4. Письма о погубленных младенцах

…Я тогда работала в маленькой газете корреспондентом. Как-то в начале весны мы затеяли генеральную уборку в редакции. Разбирая в шкафу авторские оригиналы, я нашла старую коробку из-под сигарет. Внутри неё лежали несколько сложенных вчетверо тетрадных листов, связанных бумажной бечёвкой.
Раскрыв верхний из них, я увидела, что это письмо, написанное крупным неровным почерком, выдающим крайнее волнение автора. Буквы были где-то прописные, где-то – печатные, а заглавные вообще отсутствовали, как и какие-либо знаки препинания. Но разобрать написанное вполне было возможно. 
Не помню письма дословно, но сообщалось в нём примерно следующее: НАПРАСНО ВЫБРОСИЛИ МОЁ ПЕРВОЕ ПИСЬМО ДЕВОЧКА ВЫРАСЛА Я ВИЖУ (неразборчиво) ОНА ДУШИТ МАЛЫШКУ ЗАВЯЗЫВАЕТ БАНТ НА ЕЁ ШЕЕ (неразборчиво) БРОСАЕТ В РЕКУ. А в конце письма – приписка: НЕ УНИЧТОЖАЙТЕ Я ВИДЕЛА Я ВИДЕЛА
Вверху листа стоял штамп, кажется, районного отдела милиции, с входящим номером и полустёртой датой. Остальные письма почти слово в слово повторяли первое. Менялись только даты регистрации. Всего оказалось семь писем, полученных в течение пятнадцати лет.
Взяв коробку, я пошла к Екатерине Ивановне. Она работала в газете со дня её основания и, конечно же, должна была знать эту историю. Старая журналистка, высокая худая дама с коротко стриженными седыми волосами и неизменной папиросой Беломор в углу рта, едва взглянув на письма и стряхнув пепел прямо в принесённую мною коробку, сказала:
– Да, я помню – эти бумаги нам передали из милиции. Тот капитан ещё сказал: «Вот вам материал для журналистского расследования…».
– А они нашли автора писем?
– Зачем же было её искать? Она сама их в милицию и приносила. Её здесь все знают. Ты тоже, наверное, видела: такая неопределенного возраста дама в старомодной шляпке, вечно куда-то спешащая и размахивающая чёрной лаковой сумочкой.
– Вы с ней говорили?
– Что ты! С ней невозможно разговаривать. Непонятно, как она ещё чего-то написала с такой кашей в голове! Но справки о ней я всё же навела…
Екатерина Ивановна чиркнула спичкой и, закурив следующую «беломорину», некоторое время молча вдыхала горький дым. Я нетерпеливо топталась рядом, но она, погружённая в свои мысли, казалось, забыла обо мне, машинально продолжая стряхивать пепел в коробку с письмами.
– Что же вы узнали? – наконец не выдержала я.
– Оказывается, эта сумасшедшая не всегда была такой. Хотя не везло ей с самого рождения. Когда она появилась на свет, её матери самой едва исполнилось шестнадцать и она училась в ПТУ. Родив втайне от всех, она завернула своего ребёнка в какую-то тряпку и засунула в очко уборной, что находилась во дворе её общежития. Там его и обнаружили почти сразу же. Хорошо, что была зима, летом он просто захлебнулся бы…
– А что было с матерью?
– Её судили. И отправили в закрытую спецшколу для несовершеннолетних преступников…
– Больше о ней ничего не известно?
– Известно! После срока она некоторое время где-то скиталась и вернулась в наш город ровно через шестнадцать лет... – Екатерина Ивановна словно дразнила меня, останавливаясь после каждой фразы. Но я решила выяснить всё, что ей известно, поэтому невозмутимо продолжала свои расспросы:
– А где в это время был её ребёнок?
– В детдоме, конечно. Но к тому времени, когда мать вернулась, девочка уже закончила семилетку и поступила в ПТУ, где  когда-то училась её родительница. Да и жила в том же общежитии.
– Мать разыскала её?
– Может, и не хотела! Но так получилось, что первая, кто встретился ей на родной улице, была собственная дочь…
– И мать её узнала?
