Пращуры

Савка  остервенело нахлестывал кобылу, то и дело , уворачиваясь от летящих навстречу веток березняка. Мимо уха прошелестела, и воткнулась в промелькнувшее мимо дерево, стрела.
Погоня, состоявшая из двух московлян и  татарина, наконец, отстала. Перескочив через ручей, вьюнош осторожно въехал в ельник. Можно было немного отдышаться.
Сегодня утром, осажденная со всех сторон  войском московского князя Ивана Даниловича и татарским войском темника Кавгадыя, Тверь запылала со всех сторон. В суматохе штурма, отец Саввы, Епифан, княжой ратник,  вывел сына к Тьмацким воротам, ведущим прямо к реке, торопко перекрестив, прохрипел:
- Мать с сестрой береги! -
и грузно побежал обратно на стену.  На той стороне реки было тихо и безлюдно. Ухватившись за хвост лошади, Савва переправился на покрытый высокой травой берег.
 
Стараясь не шуметь, осторожно шел по лесу, выбираясь на ржевскую дорогу. Путь был знаком. До села Коробово, где жили мать с сестрой был день неспешного пути.  Еще три дня назад ничего не было слышно о нашествии. Савка привез на воскресный торг квашеные  грибы и бруснику и быстро распродал. Одну серебряную денежку отдал родителю, а вторую, для княжьего тиуна, приготовленную для выплаты осенней подати, спрятал в потайной карман.

 Мать строго настрого велела никаких гостинцев не покупать. Серебро берегли. Пустые кади и телегу оставил у отца на подворье. Еще вчера гулял по торгу, дивясь на заморские ткани, посуду, брони. Долго щупал кованые рогатины новгородских  купцов, стучал и царапал заскорузлым пальцем по деревянным,  обитым кожей щитам, разглядывал всякий разный оружный припас. Отец готовил Савку на свое место. Отрок к осени, управившись с огородом и хозяйством, должен был прийти в дружину на обучение. И вот. Тревожные слухи доходили из Орды. Великий князь Михаил*,вот уж несколько лет как отъехал за ярлыком на княжение. Да, сказывают, там и сгинул по навету московского князя Юрия. К вечеру прискакал гонец с дурной вестью. Предусмотрительные купцы с торга и окрестные торговцы из сел, в ночь отправились восвояси. И Савке бы с ними. Да отец задержал. Приказал оружие почистить и к бою изготовить. А уже с рассветом первые конники татарские появились перед воротами. И началось. Первый штурм московлян отбили. А потом Савва бегал по стенам и тушил семо и овамо горевшие татарские стрелы, окуная их в кади с водой.
 
Путь на Ржеву был тих и безлюден. И это не насторожило Савку. Ему бы перелесками, да по обочине, крадучись пробираться. А он помчался во весь опор. И смаху налетел на обоз московский. С награбленным добром, скотом и людом. Московские ратники сидели на возах и громко ржали, а татарин на коне с кнутом вальяжно покачиваясь в седле, плотоядно поглядывал на  связанных по рукам баб и девок. Ужо, вечерком, он разгуляется.
Савка не останавливаясь, рванул в перелесок. И это его спасло. Полон и скарб бросать без присмотра не хотелось ради одинокого путника, и погоня отстала.
 
Теперь уже Савка вслушивался и вглядывался в широкую тропу и, заслышав шум копыт и мычанье коров, сворачивал в ельник. Тревожные предчувствия стали одолевать его,  когда за три версты, или более от села, он учуял запах гари.
Избы родного села уже отгорели. Темнело не только от дыма, но и от тяжелого вязкого тумана. Село обезлюдело. Может, мать и Дуняха попрятались в лесу и ждут темноты?
Привязав Ржанку к дереву, Савка обошел все село, надеясь обнаружить хоть одну живую душу. Позаглядывал в несгоревшие бани и сараи, потоптался у чудом уцелевшей церковки. Может, батюшка, отец Василий жив?  Но нет, никого не было. Успокаивало как-то, что и убиенных вокруг не было видно. Видно всех в полон забрали. Мужиков, стариков, детишек и баб. Вернувшись, Савка прислонился к стене недогоревшей избы, привязал к руке поводья лошади и заснул.

Разбудил его мягкий толчок в плечо.  Рассветало. Лошаденка, истомившись от жажды, толкала хозяина и тянула за поводья.
-Пес блудливый, напоить надо было ввечеру- , с досадой на себя подумал Савка.
 До ручья на краю села было саженей тридцать. В густом тумане кусты казались человеческими тенями, и каждый раз Савва останавливался в испуге, натыкаясь на ветки низкорослого березняка. У ручья, пока лошадь жадно всасывала в себя темную воду, Савка сторожко озирался, боясь внезапного нападения. Но было тихо. Сквозь туман пробирались первые лучи. И зашуршало и защебетало все вокруг. А вот и ветка сухая скрипнула. Послышались чьи-то шаги. Савка спрятался за соснами и прикрыл морду лошади ладонью. Тихо, молчи.

На полянку из ельника на другом берегу ручья вышли двое.  С корзинами. Тяжко присели. По виду, взрослая баба  и  девчонка.
- Мамушка, хлебца хочется,-  захныкала отроковица.
-Тихо, беду накличешь, едва спаслись от поганых, - сердито зашептала баба.
-Так это ж тетка Ефросинья с Настеной! - радостно подумал Савва. Соседские, Ефросинья и кузнец Петр с детьми - Настеной и Степкой жили неподалеку.
- Тетка Ефросинья….- громким шепотом позвал Савка. Женщина вздрогнула, подхватила подол юбки и ринулась в лес.
- Настена!  - уже громче позвал Савка.
 -Ой, мамушка, да это же Савка!- радостно закричала девчонка.
Настена перебралась через ручей и бросилась на шею Савке.
-Ой, Саввушка, что тут было, что тут было! Поганые с московлянами все пограбили и пожгли и мужиков на покосе повязали и угнали….И твою мамку с Дуняшей….А мы утресь, по ягоды пошли, да и заблудились маненько, а как гарью запахло, то мы и вовсе попрятались!-
Ефросинья выбралась из воды, отжала воду из подола и обняла Савву.

 Под стать своему мужику, кузнечиха, статная и крепкая, внезапно зарыдала и запричитала, давясь слезами.
-И-и , Савушка, что делать то будем…всех в полон забрали,..и стариков и малых детушек. Поганые угонят в Дикое поле…але в Кафу продадут на чужбину, а московцы, даром что православные, все повычистили, пограбили…вражины.
- Ну..будя, рыдать, я тоже страху натерпелся, пока добирался сюды, от татар едва ушел. Пойдем, поглядим, можа, кто  вернулся на пепелище из лесу, а опосля будем думу думать- с мужицкой суровостью молвил Савва.

Ефросинья с дочерью присмирели и успокоились. Они теперь не одни. Мужик рядом.
Савка в свои пятнадцать годков был крепок телом. Ходил с отцом на зверя, умело управлялся с сетями, обучен был и плотницкому делу. А прошлой весной даже от литвинов, пришедших ото Ржевы, вместе с другими мужиками отбивался. Этой весной, мать, Матрена, глядя на его, Савкину стать, намывая его в большой кади после весенней пахоты, молвила тихо:
- Осенью оженю тебя, Савка, вона какой здоровяк, а то у отца в Твери с портомойницами заблудишь ишо. Девку присмотрела уже. Знаю и ты ей люб. Девка, Олена, дочь бортника и охотника Ивана, не особо и нравилась ему. Но мамку никак ослушаться было нельзя. Места в избе было много. Отец постоянно был в Твери на княжеском подворье или в походах, и приезжал домой только на пахоту и сев, покос, да на уборку ржи. Да и работница была нужна. Хозяйство было большое у Епифана. Лошадей пара, корова, телята, овцы, коптильня, большой кусок распаханной земли, где овсы, рожь, да лен с ячменем сеяли, а на огородах капусту взращивали и репу с морковью копали. И со всем этим Савва уже научился управляться. А также понемногу плотничать.

- Пойдем в село,  поглядим, можа кто живой остался. Соберем лопоть каку, пригодится. И уйдем на займище, поживем там. Там и мука есть, и греча и снасти для лова зверя и птицы. Там и зимовать можно, места хватит.-
Заимка Епифанова была в нескольких верстах от села на берегу речки. В глухомани той Епифан еще три лета назад собрал из сосновых бревен избушку. На заимке той неделями пропадал, когда пушного зверя зимой бил - и белку и соболя и лису рыжехвостую. Однажды и лося с Савкой завалили. Свежатины домой привезли.
И рыбы в речке той было полно. Савка приноровился удой с новгородским кованым крючком и щук, и белорыбицу, и судака таскать. А с отцом, по лету жаркому с сетью по над берегом всякую мелочовку на уху мигом набирали.

 - И то, Саввушка, поидем,  поищем, можа тарели да лопоть кака зимняя найдется, мы то совсем раздетые, а по ночам зябко,- согласилась Ефросинья.
В селе было тихо и пустынно. На покосе нашли две косы-горбуши и котомку с краюхой хлеба. В поле за селом рожь поднялась. Кто убирать-то будет? Через два месяца, гляди, с серпами надо выходить, а баб с мужиками угнали.…Краюху разделили на две части. Половину съели жадно, а вторую на вечер оставили.
Зато, тряпья всякого набрали…и шубейку зимнюю, и лаптей, и топор, и тарелей глиняных с десяток. И самое главное, тетка Фрося из тайника своего мешок ржаной муки достала. Унести на Ржанке весь груз не можно было. Тем более, что Настена совсем устала и ее пришлось на лошадку вместе со скарбом усадить. Остатнее припрятали в большую коровью шкуру и закопали у полусгоревшей стены Савкиной избы.

Путь на заимку Савва знал хорошо, потому как помногу раз одолевал путь этот, то припас отцу доставляя, то грибы да ягоды в туесах приносил, которых по берегам речки было видимо невидимо. Вот и сейчас, по зарубкам одному его глазу ведомым, по ложбинкам и оврагам, мимо поваленных сосен и берез, он уверенно шел, прислушиваясь к гомону пичужек, останавливаясь и насекая новые зарубки. Ефросинья вела лошадь, изредка поглядывая на дремавшую Настену. Горечь изведанного не покидала совсем молодую женщину. Едва десять годков миновало, с тех пор, как она  под венцом оказалась. И двух детушек родила. И покорная мужику своему, всю домашнюю заботу на себя свалила. И иногда и молотком постукивала, когда суровый кузнец молча кивал ей, когда с печкой управляться, а когда и после тяжелых ударов большой кувалдой, Фрося в такт вклинивалась малым молотом, равняя крупные, еще красные и малиновые бугры и вмятины на нехитром мужицком оружном припасе - топорах и рогатинах, да наконечниках для стрел. И уголь березовый вместе жгли. А отрок маленький, белоголовый, в отца, Степушка, уже вовсю носился по  льнам, вызывая добрую усмешку у сурового, по самые уши заросшего бородой кузнеца. Одна надежда, что отец сыночка убережет и рядом будет. А можа и сбежит от поганых. На все воля божья. Господи, и помолиться тебе  негде…Иконы из храма сняли и унесли, вражины московские.

 Путники остановились передохнуть у лесного озерка на полпути к заимке. Испужались лосиху с лосенком у водопоя. Непуганый зверь неспешно напился и без страха удалился с детенышем. Людей здесь и не бывало, в этой глуши. Когда еще пробредет охотник, да углежог какой..
Заимка Епифанова стояла саженях в сорока от высокого берега речки. В глубине соснового бора. Отгороженная от посторонних глаз темным ельником. На сухом пригорке.
Еще весной Савка, чтобы дикий зверь какой не залез в зимовку, тяжелую дверь на засов закрыл и березовой лесиной подпер.
Внутри было тепло и сухо. Две широкие лежанки прикрытые медвежьими шкурами стояли у стен. В углу примостилась сложенная из камня печь. Низкий потолок не позволял ходить в полный рост взрослым мужикам.
 
Савка вытащил из под лежанки топор,  пилу и рогатину. Большая кадь на низком столе из грубых досок была закрыта тяжелой крышкой.
-Ну все, живы будем, не помрем, кресало и мох сухой на месте,-  весело молвил он, вынимая из кади узелок, замотанный в тряпицу.
-Давай, Настена, помогай, без огня загинем, а с огнем нам и зверь лесной не страшен!
И Савва, умело управляясь с двумя камнями, стал высекать искры на сухой мшанник. Настя легонько поддувала на слегка тлеющий мох, который долго не загорался, пока слабенький дымок не показался из сухих подушечек. Язычки пламени перекинулись на сосновые и березовые щепки, предусмотрительно подготовленные Ефросиньей.

-Разжигай печь, тетка Фросинья…-
-Да что ты меня, Савва теткой кличешь, я годков на десять и старше тебя, помнишь, небось, как я тебя пирогами-то на Рождество угощала, я еще в девках была, а ты с малыми ребятами к нам славить Христа приходил!?
И Ефросинья впервые улыбнулась.
- Как же величать то тобя ?,- озадаченно спросил Савва.
Дак,  Фросей и зови, нам с тобой меряться возрастом недосуг, пережить бы напасть эту- .
- Ну так…Фросинья,.щас я сеть размотаю, и пойдем с тобой по бережку, рыбки наловим, уж больно в животе урчит, страсть как горячего варева охота-
Речка, безымянка, плавно текла вдоль невысокого бережка, поросшего сосняком.
Скинув, с  тяжелым запахом рубаху и оставшись в одних портах, Савва вошел в воду по грудь, держа в руках один конец частой сетки.
-Заходи, Фросинья, вода теплая, бери другой конец сети, и тащи по дну….через саженей десять вытаскивать будем…-
Вода слегка забурлила. Видно было, как мелкая рыбешка заплывала в сеть и барахталась в ней. Фрося тяжело и неуверенно переступая по глинистому берегу, старательно тащила сеть.

