Дипломатический вояж

Почти документальная повесть

Ну кто изобрел этот проклятый телефон? Еще темно, а он уже разрывается от звона! Аж раскалился докрасна!
Я в два часа ночи закончил депутатский прием, в три улегся в постель, а сейчас восемь часов утра. Кому я потребовался в такую рань? Эх, тяжела ты, доля народного депутата СССР! Ничего, сейчас я устрою кое-что!
Я хватаю трубку и говорю быстро, не останавливаясь:
— Здравствуйте! Вас приветствует автоответчик! К сожалению, никто не может...
В этот момент серый пушистый котенок Тимка больно кусает меня за мочку уха, я не выдерживаю и кричу на всю квартиру: «Брысь!»
На другом конце провода кто-то громко смеется:
— До чего дошла наука! Автоответчик и говорит, и с кошкой играет. Здравствуйте!
— Здравствуйте, — говорю я, еле сдерживая раздражение, — с кем имею честь?
— Меня зовут Василий Иванович. Я из администрации Верховного Совета СССР. Почти год назад парламентарии Великобритании приезжали к нам для обмена опытом, теперь мы готовим делегацию для поездки к ним. Была предложена ваша кандидатура. Вы согласны?

Я окончательно проснулся. Ничего себе! В Англию! Я заколебался.
— Да я и языка английского не знаю, как я с ними буду разговаривать? А сколько человек в делегации, кто едет?
— Вместе с вами будет семь человек: все люди солидные, доктора наук, профессора, один академик.
— А я-то, регулировщик радиоаппаратуры, зачем там нужен? Я не обременен никакими учеными званиями, даже не член Верховного Совета СССР.
— Англичане хотят видеть депутатов от разных сословий. От разных округов. Соглашайтесь.
— А если я не соглашусь?
— Я думаю, королева Великобритании не очень долго будет заливаться горючими слезами.
— Я все-таки подумаю.
— Подумайте, но недолго. Завтра в течение дня я жду вашего решения.

Я умылся, побрился, поковырялся в тарелке с кашей, с удовольствием выпил бокал чаю с лимоном и задумался: а чего это я брыкаюсь, мне предлагают бесплатно да еще в хорошей компании посетить берега туманного Альбиона, а я еще ломаюсь, как тульский пряник. Конечно, надо соглашаться. Прямо сейчас и позвоню, хотя нет, нельзя, надо держать паузу.

За разбором жалоб избирателей день пролетел быстро, вечером пошел на заседание клуба избирателей, утром снова хождения по домоуправлениям, разговоры с районным начальством. Где-то к трем часам пополудни я вспомнил о вчерашнем разговоре с чиновником из Верховного Совета СССР и позвонил по оставленному им телефону.
— Рад слышать ваш голос, Николай Васильевич, надеюсь, против вашей фамилии я могу поставить большую жирную «птицу»?
— Ставьте, ставьте, но кое-в-чем сумлеваюсь я.
— Что тревожит ваш светлый ум народного избранника?
— Делегацию возглавляет, как вы сказали, член Политбюро ЦК КПСС, а я беспартийный.
— Ну и что? Я тоже беспартийный, но ничего, работаю вот.
— Но у меня нет загранпаспорта.
— Это мы решим, паспорт будет готов уже сегодня. И еще — если есть проблемы с освобождением от работы, скажите, мы все отладим одним звонком.
— Сдаюсь! Каков алгоритм действий?
— Завтра я вам позвоню и все расскажу. Можете тихо радоваться и улыбаться.
Он опять позвонил рано, еще до рассвета:
— Укладывайте чемодан, сэр, да не забудьте, у них там, в Лондоне плюс двенадцать, а у нас — минус двенадцать. Подумайте над экипировкой. В гостинице «Москва» я забронировал вам номер, приезжайте завтра, сообщите мне, как поселитесь, вылетаем послезавтра, с утра пораньше. Договорились?

Я собрал чемодан из расчета недельного пребывания в этой буржуазной стране, где в феврале двенадцать градусов тепла. Прихватил плащ, пуловер, осенние ботинки, а вот шляпу пришлось положить в пакет, на котором наш рязанский портативный черно-белый телевизор красовался в ярко-красном корпусе.
Ровно в девять утра в означенный день я вышел из гостиницы «Москва». Прямо перед подъездом стояла черная, сверкающая «Волга». Шофер — в костюме, в белой рубашке с галстуком, учтиво взял у меня чемодан, положил в багажник, потом замялся:
— Вот один товарищ просит взять его с собой, ему тоже нужно на аэродром. Можно подвезти?
Я пожал плечами:
— Да пусть едет, мне он не мешает.
Через час быстрой езды мы остановились у закрытых ворот аэропорта. Из будки вышел охранник, посмотрел в бумажку:
— У меня написано — один пассажир, а здесь два.
Водитель вышел из машины:
— Ему нужно тоже быть здесь, пропустите.
— У меня написано — один пассажир, другой пусть выйдет из машины, — охранник даже не повысил голос.
Я остался в машине, и мы поехали прямо к зданию аэровокзала. Навстречу выбежал молодой человек, он взял мой чемодан, повесил на него бирку с моей фамилией, а мне вручил пачку моих визиток.
— Зачем? — удивился я.
— А вдруг кто-то из англичан поинтересуется вашими координатами? Вручите им визитку. Так принято.
Ладно, принято, так принято. Посмотрим, что будет дальше. В пустом здании аэропорта за маленьким столиком одиноко сидела женщина. Молодой человек подвел меня к ней.
— Знакомьтесь — профессор, доктор наук Абайдуллова Рано Ахатовна, из славного города Ташкента.
Она мило улыбнулась:
— Мы с вами первые, сейчас соберутся все члены делегации. Руководитель немного задерживается.
Молодой человек наклонился к нам:
— Давайте положим вот в эти конверты ваши документы и деньги и оставим их в сейфе. По возвращении вы здесь же их получите.
Я вложил в конверт депутатское удостоверение и небольшую сумму денег. Рано сделала то же самое. Молодой человек испарился.
— Зачем это он нас обобрал до нитки? — спросил я.
— Да кто их разберет, этих мальчиков, они здесь повсюду.
Зал быстро стал заполняться какими-то людьми. Они ходили, тихо разговаривали, куда-то уносили чемоданы и коробки, потом тот же самый молодой человек подошел к нам:
— Прошу пройти в самолет.

