Антогнида

               
   
    Я ходила по деревенской улице и пыталась найти какой-нибудь двор, где держали корову, чтобы договориться там о покупке молока. В этот колхоз нас отправили оказывать шефскую помощь в прополке свеклы, но после обеда полевые работы прекращались, и каждый проводил свое время как хотел. А я решила воспользоваться удобным случаем, чтобы хоть здесь досыта напиться парного молока, о котором в городе нечего было и мечтать.
   Улица была совершенно пустынной, и только маленький барашек настойчиво блеял возле высоких ворот одного двора. Наконец какой-то мальчонка приоткрыл ворота и впустил крикуна. Вот туда-то я и наметила обратиться, раз там есть кто-то живой.
    Когда я дошла до нужного двора, снова раздалось недовольное блеянье. Ворота открылись, и барашек опять оказался на улице. Я поторопилась окликнуть мальчика, а пока тот бегал в дом за кем-то из взрослых, барашек, видимо, решив, что просчитался,  начал проситься назад.
     Вышла сухонькая древняя старушенция, подслеповато меня разглядев, ответила, что да, корова у них есть, но надо поговорить с невесткой, и пригласила подождать во дворе. Барашек увязался за нами, однако почти тут же сиротливо встал возле ворот и начал жалобно требовать, чтобы его выпустили на улицу.
    – Что-то вашему барашку никак не угодишь, сам не знает чего хочет.
    – Наплявать на яво! – ответила мне старуха. – Вот ужо Антогнида придет, всем им задаст.
     Антогнида? Нечего сказать, ласково бабка невестку свою величает! Может, лучше убраться отсюда, пока не поздно?
    «Антогнидой» оказалась вполне добродушного вида женщина лет пятидесяти, высокая, круглая и румяная, как чайная баба, только пышной юбки не хватало.
   – Ох, ты мой байстрючонок, скучаешь тут? – обратилась она к барашку и потрепала его по белому каракулевому затылку. – Сейчас водички свеженькой попьешь, а к вечеру и мамка с пастбища прибежит.
   
   Договорились мы очень быстро. Всего литр молока, чепуха, сказала хозяйка. Зовут ее Антонидой, а бабку Саввишной. Ну, бабка вообще смешно говорит, что с нее взять? Да хоть горшком назови, только в печь не ставь. 
   
    Я старалась подгадать так, чтобы молоко оставалось парным, сохраняя тепло и коровий дух, поэтому частенько просто сидела у Антониды во дворе и ждала окончания дойки, коротая время за беседами с Саввишной. Надо заметить, что читать бабка не умела, но оказалась весьма занятной собеседницей, и скучать не приходилось.
   
   – Ох, ухайдакалась я сегодня, дошла до продмага, а там хлеба ишшо и не привозили.
   
   – Так что же, бабушка, без хлеба вернулись?
   
   – И где уж мне ждать на жаре-то... Ничего, Антогнида сходит вечером. А я вот гиссировки купила, хочется сладенького. Дак вот и ночью плохо сплю, хомяк замучил.
   
   – Хомяк?!
   
   – Большой такой хомяк-то. Почитай, каждую ночь вылазит из-за сундука, что ли. Шибко громко шаволится да шебаршится, спать не могу.
   
   Я уже знала, что бабка, пока тепло, ночует в летней кухне, и кое-как догадалась, что хомяком она называет обыкновенную крысу.
   
   – Вот ужо кочевряжник-то мой пущай к зиме там рамонты наведет, дак дырку-то и заткнет.
   
   Сына ее, Степку, мужа Антониды, я несколько раз видела. Это ему бабка давала такие пренебрежительные определения, как пустобрех, кочевряжник или даже чертово семя, и если бы она не называла Антониду невесткой, то можно было подумать, что Степка не сын, а зять, к тому же непутевый. По всему было видно, что сын у бабки не в почете, а вот невестку она уважает, хоть и величает Антогнидой. Да и внешне-то пара эта выглядела на редкость несовместимо. Антонида высокая, крупная, а Степка - тщедушный недоросток. Оставалось только диву даваться, как двое таких абсолютно не подходящих друг другу людей умудрились пожениться.
 
   – А он и есть кочевряжник, – разъсняла мне Саввишна свое отношение к сыну. – Ростом-то весь в отцовску родню, у их там все таки вертлявы, одно сказать – никудышна порода. А энтот хоть и сморчок, а ить хлебом не корми, дай только покочевряжиться. Иной раз напьется, ну и давай выкомаривать: руками-ногами крендели выписыват, орет, мол, кто в доме хозяин. Я глядь, а уж Антогнида с подбитым глазом, и как только до глаза-то ейного достал? А он, никудышник-то наш, ишь, до чего додумался: на табуретку махоньку таку взобрался и оттуда ей, Антогниде-то как раз в глаз и целит! Энто, значит, штоб сподручней было. А девка-то – чисто золото, спокойна така, ить энто ж надо, дать такому сморчку руками размахаться! Уж я, грешным делом, не знала, как и быть, а тут случай вышел такой. Раз пришел Степка пьяный и давай геройствовать. Ой, расходился, хоть связывай. Я взяла веревку да и прошу Антогниду подсобить мне, думала в подпол посодим, ужо пущай там и орет. Схватила яво, черта, сзади, а он извернулся да как куснет меня за руку! А Антогнида-то вдруг и говорит: «Не надо, мама, раз так, я и одна управлюсь». Дак ить он, ирод-то энтот, табуретку свою нашарил да карабкается на яё, вот страмник, прости, господи! Ну, Антогнида, после укуса-то мояво, шибко, видно, осерчала на сморчка-то нашего да как сгребет яво в горсть прямо с табуретки с энтой!.. С тех пор-oт он яе и боится. А пущай! Она баба хорошая, работяшшая, почитай, што весь дом, все хозяйство на ей. И за мной, старухой, ходит, грех жалиться.
   
   Честно говоря, этот рассказ поднял мне настроение, как фильм со справедливым концом. Я дождалась свою банку с молоком, а Саввишна кряхтя поднялась и, прежде чем попрощаться, сooбщилa:
   
   – А укус-то энтот потом у меня ишшо долго болел.