 И вправду, пройдя несколько саженей, рыбаки едва сдерживали рвущуюся из сетки рыбу.
- Оставайся на месте, Фрося, а я к бережку сеть заведу. Да не упади в воду!- властно командовал Савва. Несколько севрюжин, пара судаков и с десяток карасей барахтались в сетке.
- Так, поднимай и выбирайся на берег, а я за тобой, да конец не выпускай!
Высоко поднятый подол обнажил полные ноги Фросиньи, но она не обращая внимания, выбралась на берег, едва удерживая яростно рвущуюся из сети рыбу. Вслед за ней на траву выкарабкался и Савка.
-Вона там мостки, Фрося, возьми нож и почисти рыбу, а  я воду в ведре принесу-
Темнело. На печи в медном котле бурлило и клокотало. Дух рыбный вперемешку с дымом стелился под потолком. Остатки краюхи хлеба и щепотка соли бережно лежали в деревянной тарели.
 
Фрося разлила уху в миски . Намаявшиеся за эти дни погорельцы, сербая и отрыгивая, жадно глотали горячее варево. Куски рыбы, вытащенные загодя из котла, дополнили трапезу.
Огонь от печи выхватывал причудливые тени. Настена намаявшись за день, уже клипала уставшими глазенками.
- Огнь беречь,  вот головешки от корневищ сосновых, они долго тлеют, щепки подбрасывайте.- Смущенно, и глядя в сторону, Савва пробормотал-
- По нужде мигом  отправляйтесь, на ночь дверь запру на засов, от зверя бродячего…
Мать с дочерью выбрались из избы и споро вернулись.
- Ой, Саввушка, там, что-то ухает и воет, прошептала со страхом Настена.
- Не бойсь, Настен, зверя лесного  и гада ползучего, бойсь зверя двуного, от него беда…, взросло и важно повторил отцовские слова Савка.
Едва забрезжило, Ефросинья уже была на ногах. Заботливо прикрыла шубейкой сопящую дочь, тихо прибрала со стола, выглянула в узкое оконце, на месте ли Ржанка. Лошадка похрустывала травой вокруг избушки.
-Ох, надо и траву косить на корм кормилице, да и загон от зверя на зиму сделать…-
Подошла к спящему Савве, присела на лежанку.
-Борода пробивается, мужик уже….- смущенно отвернулась от торчащего сквозь порты мужского естества. Помяла набухшие соски и, отгоняя греховные мысли, перекрестилась поспешно и громко кашлянула.
 
Савка проснулся.
Короткое лето широко разливалось на берегах безвестной речушки и Савкиного займища. Перетаскав от отгоревших коробовских изб на заимку всяку рухлядь, а также хозяйский и съестной припас, Савка с Фросей с раннего утра и до темна готовили зимовье к холодам.
Перво - наперво, нарубили мелкого березняка на тын вокруг избы. Как- то,  ночью, заржала и захрипела Ржанка на коновязи.
Спросонья,  с рогатиной выскочил из избы Савва, заорал дурным голосом, отпугивая всякую нечисть,  но только тени от гнущихся под ветром дерев увидал. Так и просидел до утра, охраняя лошадь.
Огородили немалую поляну вокруг, можно и избу большую построить и баню из бревен собрать. На большой дубовой колоде Савва тесал и острил колья в сажень высотой. Фросинья копала ямы и опосля вдвоем трамбовкой плотнили глинистую землю под кольями.

Изгородь быстро прирастала и создавала ощущение надежности и безопасности. Когда уже и силушки не было от тяжкой работы, мылись в теплой и темной речной воде, и отправлялись в лес за ягодой и грибами. Возвращались отдохнувшие и повеселевшие. Варили и квасили грибы в большой кади, а малину сушили. Впереди ждала долгая и суровая зима.
- Надо бы навес, али сараюшку для Ржанки сдреводелить, Саввушка…? .зимой тяжко ей будет на ветру да на морозе..- как-то вечером, собирая на стол, молвила Фросинья.
- Твоя правда, Фрося, да я вот, худой древоделя, еще навес -то сделаю, а вот сарай или избу, але клеть не ведаю как…Помыслить надобно, да вспомнить, как отец с дядей Федотом, дружком его из дружины княжеской, избу ставили.

Навес получился можа, и не шибко красив, но надежен. Рядом с избенкой Савва вкопал по углам четыре, в полобхвата, срубленные сосны. Благо, сосновый бор шел вдоль речки на долгие версты и вверх и вниз по течению. Ржанка с натугой делала свою работу, таская бревна на легкой  волокуше, наспех сбитой Савкой из мелкого березняка. Мешок малый кованых гвоздей, обнаруженных Фросей в сгоревшей напрочь, кузне, пригодился весьма кстати.
Тяжело и долго пилили доски. Под конец, Фрося совсем занемогла с поясницей. День отлеживалась, кряхтя и постанывая, выбираясь на свет по малой нужде. Савва долго бродил вдоль речки, пока не нарвал большую охапку крапивы. Согрел большую кадь горячей воды, бросив туда раскаленный в печи камень, накидал березовых листьев и веток и усадил  в бочку кое-как Фросинью. Приказал Настене:
- напарится мать, похлестай ее по спине и ниже крапивой, да она и сама знает, как... - и ушел прилаживать корявые и неумело напиленные доски.
Настена с трудом вытащила из кади распаренную мать, уложила ее на лежанку и долго нахлестывала по бокам и пояснице жгучей крапивой.

Фрося перевернулась на спину, сладко вздохнула:
- прикрой меня чем ни то, посплю чуток…можа хворь уйдет- 
В июне долго и нудно шли дожди. Одна Ржанка была довольна. Сытая и отдохнувшая, сухая под просторным навесом, лошадка дремала, хвостом отгоняя мух и слепней. Савва, одев на себя коровью шкуру, подолгу сидел на бережку и удил всякую мелочовку на уху.  Припас из вяленой рыбы, подсушенный в ясные дни укладывали в мешки, зимой все пригодится.
Когда, наконец, прояснилось, Савва решительно засобирался в дорогу:
- Пойду в село, а можа и на тракт погляжу. Узнать бы у живой души, что в Твери то деется. А вы тут сторожуйте, в лес далеко не ходите, …Фрося, нож але топор завсегда с тобой чтобы был…Не робейте, скоро вернусь-.
Проводив отрока, матерь с дочерью  еще долго глядели на сосны и ели, за которыми скрылся Савка.
За полдня, что просидел в кустах Савва, он и видел токмо, как два оружных кметя проскакали рысью ото Ржевы на Тверь. И только вернувшись в село, вдруг увидел старушку на крыльце у часовенки. Старушка двумя зубами старательно разжевывала кус вяленой рыбины. Савва поклонился старой женщине и участливо спросил:
-В каку сторонку путь держишь, баушка?-
- И, милок, иттить мне некуда, сынка в Твери поганые сгубили, а я вот в Ржеву к дочери собралась, да, видно не дойду, совсем ослабла., ноги не идут боле-
- что ж в Твери -то, бесермены, але московляне при власти?-
- басурмане ушли, так и не взяв Тверь, а в городи молодой князь Димитрий* правит-
- мы тут в лесу спрятались от поганых, воля твоя, ежели хошь, поживи у нас, места хватит, а коль силушка вернется, или не по нраву мы придемся, ступай, куда глаза глядят -
Старуха  поклонилась в пояс:
- благодарствую, отроче, Господь милостив, а меня Онисьей кличут.

Фрося с Настеной неложно обрадовались гостье. И мужик, радость какая, вернулся целый и невредимый. Живо накрыли на стол, порезали хлеб, налили по миске огненных щей. Старушка ела аккуратно, подбирая крошки со стола, и отправляла их в морщинистый беззубый рот. Савка, оголодавшись в засаде, шумно сербал, шмыгал носом, хлебая горячее варево.
Онисья  живо втянулась в хозяйство, собирала с Настеной лечебные травки и корешки, готовила щи и кашу, чисто и опрятно убирала землянку. Дочерь фросьина быстро прилепилась к старушке. А Савва с Фросей принялись косить. По над берегом речки, на низкой стороне, на версту в обе стороны, было немало луговых полян. Да и погоды удались. Фрося, ради косьбы и по старинному обычаю, одевала новый сарафан. Савва первый день, тож, косил в чистой рубахе и портах.
 
Медовый запах травы на лугах и хвойный дух сосен из-за речки кружил голову. Савва искоса поглядывал на колыхающиеся под сарафаном шары, босые, оголенные до коленок Фросьины ноги, и его охватывало, доселе незнакомое волнение.  Когда солнце поднялось высоко, они незаметно ушли, вровень выкашивая два ряда, почти на полверсты.
- давай, Саввушка, здесь поснидаем, отдохнем чуток, а вечерком ворошить будем. Больно хорошо здесь, духмяно! А ты подь на речку, ополоснись, а я может ягодок посбираю-
Савва с наслаждением снял волглую от пота рубаху, и увидев, что Фросиньи рядом нет, и порты. Чистая и темная вода приятно холодила разгоряченное тело. Саженками переплыл на тот берег. Ширины той и было, аршин двадцать. Вылез на берег и растянулся в высокой траве. Долго и неотрывно глядел в высокое небо, на круглые тучки, плывущие на далекий юг.
- Может, где- то там, далеко, и матушка с Дуняшей?-. И незаметно заснул.

Разбудил его осторожный плеск. Ефросинья, не видя его, сполоснувшись, выходила из воды. Перехватило дыханье. Савка впервые, так близко видел женку без одежды. Ефросинья во всей наготе закрыв глаза, утиралась сарафаном и не видела Савку. А Савва из травы стыдливо пожирал глазами широкий зад Фроси, темный густой подшерсток в межножье и под мышками, и мерно колыхающую грудь. Фросинья забеспокоилась, оглянулась по сторонам, и тихо позвала:
-Саввушка!, ты где?-
- здесь я-
- смежи вежды**, охальник!- вскрикнула Фрося, увидев Савву на другом берегу и споро прикрывшись сарафаном. Да порты одень.. -
- Порты и рубаха недалече от тебя-
- так плыви, а то совсем озябнешь, без портов то-
Фрося отвернулась, пока Савка торопливо натягивал на себя одежку.
Глаза обоих тревожно сияли, но сказать друг дружке было нечего.
Ночью, Фросинья долго ворочалась, вспоминая свово мужика, и первые хороводы, и игры, когда девки молодые ходили в пустой овин, на сено. И ждали в темноте, когда овинник своей рукавицей пощупает их за то сокровенное место, а они родят своим мужикам здоровых детушек. Где он сейчас, бородатый и закопченный ее кузнец, с сыночком ли, или один мыкается на чужбине?

А Савке в это время снилось, что он взапуски гоняется за Фросей, а поймать не может. Вот она за кустом, такая желанная, стоит и манит его дланью…
Опосля сенокоса Савка засобирался в Тверь. До жатвы еще есть время.
- Надо ехать, коли тихо. Разузнаю, где ни то о посельских наших. Можа и батя жив остался…Да и вам теперича с бабкой Онисьей надежнее будет-
- поезжай, Саввушка, поглянь, можа и сыщещь родимых, - заплакала Фрося, а с ней в голос и Настена.
Онисья долго осеняла парня крестным знамением, шептала молитвы.
И  молвила:- зимовать без коровы нам невмочь, Саввушка, вот, возьми денежку. Можа где телушку присмотришь на торгу…-
 Вытащила из под подола длинной юбки кошель малый, отсчитала несколько медных монеток.
Провожали Савву на следующее утро. Положили в котомку пирогов ржаных с грибами, да вяленую рыбину. На день хватит.

Савва поначалу прятался, пугаясь бредущих по тракту калик перехожих, или купцов с возами, а иногда и кметей оружных. Но, осмелев, и не видя среди проезжающих бесермен, выбрался из лесу и присоседился к возам с рыбой из Нова города. Вяленый дух приятно щекотал ноздри. Трое мужиков на возах с рогатинами, глядя на мирный вид парня, соседствовать не претили. Расспросили путем. И вовсе обрадовали парня:
- Нынче на Твери мирно. И торг шумит. А тобе цто надобно в городи?-
- Отца и мать сыскать надобно с сестрой малой. И других посельских. Село поганые пожгли. А старых и малых в полон угнали.-
До Твери добрались задолго до захода солнца. У кое-где порушенных после пожара стен суетились подводы с лесом. Мужики с окрестных деревень и сел  возили толстенные дубы на стены и сосны на терема боярские. Тверь поднималась после московско - татарского нашествия. Шумел торг, у берега чалились барки и лодьи с товарами. Ипские и лунские сукна, брони, шеломы с Литвы и Новгорода, фряжские и ромейские вина из Царьграда, пряности и шелк с востока. Путь товарам и купцам был чист. Орда торговле не препятствовала. А Тверь - самый крупный торговый город Низа, богател, несмотря на усобицу князей, набеги Литвы и ордынский выход,  который нынче со всей Руси собирал великий князь Иван Данилович Московский, внук Александра Невского.