– Наоборот, дочь каким-то непостижимым образом узнала свою родительницу. И с криком: «Это ты, ты меня погубила!» – бросилась к ней. Потом вдруг резко развернулась и помчалась по улице, размахивая сумочкой. Так с тех пор и бежит…
– Да, странная история! А вы не знаете, о чём было первое письмо?
– Я нашла отметку о нём в старом регистрационном журнале. Первое письмо было написано за много лет до этих, сразу после того, как несчастная встретила свою мать. Оригинал не сохранился…
Екатерина Ивановна снова выдержала паузу, наслаждаясь процессом курения и моим расстроенным видом. Затем продолжила:
– Но один милиционер припомнил, что в первом письме описывалось жуткое убийство, напоминающее собственную историю его автора. Только в нём шестнадцатилетняя преступница убивала не дочь, а своего младшего брата. Перерезав ребёнку горло, она утопила его в уборной во дворе.
– Письмо не подтвердилось?
– Нет. Сначала открыли, было, дело – ведь никто ещё не знал, что она тронулась! Оперативники перелопатили буквально все уборные городка. Неоднократно её вывозили на опознание места преступления. А она своё твердит: «Это не здесь! Это далеко…» В конце концов дело закрыли.
– Что вы думаете об этой истории?
– Ничего. Разве можно логически объяснить поступки умалишённой? – и Екатерина Ивановна потушила окурок прямо о коробку с письмами, давая понять, что разговор закончен.
– Ну вы же разбирались… Наверняка даже что-то писали в газете…  – не отставала я.
– Да, было что-то и в газете… Но писала не я – другая сотрудница. Если хочешь, поищи в подшивках…
Открыв огромный старинный шкаф, доверху набитый газетами, я сначала, было, приуныла: разве здесь что отыщешь! Но потом сообразила: надо посмотреть дату последнего письма – ведь именно тогда их все передали в редакцию. Работа пошла веселее, и скоро нужный мне номер газеты был найден. Но меня ждало разочарование: материал о событиях, связанных с письмами, был… фельетоном.
Его автор, некто Августа Правдивая, вдоволь поиздевалась над всей этой историей. Особенно подробно и красочно она описывала, как после первого письма милиционеры обследовали предполагаемое место преступления – общественные уборные (в то время это были загаженные и зловонные дощатые сарайчики).
И в истории с ленточками, которые оставлял на своих жертвах убийца, автор фельетона тоже нашла комический момент: «Может, дефицит лент в галантерейных магазинах образовался потому, что их скупает таинственная душительница младенцев?» – заканчивала Правдивая свой «весёлый» материал…

…В течение нескольких дней после своей находки я ходила по улицам в поисках женщины с лаковой сумочкой. Мне казалось, что именно я разгадаю тайну убийств, о которых сообщалось в письмах. Но все мои поиски были напрасны – то ли её забрали к себе какие-то дальние родственники, то ли, наконец, упекли в психушку, а может, она и умерла… Никто ничего о ней не знал! И эта странная, так никем и не разгаданная история постепенно забылась…
Я вспомнила о ней, когда однажды, читая книгу «Хроника преступлений (19-20 века)», наткнулась в ней на две любопытные заметки. В одной из них говорилось о шестнадцатилетней Констанции Кент, зарезавшей и утопившей в уборной своего сводного брата. А в другой – о пятидесятисемилетней Амелии Дайер, которая в течение пятнадцати лет душила и топила в Темзе, передаваемых на её попечение младенцев. И каждому она завязывала а шее ленту…
Все эти преступления были совершены в Англии ровно за сто лет до того, как о них сообщила в милицию наша городская сумасшедшая.


    Рассказ опубликован в книге "Один из вариантов жизни" (Ульяновск, 2005 год)