Капа

— А Ваша девичья фамилия? — уточнила журналистка, завершая беседу с пожилой женщиной, постоянно живущей в доме ветеранов.
— Что, дочка? Повтори. Плохо стала слышать, — переспросила её Капитолина Ивановна, осторожно сдвигаясь на край добротного казенного кресла. Она крепко ухватилась за ручки инвалидной коляски, в которую намеревалась пересесть.
— В войну? Когда с ребятами партизанили? — стараясь ей помочь передвинуться, громко повторила вопрос собеседница.
— Не помогай! — отрезала она. — Я привыкла справляться сама.
Грузная старуха, укутанная в широкий вязаный балахон, с цветастым платком на голове тяжело вздохнула. Чуть помолчала, посмотрела по сторонам. Взглянула на раскидистый фикус в старой деревянной кадушке, что стоял возле окна. Хитровато улыбнулась и чуть осипшим голосом сказала: «Петровой была я. Моя фамилия была…Петрова».
Она подняла свое непослушное тело, преодолевая боль в ногах и спине. Опёрлась на стальные дуги кресла-каталки, и медленно поковыляла в палату, с трудом передвигая распухшие ноги. Тихо покряхтывая, расположилась на кровати. Внезапно закашлялась. От продолжительного разговора в горле першило. Дрожащей рукой нащупала на тумбочке кружку с водой. Осторожно поднесла её ко рту, выпила несколько глотков. Потом негромко забормотала, продолжая рассказывать события своей жизни, которые припомнила только сейчас. От вновь пережитых эмоций щемило сердце. Она почувствовала усталость. Не обращая внимания на шумные толки соседок по палате, впала в забытьё.
* * *
Утомлённое дневной работой солнце направлялось за горизонт. По обыкновению заглянуло в старый яблоневый сад на самом краю деревни. Остывшими золотистыми лучами осветило кроны фруктовых деревьев, большой бревенчатый дом за плетёной изгородью, скамейку, на которой сидела девочка. Солнце промокнуло слезы на её осунувшемся личике, сквозь оконные стекла заглянуло в избу. Ещё немного повисело над садом и медленно покатилось в сторону заброшенного железнодорожного полотна, оставляя за собой сумерки.
— Капа, иди в избу, внучка, смеркается уже. Озябла ведь, поди, да и от греха подальше, — позвала бабушка.
Толстыми тугими косами Капа быстро смахнула с распухшего лица слёзы и побежала в дом.
— Ты никак плачешь? Не плачь, душа моя, всё будет хорошо. Бабушка обняла девочку и поцеловала её в голову.
— Мне страшно, бабушка. Я, наверное, больше никогда не увижу маму и папу, — с печалью в глазах прошептала она.
— Отчего же не увидишь? Как только кончится война, так сразу и вернутся домой твои родные. Дай Бог им живыми и невредимыми остаться. Старушка три раза перекрестилась в сторону образов.
— А моя мама не вернется ко мне, — не скрывая слёз, еле проговорила Капа. — Мне давно тётка Фрося говорила, что наша мамка бросила нас. А ещё она сказала, что она снова замуж вышла, что у неё теперь другая дочка есть. А я ей совсем не нужна.
— Да не верь ты тетке Фросе. Болтать она только. Ей-то почём знать? На заработки твои родители поехали. Отец в Москву, а мать твоя…
Старушка замолчала.
— Кто ж знал, что война начнется? Иди покушай да ложись с Богом. Самим бы в живых остаться.
Нашёптывая молитву, она вновь много раз перекрестилась.
Наутро, когда свет чуть забрезжил, Капа вскочила с постели. Громкий надрывный лай собак, крики людей, смешивающиеся с плачем, непривычный для ранней поры шум на просёлочной улице не оставляли никаких сомнений — это немцы вошли в их деревню.
Капа подскочила к ближайшему окну, чуть отвернула занавеску. Из-за большого куста сирени, что под самым окном, деревенской улицы почти не было видно. Она выглянула в другое окно. Снаружи было тихо и безлюдно. Внезапно возникшее предчувствие опасности тут же обратилось в страх.
— Бабушка, дедушка, вы дома? — позвала она их.
Не услышав ответа, накинула на себя платье, схватила любимого кота Сеньку и спряталась в подполе. Капа забралась в самый тёмный угол подвала, крепко прижала к груди кота. Она затаила дыхание, прислушиваясь к каждому шороху.