Самолет стоял прямо у выхода из аэровокзала. К его двум открытым сбоку дверям были проложены красные дорожки. Неловко ступая в зимних ботинках по пушистому ковровому ворсу, я направился к двери, которая расположена ближе к хвосту лайнера, но молодой человек остановил меня:
— Нет, нет, вам в другую дверь, там вам будет удобнее.
— А для кого же тогда другая дверь? - поинтересовался я.
— Для обслуживающего персонала, для группы сопровождения. Это спецрейс, спецсамолет, спецусловия.
Внутреннее пространство самолета было разделено на несколько купе, в одном из которых оказалась вся наша делегация. Вадим Медведев, руководитель нашего сообщества, с каждым поздоровался за руку и предложил обсудить тезисы своего выступления на брифинге.
Самолет плавно покатился по взлетной полосе, а потом быстро стал набирать высоту. Мне тоже дали почитать какую-то бумагу, но у меня заложило уши, и я стал делать глотательные движения, тупо глядя на рукопись, которую возвратил, не читая, солидно кивнув головой. Полет был недолгим. Часа через три наш лайнер пошел на посадку. Я посмотрел в иллюминатор — Лондон встретил нас буйством зелени, ярко-красными крышами домов, серебристым блеском извилистых речушек. Я спустился по трапу, держа в руках пакет со шляпой, на котором по-русски художники начертали: «Телевизор “Сапфир”». Пусть англичане учатся русскому языку! Жарко! Я снял меховую шапку, расстегнул меховую куртку.

В аэропорту Хитроу нас встретили посол СССР в Великобритании, посол Великобритании в СССР, Министр иностранных дел Великобритании и еще несколько весьма солидных и ответственных господ. Они стояли прямо у трапа самолета, улыбались, жали нам руки, что-то говорили. Я на всякий случай тоже улыбался, хотя не понимал, о чем толкуют эти уважаемые сэры.
Как только мы вошли в здание аэровокзала, слева от меня с грохотом раздвинулась стена, и я оказался прямо против большой толпы теле- и фотокорреспондентов, нацеливающих на меня свою аппаратуру. Я шагнул вперед, хотел сказать: «Здравствуйте!», но сотрудник посольства вежливо взял меня под руку:
— Это пресс-конференция для главы делегации, а мы с вами давайте пройдем в машину.
Мы долго ехали сначала по трассе, потом по каким-то улочкам, наконец прибыли в конференц-центр имени королевы Елизаветы второй.

Мне жарко в меховой куртке, в голове еще шумит от этой сутолоки: взлет, посадка, чужой язык, незнакомые люди, куда-то надо ехать, что-то говорить, а мы уже сидим за круглым столом — с одной стороны наша делегация, с другой — члены парламента Великобритании — представители палаты общин и палаты лордов. И тема разговора весьма необычная — «Новое политическое мышление в отношениях Востока и Запада». Медведеву хорошо, у него все на бумажке написано, а мне-то что делать?
Принесли кофе и сигары.
— Я вижу, Николай Васильевич, ты не в своей тарелке, — профессор Шмелев сладко затянулся табачным дымом, — глава делегации все скажет, что положено, а нам надо важно сидеть и надувать щеки.

Я давно бросил курить, и густой сигарный дым душит меня, голова становится квадратной.
Беседа течет плавно, учтивые англичане говорят приятные вещи, не менее учтивые наши доктора и профессора отвечают любезностями. Передо мной микрофон, на голове наушники, через которые синхронный перевод позволяет понять суть выступлений.
— Вы зачем приехали к нам? Говорить комплименты? — голос прозвучал резко. — Снимите розовые очки, капитализм во всем мире — система угнетения трудящихся, извлечение максимальной прибыли за счет здоровья рабочих. Я плотник и, кроме радикулита, ничего не заработал. У вас в стране социализм, все равны, каждому — по труду, а у нас махровый капитализм, подождите, он еще придет и к вам, и вы узнаете его звериную сущность.
В зале повисла напряженная тишина. Англичане, чувствуя неловкость после такого незапланированного выпада их депутата, опустили глаза. Пауза начала затягиваться. Сам не понимая, что делаю, я включил микрофон, загорелась красная лампочка.
Академик Гольданский заметил мое оживление и радостно сообщил:
— А у нас тоже рабочий хочет сказать слово.
— Меня всегда учили, что капитализм — это акула, жадная, ненасытная, готовая в случае ранения съесть твои внутренности. Но вот эти акулы сидят со мной за одним столом, и никто не пытается меня скушать. Давайте не будем пугать друг друга политическими страшилками, а вместе подумаем, как нам жить на этой маленькой планете Земля, которая пока еще вертится.
Англичане дружно затопали ногами, хлопая ладонями по столу.

