Их жизнь. В краю голубых озёр. Книга 3. Часть 15

   
               
     На следующий день, когда Роберт вернулся после работы домой, Людмилка протянула ему повестку из Райвоенкомата и спросила встревоженно:
   - Что это может значить? - Роберт развернул лист и прочёл: 18 сентября 1970 года явиться в Краславский Райвоенкомат. При себе иметь: паспорт, военный билет, комсомольский билет. Военком...
   - Что-нибудь серьёзное?  - Допытывалась Людмилка, заглядывая ему в глаза.
   - Да вряд ли... скорее всего, просто... сверка документов, - беззаботно сказал Роберт, избегая её взгляда. В сердце будто воткнули тонкой иглой... " Неужели загребут? Могут... Три года уже прошло..."
   - Роберт! Посмотри мне в глаза! - Настойчиво и очень серьёзно, попросила Людмилка.

     Роберт напряжённо взглянул в черноту её зрачков, увидел в них два своих минипортретика, стараясь, чтобы его лицо оставалось безмятежным.
   - Это - правда? Ты меня не обманываешь?
   - Ну что ты! Конечно, нет! - Улыбнулся Роберт и почувствовал, что улыбка получилась несколько натянутой.
   - Да, а обманывать ты так и не научился! - Грустно сказала Людмилка.

     Она боролась с собой, сдерживая слёзы, и  всё же, её глаза неудержимо наполнялись влагой. Две слезинки скатились по щекам, оставляя мокрый след.
   - Людмилка, миленькая... ну что ты... пожалуйста, перестань! - Растерянно пробормотал он, осторожно вытер ладонями следы слёз на её щеках, привлёк её к себе.
   - Ведь ещё ничего не известно... Зачем заранее расстраиваться!?
   
     Роберт постучал в дверь, услышал: - Войдите! - с той стороны, открыл дверь.
   - Здравствуйте! - Сказал, подходя к столу, протянул повестку сидевшему худощавому майору. Тот бегло взглянул на повестку, достал личное дело Роберта, просмотрел его, шелестя страницами.
   - Так... так ...  Как живёшь, Гринцевич? - Роберт растерянно посмотрел на него. Как-то неожиданно и не совсем уместно в стенах этого помещения прозвучал такой вопрос.
   - Хорошо, товарищ майор!
   - Детей нет?
   - Есть... дочь у меня родилась...
   - Сколько ей?
   - Три месяца...
   - Почему не сообщаешь? А? Гринцевич? Сообщать надо! Сообщать! Непорядок это... А то я, и штрафануть могу! Знаешь об этом?
   - Знаю... Товарищ майор! Выскочило как-то, из головы, извините!
   - Давай документы, - протянул руку майор.

     Роберт торопливо полез в карман за документами, подал их ему. Тот долго листал их, внимательно просматривал все записи.
   - Так-с, Аурика Робертовна...- задумчиво протянул майор, прочтя запись о дочери, записал об этом в личном деле.
   - Тут такое дело, Гринцевич... Посылаем мы тебя на сборы по подготовке офицеров запаса... Ты - сержант, прослужил три года... очень хорошо... ни одного взыскания...
   - А когда сборы?
   - С первого октября и до нового года...
   - Так... товарищ майор! - Взмолился Роберт. - Так, ведь, дочь у меня! Три месяца всего! Может... на следующий год... А? На сборы, а?
   - Нельзя на следующий... Гринцевич... Надо - в этом году...
   - А как же жена одна, без меня? А, товарищ майор?  Ну, пожалуйста!
   - Что ты меня уговариваешь? Дело, ведь, решённое, Гринцевич!.. Вы вдвоём с женой живёте?
   - Нет, с родителями...- Подавленно произнёс Роберт. "Не откручусь... Точно!"
  - Ну вот, видишь! Как всё хорошо складывается! - Обрадованно воскликнул майор. - Родители помогут... На то они и родители! Правда? Чтобы помогать детям! А дочка капризная?
   - Нет, она у нас спокойная девочка... Разве иногда только...
   - Вернёшься, а ей уже пол-годика будет! Видишь, как всё хорошо?
   