Немного погодя знакомое шарканье ног вывело её из оцепенения.
— Внучка, не бойся. Это мы с дедом, — негромко позвала её бабушка. — Где ты, милая?
— Спаси тебя Господь. Выходи. Может быть, Бог нас помиловал. Хватило им места в других домах. Их старшой уже всех расселил по избам. Наш дом не потребовался. Повезло сейчас нам, что на самом краю живём, не дошёл черёд до нашего дома.
Из подвала Капа поднялась без опаски. За короткое раннее утро она вмиг повзрослела.
— Много их? — не поднимая глаз на стариков, спросила она, стыдясь пережитого страха.
— Человек двадцать, тридцать — тихо сказал дед. — Не бойся, внучка, может, судьба и сжалится.
— А я и не боюсь — неуверенно ответила Капа. — Теперь ведь нельзя бояться.
— Молчи, душа моя, молчи — прошептала бабушка. — Как будет, так будет. Храни всех Господь!
Отряды немецких войск входили в деревни, вдоль которых проходила железнодорожная ветка, расквартировывались в домах местных жителей. Капа знала от дедушки, что фашисты готовят к отправке эшелон с захваченными в плен русскими, с ранеными немецкими солдатами, с награбленными ценностями, живой скотиной. И в тех местах, где они останавливались, оставались сожженные дома и церкви и горе уцелевших.
К полудню этого же дня немцы согнали в центр деревни всех жителей и объявили свой распорядок:
— Кто посмеет ослушаться, не выйти на работу или не выполнить мой приказ — будет повешен или расстрелян на месте — на ломаном русском языке объявил немецкий лейтенант, брезгливо бегая глазами по деревенским жителям.
Так началась эта страшная война в деревне Евахново, так, с наступившим ранним утром началась она и в жизни девочки. Капа видела, как зверствовали фашисты, как расстреливали, вешали на людных местах женщин, стариков и маленьких детей. Заставляли всех без исключения, ремонтировать железнодорожную колею, мост через неё, кормить, обстирывать и даже развлекать солдат.
****
Недели через две железная дорога была готова для движения поездов, и по ней прошёл первый эшелон. Немецкие солдаты днём и ночью охраняли её, остерегаясь диверсий партизан. С автоматами наперевес они курсировали вдоль железнодорожного полотна, строго по времени сменяли друг друга. Редкие товарники останавливалась на маленьком полустанке, и на них иногда уезжали солдаты.
Ужас, страх, жестокость и смерть ходили по пятам людей и днём и ночью. На глазах Капы горели деревенские дома вместе с их хозяевами. Так заживо сгорела в своём доме тётка Фрося, дед Ануфрий и ещё много других односельчан. Фашисты сожгли школу, скотный двор со всей животиной, повесили священника прямо в приходе.
— Этим нелюдям надо отомстить, — негодовала Капа.
В один из таких дней деревенские подростки поведали Капитолине большую тайну, будто бы вскоре задержавшаяся здесь небольшая группа немцев должна оставить Евахново. Как только они обеспечат проезд ещё двух или, может быть, трёх поездов, пока они точно не знали, то с последним эшелоном гитлеровские захватчики покинут это место расположения. И тогда, наверняка, от нашей деревни останется одно пепелище. Но местные партизаны уже готовят диверсию по подрыву железнодорожного моста, хотят навредить фашистским извергам, — по секрету сообщили они.
— Вы откуда об этом знаете? — спросила изумленная Капа.
— Мы помогаем им. — Нам с Лёхой поручено разузнать, в какое время проходят солдаты мимо моста, сколько бойцов его охраняет, как часто меняют они посты. Мы туда уже кое-что перенесли, спрятали неподалёку. Когда партизаны нам знак дадут, мы с Вовкой взрывчатку заложим. Пустим под откос фашистов в их вражеском поезде.
— А вы сумеете? — спросила Капа. — Возьмите меня в партизаны.
— Возьмём, если молчать будешь, — оглядываясь по сторонам, дал согласие Лешка.
— А когда взрывчатку закладывать? — шёпотом спросила она.
— Федотычу разведка донесёт, а он нам даст знать, когда поезд будет следовать.
— Я постовых могу отвлечь — сказала Капа.
— Не боишься с нами связываться? Если фашисты проведают или поймают, тогда уж точно убьют.
— Авось не поймают, — на миг задумавшись, уверенно произнесла Капа и подернула поясок платьица на худеньком теле.
