Ряд волшебных изменений

  О русской душе говорят как о загадке. О немецком характере говорят как о давно изученном явлении.
Говоря о немецком характере, непременно подчёркивают, что хотя в немецком характере есть всё, в некоторой степени всё жe преобладают бедность чувств в таких существенных состояниях души, как любовь, сострадание и щедрость, в то время как нет недостатка в расчётливости, аккуратности, стремлении к мелкопространственным обозрительным структурам и законопослушании.
Однако и в немецкой душе происходят изменения, особенно по части законопослушания. И в этом мне недавно пришлось убедиться.
Зовут меня Карл-Хайнс Миттельмайер, мне сорок два года, тучный блондин выше среднего роста, раз в четыре года выбирающий канцлером кого-нибудь из консерваторов; единственное что, я не хожу по Гроссештрассе за покупками известным прусским шагом. И вот какой со мной произошёл случай.
В субботу старшие дети вернулись из школы важные, как помидоры.
Папа, - сказал мне самый старший, которому двенадцать, - у нас в стране принят закон, который запрещает бить детей.
Меня это не касается, - отмахнулся я.
Нет, касается. Слушай, пожалуйста, внимательно, - сказала средняя Моника, известная у нас своей обстоятельностью, и достала из портфеля листок: - Вот по этой таблице полагаются следующие наказания: за один полный замах полгода тюрьмы, за замах в три четверти - три месяца, за ползамаха - месяц, за четверть - штраф в размере одной тысячи евро.
Кто эту чушь придумал? - прервал я её.
В случае, если вы возбуждены, - продолжала она невозмутимо, - звоните по телефону.
«Ерунда какая-то, - подумал я, - меня это не касается. Если и было что, так только слегка по попке».
Днём дети были предоставлены сами себе, а вечером началось. Младший, которому пять, наотрез отказался ложиться спать, мотивируя тем, что не успел посмотреть по РТЛ интересующую его передачу. Когда я выяснил, что это за передача, рука автоматически взметнулась к потолку.
- Полный замах, - сказал мелкий, - полгода тюрьмы.
И продолжал смотреть телевизор.
Я почувствовал возбуждение и набрал известный номер.
- В настоящее время наше бюро не работает, - услышал я, звоните нам с понедельника по пятницу с 9 до 12, по четвергам с 12 до 18 часов.
Воскресенье прошло относительно спокойно, не считая того, что все трое отказались завтракать, потом били посуду, прыгали на кроватях и бросали друг в друга подушки, пробовали пиво. К концу дня, если подсчитать срок моего тюремного заключения, составил всего 3 года, два месяца и четыре тысячи евро штрафа.
В понедельник я не смог поднять детей в школу и детский сад.
Старший мотивировал это тем, что он вообще больше не будет ходить в школу, как Майкл Джексон.
- Я, - говорит, - посвящу себя музыке.
- Ты же не поёшь.
- А мне не надо. Я буду самым великим поп-слушателем, - и напялил
наушники.
Средняя Моника надела туфли на шпильке и все же поковыляла в школу.
Младший же вообще не посчитал нужным со мной разговаривать. Я снова снял трубку и позвонил по телефону.
- Наберитесь терпения. Сейчас Вам ответят, - услышал я тот же женский голос и заиграла бюрократическая музыка Моцарта. Я прождал больше часа, и моё терпение иссякло. Видимо, я был не один, кто попал в затруднительное положение. Я отправился на кухню, как следует поел. Говорят, перед смертью и перед тюрьмой надо хорошенько перекусить - неизвестно, сколь долгий путь предстоит. Затем я собрал рюкзак - самое необходимое: бельё, консервы, зубную щётку, - закатал рукава и пошёл поднимать старшего и младшего.
Выйдя из комнаты, я взял таблицу и спокойно подсчитал, что срок моего тюремного заключения, учитывая тяжесть совершённого поступка, составил теперь 38 лет и 9 месяцев, плюс 30 тысяч штрафа.
Я сел в отчаянии на диван, мой рюкзак был собран, оставалось только проститься с детьми и позвонить жене, чтобы она срочно возвращалась из отпуска.
Я не заметил, как ко мне подсели мои заплаканные негодяи.
- Ладно, - выразил общую мысль старший, - мы никому не скажем. Закон, пап, есть закон, но ты нам всё-таки дороже. А если вдруг узнают, то мы готовы отсидеть весь срок с тобой вместе.
И мы обнялись.
Нет, что ни говорите, а произошли изменения в столетиями формировавшемся немецком характере, хотя есть ещё, конечно, реликты, которые по-прежнему восхищаются восторженными и грозными романтиками типа Зигфрида, напевают под настроение «из Вагнера», закупают партиями охотничье оружие для деревенского общества «Зелёные стрелки» и настойчиво спрашивают в «Макдональдсе» жареную сосиску и картофельный салат. Не без этого. Но всё-таки и у нас жизнь не стоит на месте.