Савва, петляя между возводимыми теремами и пепелищами, вел Ржанку к княжеским хоромам, где надеялся отыскать отца или дядю Федота. У входа на княжеский двор его окликнул стражник. Насмешливо глядя на обтрепанные порты и рубаху парня, молвил:
- что, отрок, на трапезу к князю зван?-
- мне отца повидать, он ратником княжевским был..-
- чей сын то?-
-Епифанов-
- сгинул твой батя на брани, сказывают, да ты пройди, пройди на поварню, там больных и убогих ратников кормят, спроси-, помягчел стражник. Комок подкатил к горлу Савки, но он, сжав зубы, метнулся к поварне. Под низким потолком летал густой мясной дух, воняло немытым телом. Распаренная толстуха в углу ставила на стол миски со щами и хлеб. Трое ратников, понурив головы, сидели на лавке и неспешно беседовали. В одном из них Савва узнал Федота, отцова товарища.
- дядь Федот, это я, Савва епифанов..- и по внезапно обмякшему лицу увечного кметя, все понял. Слезы не приходили. Злая тоска ворохнула в груди и застряла  комом.

-садись, милок, покормлю тебя, небось, не жрамши весь день-то,- участливо молвила тетка. Федот безучастно теребил жидкую бороденку и не глядя в глаза Савве, тихо вещал:
- как ты уехал, поганые полезли на стены, и нас перебили. Мне вот напрочь ногу палицей отшибли. Болит, проклятая, мочи нет терпеть. А батя твой много татар изрубил, они его и не пощадили. Московиты, вот дали похоронить всех, и батюшка был, отпел православных…и тысяцкой, Онуфрий Олексич с нами на тризне был…все батю твово за храбрость хвалил. Я тебе ужо, могилку покажу.-
Из поварни выходили, а навстречу боярин верхом и кмети оружные с ним двое. Федот, сильно хромая, поклонился низко :
-Вот, Онуфрий Олексич, сынок Епифанов, осенью хотел в дружину, бате на смену, а вороги и поторопили-
Тысяцкой, дотоле грозно зыркнувший в их сторону, спокойно, и даже участливо молвил: -добрый ратник, отец твой был- и широко осенил себя крестом. Обернул назад, сказал бородатому кметю:
-тиуну накажи, пусть нужду у парня спросит, и коли что надо, пусть даст, нам воины добрые надобны. А ты, вьюнош, как ржи укосишь, приезжай во град, мы сынов добрых воинов не бросаем-
И отъехал.
 
Федот, цепляясь рукой за Савку, семенил позади, приволакивая больную ногу.
 Кладбище погибших при осаде дружинников было недалеко за Тверцой. Федот показал могилу Епифана. Савка долго и бездумно стоял, глядя на безымянный холмик со крестом. Слез не было. Была безмерная усталость и отрешенность.
- и где ишо, мать с сестрой, живы ли?- Спросил у Федота о полонянниках.
- да ить, всех на Москву угнали, а тамо та, кого куда…можа кого и в холопы к московским боярам, а можа и в Орду…тихо молвил Федот.
В молодечной пили пиво. Старшой ратник, хорошо знавший Епифана, принес корчагу меду. С поварни, узнав о сыне, притащили горячих щей, каши, квашеной капусты, грибов соленых. Савка, выпив, расплакался совсем, детскими слезами. Вспомнил, как отец бережно, хоть и грубовато, порой, учил его премудростям мужицкой жизни и ратной службы. И яро оборонял его в сшибке с литвинами. Теперь некому.

Наутро пошли к тиуну. Рассказал о погроме села, о пропавшей матери с сестрой, что живет с тремя бабами в лесу на заимке, а в село боится переезжать, да и некуда. Пожгли все. Тиун сопел, вздыхал, спросил о лошадях и другой живности.
-Корову нать нам. Три бабы на мне, а впереди зима. Хлеб то уберем, а молочка бы надоть, да и овечек пару…-
- Ишь, овечек ему,..пару! Послужи князю, можа и отдарит! Брони отца где?, прошал у Федота.
- Дак у старшого..и шелом, и рубаха железная, и шестопер- растерянно отвечал Федот.
- брони остались!- радостно помыслил Савва.  Иные брони четырех коней стоят.
-Зови старшого- властно приказал тиун Федоту. И Федот поковылял в молодечную. Старшой не замедлил.
-вот что, Прохор, брони ти Епифановы, неси ко мне, сберегу. Парню дам телку и пару овец. И телегу ему вороти.  Придет осенью в дружину, верну-
Прохору брони отдавать не хотелось. Но тиуна ослушаться, быстро к тысяцкому потащут. А  Онуфрий Олексич на расправу крут.
Федоту было жаль расставаться с Савкой. Он был нездешний, переяславской. Семью еговою еще шесть лет назад мор покосил. Доживать век свой на поварне, хоть и хромым, а в силе, не хотелось.
- можа я к тебе в деревню подамся, а Савка? Ты осенью в дружину, а кто ж там управляться будет? -
-Жить негде, дядя Федот, четверо в землянке..надоть клеть рубить и навес, вот и телку с овцами на зиму ставить некуда.-
-Так я ж и рубить могу, ты лес то повали и ошкурь, а к осени приезжай за мной, вместях и клеть осилим - просительно в глаза заглядывал Федот.
Что ж мне тут на поварне, христарадничать….в монастырь то мне рано, и тридцати годков ишо не прожил…-
-твоя правда, дядя Федот, я бы тебя и ноне взял, да надо бы баб спросить, а они у меня с норовом, одна кузнечиха, другая, хоть и пришлая, а умна. Ты пожди чуток, можа и ко ржам за тобой приеду-

Возвращался Савва не один. Почитай до самого села ехал в обозе с купцами новоторжскими. Купцы везли рожь. Торжок не дожил до новины. Начинался голод. Хлеб с Низа шел в город через Тверь. А Тверь торговлишку после нашествия только начала. Телка мирно и послушно плелась на привязи. А с овцами Савка намучился, гоняясь за ними. Купцы выручили.
- Ты, парень, повяжи их по ногам, да в телегу брось. И все дела. Да гляди, чтоб не нагадили. Соломы, али травы набросай- ухмылялись новоторы. До села добрались засветло.
- Приезжай в Торжок, Савва, невесту тебе справим, жопастую и грудастую- смеялись купцы. В селе было тихо и пустынно. За месяц, пепелища заросли травой и мелким кустарником.

 Проезжая мимо церковки, Савва унюхал запах ладана и свечей. Мигом слетел с лошади и с непокрытой головой вбежал на крыльцо. Отец Василий, стоя на коленях, молился.
Наскоро перекрестив лоб, Савва окликнул батюшку:
- отче, это я, Савва Епифанов сын,….-
Худой и заросший по самые глаза бородой, священник дошептал последние слова молитвы и обернулся.
- жив, стало быть, парень…ну поидем на крыльцо, тамо и расскажешь..-
Савка, волнуясь и перескакивая с место на место в своем повествовании, поведал о всех приключаях своих за этот месяц, а напоследок спросил:
- что ж, с селом то батюшка, совсем загинет? и рожь, и льны неубраны будут, огороды травой зарастают..-
- село княжево, ему и думать, и людей выкуплять у московлян, и избы ставить наново. Я то был на Твери, у храма Козьмы и Дамиана, помочи просил. Обешали мужиков прислать, каку никаку хоромину поставить. Жить то негде, пока в бане несгоревшей ночую-
- к нам, батюшко, приходи, накормим и отдохнешь ни то- поклонился в пояс Савва.
- Спаси, Христос, вьюнош, однако жду мужиков завтра на помочь. А заимка ваша далече ли?-
- Да версты две напрямки, я засеки наделал, найти можно… Мы завтра ржи почнем убирать, навестим тобя..-
Они еще долго говорили и о московлянах, и о молодом князе тверском Димитрии и о нестроениях на Руси…и почему князь московский лествичное право нарушил и под князем Михаилом великий стол владимирский забрал. Стало темнеть, и Савка засобирался. Отец Василий размашисто перекрестил парня и вручил ему иконку Богородицы.

- Ступай, да женок своих приводи. Пусть храм Божий посетят. А это Вам, …молитесь Заступнице. Оградит Вас от напастей  и бед -.
На заимку свою Савка пришел затемно, с трудом отыскивая в темноте зарубки и засеки. И ежли б не озеро, так бы и заночевал под елью. Но после озерка лесного путь был знаком зело. Наскоро ополоснувшись  лесной водой, Савва уже бодрый и посвежевший, добрался до дома. Встретили с неложной радостью и облегчением. Кинулись на шею все трое, поливая парня радостными слезами. А уж когда увидели телку и овец, и вовсе радости конца не было. Настена наглаживала бока черной как смоль телке и совала свежей травы. Фрося подсела и стала щупать вымя.
- ден через семь и раздаивать можно. Попьем молочка от Чернушки­-
- Ночкой назовем, мамушка!, -радостно закричала Настена.
- погодь до утра, Фросинья, тамо поглядим,…озабоченно молвила Онисья.
Кормили молодца ухой огненной и кашей из гречи. И кусок меду шмякнули на чистую тарель.
- мед то отколь)?- удивленно разлыбил Савка.

- Настена столь дупел отыскала, даже маненько покусали ее, вежды, от заплыли) - потрепала по голове девки Фрося.
Долго сумерничали, внимая Савкиным рассказам. Настена уже спала, бабка Онисья прибирала со стола.
- Сено, Саввушка, подсохло, то которое рядом косили, под навес убрали…духовитое..- Фрося, как взрослому мужику, женка, робея, докладала Савве.
- Пойду под навес спать, постели ряднину каку. Устал день ехамши- зевнул Савва. Сено и вправду было духовитое, и Савка растянулся во весь рост, накрывшись вотолом. Комарье гудело где-то в вышине и не тревожило. Запах хвои сосновой и трав кружил голову и упокаивал тревожные думы. Казалось, что все урядится, и село новое поставят, и мужиков с бабами детьми малыми у московитов  молодой князь выкупит, и в дружину его свою возьмет.
- спишь, Саввушка? -, прошептала тихо Фрося, пробираясь и укладываясь рядом.
- нет, дрема навевает, духовито тут,- проснулся Савка и взволновался, ощущая рядом крутой и теплый бок женки.

- что ж, ты парень, двух ярок взял, а ягняток отколь возьмем? Аль тобя на семя?) - тихо хохотнула Фрося и протянула руку к межножью парня.
Савка мгновенно вздыбился, а баба уже вовсю ласкала парня, заложив длани** в порты.
- не можу больше, Саввушка, терпеть эту  муку, удоволь и меня и себя, вижу и я люба тебе. А я совсем извелась, отмолю у Господа грех свой, а мужу в ноги брошусь, милости просить, коли жив объявится…Удоволь, ладо мое - и Фрося взяв руку парня с силой прижала в горячее и волосатое, пахнущее каким то неизведанных и дразнящим духом заветное место. И застонала и заерзала, сжимая пальцы внутри лона своего. А потом силой перевернула Савку на себя и сама наткнулась с размаху на коренник, шумно вздыхая.
Савка, задергался было, свирепея и тиская Фросю, но она, искушенная в делах полюбовных, сама установила темп колыханий, отрешенно глядя в ночное небо, расплываясь в сладком плену своих животных чувств.

Уставшие и взволнованные от нахлынувшего совокупления, Савка с Фросей лежали на сеновале молча.
 - не понесешь? - робко спросил Савка.
Фрося потрепав Савву по голове, молвила:
-обучена и матерью и бабкой. Сроки знаю, когда понести можно. Пото и бросилась на тебя, а то через два дни  кровь дурная пойдет..-
Онисья не осудила Фросю, знала, каково одной тяжко без мужской ласки. Мужик ее сгинул на рати со свеями под Псковом, куда ходил еще с князем переяславским  Димитрием, сыном святого Александра Невского.

Только наутро, когда собирались в село на ржи, шепнула:
- ты Настене то до срока не говори, как ишо у Вас с Саввой то будет. Может, и мужик твой сыщется. А парню тож девку надобно, кровь дурная играет, кабы дрочить не начал…-
Фрося сбруснявела**, покачала главой, глянула благодарным глазом:
- да ить, два дела добрых сделала, тетка Онисья, сама удоволилась, и парня мужиком сделала, вьюнош он, девок ишо не было у него. А как дале будет, один Господь ведает-
Как ни хоронись, а каку никаку тропу под телегу к селу надо было расчистить. Ржи на руках не унесешь. Снопы возить по оврагам и буеракам до весны придется. Молотить надобно на селе. Мешки с зерном проще возить, можно и до санного пути пождать.

Савва и Фросинья выбрали не самый короткий, но самый пологий путь, в обход оврагов, понемногу освобождая путь от бурелома. Благо, болот на пути не было. Объезжали вековые сосны громадины, оттащить которые было никак не возможно. Умаялись так, лишь к полудню подъезжая к селу.  Село услышали по чваку топоров.
- вишь, прислал монастырь мужиков, хоромину батюшке рубят - уважительно молвил Савва.
Четыре мужика в лаптях вагами здымали бревно на третий венец. Бревна от разобранных бань и сараев лежали поодаль.
- Бог помочь, мужики,- снял шапку Савка и поклонился в пояс. Видно, старшой, рыжебородый тверянин покосился на парня и буркнул: -Спаси Христос- и продолжил улаживать тяжелую лесину. Поодаль, и сам батюшка, раскосмаченный и опотевший, орудовал секирой, заготавливая дрань на крышу хоромины. Фросинья, повязав плат, зашла в часовенку и долго молилась.
- Ты, Савва, первый укос сделай, и сноп привези, погляжу, не рано ли рожь валить. Да огороды гляньте, там морква уж лезет, копать пора…-
- Не дашь ли батюшка, древоделей в помочь, на день, другой? . Клеть нать срубить, а то и зимовать в стужу негде. Я и денежку каку медную за работу дам. И кормы мои -
- Поговорю, ввечеру заходи-. отмолвил отец Василий.