     Роберт тихонько отворил дверь и вошёл в комнату. Людмилка, увидев его таким необычно тихим и незаметным, сразу резко побледнела:
   - Значит... На сборы? Да? - Спросила она охрипшим голосом и прокашлялась. Он молча кивнул головой, не сводя взгляда с её становившихся огромными глаз, они медленно и неотвратимо наполнялись слезами.
   - Людмилка... Ну, пожалуйста... только не плачь...- С трудом проговорил он. - Ты же знаешь, я не выношу слёз...
   - Я не буду... я - постараюсь...- Она вытерла слёзы ладонью. - А как же мы? Как мы с Ауричкой, без тебя? Надолго тебя... забирают?
   - На три месяца...
   - Ох, Господи! - Она без сил опустилась на тахту. - Когда ты уезжаешь?
   - 30 сентября...
   - Хорошо, хоть не завтра! - С облегчением  сказала она.

     Роберт присел на тахту, обнял её за плечи, прижал к себе.
   - Ну, ничего, Людмилка, это, ведь, просто сборы... Зато офицером буду! - Он грустно улыбнулся. - Помнишь, ты говорила, что бабушка твоя Наталья мечтала, чтобы ты была женой офицера? - Он поцеловал её в висок. Людмилка кивнула головой, плотнее прижалась к нему.
   - Кушать хочешь? - Спросила она.
   - Нет пока, я в столовой обедал...
   - Пойдём тогда, погуляем, погода сегодня хорошая.
   - А куда ты хочешь?
   - Давай, сходим в парк, мы уже давно там не были...
   - Давай!
   
     Она распеленала Ауричку, почувствовавшую кратковременную свободу, и задвигавшую беспорядочно ручками и ножками.
   - Что, маленькая, нравится тебе, когда пелёнки не стягивают? А? - Нежно улыбаясь, спросила Людмилка, наклоняясь к ней. Ауричка, вдруг, раскрыла беззубый ротик и широко улыбнулась.
   - Ой, Робка, опять улыбается! - Тихонько воскликнула Людмилка, боясь спугнуть такую редкую улыбку на лице у дочурки.

     Робка подскочил и тоже склонился над кроваткой, любуясь прелестным личиком Аурички.
   - Ах ты, моя маленькая! Улыбаешься!  - Ласково проговорил он и почувствовал острую тоску от внезапной мысли о том, что скоро он надолго оставит их вдвоём и целых три месяца не увидит их.
   
     Людмилка перепеленала девочку, укутала её в тёплое одеяло:
   - Подержи её, я оденусь потеплее, прохладно уже становится. - Роберт вышел за нею в коридор, держа дочурку на руках, смотрел, как обувает сапоги Людмилка, одевает плащ, думал о том, что совсем уже скоро она будет вот так же собираться на прогулку с Ауричкой, только его не будет рядом, не сможет он увидеть её очень красивые  стройные ножки, не сможет прикоснуться к её длинным, очень густым волосам, туго закрученным в частые волны...
   
     Он не удержался и провёл рукой по её волосам, ощущая пальцами их мягкость и шелковистость. Людмилка благодарно улыбнулась ему, и тут же её губы грустно дрогнули, нахмурились брови. Она тоже подумала о том, что скоро он уже долго не сможет вот так погладить её волосы. Она приняла на руки Ауричку, а Робка выкатил на лестничную площадку коляску...
 
     Они шли вверх по Красноармейской улице, густо усаженной тополями и липами. Листья у многих тополей почему-то скрутились в трубки, стали ржаво-золотистыми.
   - Болезнь, наверно, их точит,- сказал Роберт, поймав её изучающий взгляд, каким она смотрела на деревья.

     Мимо проносились грузовые автомобили, выстреливая сизые облачка  выхлопных газов, натужно урча, преодолевали подъём.  Холодное синее небо над головой, тяжёлые тёмно-серые тучи  плыли на юг. Бледное остывшее солнце, то слепило глаза, то пряталось за тучами.
 
     Дул порывами резкий северный ветер, заставляя поправить шарф на груди, зябко поёжиться от чувства холода. Ауричка беззаботно лежала в коляске, укрывавшей её от порывов ветра. В её больших, удивительно синих глазах, отражались проплывавшие мимо тучи.
 
