Студенческий роман-5. Ночное пустобайство

Начало:
http://proza.ru/2011/12/16/682
http://proza.ru/2012/03/13/1208
http://proza.ru/2012/03/17/58
http://proza.ru/2012/03/23/714

Студенческий роман
("застойного времени")

Меж строчек дневника


Глава 5 прозаическая. Ночное пустобайство

Целовались упоительно долго. И занятие это нам не казалось однообразным. Даже наоборот, всякий раз мы находили неиспытанные гаммы чего-то, сильно приближенного к раю. Мне даже не верилось: обычные комбинации губных соприкосновений оказались красноречивей всяких слов. И чем утомлённее губы, тем слаще их союз. О, наши губы – розовые волшебники, вам, только вам по силам передать главное, чего не выразишь словами, но что обуревает каждого из влюбленных - истинная стихия искренней страсти. Когда любовь в первый раз. Любовь, а не игра в неё.
Впрочем, тогда я ещё не был уверен, что люблю. Но я твёрдо осознавал, что это крутой перелом, меняющий и жизнь, и ум, и душу.
Между тем, мы всё больше уставали, особенно, она.

С удовлетворением тщеславного злорадства я ощущал свою власть над этим хрупким телом. И всё-таки, при непреодолимой его готовности принадлежать мне, ограничился ласками. Ё-моё, да разве когда-нибудь до этого смог бы я при теперешней-то своей державности удержаться в рамках платоники? Я и сейчас желал, страстно, безумно желал, но сдерживал себя. По-видимому, мне не хотелось, чтобы всё это сегодня же и закончилось. А так бы оно и было. Сейчас я совершенно  убеждён в этом. И благодарю судьбу за то, что она вселила в меня достаточно благоразумия и, воистину, бездну сдержанности.
…Ира почти спала.

- Ты не умерла? — губы мои лишь коснулись её прохладных век.
- Почти, - неслышно вымолвила она.
- От скуки?
- Дурачок…
- Уже час ночи. Твои родители тепло отзовутся обо мне. Причем, заочно,
- Мои родителя - мне не враги, они могут беспокоиться, но никогда не станут мне мешать. К тому же я их предупредила, что, возможно, ночую не дома.
- У подруги? - умно ввернул я,
- Просто не дома. Я, кажется, говорю чётко.
- Либералы, - подивился я, но скепсис ел нутро.
- Современные люди. - Она пожала плечами. – И давай закроем взрослую тему.
- Хорошо, смоем прах ненужных копаний.
- Смоемся - будет лучше.
- Так что, к Волге?
- К Волге.

Мы взялись за рули и начали спуск, довольно крутой и ветвистый. Из предосторожности я одел очки.
- До чего умное лицо. Очки тебе идут. Почему не носишь?
- Не нравится, милая. – «Сподобился поумнеть посредством стекляшек».
- Милая – это можно. Дорогая – не нужно. Западной гнилью отдаёт.
- Вот они плоды «крокодильской» сатиры. Вот если бы в анекдотах про их нравы фигурировала бы «милая», а не «дорогая», ты бы протестовала против «милой» и согласилась бы с «дорогой».
- И тем не менее. - Упорствовала она. – У нас жизнь, где есть, а не если где.
- Хорошо, радость моя.
- Ох, же и надоеда.
- Но можно?

- Как хочешь, хотя мог бы чего и пооригинальней. Впрочем, как знаешь, мой мальчик.
- Кто мальчик?!
- Я ласкательно. Не мальчишище ведь!
- Мне не нравится «мальчик».
- Ну, извините, дедушка. На вас не угодишь.
- Давай без программ. Война и план покажет, и звания раздаст. Вот и Волга! А-а!!! Черт!!! Ничего страшного. Ногу подвернул. Страшно, что у меня нет плавок.
- А у меня купальника. – Страха в её голосе не было совсем.
- Это не будет камнем преткновения?
- Не думаю, что это - значительная преграда.
- Согласен думать так, как не думаешь ты.