Всю ночь накануне партизанского замысла шёл проливной дождь. Тёплый, летний, ниоткуда взявшийся ливень сопровождался громовыми раскатами и вспышками коротких молний.
Крупные тяжёлые капли громко барабанили по крыше, стучались в окна и стены. Порывы ветра то и дело подхватывали скопившуюся на крыше воду, водопадом обрушивая её на землю.
От тревоги и внезапно разбушевавшейся стихии Капа никак не могла заснуть. Она прислушивалась к шуму на улице, пытаясь мысленно представить свой завтрашний день и что ей придётся сделать, чтобы заставить немца отойти подальше от предполагаемого места подрыва.
К утру дождь прекратился. Как только выглянули первые лучи солнца, Капа засобиралась. Она быстро накинула платье, просунула босые ноги в истрепанные башмаки, повязала платок, взяла небольшую корзину и тайком от деда и бабушки прошла на улицу. Она шла выполнять партизанское задание.
По узенькой тропинке перешла поле, что растянулось вдоль железной дороги, и вышла на колею. Осмотрелась по сторонам.
«Постовых не видать», — подумала Капа, ступая по видавшим виды деревянным шпалам. Она знала, что сейчас Леха с Вовкой сидят в засаде и выжидают подходящий момент для закладки взрывчатки. Капе, во что бы то ни стало надо было отвлечь внимание немца-охранника, заставить его как можно дальше отойти от моста и там задержать.
Она осторожно ступала по шпалам, то и дело перекидывала пустую корзину из руки в руку. Время от времени останавливалась, оборачивалась назад — нет ли кого сзади? Едва она подошла к семафору, что стоял недалеко от моста, как услышала грозный оклик: «Стой, рус. Рука держать верх!»
Капа замерла, вскинула наверх руки и зажмурила от страха глаза.
Высокий немецкий солдат вплотную подошёл к девочке. Подозрительно оглядел её со всех сторон, грубо одернул её поднятые руки, заглянул в пустую плетёнку.
— Куда ты идти? — спросил он теперь не так свирепо, плохо выговаривая русские слова.
— По грибы да по ягоды, — тихо ответила Капа, добродушно улыбаясь.
— В лес ходить нельзя, — немец резко перегородил ей путь оружием, — там партизаны.
— Пустите меня, пожалуйста, дяденька, — просила Капа. — Мне травы и ягод надо собрать. Моя бабушка хворает, — стала упрашивать она солдата.
По выражению лица караульного Капа поняла, что солдат не понимал смысл слов.
Она тут же развернулась и послушно двинулась в противоположную сторону от моста. Немец, как и хотела Капа, пошёл за ней. Она немного отошла вперёд, потом спрыгнула с полотна на насыпь, бросила корзину на песок, повернулась к нему лицом и неожиданно громко запела:
Говорят, я боевая,
Боевая я и есть.
У меня, у боевой,
Боевой мальчишка есть.
— Пустите меня в лес, мне ягод для бабушки надо набрать, — просила она опять. — Я ещё могу и сплясать для вас, — громко повторила Капа и тотчас же пустилась в пляс, продолжая петь частушки:
Говорят, я некрасива.
Мне не надо краски.
Был бы разум в голове
Да веселы глазки.
Она почти выкрикивала слова куплета, то приближалась к немцу, то отдалялась от него. Капа боялась, что солдат разозлится, вернётся на свой пост возле моста, и тогда она не сможет помочь Лёхе с Вовкой.
Капа пропела другой куплет, подхватила корзинку, продолжая отступать:
Говорят про меня,
Что я ростом мала.
А я ростом мала —
Головой удала.
Она пела, приплясывала на насыпи, отодвигаясь как можно дальше от моста, увлекая за собой удивлённого солдата.
Говорят, я боевая,
Боевой и нужно.
У меня, у боевой,
Ухажеров дюжина.
Непосредственность и артистичность девочки привели молодого парня в изумление. Он заулыбался и с неожиданной, неподдельной теплотой терпеливо смотрел представление, устроенное Капой на мокром гравии, теперь уже в значительном удалении от вверенного ему в охрану моста.
Худощавый немец явно о чём-то думал. Может быть, в этот момент он вспоминал свою младшую сестренку, которую из-за войны давно не видел, а может быть, бесстрашие русской девочки просто привело его в умиление.
