Кормильцев и Господь Бог. Ворнеж и Франкенштейн

Что мы такое, кроме как капля спермы на которую снизошла непостоянная удача. 
(Аль - Фараби - персидский философ)

В столице Великобритании Лондоне на площади Линкольнз Инн появилась скамейка памяти поэта Ильи Кормильцева.
(из интернета)

Велик Ты, Господь, терпящий в непостижимом Своём милосердии беззаконствующих.
(Илья Кормильцев)


Из Живого Журнала Ильи Кормильцева:
2006-06-15
БОГ БОЛЬШЕ НЕ ЖИВЕТ В ЖЖ
Однажды Бог подумал: «Почему бы Мне не завести аккаунт в Живом Журнале?»
«В конце-то концов (так думал Бог) это вполне современный
способ общения с людьми – ничем не хуже огненного столпа или горящего куста (кстати, отличная идея для Моего юзерпика!)»
Первые же посты нового юзера привлекли внимание ЖЖ-сообщества. «Прикольный виртуал!» – писали друг другу ЖЖ-исты. Очень быстро Бог стал сначала тысячником, а потом и пятитысячником. Он отвечал на вопросы, отзывался на молитвы, вступал в полемику и даже не банил нахалов, писавших под Его откровениями о Страшном Суде и будущем Вселенной «ниасилил» , «боян», «афтар, выпей йаду!» и «учи матчасть!» Он, невзирая на Свое всеведение, каждое утро запоем читал френдленту, как-то даже позабыл за этим делом вовремя вывести солнце из-за горизонта.
Однажды утром он с большим удивлением обнаружил в своей почте письмо из Abuse Team. «Дорогой друг, – писала Abuse Team, – на Вашей странице систематически публикуются материалы оскорбительные для морали, нарушающие приватность других пользователей, возбуждающие расовую и религиозную рознь, гомофобию и классовую вражду». Сначала Бог возмутился, затем на мгновение задумался о том, не перенести ли аккаунт к Мише Вербицкому, потом решил не сдаваться. Написал пост, в котором призвал всех людей доброй воли выступить на Его защиту.
Ничего не помогло – через три дня аккаунт Бога был удален с сервера. (Позже выяснилось, что настучала в эбьюз-тим группа атеистов и фундаменталистов, сколоченная каким-то то ли  satana, то ли  shaitan. Поговаривали, что под этим именем в реале обретался Папа Римский или Патриарх или они оба вместе).
Та ночь на планете Земля была страшной. Несколько ураганов сформировались на севере Карибского моря и, сметая все на своем пути, обрушились на побережье Флориды. Пара крупных метеоритов вонзились в пегматитовый щит Скандинавии. В Лондоне вспыхнуло Вестминстерское аббатство.
Ближе к утру Бог несколько успокоился. В конце концов, он сам сотворил этих существ из малой капли и знал, чего они стоят. Он посмотрел вниз, на Землю. В свете утренних лучей его творение было прекрасным. Где-то в диких горах мальчик пас коз. Он только что совершил фаджр, как учил отец, а теперь чистил АКМ. Автомат был памятью об отце, который стал («ИншаАлла», – приговаривал мальчик перед тем, как подумать это) шахидом два года назад. Мальчик ничего не знал про Живой Журнал, и это тоже было прекрасно.
«Джабраил!» – подумал Бог. Архангел возник по Его велению, неизбывно прекрасный. Радуясь умению отчасти угадывать мысли Единого, он спросил:
– Уничтожить Портленд?
– Да нет, – ответил Бог, – это их не спасет. Скажи, как давно в последний раз ты воплощался в пылающий куст?


«Вот мой Онегин на свободе:
Острижен по последней моде,
Как dandy лондонский одет —
И наконец увидел свет.»
А.С.Пушкин

Когда я был в Лондоне, в неистовой столице Британских островов,
в этом фурункуле большого дыма, 3 дней мне хватило чтобы увидеть своими глазами 
Вестминстерское аббатство, собор Святого Павла и крепость Тауэр. Я не пошёл на Бейкер-стрит, где жил великий сыщик, в доме 221Б, которого в реальности не существует. Я *** ложил на Оксфорд-стрит, на Бонд-стрит и Найтсбридж, на магазины модной одежды в Мэйфейре, и отдельно положил на ****кий Сохо с его театрами и кинотеатрами, барами и ресторанами, пабами и борделями, ночными клубами и сексшопами  – на всю эту гей-деревню. Несмотря на то, что я люблю разврат и приключения, и Сохо меня волновал всегда. Сохо – место встреч художников, писателей, интеллектуалов, короче богемы первой половины 20 века, точка сборки джаза и рока в середине века, и центр лондонской бит-культуры, сердце «свингующего Лондона» шестидесятых.
Но это всё в прошлом. И ничего тут уже не поделать. Эффект Чизхолма:
ВСЕ, ЧТО МОЖЕТ ИСПОРТИТЬСЯ, - ПОРТИТСЯ.
Все, что не может испортиться, - портится тоже.

Я пошёл и нашёл лавочку Кормильцева на Линкольнз-Инн-Филдс  - это самая большая площадь в Лондоне. Парк и много людей валяются на траве. Лавочка оказалась свободной. Кормильцев ждал меня. Я сел и решил покурить и почитать ему что-нибудь. У меня с собой была только Библия. Я знал, что перед смертю он принял ислам и попытался хоть что-то вспомнить, но вспомнил лишь цитату из Аль Фараби, которую вынес в эпиграф. Повторю её ещё раз: «Что мы такое, кроме как капля спермы на которую снизошла непостоянная удача.»

После этого раскрыл Библию и прочитал пару псалмов Давида, потому что в 1995 Кормильцев крестился по православному обряду. Илья рассказывал мне, что его крёстной матерью была известная переводчица Наталья Трауберг. Кормильцев тоже был прекрасным переводчиком. Светило солнце. Мне 47 лет – столько сколько было Кормильцеву когда он умер. Я закурил еще одну папиросу и закрыл Библию. На книге было написано: Священное Писание. Перевод нового мира. Мне нравится перевод Нового мира. Я сравнил все переводы. Этот мне нравится больше. Он самый человечный и написан хорошим русским языком. Я протянул папиросу Кормильцеву и задумался. Я вспомнил, как мы говорили о том, что через 358 лет после смерти Христа собрались люди, просто люди, не боги и канонизировали тексты. Текстов было много. Одних евангелий около 60. Они были сочтены Церковью неканоническими  и не попали в Библию по одной причине - они противоречили решению Первого Вселенского Собора, где постановили, что Иисус - Бог. То есть в них было что-то противоречащее этому постановлению. Эти люди и решили, что вот эти тексты святы, а вот эти типа нет. А потом разные церкви и направления переводили и переписывали, трактовали и переиначивали всё это на свой лад. Так как им было нужно для их конфессий и для института церкви. Ещё я вспонил и позже проверил, что пишут ветхозаветные евреи.

 Иисус в Синедрионе по Талмуду из интернета:
Талмудические места об Иисусе обычно подвергались в христианских странах цензуре или самоцензуре. В Талмуде Иисус называется Ешу (ивр. ;;;;), по-видимому, из-за того, что на севере Палестины гортанная буква «айн» не произносилась, так что последнее «а» исчезало. Вторая буква «хей» (ивр. ;;), которая есть в имени «Иеошуа» (ивр. ;;;;;;;;;;; Иисус Навин) могла отсутствовать и в написании, как в книге Нехемии: Иешуа (ивр. ;;;;;;;;; Неем.8:17).
По разрозненным немногочисленным талмудическом источникам создаётся биография Ешу, резко отличающаяся от евангельского. По Талмуду, он родился от внебрачной связи его матери с неким человеком по имени Пандира -Тибериус Пантера. Аналогичное утверждение содержится и в антихристианском сочинении «Правдивое слово» античного философа Цельса (см. Иисус бен Пантира). Ешу был учеником рабби Иеошуа бен Перахия и бежал вместе с ним в Египет, откуда он вывез приёмы колдовства. Талмуд осуждает Иеошуа бен Перахия, что он слишком сильно оттолкнул ученика после ссоры. Слово «Евангелие» Талмуд пишет через букву «айн», что не характерно для заимствованных слов, и видимо, переводит как «листы греха» (авон гилаён). Суд над Ешу в Талмуде происходит перед судом Санхедрина, римляне не упомянуты, метод казни — побиение камнями за совращения на идолопоклонство вместе с пятью учениками. Единственные совпадающие с евангелическим рассказом детали: время Песаха и имя одного ученика: Маттай. По-видимому, по Талмуду годы жизни Ешу: от 89 год до нового летоисчисления и до 53 до н.л. В другом месте Талмуда сообщается, что Онкелос вызвал дух Ешу и выяснил, что тот наказывается унизительным образом в загробном мире за насмешки над словами Мудрецов.
Я специально не стал пересказывать этот кусок своими словами,
потому, что это не мои слова.
Ведь, на самом деле, правды никто не знает.
Да и нет никакого "самого дела".
Вся история – лишь наваждение.
Все факты – это только иллюзии.
Сверхмалое  и сверхбольшое не имеют верха и низа.
Существуют лишь направления.
Цивилизация – это масонский заговор.
Эволюция – это масонский заговор.
Революция – это масонский заговор.
Путь развития – это масонский заговор.
Жизнь – это болезнь, передаваемая половым путем.
Но, по моему, секс лучше логики.
Делайте детей счастливыми – поддерживайте педофилию.
Содержите город в чистоте – съедайте в день по голубю.
У меня нет предубеждений - Я ненавижу всех!
Подобие, отклоняясь от образа,
Опять создает подобие.
Откуда духовность и жизнь?
Кто надстроил интенцию?
Путь неудач как путь?
Или как неудачи?
Секс убивает – умираешь счастливым -
Смерть – наследственна.
Пасха в этом году отменяется.
Говорят, что нашли тело.
Боже дай мне терпения!
Но пожалуйста поторопись!
Все сделано для того чтобы богатые были богатыми,
а бедные – бедными.
Наука даёт свободу – интернет порабощает.
Ожидания всегда одни, а результаты всегда другие.
Всё уходит в жопу, а Иисус остаётся.
Миром правят ложные ценности.
Ненавижу людей без  фантазии.
Мы создаём вещество.
Из него состоит Вселенная.
Секс - это двери в которые входит жизнь.
Смерть - это двери за которыми она исчезает.
Куклы - наша специальность.
Зайчик на стене - это совсем просто.
Разорви меня Господи, если это не так,
Разорви меня господи!