***
Вода была ледяная: всё-таки середина мая. Да только холод был нам нипочем...
Прикрыв задрогшие спины самым легким из одежды, мы прижались, как две сошедшихся горы. Лишь зубы вылязгивали лезгинку. Я никак не мог справиться со спичками: руки были мокрые, а пальцы играли беззвучный, но бурный марш.
Наконец, раскурили одну. На двоих. Сигаретину делили… по-братски.  Не правда ли, уродская формулировка? К Ире я испытывал что угодно, кроме братских чувств, да и она никак не тянула на моего братца, даже младшенького, как, впрочем, и на сестрицу.
Куря, Ирина почему-то тряслась ещё сильнее и, в конце концов, капля с челки безнадежно попортила перемычку в районе фильтра. Чуть согревшись, я растёрся рубашкой.
- Ну, что за дикарь? – Возмутилась она. - Изомнёшь же.
- Ночь - мамаша оборванцев. Моего босячества до утра не заметит никто. – Я уже перешел к растирке шеи. ЕЁ…
- Я сама. - Тихо произнесла она. Настаивать не рискнул.

И вот мы сидим одетые, не целуясь, и любуемся манящей галактикой чёрных вод и небес, взрываемой неповторимыми бликами турбазовских фонарей, корабельных огоньков и их несчётных отражений.
- Хорошо, – прошептала она. - Вот так…
Я не совсем понял, что и как, но согласился:
- Хорошо, – и ведь не соврал, потом потянулся губами. Она не сделала встречного движения, лишь покорно подставила щеку.
- Я тебе благодарна.
Эти слова обожгли. Или заледенили? В них была такая затаённая сила!
- За что? – я спрашивал, отлично понимая всё.
-  Что вёл себя так. – Она с усмешкой докончила. - Именно так.
- Правильно?

- Оченно правильно! - Она охватила меня рукой, провела по бедру.
- Знаешь, милая, - вдохновенный, я попёр в пургу, - теперь я могу выдать комплимент не только твоим…
- Не надо теперь вот этого… - Она недовольно поморщилась, и вовремя. - Никогда не надо терять чувства…
- Извини, с тактом у меня, правда, не того. Я понимаю, ты хотела бы услышать другое. Я бы тоже хотел... Готов… Но я не уверен до конца. А ошибиться очень страшно.
- Для кого?
- Видишь, я мелю не то…
- Не печалься, мальчик. Я бы и не поверила тебе. Сострадательная вежливость – это обидно. А внешняя страсть – ещё не любовь.
- Если тебя задевает… э… мое молчание… Надо знать мой характер… Я ведь по натуре молчун. Я не хочу и не люблю красивых признаний. Мне важнее взгляд…

- Страстное прикосновение губ, рук… - взялась она довершать.
- О, двойник, читающий и видящий насквозь вот эту тумбочку порока.
- Я всего лишь кори-фея парапсихологии! Маленькая, но способная корифейка.
- Без шуток, мне кажется, я ещё не встречал человека, который бы понял меня с полунамека. А ты… мы же часа три ни слова не проронили, но твои глаза и губы угадывали всё … Мистика. Так?
- Так.
 
- Но это ты, а я проникнуть в твоё сердце не могу.
- Всё просто. Наверное, мы мыслим параллельно. Разница в том, что я - это я, человечек по своему неглупый и незлой. А ты тоже человек, но гипероригинал и, прости, эгоист.
Вот так я проглотил вдруг айсберг, и он начал таять.
- Всё, Зин, обидеть норовишь… - шутка не сгладила внезапного хрипа. – В принципе, ты близка к истине. Но и эгоисту не чужды порывы чистые…
- Догадываюсь. Эгоист сентиментален и временами даже готов к самопожертвованию. Такова потребность его эго. После этого как не умилиться: такой эффект!
- Разоблачён и грязну в стыде. Такой, каким ты меня расписала, я не стою и ноготка мизинца твоей не правой ноги - ну той, которая не справа, – я носком ботинка показал эту ногу с местом этого мизинца.
- Хи-хи, ты глупыш. А твои словечки лишь подтверждают мои догадки.  Чую, с тобой уже поздно бороться.

