предложить не могла, несмотря на моё сильное недомогание.
Но жар и озноб в теле намного меньше беспокоили меня, чем вчерашняя обида.
— За что? — терзалась я. — Как можно так поступить? Ведь она же не права! И слезы вновь застилали мои глаза. Я решила остаться болеть у бабушки.
— Не пойду домой — категорично отказала я матери. Я не могла найти в себе повод простить мать за вчерашнее отношение ко мне.
Наутро, перебравшись с русской печки на деревянную кровать за плотной занавеской, укрытая несколькими ватными одеялами, я время от времени проваливалась в сон. Сквозь сон я слышала разговор бабушки с матерью.
Бабушка Маша о чём­то с нею тихо, но очень сердито разговаривала. В её голосе явно слышался упрёк. Бабушка настояла, что будет лучше, если я на время болезни останусь у неё. Мать и отец всё равно целыми днями на работе.
Неделю спустя, поправившись от неожиданной простуды, я вернулась домой. Всегда ко всем добрая бабушка Маша помогла мне в эти трудные для меня дни. Я была очень благодарна ей за внимание и заботу обо мне. Но обида на мать всё ещё не прошла, будоражила мысли странностью и неестественностью поступка матери.
— Ведь я же её дочь! Почему же она со мной так? Однако я помнила слова и просьбу бабушки не обижаться на мать и постараться простить её. За неделю болезни, которую я провела у бабушки Маши, мы с ней о многом долго говорили: о людях, об отношениях с ними, о Боге, о душе. Откровенные наши разговоры, как со взрослым человеком, сделали меня за эту неделю немного старше.
Дома я долго всячески избегала общения с матерью. Но постепенно обида стала забываться, словно стираться в памяти. Я видела, что мать тоже страдает и сожалеет о том, что случилось. Иногда, незаметно наблюдая за ней, заглядывая в её задумчивые, уже заметно выцветающие, ещё совсем недавно синие и ясные глаза, я думала, что, может быть, я что-то не понимаю в свои годы. Может быть, это я не права.?
— Зачем я не удержалась, вспылила и учинила скандал? Что ж тут такого? Ну, задержалась мать немного со своими подругами. Разве у неё нет такого права? Она ведь совсем не знает отдыха. Одна работа. Всегда рано встаёт, целыми днями не присядет. Отпуска никогда не бывает. Даже нарядную одежду ей совсем некуда одевать. И если бы даже она захотела немного отдохнуть, то всё равно постоянные домашние заботы не позволили бы ей отключиться от дел без волнений и переживаний.
Размышляя так, мне впервые стало по настоящему грустно и жалко свою мать. Я решила устроить ей хотя бы небольшой отдых.
Как бы специально приближалась Пасха. Святой и почитаемый праздник в деревне. Накануне приехали родственники, брат матери с женой. В разговоре я услышала, что они приглашают родителей на Пасху к себе в гости.
— Приезжайте, — уговаривали они. — Погостите у нас, ведь так редко видимся.
— Да, как тут все оставишь? Скотину, ведь не возьмешь с собой?! И накормить, и подоить корову надо…
— Да, попросите соседку. Неужели откажет?
Я смотрела на мать, и понимала, как ей хочется согласиться. Да и отец, как будто, был не против поездки.
— Мама, давай я всё сделаю, — предложила я. — Вы с отцом не бойтесь за дом, поезжайте в гости, отдохните. Я и накормлю, и подою корову. Я ведь умею. Не беспокойтесь — все будет в порядке.
Так и решили. Обещание навестить родственников в праздник Пасхи было дано. Это значило, что мне, по такому случаю, доверят похозяйствовать одной по дому несколько дней.
Перед самой Пасхой родители стали готовиться к поездке. Они достали из большущего двухстворчатого шкафа свою нарядную одежду. Мать её всю просмотрела, подштопала, укрепила пуговицы, вешалки у пальто. Наконец-то можно походить в чём-то нарядном и праздничном! Они собрали нехитрый гостинец: подняли из подвала банку целебного майского меда и кадушку соленых грибов. В небольшое алюминиевое ведерко они положили домашних солёных огурчиков, взяли домашней свиной тушёнки, сушеных грибов. На следующее утро, справив домашние дела, они поездом поехали в гости.