— Чего я им такого сказал-то? — я повернулся к профессору Шмелеву. — Топают, хлопают, хулиганы какие-то!
— Да их парламенту лет пятьсот или семьсот, с давних пор они так выражают одобрение, — профессор пыхнул сигарным дымом.
Ну и слава Богу! А то я уж подумал, что ляпнул что-то в присутствии министров и послов.
Встреча закончилась. Все встали, собираясь в группы, ведя непринужденные разговоры. Высокий молодой человек из состава нашего посольства подошел ко мне:
— Вы нас здорово выручили, Николай Васильевич. Теперь вы часто будете ездить за границу.
Я вроде бы никогда не страдал честолюбием, но после такой похвалы меня стало распирать чувство гордости: во как я сделал наших профессоров и академиков! Я всего-навсего простой работяга, но себе на уме.

Около меня остановились двое англичан и, улыбаясь, перебивая друг друга, стали что-то говорить мне. Я ничего не понял, пожал плечами и развел руками. Они как-то ехидно улыбнулись и ушли.
В пятизвездочном отеле «Ройял Гарден» меня провели в одноместный номер. Мой чемодан уже стоял там. Я осмотрелся: кровать, телевизор. На полу в ванной комнате валяется белое махровое полотенце.
«Эх, — подумал я, — и тут бардак. Полотенце валяется, свет в номере не выключен, телевизор не выдернули из розетки».
В дверь постучали. Я открыл. Работник администрации Верховного Совета СССР вошел в номер и поинтересовался:
— Устроились? Через десять минут идем в ресторан на ужин. Завтрак можете заказать вот на этой карточке и повесить ее на ручку двери со стороны коридора. Вопросы есть?
— У них тоже не все продумано, вон на полу полотенце валяется, свет не выключен, — начал я.
— Это полотенце специально для ног, оно должно лежать около ванны. Кстати, потрогайте пол. Он с подогревом. Правда, здорово? А ночник над кроватью горничная включает, как только стемнеет. Да, еще кое-что. Будете смотреть телевизор, на красную кнопку лучше не нажимать, это платный канал. С вас, конечно, никто ничего не возьмет, но все же не советую нажимать на красную кнопку. Пойдемте на ужин, который дает председатель группы межпарламентского союза Маршалл.

— Я переоденусь и через минуту буду готов, — ответил я, а сам подумал: «В моей “хрущевке” полы без подогрева, телевизор черно-белый, а уж если я брошу на пол в ванной белое полотенце, жена горячо выскажется по такому поводу».
В ресторане я оказался за одним столом с теми двумя англичанами, которые приставали ко мне в конференц-зале.
— На сегодняшний вечер я ваш переводчик, — на чистом русском языке сказал мужчина, сидевший напротив меня, — я помогу вам общаться. Это, — он посмотрел на соседей по столу, — депутаты палаты общин. Они хотели бы задать вам несколько вопросов.
Чернокожие официанты в белых перчатках налили в бокалы красное вино, поставили перед каждым тарелки с дымящимся мясом в зеленых листьях салата.

Англичанин что-то сказал переводчику, тот улыбнулся:
— Макс интересуется, какой у вас автомобиль?
Вот еще! С утра ничего не ел, есть хочется, а им про мой автомобиль узнать приперло!
— У меня прекрасная машина, — вежливо ответил я, — очень распространенная марка _ «Запорожец».
Англичанин скривил губы в усмешке:
— Это очень плохой автомобиль.
— Не скажите, — возразил я, — это единственный в мире автомобиль, который на скорости шестьдесят километров в час проходит звуковой барьер.
— Этого не может быть, — англичане ошарашенно смотрели на меня.
— Очень даже может. У него мотор сзади, звук не успевает за машиной. В салоне космическая тишина, и только изредка слышен тонкий скрип.
— Что за скрип? — удивленно спросил переводчик.
— Ржавчина, — ответил я, — микробы жрут металл.
Переводчик долго втолковывал что-то моим собеседникам, те размахивали руками, трясли головами, искоса поглядывая на меня.
А я торжествовал! Что, съели? Вот так гундосых лечат — в мешок и палкой!

В гостиничном номере я с облегчением плюхнулся на кровать. Наконец то можно расслабиться! На тумбочке лежал толстый фотоальбом — виды Лондона. Надо полагать, это подарок. Да, в этом городе есть, на что посмотреть. А что же у них, буржуазинов, показывают по телевизору? Я стал включать программы — одни говорящие головы. Неинтересно. Нажму-ка я эту красную кнопку, которую очень не рекомендовал нажимать наш сопровождающий, потому как канал платный. А что с меня возьмешь? Нажму, будь что будет. Ух ты! Что есть-то! Совсем голые! И стыдно смотреть, и оторваться невозможно. Вот оно, тлетворное влияние Запада! Разлагаюсь со страшной скоростью! Я с трудом пересилил себя и выключил телевизор.
Утром чернокожий официант в белой куртке и белых перчатках принес завтрак прямо в номер: поджаренный бекон, кукурузные хлопья с молоком, чай с лимоном.