Рожь уродилась. Но, потерев колос, Савва и сам понял, что убирать еще рано. Фрося и завивать сноп  по древлему навычаю, не стала. Обошли поле со всех сторон на делянки разделенное. Савва у своей постоял, Фросинья у своей.  Обозрили все поле от края и края. Кто косить то будет? Неужто, так зерно и сгинет, мышам на корм. Вспоминали, как летов пять  али шесть назад, еще при князе Михайле, тьмы и тьмы мышей пожрали и загадили всю Тверь и села поблизости. И только иные, ушедшие в глухие боры, и утащившие муку и зерно на болота и в подвешенные на столбы клети, спаслись от голодной смерти и дожили до новины. В село вернулись заполдень. Плотники снидали своим припасом.

-Что парень, клеть тобе срубить нать ?- спросил старшой.
-Ежли недорого запросите, то  клеть жилую, дак и овин нужен под новину, вона рожь какая уродилась- осторожно молвил Савва.
- Ишь ты, торгуется!- захохотал старшой. - Не тати мы, не пограбим-
Добрались на заимку к вечеру, телега, груженая морковью и репой еле передвигалась по буеракам и оврагам глухомани лесной. Усталые древодели, поев горячей каши и запив квасом, повалились на сено под навесом. Савке неволею, пришлось лечь рядом с Фросиньей, ибо Настена уже посапывала рядом с Онисьей.
Сон сморил быстро.  Не до полюбовных дел. День предстоял тяжким  и хлопотным. Плотники хотели за два дня управиться. На Твери ждал сердитый и нравный монастырский эконом.
С утра сердитые древодели долго ходили вокруг слепой избы и навеса. Что-то вымеряли аршином  и между собой спорили. Савва с отрешенным видом ждал приговора и глядя на суровые лица тверичей, был готов звать на подмогу хромого Федота.

- Из навеса срубим тобе, парень, клеть. А хлев для коровы, лошадки и овец сам срубишь…- молвил, наконец, старшой.
- Избу, али терем нать..на твою ораву, Савва,…можа сам сдреводелишь, или сыщещь каких плотников. Нам на Твери быть надобно через три дни.-
Ошкуренные предусмотрительно Саввой  сосны,  в семь венцов плотники уложили споро. Чмокали и чвакали по дереву топоры и секиры. Савка вагой вздымал тяжеленные бревна и укладывал мох  меж венцами.. В глазах от натуги мутилось, персты разжимались и едва держали узкое, в мужичью лапу, осиновое, в полтора аршина полено. Прорубили два узеньких оконца и сбили дверь. Ломило плечи и спину. Волглая от пота рубаха липла к разгоряченному телу. Фросинья металась между печью и запаленными от работы мужиками, умело управляясь и с горшками и с топором. За полдень, нагретый от солнца воздух, пропах сухим смолистым ароматом щепы и бревен. Высоко в вершинах соснового бора шелестел легкий ветерок.

Тяжелые громады облаков недвижно стояли в небе и не спасали от палящих лучей.
 Ввечеру хлебали уху и жадно жрали гречневую кашу, рыгая и сплевывая. Онисья спекла хлеб и  поставила корчагу сброженного меда. Повалились тут же на скошенное и высушенное сено. Храп четырех здоровых мужиков слышен был и в избе. Еще день крыли крышу и дранью закрывали кровлю.  На полатях  Ефросинья удумала овин приспособить.
На третий день ждали отца Василия. Освятить жило надобно, да и совета испросить, хорошо ли место? Батюшка, сухой и подбористый, в лаптях и с котомкой за плечами появился к закату. Перекрестил Онисью, приложившуюся к руке, огладил по головке Настену и отправил тут же Фросинью за водой на речку.

- лосятины работникам принес, свари. Меряне, из Панино притащили. Село в трех верстах по дороге на Ржеву. Их беда миновала. И избы не пожгли, и народ успел попрятаться. А можа, злодеи и села не заметили. В лесу оно в полуверсте от Ржевского пути.-
За работу Савка отдал полугривну- новгородку серебра, приготовленную для выплаты ордынского выхода. Долго и яростно торговался, надеясь расплатиться медью. Жалко было серебро отдавать. Теплилась надежда, что мать с Дуняшкой  живы. Кабы выкупать не пришлось. А серебра  то нет. Да и клети нет. Как зимовать то? В заимку ни лошадь, ни корову не заведешь. А тут тебе и жилая клеть и сени. А хлев, дай бог, они с дядей Федотом срубят по осени.

К паужину у срубленной клети собрались все. Древодели решили заночевать, а с солнышком, спозаранок отправится ко граду. Мясной дух варева приятно щекотал ноздри уработанных мужиков. Ныли длани, спина и рамена. Баньку бы истопить….да где же та банька. Кое как отмылись в речке, отскребли грязь, смыли пот и степенно уселись на чурбаки. Крупно порезанный хлеб с солью заедался горячим варевом из котла. Лосятину рвали руками, резали ножом и долго жевали. Лишь отец Василий попросил каши. Постный день - среда.
- Что ж, отче, так и будем с московлянами ратитьце…небось, православные тож.?- спросил старшой.

- Нет ладу меж князьями на Руси, вот и бьют нас поганые. Уж на что ж, Михайла Ярославич был и мудр и храбер, а обадил** перед Озбяком и сгубил его Юрий Данилович*. Жадный до власти был. Теперь вот князь Иван* с Тверью ратится… А по лествичному праву московитам и вовсе нет великого стола - молвил отец Василий.  И добавил: - все наши права  в Орде. Вот женился князь Юрий на Озбяковой сестре, у него и права на престол великокняжеский-
- Сказывают, батюшко, Москва супротив Твери совсем малый град, а поди ж, и дружина комонна и в бронях, и бесермены за них, и князь Иван рачителен и добер до смердов. Тишь на Москве…а нас, вишь, ни князь, ни боярин защитить не могут - не то спросил, не то попечалился Савка.

- Власть то княжеска не услада гордая, а бремя. Вот для которого князя власть бремя, у того и смерды удоволены, и ратники оборужены, и вятшая госпОда честью не обделена. Как бы нам еще хуже не было. Наш -то князь всем хорош, да горд без меры и простить гибель отца московитам не может. А в Орде гордых не жалуют. Ну да ладно, Господь милостив, не оставит Нас в молитвах наших- с укоризной ответствовал священник.
Утресь, проводив и батюшку и плотников, Савка с Ефросиньей и Онисьей принялись обустраивать клеть. На часто уложенные лаги Савка прибивал грубо оструганные доски. Печи в клети не было, и потому, чтобы жило в морозы спасало от стужи, надо было утеплить полы.
 
Древодельская работа основательно увлекла Савву. Он уже ловко управлялся с секирой и топором, ведал как укладывать венцы и вырубать пазы в бревнах, настилать дрань на кровлю. К концу третьего дня даже крыльцо было готово.
-Надо бы стол и скамьи срубить, Саввушка, вятшего, аль  ближника и некуда посадить. В землянке всей семьей и сесть то негде - робко молвила Онисья.
Семья. За эти два месяца все разрушилось и смешалось. Где мать с сестренкой? Нет отца. Пропали или сгинули кузнец Петр с сыном, жонки без дома и хозяйства, а впереди неизвестность. Савка впервые ощутил себя старшим и ответственным за этих трех нечаянных попутчиц.
-Срублю, теинька Онисья, всенепременно срублю,- с какой-то отчаянной решимостью отмолвил Савва.
- вот уберемся с рожью, обмолотим, скотину в хлев загоним, а там по осени и срублю. Надо успеть до городового али бранного дела. Бронь на Твери у меня отцова. Дорогая бронь. Четырех лошадей стоит.
Рожь валили втроем. Онисья с Настеной остались на займище, а к ним после заутрени на ржаное поле пришагал отец Василий. Со своей косой - горбушей, в лаптях, холщовых портах и рубахе.
 
Первый сноп Фрося завивала под свою мерянскую песнь, в новом сарафане. Слова песни ни Савка, ни батюшка разобрать не могли. Но с почтением выслушали, ожидая, когда Фросинья отвесит поклон и Перуну - Солнцу и лесу-Велесу. И двадцати годов не прошло, с той поры, когда мерянское село, откуда Петр-кузнец взял в жены Фросю, окрестилось и перестало бегать к Велесову дубу. Широкий лик Фроси, с коротким и вздернутым носом, пышногубый, глазастый был серьезен, как никогда ранее. Меряне со своими суздальскими корнями пришли сюда после Неврюевой рати, каких то тридцать лет назад, спасаясь от полного разоренья. Жгли и корчевали пни, освобождая лесные поляны для ржи и ячменя, огородов и яблоневых садов. Прижились. Переженились. Нарожали детей от местных вятичей и кривичей. И теперь все вместях стали русскими. Русью.

У мужиков с непривычья ломило поясницу, и только Фросинья, не первый раз  убиравшая рожь, ловко укладывала снопы в бабки, посмеивалась над неумелыми руками Саввы.. Но других баб не было. И с тревогой поглядывая на тяжелые облака,  валили и валили рожь до темна.
Изможденные и почерневшие, пропахшие густым ржаным духом, они возвращались в тесную батюшкину клеть и наскоро поснидав горячего варева, валились на лавку или брошенный на пол тулуп, и мгновенно засыпали.
Прошло уже две седьмицы, когда однажды утром, по привычке выпив кружку молока, Савка с Фросиньей выбрались из тесной клети, кряхтя и разминая належенные за ночь бока.
Всю рожь бы не свалили, ежели б на помочь не прибыли мерянские мужики и бабы по зову отца Василия.. Мужики срубили просторный амбар под новину, а бабы серпами и косами-горбушами  убрали и  уложили в бабки все коробьинское поле.
 
Синь августовского неба отчетливо указала на осень. Пожелтевшие листья березняка напомнили о близости зимней стужи. А дел еще было невпроворот. Свезти хлеб с полей, наладить молотьбу, уложить рожь в мешки и расплатиться за помочь с соседями.  Сил более не было. Фрося исхудавшая, с ввалившимися глазами, едва передвигалась. Болели руки и натруженное тело. Савка, с коротенькой бородкой, в посконной рубахе и портах, немытый и заскорузлый, был под стать Фросинье.
Заметно похолодало. Поежываясь, и кутаясь в просторный материнский плат, из заимки выскользнула Настена. Она за лето вытянулась и построжела. Да и немалое  хозяйство на рамена ее девичьи взгромоздилось. За Ночкой ухаживать. И травы накосить. И подоить. По дуплам мед собрать. Пчелы Настену не трогали. Она бесстрашно лазала по дуплам, сбирая в берестяные короба мед. Натаскала ягод и  грибов. Зимой все пригодится. Однажды и с косолапым в малиннике повстречалась. Не испугалась. Поглядели друг на дружку и спокойно занялись каждый своим делом. Настя бочком, бочком и к заимке, а медведь так и продолжал малиной лакомиться.
 
Из избы пахнуло вкусным хлебным духом. Вчера Онисья спекла первый хлебы из новины. Ржи хватит надолго. Еще молотить и молотить. А зимой на мельничке зерно в муку дробить. Крупичатку.
Пока валили рожь и молотили, Савка подружился с Егором, молодым мужиком из мерянского села. Он уже оженился и хозяйство свое завел. Жена его, Параскева и сам Егор неложно звали погостить денек другой, отмыться в бане, отведать свежего ячменного пива, варить которое, меряне были большие искусники. Да и молвь какая в село к ним быстрее приходит. А тутотка, и одичать можно, в этом медвежьем углу.

- Собирайся, Фрося, к Егору с Параскевой съездим, отмоемси, собери порты какие чистые на смену, да гостинцев нать…подмога была добрая….-
- И то  Саввушка…а на гостинец, вот вязку рыбки вяленой повезем, ноне лещи жирные и просолились в меру. -
Баня была совсем недавно срублена. Егор, расхмылив щербатый рот, с гордостью показывал и новую избу, и амбар с новиной, и хлев. Параскева отдарила Фросю прялкой, и носилась по избе, кидая на стол миски с грибами, брусникой. Поставила в печь щи и кашу.
- Подте, Фросинья в баню, а там и за стол сядем!-
Парились вдвоем после Онисьи с Настеной.
 
Фрося ходила голышом, прожаривая порты и рубахи от нещадно кусавших клопов. Жемчужно - серые паразиты трещали на каменке. Савва на полке стегал себя по натруженным рукам и ногам березовым веником. Кряхтел и вздыхал. Слезал, пил брусничный квас, вытирая тряпицей обильный пот. После, в чистых портах и рубахе долго сидели на скамье у бани, жадно вдыхая прохладный ветерок, шумящий в  сосновых верхушках.