Пританцовывая и громко распевая частушки, Капа всё дальше и дальше уводила за собой немецкого солдата. Неожиданно она споткнулась, повалилась на край насыпи и, не удержавшись, кубарем скатилась под откос.
Немец захохотал. Подошёл к обочине, посмотрел вниз на распластавшуюся девочку, махнул ей рукой, пнул ногой плетёнку и, насвистывая, пошёл дальше в заданном Капой направлении.
Ночью под мостом раздался оглушительный взрыв. Рвануло в тот самый момент, когда товарные вагоны медленно проходили по мосту. Поезд резко затормозил, стальные рельсы заискрили. Взорванный вагон повалился под откос, затягивая за собой другие вагоны. Тут же повыскакивали немецкие солдаты. Они бросились бежать вдоль состава, громко ругаясь и выпуская беспорядочные автоматные очереди по темноте.
В деревне началась облава. Фашисты обшаривали каждый угол в поисках партизан. Немцы врывались в избы, убивали людей, поджигали дома и постройки. Евахново заполыхало.
Всех, кто остался в живых, фашисты загнали в уцелевшие от взрыва вагоны товарняка. А наутро поезд с сельчанами отправили в немецкий плен.

* * *
Когда Капа пришла в себя, она узнала, что война для неё закончилась, что она сейчас находится в госпитале и что будто бы она родилась в рубашке. Освобождение из плена, размытые в памяти лица узников фашистских лагерей, нечеловеческие страдания, ужасные события, пережитые вместе с ними то и дело возникали перед её глазами.
Непрошенные мысли о мучительном времени, проведенном в застенках, длительном лечении от дистрофии в послевоенном госпитале, а после выздоровления — изнурительная работа — эти воспоминания всю оставшуюся жизнь нестерпимой болью обжигали сердце Капы. Она с большим трудом изгоняла эти ужасы о пережитом, старалась не думать о войне.
— Говорить об этом нельзя, — предупреждали её знающие люди. — В тюрьму можешь угодить, если проведают, что в немецком плену побывала.
И она хранила молчание, остерегаясь новой беды — сталинских репрессий.
***
Когда пассажирский поезд остановился, Капа быстро вышла из вагона. Наконец-то она вернулась домой. От волнения замирало сердце. Немного постояла, огляделась по сторонам и по еле узнаваемой дороге направилась в Евахново. Она мечтала увидеть дом, в котором жила, своих родных и дорогих ей людей, всё то хорошее, что связывало её с детством и согревающим теплом хранилось в памяти. Теперь уже взрослая девушка торопливо шла по улице детства мимо сожженных домов, заросших бурьяном и крапивой. Подошла к краю деревни. Участок, на котором до войны стоял их большой дом, она признала только по чудом уцелевшему яблоневому саду.
— Это всё, что осталось от нашего дома… — прошептала она.
Капа обошла развалины сгоревшего дома, сквозь осоку пробралась в глубину сада, обнаружила ветхую покосившуюся скамейку, присела на неё. Прижалась спиной к старой яблоне, закрыла глаза и разрыдалась.
— Прости меня, бабушка, прости меня, дедушка, — сквозь слёзы выговорила Капа. — Будь проклята эта война.
Слёзы катились по её щекам, а память возвращала в детство.
— Как я рада вернуться сюда, — вновь и вновь повторяла Капа.
 Она ещё немного посидела, еще раз прошла по садовому участку, обняла ствол яблони, что-то ему прошептала и пошла прочь, навсегда простившись с родным домом.
****
Время неумолимо. Оно бежало так быстро, словно весенняя вода в горной речке. Работа в телятнике помощницей, потом бригадиром, учёба на медицинскую сестру в техникуме, по окончании учёбы — тяжёлый труд в районной больнице, замужество, рождение детей — так в жизни Капы одно событие менялось местами с другим.
Один взволновавший её случай, который вскоре ей пришлось пережить, она вспоминала всю оставшуюся жизнь. За отличную бригадирскую работу и высокие показатели в животноводстве правление колхоза представило Капу к государственной награде. Достойных победителей трудового фронта пригласили в Москву для получения медали «За доблестный труд».
Сразу после Нового года молодая отличница отправилась на торжественный слёт передовиков сельского хозяйства. Чувство гордости переполняло сердце Капы, когда она поднялась на сцену большого зала для получения награды. Статный мужчина, старше пятидесяти лет, и, как показалось Капе, с очень знакомым лицом, приколол медаль к её новенькому платью. Тепло поздравил и негромко спросил её: «А бригадиром-то вы в каком селе работаете?» И не дождавшись ответа, добавил: «Я до войны работал в вашей области, жена моя родом из тех краёв была». Он, добродушно улыбнулся, крепко пожал ей руку.
