Без сердца

Был поздний вечер. Шёл проливной дождь, и в темноте время от времени вспыхивали ослепительные молнии, сопровождаемые мощными раскатами грома. Я возвращалась в свой микрорайон от больной подруги, у которой провела весь день. Ливень был настолько силён, что его струи водопадом лились с моего видавшего виды зонта. И мне хотелось поскорее добраться домой, в свою уютную квартиру с розовым торшером возле письменного стола. Пройдя скверик, я заметила под узким козырьком подъезда многоэтажного дома маленькую фигурку. Это оказалась пяти-шестилетняя девочка, которая горько рыдала, закрыв худенькие коленки подолом мокрого платьица.
Что послужило причиной безутешного детского горя? Что заставило насмерть перепуганную, полураздетую кроху находиться в одиночестве на резком, пронизывающем ветру в разбушевавшуюся непогоду? Еле-еле уговорила я девочку вернуться домой: она долго не соглашалась и лишь молча плакала.
Поднимаясь по лестнице на пятый этаж, я заметила, что у девочки больные ножки. «ДЦП!» — промелькнуло у меня в голове. Дверь нам открыла холёная молодая женщина в цветастом китайском халате. Не обращая ни малейшего внимания на моё присутствие, она
закричала: «Явилась, подлая, не запылилась? Что зенки вылупила, будто родную мать впервые видишь? Погоди, вот разберусь с женщиной, займусь тобой, злыдня! Одни убытки от тебя в доме, паразитка несчастная! И зачем я только тебя родила, калека! А вам чего?»— обратилась она ко мне. Я пояснила, что увидела вымокшую на дожде, плачущую девочку, и поэтому не могла пройти мимо. Решила отвести её домой: не дай Бог простудится в такую погоду!
Вероятно несколько тронутая моим участием к чужому ребёнку, женщина предложила войти, поспешив назвать причину столь жестокого наказания дочери. «Видите ли, — сказала она. — Лида — инвалид детства. Тем не менее, ей хочется постоянно двигаться. А получается все это неуклюже: всё время что-то роняет, ломает и мажет. А результат? — Поломанная мебель, разбитый хрусталь, испачканные ковровые дорожки и много еще, о чём я умалчиваю. Вот и сегодня вздумалось ей поиграть фарфоровой вазочкой, которую я приобрела за большие деньги по случаю. Потянулась за ней и упала, уронив на пол и разбив дорогую хрустальную вазу. Уж я плакала-плакала: ведь в антикварном магазине эту прелесть достала! Все знакомые завидовали! И такая меня злость обуяла, что не стерпела я, побила негодницу и выгнала на улицу, чтоб знала, как нажитое матерью добро беречь надо».
Слушая излияния женщины, я невольно обратила внимание на обстановку квартиры. Странное впечатление производила она: вся мебель ее была покрыта старыми одеялами и покрывалами. Уловив моё недоумение, женщина пояснила: «Приходится прикрывать вещи от пыли, а главное — от неё». И она кивнула в сторону дочери, одарив последнюю злобным взглядом. А в то время девочка, горько всхлипывая, стояла у двери, не решаясь даже поднять глаза, в страхе ожидая возмездия. С целью защитить несчастную малютку, я попыталась призвать мать к рассудку. Но ничего не приходило на ум, кроме банальных фраз о том, что дети есть дети и что это понятно каждому. Что существует, наконец, материнский долг жалеть своего ребенка, тем более больного, заботиться о его здоровье. При этом нельзя так безжалостно и строго наказывать своё дитя за его не столь важную провинность, совершённую без умысла и корысти. Разве мы сами не портили и не разбивали вещи, отнюдь не желая этого?
«Пошла на место!» — словно собаке приказала девочке мать. И та робко, ковыляя, на худеньких больных ножках, скрылась за дверь в кухню. «Лишаешься ужина!» — крикнула ей вдогонку разгневанная мать и тут же удовлетворённо улыбнулась, видя, как послушен и безответен её ребенок. Я тихо открыла дверь и, не прощаясь, сказала: «Не дай Бог никому иметь такую мать — ведь у вас нет сердца!»
Возвращаясь домой, я неотрывно думала о несчастном ребенке. Но не выходила из головы и его мать, из-за извращённого понятия которой материальных ценностей ни в её квартире, ни в её жестоком сердце не находилось места маленькому существу, живущему с ней рядом. Дома я долго продолжала рассуждать о том, что станет с девочкой, когда она повзрослеет. И пришла к выводу: либо она возненавидит свою мать, либо сформируется по её образу и подобию. А это страшно!
В заключение хочется сказать, что почти каждый из нас готов пожертвовать всем, тем более для больного ребёнка. Ведь любая вещь — это, в конце концов, просто ткань, дерево, стекло, пластмасса. И разве соизмерима цена какой-то разбитой, пусть даже и дорогой вазы, с ценой детских слёз, страданий, мучений и страха!
Люди! Пусть ваши сердца будут всегда добры и открыты всем нуждающимся  и  страждущим.   Ведь это  одна  из основных заповедей нашей жизни!


(Впервые опубликовано в газете "Благовiст", Львов 12 октября 2002 г.)