Про заек. 7

 - Нич-чиво ни-па-ни-маю! - выпалил он фразу из "колобков" и тоже присоединился к веселью.
Фраза подействовала магически - сеструха с мужем грохнули, как резаные, аж до слёз...
Митя давно так не смеялся - искренне, от всей души, причём, находясь в самом дурацком положении - не понимал над чем. Но рефлекс вещь серьёзная - ещё Павлов просветил и он укакатывался, глядя на сеструху с мужем, а они обнявшись, умирали со смеху, глядя на него, пытающегося, сквозь свои непонятные заливистые бульканья, всё-таки выяснить - над чем, собственно...
Неожиданно открылась добротная массивная дверь, сделанная с душой, впрочем, как и всё в этом уютном доме и на пороге объявилась улыбающаяся бабка Матрёна. Никто за хохотом и не слышал, как она проскрипела по сеням.
Митя, когда приехал, сразу узнал её, хоть и времени прошла уйма. Нет, внешне то она здорово изменилась, а вот взгляд... Взгляд ясных голубых глаз, красивых - это было и сейчас заметно, в прошлом, остался такой же любопытный и смекалистый. Бабка Матрёна, этак мельком, стрельнула на него глазами с ног до головы, как бы взвешивая и улыбнувшись, то ли спросила, то ли поприветствовала - Митя?!
Да и какая она ему бабка? Это для сеструхи, может быть...
Когда Митя уезжал, ей было чуть за сорок, а выглядела она - любой тридцатилетней сто очков вперёд могла дать! Ну?
А как за ней мужики бегали? Эт-та что то! Да и то, дураком полным надо быть, чтоб за такой не приударить - и весёлая, и красивая, а уж на язык бойкая - так хлестанёт иного, что передёрнется мужик на миру и до ушей покраснеет, другой раз! О, как!
Да-а, не щадит время красоту бабью! Вот и Матрёна высохла, как ветла старая, а кожа то, кожа на лице, что кора на деревце лютой зимой - задубела вся и лишь взгляд... как сверканёт, как полоснёт ясным взором - залюбуешься!
Митя всегда удивлялся, ну как в такой северной глуши, да при жизни тяжелейшей - колхозной, когда животы клали за эти трудодни долбаные, может, нет-нет, да и уродиться такое, видно, минус на минус... Да...
Ах-ха... он то помнил ещё мальчишкой, как летом, после косьбы, бабы сено ворошили, да скирдовали... Как мужики то смотрели, когда Мотя платок с головы озорно скидывала, да волосы свои рыжие на ветру трепала - сено выбирала, якобы... Ей ли было не знать, как на неё жадно глазеют исподволь?
Только не сложилась жизнь у Матрёны, несмотря на красоту её диковинную: первого мужа - председателя, посадили и расстреляли, как врага народа, второй на войне погиб, а там и не стало уж мужиков стоящих - мало вернулось то, да и те все женатые были...
Жила себе, работала всю жизнь, да так и состарилась незаметно... Не без греха, конечно, жила: сколько к ней мужиков хаживало своих, да приезжих - ничего на деревне не скроешь, другое дело, что не всех привечала, но это уж другой разговор...
Как то сеструха обмолвилась в последнем письме, так походя, со смехом - Помнишь, Митя, бабку Матрёну? Так она у нас заместо новостей теперь - остановишься поговоришь с ней пять минут и всё о каждом узнаешь на деревне: у кого, как куры несутся, кто что с грибов, да ягод принёс, что у мужиков в сети попалось - короче, всё!
Митя сначала и не понял о какой бабке речь идёт, ведь ещё лет в семнадцать, он сам, несмотря на свою нежную и как казалось единственную влюблённость в Настю, лазил по цепким кустам вдоль речки, подглядывать за купающейся Мотей. Она всегда купалась голой, впрочем, как и все на деревне - чего вещи то мочить?
Да, красивая была баба... Мите всегда казалось, что она знает, что за ней пацаны, да мужики подглядывают втайне друг от друга - так она медленно входила и выходила из воды, красиво закидывая руки за голову, а потом волосы сушила на берегу...
Да-а...
И вот сейчас, смеющемуся непонятно над чем Мите, глядя на не прошенную гостью, как нож в сердце воткнули.
- Господи, - подумал он, продолжая рефлексивно улыбаться, - Через каких то двадцать лет и я таким же буду, если доживу, конечно! Да, что ж это за участь такая человеческая паскудная - только ума наберёшься и жить с толком начинаешь, а из тебя старость треклятая урода горбатого уже лепит, да крючит-дрючит  по-разному, а ещё лучше - эта сволочь с косой заявится неожиданно и здрасьте вам - не ждали?
- Проходи, баб Моть, отведай чего...- начала было сеструха приглашать, махая рукой и продолжая всхлипывать.
- Да не хочу вам веселья родственного портить, небось не наговориться, поди... - мудро заключила старушка - Мужики послали узнать - када им придти то велено будет, с дружком поручкаться?
Она глянула на Митю своими лучистыми глазами, мельком, как обычно, и видно, прочла в его глазах, да по опущенным уголкам губ, что он сейчас думает о ней. Взгляд её, как то озорно вспыхнул, полыхнул искорками смеха, будто по полу рассыпал и Митя готов был поклясться, чем угодно, что прочитал в её ясных голубых глазах вопрос - Что, Митяй, не пошёл бы сейчас на речку за Мотей подглядывать, а?
Митя смутился, даже покраснел, как ему показалось, от такого откровения и его взгляд заметался по избе, как мышь на свету, в поисках спасения.
- Да к семи пусть приходят - управимся! - ответила Катя - И ты приходи баб Матрён, обязательно.
- Так и передам. Только я завтра, как-нить, зайду или ещё когда - пусть ребятки за встречу то поговорят, чо им со старухой якшаться? - улыбнулась в ответ Матрёна и полоснув, напоследок, Митю искорками смеха из глаз, осторожно прикрыла дверь за собой.
- Да-а, - не выдержал Митя - Как постарела Мотя...
- Ой, держите меня - постарела! - хохотнула сеструха - Да она нас с тобой переживёт ещё! Вот увидишь!
- Как же я увижу, если переживёт? - рассмеялся Митя.
- Правда-правда! - не унималась Катя и поведала душераздирающую, до икоты, историю о том, как приезжие рыбаки, остановившиеся на постой у бабки Матрёны, пытались её споить.

Продолжение следует.