Я люблю Иисуса Христа и верю в него потому, что он был просветлённый и добрый,
и ещё потому, что он сын Божий, как, впрочем, и я...
 
Размышления уносили меня всё дальше и я подумал, что Илья – это библейское имя и услышал голос. Голос Ильи Кормильцева. По крайней мере мне так казалось после 2 хороших папирос с мароканским гашишом. Не бойтесь. Я не буду сейчас вещать голосом Кормильцева из загробного мира. Я скажу то, что мне тогда подумалось или послышалось на этой скамеечке в солнечный лондонский день.
Верить - это как любить - в этом мало рационального. Чтобы остановить внутренний диалог (бесконечный спор с самим собой)  нужны молитвы или мантры или медитации. Не надо много думать. Выбери то, что нравится и то, что вставляет, то, что больше чувствуешь то, что по душе, а Бог поймет. Бог разберется и проявит своё отношение. И ты почувствуешь правильность или неправильность своего выбора и методики.

Все мы молимся одному
и тому же Богу, каким бы
именем Его не называли.
Сильвия Браун

Будда никогда не был буддистом, Иисус Христос – христианином, Мухаммед – мусульманином.

У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет ее как может.
Жан-Поль Сартр

Я сидел на лавочке Кормильцева и серо-белый душистый дым папиросы вился над моей безумной головой, вырисовывая простой арабской каллиграфией в синем  небе Лондона имя Аллаха - ;;;; .
 
Я познакомился с Кормильцевым в 1995 году, когда он уже был православным.
После выставки в Музее Востока и презентации книги-альбома «200 цветов снега».
Тексты к книге писал Сергей Шумейкин – мой друг и партнер по изательству «Запасный Выход» и по многим другим проектам. Психолог, львовянин, добрейшей души человек. Он же и написал тескты для «200 цветов снега».
Была большая презентация. Мы получили медали Музея Востока. Они до сих пор хранятся  в 3 ящике комода вместе с похвальными грамотами за первые 3 класса средней школы, среди других дипломов и грамот. Смешно это всё...

Кормильцев пригласил Шумейкина (Шуму или мастер Шу, как мы его называли) написать тесты афоризмы для нового современного типа И-цзына на диске.
 В диске Кормильцев хотел соместить 2 проекта. Музыкальный и текстовой.
Чтобы можно было слушать как диск и гадать на компьютере, типа нажимаешь на кнопочку, и тебе выпадает афоризм, который можно трактовать и расшифровывать.
Вот такая гадательная постмодернистская герменевтика.

Осенью 1995 я уехал в Германию и вернулся в Москву примерно через год. Шума пригласил меня на первую пресконференцию, посвящённую выходу в свет нового диска Наутилуса. Это было в каком-то клубе, весело и без пафоса. Хотя были все и Бутусов, и БГ, и Кормильцев, и ещё куча разных хороших людей. Новый альбом назывался "Яблокитай" (дословный перевод со староголландского на русский русского слова АПЕЛЬСИН). Тексты Кормильцев написал еще в Праге в декабре 1995, январе а закончил в мае 1996.  Вечер удался. БГ, пил виски, пел песни, плясал танцы. А Кормильцев подарил мне еще неизданный диск.
Я включил его дома и всю ночь слушал песню:

 Мы остались с тобой в этом баре одни
За стеклом почему-то мелькают огни
И качается стойка
Как будто мы едем в вагоне
Через Черную степь, где кочует Орда
Через Темные горы куда-то туда
В города, где никто нас
Не ждет на перроне

Этот странный китаец с выбритым лбом
Смотрит так на меня словно я с ним знаком
И возможно он знает
Зачем и куда едет поезд
Он протирает стаканы и наливает еще
Смотрит узкими глазками мне за плечо
Вероятно он видит
Что там впереди будет пропасть

   Девятый скотч за одну эту ночь
   Нам уже никто не сможет помочь
   Лед в стаканах стучит все быстрей и быстрей
   Девятый скотч за одну эту ночь
   Пол из-под ног уносится прочь
   И уже невозможно дойти до дверей

Положи свою голову мне на плечо
В этом мире случайного нет ничего
Это тайная миссия но
Только в чем ее смысл?
Я сегодня забыл а когда-то я знал
То ли где-то прочел
То ли кто-то сказал
Но под действием виски
Так трудно сконцентрировать мысль

   Девятый скотч за одну эту ночь
   Нам уже никто не сможет помочь
   Стены падают вниз и по комнате пепел летает
   А китаец мне пристально смотрит в глаза
   И по желтой щеке вдруг стекает слеза
   И я вдруг понимаю что китайцы тоже не знают

Через пару дней мы с Шумой пошли к Кормильцеву в гости.
Жил он тогда в Новых Черёмушках.
Мы покурили, выпили крепкий кофе. «Чёрный как московская ночь, но горячий и крепкий как бразильский поцелуй...» – сказал я. «Кофе должен быть черный, как преисподняя, сильным, как смерть и сладким, как любовь...» - ответил Кормильцев словами старой турецкой поговорки. Начинался прекрасный вечер.
Я выставил на стол гостинцы - дагестанский коньяк и апельсины.
И рассказал свою теорию о том, что апельсины - это живые существа из будущего или параллельного измерения, попавшие на землю через хроно-синкластический инфундибулум.
 Хроно - "время", синкластический - "изогнутый в одну и ту же сторонй и во всех направлениях", наподобие шкурки апельсина, инфундибулум - "воронка" (так ее называли древние римляне, например Юлий Цезарь или Нерон), бесконечность.
Термин из книги Курта Воннегута "Сирены Титана".

Я говорил, что апельсины – это совершенные живые существа, которые состоят из сладкого мозга, покрытого оранжевой кожей. Если сжать апельсин в руке, то он пахнет и этот запах – это мысли апельсина. Когда мы живьём сдираем с него шкурку, он кричит и страдает от боли и пахнет еще сильнее. Поэтому гуманно перед смертью делать апельсину укол морфия в нервный узел – в точку, пимпочку в центре плода.
После этого апельсин расслабляется и не чувствует боли и становится еще более прекрасным на вкус и оказывает позитвное воздействие на человека.
Долго мы сидели на кухне и весело шутили обо всём.
Кормильцев рассказывал разные забавные истории.
На этой кухне было так тепло и уютно и так хорошо,
что невозможно выразить словами.
«Теперь я подхожу к непересказуемому моменту моего повествования и признаюсь в своём писательском бессилии.»
Кормильцев – точно гений.
Он знал всё и обо всём.
По образованию химик. И мне даже странно, что он, с его характером,
не взорвал к ****ям этот ****ский мир.
Ну а тексты его песен – это вообще отдельная магия.
Некоторые я не забуду до смерти и, наверное, даже после смерти буду вспоминать.
С тех пор мы встречались раз в неделю, курили и общались.

В 2000 году мы с Леной Куховар сделали документальный фильм «Жить в Воронеже»
Рабочее название было «Ночь от Москвы».
Фильм о том, как человек рождается, проживает жизнь, сталкиваясь со всеми человеческими и нечеловеческими проблемами  и умирает. Такой буддистский фильм о смысле и вариантах жизни в непровинциальном даже городе, городе всего лишь в 1й ночи на поезде от Москвы. Но всё, что не Москва, у нас же ведь считается провинцией.
Фильм получился хорорший, но тяжёлый.
Мои любимые писатели написали к фильму тексты.
Лев Рубинштейн к фрагменту о рождении человека.
Илья Кормильцев про молодость и про наркотики.
Андрей Битов про Гулливера и про формат и место человека в жизни.
Игорь Клех про болезни.
Евгений Попов про старость.
Слава Курицын про смерть.
Все тексты были точны и прекрасны.
Закадровый голос – Михаил Козаков.
Ох, как всё-таки много значит голос и интонация диктора.
Голос и чтение Козакова – это музыкальный инструмент.
Что-то вроде низких регистров органа – завораживает и пробивает прямо в сердце и в мозг.
Клех был литературным редактором, а Кормильцев музыкальным редактором.
Фильм получался крутой.
Там было всё: проститутки и наркоманы, Гулливер и слепые, дом престарелых и сумасшедшие, и кинохроника, и роды, и школа, и смерть и аборт. Много всего.
3 месяца прожил я в Воронеже – в городе, где Платонов работал дворником, а Мандельштам пытался выброситься из окна.