- Поздно. - Доверительно сообщил я, наклонившись к её липу и не решаясь на большее, а ведь так хотелось потрепать пух волос.
- Поздно… - убеждённо повторила она. – Но, как говорится, одна вещь слепа…
- Говорят. - Я мрачнел.
- Не дуйся. Может быть, эгоизм – и есть твоя гипероригинальность.
Она порывисто привлекла мою голову к себе, обожгла щеку губами…
О, что за жизнь: если не патетика, то поэтика.
- Вот и весь приговор. Не красота, не ум, не талант, а эгоизм. Я тронут.
- Эгоизм и талант – два сапога пара. Талантливый эгоист легко рядится в любые одежды, хоть бы и альтруистом. Чаще всего все эти задатки у него имеются, но развиваются по кривой личной выгоды. Как же? - оригинал.

- А если я скажу, что ты не объективна? Более того: в корне заблуждаешься? – я улыбаюсь.
Вытянув шею, она заглядывает в мое лицо… даже не скажу как. В провалах плещутся искры.
- Да, ну тебя, в конце концов, это твои трудности.
- Вот-вот. Эгоизм эгоизмом, а жизнь-то продолжается.
- Ты считаешь? – её щека прильнула к моей груди. – Вот бы всегда было так.
- Это не эгоизм!

- Это маленький каприз девушки, страшно уставшей от одиночества.  Разве я не достойна капельки счастья?
- Ещё как!
- И кто мне подарит мою капельку, Вилёк?
- Боже, как трогательно! - я восхищён. - Почти Вилок. А почему не Кочанок?
- Так кто даст мне мою каплю, Вилёк-Кочанок?
- Я. – Я был честен и прост, как олимпиец.
- А кто у нас «я»? Волшебник?
- Да, и наиглавнейший.
- Как занимательно! Ну, тогда сделай так, чтоб звезда упала к моим ногам, - застенчиво улыбнулась она.

- «К моим ногам». – Передразнил я. – «К мо-им»… Наши запросы растут по секундам. От капли к звезде. Но это не эгоизм.
Мы несли чепуху, и она нравилась обоим.
- Ага, к чьим-то ножкам, минуя наши: правую и не правую.  Ладно, пускай будет: к нашим ногам. Готова смириться с перспективой раздела желания?
- Язва. Предупреждаю, ласточка моя, я могу не всё, а только почти. И не всегда, но в один лишь час суток.
- Когда же? - Голос её забавно прерывался. Мы изображали интригу.
- В час рассвета.
- И что же ты умеешь творить, мой милый мальчик.
- Много: разбудить солнце, цветы, окрасить весь свет в малиновый цвет, - похвалялся новоиспечённый Кочанок.

- Да? – восхищенно и страстно прошептала она. Интонация была непередаваема и оттого прелестна. – А я-то, наивная, полагала, что у этого чародея короткое имя из четырех букв. Утро!
- Что ж, ты была близка к истине. Мое имя тоже из четырех букв. Виль. Дневное. Утро – мое второе имя. Не дневное. Утро – это я. Я - это концентрированный перл вселенских совершенств. 
- Спасибо, просветил, своим умишком не дошла бы. 
- Надеюсь, убедилась.
- Нет, к большому вселенскому сожалению.
- Потерпи. Скоро, ой, как скоро грянет мой час.
- Потерпим, господин перл. Постой, если ты перл, то которая при перле кто же? – я даже про себя не успел произнести: «Жемчужина», как: - Перловка!

- Ах ты, злобная пигалица! - притворно осердясь, я повалил её на песок.
- Дурачок, платье не высохло, песок налипнет, не выведешь.
Я поднял палец и объявил:
- Пигалица! Чем не имя? Возлюбленных всегда нарекают птичками: касатками, синичками, голубками. Ты будешь пигалицей.
- У меня рост метр шестьдесят восемь. Не многовато ли для пигалицы?
- В самый раз. - Заверил я благодушно.
- Тогда ты будешь: Малыш. - Постановила Ирина.
- С какой стати? Малышами, милая моя, зовут девиц. В большой литературе и в маленькой.
- Я поняла. Тебя больше устраивает Карлссон?