     На земле, возле тополей, уже лежало довольно много опавших листьев, шелестевших под ногами, напоминая о  ушедшем лете, о грядущих дождях и холоде. Мимо них пробежали две девочки, размахивающие портфелями, они весело смеялись. Пальтишки у обеих были распахнуты, открывая школьную форму.
     Платок у чёрненькой хохотушки сбился на затылок, болтался под ветром широкий розовый бант.
   - Им не холодно, да? Счастливый возраст! - Вздохнула Людмилка, глядя с улыбкой им вслед. Слева высилось здание  Дома Культуры. На доске объявлений висела афиша. Огромными буквами  напечатано слово "Цирк."
   - Вот видишь, не забывают наш маленький посёлок артисты, - улыбнулся Роберт.
   - Пойдём в цирк?
   - Нет, не хочется. Посмотреть бы его в настоящем цирке, в Москве, например... А у нас что покажешь?  Обстоятельства не позволят... А ты хочешь?
   - Я, как ты, если ты не хочешь, то и я не пойду...

     Они свернули на Почтовую улицу. По обе стороны её стояли частные дома в зелени садов, серели и зеленели шиферные крыши, низко к земле обвисли под грузом плодов яблони, многие ветки поддерживали подпорки...
     На этой улице уже не было асфальта. Подпрыгивала коляска на камнях насыпанного толстым слоем и ещё не успевшего утрамбоваться гравия. Дочурка недовольно задвигалась и захныкала.
   - Ничего, миленькая моя, потерпи немного, скоро дорога будет получше, - попросил её папа, стараясь объезжать камни, но их было слишком много, и коляска,  то и дело, подпрыгивала.
   - Может, её на руки взять?- Спросил он у Людмилки.
   - Нет, не надо, ветер сильный и холодный, скоро дорога ровнее будет.

     Кончился свеженасыпанный гравий и крутой спуск, дорога стала намного ровнее. Они прошли мимо сада, принадлежащего Лесничеству.
     На холме, куда вели старые деревянные ступени, виднелся старинный дом, некогда принадлежащий помещику, невдалеке от него высилась огромная красавица лиственница, густо росли одичавшие вишни. С другой стороны дороги  зеленел густой ряской большой пруд.
   - Старики рассказывают, что когда-то, в этом пруду была очень чистая вода и плавали в нём чёрные лебеди... А теперь он зарос, затянулся ряской, и никому до этого дела нет. Всё же мы много говорим об охране природы, и гораздо меньше делаем. - Грустно сказал Роберт. - Представь его себе чистым, по берегам эти огромные ясени отражаются в воде... И плавают чёрные лебеди... И облака отражаются, и солнце... Красиво... - Он вздохнул.
 
   - Эх ты, мечтатель! - Улыбнулась Людмилка. - Ничего, придёт и такое время, когда люди вычистят пруд, и лебеди будут плавать... Лишь бы войны не было! Сейчас ещё некогда этим заниматься, есть более необходимые дела, правда? - Они свернули вправо, начался крутой, но недлинный подъём.
    
     Вот и дорожка в парк. Справа, рядом с дорогой, длинный неглубокий пруд, пересыхающий в засушливое время года. Впереди виднелась эстрада, нависавшая разрезанной половинкой мяча над деревянным полом. На зелёной траве, усыпанной маргаритками, рядами стояли скамьи для зрителей. Здесь ежегодно отмечались  Дни Песен, любимый летний праздник жителей посёлка.
 
     Эстраду окружали огромные старые липы, клёны, ясени. Их вершины упрямо рвались высоко в небо, сурово шумели под ветром могучие ветви, неколебимо стояли необхватные стволы. Только одна липа рядом с эстрадой уступила неодолимому ходу времени, в её стволе виднелось большущее дупло, в котором легко могли бы спрятаться от непогоды  три-четыре человека.
 