В начале десятого мы уже ехали в Вестминстерский дворец на встречу с депутатами парламента. Опять разговоры о Европейском доме, кто кого и на что агитирует? Скукота!
— А дальше-то что? — спросил я профессора Шмелева.
— А дальше по плану официальный завтрак от имени министра иностранных дел Хорда, — с улыбкой сообщил профессор.
— Да мы уже позавтракали в гостинице, — удивился я. — Сколько же можно завтракать?
Но программа пребывания нашей делегации расписана по минутам. Опять длинные черные машины, переходы, разговоры. Мне вручили карту, на которой мое место за столом было обозначено красной стрелкой. Опять жареная свинина, красное вино, фрукты. Когда подали кофе и сигары, в зал вошел солидный мужчина в красном фраке, красном цилиндре, с белой гвоздикой в петлице. Он трижды громко стукнул об пол толстой палкой и торжественно произнес:
— Господа! Время говорить спичи!
Хозяева поблагодарили гостей за визит, гости поблагодарили хозяев за прием. Опять машины, коридоры, мы забираемся на какие-то антресоли как раз в тот момент, когда премьер-министр Маргарет Тэтчер отвечает на вопросы депутатов палаты общин. Переводчик наклонился ко мне:
— Наша нижняя палата парламента устроена так: ряды зеленых диванов расположены друг против друга на расстоянии длины двух шпаг. Раньше иногда горячие головы прямо в парламенте пускали в ход оружие, потому как напротив членов правящей партии располагалась оппозиция, а в середине — спикер палаты, обязательно в парике. Таков обычай, ему много лет.

Ко мне подошел сотрудник нашего посольства:
— Николай Васильевич, а вы поедете с нами или вас отвезти в гостиницу?
— А куда мы едем дальше? Почему мне нельзя вместе с вами?
— Можно, конечно, но мы едем на кладбище возлагать цветы к могиле Карла Маркса, — пожал плечами мой собеседник.
— Я, понятное дело, «Капитал» не читал, но говорят, автор этого великого труда был прекрасным экономистом, которых нам сейчас, во времена перестройки, очень не хватает. Я еду с вами.
Небольшую колонну длинных черных лимузинов сопровождали четверо полицейских на мотоциклах, обеспечивая безопасность движения. По прибытии на место они выстроились в шеренгу.
— Поблагодарите их за службу, — предложил мне переводчик. — Среди них одна женщина.
— О кей, — сказал я, пожимая руки полицейским.
Они были все одинаковы в салатовых жилетах, в белых шлемах. Одна рука показалась тоньше и горячее, я задержал ее в своей ладони и подмигнул женщине, она тоже подмигнула мне, и мы рассмеялись.

Могила Карла Маркса заросла газонной травой, которую давно никто не постригал. Мы положили цветы, постояли молча и медленно пошли обратно.
В Королевском институте международных отношений руководитель нашей делегации Вадим Медведев долго говорил о проблемах человечества, об истории отношений между Россией и Англией. Я сидел в переполненном зале и думал: «Как же так, Карл Маркс определил принципы экономического развития на многие годы вперед, он немец, а упокоился на берегах туманного Альбиона. Неисповедимы пути Господни!»

Опять длинные черные лимузины, в которых два задних сиденья друг против друга, опять едем в парламент.
— Николай Васильевич, — переводчик обратился ко мне, — завтра утром ваша делегация уезжает в Уэльс, это часть Великобритании. Там живут валлийцы, народ гордый, независимый.
— Разве они не англичане? — удивился я.
— Нет, они совсем не англичане.
— Чем же они отличаются?
— Чем отличаются? — переводчик помолчал. — Предположим, во время обеда слуга споткнулся и пролил суп за ворот англичанину. Тот повернется и скажет: «Надеюсь, мой радикулит меня теперь не будет беспокоить целую неделю после такого горячего компресса». А валлиец в такой ситуации просто даст в морду. Поняли разницу? И еще. У вас как с английским языком?
— Прекрасно! Могу сказать «йес» и «ноу». Правда,это все, что я могу.
— Значит, ваш мозг свободен для восприятия новой информации и вы легко запомните еще одно слово — бореда. У вас борода, а это — бореда.
— А что это означает? — спросил я.
— Будете в Уэльсе, скажите это слово какому-нибудь валлийцу, и вы увидите, какой будет эффект. А сейчас мы едем на официальный обед от имени спикера палаты общин Бернарда Уэзерилла.
— Какой же обед, когда пора ужинать, время-то около восьми вечера, — возмутился я.
В дверях зала для приема гостей нас встречал сам спикер палаты общин в башмаках с серебряными пряжками, белых гетрах, в бархатном малиновом камзоле и пепельном парике. Он с каждым из нас здоровался за руку под ослепительными вспышками фотокорреспондентов. По залу сновали ловкие официанты, предлагая вино, коктейли и соки. Я выбрал сок. Ко мне опять подошли два англичанина, те самые, которые интересовались моей машиной. Переводчик выслушал их, а потом обратился ко мне:
— Господа интересуются, почему вы не пьете вино, вам запрещает ваш начальник?
Эти двое держали в руках бокалы с вином и улыбались.
А я и вправду на всех этих сабантуйчиках не пил вино, еще ляпнешь чего-нибудь с пьяных глаз, международный скандал получится.
— Я не пью спитного, потому что состою в обществе борьбы за трезвый образ жизни, — сказал я, вспомнив, что у нас в Союзе вовсю борются с «зеленым змием».
Англичане уважительно закивали головами и подошли к бару, где еще раз наполнили свои бокалы.

Всех пригласили в другой зал, в котором уже накрыли большой длинный стол. Вино, салаты, пряности, закуска.
— Обратите внимание на эти портреты, — сидевший рядом переводчик обратился ко мне. — Это портреты спикеров палаты общин за всю ее историю. Двоим спикерам за ошибки в работе отрубили головы, но это было давно, теперь головы не рубят.
Стены зала, в котором находились мы, украшали штук тридцать портретов серьезных дядей в париках. Да, здесь историю уважают.
— А вот сидящий напротив нас господин, — тихо сказал мне переводчик, — глухонемой. Все, что говорят ему, он понимает по движению губ.
Ничего себе! А в моем избирательном округе есть детский садик для глухонемых детей. Надо познакомиться, может быть, можно извлечь что-то полезное из этой встречи.
За разговором я не заметил, как мне поставили тарелку с каким-то супом. У них тут все бекон да бекон, наконец-то хоть желудок горячим хлебовом согрею. Когда в тарелке осталось совсем немного этого вкусного варева, переводчик спросил меня:
— А вы знаете, что едите?
Я пожал плечами.
— Это же черепаховый суп.
Что же он раньше мне не сказал! Я бы постарался вкус запомнить.