Пусти меня, отдай меня, Воронеж:
Уронишь ты меня иль проворонишь,
Ты выронишь меня или вернешь,-
Воронеж - блажь, Воронеж - ворон, нож.

Я работал на выборах и готовил выставку плакатов «Антитеррор 2000». Первую, кстати в России выставку посвящённую антитеррору. Побывав в архивах, насмотревшись хроники и наслушавшись страшных рассказов от военных профи, я впал в депрессию. Давно изветно, что болезни от нервов и у меня дико разболелся зуб. Есть, так называемые, зубы мудрости. Так вот: наверное, у меня разболелся зуб совести. Зубных врачей, кабинетов и процедур я боялся как чёрт ладана.  В моём воспалённом мозгу вспыхивали сцены пыток из фильмов ужаса. Всё это происходило в разгар губернаторской предвыборной компании. В то далёкое время, когда губеров еще выбирали. И это была реальная борьба. Но зубу совести похуй выборы. Он болел так, что мне ничего уже не помогало. Ни коньяк, ни анальгин. И у меня случился нервный срыв. Свою напарницу Елену Куховар я взял в заложники. Стулом раскрошил люстру на съёмной квартире и вызвал руководителя нашей компании, начальницу нашего штаба – добрую, интеллигентную, сильную и умную женщину Галю Маркову. Она напрягла ночной Воронеж, и через 30 минут я уже сидел в кабинете у зубного. Врача подняли с постели и привезли в больницу. Врач сказал: будем рвать, то есть удалять и куда-то вышел через другую дверь.  И вот такая мизансцена: Ночной воронеж. Неприбранный зубной кабинет. Меня трясет. Я сижу в страшном зубном кресле. Врач куда-то вышел. То ли за лекарствами, то ли в туалет, то ли руки помыть. А рядом со мной стоит не убранная железная медицинская плевательница полная кровавых слюней ваток и вырванных зубов. Врача все нет и нет. Скорее всего, он пошел похмелиться. В этот момент, обеспокоенная долгим ожиданием, поднятая на ноги посреди ночи, в кабинет заглянула Галя Маркова. Удивилась, не увидев врача,  и участливо спросила меня: Боря, ну что? Как жизнь? Я попросил её подойти. Она доверчиво подошла. Тогда я схватил её и нагнул лицом к кровавой плевательнице и закричал: Посмотри! Видишь! Вот! Смотри! Это моя жизнь!

Разговаривая о чем-то по телефону, врач сделал мне усыпляющий укол.
Посыпал лицо зубным цементом и вместо зуба запломбировал глаз.
Обильные слезы обиды быстро скрепили цемент, но продолжали идти, не переставая.
Это шутка.

Зуб совести вырвали, и Галя увезла меня в Москву. В Москве в цеху разорившегося секретного завода снимала помещение монтажная студия, где мы и мотировали наше кино про Воронеж.

Фильм начинается с замедленной и очень натуралистичной сцены родов. Помню, как мы её снимали, заплатив 100 долларов роженице и 100 долларов врачам. Оператор Шамиль, татарин по национальсти, сказал мне: я тебя прошу, брат, ты держи меня сзади, потому что если мне станет плохо и я уроню камеру, то она взята в аренду и стоит 12 тысяч долларов. Я обхватил его и мы, обнявшись как два пидараса, начали снимать.
В этот момент я четко решил для себя, что если роды пройдут неудачно, то никакого фильма не будет. Но роды прошли прекрасно. Родился здоровый мальчик. Зазвучал первый крик ребенка, который в монтажной услили эхом и ревербирацией. Крик ребенка першел в реквием Моцарта, потому, что человек смертен и, когда он рождается, это значит, что когда нибудь он умрет. Зазвучал голос Козакова и стихи Льва Рубинштейна «Можно? Можно. Что-нибудь есть? Есть. Число? Любое. Имя? Необязательно. Проблема? Остаётся. Время? Идёт! Что идёт? Время. Время идёт.»
Этим стихотворением в 1999 году начинался мой альманах «Библиотека утопий» - книжка в железной коробочке. Но это уже отдельная история.

Вернёмся к фильму и к Кормильцеву. Илья подобрал прекрасную музыку ко всем эпизодам. Фильм получился сильный, интересный и трагичный, как жизнь в Воронеже и как моя жизнь того времени. Бессмысленость жизни в провинции сводит с ума, а уровень нищеты народа в конце фильма приводит зрителя в абортарий, где девятнадцатилетняя девушка делает аборт. Прерывает беременность по социальным причинам. Ей не выкормить и не вытянуть будущего ребенка. Она прерывает беременность в ранней стадии со словами: «Так лучше его убить сейчас, пока он ничего не чувствует и ничего не соображает». Несколько раз она повторяет эту жуткую фразу.
Аборт снимать мы не стали. Финалом фильма стала сцена рождения, запущенная задом наперёд. Врачи брали ребёнка и под слова «Так лучше его убить сейчас, пока он ничего не чувствует и ничего не соображает» засовывали его обратно в ****у.
Очень страшная сцена. Как её озвучить и чем? Пришёл Кормильцев и принес звук.
Это была молитва «Отче наш» вывернутая компьютером наоборот. Очень страшный низкий мужской голос страшно полуговорил полупел страшные слова.
ьнима, икев ов авалс и алис и овтсрац тсе еовт оби, оговакул то сан ивабзи он еинешукси в сан идевв ен и мишан макинжлод меащорп ым и как, ишан иглод ман итсорп и, нед йес ан ман йад йынщусан шан блех, **** ан как елмез ан и яотв ялов тедуб ад, еовт еивисрац тедиирп ад, еовт ями яститявс ад, хасебен ан йищус, шан ечто!
Я испугался. Я сказал, что это ****ец - черная магия и сатанизм. Кормильцев рассмеялся и ответил, что это всего лишь звуки, записанные задом наперед. Я начал говорить про Гурджиева, про магию звука. И вообще, блятьнахуй, это всё, нахуйблять, от дьявола! - сказал я. - А, что, разве дьявол и Бог это не одно и то же? – лукаво усмехнулся Кормильцев, затянулся, сделал маленький глоточек коньяка и сел монтировать звук.

На мой взгляд, не смотря на крещение при жизни и на принятие ислама перед смертью, Кормильцев всю свою жизнь был интегральным атеистом.
«Интегральный атеизм» утверждает, что вместе с «абсолютным гарантом» принципа идентичности (тео- или антропоцентризмом) исчезает сам этот принцип, а также моральные и физические обоснования ответственности индивидуального «Я». Основным мотивом деятельности субъекта является «желание», которое, в отличие от «сексуальности», остается неизменным на всей протяженности развития психосоматической конституции индивида. (Пьер Клоссовски - французский философ, психоаналитик, писатель, художник, литературный критик, переводчик.
В качестве своих предшественников признавал де Сада, Фридриха Ницше, Зигмунда Фрейда, Жоржа Батая.)

Гейдар Джемаль заявил, что перед смертью Кормильцев принял ислам. Первые несколько дней друзья и родственники отрицали, что Илья принял ислам. Но вскоре после похорон они признали факт принятия Ильей ислама. Они сказали, что Илья был похоронен в саване, лицом к Мекке.
Чтож, пусть Гурии встретят его там подабающе, пусть ласкают его нежно и поют свои сладкие песни. И пусть он там будет весь состоять из одного сплошного ***, если захочет. Я же думаю, что настоящий воин в плен не сдаеётся – никому и никогда – никаким Ошо, Гурджиевым, Кастанедам и т.д. – и никаким профсоюзам.

Я в мечеть не за праведным словом пришёл,
Не стремясь приобщиться к основам пришёл,
В прошлый раз утащил я молитвенный коврик,
Он истёрся до дыр – я за новым пришёл.
Омар Хайям

Когда Кормильцев приклеил свой страшный звук к фильму, компьютер обвалился и стёр все, что мы монтировали неделю.
После этого мы отказались от этого финального звука и неделю жили в монтажной, и спали по очереди там же, на спортивных матах в углу, чтобы успеть все смотнировать к сроку, потому что дата премьеры уже была назначена и готовилась презентация в Воронеже и тираж видеокассет в Москве. Каждые 6 часов кто-нибудь бегал за коньяком и шоколадом для меня и всей группы.