— С богом! — будто главная хозяйка, сказала я. — Не волнуйтесь, отдыхайте, всё будет в порядке. Да и бабушка Маша поможет мне, если что.
Вернувшись, после проводов родителей, в дом, мне вдруг стало чуточку страшновато.
— Дом такой большой, справлюсь ли одна? Я побежала к бабушке.
— Ты придёшь ко мне ночевать? — спросила я. — Мне одной страшно оставаться ночью.
— Конечно, внученька, приду. Позовешь, как понадоблюсь.
Я распланировала все свои дела по хозяйству. С вечера наносила воды и дров, сложила дрова в русской печке на утро, приготовила чугунки для картошки. Вовремя подоила корову, накормила собаку, поросёнка, кур с петухом, налила парного молока кошкам. Переделав все дела, я поставила самовар, и побежала за бабушкой.
С бабушкой Машей мы чаёвничали весь вечер. Смотрели телевизор, слушали радио. Нам вместе было хорошо. Бабушка рассказала мне много интересного из своей жизни, из жизни деревенских соседей. Я очень любила слушать её рассказы. Ведь она рассказывала о времени, когда она была маленькой девочкой. От неё я узнавала истории из детства моей матери: каким она была ребенком, как вышла замуж, как появились на свет я, мой брат и моя сестра. Бабушка с удовольствием отвечала на все мои вопросы, давала мне советы, учила человечности, доброте.
Проговорив, мы легли спать далеко за полночь. Но утром, ровно в шесть часов, как только по радио пробили куранты, я была уже на ногах. Пришел новый обычный деревенский рабочий день. Сегодня я — главная хозяйка!
Вот и причитает ровным пламенем русская печь, накормлено всё живое, в горячей печи томятся русские щи… Все сделала так, как это делала моя мать.
Бабушка Маша только успевала оглядываться на меня, когда я работала по дому. Не сомневаясь в моих силах и решимости справиться со всеми делами, она с улыбкой бросала мне короткие весёлые замечания. — Ну, пострел, везде усел, не пора ли нам чайку, внученька? Почему же нет. Так и мать моя успевала. Бабушка попила со мной чаю, и довольная моим усердием, пошла в свою избу. А я принялась мастерить творожную пасху. Мне очень хотелось порадовать мать и отца, приготовив к их возвращению праздничный ужин.
Поздним вечером родители зашли в избу. Мне хотелось, чтобы родители были довольны порядком в доме. На кухонном столе стояла большая гора из творога и изюма. Здесь же красовались чайные приборы. На углу стола скворчал угольный самовар. В доме было тихо и спокойно.
— Ну, как хозяйка, дела? — сразу с порога спросил отец.
— Всё хорошо, — с достоинством ответила я. — Горячий чай на столе и пасха для вас.
Сняв верхнюю одежду, мать с отцом не удержались, и пошли проверять оставленное на время живое хозяйство. Убедившись, что всё действительно в порядке, они довольные и чуточку удивлённые, уселись за украшенный праздничный стол. Налив в чашки дымящийся кипяток, мать внимательно посмотрела дочери в глаза и, каким-то новым для неё голосом, тихо сказала: — Молодец ты, дочка, хорошая ты у нас!
Мать, казалось, хотела сказать ещё что-то доброе и ласковое дочери, но что-то внутри помешало ей это сделать. То ли не пришли в голову нужные слова, то ли всё вместилось в ту редкую, но искреннюю благодарность дочери.
Родители ещё долго тихо о чем­то шептались, воспоминая свой неожиданный короткий отдых. Было видно, что для них это действительно был праздник.
— Как же я правильно сделала! — Это была первая мысль, возникшая во мне при встрече с родителями. Оказывается, доставлять радость другим, такое счастье!
Был уже глубокий вечер.
Обычно рано ложившиеся спать родители, не замечая времени, остались за столом перебирать детали своих впечатлений. А я спокойно отправилась спать, переполненная чувством гордости за все правильно справленные дела. Пусть мать и отец знают, что я и одна могу справиться со взрослыми домашними делами. Может быть, и в моей будущей жизни могло сложиться всё иначе, если бы не эта весенняя поленница дров.