По дороге в отель самый молодой член нашей делегации разоткровенничался:
— Я вчера выгреб из холодильника все эти «кока-колы», «пепси-колы», соки, воды, орешки соленые и положил в чемодан. Вечером приезжаю — снова полный холодильник. Для нас это все бесплатно, чего оставлять другим?
В гостиничном номере горел ночник, а на столике лежал набор виски. Какая трогательная заботливость! Надо собираться. Рано утром мы уезжаем в Уэльс. Я тоже выгреб все из холодильника и положил в чемодан, в котором не осталось места для меховой куртки и меховой шапки. С первого дня пребывания в Лондоне я надел утепленный плащ и шляпу, а зимняя одежда висела в шкафу. Я выдвинул ящик комода — там лежал большой коричневый мешок, в который я и запихнул свои зимние вещи. А что? У них тут все можно — можно ходить и с мешком, и с рюкзаком, и с огромной сумкой на колесиках. Я как-то удивился, глядя на парня, который шел по тротуару в длинных штанах мехом наружу. Но переводчик меня спросил:
— Он вам мешает?
— Нет, — ответил я, подумав.
— Тогда в чем дело? Это и есть свобода, которая кончается там, где начинается ваша свобода.

Рано утром я спустился в вестибюль гостиницы, держа в одной руке чемодан, в другой — мешок с курткой и шапкой. Куратор нашей делегации как то странно посмотрел на меня:
— Вы знаете, что написано на вашем мешке?
— Нет, — признался я.
— Это мешок для мусора.
— А у меня в нем зимняя одежда, мне ее деть некуда.
— Тогда не выпускайте его из рук, иначе уборщик немедленно выбросит его в контейнер.
Нестройной толпой мы шли по перрону к поезду, а впереди нас вышагивал солидный мужчина в красном фраке и красном цилиндре с толстой палкой в руке.

Как только поезд тронулся, официант принес нам на большом подносе что-то белое, воздушное.
— Что за кушанье? — поинтересовался я у профессора Шмелева.
— Горячие салфетки, руки вытирать, — он подал одну салфетку мне.
На завтрак опять подали жареную свинину с макаронами. Заклинило их на свинине, или они думают, что это наша любимое блюдо?

С вокзала до города Ньюпорта нас довезли на большом мягком автобусе с баром, где можно выпить кое-что покрепче пива. Зачем нас ведут на сталелитейный завод? Что мы в этом производстве понимаем?
Нам выдали суконные пальто, потому что все вокруг горит, сыплются искры, грохочут механизмы. Я с облегчением вздохнул, когда мы оказались в круглом зале. Директор сталелитейной корпорации долго и нудно рассказывал, как он спасал этот завод от банкротства, сократив персонал почти на треть.
— Вы это ставите себе в заслугу, — сказал я, поднимаясь из-за стола, — а куда делись люди, которых вы уволили? Что с ними стало? Это вас не интересует?
А что было делать? — развел руками директор. — Чтобы достигнуть чего-то, всегда приходится чем-то жертвовать.

Телевизионщики первого канала нашего телевидения неотступно следовали за нами, стараясь запечатлеть на пленку все наши разговоры и поступки. Каждый день в программе «Время» обязательно был сюжет о пребывании нашей делегации в Англии. Наш куратор, посмеиваясь, рассказал мне, что чаще всего показывали Вадима Медведева как главу делегации и меня, потому что я один был в шляпе, остальные — без головных уборов.
Я подошел к академику Гольданскому:
— Виталий Иосифович, нас, оказывается, каждый день показывают по телевидению, комментируют нашу поездку. А простой народ посмотрит на экран и скажет: «Вон этот, в шляпе, и есть академик, потому что еще и с бородой». А на вас посмотрит и скажет: «Этот скромный мужчина — точно регулировщик с завода “Красное Знамя”».
Академик рассмеялся:
— Ну что ж, люди могут и так подумать, тем более я в молодости несколько лет был рабочим.

Город Кардифф удивил нас огромным средневековым замком, на главной башне которого развевались два флага: наш красный и бело-зеленый флаг Уэльса. На не штукатуренных серых стенах зала для приема гостей висели оленьи рога, головы кабанов и косуль — трофеи бывших хозяев этого холодного дома. Завтрак от имени лорда — мэра Кардиффа госпожи Джоунс прошел спокойно. Когда стали подавать кофе и сигары, я тоже взял одну самую толстую в металлическом футляре сигару:
— Подарю ребятам в курилке, пусть попробуют аромат кубинского табака.
— Вы курите, Николай Васильевич? — сидевший слева от меня мужчина тоже вертел в руках сигару.
— Нет, — ответил я, — не курю, но хочу привезти сувенир своим друзьям по заводу.
— Тогда передайте им от меня и эту, — он передал мне свою сигару.
Мы стали выходить из-за стола.
— Ты знаешь, с кем только что разговаривал и от кого получил сувенир? — спросил меня профессор Шмелев.
— Не знаю, он прекрасно говорит по-русски, значит, кто-то из команды сопровождения делегации.
— Это чрезвычайный полномочный посол Великобритании в Советском Союзе.
— Ну что ж, от его имени угощу ребят в курилке хорошей сигарой.