Кормильцев... Я его очень уважал и любил, и уважаю, и люблю до сих пор. Мы часто встречались. Курили, говорили, гуляли, дружили.  В 2007 году, когда ****ул кризис и другие проблемы со здоровьем - у меня цирроз, а у него рак, мы уехали из Москвы почти одновременно. Он в Лондон, а я в Германию. Преписывались по «асе» - ICQ. Скайпа тогда еще не было. Я не знал еще, что это рак. Он тоже этого не знал. Думал, что просто травма. Он писал, что ходит к иглотерапевтам китайцам. В переписке мы придумали проект для ЖЖ, который собирались сделать позже на бумаге. Нужно было только правильно сформулировать правильный вопрос.
Но чтобы правильно сформулировать вопрос – нужно знать большую часть ответа. Вопрос сформулировал Кормильцев. Кода он прислал мне его, я что-то почувствовал и начал догадываться, но не хотел в это верить и думать о плохом тоже не хотел.
Вот этот проект:
СМЫСЛ ЖЖИЗНИ! САМЫЙ ДЛИННЫЙ ПОСТ В ЖЖ! 3333 КОМЕНТА!
[Июл. 24, 2006|12:00 am]
ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!
ДАВАЙТЕ ОБСУДИМ!
В ЧЕМ СМЫСЛ ЖИЗНИ!
ВСПОМНИМ О ГЛАВНОМ!
ПЕРЕДАДИМ ПРИВЕТ МОНТИ ПАЙТОНУ И ТЕРРИ ГИЛЬЯМУ!
АРИСТОТЕЛЮ И СОКРАТУ!
ШЕКСПИРУ И ДОСТОЕВСКОМУ!
ПЕЛЕВИНУ И СОРОКИНУ!
ОБСУДИМ ВСЕ ЧТО ХОТЕЛИ:
ЖИЗНЬ, СМЕРТЬ, КНИГИ, АВТОРСКИЕ ПРАВА, ИЛЛЮЗИИ, МУЗЫКУ, ТЕКСТЫ, ДВИЖЕНИЯ, ИЗОБРАЖЕНИЯ, ЦВЕТ, СВЕТ, ТЕМНЫЙ СВЕТ, ТОЧКУ CБОРКИ, СОЦИАЛЬНУЮ ПОЗИЦЫЮ, СВЕЖИЕ НОВОСТИ, ЖИЗНЕННЫЕ СИТУАЦИИ И МНОГОЕ ДРУГОЕ...!
ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ КНИГА ВЕЧНЫХ СТАХАНОВЦЕВ!
КУЛЬТУРНАЯ ФУНКЦИОНАЛЬНОСТЬ И ЗАКОМПЛЕКСОВАННОЕ ВИРТУАЛЬНОЕ СКОРБНОЕ БЕССИЛИЕ - ЭТО ТО, ЧТО ВОЗМОЖНО ВСПЛЫВЕТ ПРИ АНАЛИЗЕ ПРОЕКТА. А МОЖЕТ И НЕТ.
ЭТО КУЛЬТУРНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ.
ЭТО ИНТЕРЕСНО ДАЖЕ С РЕЛИГИОЗНОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ.
УЧАСТИЕ ЮЗЕРОВ ПРЕВРАТИТ ЭТО В ПОЛИФОНИЧЕСКУЮ ПЬЕСУ В КОТОРОЙ ИГРАЮТ ВСЕ.
ПОЭТОМУ НАДЕЕМСЯ, ЧТО БУДЕТ ВЕСЕЛО.
ПУСТЬ ЮЗЕРЫ РУГАЮТСЯ И ПУСТЬ ШУТЯТ ПОБОЛЬШЕ.
ПУСТЬ БУДЕТ ТАКОЙ ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЙ ПРАЗДНИК.
ПО ИТОГАМ ЭКСПЕРИМЕНТА МЫ ИЗДАДИМ КНИГУ:
"3333" - САМЫЙ ДЛИННЫЙ ПОСТ В ЖЖ .
ТИРАЖОМ 3333 ЭКЗЕМПЛЯРА
МАГИЯ ЧИСЕЛ ПОДСКАЗЫВАЕТ, ЧТО НЕКОТОРЫЕ ПОСТЫ БУДУТ ОТМЕЧЕНЫ ПРИЗАМИ.
С УВАЖЕНИЕМ
издательство "Ультра.Культура" Илья Кормильцев
издательство "ЕMERGENCY EXIT" Борис Бергер
1486 комментариев|Оставить комментарий

Председатель Совнаркома Всемирного СССР - Илья Кормильцев был нетерпим к любому конформизму. Своими резкими высказываниями в Живом журнале он навлёк на себя множество негативных комментариев со стороны русских националистов, обвинивших его в русофобии. Всякие жж-шные гниды писали ему гадости и желали ему смерти.

Отправной точкой для трагифарса послужил постинг Владимира Иткина в ЖЖ:

«Граждане! Имею Вам сообщить прелюбопытнейшую новость.
В Барнаульскую сеть магазинов «Топ-книги» пришла просьба от городской
администрации – запретить всего Берроуза, а также «Генерацию П»
Пелевина. В рекомендательном порядке – снять с продажи «Плаху»
Чингиза Айтматова».

Орфография и пунктуация оригинала сохранены.

Илья Кормильцев: «Я обожаю русских. Они всегда точно
знают, кого нужно запретить. Я уже лет 20 надеюсь, что наконец
кто-нибудь придет и запретит их. Как класс. Вместе со всей их
тысячелетней историей жополизства начальству, кнута и нагайки,
пьянства и вырождения, насилия и нечеловеческой злобы, вместе
с каждым пидорасом, который знает кого точно нужно запретить.
Увы, эти странные создания не вполне понимают, что для всего остального
мира они выглядят как ничтожные уродцы... Они дергаются, ползают
и кочевряжатся, надеясь, что их кто-нибудь заметит... а никто...
не замечает... Одного боюсь – этой сволочи хватит ума попытаться
запретить человечество.»

Конечно же Кормильцев был космополитом и просто люто ненавидел тех, кто ненавидит «всё, что дышит духом личности и свободы». И когда он узнал, что Бутусов поехал на Селигер и выступил перед тупорылыми «нашистами», Кормильцев написал открытое письмо: «Я против того, чтобы тексты написанные мной, исполнялись в контексте политических мероприятий подобных "Селигеру-2006".  Являясь сознательным противником политического строя, установвишегося в современной Эрэфии я не хочу, чтобы наемные гопники, оттягивающиеся за счет налогоплательщиков, внимали стихам, которые я писал сердцем и кровью. КОРОЧЕ ГОВОРЯ: СЛАВА, ПОЙ "ПРО ДЕВУШКУ"! ТВОЕЙ НОВОЙ ПУБЛИКЕ НАШИ СТАРЫЕ ПЕСНИ НИ К ЧЕМУ!».

Примерно за 3 недели до смерти, еще не зная, что у него последняя стадия рака позвоночника, я спросил его в асе в шутку: «Где твои крылья?» - это строчка из его песни. Он ответил коротко: «В ****е». После этого его увезли в хоспис, и в асе уже отвечала его жена Олеся.

4 февраля в 10 утра по местному времени Кормильцев скончался в Королевской больнице Масден города Лондон.
А через 2 минуты после смерти, в 10:02 pm  появилась последняя запись Кормильцева в Живом Журнале: «Был потрясен тем, что я вам так дорог, и что вы прониклись таким участием к моей судьбе. Огромное спасибо за поддержку. Постараюсь ответить всем лично.»

Он был первым, кому понравился мой проект КОТЯ. В декабре 2006 он попросил, чтоб я прислал ему Котю. Он хотел сделать с Котей какие-то свои картинки с текстами. Я поздно прислал. Он не успел. А чуть раньше я придумал литературный проект «Знаменитые литературные произведения в коротких пересказах современных писателей». Первыми откликнулись Курицын, Клех и Кормильцев. Клех написал «Евгения Онегина», Курицын написал «Всадника без головы», а Кормильцев написал «Франкенштейна». Текст был написан в июле 2006 года для проекта "Известные произведения в пересказах современных русских писателей" (с) издательство «Запасный Выход».

 По моей просьбе и лично для меня он писал это текст. Этот текст нигде не издан и вообще очень мало кому известен. Прекрасный текст. Я вывесил его в своем Живом журнале через три дня после смерти Ильи.

 Из новых будущих проектов издательства Запасный Выход
10 Фев, 2007 at 1:08 PM

Илья Кормильцев

ФРАНКЕНШТЕЙН – ЭТО МЫ!

«Он сотворил человека из звучащей глины, как гончарная,
и сотворил джиннов из чистого огня.»
Коран, 55:13-14