     Увядание осени коснулось и эти деревья. Желтели и пламенели  на зелёной траве опавшие листья. Ветер не чувствовался. Он не мог пробиться сквозь густой орешник, росший подальше от эстрады.
     Они присели на скамейку, поставили рядом коляску. Людмилка наклонилась и подняла крупный медно-золотой лист клёна.
   - Нет ничего красивее  листьев клёна осенью, правда? - Она взглянула серьёзно и грустно в глаза мужу, губы её дрогнули. - Ты там... не забывай нас, слышишь? Нам с Ауричкой будет очень плохо без тебя... - Она уткнулась холодным носом в шею Роберту, всхлипнула. Дочурка завозилась в коляске, лицо её сморщилось, она готовилась заплакать.
   - Ауричка! Не выдумывай! - Прикрикнул на неё папа и стал катать коляску по траве.

     Сборы по подготовке офицеров запаса проходили в столице Эстонии, городе Таллине. Съехались туда молодые парни со всей Прибалтики и Калининградской области. Руководил сборами капитан Мельников. Жили в солдатской казарме, разумеется, отдельно от военнослужащих срочной службы. Рядом с помещением казармы находилась бытовая комната, в которой на вешалках висела штатская одежда запасников.
   
    Занимались шесть дней в неделю, до пяти-шести вечера. После ужина разрешалось переодеваться в штатскую одежду и свободно выходить в город, чем, практически ежедневно, и пользовался Роберт, часто ходил в кино, гулял по улицам этого древнего, очень красивого, города, каждая улица которого невольно навевала мысли о старине...
   
    За себя он не боялся, в то время, как в Армии, по-прежнему делал зарядку, по вечерам таскал гантели и гири, отжимался от пола, качал брюшной пресс, приседал и вставал на одной ноге, регулярно колотил грушу и боксёрский мешок. В воинской части, в которой они обретались, всё необходимое для занятий спортом имелось.
   
    Самым большим другом для Роберта стал эстонец Лембит Рауд, женатый на русской, проживавший в Нарве, очень хорошо говоривший по-русски, хотя и с характерным акцентом. В одно из воскресений он пригласил Роберта сходить с ним в кабачок, расположенный в бывшем подземном ходе.
    Они долго гуляли по Таллину, погода была хорошей, солнечной, но прохладной, осыпались листья с деревьев, с тихим шорохом падали к ногам.

    Кабачок Роберту очень понравился. Свод - из древнего кирпича, вместо столов - толстенные, диаметром больше метра, чурки из дуба, шлифованные и покрытые лаком, без коры, аналогично выглядели чурки диаметром, примерно, 50 см, предназначенные для сидения посетителей, пол - из каменных плит, барная стойка со множеством напитков со всего света, неяркий свет бра по стенам, тихая музыка небольшого ансамбля, здОрово, просто прелесть!
  - Роберт, - сказал ему Лембит, - я хочу угостить тебя фирменным напитком этого заведения, коктейлем, состоящим из 18 компонентов, подаётся горячим, около 80 градусов... Пить его надо медленно, смакуя, не торопясь, чтобы почувствовать все достоинства этого напитка...
 
    Подали им по красивому хрустальному стакану с коктейлем, они сидели, потягивали напиток, который оказался действительно обалденно вкусным  и приятным, Роберт разглядывал помещение, кладку стен и округлого потолка, столько мыслей роилось в голове, он представлял себе, как много веков назад по этому подземному ходу, при свете факелов, проходили закованные в доспехи рыцари, с длинными мечами, в шлемах...
 
    К ансамблю подошла хрупкая девушка и запела грустную эстонскую песню тоненьким и очень приятным, почти детским, голосом... Заказали по второму коктейлю, Роберт почувствовал очень приятное опьянение, казалось, что тело становится невесомым, ещё мгновение - и воспаришь под потолком...
 
    Вышли из кабачка здОрово прибалдевшие, с несколько глуповатыми улыбками на лицах, Лембит рассказывал о своей жене, о Нарве; Роберт - о Людмилке, о Ауричке, о Дагде, опять долго гуляли по городу, пообедали в столовой... Запоминающийся получился день!

