Борода

               
   

Откуда он взялся я не могу припомнить до сих пор. Просто однажды вечером он появился у нашего вагончика, в котором мы с напарником жили.  Примостившись не вдалеке у костра, где мы проводили свое свободное от работы время, он сидел, и смотрел, черными, блестящими бусинками своих глаз, на нас, изредка повиливая хвостом. Выглядел он довольно забавно, взлохмаченная, черная шерсть торчала во все стороны. Небольшие, но отвислые уши, низкорослый, на своих коротеньких и немного кривоватых ножках он выглядел совсем не впечатляюще. И самое главное, у него, как у хорошего козла, снизу на морде, была борода, да нормальная козлиная борода. Присмотревшись к нему внимательней, мы рассмеялись, и он, как бы в ответ на наш смех, еще сильнее завилял своим хвостом, поочередно поглядывая на нас. «Вот так чудо, эй ты - ,,Борода“  откуда ты взялся? – спросил мой напарник, Геннадий, подзывая собаку к себе жестом руки. Собака сидела и смотрела на нас, повиливая хвостом, все еще опасаясь подойти к нам поближе, «Она, наверное, голодная, - сказал я: сейчас дам ей чего ни будь поесть». Подойдя к погребку, который был вырыт у нас, невдалеке от вагончика,  я взял банку тушенки, и вернулся к костру. Открыв банку с тушенкой, я подозвал собаку к себе, так же называя ее ,,Бородой“ она  подошла, не осторожничая особо, голод не тетка, и стала торопливо есть. С тех пор он у нас прижился, а то, что это был кобелек у нас не вызывало ни малейшего сомнения и он видимо согласился на кличку „Борода“, так как охотно на нее отзывался. Все лето мы стояли у реки „Кумачки“, иногда переезжая с одного места на другое, немного отдаляясь от реки, то почти располагались на ее берегу. В то время я работал в поисковой партии „Домбаровской геологоразведочной экспедиции“ в качестве компрессорщика, моя работа заключалась в следующем. Наша поисковая партия искала для нужд города  воду, впереди нас шли буровые установки, бурившие скважины, они обсаживали их трубами и устанавливали фильтра. Скважины, были не очень глубокие, в приделах пятидесяти метров не более, водоносный пласт был очень мощен и находился на относительно малых глубинах. Мы шли вслед за ними и откачивали скважины, Закончив на них работу, поднимали фильтра и трубы из-под земли, возвращая месту, где производились работы, первоначальный вид. Или говоря техническим языком, производили рекультивацию земли на рабочем участке. В нашем распоряжение, находился компрессор, и самоходная буровая установка, на базе автомобиля „Урал“. Мы опускали в скважину две колонны дюймовых труб, и закрепляли их на скважине. В одну колонну трубок нагнетался компрессором воздух, с определенным давлением, а по другой из них, вверх поднималась вода, за которой мы вели учет. Каждые два часа мы снимали показания температуры, и количество откаченных литров воды, то есть, за какой промежуток времени наполняется столитровая емкость, и все это заносили в рабочий журнал. В нашу задачу входило, узнать на какое количество воды, из какой скважины, можно расщитывать при необходимости. Работа была не сложной, и работалось нам  в удовольствие. Вы можете себе представить, круглое лето жить и работать у реки. А лето я вам скажу, у нас в Оренбургской области, правильное лето, июль месяц в тени показывает температуру от тридцати пяти до сорока градусов по „Цельсию“. Так, что всю благодать прохладной речной воды, мы испытали на себе в это лето. Быт наш был не сложен, мы работали по два человека в заезде, заезд длился восемь дней, четыре дня мы отдыхали дома. От нашего поселка, где я в то время проживал со своей семьей, до места нашей работы было приблизительно километров двадцать, – двадцать пять. Из дома мы брали с собой лишь соль, чай, крупу, хлеб, сахар,  и  как полевые рабочие, получали от экспедиции мясные консервы, сгущенное молоко, галеты. Но в основном мы питались от природы