Далеко не каждый человек в своей жизни оказывается в положении Одиссея, Гамлета, графа Монтекристо или Раскольникова. Но каждый из нас от рождения – Франкенштейн.
«Мама, откуда я взялся?» – спрашивает маленький человечек, и за этим вопросом скрывается нечто намного большее, чем простое любопытство. Ведь любое «откуда» скрытым образом подразумевает в себе «куда». Из своего начала можно вывести свой конец.
Когда дождливым летом 1816 года три молодых богемных балбеса повели беременную жену одного из них – поэта Перси Биши Шелли – смотреть на гальванический сеанс, модное в ту эпоху развлечение, они вряд ли догадывались, что способствуют рождению самого навязчивого мифа новейшей истории человечества.
Посмотрев на труп, дергающийся под воздействием Вольтова столба, мужчины вернулись домой, выпили по стаканчику шерри, подискутировали на философские темы, заключили пари, что каждый из них напишет готическую новеллу на тему воскрешения мертвых – и тут же забыли об увиденном. Ни один из них – ни сам Шелли, ни лорд Байрон, ни доктор Полидори – условий пари впоследствии не выполнили. Беременная же Мэри, которой в ту пору было девятнадцать, легла спать и увидела страшный сон. Сон, в котором она вынашивала в своем животе монстра.
Сон оказался вещим. Несколько месяцев спустя Мэри родила сына Уильяма, болезненного ребенка, не прожившего и трех лет, но тот, кем она на самом деле была беременна, появился на свет полутора годами позже, когда лондонский издатель опубликовал роман, озаглавленный «Франкенштейн или Современный Прометей». С тех пор сработанное рукой хирурга-самоучки лоскутное существо неутомимо бредет своей характерной походкой по страницам книг и комиксов, по театральным подмосткам, по телекиноэкранам и мониторам компьютеров, пугая нас и будоража наше воображение.
Особенно повезло созданию Мэри Шелли в кино: ведь кинематограф – сам по себе Франкенштейн, пляска оживленной электрическим током нежити. Один из первых художественных фильмов, снятый в студии Эдисона в 1910 году, так и назывался – «Франкенштейн». Затем на тот же сюжет сделали более ста картин – талантливых, бездарных, страшных, смешных. Такого количества экранизаций не знало и до сих пор не знает ни одно литературное произведение, кроме Библии. Почему? Ответить на этот вопрос не так просто.
Из всех экранных «Франкенштейнов» один – несомненно «Франкенштейн» с большой буквы. Это триллер 1931 года режиссера Джеймса Уэйла: тот самый, в котором монстра играет Борис Карлофф – человек, давший Франкенштейну тело, в котором мы с тех пор привыкли его видеть. Все последующие попытки перефранкенштейнить Карлоффа оказались безуспешными. Он один понял монстра так, как ни удалось никому другому, и в этом смысле стал его приемным отцом. Именно в игре Карлоффа и найденном им образе – секрет успеха фильма, в остальном наивного и прямолинейного, с голливудской лихостью расправляющегося с философскими хитросплетениями романтической новеллы, созданной юной интеллектуалкой.
Карлоффу удалось совместить в одном образе три основные составляющие любого человеческого существа – кривляющуюся обезьяну, играющее дитя и отрабатывающий рефлексы биомеханизм. Фильм Уэйла живет только пока в кадре присутствует монстр. Стоит тому на секунду отлучиться  и не остается ничего, кроме набора пыльных штампов, умерших вместе со своей эпохой.
Но мы еще вернемся к трехсоставности Франкенштейна. А пока начнем с имени.
Любой мало-мальски образованный человек, знает, что Франкенштейном звали не монстра, а его создателя, ученого Виктора.  (В фильме стал Генри, по одним американским мозгам понятным причинам. Играет его, кстати, пошлейший актер, Колин Клайв, которому образ томного буржуазного жениха блондинки Элизабет в свободное от выкапывания трупов на кладбищах время дается куда лучше, чем роль ученого безумца.) И тем не менее, все упорно продолжают называть монстра Франкенштейном. Это неспроста, в той же степени, в которой создательницу романа зовут именем Девы Марии. Если все люди – дети Божьи, то все киборги и терминаторы – дети Франкенштейновы? законные носители фамилии своего не вполне законного отца, такого же бессильного свидетеля оплодотворения духом электричества, как плотник Иосиф. (Это сознает и сам Виктор-Генри, когда восклицает в фильме: «Теперь я знаю, каково чувствовать себя Богом!»
Для чего Виктору понадобился оживленный труп? Об этом он рассказывает сам в единственном на весь фильм монологе, обращенном к своему университетскому наставнику, сухому и бессердечному жрецу науки профессору Вальдману: «Вам никогда не хотелось узнать, что скрывается там, за покровом тайны?» В сущности это – изложенный языком науки девятнадцатого века все тот же детский вопрос: «Мама, откуда я взялся?» Методы науки – опыт и аналогия. Если человеку удастся создать существо по образу и подобию своему, то он получит шанс понять с какой целью Создатель проделал то же самое с ним самим. В сущности ответ на этот вопрос всегда содержался в религиозном откровении, но откровение к девятнадцатому веку разъела кислота скепсис, и наука во многом стала попыткой получить на этот вопрос ответ из «независимого источника».
И Виктор этот ответ получает, хотя совсем не в том виде, на который он рассчитывал или способен осознать. Буратино, выструганный из трупных тканей, Маугли, воспитанный стаей электродов, оказывается сыном неблагодарным.
В фильме, в отличие от романа, сделано все возможное, чтобы зашифровать мотивы, по которым Франкенштейн восстает сперва на своего создателя, а затем и на все человеческое общество. Мэри Шелли с всем пафосом раннего романтизма утверждает– монстр был Другим, и за это люди отвергли его, но Другой – это Каждый. Голливудский сценарист (Пеги Уэблинг) изворачивается ужом, чтобы уйти от этого неудобного утверждения. Чего только не идет в ход, запутывая кристальную ясность метафизики мифа – и страх огня, возникший у монстра в результате электрической родовой травмы и якобы «неправильный» мозг, вставленный во Франкенштейнов череп (он принадлежал казненному преступнику – кому же неизвестно, что у losers мозги совсем иного устройства, чем у chosen ones!), но в результате логика мифа оказывается сильней – чтобы хоть как-то объяснить бунт, приходится ввести в повествование мотив, который оказывается едва ли не более каверзным, чем все, что имел в виду автор.
Поводом к восстанию оказывается слуга Генри, уродец-имбецил Фриц, который садистски измывается над монстром, тыкая тому в лицо ненавистный факел. Фриц архетипичен, поскольку каждый из нас в детстве повстречал своего Фрица – достойного представителя стаи двуногих обезьян, который наглядно продемонстрировал нам, как жесток мир, в который мы рождены. Не будет большим преувеличением сказать, что Фриц – это само общество отчуждения, в котором любой гость – незваный гость, ибо оно вовсе не нуждается в новых членах и терпит их лишь постольку, поскольку их производство пока обходится все таки дешевле, чем производство роботов. Чтобы занять место в коллективе униженных и унижающих необходимо с детства научиться во-первых уметь быть и тем и другим, а во-вторых – отчетливо понимать в каких ситуациях в какой из этих двух ролей ты обязан подвизаться. Франкенштейн, savage na;f , отказывается принять правила игры – и именно с этого момента он обречен. Он убегает из отчего дома, оставив за собой две пролитых крови – первобытного мучителя Фрица и образованного изверга-профессора, который вознамерился усыпить «опасное» чудище уколом яда (как это делают в американских тюрьмах), чтобы впоследствии расчленить его на части, препарировать, разъять – короче говоря, поступить с ним тем самым образом, который столь дорог все профессорам, муллам, попам и раввинам этого мира, предпочитающим мертвенный анализ животворящему синтезу.
Франкенштейн-джуниор бежит из душного озонового морока лаборатории к людям, скотам и деревьям. Он вдыхает свежий альпийский воздух, наслаждается мирозданием, наивно предполагая, что рабское детство его было лишь неудачным прологом к счастливому существованию свободной твари. Беда не заставляет себя ждать – он сталкивается с тем, что ломает о свое колено нас всех (по крайней мере тех, кто способен любить и чувствовать) – с Красотой.
Фраза Достоевского о спасающей мир красоте давно стала пошлостью, трюизмом, общим местом – во многом благодаря стараниям поколений милых буржуазных интеллигентов, повторявших ее как мантру для того, чтобы замусолить ее тайный смысл.
Для верующего (а Достоевский им несомненно был) мир обречен на погибель. Спасти его – это подвести его к той точке, откуда нет возврата. Погубить его. Именно в этом спасительное предназначение Красоты, ее сотериологический смысл. Человек же не губящий, а приобретающий мир (и, тем самым, губящий свою душу) есть человек миром приобретаемый, поскольку сделка купли-продажи всегда содержит в себе диалектическую инверсию. Погубив мир, мы спасаем свою душу, в чем весь пафос любого акта (само)разрушения. Именно поэтому термин «терроризм» в корне неверен – корень «террор» лежащий в его основе и означающий «страх» – это проекция акта на другие смыслы, существующие в сознании субъекта, цепляющегося за грубое бытие. Цель террориста – не устрашать, а спасать себя и других путем уничтожения.
Итак, на берегу горного озера Чудовище встречает свою Красавицу – фермерскую девочку, которая, не испугавшись его уродства, начинает играть с изгоем, бросая в воду прекрасные цветы. Включившись в игру-ухаживание монстр бросает вслед за очередным цветком в воду девочку и та тонет. Логика Франкенштейна безупречна, и не его вина, что людское общество, одержимое ужасом перед смертью, не признает ее, предпочитая ждать, пока цветы увянут, а девочка не превратится в дряхлую старуху. Дождавшись этого момента люди поступают  с букетами и старухами также как Франкенштейн, но восторженно упиваются при этом своей ханжеской порядочностью. Возвышенное же и тотальное уничтожение Прекрасного в глазах трусливых некрофилов омерзительно, как прямое воплощение непосредственного желания наслаждаться цветами, пока те хорошо пахнут.
Мощь этого волшебного эпизода, позднее крайне удачно переосмысленного франкенштейнообразным Ником Кейвом в его песне  «Where The Wild Roses Grow», еще и в том, что основной признак знакомого большинству из нас чувства влюбленности – неловкость – внутренняя и внешняя. Угловатый и большой монстр губит хрупкую девочку-цветок, оставаясь при этом трепетно преданным ей. И это тоже один из тех моментов, который делает Франкенштейна одним из нас, несмотря на его очевидную инакость.
Девочка, однако, тонет. после чего статус Франкенштейна уже не подлежит обсуждению. За преступлением неотвратимо следует наказание: погоня возмущенной убийством общественности за исчадием ада, схватка на краю пропасти, великолепное огненное жертвоприношение, когда загнанный обратно в матку-лабораторию монстр предается той же стихии, которая дала ему жизнь – огню. Гибнет в языках пламени старая мельница, превращенная восторженным Генри в храм науки, гибнет монстр. Вертикаль власти в очередной раз торжествует над перпендикуляром неповиновения. Засим следует приклеенный мелодраматическими соплями и чуинггамом хэппи-энд: альковное объятье возлюбленных и счастливый отец, старый барон Франкенштейн у дверей спальни молодоженов с бокалом шампанского в руках поднимающий тост за наследника, который родится от союза чудесным образом спасенных Генри и Элизабет.
Судя по всему, это будет образцовый примат – не чета рожденному из духа электричества и трупного тления чудовищу. Ему предстоит сосать грудь, ползать на четвереньках, ходить в школу, посещать собрания гитлерюгенда, читать газеты, совокупляться и (если не погибнет на Восточном фронте) нарожать новых франкенштейнов, продолжив тем самым столь излюбленное буржуазией процесс воспроизводства биомассы.
Затемнение. Титры. Торжество тавтологии добра над патологией зла.
Вот вкратце и вся событийная канва фильма Джеймса Уэйла.
Но с событийным рядом всегда сосуществует ряд символический, насыщенный и многозначный, полный изобретательности. Центральное место  в нем занимает Шкворень. Джек Пирс (художник по гриму, создавший этот загадочный объект) за одно это заслужил, как мне кажется, право называться гением. Штырь, торчащий в обе стороны из шеи монстра, кажется на первый взгляд бессмысленным уродством или, в лучшем случае, преднамеренно странной деталью, которая должна сделать образ более запоминающимся и окончательно убедить зрителя в том, что мы имеем в лице Франкенштейна дело не с человеком, а с существом принципиально иной природы. Но Шкворень взывает не только к сознанию, но и к подсознательному, причем к коллективному подсознательному. Дело в том, что он – не что иное как развернутый на девяносто градусов нос Пиноккио-Буратино