В строительной корпорации нас принимал один из директоров. Он сидел за столом, развалясь в кресле, ковыряя в зубах зубочисткой.
— Мы застроим всю береговую часть залива, мы возведем высотные дома, проложим новые дороги, — самоуверенно заявил он.
Я разозлился:
— У вас большие планы, только разрешат ли вам их осуществить? — спросил я у этого строителя.
— Мы никого не собираемся спрашивать. Наша земля — что хотим, то и строим.
— Значит, вы можете принять закон Уэльса, отменяющий закон Великобритании? — ехидно поинтересовался я.
Он задумался, потом потряс головой и уже другим тоном ответил:
— Нет, этого мы не можем.
Я встал и направился к выходу.
А что с меня возьмешь? Я рабочий, это профессора боятся потерять лицо, а мне терять нечего.

После беседы с депутатами муниципального совета графства Южный Гламорган и ужина от имени председателя совета госпожи Хьюза мы вернулись в гостиницу. В номере горел ночник, на подушке лежала красная роза в целлофановой упаковке. Мелочь, а приятно.

Утром в сопровождении депутата британского парламента я и профессор Шмелев поехали знакомиться с избирательным округом этого депутата. В маленьком чистеньком городке он должен был сегодня вести прием избирателей. Его уже ожидали несколько человек. У них те же проблемы, что и у нас: у кого газовая плита не работает, а фирма не хочет ее менять, кто просит муниципальное жилье, кто просит денег для создания вечного двигателя. Ко мне подошел сотрудник нашего посольства:
— Телекомпания Би-Би-Си просит вас дать интервью.
— А почему — я? Пусть возьмут интервью у профессора, он все знает, — начал отговариваться я.
— Они хотят взять интервью у вас.
Меня посадили на стул, оператор на расстоянии метра навел на меня камеру и включил яркую лампу. Я сощурился. На меня смотрел круглый черный глаз телекамеры.
— Вы считаете, что реформы в Советском Союзе неотвратимы? — перевел мне вопрос работник нашего посольства.
— Жизнь не стоит на месте, — ответил я, — все должно меняться, таков закон природы. Наша экономика должна получить больше степеней свободы, политическая система подлежит немедленному реформированию. У нас уже идет перестройка, и я уверен в ее успехе.
— Вы считаете Михаила Горбачева единственным лидером перестройки или есть другие кандидатуры?
— Михаил Сергеевич Горбачев — человек, обладающий огромным потенциалом доверия в нашей стране, его уважают во всем мире. Других политических деятелей такого уровня пока не видно.
— Вы — член Международной депутатской группы, вы находитесь в оппозиции к существующей власти. Чего вы хотите?
— Демократии.
Мне задали еще с десяток вопросов, наконец эта пытка кончилась и я облегченно вздохнул, а сотрудник нашего посольства сказал мне:
— Вы дали очень зрелое, взвешенное интервью. Я не удивлюсь, если скоро вновь увижу вас в Англии в составе другой нашей делегации.

Вместе с депутатом этого округа мы заехали в паб, хозяин которого пожаловался, что сегодня у него небогатый выбор пива — всего восемнадцать сортов. Вот это да! Бедный выбор! Я, кроме «Жигулевского» и «Рижского», ничего не пробовал.
Мы успели на ужин от имени младшего министра по делам Уэльса. Когда стали подавать сигары, я пару штук, самых толстых, положил в карман. Чернокожий официант в белых перчатках вопросительно посмотрел на меня.
— Сувенир, — сказал я, и официант удалился.

Утром, ежась под мелким холодным дождичком, мы медленно шли по дорожке музея Валлийского народного творчества.
— Валлийцы очень трепетно, с большой любовью относятся к истории своего народа. Посмотрите направо, — молодой гид показал на большой участок, огороженный сеткой, — эта порода овец сохраняется здесь триста лет.
Штук двадцать овец со свислыми курдюками мирно пощипывали зеленую травку.
— А этой водяной мельнице тоже лет триста, но она работает, — молодой человек открыл дверь в низкий деревянный домик, сбоку которого под действием падающей воды медленно крутилось деревянное колесо. Мельник, припорошенный мукой, рассказал нам о том, как получить нужный помол, как регулировать скорость вращения водяного колеса. Я слизнул с ладони щепотку муки, и на меня пахнуло нашей русской деревней, ржаным полем, дымком костра на берегу нашего пруда.
Из этой муки, — продолжал гид, — вот в этой пекарне, которой тоже много лет, пекут хлеб по рецептам прапрабабушек.

Из пекарни вышли две женщины — мать и дочь — и подарили нам по маленькой буханке, завернутой в желтую бумагу. Потом они вынесли на подносе нарезанные кусочки хлеба и предложили нам попробовать этот продукт, который, прямо скажем, был какой-то резиновый. Но мне захотелось сделать комплимент, и я попросил переводчика передать им мои слова:
— Очень вкусно, я постараюсь запомнить аромат этой выпечки и там, в Рязани, садясь за стол, всегда буду вспоминать вкус этого английского хлеба.
— Но Англия, но Англия! — молодая женщина чуть не вцепилась мне ногтями в лицо. — Валлия! Валлия!
Как же я забыл, что здесь не любят англичан?
Переводчик встал между мной и женщинами и что-то резко стал им выговаривать.

В мастерскую шорника я вошел первым. Бородатый, средних лет мужчина шил уздечку для лошади, ловко орудуя шилом.
— Бореда, — громко сказал я, вспомнив это загадочное слово, которому меня научил переводчик в Лондоне.
Шорник отложил работу, улыбнулся во весь рот, вытер руки о кожаный фартук и так крепко обнял меня, что я почувствовал, как хрустят мои косточки.
— Бореда, бореда, — бормотал он сквозь слезы, потом снял со стены сшитый им кожаный ремень для брюк и подарил мне.