рыба, грибы, а осенью дичь украшали наш обеденный стол. Работали мы, как я уже говорил по два человека. Сутки были разбиты на две смены, один следил за работой скважины внося показания в журнал через каждые два часа, а другой в это время отдыхал, если же это была ночь, спал. Днем же занимались рыбной ловлей, поиском грибов или же просто читали книги  вперемешку с дремотой. Впрочем, на реке, я вам скажу, в летнее время, найдется, чем себя занять, это я говорю вам с полным знанием дела. Не раз бывало, рано по утру, сидя за удочками, с волнением ожидаешь первой поклевки, с напряжением всматриваясь в чуть заметные на воде поплавки, в надежде поймать крупного язя или лучше уж сазана. А солнце, постепенно поднимаясь, все выше и выше, прогоняет вместе с туманом остатки ночных теней, высвечивая, начинающие, беспокоится поплавки. И  вот она первая поклевка, и первая плотвичка, поблескивая своей серебряной чешуйкой, затрепеталась у тебя в руке. Ты осторожно снимаешь ее с крючка и, любуясь ею, отпускаешь в воду, сопровождая ее шутливым напутствием, плыви, плыви и приведи с собой бабушку и дедушку, что на языке рыбаков обозначает надежду на более удачный улов, чем маленькая плотвичка. Не знаю, откуда это пошло, но у нас стало традицией, первую пойманную рыбу, какая она ни была бы, отпускать назад в реку, да, наверное, это и правильно. Так был обустроен наш быт, а теперь у нас появился третий член бригады с черными бусинками глаз и козлячей бородой, которому мы были, конечно, рады. Кличка „Борода“ приросла к нему, да, и откуда мы могли узнать его настоящее имя, у нас он появился неожиданно, пришел и все, искать его ни кто не искал и, по всей видимости, он был ни кому не нужен. Но мы были рады новому товарищу, все какая-то новизна, перемена в нашей походной жизни. Борода охранял нас, можно так сказать, от посягательства мелких зверьков на наши съестные припасы в погребке и предупреждал своим лаем о приближение посторонних к нашему лагерю, что было, очень, к стати. Наш лагерь часто посещали с визитами начальники разного ранга, и надо было быть постоянно на чеку, как говориться,  что греха таить, иной раз закимаришь в тени вагончика среди белого дня, нажарившись, на солнце. Особенно случается такое в середине дня, когда в воздухе ни малейшего движения, такое ощущение, что зной, как бы застыл в этой точке земли и тебе не хочется даже пошевелить пальцем, не то, что бы делать какую ни будь работу. Лень и дрема полностью завладели тобой, ты слышишь, как не вдалеке равномерно и монотонно работает компрессор, качая из-под земли прозрачную, живительную влагу и которая, негромко шурша, ручейком сбегает в реку. Ты лежишь в тени, до основания наполненный ленью, и, казалось бы, в эти мгновения ни что не могло бы тебя сдвинуть с места. Но, вдруг из-под вагончика раздается ленивый лай „Бороды“, затем появляется он сам на белый свет с видимой неохотой, подойдя ко мне, он вертит свою морду в сторону появившегося и приближавшегося автомобиля. Хлебнув холодной водички из ручейка, снова прячется под вагончик, в спасительную тень: - Мол, я свое дело сделал, тебя предупредил, теперь ты отдувайся, принимай гостей, несет их нелегкая в такое время, тут дышать лень, а они разъездились». Я нехотя поднимаюсь и стараюсь на расстояние определить, кто к нам жалует, какая рангом шишка и чем это грозит, ставить ли чай, жарить ли рыбу, или варить уху. Начальство разное бывает, один спешит, чаю попьет и дальше, объектов по степи много разбросано, надо все объехать. Другой, покапризней, с проверкой и рангом пониже, тому рыбу жарь или уху вари, пока он ходит все осматривает, все проверяет и уж обязательно найдет к чему придраться. Куда ведро делось с пожарного щита или куда девалась штыковая лопата, опять оставили там, где дождевых червей копали? Но без этого нельзя, для проформы пошуметь, строгость навести, а потом, откушав