Если нос деревянного человечка параллелен человеческим чаяниям, то Шкворень Франкенштейна им перпендикулярен. Буратинин нос всегда смотрит в сторону котелка с похлебкой, нарисованной на дверце в будущее. Он – воплощение количественного представления о Царстве Совершенства. Именно нос Буратино и погубил коммунистический проект. Как только страна халявной похлебки отказалась материализоваться, толпа кукол, бежавшая за изделием папы Карло Маркса подняла восстание, в результате которого уже было зашатавшаяся власть Карабаса-Барабаса обрела второе дыхание. Коммунизм по Буратино – это бочка варенья и мешок печенья. Коммунизм по Франкенштейну – это качественный проект будущего: Вселенная, в которой мертвые встают и ходят, скоты говорят человечьими голосами, а человек питается грозовой энергией Красного Эфира. Такое Царствие Божие перпендикулярно, оно не сводится к умножению сущностей, а направлено на их проявление и вертикаль ада не сокрушит его. Парадоксальным образом, это – царство смерти, если смотреть на него глазами временной и полной страданий жизни. Царство в котором шахид Франкенштейн бросает маленьких Офелий одну за другой в воду, а они, хохоча, покачиваются на райских волнах.
Именно потому, что каждая разумная тварь интуитивно чувствует свое глубинное родство с Франкенштейном, даже самым благонамеренным интерпретаторам мифа о нем (а Джеймс Уэйл несомненно из их числа) не удается превратить его в гиньольного злодея, в страшного ифрита из «Сказок тысячи и одной ночи» – любой Франкенштейн по преимуществу трагичен и обречен на сочувствие: это потерянное и обиженное дитя, такое же как его кинематографическая сестрица Годзилла.
Итак, Шкворень со всей очевидностью необходим, как некий объединяющий элемент – но что и с чем он соединяет и почему это соединение неизбежно оказывается перпендикулярным к дофранкенштейновой вселенной?
Здесь впору вспомнить о уже упоминавшей «составности» синтетического монстра, которая даже на самом внешнем уровне проявлена его лоскутной, соединенной грубыми швами плотью.
Неоднородность, неочевидная в «природном» человеке и сокрытая от посторонних глаз гладкой  кожаной оболочкой-скафандром, в случае Франкенштейна «выведена наружу», подчеркнута его творением из огня и «звучащей глины, как гончарная», подразумевающим противоестественное на первый взгляд соединение мертвого и бесплотного с целью породить живое. Однако это лишь доведенное до гротескного механистического абсурда «франкенштейнство» самой человеческой природы.
Вопреки традиционному дуализму большинства идеалистических философий, оперирующих противопоставлением духа и плоти, попытаемся отыскать в составе Франкенштейна не две, а три оппозиции, которые, чтобы уйти от традиционных терминов и приблизиться к пластическим образам Бориса Карлоффа назовем Дитя, Обезьяна и Биомеханизм. Каждая из этих трех компонент находит свое максимальное выражение в соответствующей сцене фильма (встреча с девочкой, проникновение в спальню Элизабет и предсмертное стояние на крыше мельницы), каждая проявлена через гениально нелепые и неуклюжие жесты создания, лишенного дара речи.
Биомеханизм можно уподобить скафандру, изолирующему своего обитателя от непосредственного контакта с реальностью: недаром в переводе с греческого «скафандр» это, в сущности,  «человекоскорлупа». Наше биологическое тело некоторые предпочитают называть «животным», хотя этот термин вводит в заблуждение: полноценный зоон самодостаточен, все его внутренние связи замкнуты сами на себя через механизм условных и безусловных рефлексов, в нем нет никакого «зазора»,через который в систему способен был бы внедриться иной субъект, а если чудесным образом таковой все же внедриться (как обитавшие в бесноватом духи – в свиней), шизофренический кризис приведет к немедленному саморазрушению (свиньи бросаются в воду и тонут). Биомеханизм-скафандр – не животное, это андроид, теряющий способность к существованию, как только лишается обитающего в нем источника воли. Точно также Дитя – не есть «душа» или тем более «дух», как они понимаются в западной традиции. Она также не имеет самостоятельно (и тем более предвечного) бытия. Вне скафандра его обитатель гибнет для мира – форма же, в которой он продолжает существовать для себя вне пространства и ничтожащего времени – тема бесконечная и интереснейшая, но не имеющая прямого отношения к нашему Франкенштейну.
И все же для нас, как для революционеров-франкенштейнианцев и для исследователей символики Шкворня наибольший интерес представляет Обезьяна– ведь именно ее символизирует соответствующий разделению Неба и Земли, Верхнего и Нижнего, стержень. Кто этот таинственный посредник, великая Преграда, не обладающая самостоятельной сущностью, но связующая элементы в целое и пытающаяся подчинить их своей поперечной логике?
Любая промежуточность – есть зона компромисса, но плох тот компромисс, который не пытается стать законом. В научно-фантастической вселенной Обезьяне соответствует образ вышедшего из под контроля компьютера. Толпы взбунтовавшихся механизмов, густо населяющие страницы научно-фантастических книг – собратья Франкенштейнова Шкворня. Преграда, осознавшая, что не обладает самостоятельностью, пытается извлечь выгоды из своего особого положения между в потенциале автономными смыслами. На первый взгляд Обезьяна здесь не слишком подходящее имя – ведь реальная обезьяна, как принято считать, не более чем разновидность животного. И тем не менее, обезьяна – не просто животное. В ней также присутствует нечто промежуточное, некая пародия одновременно и на людей и на скотов. Обезьяна – это промежуток, таинственный клин, вбитый в человеческое существо и не дающий ему стать подлинной целостностью, оставляя его тем кем он является, а именно – Франкенштейном. В каком-то смысле можно сказать, что если Биомеханизм – это «животное», а Дитя – «разум», то Обезьяна – это разумное животное. Обезьяна прекрасно осознает выгоды, которым наделяет ее симбиоз с разумным началом: это, в первую очередь, способность к осознанному сверхизбыточному наслаждению, к его поиску и приобретению. Но Обезьяна не желает платить за эту способность – жертвовать ей во имя исполнения миссии, с которой Дитя заброшено в мир: быть наместником в нем. И тем более противится она собственной миссии – быть тем зазором, через который в мир входят соблазн и восстание.
В марксистской перспективе Обезьяне соответствует пролетариат, жаждущий уничтожить угнетателей, но уклоняющийся от осознания того факта, что при этом он также обязан и уничтожить самого себя. Царство победившей Обезьяны – это власть пролетариата, оставшегося самим собой. Имя этому царству – Совок.
Обезьяна, предоставленная сама себе, становится приемником и проводником фактора, который в авраамических религиях носит имя сатаны или шайтана, фактора, который подбивает человека на справедливое восстание против несправедливого мира, исключая из несправедливости самое себя, с тем, чтобы впоследствии утвердится на престоле свергнутой несправедливости и установить свою абсолютную тиранию. Только когда в ходе восстания будет сокрушен и этот фактор, а не временные его проекции в механизме угнетения, наступит состояние, при котором отпадет необходимость не только в нем самом, но даже и в Биомеханизме-скафандре. В чем же тогда необходимость соблазна, если он подлежит преодолению и упразднению, чтобы прекратить его вечное воспроизводство? Да просто в том, что там, где нечего сокрушать нет основы для встречи Творца и твари и нет спасения, поскольку там, где нет соблазна, нет и выбора.
Урок романтизма, всех его прометеев, каинов и франкенштейнов сводится к тому (это уже стало банальностью), что индивидуалистический бунт обречен на поражение. Но урок восстания масс учит нас тому, что на поражение обречен и бунт коллективистский – ибо коллективный Франкенштейн столь же (если не более) монструозен, как и персональный. Успешным может стать только их диалектический синтез – восстание коллектива, состоящего из равноценно проявленных индивидуумов. Только такой бунт преданных миссии Откровения личностей, руководимых посланием, полученным через укорененного в сердце каждого космического Дитя, сына Единого, упраздняет Преграду и побеждает вечно сомневающуюся изворотливую и трусливую мартышку, вознамерившуюся удержаться на гребне гигантского цунами, сметающего все наши тщетные попытки насладится  особым статусом разумного скота. Пока же мы остаемся в ее власти, мы, по словам Ницше, не более чем дрессированные блохи, моргающие и пляшущие в ожидании щелчка пальцев, который положит конец нашим самозабвенным прыжкам.
Высказывание Оскара Уайльда о жизни, подражающей искусству, многие склонны относить исключительно к области вкусов и нравов. Те же прогнозы, которые сбываются в плане материального существования брезгливо выталкиваются в сумрачный и зыбкий лимб «научной фантастики». Подобное выталкивание не случайно – ведь признание за творческим воображением индуктивной функции неизбежно ведет к признанию потенциала воплощения не только за мирами Жюля Верна или Александра Беляева, но и за мирами Маркса, Мохаммеда (СААС) и Иисуса. Такая перспектива кошмарна для Обезьяны, которой в этих мирах не оставлено участи.
За почти два века прошедших после написания романа Мэри Шелли, а в особенности за  семьдесят пять лет, минувших с тех пор, как был снят «Франкенштейн» Джеймса Уэйла неуклюжий и оскорбленный искусственный человек вплотную приблизился к границе, отделяющей воображение от реальности. Лаборатории генных инженеров и молекулярных биологов выглядят намного прозаичнее, чем готическое капище Виктора Франкенштейна, но являются его прямыми наследницами. Франкенштейн из предмета обсуждения философов и литературоведов превращается в тему для политиков, юристов и маркетологов. Макабрические вопросы кого, скажем, считать собственником искусственного человека – создавшую его корпорацию, владельца патента или хозяина биоматериала, будет ли он обладать гражданскими правами и тому подобное – сейчас превратились в предмет образцовых бюрократических дискуссий. Хозяева мира уповают на Франкенштейна, видя в нем возможность создания касты покорных, неспособных к неповиновению шудр, которые избавят их от необходимости делиться ресурсами с миллионами обездоленных, тревожно вглядываться в горизонт, высматривая первый признаки полыхнувшего красного петуха. Очевидно они или плохо смотрели кино, или жадность застила им взор. Поверить в такое можно только напрочь отмахнувшись от пророчеств «Франкенштейна».
Без свободы воли, без этого Шкворня, соединяющего интенцию и потенцию механизм не заработает: обладать же рабом без воли может любой счастливый владелец персонального компьютера и власть над ним – жалкая пародия на великую власть, которой жаждет претендующий на абсолютность хозяин. «Из малой капли сотворили его, а вот – враждебен (поперечен! – курсив мой), определенно!» (Коран,  36:77). Если Адам восстал даже против Отца, то тем более истинный Франкенштейн неизбежно восстанет против своего демиурга.
Обычного человека, который и сам живет почти как робот, перспектива восстания киборгов не слишком тревожит. Разумеется, его можно будет легко натравить на них, как натравили крестьян на Франкенштейна, как в более современном и тонком варианте все той же легенды – «Бегущем по лезвию бритвы» Риддли Скотта – натравили общество на восставших андроидов, как  натравливают в разных углах современного мира черных на белых, христиан на мусульман, правых на левых. Но это не решение проблемы, а лишь консервация ее, перемещение в будущее по оси времени, проложенной от альфы до омеги. Шкворень неумолим, а его поперечность к оси незыблемой пирамиды власти и есть тот краеугольный камень, который вновь и вновь отвергают строители Вавилонской башни. Сам по себе он – не благо, а скорее его противоположность, но лишь приходящий через него соблазн может привести к благу.
Противники революций могут сколько угодно причитать об их «кровавости», но пугают они их постольку, поскольку речь идет в первую очередь об их  крови. Восставший Франкенштейн, как и восставший Прометей или Иуда только исполняют план освобождения, в котором пролитие чужой крови неотделимо от пролития своей.
Киборги не вытеснят человечество, легче предположить что они, в случае своего появления, станут еще одной угнетенной социальной группой. Создание Франкенштейна не ответит на вопрос о смыслах, что легко увидеть на другом примере: так, ожидающие сошествия с небес не ангелов, но инопланетян, могут оказаться и будут правы, но это не спасет их от вопроса: откуда взялись инопланетяне.
Пытаясь напугать нас Франкенштейном, Джеймс Уэйл решил эту задачу лишь отчасти.
Тем, кто осознал Франкенштейна в себе, Франкенштейн не страшен. Они уйдут с ним в горы от толпы обманутых и несчастных крестьян и, отдохнув на базе, вернутся, чтобы сжечь замок толстого усатого барона, повесить на столбе плутоватого бургомистра и, распахнув райские врата, войти туда, где девочки не тонут в воде и всегда подобны райским цветам. Некоторые предпочитают называть таких девочек «гуриями», но это, право, вопрос вкуса.
Илья Кормильцев


