Ясносмертьвидящий

Яснови;дение — предположительно встречающаяся способность человека получать информацию помимо механизмов восприятия и каналов, известных науке и фиксируемых современными научными средствами, в том числе информации о событиях прошлого и будущего


  Лишь мельком я встретился с ним взглядом. Но этого момента уже хватило для того чтобы увидеть как из почти обесцветившихся глаз стекает мутная слезинка. Сейчас она поползёт по сухой морщинистой коже, оставляя чуть влажный след на усталом лице и застревая среди седой трёхдневной щетины. Я отворачиваюсь и иду дальше. Мне чудовищно стыдно перед этим человеком. Стыдно на столько, что я просто не могу смотреть в его глаза. А человек опускает голову, упираясь лбом в кривую сухую палку со стесанной корой, служащей посохом. Скорее всего, он сейчас думает о том, что надо немного отдохнуть и идти дальше. Вот чуть-чуть посидеть на этом поросшем зелёным сочным мхом пне и идти дальше. Но я-то знаю. Я уже вижу всё дальнейшее в его короткой жизни. И мне стыдно. Гравий под моими сапогами продолжает хрустеть, но всё быстрее и быстрее. Прочь от этого места. У меня есть дела и их надо сделать. Прочь от боли и пусть сердце остаётся чёрствым.
  Ветер над моей головой шелестит сочными листьями лесных деревьев. Сейчас самое удачное время для того, чтобы идти через лес – солнце хоть и поднялось высоко, но всё же скрыто за высокими макушками берёз, дубов, осин и елей. Высоченное голубое небо над моей головой изредка затуманивается проплывающими громадинами кучевых облаков. А внизу под деревьями, среди кустарников и широких листьев папоротника, среди упавших сучьев и протолкнувшихся из земли грибов снуют мыши, ежи и прочая лесная живность. Мне бы остановиться и прислушаться к шорохам леса, приглядеться к зелени и насладиться этим движущимся покоем. Но я спешу. У меня сегодня трудный день. Я очень редко покидаю свой дом и уж тем более участок, но котором тот стоит. Выход из посёлка вообще равносилен подвигу. Для меня, по крайней мере. Я спешу на остановку автобуса, который сможет отвезти к центру небольшого городка, где стоит банкомат. Смогу снять деньги и купить продукты. Если смогу. Да смогу конечно же! Главное не думать. Включить музыку в наушниках погромче и стараться не думать над тем, что я буду видеть.
Вот уже и небольшие земельные наделы, огородики, выделенные жителям посёлка под собственные нужды. Я почти крадучись, уже припекаемый лучами жаркого летнего солнца, дыша пылью, пробираюсь между импровизированными оградами из сетки-рабицы, стальных прутьев арматуры и бетонных столбов. Надо постараться не встречать людей как можно дольше. Избежать встречи с мыслящими существами, задача абсолютно не реальная, особенно если учесть, что я движусь именно туда где их будет больше всего. Но я стараюсь как можно дольше оттянуть этот момент. Хочется вообще встретиться с людьми уже в автобусе. Быстро купить билет и плюхнувшись на сиденье ощутить волну страшных видений. Где-то за моей спиной, на желтовато-коричневой сосне с пышной игольчатой кроной подала свой голос кукушка. Не надо спрашивать у неё сколько осталось жить. Она не в курсе. Совсем не в курсе. Как и вы. А вот я от этого не застрахован.
Повезло хотя бы в том, что даже на остановке никого не было.
  Примерно через десять минут подлетает рыжий микроавтобус маршрутного такси. Съезжая с асфальта на грунт поднимает тучу пыли. Не до этого мне сейчас. Распахиваю дверь, влетаю в салон. Только одно свободное место в самом конце. Успеваю пройти к нему едва не отдавив ноги сидящим пассажирам и передать деньги за проезд. Всё я сижу. По крайней мере, не застыл в ступоре, когда перед глазами понеслись видения смерти одно за другим. Сколько не готовишься морально к тому, что предстоит увидеть, готовым быть нельзя. Прямо напротив меня сидит симпатичная молодая женщина в синем с красными цветами платье и чёрных босоножках на босу ногу. Ногти на ногах накрашены. Просто отмечаю это в голове как факт. Одной рукой она прижимает к себе сумку, а другой обнимает мальчишку, скорее всего сына, лет пяти-шести. Он, полностью облокотившись на мать, читает какую-то  книжку с иллюстрациями солдат и танков. И тут перед глазами встаёт первое видение. Я словно мысленно переношусь в будущее, лет эдак на пять вперёд. Вот этот мальчик одет уже не в клетчатую рубашонку, выпущенную наружу, и серые шортики со слонёнком, а в спортивный костюм. Вот он играет с друзьями на стройплощадке. Игра казаки-разбойники. Он с автоматом в руках (до чего же современные игрушки похожи на настоящее оружие!) залезает в широкую бетонную трубу, торчащую из отвесной стены обрыва. Он ещё не знает, что над обрывом идёт стройка и через пару минут сверху тяжёлый трактор сбросит вниз тонну земли и мусора. Вход  в трубу будет надёжно заблокированным. Парня найдут лишь спустя пару дней. Он к тому времени уже задохнётся.