В избе пахло мясным духом и гречей. Егор разливал пиво и добродушно гудел:
- Вот ты скажи, Савва, мы вот меря, свой язык и навычаи мерянски имеем, а дети наши не хотят по мерянски баить, мать им по-мерянски, а они по русски, как это?-
- вы меря, а все едино, Русь…язык нас объединяет….на Твери по-русски бают, книги вот у батюшки, есть всякие- и грецкие, и фряжские, а службу в черкви ( на новгородский манер) опять же на русском. Язык и вера объединяют-. Опять же свадьбы….и семьи. Фрося вот, мерянка, а замуж за русича пошла. Настена вовсю по - русски баит. А почему? Грамоты вашей нет, а наша есть. И вера наша грамоте учит…а вы вот к Велесову дубу, как мы , в старину, ходили, просили заступы, а где в той вере грамота? А без грамоты ноне никуда…и весчее, и тамгу, и лодейное, и выход ордынский плати, а сколь надо?. Неграмотного, княжой ли, боярский ли тиун или управитель завсегда обманет-
Хмелели быстро. Хлопали друг дружку по плечам и спине, вспоминая, как рожь валили и молотили и в овины складывали.

На заедки Параскева в мисе глиняной подала коржи с топленым молоком.
Отдыхали и душой и телом.  Гостевали недолго, наутро собрались в обратный путь, дом хоть и заперли от зверя лесного, а душа по скотине оставленной болит. Ночка и овцы без догляда остались.
Долго прощались и благодарили Егора с Параскевой. Звали к себе на Рождество.
Подъезжая, к заимке, услышали чвак топора. Неужто, чужаки? Аль, батюшка Василий по надобности проведать удумал?.
Какой-то хромой мужик ловко управлялся секирой, подтесывая тяжелые ворота у изгороди. У тына стояла секира и лук со стрелами.

- Никак, дядя Федот?-
- Я, я это ,Саввушка, не дождался я твоего зова, вот нога поджила, меня купцы плесковские до села и довезли. А уж батюшка рассказал, как сюды добраться. Прости меня гостя незваного, невмготу стало на поварне ошиваться и куски сшибать. Я уж, отслужу тобе древоделей, и избу и клеть срублю, был бы лес. Не гони, ради Христа..-
Савва растерялся поначалу, но его выручила Онисья, смеясь,
- как же, как же, мужиков не хватат совсем, на трех баб один вьюнош, и тот уработался совсем!. Проходи кмете, поди и от щец горяченьких не откажешься.?.-
Долго растапливали печь. Привычные щи и каша  подходили, а мужики все еще ходили вдоль тына усадьбы, прикидывая, где ладить новую избу, овин и бертьяницу.
Вышла Фросинья, позвала:
- мужики, сни-и-идать!-
Ради гостя зажгли в споро спустившихся сумерках осеннего дня, свечу.
Тертая редька, блюдо брусники, греча и огненные щи с хлебом из новины разморили мужиков и подвели к неспешной молви.
 
-нынче рожь добрая уродилась, дядя Федот.  До новины хватит с избытком. И репы и моркови и капусты полно, складывать некуда. Две кадушки грибов насолено, и ягод наквашено. Три мешка рыбы насушено, навялено.  Рожь после обмолота в мешках, вона по углам распихана. Снопов на полатях в клети по самую крышу умято.  Кабы, дожди не намочили. Крышу надоть дранью, да дерном покрыть. Ну да не мне тебе указывать, ты сам добрый древоделя-
- надо лес рубить, Саввушка. И сроку мало. Зовет тебя старшой  в молодшую дружину. Сказывал, что к Покрову ждет тебя..-
Женщины перестали стучать глиняными мисками, и тревожно переглянулись. Привычный уклад жизни нарушался. За лето Савва из вьюноши вырос в мужчину, и только его холостое положение еше не озаботило до конца его незамутненный заботами разум. Он, безусловно, как мог, урабатывался и на покосе, и огороде, и плотницкой сряде. Но не чувствовал ЭТО своим. И даже забота о ближниках- Насте, Фросе, Онисье, казалась ему тяжкой необходимостью.

 Плотская жизнь его с Фросей, тайком и урывками, после тяжкого труда была, скорее, сладким мигом отдыха и телесной расслабленности. А в последнее время он испытывал какой-то стыд перед взрослеющей Настеной.  Долила мысль о потерявшейся сестренке и матери. Отец наказал беречь, а он не успел. Худо это. И эта тяжкая мужицкая жизнь…..для него ли она? Отец - ратник старшой дружины, воин, а он?.... Его манили рассказы отца, тогда на рыбалке, на заимке прошлым летом о походах с дружиной великого князя Михаила Ярославича Тверского на Великий Новгород, Суздаль и Владимир. Мир был тревожен окрест и притягивал к себе. И надо было, во что бы то ни стало, узнать на Твери об угнанных полонянниках.

- Управимся с лесом, дядя Федот, и отъеду на Тверь-
Лес по над берегом речки валили в две секиры. На месте обрубали сучья и свозили к заимке. Сосны были, как на подбор, в три, а то в четыре сажени.
Спешно закрывали крышу клети дранью и дерном. Стены снаружи прокладывали соломой, а пазы сухим мхом. В клети печи не было, и надобно, чтоб зимой в лютые морозы тепло не выстужалось из избенки.
Несколько раз принимался лить нудный осенний дождь, но северным ветром тучи уносило, яснело, и вечерами, в заходящих лучах светила багровым сполохом вставал окружающий бор, затемненный густыми елями и высоченными соснами. Становилось зябко, тревожно и одиноко.
Фросинья, управляясь и в дому и со скотиной, тайком смахивала нежданные слезинки. Муж невесть где, сынок маленькой жив ли, да вот и мил дружочек уезжает. Надолго ли? Может и навсегда. Прожила с парнем три месяца «сударушкой», кто она  ныне? . Ни вдова, ни жена….

 Уже более трех десятков добрых бревен срубили и привезли Савва с Федотом, накололи несколько полениц дров, в погожие дни цепами вымолотили остатние снопы и сложили рожь в кули и мешки. Долгими вечерами под шум ветра, на мельничке мололи рожь в муку-крупичатку.
За неделю до Покрова лег снег. Несколько раз таял и вновь наметало сугробы зимними ночами. За день до Праздника, Савва собравшись в путь, молвил хмуро Федоту:
- Ржанку оставляю, Вам без нее беда, никуда не выбраться зимой отселе, а я как-нибудь доберусь от села, с купцами, але с ратниками.-

- ничто, добересси, я, вот, хромой, за день с купцами, где пеш, где на телеге..- отмолвил  ратник.
Накануне отъезда, вечером вспоминали былое. За лето столь всего случилось. Настена то плакала, то принималась помогать матери, то угрюмо сидела в углу и бездумно смотрела на лучину.
Онисья приговаривала:
-Ничто. Дружинником станешь, Саввушка. Ратник, он завсегда свободный человек. Грады и стороны заморские поглядишь, что тебе молодому в глуши то прятаться? У бабьего подола то, скотины и пашни вся жизнь пролетит…и не заметишь. Мужиком при земле еще успеешь стать. -
У Федота, видимо, на погоду слякотную, разболелась увечная нога, и Фрося прикладывала капустные листья к больному месту и привязывала чистой тряпицей.
Утром рано, все впотьмах высыпали на двор провожать. Настена тихо всхлипывала и шептала:
-возвращайся, Саввушка-
Фросинья, належавшись и наплакавшись за ночь в Савкиных объятиях, сурово перекрестила парня и молча ушла в избу.
Онисья троекратно поцеловала: - Спаси, Христос тебя- , беззвучно шепча молитву.
Федот тронул Ржанку и по первопутку, до села они ехали молча.

В длинном до пят, вотоле,  кожаных поршнях, с котомкой на плече, Савва напоминал странствующего мниха, и только короткая боевая секира за поясом выдавала в нем мирского человека.
- Пожди, Саввушка, купцов каких, с има спокойнее-
- Нет, дядя Федот, догонят, вместях поедем, а нет, так и един доберусь. Прощай.-
И обняв нежданного друга, Савва зашагал крупным шагом вдоль тракта.
И лишь, далеко за полдень, за несколько верст до Твери, догнал Савку обоз.
Мужичонка с ражим сыном на санях ехали на городовое дело и подвезли Савку до градских ворот.
Савва разыскал старшого. Тот сидел на поварне у знакомой поварихи и мрачно пил пиво. Поглядел на Савку тусклым взглядом, вопросил у склоненной в поклоне головы:
- Епифанов отрок?-, и получив утвердительный кивок, молвил:
- ступай в молодечную,  станешь из утра дровы возить на княжую поварню, вместях со Станятой. А сегодня гуляй. Праздник.

Подморозило. Заходящие лучи тусклого осеннего солнца в последний раз блеснули по маковкам храмов и княжого терема, рассыпались по стенам кремника и утонули в свинцовых волнах Волги. В торговые рядах купцы закрывали лавки  и поглазеть на заморские сряды и невидаль было уже поздно. Увидев подъезжающих к княжому терему кметей, Савка подошел поглазеть на старшую, богато разодетую дружину. Это  было видно по тимовым сапогам ратников, изузоренным сбруям коней, нарядным зипунам. Молодой княжич, Константин, спешился, поднялся на крыльцо. За ним потянулись и ратники.
 
- не то что мы, на поварне щи хлебаем, в княжеском терему, за обчим столом снидать будут, - с завистью подумал Савва, и отправился искать Станяту.
В молодечной было тихо и пусто. Тверичи разошлись по избам, где уж сидели с семьями, встречая Покров. В избу зашел дружинник  с охапкой дров и стал подбрасывать их в печь.
- Станята?- вопросил Савва.
- Аз есмь. Кто таков будешь?- баском молвил широкоплечий ратник.
- Савва я. Старшой сказывал с тобой дровы завтра возить.
Станята молча указал на лежанку, кинул тулуп овчинный в руки Савве:
- спать будешь здесь-
После долгого и суетного дня, Савва было не до бесед и вопросов. Да и Станята затеплил лучину и принялся читать толстую книгу в переплете кожаном. Зачиналась новая жизнь.

 Родная деревня, отец Василий, Фрося, Федот, остались где то далеко позади.
В декабре ударила лютая стужа. Снега было мало, и ежели бы не лед Волги, то и возить дровы было невмочь. Разъезженный санями до самой земли первопуток  был непригоден для перевоза леса и дров. Вдобавок откуда невестимо, появились стаи волков. Голодные и злые, они сопровождали возчиков до самой Твери. Ратники оборужились рогатинами и ножами. Опаса ради, ездили караваном в несколько саней. В тот день потеплело и повалил густой снег. Мороз ослабел и ребятня высыпала на улицы. За кремником, у берега Волги , с крутой горы лихо носились сани. К вечеру, с последним возом бревен, Савва остановился у ворот кремника и услышал детский крик, несшийся с горки. Схватив рогатину, Савва ринулся на крик. У подножья спуска, двое малых ребятишек  и отрок, лет двенадцати с ужасом глядели на мчавшихся к ним с другого берега пары волков. Савва, опаздывая прикрыть младеней, ринулся на перехват, и тем  спас их.

Волки ринулись на нежданную добычу сходу. Но Савка загодя выбросил навстречу зверю рогатину. Напоровшись, на  острые зубцы, крупная волчица, визжала и хрипела. Молодой волк разом вспрыгнул на плечи и хватанул клыками за щеку Савки и располосовал ее. Савка неудобью выхватывал из-за пояса нож и пытался отбиться от свирепого зверя. Глазом видел бегущего от ворот Станяту и незнакомого кметя. Кровь заливала лицо, но вырвав рогатину из волчицы, парень добил и молодого волка. Подбежавшие кмети довершили дело. Пришедший в себя отрок подал Савке чистую тряпицу и важно молвил:
- Матери все скажу, вылечит тебя травами и мазями-
- чей будешь, парень?-
За него ответил незнакомый ратник:
-Князя Александра* отроки - Всеволод, Марья и Михаил. Спаси Христос тобя парень. Меня от расправы княжеской спас. Не углядел я. Отошел на мал час. А звери…вот они.-
Приложив тряпицу к ране, Савва отправился в молодечную. Уже стемнело и ратники у кремника  затворяли крепостные ворота. Станята посмотрел рану, промыл ее чистой водой и приложил густо пахнущую травами мазь.
 
-Ницьто, Савва, рубцы бранные от ворога, але от зверя лесного молодца украшают!-
После трудного дня, уработавшись на городовом деле и на делянках лесных, молодшая дружина весело поедала горячие щи и кашу. Хлопали Савку по плечу:
- С первым боем, тобя Савка! Зверь, он пострашней и ратника!. Не страшится, напролом лезет, голодный, злой. С ним и не договоришься.-
В избу вошел дружинник из старшой дружины. Отряхнул снег с узорных сапогов. Поглядел хмуро. Подошел к Савке. Положил длань на плечо.
- поидем вьюнош. Княгиня великая кличет. Споро собирайся.-
Старшой молвил: - пусть поснидает горячего, намаялси за день -
- У княгини- матушки голодным никоторый не оставался, вотол набрось, а то снег валит, не видно ни зги-
В княжеской трапезной за столом сидела великая княгиня Анастасия с давешними детьми и тысяцкий, Онуфрий Олексич.