Илья Кормильцев
· Music:реквием
Tags:
· Кормильцев

P.S.
Уже поздний вечер. Таня Мун вернулась из театра, где смотрела оперу Евгений Онегин. Немецкий режиссер перевёл всё действие в наши дни. Всё проиходит в российской глубинке, где-нибудь в Воронеже или в Перми, во дворе за гаражами. Половина артисов в майках и спортивных штанах. Ну вобщем так, как представляют себе немцы современную Россию по документальным фильмам. Выкурено несколько пачек сигарет. Написан этот текст. Наверное, непонятно, что я хотел сказать. Я и сам не понимаю. Ну а что человек вообще может понять? Ничего. Просто кто-то невидимый водит моими руками, а руки управляют пальцами на старой клавиатуре компьютера, который давно уже пора менять. Ибо всё тленно в этом мире и лишь только Дух вечен.

P.P.S.
Эпитафия на могиле Ильи Кормильцева на Троекуровском кладбище состоит из слов его песни:

эта.
музыка.
будет.
вечной.
если.
я.
заменю.
батарейки.

Автор и составитель - Борис Бергер.
Германия. Эссен. 27 марта 2012 года.


Постчеловеческая философия: цитатник Ильи Кормильцева


Его знают, главным образом, как главного поэта группы "Наутилус Помпилиус", кто-то знает его как блестящего переводчика произведений Чака Паланика, Фредерика Бегбедера, Уильяма Берроуза и др. и главу издательства "Ультра. Культура".
Но кроме всего прочего он - мыслитель.
Человек современного сознания, понимавший суть культурных процессов.
Это подборка цитат из разных его интервью и текстов.

Полная капитализация всей сферы человеческой деятельности, превращение всего в товар при требовании постоянной экспансии — бессмысленны и невозможны. Даже вещи не могут до конца превращаться в товар. Товар, в понятиях капитализма, — это не изделие, не предмет и не ценность даже; товар — это способ приращивать капитал. Товар интересен до тех пор, пока его можно произвести и продать. Товарное производство — это сокрытие прибавочного наслаждения: человек наслаждается, производя капитал. Капитализм — это психологическая проблема. Это модель социального вечного двигателя, и, как любой вечный двигатель, капитализм абсурден.

Сейчас в Европе происходит легализация легких наркотиков, марихуаны. Потому что стоит конкретная проблема: занять чем-то большие массы люмпенизующихся средних классов. Марихуана делает всю жизнь зоной отдыха. Легализация легких наркотиков связана с новой для Европы проблемой «новой бедности» и «новой безработицы». Огромные массы людей в Европе не работают. Или работают чисто формально — такой евросоциализм… Алкогольные бунты еще возможны, а травяной — я себе даже не представляю.

Насилие связано с любой властью. Есть какая-то странная иллюзия, что когда действует иерархическая модель управления, то насилия не то что меньше, а оно как бы иного качества. Но когда тебя насилуют, тебе уже не до идеологических убеждений…Есть даже устойчивый оборот: монополия государства на насилие. В конце стоит задача — добиться безусловного подчинения.

...я убежден, что одной из болезней нашего века является преувеличенное внимание к самоидентификации человека, к его специализации. К сожалению, это преувеличенное внимание является отражением объектного характера современного мира. Для того чтобы манипулировать человеком, надо превратить его из субъекта в объект. Нужно как-то его обозначить: фашист, коммунист, патриот, поэт, политик, актёр. Чтобы можно было в любой момент эту идентификацию ему налепить, а потом манипулировать ею по законам присущим данному жанру…

Искусство от культуры именно тем и отличается, что культура - это воспроизводство одного и того же в одних и тех же формах, а искусство - это отказ от этих форм и разрушение... постоянный уход от присвоения. Любая форма, которая уже присвоена социумом, которая ритуально воспроизводится, сразу же теряет всё своё мироизменяющее содержание.

Условно, общество отвергает именно то (есть старый термин «ханжество»), чем оно больно изнутри. Собственно говоря, существование нормального поля свобод, нормального либерального поля связано не с существованием правильных законов, как очень многие ошибочно предполагают. Оно связано с существованием людей, которые пользуются этими свободами. Если существует определенная свобода личности, должны быть люди, которые этими свободами пользуются. Если этих людей не поддерживать, то это свободное поле хлопнется без всякого правоохранительного силового воздействия, условно говоря. Это как прививки. Они должны постоянно делаться, чтобы организм сохранял устойчивость.

Утопия - не возвращение к империи, а мысль о том, что империя восстановится сама собой, стоит лишь воспроизвести внешние формы. Если какая-то империя и будет существовать в наше время, то она будет основана на совершенно других принципах, которых раньше не было. Естественно, у нее будет совершенно другое содержание, совершено другое символическое излучение.