ушицы, предупредить, смотрите мужики, чтобы у меня все было в полном порядке, а мне надо дальше ехать. И едет дальше с сытым желудком и с полной уверенностью в правильности своих поступков и сказанных слов. Попрощавшись с капризным начальником, я опять плетусь в тень, бросив грязную посуду ждать до вечера, когда опять можно нормально существовать и чем-то заниматься. „Борода“ привык к нам, особенно привязался он ко мне и постоянно сопровождал меня во всех моих прогулках. Однажды,  когда спал полуденный зной, я собрался идти копать червей для предстоящей вечерней рыбалки. Взяв небольшое капроновое ведерко, штыковую лопату, я направился к месту, где мы обычно копали червей. „Борода“, как всегда увязался за мной, пройдя метров четыреста от места нашего бивака, мы с „Бородой“ перешли на другую сторону реки. В месте нашего перехода, река была сплошь заросшая тальником, через который тянулись многочисленные тропинки. Река была разделена на несколько глубоких, не очень широких ручьев, правильнее сказать извилистых канальцев, через которые можно было перепрыгнуть, и которые были по своей протяженности, метров триста – четыреста. Затем они сливались снова в одно русло и неспешно текли дальше. Перейдя на другую сторону реки, мы с „Бородой“ продолжали наш путь. Я насвистывал негромко незатейливый мотивчик модной тогда песенки, ласковый, едва заметный ветерок, обдувал мое лицо, еще неостывшим до конца полуденным зноем, но дышалось уже намного легче и с реки тянуло спасительной прохладой. Вдруг я споткнулся о собаку и с удивлением увидел, что „Борода“ жмется к моим ногам, поджавши свой хвост.
«Что с тобой случилось? – спросил я, но он, поскуливая, словно приклеенный держался  у моих ног, я  не мог понять, что с ним произошло. Подняв голову, я увидел впереди себя, метрах в девяти – десяти большую овчарку, которая стояла и смотрела на нас. Я подумал сначала, что это собака пастухов, стоявших со своими отарами на этом берегу реки, и так же живших в передвижных вагончиках, все лето выпасавших совхозный скот. Но вспомнил, что у них такой крупной собаки не было, а были два молодых еще кобелька, месяцев по восемь, девять. Необычное поведение „Бороды“ и его постоянное поскуливание объяснили все, это была матерая волчица, вскоре к ней из-за бугра подбежал  щенок месяцев трех от роду. Дело в том, что наша река „Кумачка“ бежит не просто по ровной степной низменности, иногда ее воды омывают скальные выходы, это отголоски Уральских гор, или правильнее сказать отроги. Поэтому, берег реки то поднимается, то сходит совсем к воде. Этим и объясняется неожиданность нашей встречи. Мы, наверное, с минуту стояли недвижно и смотрели друг на друга, как это бывает при неожиданной встречи. Я стоял и смотрел на волчицу с ее щенком и не испытывал ни малейшего страха, и ни какого ни будь волнения. Мне было любопытно, как поведет себя волчица дальше. Я прекрасно знал, что волк не нападет на человека первым в летний период, когда вокруг изобилие пищи, да еще не далеко от своего логова. Но, она, то есть волчица, стояла и спокойно смотрела на меня, ждала видно от меня, что я уступлю ее дорогу, но мне надоело это и я что бы ускорить развязку, вложил в рот два пальца и по разбойничьи засвистел, что я умел прекрасно делать. Волчица вздрогнула от неожиданности и присела, затем, резко повернувшись в сторону тальника и все еще оглядываясь на меня, неспешной трусцой двинулась в его сердцевину. „Борода“ во все глаза наблюдал за нее, пока она со своим детенышем не скрылась в тале, страх постепенно отпускал его, но он ни на шаг не отходил от меня, до нашего возвращения к нашему биваку.
Это была не первая моя встреча с волками, но так близко и неожиданно всего в десяти метрах,  в первый раз. Осенью я насчитал их здесь одиннадцать штук, весь выводок, с родственниками и мамашей, но об этом будет уже другой мой рассказ.


Рецензии