  Я вижу его смерть как будто был свидетелем всего этого. Это будет не сейчас, это будет через пять лет. А я уже знаю, как этот мальчик умрёт.
  Следующее видение всплывает в голове ясной картиной. Странно, что в нём я вижу не маму этого мальчика (обычно смерти родственников возникают в голове одно за другим), а сидящего на переднем сиденье молодого человека в военно-морской форме. Красивая форма, красивые офицерские погоны, красивая белая фуражка. Он улыбаясь держит за руку девушку. Та, не переставая, глядит в глаза офицера и свободной рукой иногда поглаживает себя по большому круглому животу. Видно ждут ребёнка. Жаль, что тому так и не доведётся увидеть отца, а отцу не доведётся подержать сына на руках. Через два месяца эсминец, на котором служит молодой офицер, наткнётся на мину, что покоилась на дне моря ещё со времён второй мировой. Тот, кто ждёт ребёнка от любящей жены, окажется в списках погибших. Через секунду видение о том, что мать его ребёнка умрёт в своей постели от рака в возрасте пятидесяти шести лет в окружении троих детей. Я вижу, как она плачет и задыхается. Вижу, как последняя судорога сотрясёт её тело и она, не успев закрыть глаза, испустить дух. Мелькает в моей голове мысль совершенно, быть может, не уместная: «Почему трое детей? То есть у них уже третий? Или она встретить ещё кого-то в своей жизни после смерти мужа?»
И вновь видение. Малыш. Тот, что в животике. Его собьет машина на переходе. Примерно через семь лет после того как он похоронит мать. Его тело, облачённое в серый костюм, будет отброшено с проезжей части, словно мешок с соломой от страшного удара грузовой машины. Будет переломано множество костей, но самое ужасное это то что он, отлетев в сторону, хребтом насадится на железный острый шпиль ограды парка. Смерть будет почти мгновенной.
  Тут я вижу мать мальчика, что задохнётся в трубе. Она так и не сможет пережить смерть сына и спившись и опустившись до безнадёжного состояния уснёт вечным сном под забором собственного сильнообветшалого дома. Так странно видеть замёршую от пьянства женщину. Её найдут утром. Вся посиневшая, превратившаяся в ледяную статую отчаянья будет она лежать в сугробе. От лютого мороза не спасут ни телогрейка, ни валенки, ни мягкий серый пуховый платок поверх седеющих волос.
  На соседнем сидение по телефону видимо с подружкой щебечет девушка в джинсах и белой  полупрозрачной блузке, сквозь которую виднеются кружева нижнего белья. Огненно рыжие волосы собраны в пучок на затылке. Однако вынь заколку и волосы широкой солнечной волной прольются на стройные плечи. Я не особо вслушиваюсь в разговор, но похоже, что барышня едет на съёмки какого-то фильма. И хвастается подруге, что ей дали роль. Как же она счастлива! Как она светится великой радостью достижения своей мечты. Но через три дня она подавиться косточкой от вишни. Все планы, все мечты, все радости – всё тлен. Роль отдадут другой.
  В голове образ мужика. Настоящего такого мужика. Пропахшего табачищем. Все руки в мазуте. Широченные ладони лежат на столе. Голова покоится на тарелке с недоеденной закуской. Рядом ещё один труп и опрокинутая бутылка водки. Практически пустая. Кто это? Я оглядываю пассажиров, сидящих во круг, и не могу понять кого из них я сейчас вижу. Но судя по затылку, это водитель. Сейчас он своими сильными руками сжимает баранку такси, а через пару лет эти же руки, уже мёртвые и от того бессильные, будут безвольно лежать на глянцевых досках деревенского стола. Водка всё же окажется палёной.
Одна картинка сменяет другую и я уже не слежу за ними – удаётся отключится от собственного сознания. Удаётся перестать всматриваться в людей и видеть, как и кто из них оставит этот мир, распроститься с жизнью, заставит себя уважать. Всё могу на несколько минут передохнуть. Когда перед глазами промелькнут все, кто есть вокруг меня, когда осознаю, какова будет их последняя минута. Видения прекращаются. И если никто до конца пути не войдёт в маршрутку, то я смогу спокойно отдохнуть. А вот потом будет банкомат, рынок и снова маршрутка. Снова смерть и все её образы.