Капа поблагодарила за признание и засияла от счастья. Радость волновала её душу, а сердце вырывалось из груди. Она спустилась в зал и села на своё место. А председатель президиума тем временем уже приглашал на сцену другого победителя.
— Как фамилия этого мужчины? — спросила она сидевшего рядом молодого человека.
— Какого мужчины? — не понял тот.
— Ну, вот того, что вручал мне эту награду? — переспросила она его.
— Петров, вроде бы. Иван Васильевич Петров. Однофамилец твой.
Последние слова, произнесенные парнем, словно огнём обожгли Капу.
— А вдруг это был мой отец? — мелькнуло в её голове. — Бабушка говорила мне, что отец уехал в Москву, когда я ещё совсем маленькой была — припоминала Капа. — И имя совпадает и отчество. Да и он сказал, что бывал в наших краях, работал до войны. Расспрошу его, как только закончится вручение.
Капа с нетерпением ожидала окончания вручения наград. Издали она всё пристальнее смотрела на мужчину, и ей всё больше верилось, что это он и есть. Как только объявили о завершении награждения, Капа сквозь расходившуюся толпу стала пробираться к сцене. Но среди столпившихся людей у стола президиума она его не увидела.
— Простите — обратилась она к человеку, сидевшему за столом — могу я поговорить с Петровым Иваном Васильевичем?
— Не сейчас, уважаемая. Он только что уехал. Его вызвали по срочному делу.
— Жаль, — растерялась одна от неожиданного поворота событий. — А как его можно найти? — спросила она. Но её вопрос остался без ответа.
Она тихо извинилась и, расстроившись от невезения, медленно направилась к выходу. Наступало время возвращаться домой.
Поезд быстро удалялся от Москвы, набирая скорость. За окнами вагона мелькали непривычные глазу картинки столичных будней и сменяющиеся, как ей казалось, знакомые загородные пейзажи. Капа мечтательно смотрела в окно. С грустью вспоминала родных, знакомых, погибших в войну, мечтала о встрече с матерью и отцом. Капа верила, что они порадовались бы за неё, за полученную награду, которую она, без всякого сомнения, заслужила.

***
Обратный путь домой подарил Капе неожиданный поворот в её жизни.
Она познакомилась с симпатичным молодым парнем, лётчиком-испытателем, командированным в район для прохождения службы. Судьба распорядилась так, что вскоре они поженились. Капа к этому времени закончила обучение в медицинском техникуме, перешла работать в больницу. И вот спустя год Капа отправилась рожать их первого ребёнка.
На свет появилась девочка, но, прожив всего полгода, она умерла в той же самой больнице, где и родилась, от неизвестной болезни, определить которую врачам не удалось.
Горе — это испытание. Трудно его пережить. Горе часто ходит возле хороших людей. За свою неполную четверть жизни Капе пришлось пережить уже много несчастий. Но никто не видел её слез, отчаяния, слабости. Ни муж её, ни окружающие. Ведь по-настоящему горюет тот, кто горюет без свидетелей.
Как только Капа оправилась от горя, она вернулась на работу. Ей приходилось каждый день видеть страдания больных людей. Но её доброты, заботы и ласки с лихвой хватало на всех пациентов. Внимательная, добродушная — она возвращала надежды на выздоровление, казалось бы, безнадёжным и отчаявшимся людям.
— Капа, доченька, спасибо тебе за твою заботу, — благодарили её больные. — Если б не ты и твоя доброта…
— Доброты много не бывает. Говорят, что она лучше всякого лекарства — смеялась Капа, желая всем скорейшего выздоровления.
****
Прошло чуть больше года, и Капитолина вновь готовилась стать матерью.
— У любящих друг друга родителей дети обязательно будут здоровы и, конечно же, счастливы, — говорила она своему мужу, собирая его в ответственную командировку. — Ты не волнуйся, милый, я и одна справлюсь, когда время рожать подойдёт.
— Сына заказываю, — шутил он в ответ, отправляясь на очередные испытания самолёта.
Так всё и сложилось. Капа родила сына в то самое время, когда её муж укрощал в небесах новую стальную птицу.