    Ближе к концу сборов, когда Лембит вернулся из поездки домой, он спросил его:
  - Роберт, может, тебе махровые полотенца нужны? (Его жена работала в универмаге. А в те годы это был большой дефицит!) Роберт, естественно, воскликнул:
  - Конечно, Лембит! А как же!
  - Тогда я звоню жене, пусть она купит для вас. Да?
  - Только... Лембит... у меня с деньгами... не очень-то...- Замялся Роберт.
  - Когда сможешь, пришлёшь, делов-то!
  - Ты мне... настолько веришь? - Лембит несколько секунд смотрел ему в глаза, потом ответил:
  - Не верил бы, не предложил! В общем, так: в субботу поеду домой, в воскресенье - привезу! (Конечно, после сборов, с первой же получки, Роберт выслал ему деньги.)
   
    Был среди запасников довольно худенький, неприметный такой, молчаливый парень... Кто-то из тех, кто его получше знал, проболтался о том, что он - мастер спорта по боксу! Можете себе представить, как на него стали уважительно поглядывать! Один товарищ из их большого коллектива, чрезвычайно любопытный пацан, ходил кругами вокруг него, говорил, когда боксёра поблизости не было:
  - Какой он, на хрен, боксёр! Соплёй перешибить можно! Смех один! - Два или три раза он его в лоб спрашивал:
  - Правда, что ты - боксёр? - Тот, как правило, отвечал:
  - А тебе какая разница?
  - Ну, всё ж, любопытно же! - Восклицал Любопытный.
  - А мне - нет! - Отвечал боксёр.

    Однажды, вернувшись в казарму после прогулки по Таллину, весьма поддатый, Любопытный опять пристал к боксёру с этим же вопросом, но и на этот раз тот ответил:
  - Да отстань ты! Я тебя не трогаю! Отвали! Пристал, как банный лист к заднице! 
    Любопытный оскорбился:
  - Ты чего хамишь? Трудно ответить, да? Корчишь тут из себя!
  - Ничего я из себя не корчу! - Посуровел боксёр. - Какое твоё дело? Я тебя не трогаю? Не трогаю! Отстань!
  - Ах так? Ну, я сейчас проверю, какой ты боксёр! - Воскликнул Любопытный и, размахнувшись, ударил...
    Боксёр слегка качнул головой, кулак пролетел мимо... Любопытный ударил второй раз, целясь боксёру в печень. Удар был отбит.
 
   В следующую секунду боксёр ударил прямым правой, точно в подбородок. Любопытный проехался на спине метров пять по досчатому полу казармы, полежал секунд десять с закрытыми глазами, потом сел, потряс головой, и воскликнул:
 - Точно, бля, боксёр!!! - Если бы вы слышали, какой хохот поднялся в казарме! Хохотали до слёз, до боли в затылке! Любопытный встал, подошёл к насторожившемуся боксёру, протянул ему руку:
 - Мир?   
 - Мир! - Ответил тот и пожал протянутую ему руку...
   
   Второй комичный случай: были в их большой компашке два неразлучных друга, вместе служили в Армии, жили в одном городе...

   Однажды вечером они отправились побродить по Таллину. Вернулись поздно, все уже спали. Утром повскакивали от крика:
 - Мужики! Гляньте! - Всеобщему обозрению предстал один из друзей, более худой и ниже ростом. Он всё ещё спал. Его лицо было сплошь синим и распухшим. Поднялся громкий гвалт. Друзей растолкали.

   Из их рассказа выяснилось, что они вечером здОрово надрызгались, более худой и слабый, но, зато, более драчливый, как это часто бывает, заявил:
 - Хочу подраться! - Его друг, здоровенный амбал, по жизни спокойный и миролюбивый, с ним согласился:
 - А что? Давай! - Ходили они, ходили, искали, с кем подраться, ночь была морозная, город, как вымер, ни одной души! Задира начал ругаться матом, в конце воскликнул:
 - Драться хочу!
 - Да не с кем! Никого! - Воскликнул Амбал.
 - А я - хочу!- Рявкнул Задира и... врезал Амбалу... прямо в лицо! Амбал облизал разбитую губу и тихо спросил:
 - За что?
 - Драться хочу! - Упрямо заявил Задира. И второй раз въехал дружбану, и опять в лицо...
 - Ах ты! - Дальше, сплошняком, пошёл мат...

   Амбал схватил Задиру за грудки, поднял в воздух, шмякнул об дорогу, уселся на него сверху, и начал его молотить кулаком в лицо... Опомнился, когда лицо друга уже всё было в крови...
   Слез с него, поставил его на ноги, осмотрел результаты трудов своих... и попросил:
 - Прости... друг! - Задира ответил:
 - И ты меня прости... Я сам виноват... - Они обнялись и пошли в казарму...
   