  У меня есть примерно десять минут спокойной езды. Вернее это мне так кажется. Спокойной от видений чужих смертей. Но вот светофор. Мы стоим. За окном видны дома и люди, походящие по дороге. Они далеко. И дома далеко и люди далеко. И я спокойно смотрю на них. Этот город лежит под летним ярким солнцем спокойный и безмятежный. Но если подходить к каждому дому, то в сознание начинает врываться понимание конечности пути человека. Не люди живут в домах. В домах живут оборванные жизни, в домах поселились несбывшиеся надежды, в домах разместились утраченные мечты. Вот на светофоре рядом с нами останавливается автомобиль. Белый Лексус. Небось, дорогих денег стоит. За рулём мужчина. Ничего интересного. Проживёт долго и нудно и умрёт от передозировки наркотиков. А вот женщина рядом с ним погибнет в аварии через год. Будет вести эту же иномарку поздно ночью и уснёт за рулём. На полной скорости влетит в канаву и ствол поваленного дерева, спиленного дворниками, но не убранного, проломит ей грудную клетку. Она уже не проснётся.
  Мне хочется завыть от тоски. Зачем мне всё это видеть? Для чего? Я не могу. Если бы у меня была напрочь атрофирована нервная система, то мне было бы всё равно, что происходит с теми, кого я встречаю. Но мне не всё равно. Мне их как минимум жаль. Или мне кажется, что мне их жаль.
  Одно я понял уже давно: видеть это беспрерывное пиршество старухи с косой я не в силах. Потому и скрылся от людей как можно дальше. Купил себе участок с домом в лесу и живу там. Из людей только соседи и те ко мне редко заходят. И их смерти я давно уже знаю наизусть и уже не переживаю. А вот когда приходится как сегодня выбираться в город, то это огромное мучение. А выбираться надо, хотя бы для того, чтобы снять деньги со счёта. Мне ведь надо на что-то жить. Иногда деньги снимает жена и тогда у меня нет нужды встречаться с людьми. Но вот сегодня она забыла карточку дома, а продукты надо заказать. И надо будет за них заплатить. Это ещё хорошо, что есть деньги. Это были те немногие случаи, когда мне удалось заработать с помощью своего дара предвиденья смерти. Люди просили узнать, когда умрут и я им говорил. Они платили – я говорил. Теперь они в правительстве – министры и депутаты. Хорошо им, наверное, знать, что они могут творить, что хотят и ничего до определённого момента с ними не случится. Можно жрать и бухать. Наслаждаться женщинами и наркотиками. А что такого? Один раз живём и долго живём! Интересно будет знать, как они себя начнут вести, когда срок будет подходить к концу, а они уже привыкли жить так как им хочется? Впрочем, они же всё равно не расскажут.
Вот конечная. Пора выходить. Сейчас начнётся ужас. Я буду видеть не только красивых девушек и сильных парней, не только пьяненьких мужичков и суетливых хозяек, спешащих за продуктами, не только шамкающих стариков и бабушек с клюками. Перед взором поплывут тысячи картин крови, боли, расставаний, могил и крестов…

  ***

  Словно оглушённый всеми видениями дня я сижу на скамейке близ остановки. После поездки в город, словно гул в ушах от криков, стонов, воя и нытья. Я пытаюсь встать и, слегка пошатываясь, иду через дорогу к лесу. Солнце уже давно спряталось за тучами, жара спала, но я весь в поту. Дышу часто, как будто бегал последние два часа беспрерывно. Многие, глядя на меня думают, что мне плохо и предлагают помочь. Но как только они подходят, видение их смерти накрывает меня новой волной отчаянья. И домой я еле приползаю. Надо купить водки. Надо запить всё что видел. Не зря же на войне есть положенные сто грамм горячительной и веселящей жидкости. Видимо человеку в принципе видеть, как прекращается жизнь. Особенно тех, кто тебе дорог. Особенно тех, кого ты любишь. Бывало даже так, что смерть соперника так же шокировала. Будто всю жизнь жил тем, что пытался доказать что-то своему оппоненту, а тут раз! И смысл жизни умирает вместе с супостатом. А я иду в магазин. Там можно будет взять беленькой и дома попытаться восстановить душевное равновесие.