Выйдя на улицу, я спросил переводчика, которого видел впервые:
— Что это за слово такое — бореда, что оно означает?
— Я англичанин, а не валлиец, — с гордостью сказал переводчик, — и что означает это их слово, мне неизвестно.
Мы возвратились в замок к обеду отсыревшие и продрогшие.
— Николай Петрович, — обратился я к профессору Шмелеву, — в романах о ковбоях часто фигурирует виски "Белая лошадь". У нас есть такой напиток?
— Сейчас узнаем, — ответил он, подходя к бару.
Бармен кивнул и плеснул в низкий бокал золотистой жидкости. Я сделал глоток и чуть не выплюнул виски на пол. Какая гадость! Самогон самого низкого качества! Но ноги и руки согрелись быстро.

Вечерним поездом мы возвращались в Лондон. Рядом со мной сидел сотрудник английского посольства Ричард, с которым мы вполголоса обсуждали поездку нашей делегации в Уэльс. Вдруг в тамбуре послышался громкий разговор, дверь открылась и на пороге появилась женщина. Тут же двое мужчин загородили ей дорогу.
— Что происходит? — поинтересовался я.
— Охрана не пускает ее в вагон, потому что здесь находится иностранная делегация.
— Какая охрана? — удивился я.
— Вас охраняют Скотланд-Ярд и офицеры вашей службы безопасности.
— Для чего меня охранять? Кому я нужен? Пропустите ее, напротив меня есть свободное место.
Ее пропустили. Она села, посмотрела на меня и что-то сказала Ричарду.
— Она благодарит вас за помощь и спрашивает, откуда вы.
— Объясните ей все о нашей делегации, — попросил я Ричарда, — и поинтересуйтесь, можно ли с ней поговорить о жизни.
Ричард перевел, она улыбнулась и согласно кивнула.
— Спросите, пожалуйста, какая нужда гонит ее на ночь глядя в Лондон.
— Неделю назад моему мужу сделали операцию — пересадили почку. Я еду к нему в больницу, чтобы провести эту ночь рядом с ним, он пока очень слаб, — сказала женщина.
— Такая операция стоит дорого?
— Очень дорого, но для нас она бесплатная, у нс есть страховой медицинский полис. Мы очень благодарны тому человеку — донору, он, погибая спас жизнь моему мужу, который так же, как и я, дал письменное согласие на изъятие любого жизнеспособного органа в случае внезапной гибели. Муж скоро поправится, но вот сможет ли он продолжать работу на сталелитейном заводе?
— А потерять работу в Англии — это трагедия?
— Я дважды была безработной. И хоть службы трудоустройства активно помогают переучиваться на другую специальность, остаться без работы всегда страшно. Мы купили в кредит маленький домик и вот уже десять лет выплачиваем долг. Как только мы прекратим возвращать ссуду, банк отберет у нас дом и вышвырнет нас на улицу.

«Да, у всех свои заморочки», — подумал я, прощаясь со случайной попутчицей.
По прибытии в Лондон глава делегации уехал на очередную встречу с деловыми кругами, а мы собрались в вестибюле гостиницы, не зная, что делать дальше, — по программе вечер у нас свободный.
— Виталий Иосифович, — обратился я к академику Гольданскому, — а что капитализм еще крепко стоит на ногах?
— Крепко, будь он неладен, — рассмеялся академик.
— А говорят, он разлагается, — продолжил я.
— Разлагается, но пахнет приятно.
— А что если мы нанесем ему тяжкий урон?
— Каким образом?
— Принимающая сторона оплачивает все наши счета, — напомнил я, — как пойдем в ресторан, как закажем! И капитализм рухнет.
— По такому случаю нам стоит тихо, но дружно крикнуть: «Ура!», — поддержал меня Виталий Иосифович.
В гостиничном ресторане мы сели за большой круглый стол, официантка принесла меню и присоединившийся к нам куратор из администрации Верховного Совета СССР, владеющий английским языком, помог нам сделать выбор. Я заказал салат «Дары моря» и мясо по-итальянски. Салат состоял из разных моллюсков на зеленом капустном листе, который я тоже стал есть, разрезав на кусочки.
— Что вы делаете, Николай Васильевич, капустный лист не для еды, а для композиции на морскую тему! — возмутился наш куратор.
Нет, не понять мне этих буржуинов!

Мы заказали пиво, потом шампанского, разговор пошел свободнее и громче.
— Виталий Иосифович, — опять обратился я к академику Гольданскому, — судьба — женщина ветренная, непостоянная. Я не берусь утверждать, что когда-то мы снова соберемся в той же компании. Поэтому, пока мы здесь, давайте попробуем чего-нибудь еще. Мне кажется, здесь подают хорошее бренди.
— Коля, — рассмеялся академик, — ты обладаешь удивительной способностью угадывать сокровенные желания народа.

После порции бренди промозглая английская погода уже не казалась такой мерзопакостной. Я даже съел кусок мяса по-итальянски, несмотря на то, что красный соус, которым щедро полили мясо, был разбавлен, как мне казалось, серной кислотой.
— Товарищи, товарищи, вы что же делаете? — мужчина средних лет с круглым животиком так спешил, что даже запыхался. — Медведев приехал со встречи, спрашивает, где и чем занимаются депутаты, а ему докладывают: в ресторане пьянствуют.
— Мы не пьянствуем, а культурно отдыхаем, — робко возразил кто-то.
— Ваш отдых влетит нам в копеечку, это не предусмотрено программой.
«Наверно, он куратор нашего куратора, — подумал я, глядя на объявившегося командира, — откуда он только взялся? Всю малину испортил».