   Начались занятия. Вошёл капитан Мельников, улыбнулся и сказал:
 - Доброе утро! - Запасники вскочили и хором рявкнули:
 - Здравия желаем!
 - Садитесь! - Разрешил капитан, и вдруг, его глаза изумлённо расширились и он воскликнул:
 - А это что такое? - Спросил он, уставившись на сплошь забинтованное лицо Задиры, у него только правый глаз смотрел на свет белый. Задира встал, потоптался, не зная, что ответить, а потом брякнул:
 - А... а... пусть... не пристают! - И опять в классе стоял такой хохот, аж стёкла в окнах дрожали! Некоторые, даже, под парты сползли!

   Капитан вытер платком слёзы и спросил:
 - Разобрались, кто прав, кто виноват?
 - Разобрались! - Басом пробурчал Амбал. Опять взрыв хохота. Один зубоскал спросил:
 - Можно, я расскажу?
 - Давай,- разрешил капитан. И тот погнал, да с шуточками, прибауточками... В общем, весь первый урок отхохотали...
   
   Ещё один случай: закончился учебный день. Время ужина. Открывается дверь. Входит молоденький лейтенант. На рукаве шинели повязка: "Дежурный по части".
 - Встать! Выходи строиться! - Рявкает лейтенант. Все изумлённо уставились на него. За всё время сборов - такое впервые!
 - И что вам угодно? - Вежливо спрашивает один из запасников.
 - Встать! Выходи строиться! - Багровея, кричит лейтенант. Народ, потихоньку, начинает вставать с коек.
 - И что вам угодно? - Опять спрашивают у него.- Позвольте полюбопытствовать?
 - Это - нарушение воинского устава! - Опять рычит лейтенант.
 - Вообще-то, мы сами ходим в столовую .
 - Это - нарушение воинской дисциплины! - Рычит лейтенант.
 - Зачем кричать? Не борзей, лейтенант! Мы - не глухие! - И т.д.
 - Ладно, мужики, да хрен с ним! Всё-равно надо идти на ужин!

   Побрели на улицу.
 - Стройся! - Рявкает лейтенант.  Построились. - На лееевоо! Шаагом маарш! - Побрели... - Строевым! Запевай! - Рявкает опять лейтенант. - Запасники бредут себе...
 - Стой! - Стоят...
 - Строевым! - Побрели опять... Холодно. Колючий ветер. Градусов 15 ниже нуля.
 - Запевай! - Новая команда. "Ну, братцы мои, это уже, явный перебор! И так долго терпели!"

   Запасники останавливаются, стоят несколько секунд, потом, не сговариваясь, разворачиваются и... бредут в казарму...  Садятся и ложатся ка койки... Спустя минут пять заходит в казарму лейтенант.
 - Выходи строиться! - Довольно тихо говорит он.
 - Послушай, лейтенант, мы уже своё отслужили! Ты, салажонок, таких, как сам, гоняй, понял? - Эти слова сказал один из самых старых по возрасту запасников. - Даже капитан Мельников не позволял себе с  нами так обращаться. Я предлагаю тебе, извиниться перед нами и ПОПРОСИТЬ! сходить нам в столовую! Ты всё понял? - Лейтенант багровеет от ярости:
 - Это ваше последнее слово?
 - Последнее! - Рявкают в ответ глоток десять.
 - Ладно! Я вам устрою! - Зловеще обещает лейтенант и исчезает за дверью.
 - Давай, устраивай! - Коллективный ответ ему вдогонку. В казарме повисает молчание.
 - Что будем делать, хлопцы? - Спрашивает кто-то.
 - А ничего не будем! Что мы, один день без ужина не проживём? Будет знать, засранец, как с нами обращаться! - Отвечает кто-то другой.
   
