Театр

    Одно это слово, по мнению Шекспира, определяет всю нашу жизнь. Не мне об этом судить, но кое-какие театральные впечатления были и у меня.
    Моя карьера началась сразу с заглавной роли старика в бессмертной русской народной сказке про Репку. Невзирая на юный возраст, мне удалось создать образ, выходящий за рамки начальной школы, в которой  тогда учился. Отбросив ложную скромность, скажу, что имел Качаловский успех, и, находясь под его впечатлением, потерял не только голову, но также курчавую накладную бороду, клей для её наклейки и коробку с разноцветным  гримом. Короче, всё - что моя дорогая мамочка под честное слово выпросила в театральной студии Дома культуры. Это весьма омрачило мой триумф.
    Вторая моя премьера состоялась двумя годами позже. Играли мы инсценировку по повести «Школа» писателя Аркадия Гайдара, которого ныне вспоминают применительно к  внуку. Но тогда знали все. И опять я  исполнял главную партию – роль Лёни Голикова, который пробирался к красным и встретил в лесу гимназиста, оказавшегося белым. По роли после экспрессивного диалога он ударял меня палкой по голове,  и я падал без сознания, потом, придя в себя, застреливал его. Всё шло нормально. Я  уже лежал оглушённый на досках школьной сцены, а Ванька Криволапов, изображающий моего врага, разглядывал мои документы. Очнувшись, я должен был выхватить револьвер и выстрелить, а находящийся в кулисе ассистент и мой приятель Федька Ванштель должен был поймать момент и ударить палкой по табуретке, имитируя таким способом звук выстрела. Но, то ли ассистент зазевался, то ли я поспешил, но выстрела не последовало. Тогда  пытаясь импровизировать, я  заглянул в ствол, удивляясь осечке, и в этот момент прозвучал выстрел. Федька даже палку сломал.            
    Получилось в итоге, что я застрелился. Тем не менее, следуя сценарию, Ванька   весьма картинно рухнул рядом со мной. Вся эта мизансцена вызвала смех и неподдельное веселье в зале. Драматический финал был смазан, и я как-то потерял доверие и интерес к театральной условности. Особенно после посещения настоящего театра, где актёры в жёваных костюмах по ходу пьесы изображали закусывающих и выпивающих господ. И вот, когда они поднимали рюмки, наполненные коньяком, кто-то в зале среди тишины отчётливо произносил: «Чай!». Не знаю, что чувствовали актёры. Возможно, им тоже хотелось выстрелить.
    Конечно, условность условностью, но иногда она оборачивалась трагедией. В нашем городе гастролировал Тобольский драматический театр. И во время спектакля, прямо на сцене от разрыва сердца скончалась ведущая актриса. Гроб стоял в фойе Дома культуры. Венки, еловые ветки, траурная музыка. Жители города, проходящие у гроба, потрясённо взирали на величавый профиль покойной. Рядом сидел её муж с мокрым от слёз, страшным лицом, положив руку на холодные пальцы жены. Говорили, что его кудрявые волосы   поседели и развились в одну ночь. Он умер вскоре после супруги. Но похоронили его уже в Тобольске. Он тоже был артистом.
    Неужели и это театр? Нет, это что-то другое.