***
Неподалёку жгли рыбацкий костёр. Увлечённые милыми глупостями, до этой минуты мы огня не замечали. И вот теперь вдруг уловили обрывок песни:
-  Без меня тебе, любимый мой… - надрывался один из прибрежных солистов.
- …Ай-сберг в океане… - тягуче «синхронизировал» подржавевший контр-тенор.
- Ну вот, - разочарованно вздохнула Ира.
Оба рассмеялись.
- Идём, согреемся, - предложил я, вставая и отряхиваясь.
- Ну, нет, фватит с мемя одмого пвиквютемия с пьямью. – Она ловко спародировала гунявого дружинника.
- Не убьют, – решительно рубанул я, - мы, в конце концов, не в Китае.
- При чём тут Китай? Вот ты иногда как сказанёшь… Впрочем, ты и впрямь, как китаёза упрям.
- Раз так, не пойдём.
 

- Ещё не легче. Новая причуда?
- Нет. Просто не хочу иметь отношения к Китаю.
- Боже, он расист!
- Ничего общего. Видишь ли, Пигалица, в этой Поднебесной империи каждые сто лет происходили ужасные гражданские войны, и в ходе этих кровавейших катаклизмов вырезались десятки миллионов человек. Крыжовник становился мандарином, мандарин – кожурой. Хаос. Бессмыслица. А через век всё наоборот. Никакого порядка. Нигде человеческая жизнь так не обесценивалась. Поэтому китайцы и вызывают во мне инстинктивный протест самосохраняющегося идиота.
- Всё это не помешало китайской цивилизации самосохраняться вот уже 5 тысяч лет.
- Какие познания!
- Просто логика. Женская, между прочим.

- Однако, пора в путь-дорогу. Если не к поклонникам Пугачёвой, то просто наверх - к отчим хижинам. До рассвета выберемся к трамвайной колее, ведущей в твой дом.
- К пяти утра ты созрел познакомиться с моими предками, я правильно поняла? – спросила Ира, отряхиваясь.
- Да будет тебе известно, я горю желанием встречаться с ними в любой час. Другой вопрос: жаждут ли они узреть на рассвете чудо в измятой сорочке, да в придачу с их дочкой, у которой платье перепачкано песком, а уста алеют от засосов.
- Если не изменяет память, на рассвете мне было обещано совсем другое. – Припомнила дева, пресекая мою болтовню.

- Ах, да, - спохватился я, - имей в виду, вилки слов на ветер не бросают. Обещание остаётся в силе. Ты только не забудь толкнуть меня, когда он настанет - час мой звёздный.
- Не дай бог, провороним. Не видать тогда человечеству рассвета.
- А ты как думала?!
Рассвет мы, разумеется, проворонили. Ждали упорно, долго, но в решающий момент отвлеклись. Солнце успело боднуть небеса апоплексическим лбищем. Лишь после этого я запоздало взмахнул рукой и повелительно рявкнул:
- Да взойдет солнце! Да проснутся цветы! Да оживёт всё, что должно жить! Всё. Дальше всё и без моих волхований своим чередом пойдёт.
- Это как пить дать. Неровен час заспишь, а мир на сутки опоздает.
- Зришь в корень: засыпаю, – подтвердил я.

- И мой удел - служить тягловой ламой для дорогого вилочка.
- Вы угадали, мой вьючный верблюжонок.
- Достойный финал. – Вздохнула она.
- Ах ты, Пигалица! - взревел я и, подхватив ее на руки, легко побежал в гору. Споткнулся, но удержал. Смеясь, поцеловал, выпрямился и донёс её, попискивающую от страха, до вершины.
- Пусти. - Велела она. - Да пусти же, отдышись.
С деланной неохотой я подчинился. Грудь ходила ходуном.