   Примерно через пол-часа заходит в казарму незнакомый майор.
 - Здравствуйте! - Вежливо здоровается.
 - Здравствуйте! - Все встали.
 - Что случилось, мужики? - Спрашивает. В ответ посыпались возмущённые голоса... 
   Майор терпеливо выслушивает и просит:
 - Мужики, сходите в столовую! А иначе - ЧП! 
 - Почему? - Удивлённый вопрос.
 - А как же! Воинские сборы от ужина отказались! Это же в Военный Округ уйдёт!
 - Хорошо, товарищ майор, мы сходим на ужин! - Сказал старейший. Сходили в столовую, съели холодное картофельное пюре, по куску рыбы, запили холодным чаем...
   
   Утром сидели в классе в напряжении...
   Вошёл капитан Мельников.
 - Здравствуйте!
 - Здравия желаем!
 - Садитесь! - Сели. Повисает молчание...
 - Да, парни, удивили вы меня! - Улыбается капитан.
 - А чего он...
 - Ну ладно, ладно, - поднимает руку капитан. - Молодой ещё... Наверно, генералом мечтает стать! Простите его! - Он садится за стол, вытаскивает из портфеля толстую общую тетрадь в кожаном переплёте, раскрывает её на закладке.
 - Тема нашего занятия...

   Прошло три месяца. Остался в прошлом Таллин. Удивительно чистый и красивый город, где рядом, плечо к плечу, соседствуют средневековье и современность, подпирают небо удивительно сильные портовые краны, слышится на улицах  эстонская, русская, французская, английская и Бог знает, какая ещё речь, ходят по улицам очень модные и красивые девушки, элегантные парни, очень редко попадаются подвыпившие задиристые компании юнцов.
 
    В этом городе много эстонцев, отвечающих на ломаном русском языке, с трудом понимающих вопросы, но готовых пройти или проехать не один квартал, чтобы показать приезжим нужную улицу, и молодых продавщиц, не желающих обслужить покупателя, если он - не эстонец, с презрительной улыбкой отворачивающихся от такого покупателя, и тут же, лучезарно улыбающихся  в ответ на эстонскую речь...
   И всё же, Таллин оставил у Роберта самые приятные воспоминания о себе, оставил друзей...
   
   Вот он и снова дома... Через несколько дней - Новый Год! Самый любимый праздник! Уже сверкает возле начальной школы (бывшего райисполкома), разукрашенная гирляндами новогодняя ёлка, торопливо шагают по скрипящему от мороза снегу прохожие, несут подарки, покупки к праздничному столу, небольшие ёлки, купленные в универмаге...
   
   На лицах, почти у всех, улыбки, здесь и там звучат шутки, смех, идёт пар от дыхания... Роберт радостно осматривается по сторонам. На сердце - хорошо, нетерпение заставляет убыстрять шаги, ещё сто метров, и он увидит дорогих ему людей, которые и ему будут очень рады.
 
   Ночь тёмным покрывалом, вытканном звёздами, опустилась на посёлок.  Серп месяца окружало желтоватое морозное кольцо. Деревья и кустарники были сказочно красивы от толстого слоя инея, распушившего их... В свете уличных фонарей снег блестел мириадами крохотных алмазов.
   
   Роберт бегом, размахивая небольшим чемоданом, перепрыгивая через две ступени, взлетел на третий этаж, постоял перед дверью, окрашенной коричневой краской, с цифрой "11", несколько секунд, успокаивая дыхание, потом длинно позвонил.  Послышались торопливые шаги, дверь распахнулась.
 
   Мама недовольно глянула на Роберта, потом в её глазах начало шириться удивление, которое, очень быстро, сменилось вспышкой радости:
 - Ох, Господи! Робчик! Милый ты мой! Приехал! - Она тёплыми и мягкими губами расцеловала его в обе щёки, закрыла дверь. - Раздевайся быстрее! У нас тепло, печь топится! Людмилка! - Позвала она дочь громко.
 - Тише, мама, не спеши! - Остановил её Роберт, торопливо раздеваясь, и спрятался за её спиной, увидев, что дверь раскрывается.
 - Ты меня звала, мама? - Спросила Людмилка и замерла, увидев необычное лицо матери. Роберт выпрямился и  положил подбородок на плечо маме, на его лице неудержимо ширилась улыбка, глаза жадно смотрели на любимые черты...
 - Робка...- Почти шёпотом проговорила она и протянула к нему руки, обняла, прижалась, покрыла всё лицо поцелуями... И заплакала... опустив голову на колкую ткань костюма.
 - Ну что ты, миленькая моя? - Шептал он растроганно.
 - Прости, это я... от радости! Я не буду больше... - Счастливо улыбнулась она и обняла его за талию. - Пойдём в комнату.