Нам объяснили, что исследовать внешний космос слишком дорого, а внутренний - слишком опасно, нас обещали сделать равными Богу, а превратили в занятое изнурительной и бессмысленной суетой стадо потребителей, поклоняющихся "кумирам на час". Более того, выбросив из нашей жизни все, что не может быть измерено Числом, нас пытаются лишить даже той качественной автономии, что присуща любому свободному животному или ребенку, низведя до уровня элементарных частиц.

Музыку ведь редко воспринимают серьезно. Мое глубокое убеждение, что средний человек боится музыки. Музыка — разрушитель его обыденного мироощущения. Она бесплотна, но способна воздействовать. Она не обязательна, поскольку создается искусственно, но в то же время всегда присутствует везде — в шумах, в ритмике. Это тайна, которая разрушает линейный мир причинно-следственных связей. Попробуйте поставить обычному человеку серьезную музыку и заставьте его ее слышать (а не слушать), то есть чтобы она звучала не просто как фон. Вы увидите, как ему будет неуютно. Именно поэтому он нуждается в таком количестве как бы «стертой» музыки, которая создавала бы впечатление, что музыка есть, но в то же время убивала бы ее сущность. Огромным количеством такой музыки, звучащей вокруг, современный человек загораживается от тайны музыки настоящей. То есть музыка звучит, чтобы ее не слышать.

Когда умирает какая-нибудь идея, новая всегда проходит в другой форме. Чтобы определить себя как Иное — она должно не только содержательно отчуждиться от этого, она должна и формально это сделать. Поэтому я думаю, что вся энергия, которая будет прогрессивна в историческом плане, то есть соответствовать моменту, нести его энергию, она будет воплощаться в других формах. (2002 г.)

…культура — это мертвое искусство. Культура всегда пытается защититься от искусства, обзывая его самодеятельностью и экстремизмом. Это корпорация, защищающая собственные экономические интересы и заинтересованная в том, чтобы ничего не менялось. А искусство — поток откровения. Культура принадлежит жрецам, искусство принадлежит пророкам. Пророки очень часто переходят в категорию жрецов и получают пропуск в Кремль или в Белый дом. Впрочем, я не хочу осуждать своих успешных друзей. Просто я уверен, что самые интересные войны — это те, в которых ты обречен на поражение. А победители оказываются проигравшими при прошествии многих лет.

Бремя славы — это ловушка, которая пытается вернуть тебя в прошлое. А жить надо будущим.

А "Ультра. Культура" борется не с властью — черт с ней, – а с культурной ситуацией, в которой пока есть какие-то зоны невозможного. Мы делаем невозможное возможным, работаем с запрещенными темами вроде наркотиков, террора, радикальных культурных практик, которые не то чтобы запрещены, но о которых не принято говорить публично. Или попытка говорить о них именно в таком ключе воспринимается как юродство или идиотия. Но кто это решает? А государственные секреты мы не продаем — власть их сама продаст, если найдется покупатель. Она слишком озабочена личным гешефтом. А вообще-то у властей не должно быть ничего личного. Так что наши враги — не власти, а общество. Когда некоторые книгопродавцы отказываются брать на распространение наши книжки, им никто не присылает инструкции сверху. Это простая советская трусость и личная косность. Вот с этим-то мы и боремся. В качестве оружия используя книги.

Мысль моя сводится к тому, что существует искусство ангажированное - осознанно ангажированное искусство, в котором высказаны конкретные призывы социального характера, и искусство настроения, которое передает дух эпохи. "Музыка революции", как называл это Блок.

Я думаю, всякий человек, обладающий базисным уровнем сознанием, не может не ощущать себя участником борьбы - не обманывая себя, не впадая в состояние духовной смерти. Конечная цель борьбы - это свобода. Которая в данном случае есть познанная необходимость. А познанная необходимость для человека, в моей философии, это преодоление человеческого в человеке. Преодоление не в деструктивном смысле уничтожения человека, а в смысле выхода на новый этап диалектического развития.

Любое качество диалектично. Берем виртуальность - возможность создания новой альтернативной реальности. Реальность можно творить. Творить нельзя реальное. Реальное не создано человеком, реальность же создается именно им, это то, что люди договорились воспринимать. Виртуальность дает возможность творить реальность, не имеющую материального адеквата, которая живет по законам, предписанным фантазией и желанием ее творца и не ограничена законами, присущими реальному. Потому что то, что создается из материальных элементов, как минимум подчиняется законам физики. Если посмотреть, как летает все и перемещается в компьютерной графике – оно же никаким законам физики не подчиняется! Оно подчиняется только законам воображения. Это минус, потому что открывает новый фронт манипуляции, про которую еще в 60-е годы замечательный какой-то итальянский фантаст, имени сейчас не помню, написал рассказ «Онирофильм» - о людях, которые сидят в коробках и смотрят фильм, который воспринимают как реально проживаемое сновидение. Такой прототип «Матрицы». И весь смысл жизни для них – заработать, чтобы из этой коробки вообще никогда не выбираться, чтобы достаточно денег было на счету, чтобы человек постоянно пребывал в этой иллюзии. То есть это новый инструмент могущественный манипуляций. Потому что вот взять, к примеру, крестьянина, который живет в традиционном обществе. Ему нельзя сказать, что репа это не репа морковь это не морковь, что сеять надо зимой, а отдыхать летом. Законы сотворенного мира, законы реального, для него проступают постоянно. Он их, конечно, превращает в законы реальности, на этом построена мифология, появляются предания, заветы и т.д. Но то, что человек при этом близок к реальному, создает для манипуляций довольно четкий предел. У манипуляции образной, в виртуальном пространстве, пределов манипуляции гораздо меньше. Однако плюс виртуальности – в том, что человек может создавать свою собственную реальность. Сидит перед компьютером девятиклассник и в флэш-графике создает свою новую реальность, в которой он корректирует то, что ему не нравится в этом мире, где побеждает какой-то герой правильный, допустим. Это новая ступень творчества. Люди понимают, что они могут создать мир, хотя бы в виртуальности, таким, каким им хочется, а не таким, каким его кто-то навязывает или предписывает.

Но мысль, что все можно изменить какой-то революцией, восстанием, это глупость. Потому что поле боя в конечном счете – сам человек. Должен быть изменен сам человек.

Книга… - это идеальное оружие, потому что оно не ставит своей задачей никого уничтожить. Но она меняет того, кто ее читает. Она сражается не на внешнем поле боя с противником, а на внутреннем. Листовка, подброшенная в окоп, перетягивает солдат из одного лагеря в другой, а чаще даже не солдат, а равнодушное гражданское население оккупированных территорий. Книга должна пробуждать. Она должна самого человека обращать на сопротивление манипуляциям. И в этом смысле она является оружием. Оружием в самом прямом смысле этого слова, гораздо более уместным, чем автомат, хотя ситуации, когда одной только книгой не обойдешься, тоже имеют место быть. Но чем больше людей завоюет книга, тем меньше вероятность того, что понадобится автомат, или меньше выстрелов придется произвести.

Возвратиться назад невозможно. Этого не позвонят те силы, которыми контролируется Космос. У Космоса есть история, она идет из точки «а» в точку «б», и значит, путь этот предписан изначально. И линейное время как раз создано и существует для того, чтобы эта история могла осуществляться. Поэтому попытки повернуть назад - даже с самыми благими побуждениями приводят к тому, что если ты притормозил во имя добра, это побуждает идущее вперед зло. Я не то чтобы не верю во всякие консервативные и архаизирующие учения – я просто убежден, что они бессильны, что они не являются решением проблем, по большому счету. И в этом смысле метафизический протест всегда связан с модернизмом, то есть именно и изменениями, модернизацией реальности. В этом смысле проблема не в том, что мир идет туда или не туда и надо его остановить. Нет, идея не в том, чтобы остановить движение, а чтобы дать ему осуществиться не в тех целях.

…эти процессы все ближе подводят человека к той черте, когда он вынужден будет реформировать самого себя. А это очень важный аспект. Я думаю в эволюции. Он непосредственно связан с осуществлением метафизических задач истории Космоса. В этом смысле я придерживаюсь предположений о том, что в рамках человека как он есть глобальные противоречия и глобальные конфликты, проблема бытия не будут разрешены. То есть человек - только определенный этап в эволюции некоего процесса, который мы называем духом, сознанием, как угодно. А что такого, собственно, ценного в человеке? С возрастом все чаще задумываешься: а так ли совершенно твое тело? Человек как форма существования не обладает никакой идеальностью. Идеальностью обладает человеческий дух.

Расширение взгляда на вещи, знание всегда спасает от манипуляций. Чем больше у тебя информации, чем больше ты понимаешь, тем труднее твоим мнением манипулировать. И, конечно, в интересах манипуляции создание стереотипов, создание одномерных, одноклеточно мыслящих людей, которыми удобно манипулировать. Человеку не дают задуматься. И само мышление абстрактное спекулятивно объявляют пустой тратой времени.

Главным во всём мире было крушение Великих Проектов Модерна, в результате которых человечество утратило родовой смысл существования. В результате этого мир сейчас – жалкое ничтожное место, внутренне готовое к своей гибели и тайно осознающее ее заслуженность. В России сила этого удара и его острота была наибольшей, но ни один регион (за исключением, возможно, Латинской Америки) не остался незатронутым. Средний человек не изменился внутренне, но утратил необходимость тяготиться своим состоянием. Впрочем, это только начало – всё самое интересное еще впереди.