На следующий день после родов счастливой матери принесли малыша на кормление.
— Боже! Какой хорошенький мальчик. Вылитый отец, — радовалась она.
— Уж, трудно не узнать в нём твоего Михаила, — поддерживали её сестрички. — А назовёшь — то его как? — интересовались.
— Алексеем хочу назвать. В память о друге детства. А если снова соберусь родить, да мальчик опять будет, но назову его Володькой. Партизанили вместе, плен переживали вместе. Я одна осталась в живых, вздохнув, грустно сказала она.
— Оно и правильно. Пусть светлая память подрастает в твоём сыне. Вот муженёк обрадуется, как вернётся домой. Ведь мальчика очень хотел.
— Мальчика, мальчика. И носик его и губки его, — любуясь на своего малыша, восторгалась Капа.
За несколько дней, проведенных в родильном отделение больницы ребёнок окреп, набрал нужный вес. Капа чувствовала себя хорошо, и врачи планировали выписать их в ближайшие выходные дни.
На следующее утро Капе принесли малыша на кормление.
— Представляешь, — сказала ей медсестра, у нас ночью одна мамочка умерла.
— Да ты что? — ужаснулась Капа, прикладывая сына к груди.
— Она тяжело рожала. Роженица слабенькая была. Но после родов шла уже на поправку. Мальчика родила. Думали, что поправится. Что теперь с малышом будем делать? — сокрушалась медсестра. Как своего покормишь, может быть, и сироте молока у тебя хватит? — с надеждой спросила она.
— Хватит, хватит. Не умирать же ему с голода. Такое горе. Без матери остаться. Неси его к нам с Лехой. Сейчас он поест, и его покормлю.
Все последующие дни перед выпиской из больницы Капа кормила грудью обоих малышей. И каждый раз, передавая крошек в руки медицинской сестры, спрашивала: «А кто же будет кормить малыша, когда мы с сыночком оставим больницу?»
— Да кто же тебе скажет, — сокрушалась сестра. — Коровьим молоком кормить будем.
За день до назначенной даты выписки Капа утром покормила мальчиков, передала их сестре и спросила: «А главный врач сейчас на месте?»
— Видела недавно. С утра судьбой этой крохи занимается. Определять его куда-то надо. В больнице-то жить не оставят его. Нет места тут у нас, сама же знаешь. — И она унесла новорожденных.
Капа робко постучала в дверь главврача.
— Входи, входи, Капитолина. Поздравляю! Чудный мальчик у тебя родился. Ты что хотела, милая? Вас с сыном домой к выходным дням выписывают? — уточнила Вера Ивановна.
— Выписывают. Мне сестра уже об этом сообщила, — сказала она и вошла в кабинет.
Капитолина присела напротив. Участливо посмотрела на Веру Ивановну, на её не по годам поседевшие волосы, аккуратно заправленные под опрятный белый колпак. Её большие светлые глаза выражали грусть и тревогу.
— Я узнать пришла. О сиротке. Что с ним будет? И кто эта женщина, мать его?
— Мы мало что о ней знали. Приезжая, незамужняя. Такое горе малышу, не приведи Господь — тяжело вздохнув, ответила Вера Ивановна.
— Отдайте мне мальчугана — попросила Капитолина. — Пусть братиком Алексею будет. Пускай вместе растут. Будет с нами вместо нашей умершей доченьки.
— Да что ты говоришь, Капитолина. Подумала ты хорошо? Что муж твой тебе скажет, как вернется домой? Ты б прежде его спросила. Да как ты будешь справляться с двумя младенцами?
— Муж мой против этого не будет. Он любит детей. А я справлюсь, — твердо заявила она. — Не с такими задачами в войну приходилось управляться. Я и имя ему придумала. Владимиром назову.
Капа замолчала, ожидая ответа. В комнате врача повисло молчание. Вера Ивановна встала из-за стола, подошла и обняла Капу. Её глаза наполнились слезами, а на щеках проступил еле заметный бледный румянец.
— Иди, душа моя, иди в свою палату. — И Вера Ивановна проводила Капу до двери.
— Душа моя, — вслух повторила Капа и улыбнулась. — Так в детстве называла меня моя бабушка.
****
Капу выписали из родильного отделения с двумя сыновьями. А вскоре и муж возвратился домой.