  А в магазине всё по-прежнему. Хлеб по полкам, консервы красиво расставлены пирамидами, конфеты в ярких обёртках по ящичкам, овощи в мешках в проходе и бутылки с пивом, вином и водкой блестят в свете ламп дневного света. Я здороваюсь и улыбаюсь. Продавщица, полноватая женщина в синем халате и белом переднике, улыбается мне на встречу. Мы знаем уже года три друг друга. И к тому как она умрёт я привык. Раз в неделю вижу эту картину перед собой. И девочку, что играет с кошкой при входе в магазин, я тоже знаю и к ней тоже привык. Беру водку и расплачиваюсь. Ухожу. Однако отойдя метров двадцать от магазина, всё же оборачиваюсь и смотрю на девочку в ситцевом платьице. Через двадцать два года она зарежет свою мать, в истерике обвинив последнюю, что это из-за неё она до сих пор не замужем. Что это мать виновата тем, что не разрешала ей встречаться с мальчишками. А после и сама умрёт от разрыва сердца находясь на лечении в психиатрической больнице. Но это будет не скоро. Ещё можно играть с кошкой и петь весёлые детские песенки.
  С неба начинают накрапывать первые дождинки. Они ударяются об землю и сворачиваются на дороге в пыльные шарики. Ветер крепчает и начинает всё сильнее гнуть деревья к земле. Тучи плывут по небу грозными мощными линкорами. Серебристые листья осины катятся по асфальту  вперемешку с обронёнными пакетами и пластиковыми бутылками. Я иду домой.
  Чуть пройдя по лесу, замечаю стоящую вдалеке машину скорой помощи. Чёрт! Они только приехали и теперь мне снова придётся вспомнить утреннего грибника. И мне снова становится стыдно. Ведь ещё утром, проходя мимо этого старика, только что севшего на пень давноспиленного дуба, я видел, как он умрёт. Видел как он, всё ещё упираясь лбом в свой посох, закроет глаза, медленно начнёт заваливаться на бок. Как упадёт в опавшую листву, сквозь которую пробивается тёмная зелёная трава. Носком ноги облачённой в сильноразношеный кирзовый сапог толкнёт, стоящую рядом, полупустую плетёную корзину с грибами. Один большой белый гриб выкатится и останется гнить возле пня (один из санитаров всё же подобрал его – зачем добру пропадать). Вельветовая потёртая кепка свалится с головы, обнажив лысую, с коричневыми кляксами конопушек, голову.
  И ничего нельзя сделать. Просто остановилось сердце. Время пришло и оно остановилось. И никто в том не виноват. Просто пришло время. Но мне всегда стыдно в такие моменты. Я ведь знаю, что человек сейчас умрёт, а я ничем не могу ему помочь. Я даже не могу вызвать скорую, просто по тому, что во первых бесполезно, а во вторых мне всё равно не поверят. Потому как верят в факт свершившийся, а не будущий. И самому человеку я не могу сказать, о надвигающейся на него беде. Пробовал раньше, однако это ничего не меняло. Люди не веря в мой страшный прогноз, начинали люто ненавидеть меня и в лучшем случае шарахались как от чумы, как от проказы. В худшем норовили убить меня самого.
  Скорая повезла тело. Достаю из сумки бутылку, отвинчиваю крышку и делаю первый глоток. Прозрачная жидкость обжигает горло, но закусывать не хочется. Наоборот хочется думать, что во рту всё горит, а не о том, что пережил сегодня. Медленно плетусь домой. В посёлок. Там я на время успокоюсь. В посёлке сейчас хорошо. В выходные я практически не выхожу из дома. А сейчас народу нет. Лишь одна соседка проводит свой отпуск за городом. С ней мне спокойно. Я знаю, что она умрёт в глубокой старости у себя в постели и меня уже не будет в живых. Когда видишь смерть такого человека, то почему-то становится спокойно. А ещё мне нравиться гулять рано утром. Все, как правило уже спят. Или ещё спят. И в это время меня не посещают видения, даже если я прохожу рядом с домом, где живёт много народу и они рядом буквально за стеной. Словно сон это почти смерть и люди уже в другом мире, где я не могу знать, что с ними будет.
  В такие моменты меня посещают мысли, что человек счастлив в незнании момента, когда он умрёт. Вот моя жена знает про мой дар. Она так же поймёт, что со мной сегодня было и не будет сердится, видя меня пьяным. И ей на самом деле хорошо. Я сказал ей, что она умрёт лет через пятьдесят. И она счастлива со мной. Но я обманул её. Она оставит меня через год. Вот только зачем ей знать это? Зачем сейчас думать, о том, что будет завтра? Зачем беспокоится о том что будет с нашими домами, картинами, книгами, коллекциями после того как нам это всё станет ненужно? Зачем знать, что империя распадётся после смерти? 
Моя милая блондиночка мечтает иметь детей, но я прошу подождать её до следующего лета, понимая, что она не переживёт весну. И я сам не хочу детей. Больно будет видеть смерть детей. Хорошо, что мы не знаем, когда они умрут. Нельзя жить со знанием, что твоё чадо уйдёт из жизни раньше тебя, и ты будешь ходить на его могилу. Зачем жить если мы все умрём?
  Человек счастлив в неведении смерти своей.