Сняв шапку, Савва низко поклонился и перекрестился на образа.
Встав из-за стола, княгиня поклонилась Савке и молвила:
- Спаси Христос тебя отрок, за детушек моих. Давно ли в дружине.?
-С Покрова, матушка- княгиня.-
- Садись за стол, не чинись, поснидай с нами. Родители живы.?-
Савка сбруснявел, не зная, что сказать, но тысяцкий упредил:
-Родитель, Епифан, добрым ратником был. Сгинул летось, от стрел и сабель бесерменских. А мать с сестрой в полон угнали московиты. Село то Ваше, княжое, матушка-княгиня, пожгли поганые. А он каких спас, в дебри увел. Чай живы. ?-
- Живы Онуфрий Олексич. Кое как отстроились. И рожь убрали. Вот матушку бы сыскать.-
В трапезную вошла княгинина прислужница и внесла тарели с дорогой рыбой, миску горячей стерляжьей ухи и кувшин с медом. Зыркнула в сторону Савки усмешливым поглядом и споро вышла.
 
- Откушай, Савва, ушицы и рыбки. Да вот медку стоялого выпей с устатку.-
Тысяцкий налил чарку меда дружиннику и выпил с ним.
- нет у нас мира с Москвой, Онуфреюшка. И розмирья нет. И некому посольское дело наладить. Князь Константин мал еще. Димитрий Михалыч московскими наветами в Орде сгинул. Князюшка, свет мой Александр,к литовцам за подмогой отъехал. Ты только слуга верный, не бросаешь нас. А мир, хоть и худой, Твери с Москвой надобен. -
Княгиня, сурово оглядела дочерь и сыновей:
- растите быстрей, да великое княжение володимерское на Тверь воротите!-
-Эх, княгинюшка, дондеже князь в Тверь не воротитца, порядку в княжестве не будет. Константин больно неуверен в себе….. Днями, епископ Роман к митрополиту Петру на Москву собирается. Может он о мире глаголать сможет?-
- Твоя правда, Онуфрий Олексич. Да вот и парня пошли с ним. Может мать на Москве сыщет. А я выкуплю. Верных людей отблагодарить надобно. Приодень его. Купцов каких нито снаряди. А  отрока как сына купеческого. Так сподручней будет прошать московитов о полонянниках.-
Савка встал и поклонился.
- Ступай, кмете. Вот тебе за службу корабленник. Днями пришлю за тобой. Поедешь с купецким обозом. - Княгиня кликнула: -Таньша, отведи парня к знахарке, пущай рану посмотрит!-
Впорхнула прежняя девица и кивнула - подь за мной-
Темными переходами княжеских хором, со свечой в руках, Таньша привела Савву в узкую келью.

 Старица в монашеской сряде осмотрела рану, спросила коротко:
-кто мазь накладывал?-
- Станята..-
-а…новгородский. Это травник добрый, дело увечное, бранное ведает. А ты отлежись день, другой, пока рана не затянется-
Девке, строго: - приведешь парня ко мне через два дня.-
На крыльце, Таньша бойко повела плечом: - где сыскать - то тобя, молодец?
- в молодечной, в молодшей дружине я…
- сыщу…, не иголка небось!...Савва-
После тяжкой рубки в зимнем бору, утомительной  повозной работы по рыхлому снегу отдыхалось на лежанке сладко. Да тут еще нежданно, негаданно по большому княжескому хозяйству разнеслась добрая слава о храбром ратнике, почти отроке, спасшем детей княжеских.

На следующий день забежала Таньша, принесла пирогов с грибами. Заглянул старый знакомец, тиун. Напомнил о бронях Савкиных, сказывал, что брони целы и хранятся в бертьянице. Старшой, увидев, что Савва вышел по нужде на двор, строго приказал лежать, молвив:
- самого, дескать, тысяцкого наказ-
Рана, и впрямь, быстро затянулась, и когда за ним вновь прислали Таньшу, Савка, опрятно одетый, по уже знакомым  переходам княжеского терема отправился к знахарке. Старица Феодосья осмотрела рану, еще раз промыла багровый рубец травным настоем, намазала его густо мазью, пошептала молитву. Протянула махонькую берестяную коробочку.
- здесь мазь. Мажь на ночь, пока не кончится. А теперь иди к Онуфрию Олексичу. Не медли.-
В трапезной тысяцкий у порога, с шапкой в руке, стоял незнакомый мужик в куньей шубе. Савва низко поклонился воеводе.

-Поедешь, Савва с купцом Кондратием Дмитричем, в Москов град. По слухам, полоняники тверские и сельские живут в митрополичьих селах, Новинском и Андреевском. Ищи их. Найдешь, кланяйся вятшим, кого узришь. Окуп сули. А там, как Господь поможет. Сряду пригожую для сына купецкого - сапоги, тулуп, шапку у тиуна сыщещь. Ступай.-
Кондратий держал лавку на московском торгу и возил через Тверь от Нова города, сукна из ганзейских градов, оружный припас - брони, шеломы, хитроумные новгородские и плесковские замки, пудовых волжских осетров, иконы новгородского письма. Изографы Нова города были большие мастеры и по манере письма Ликов Господа, Богородицы и Святых Отец, напоминали греческих древних, прошлых веков, мастеров.

В этот раз, он, прознав, что московский князь, Иван Данилович, храм каменный на Москве поставил, решил в подарок Лик Господа Иисуса Христа храму поднести. И Твери польза. Может розмирье меж русскими городами прекратится. Но это уже дело княжеское, а не купеческое.
Путь на Москву был не близок. После обильного снегопада санный путь пролагали первыми. К обозу присоседились и плесковичи. Так безопаснее, хотя лихие люди не тракте не баловали, а бесермен в эту зиму на Руси не было. Баскаки ордынские, сидевшие на Москве и Твери, своим гонцам, которые иногда одиноких путников по дорогам обирали, настрого приказали, на землях княжеств грабительства не учинять. За день и десяти верст не проехали, как стемнело. Сел и деревень рядом не было, а в  тех, мимо которых проезжали, едва теплились и курились одиноким дымком несколько изб. Стеснять хозяев не решились и на ночевку съехали в еловую чащу.

 Мороз был не силен, а потому нарубили дров, разожгли костры и поставили котлы на огонь. И покуда в котлах доходили куски осетровых туш, ратники рубили еловые ветки на подстилку. Еловый дух, сдобренный рыбным варевом, приятно щекотал ноздри. В предвкушении жданного отдыха и горячей ухи, торговые гости весело гомонили, устраиваясь на ночлег. Кондратий с плесковскими и новгородскими купцами сидя на складных креслицах, горячо спорил о купецком предназначении.
- мы, торговые гости, мир окрест себя объединяем! кабы жили каждый в своей избе и на своей стороне, так бы в шкурах звериных  бы и ходили, и мясо сырое жрали. Мы, вот, и для вятших** сукна лунские и ипские, и бархат веницейский возим, и для малых сих, смердов и женок их, и ковань всякую, домашнюю, и обиход для хозяйства, и для князей и бояр вина фряжские и ромейские, вонь благую из стран жарких.-
- И..Кондратий Митрич,  а протори купецкие? - молвил молоденький купчик из Плескова.
- повозное, лодейное, тамга**, коли коней торгуешь, мытное…, а в Орду, иль дале, в Персию отправишься, и пограбить могут, иль, того хуже, и продать в Кафу, а уж ежели морем поедешь, в бурю попадешь, никто и не вызволит. И годы без погляда на жену и малых детушек….Смерду хорошо, он зиму на печи, лапти да коробьи плетет, вси ближники рядом..-
- дак, и запишись в мужики, Онтип- беззлобно предложил , ухмыляясь в густую бороду, рокотнул баском новгородец Феофан.

- и жонка молодая под боком, и дети малые рядком…, да только не завидуй смерду. У него своих проторей видимо-невидимо. Боярину дай, князю дай, на  ордынский выход серебро вынь, да положь…Замятня меж князьми да боярами зачалась, дак бронь воздень, и в дружину иди…Нет, смерду тяжко.-
Савка вслушивался в неспешный говор купцов…и где эта таинственная Кафа и Орда с ханом, и Персия жаркая?.
- подходи, народ торговый, ушицу отведать!- и купцы, да ратники с повозными потянулись с ложками к котлам с огненной ухой. Большие ломти хлеба на кожаной тарели, кондратьев служка разнес меж тремя котлами. Ели тихо и сосредоточенно. Чавканье и сербанье изредка прерывалось сытой отрыжкой. Приятная теплота разливалась по промороженному и усталому телу. Савва, как мать учила, соблюдая черед, зачерпывал густое варево. Насытив утробу ухой, мужики доедали разварную осетрину, загодя вытащенную на деревянные мисы.

Ночь окончательно упала на заснеженную землю. Вызвездило. Савва неложно был рад длиннополому тулупу, одну полу которого он постелил на лапник, а другой можно было укрыться..
- разбужу тобя под утро, посидишь, подбросишь дровы в костер, в стороже со плесковичами и новгородцами постоишь. Иди, пади на мал час - молвил рыжебородый тверской ратник, с которым мыли и  чистили котел.
Савва намазал рану мазью и быстро уснул.
К Москве подъехали только на третий день, ввечеру.

  Звонил к вечерне колокол единственного на Москве  каменного храма. Остановились у знакомого Кондратию, московского купца. Плесковичи и новгордцы раскланялись и разъехались. После бани, распаренные, хлебали стерляжью уху, крупно закусывая ржаным хлебом. В чистой, с выскобленными набело полами, хозяйка, дородная тетка, уставляла стол тарелями с дичиной, кашей из сорочинского пшена** с изюмом, заедками - коржами из белой муки с медом. Хозяин, Орфолмей, сухой и длинный, как жердь, хлебосольно подливал Кондратию легкий мед.
- Седни, Кондратушка, жить на Москве мочно. Князь, Иван Данилович, хозяин добрый и строгий. Тишь на Москве уж который год. Богобояненный, каждый день к обедне в храм Данилов пеши ходит. Храм от в честь батюшки Данил Лексаныча поставил. Милостыню убогим раздает. И к нам, гостям торговым в лавки заходит. Отрок то, сыновец, али сынок твой?- кивнув на Савву, молвил  Олформей.

- Савва, то? Дружинник княжев. Мать с сестрой в полон нонешней весной московляне, альбо бесермены забрали. Вот приехал разузнать. Сказывают, где - то на Москве тверяне.-
- дак у меня, Андреиха, вчерась гостевала у золовки в Новинском. Золовка баяла, всих полоненных на Твери по избам митрополичьего села и разобрали.  Село то рядом. Пеши за мал час дотопаешь. Непременно к старосте, аль, к эконому митрополичьему, Савва и ступай.-
- нехудо было бы и князя спросить, да как к нему подойтить,- задумчиво бросил Кондратий.
- да вот завтра, к заутрене и иди, иль к обедне..-
- можно и к Василь Протасьичу, тысяцкому, он муж, хоть и строг, но справедлив -  Андреевна поставила корчагу меда и присела к гостям в свое креслице.
- как Бог даст, а с утра и поидем ко храму, -устало зевнул Кондратий
-ты уж, Олформеюшко, позволь нам повалиться на мал час, притомились, путь был неблизкий..-
Еще до рассвета, Кондратий и Савва, наскоро похлебав горячей гречи, отправились ко храму.

Москва вставала. Открывались лавки в торговых рядах, неслись куда-то верхоконные кмети, от княжеского и боярских теремов несло ржаным духом, звучно бил к заутрене  единственный на Москве колокол. За ночь вымерзло, и солнце, встававшее из-за сторожевых башен, скупо осветило покрытые снегом терема и избы, блеснуло блеклым лучом по синему льду Москвы-реки и весело засверкало по елкам и соснам Занеглименья.
 
Кондратий бережно нес, бережно уложенный в берестяной короб приуготовленный для храма подарок. Савва плелся сзади, крутя головой семо и овамо. Что ни говори, а городок Москва был невелик по сравнению с Тверью. Сразу за Кремником раскинулся посад и дальше за рекой многочисленные села. Но после последнего тверского разоренья, московиты выглядели посытей и нарядней. Бабы и девки шли ко службе в ярких платках и меховых шубейках. В оголовках позвякивали серебрянные колты. На ногах короткие , из цветной кожи сапожки.
- сыто живут-, с глухой завистью помыслил Савва.
-- пограбили православных, а теперича грехи идут замаливать- . Но скорби и тоски в их веждах  Савка так и не увидал. Девки весело зыркали в его сторону и громко смеялись, показывая на его немолодецкий вид. И впрямь, одет он был по-стариковски. Как мелкий купчик, торгующий на вымолах** у них на Твери всякой мелочовкой. Савва сбрусвянел, но вида не подал, что девки те ему интересны.
 
Отстояв службу и широко, по тверски, крестясь и кланяясь, они дождались, когда посадский люд выйдет их храма и подошли к молодому мниху.
- А скажи…и тут Кондратий замялся, не зная, как назвать монаха.
 Мних, высоколобый и подбористый, окинул его строгим взглядом темных глаз и тихо молвил:
- Алексием зови меня.-
-Отче Алексие, привез я в дар храму образ Спасителя новгородского письма, давно обещал отцу Никодиму, дак вот ….- И Кондратий вытащил из короба завернутую в холщовую тряпицу, икону.
Христос, суровый и недоступный, с огненным зраком, строго и неотмирно глядел с деревянной, без оклада, доски.
 