За оставшиеся два дня до отъезда мы посетили Лондонскую биржу, Банк Англии, всемирно известную страховую компанию «Ллойд», в которой завтракали а-ля-фуршет. На тарелку надевается специальная вилка с отверстием для рюмки, накладывается еда, и люди ходят по залу, пьют, жуют, разговаривают. Это точно не по-нашему, не по-русски.
Вечером, уже в темноте, мы вышли из гостиницы, чтобы ехать на прием в Советское посольство от имени нашего посла Замятина.
— Николай Васильевич, а давайте пойдем пешком, чего тут ехать, до вашего посольства пять минут ходьбы, — предложили мне два переводчика с английской стороны, которые постоянно работали с нашей делегацией.
Я согласился, и мы пошли, неспешно беседуя, вдоль красивой железной ограды, вошли в раскрытые ворота. Мои переводчики замолчали. Мы остановились. Темно, вокруг черные деревья, в глубине двора светятcя два небольших окна. Куда они меня завели? Это западня! Сейчас меня под белые ручки и в кутузку, а у меня никаких документов! Завтра английские газеты выйдут с большими заголовками: «Народный депутат СССР попросил политического убежища...». Надо вырваться и убежать. А куда? Я оглянулся. В воротах стоял коренастый мужчина и смотрел в нашу сторону. Все! Западня захлопнулась!

— Чего мы тут стоим, — сказал переводчик, посмотрев на другого, — мы не туда завернули.
Силуэт в воротах растворился в темноте, мы вышли на тротуар и минут через пять были у ярко освещенного нашего посольства.
— Что-то вы, батенька, позволяете себе задерживаться, — спросил профессор Шмелев, когда мы сели за стол.
— Переводчики завели в какой-то темный сад, я уж подумал — украсть меня хотят, но всё обошлось.
— Не украдут, — рассмеялся профессор, — нас охраняет наша служба безопасности. Кстати, в Москве, когда ты ехал из гостиницы в аэропорт, тебе подсадили попутчика? То-то и оно!
Опять торжественные речи, накрытый стол, морские деликатесы, фрукты, клубника, виноград, вино, виски — как все это мне надоело! Сейчас бы нашей жареной картошечки со шкварками, да с бочковым соленым помидором, да под законные сто граммов «Пшеничной» водочки — вот была бы еда! А эти английские кушанья ешь, ешь, а все равно голодный.

Нас опять куда-то везут. Большой ресторан, большой зал, в углу девушка играет на арфе. Снова вино, фрукты, салаты, закуски. Наконец подали вкусное жаркое. Кроличье мясо под белым соусом производило приятное впечатление. Сидевший напротив англичанин посмотрел на меня долгим взглядом, потом что-то сказал переводчику, который, усмехнувшись, обратился ко мне:
— Мистер Кристоф по всей Европе торгует мясом, может ли он торговать мясом у вас в Советском Союзе?
Нашел, у кого спросить! Я рабочий с завода «Красное Знамя», что я в этом понимаю? Издевается, что ли?
— Скажите ему так, — обратился я к переводчику, — мне трудно ответить на ваш вопрос, поскольку он нуждается в глубокой проработке. Главное препятствие — непропорциональное соотношение валют — фунт рублей равняется фунту стерлингов.
Переводчик долго объяснял мистеру Кристофу мой каламбур, наконец он понял смысл игры слов и весело рассмеялся.

В наступившей напряженной тишине до меня стало медленно доходить: моя шутка обернется для меня большими неприятностями и за границу СССР меня больше не пустят.
Утром я собрал чемодан, повесил на него бирку со своей фамилией. Слава Богу, мы уезжаем из этой холодной, заплесневелой Англии! Наконец-то!
На аэродроме нас провожал министр по делам Уэльса, веселый рыжий англичанин. Переполненный радостным предчувствием — через три часа мы будем в Москве, не совсем соображая, что делаю, я хлопнул министра по плечу и сказал:
— Я поражен мудростью английских традиций, (он улыбнулся), я восхищен бережным отношением к природе в ваших городах, я очарован архитектурной гармонией Лондона, (он уже широко улыбался), но Рязань лучше.

Он перестал улыбаться и быстро спросил:
— Почему?
— Потому что моя Рязань — это моя Рязань, и она всегда для меня лучше всех.

Бригада уже приступила к работе, когда моя жена, натягивая на ходу халат, вошла в цех и села на свое рабочее место.
— Ты что, у стенки спала? — буркнула бригадирка.
— Да мой сегодня ночью из Англии прилетел, — жена потерла ладонью лоб, — пока его накормила, пока поговорили, легли спать, а уже вставать пора, голову от подушки не могла оторвать.
— Ты говоришь, он у тебя в Англии был, — шустрая стройная Юлька поглядела на жену. — Я вчера его по телевизору видела в программе «Время», он, оказывается, не в Англии был, а в Лондоне.

Начальник цеха устало прошелся по кабинету, поплотней прикрыл дверь. Опять эта женская бригада хохочет, аж оконные стекла дребезжат. Счастливые люди! А тут директор совсем задушил своими приказами: снижай себестоимость продукции, уменьшай накладные расходы! Уже снижали, уже уменьшали. Сколько можно? С одной козы две шкуры не дерут. Хотя, стоп! Выход есть. Надо провести хронометраж рабочего времени этих веселых и находчивых и срезать им расценки процентов на двадцать. Интересно, будут они потом смеяться?
Он нажал кнопку переговорного устройства:
— Нормировщика ко мне!