— Вот, наконец-то, вся наша семья в сборе, — радуясь долгожданной встречи, приговаривала она. — Ты хотел, что бы я родила тебе сына, так я умудрилась двоих родить. Двойняшки у нас с тобой. Вот, полюбуйся. Это Алексей — копия твоя, а это — Владимир, ну, прямо я в детстве, — показывала она мужу новорожденных.
— Не удивился бы, если ты и троих родила. Ты ведь у меня, Капа, всё можешь, — шутил Михаил, обнимая жену.
Так у матери двоих детей начался новый и опять нелёгкий период жизни. Все заботы домашнего хозяйства, хлопоты, связанные с малышами, легли на плечи хрупкой, но стойкой женщины. Муж то и дело уезжал в служебные командировки поднимать в небо самолёты.
— С Богом! — благословляла она его на предстоящие испытания. Удачи тебе и твоему самолёту. Возвращайся скорее, теперь и сыновья тебя будут ждать.
Первые месяцы после рождения ребёнка — для матери самое тяжёлое время. Бессонные ночи, тревоги за малышей, нескончаемые домашние дела. Капа старалась не унывать, на помощь других не рассчитывала. А кто ж ей поможет? Она своих родных в войну потеряла, а муж её — с детства сирота.
— Своя ноша не тяжела, — успокаивала себя Капа, за полночь проваливаясь в сон.
Привиделось ей бескрайнее море. Спокойная голубая гладь воды в точности отражала небо с редкими пушинками-облаками. Яркие лучи полуденного солнца пробивались в бирюзовую глубь воды золотистыми стрелами. В чистом прозрачном воздухе над самой поверхностью воды кружили крупные чайки, что-то громко выкрикивая.
Видится Капе, что стоит она на песчаном берегу, босая и в каких-то лохмотьях. Она внимательно всматривается в бескрайнюю даль, как будто желает кого-то увидеть. Далеко-далеко почти у самого горизонта застыли на воде чуть узнаваемые корабли, больше похожие на белые пятна. Они то появлялись, то исчезали, словно это были корабли-призраки.
Вдруг из воды появилась необыкновенная женщина. Она легко ступала по водному зеркалу навстречу Капитолине. Длинные густые волосы закрывали её плечи от лучей горячего солнца, а лёгкое платье из тонкого шёлка закрывало её грациозную фигуру.
Русалка шла по воде и тихо пела колыбельную песню. Мотив песни Капе показался знакомым. Мать любила напевать перед сном, когда она была маленькой.
— Мама, мама! — громко закричала Капа и бросилась ей навстречу. Холодные солёные брызги хлестнули ей в лицо. Капа зажмурилась, смахнула воду, а когда открыла глаза, то над чистой гладью воды увидела парящую белоснежную чайку.
— Мама! — вновь крикнула она и проснулась.
— Чудно, — подумала она, встала с постели и принялась за привычные дела. Сон как явь. Суждено ли ему сбыться?
****
Прошло три года. Мальчики подрастали, радуя родителей своими детскими достижениями. Капа и муж работали, жизнь шла своим чередом. Счастливая семья опять ждала пополнение.
В один из будних дней она с работы спешила домой. По дороге ей встретилась незнакомая пожилая женщина в изношенной и неопрятной одежде. Внешне эта старушка была похожа на больного человека, за которым давно уже не было хорошего ухода. Сгорбленная, прихрамывающая, она шла навстречу Капитолине. Безумная размахивала руками, останавливалась, долго смотрела по сторонам, закрывала лицо грязным платком и, не стыдясь, громко плакала.
— Больная, — подумала Капа. — Откуда она здесь? В больнице не усмотрели, наверное, ушла самовольно. Искать ведь беднягу будут.
Капитолина поравнялась с ней и остановилась.
— Уж не заблудились ли вы? — спросила она незнакомку.
— Дитё своё ищу, — ответила та и посмотрела в лицо Капы обезумевшим взглядом.
— Куда вы идёте? Откуда вы родом? — поинтересовалась Капитолина.
— Здешняя я. Молодость меня сгубила, да война разлучила с роднёй.
Старушка, причитая, медленно поковыляла дальше, а Капа поспешила домой.
Чуть позже ей стало известно, что эта женщина была её родной матерью.
Вскоре Капитолина родила ещё одного сына. Медсестры шутили: «Капа, опять мальчик у тебя родился. Когда же на девочку ты сподобишься?»
— Заказ мужа выполняю, а дочку уж в следующий раз».