Алексий  поставил икону на столец и преклонил колена. Повалились на колена и тверяне. Долго молились. И не услышали внезапную тихую молвь позади себя.
Первым поднялся Алексий и поклонился в пояс :
- Здраве будь, княже, будь здрав и ты, Семушка.-
Савва поднялся с колен и обернулся.
- Князь Московский, Иван Данилович,- мелькнуло в голове.

- Откуда гости, крестник?-
- Тверяне, крестный, доброго новгородского письма икону Спасителя в дар Храму принесли-
Кондратий и Савва низко поклонились в пояс князю и сыну его, княжичу Семену.
Князь остро глянул на Савву: - увечье на рати получил?-
- нет, княже, от волков отбивался..-
- княж Олесандра детей спас, да вот к тебе с поклоном, княже, - скороговоркой забормотал купец…
- молви беду свою, отрок,- князь, казалось, пронзил Савву взглядом и прочитал его мысли.
- мать и сестренку, княже, в полон увели ратники твои. Отпусти, Христа ради, я и окуп дам. Отец на рати с твоими дружинниками живот сложил. Ближников  нету более.- Савва поднял взгляд и прямо посмотрел в лицо князю.
- дерзок и прям ты отрок. Не по чину просишь! Полон я на рати ял!-
- прости княже, не обучен молвить с вятшими- Савва, низко склонил голову. Пытаясь загладить неловкость и невежество отрока, княжич Семен* , по виду , ровесник Саввы, спросил:
- пошто волки на Твери по посаду бродят? На Москве такого нет!-
- зверь в леса ушел, а снег глубок выпал, вот волки и балуют…-
- Завтра ответ на твою нужду дам, поутру к тысяцкому, Василь Протасьичу на двор придешь, молвишь о нужде своей - князь повернулся к Кондратию.
-а тебе, купец, отдарок. Торгуй на Москве год без пошлины.-
Как стемнело, князь отправился, переодевшись в простое платье, в книжарню. Здесь трудились монахи. Они переписывали и переводили греческие и фряжские книги, изографы писали иконы.
 Князь молча осматривал, не ругая и не хваля. Здесь он отдыхал душой от ежедневной колготы княжеской, здесь не ощущалось бремя власти, здесь он был таким же, как все эти изографы, книжники, толмачи. Крестник Алексий, монах Даниловского монастыря и  сын ближнего боярина Бяконта, был здесь же.
- Зри, Олексий, изографы наши, еще дети токмо в письме иконном. Икона купца - работа зрелого мастера. Как и град наш - крепостца махонькая среди лесов. А вокруг - Литва и Тверь, Новгород и Орда. И никто нашей власти не восхощет. И надобно, где силой, а где добром, на свою сторону русичей приваживать… Како мыслишь?-
- мыслю, крестный, что надобно замириться с Тверью. С Литвой, вишь, теперь лад. Айгуста, жена Семушкина, истово крестится по-нашему и молвь русскую учит. Новый город выход ордынский платит ныне. И Озбяк благоволит к тебе. А коли пойдешь на Тверь захватом без надобности, подумает, осильнели мы. Окоротит.-
- вечером, с Василь Протасьичем и помыслим. А ты вот,  во мнихи пошел и службы боярской чураешся. Отец то твой у чести у меня, да и ты светел умом. Пригодился бы, на брани, але в посольском деле?-
- не мое это, крестный. Духовное, божественное мне ближе. Григорий Палама недавно в проповеди на Царьграде, молвил: Спаситель -Первый монах, а Матерь Божия - Первая монахиня..Вот и я, раб божий, смиренно хочу нести свет истинной веры Христовой в Руси Залесской. Мы же пока греческим умом Веру нашу укрепляем. Митрополит наш, Петр, много делает для поставления служб церковных, да ветх деньми ныне. Я как могу, помогаю ему. И дани собираю с сел, и службу правлю в иных приходах. Попы наши и неграмотны почасту. А полоняников тверских, мыслю, вернуть надо. И без окупа. -

Вечером, ближние бояре сидели за столом у князя за постной трапезой. Пост. Холодная белорыбица, соленые грузди, брусника в тарели, да ломти ржаного хлеба. Корчаги с квасом разнесла княгиня с поклоном. И споро присела за столец неподалеку.
- Из Нова города весть пришла, княже.  Александр Михайлович в Тверь возвращается. Литовский хлебушек горек оказался - молвил боярин Афинеев.
- Надобно опередить его. Повязать ему руки. А повяжем мы благой вестью. Полоняников отпустим…-
- ….да Софьюшку за Константина отдать. И все устроится.- тихо молвила княгиня.
Бояре переглянулись и расхмылили. Князь сурово глянул в сторону жены.
- А ведь, княгинюшка правду баит, княже, - прогудел  Андрей Кобыла, еще недавно великий боярин тверской, а ныне отъехавший на Москву, опосля ссоры  с князем тверским Александром. Согласно покивали и другие немногие ближники князя.

- Ты, Василий Протасьич, завтра пошли дворских, пусть разыщут в Новинском матерь и сестру этого тверского…купчика…не больно то он и на купца похож…совсем еще молод. Отдай на руки и сопроводи. Мы православных, хоть и полоненных, не обижаем.
А всех остатних, окромя уведенных Кавгадыем, отвезет на Тверь…..боярин Иван Морхиня.  Да, в знак замиренья, так, невзначай, молвишь, Иван, что сватов сожидаем от Твери за Софьюшкой. Мыслю, не откажут.- постановил великий князь.
Боярин Иван приосанился. Честь великая. От князя послом по делу семейному.
Наутро, едва рассвело, Савва, робея, вошел на двор к великому боярину московскому Василию Протасьичу Вельяминову.
Двор боярина был обширен и богат. Едва ли не тысяча кормилась у великого тысяцкого. Одних дружинников было пятьсот душ. Да дворни, да близких и дальних родичей, ремесленников всяких - оружейников, плотников, зодчих, да белошвеек, квасников, гончарников. И лавки свои держал на торгу боярин. В обширных селах родовых съестного припасу было вдоволь. Излишки везли на торг. Рожь и греча, овсы и ячмень, льны и репа щедро уродились осенью на московской земле.
 
Савва вертел головой посторонь, пока не попался на глаза, стоящему на высоком крыльце молодому боярину, видать, сыну тысяцкого.
- чей будешь, и к кому зван, молодец.?-
Савва снял шапку и низко поклонился.
- Князь, Иван Данилович, вчерась приказал явиться к Василь Протасьичу. С Твери я…-
- Пожди мал час, отрок - и молодой боярин вернулся в терем.
С поварни пахнуло густым хлебным духом. Молодая девка, с туеском брусники в руках, пробегая мимо, ожгла Савву смеющимся взглядом из под цветастой шали. Савва приосанился, похрабрел и только рот раскрыл, чтобы сказать вослед девке озорное, как выскочивший на крыльцо холоп кликнул его.
- Эй, тверской, подь за мной..!-
Савка спешно ринулся за холопом, едва поспевая за ним среди  многоразличных горниц, лесенок, коридоров. Пока не ввел оробевшего тверянина в узкий покой. За столом малым на широкой скамье сидел великий тысяцкий московский. Рядом, в креслицах сидели монах Алексий из Даниловского монастыря и молодой боярин, встречавший Савку на крыльце. Савка поклонился в пояс. Снял шапку, широко и истово перекрестился на светлеющую под лампадой икону Богоматери.
 
- Матерь свою с сестрой найдешь в селе Новинском. Село митрополичье, монастырский служка проводит тобя. Завтра же отъедешь на Тверь. Внемлишь?- тысяцкий строго глянул в очи Савке.
- Розумею, боярин.-
- Ежели есть нужда в одежде или обувке для ближников твоих, скажешь, вот боярину Василию.-  Молодой боярин слегка повел плечами. Приосанился.
- ты что же, сыне, и окуп приготовил?- тихо молвил Алексий.
- да, отче….ордынский выход надо было князю …да село разорено, людей нет, а я в лесах прятался, тем и спасся от московских…- тут Савка запнулся, ибо хотел московитов назвать бранным словом….- ратников -.
-Ну, ступай- тихо отмолвил  большой боярин.

 Новинское было совсем неподалеку от Кремника. В полуверсте, не доходя до крутого берега реки раскинулись избы митрополичьего села. Сани остановились у ладного терема старосты. Служка выбрался из розвальней и проковылял в избу. Спустя некоторое время возвратился  в сопровождении осанистого рыжебородого мужика.
 Молча доехали в конец села и зашли в неказистую клеть.
В полутьме копошились малые дети. Воняло немытым телом и какой то кислятиной. У печи толстая баба охаживала мокрой тряпкой  девчушку лет осьми.
- уууу, вражина,  за печкой недоглядела…подь за дровами, да матери своей накажи, пущай сюды идет..-
- Дуняшка…- тихо позвал девчушку Савва.

Девочка обернула заплаканное лицо, осторожно подошла, и только узнав брата, кинулась ему на шею.
- Мать где?-
- Она за коровами убирает. Я пойду, созову ее-. И мигом выскочила как есть, босиком во двор. Савва потоптался и вышел вослед.
Навстречу, падая, и поднимаясь со снега, в рваных лаптях и худой посконине, бежала мать.
- Саввушка, сыночек, и не чаяла узреть, тобя! Жив!-
- Жив, вот, за Вами приехал. Отпущает Вас с Дуняшкой князь…Иван Данилович -
И Савва расцепив руки матери у себя на шее, смущаясь и бруснявея вернулся в избу.
- А чтож мне с энтими делать -, толстуха кинула взгляд на малых детей, копошавшихся в грязных тряпках на холодном полу.
- Помрут ведь, припасу нет-
- Саввушка, давай Степку Фросьина заберем, небось мать то жива?-
-Забирайте, забирайте, может, жив останется-
Белоголовый Степка вцепился в Дуняшку и заревел.

К вечеру, распаренные после бани, одетые в чистую сряду, полоняники сидели в монастырской келье Данилова монастыря и хлебали горячие щи.
Степку сморило и он клипал глазенками, засыпая на широкой лавке.
Мать, узнав о смерти Епифана, смаргивала слезы и беззвучно шептала молитву. Одна Дуняшка радостно суетилась в келье, перекладывая нехитрый свой скарб с места на место и уж в который раз пересказывала обо всем, что с ними за время полона случилось.
- А деиньку Петра в Сарай поганые увели. Он нам Степку оставил, слезно молил сохранить сынка. А…-
- Угомонись, Дуняшка. -. Мать, строго поджав губы, молвила.
- Петр сам виноват. Ковал бусурманским коням подковы, чинил ковань всяку им тутотка на Москве, а они и взяли его в полон. Кабы еще в Кафу не продали.. А поганые измывались над нами, как хотели…Дуняшку еле отстояла, снасильничать хотели, а московляне только ржали, глядючи на беспутство. Окаянные. Креста на них нет. В каком народе позволяют над собой так измываться.? И здеся староста…даром что село митрополичье,  с нами, как с ясырками татарскими обращается..-
Савва стемнел ликом, сжал руки в кулаки.
- Ладно, мать. Завтра съедем. Припомним еще ИМ поганость энту.-
Кондратий , сдав товар, возвращался в Тверь налегке.

 Дорога, накатанная купеческими, посольскими и мужицкими санями несла споро. За день они с Саввой и полоняниками проехали московские села и деревни и к ночи добрались до порубежного села Редькино. Там и заночевали в избе старосты. Наскоро похлебал горящих щей и умяв горшок гречи, повалились на мал час. А к утру, отдарив хозяина медной новгородской деньгой, помчались дальше. Обедневшие и разоренные тверские села сугубо отличались от сытых московских деревень. Кое где рубили новые избы. Смерды возвращались из лесов. Княжич Константин обещал помочь и защиту. Да и дань надо было давать. Кормы, весчее и мерное, пятно и тамгу…

Смерд, хоть и вольный, на Руси без хозяина не мог и даже не мыслил себе  таку участь. Такой он был божий промысел в залесских лесах. Все и все вкупе. И штоб, непременно с боярином, да князем.
К вечеру были в Твери. Мать с ребятишками взял к себе купец, а Савва отправился на княжий двор. Надо было ответ держать.
Тысяцкий был в своем терему, и сразу признал Савку по шраму на лице.
- Ну сказывай, сын купецкий, вернул ли матерь с сестрой. Небось плетей от князя Ивана Даниловича схлопотал? - усмешливо спросил боярин.

- Вернул. И обещал весь полон возвратить. Ежели..-
- Что ежели..??! Ежели окуп дадим?-
- Нет, Онуфрий Олексич, мних один, Алексий по имени, молвил, мириться надобно…И ждать князю скоро гостей из Москвы с полоняниками. Сказывал, боярин Морхиня во главе посольства будет..-
- Добрая весть, Савва. Справно ты службу выполнил. Мать -то есть куда везти? Село то разорено…-
- Есть, боярин. На селе избы рубят. Отпусти на ден  десять, устрою и вернусь.-
- Поезжай. Вот тебе за труды посольские. Лес княжеский рубите и избы ставьте. Князь обещал от податей на два года леготу дать.-
Боярин протянул Савве кожаный кошель с серебром. Савва низко поклонился и вышел из горницы.
Через  неделю, в аккурат после Рождества Христова на Святки, в Тверь пожаловало пышное московское посольство. Иван Морхиня, бывший князя Александра, боярин и подручник, а ныне московский великий боярин, приехал в Тверь.
 Вместе с ним, где шли, где ехали на санях, толпы тверских полоняников. Бабы, детишки, старики. Кто выжил. Простые смерды, ратники. Умельцев разных забрали к себе ордынцы.  Народ разбегался по селам и деревням. Полонили плакали, возвратились, тоже в слезах. Избы порушены, лопоть всякая разворована, скотина угнана. Как жить? Княжеские тиуны с отемневшими ликами объезжали села, считали протори. Ни кормов , ни серебра, ни полти, ни мехов. Назначали старост, давали леготу от даней на два лета. От княжеских житниц возили муку и рожь, рыбу мороженную, обувку и справу всякую. Зима стояла лютая. Народ надо было спасать.