***
Глядя на реку, Ирина медленно заговорила:
- Смотрю на тебя. Драться вроде можешь. Вот тоже и в гору столько проволок. Сильный что ли?
Мой отклик прозвучал молниеносно:
- Показуха. Хиляк я! 
- А серьёзно? Каким спортом занимаешься?
- Всё! Дошли до точки, хоть бы одна бабенка не коснулась спорта. Да я от физры освобождён с седьмого класса. Что, шибко разочаровал?
- Бахвал.
- А как же, - я беспомощно развёл руками, - ещё тот предмет гордости!
- Помолчи, - она погладила пальцем появившуюся за ночь шершавость под моей губой и вдруг поцеловала: крепко, в затяг, с обоюдной перебивкой дыханья. 
А я хотел спать. Её ласки будоражили, но не разжигали.

…Уже трамваи пошли.
То ли я сказал, то ли они пошли.
- Сегодня ты наверняка не будешь джентльменить, типа до дому проводить. - Усмехнулась она.
- Знаешь, если ты хочешь… - застигнутый врасплох, вяло молвил я.
- Ладно уж. - Улыбнулась она.
На миг показалось: она не столько хочет, чтобы её проводили, сколько ждёт, что я буду настаивать на этом. Но подлец удовлетворился условным отказом:
- Как тебе удобнее.
- Да мне так удобнее. - С неизменившейся улыбкой подтвердила она. Интонация и взгляд также не изменились. Всё в ней было сейчас застывшее. И снова я был удовлетворён этим, хотя так и свербело: нынче она точно не отказалась бы от кортежа. Но ведь вчера… Вчера ОНО не было обязательным. Вчера мы были ДРУГИМИ: я для нее, она для меня…
Эгоист, дрянной эгоист… Тоскливые извивы крапивили мозг. Я хотел спать и малодушно глушил совесть: «Мы живем в самой право-порядочной стране. И ничего с ней случиться не может. Верно ведь? Сама, тем более, отказалась».
Неумолимо погромыхивая разлукой, сверху накатывал её трамвай.
- Когда свидимся, Пигалица?
- Когда тебе удобно.

- Ты если насчет зачетов, не помеха. Вот держи, - достав маленький блокнот, начеркал адрес, неровно отодрал листик. – Завтра в шесть.
- Место встречи изменять нельзя? – Её голос тонул в рёве тормозящего стального зверя.
- И час встречи тоже. – Мой тон до дешёвки наставителен.
- До встречи, Малыш. - Голос прозвучал нежно и чуть грустно.

Я чмокнул её в губы. С судорожно-быстрой улыбкой она на миг зажмурилась и, подпрыгнув, отдалась электрическому монстру. Трамвай сдвинул перепонки четырех своих пастей.
А мне стало вдруг нестерпимо жалко её и непередаваемо стыдно за себя.
В этот миг она мне показалась вдруг такой трогательной и беззащитной.

Гад ползучий, фигляр… Проклинаясь, патетику слов я усилил кулачным аргументом - по лбу. Экзотический дедок в тулупе и валенках, прикорнувший поблизь, боязливо поёжился и отсел за остановочную перегородку.
А что если она обидится и не простит? - подумалось как вчера, вернее, уже позавчера. У неё есть мой адрес, а у меня? Самонадеянный индюк! Дыхание схватило - ровно тиной подавился. Дудки-незабудки! Вчера ты был к ней в меру равнодушен. Как говорится, практически индифферентен. А сегодня - пьян и пылок, как... вот именно, как? Не важно, главное - пьян, будучи трезв, как стеклышко. Лишь сейчас начало доходить, сколь пусто и скучно всё вокруг. А ещё тошно – внутри. Бичуясь, пропустил, не заметил свой трамвай.
Плюнув, поджал локти и потрусил.
Взбодрило, однако!

Субботнее утро щедро сыпало на огромный город пестринки весеннего калейдоскопа...


Продолжение следует - http://proza.ru/2012/04/02/496