Но этим мечтам не суждено было сбыться. В то самое время, когда Капитолина рожала, её муж погиб при испытаниях нового самолёта. Проститься с мужем Капа не смогла: гроб не открывали. Вот так внезапно мать троих детей овдовела. А народившегося сына она назвала его именем — Михаилом.
****
Капа не спрашивала: за что и почему? Она спрашивала себя: зачем и для чего? ей даны такие испытания в жизни, которые должна она пройти, не сломаться от трудностей и невзгод, печалей и душевных страданий.
Время всё равно проходит хоть в беде, хоть в радости. Вот и прошла большая часть её жизни. Сыновья выросли, выучились, отслужили в армии, поженились один за другим и разъехались жить со своими семьями в столичные города.
Свадьбу Владимира, как и других сыновей, сыграли дома.
— Разреши мне, сынок, поздравить тебя. Дождалась, дожила я до этого светлого дня. Счастья твоей семье я желаю, берегите себя, живите в любви да согласии. Вы уж простите меня, сыновья, если чем обидела или что-то не смогла вам дать. Трудная у меня была жизнь, тянула вас как могла, из последних своих сил. Я вам не говорила, да вы и не спрашивали меня о моей жизни. Рано сама овдовела, вы отца своего лишились, время тяжёлое было. Дай Бог вам никогда не пережить то, что пришлось пережить мне. Хочу, чтобы вы знали, что ваш брат и мой сын Володя не родной вам. Я взяла тебя, Вовушка, когда за Алексеем ходила. Кто твоя мать, я толком не знаю. Умерла несчастная в роддоме, оставив тебя сиротой. А я всю жизнь побаивалась, вдруг обнаружится, что ты не родной у меня. Да ведь не та мать, что родила, а та, что вырастила. Прости меня, сынок, не говорила тебе об этом, мал ты был, боялась неприятностей нажить или судьбу твою сломать. Но ты, Володя, должен знать, что для меня ты такой же любимый и родной сын, как и твои братья.
— Хватит, Капитолина Ивановна, — негодуя сказал Володя. Зачем ты мне об этом на моей свадьбе говоришь?
— Так думала, что ты теперь взрослым стал, раз жениться надумал, — растерянно сказала она, и глаза её наполнились слезами. Редко старалась плакать, да не загадывала я, что на свадьбе родного сына буду слезами умываться, — чуть слышно произнесла она, будто бы эти слова она говорила сама для себя.
****
— Вот так и прошла моя жизнь, так здесь и оказалась я, — сказала Капитолина Ивановна журналистке, когда та пришла навестить её.
Сыновья обзавелись семьями, стали жить отдельно. Я вышла на пенсию, потом заболела. Операцию перенесла тяжело, недуг подкосил мои силы. Ноги совсем отказали, с трудом передвигаюсь теперь.
— Дети навещают вас?
— Редко бывают здесь. Недосуг им. Трудно живётся, наверное. Во все времена жить непросто, — Капитолина тяжело вздохнула.
— А Владимир? Он бывает у вас? — поинтересовалась гостья.
— После свадьбы так и не виделись больше. Жалею, что сказала ему свою правду. Да я не сержусь на него, только скучаю очень. Быть может, когда я умру, хоронить приедет меня.
— Ваши мальчики навестят вас скоро, — пообещала журналистка, завершая беседу.
Капитолина Ивановна улыбнулась.
— Бога прошу — забрать к себе. Устала теперь уж от жизни я. Прощай, душа моя. Да хранит тебя Господь во все времена, — чуть слышно проговорила она, вытирая навернувшиеся слёзы.
— Вспомнить прожитую жизнь — это, пожалуй, почти то же самое, что пережить её вновь, — подумала девушка, искренне сочувствуя расстроившейся от воспоминаний женщине.
— Могу я встретиться с вашими сыновьями?
— А мне почём знать? Наверное, сможешь, если захочешь, — сухо ответила Капа.
— Так я запишу адрес Владимира?
— Адрес Владимира теперь я не знаю. А вот Алексея…
Она достала из кармана небольшой затёртый листочек и протянула его девушке.
— Нет жизни без печали и невзгод, — тихо произнесла Капитолина, кутаясь в балахон.
Попрощавшись, девушка направилась к выходу. Вышла наружу, всматриваясь в лица одиноко бродивших пожилых людей.
Жизнь — это не те дни, что прошли, а те, что запомнились, но не по силам им уже заполнить одиночество воспоминаниями.