Савва наутро собрался на торг — прикупить матери, сестре, Степке зимнюю справу и обувку. Да гостинцев на заимку Фросинье, Настене. Анисье да Федоту набрать. Да всякой хозяйской утвари, которую только в городе и куплять можно.
Мать в новом полушубке  и теплом шерстяном плате, накинутом на плечи, горько улыбалась — для кого наряды-то? Дуняша в новенькой шубейке и зеленых кожаных полусапожках влюбленными очами глядела на старшего брата — какой богатый и важный стал! И на Степку нашли одежку по плечу. Зашли в храм неподалеку от торга , а навстречу Таньша — разодетая. Будто боярская дочь — в куньей шубе и красных сапогах. А рядом строгая жещина лет сорока. Мать видно.

Савка низко поклонился, Таньша чуть улыбнулась. А матери посмотрели друг на друга, а потом на своих детей. Савва виду не подал, а Таньша сбруснявела.
Завтра , до свету и отправимся. А нынче дел в дружине много, да и отцовскую могилу навестить надобно, снег разгрести, поклониться воину.
Мать осуровела, а хотела про девку-то расспросить, парня еще осенью оженить хотела. Да где та Олена, белесая и тихая дочь бортника, небось мыкается где нито на чужбине, жива ли?
Вечером, в молодшей, Савва угощал дружинников. Опосля Поста мужики объедались скоромью, пиво лилось по бородатым, красным , с мороза, рожам. Все хлопали Савку по спине и неложно радовались его удаче.

Все, Савва, оженит тобя мать нонче осенью- гудел басом старшой, - таперича мать тобе мерянку толстозадую сыщет, не будешь на княжеских девок заглядываться!-
Савка, поскреб заросшую щетиной раненую щеку, молвил тихо:
Я, дяденька, стал разборчив. Уж больно лета лихие наступили, оженишся, а где завтра будешь? В Орде ли, в Москве, але в Новом Городи? А женка, да дети малые, как они без отца? - …..
Уставшие и разомлевшие от обильной трапезы и пива, дружинники валились на лавки. Скоро и захрапели. Не спалось. На княжеском подворье шумели святки. Сновали в посад ряженые. В вывороченных наизнанку шубах, с волчьими, медвежьими и лисьими харями  заходили в терема, заносили чучело покойника с торчащим членом, приводя в смущение молодых девок и женок. Бешено носились по Твери тройки, катая на санях купеческих и боярских женок. Даже княгиня позволяла себе одеться простолюдинкой и с дворовым парнями и девками покуролесить и покудесить. Где там Таньша? Гоняет , небось, с дворовыми, альбо с княжатами на санях, или в светелке на молитве стоит?

Савка вышел на морозный воздух.Дотоле необъяснимое чувство охватило его, ощущение молодости, силы и удачи закружило голову. Захотелось еще раз повидать эту девицу с совсем не русским ликом, раскосоглазую, с темным румянцем на щеках , в той боярской сряде. В которой увидал ее утресь Савка у храма, и оробел, восхищенный.
 Большая ватага ряженных выбегла с княжого подворья Кто тут девка, а кто парень, не понять.  Савка, было, посторонился пропустить, но двое мужиков с медвежьми харями повалили его на снег.
Или в полон с нами, или окуп давай!- забасил один из них.
Окуп я с него возьму, - девичьим голосом зазвенел другой.
Мужик с хохотом поднялся и побег догонять ватагу, а Савка приподнял медвежий оскал и увидел знакомые раскосые глаза и такие желанные губы. И впился в них.
Охальник! - брыкалась Таньша и шутливо отбивалась.
Так окуп же сама хотела-
Они еще долго стояли у ворот большой бревенчатой избы на посаде, где проживала Таньша с матерью и девкой- мордовкой.
 Савка слушал таньшин сказ и грел ей ладошки в своих дланях.
Мать была сестрой мордовского князя и попала в полон, когда дядя ее напал на обоз князя Михаила Ярославича, когда он возвращался из Сарая в Тверь.
Дружина тверичей отбила натиск мордвы, погнала,  и на их плечах ворвалась в городок. Мать попала в полон к  княжому дружиннику вместях с девкой-прислужницей. Почти год ждали, когда окуп за ней пришлют, да не дождались.
А мать, даром, что княжна, так и со скотиной умела управляться, и ткала и пряла и рукодельница знатная была. И за старухой матерью дружинника ухаживала. Вот и повел он ее к венцу. И веру она, язычница, христианскую приняла.
А потом и я народилась. А батюшка мой , Никита Васильевич, уж как десять летов как  сгинул в сшибке с литвинами. Вот мы живем, я да мать, Мазава, из рода мокшей , да Онава, совсем уже старая прислужница. Она нам как родная. Я то ведь тоже не Таньша. А Татява. Да уж на тверской лад переиначили.

Что ж, так окуп и не привезли?-
Привезли. Спустя три года. Да мать не захотела ехать. Хорошо они жили с батюшкой.-
В утренних лучах солнца тронулись в путь. Легкой морозец и скорая встреча с родными местами волновали и мать и Дуняшу. Савка уж который раз пересказывал бывальщину, что приключилась с ним. Сестра тормошила Степку, не давая ему уснуть.
 По наезженному тракту то и дело, встречались обоы из Ржевы и Нова Города, из дальних ганзейских городов. Тверь, как и прежде, оставалась самым крупным торговым городом на Руси, и никакие беды и нашествия до поры не могли поколебать устои тверского княжества.
Колокол коробовской церквушки они услыхали за версту.
 Подъехав ближе, почуяли запах свежесрубленных дерев и чвак топоров. Запахло избяным духом — щами, хлебом, скотиной.
Батюшка Василий дома. Службу правит — деловито басил Савва. Мать уважительно смотрела на сына. Совсем мужик. И борода густая , шрам волчий перепоясал щеку.
- Что за девка -то у черквы встретилась? Сбруснявел....небось, купецкая дочерь? Нарядная и справная..глазищи -то не нашенские. Чья будет?
Дружинника Михал Ярославича дочерь. Отец на бою сестру мордовского князя ял. В жены взял. Дочерь иха. Таньшей зовут — скупо ответил Савва. Не хотел матерь до поры беспокоить. Да и как у них еще с Таньшей сладится? Хоть и мордовская, да княжеска родня. Не ровня ему, молодшему дружиннику.
Село заново строилось. Незнакомые мужики ставили три избы. Савка остановил Ржанку у полусгоревшей избы. Мать остро глянула на сына:
Чтож избу- то не рубил наново? -
Не будет в Коробово жизни спокойной, матушка. На шляхе, у дороги. Нынче неспокойно, князья с Москвой заратились надолго. Надо в леса подаваться, за Волгу, але еще куда подале. Вот мы на заимке батиной новое село строим. Туда и поедем.

Накоротке поснидав у батюшки, Савва спросил у отца Василия:
-Отколь мужики, батюшка?-
-Дебрянские. Совсеи литва достала, да татарва замучила, вот и сбегли. У нас в Залесье потише будет.-
Савка вздохнул и ничего не ответил.
По едва заметной тропке, переваливаясь в глубоких сугробах, Ржанка тащила сани. Иногда, путники с трудом выползали из розвальней и шли вослед. И лишь Степашка, умаявшись спал.
Затемно добрались.
Ничего не знавшая, Ефросинья встречала обоз и узнав Дуняшу, кинулась обнимать ее.Увидала  мать, охнула и запричитала
Горемычные мои , вернулись!-
Вернулись. И тебе подарок привезли. Глянь в санях то.-
Фрося недоверчиво развернула шубу, и  как медведица, раскосмаченная, с раздувающими ноздрями, обнюхав своего детыныша, зарыдала, повалилась в ноги матери.

-Не напугай дитя, спит Степушка, намаялся в дороге.  А за сына, вон Савву благодари, его делами и божьей помощью мы из полона возвернулись-

Допоздна сидели, сказывая друг дружке о бедах и радостях своих, о спасении и напастях разных.
Федот сидел на краю стола и все порывался что-то молвить Савве, но каждый раз умолкал, едва раскрыв рот. Фросинья нежно гладила льняную степкину головку и беззвучно плакала, роняя радостные слезы.

-А Петр твой в Орде, Фросинья. По своей воле туда отправился. Не неволили его. На прощанье велел кланяться тебе, не держать зла на него, и сына просил сохранить и тебе вернуть.- мать медленно и торжественно закончила свое повествование.
-Так что ты и не вдова, а без мужа, и бог тебе судья в выборе твоем.-
-Чуяло мое сердце, Матренушка, да против божьей воли не пойдешь. Да и кому я нужна теперь, только вот детушкам...-
Федот в  углу яростно засопел, но опять промолчал.
 
В ночь повалились на лавки в уже обжитой избе, где кто устроился.
Савва по старой памяти отправился спать в отцову землянку. Пахло еловым духом свенарубленных веток. От протопленной печи веяло теплом. Утомленно растянувшись на широкой лежанке, Савва спокойно уснул.
Под утро едва слышно поскребла в дверь Фрося. Вошла, присела на лежанку, потом прилегла рядышком и долго дышала горячо, наглаживая парня.
 
Но Савка спал и ему снилась Таньша со слегка вывернутыми пышными губами. Девушка робко гладила его по рваному шраму и шептала какие-то незнакомые ему доселе нежные слова.
Едва взошло солнце, как Савва вышел во двор и подивился свежесрубленной бане и скотиньему хлеву. Слегка приволакивая  ногу , подошел Федот.
-Твоя работа ?- уважливо спросил Савва.
-Знакомец твой из мерян, панинский приезжал с бабой своей, Егор с Параскевой. Гостили. Вот вместях и баню срубили, а заодно и хлев. На бертьяницу бревен не хватило.-
  В теплом, из толстых бревен хлеву, подросшая и заматеревшая Ночка хрумкала сеном.  Огороженный тыном двор становился тесен. Радость негаданных встреч сменилась заботой — куда селить приехавших мать, сестру и Степку.

Федот как будто читал мысли Саввы. Долго дышал, покашливал, косил глаз в сторону, переминаясь с ноги на ногу, а потом разом и молвил:
-Как ты Саввушка вчерась сказывал про Петра, что он своей охотой в Орду подался, так я и вот что решил, посватаюсь я к Фросинье и возьму все семейство ее на себя.  Нынче же и лес начну валить на новую избу...-
Ты, Федот...тово...не торопись,- как -то даже и ревниво процедил Савва.
Она ведь и не вдова еще, а Петр можа и вернется-
Да кто из Орды  возвертается, или ко фрягам на галеры, или пасти скот у басурман и погинуть во степях...-
А пойдет за тебя, Фросинья то?-
Не ведаю, Саввушка...да только одному жить, когда рядом жонка с двумя детями и без мужа мается...как -то не по людски..-
Ты бы , Федот, прежде чем свататься, у отца Василия благословения поспрошал, ведь согласится Фросинья, а батюшка супротив будет...-
Твоя правда, Савва- нынче же и отправлюсь...-

До темна валили лес неподалеку, рубили сучья и на отдохнувшей и отъевшейся на зимних харчах Ржанке, таскали бревна на заимку.
Федот ловко управлялся с топором, желтоватая твердь сосны гулко чвакала   под острым лезвием, посыпая вокруг ствола мелкой щепой. В заснеженном лесу звенела тишина, морозный водух вмиг обметал инеем бороды мужиков. Но они распаренные, с заломленными на затылок шапками, споро управлялись с поваленными бревнами, громоздили их на волокушу. Ржанка, пустив пенную струю, уперев задними ногами в рыхлый снег, с трудом тронулась с места.

* Князь Михаил Ярославич Тверской, Великий князь владимирский,(1304-1319) погиб в Орде.
* Князь Юрий Данилович, Великий князь владимирский,(1319-1826) внук Александра Невского, убит в Орде от руки князя Дмитрия, сына Михаила Тверского.
* Князь Иван Данилович, Калита, князь Московский и Великий князь владимирский.(1328-1340)
* Князь Александр Михайлович Тверской,средний сын Михаила Тверского,Великий князь владимирский(1326-1328)
* Князь Константин Михайлович Тверской, младший сын Михаила Тверского. Умер в Орде от чумы (ок. 1353 г.)
* Князь Симеон Иванович, Гордый,сын Ивана Калиты, Великий князь владимирский и московский.(1340-1353).
* Озбяк,Узбек - хан Золотой Орды (ок.1315-1342).
** смежи вежды - закрой глаза
** длани, долони - ладони
** сбруснявела - покраснела
** обадил - оклеветал
** вятшие - знатные, богатые
** повозное, лодейное, тамга - сборы у ворот города за провоз или на пристани за лодью с товаром; тамга -клеймо при продаже лошадей;
** сорочинское пшено - рис
** вымол - пристань
** семо и овамо - вокруг, везде

Конец первой части