   Первое, что он увидел, переступив порог, была Ауричка. Она самостоятельно сидела на тахте и дёргала куклу за косу.  Она очень покрупнела, некогда чёрные волосики, сильно посветлели... Впервые в жизни он видел её сидящей, и играющей с куклой...
   
   Нежность затопила его сердце. Роберт стремительно подскочил к ней и упал на колени, протянул к ней руки:
 - Доченька моя! Милый ты мой человечек! - Проговорил он, улыбаясь, смотря на неё переполненными лаской глазами. Ауричка вздрогнула и... залилась громким плачем...
 - Ну, вот, - проговорил он расстроенно и встал, неловко улыбаясь.
 - Ничего, это она отвыкла от тебя, - засмеялась Людмилка и подхватила её на руки. - Это же твой папка! Глупышка моя! Он же любит тебя! А ты?  А ты... плачешь...
   
  -Ну, здравствуй, здравствуй, сынок! - Широко улыбаясь, блестя очень белыми зубами, протянул крупную ладонь отец, сжал сильными, покрытыми чёрными волосками,  пальцами, обнял за шею, сочно поцеловал, прямо в губы.
 - Наконец-то ты приехал! А то меня эти неугомонные женщины прямо замучили! Ну подумай сам: я один, а их, целых... три! Как начнут плакать!  Особенно, вот эта, интересная! "Когда же Роберт приедет? Когда же?" - Протянул он гундосым голосом.
 - Вот и неправда! Я так не говорила! - Засмеялась Людмилка, блестя счастливыми глазами.

   На кухне гремели тарелки, звенели кастрюли, мама готовила ужин.
 - Слышите? Слышите? Она там сейчас, от радости, все тарелки перекокошит! - Деланно недовольным голосом пробурчал отец, но не выдержал, засмеялся, азартно потёр руки:
 - Ну, в честь такого события, я уж, с неё, бутылочку-то, выколочу! - Он торопливо всунул ноги в шлёпанцы и исчез за дверью. Роберт неотрывно смотрел в откровенно счастливые глаза жены, переполненные радостью от того, что он - опять с ними, что они - опять вместе!
 - Ауриченька, ну иди же ко мне! - Протянул он опять руки к дочери. Та забеспокоилась, сморщилась, собираясь заплакать.
 - Глупенькая! Он же, папка твой! А ты - плачешь! Эх, ты! - Укорила дочурку Людмилка.
   
   Молзаводской дом готовили к сдаче в эксплуатацию. В нём работали две общестроительные бригады, бригада маляров, бригада сантехников, бригада электриков...
   Работали в тесноте, толкались, мешали друг другу, частенько ругались... Одновременно монтировали канализационные трубы, сваривали трубы холодного и горячего водоснабжения, систему отопления, заделывали отверстия в стенах и потолках, прибивали плинтуса на пол, наличники на двери, шпатлевали, красили, белили, в спешке били оконные стёкла, тут же их вставляли... Работа кипела...
   Поминутно забегали прорабы, мастера, торопливо командовали, подгоняли, суетились, взвинчивали спешку.
   Бригадир посылал рабочего в одно место, мастер - в другое, прораб - в третье... Рабочий не выдерживал, кричал:
 - А пошли вы все!
 
   Безбожно воровали инструменты один у другого, особенно - молотки!  Доходило до смешного: работает человек, прибивает что-то, кладёт молоток под ноги, через несколько секунд нагибается за ним... а молотка... и след уже простыл! И гремит по комнатам забористая матерщина...
 
   Очень часто приходили будущие жильцы, все уже знали свои квартиры, проверяли отопление, водопровод, просили заделать, если где-то что-то не так, бегали в магазин, притаскивали вино, старались умаслить сантехников, которые чувствовали себя героями дня и уходили домой явно навеселе...
 
   А перед этим авралом, целых пол-года, сиротливо стоял заброшенный дом... Только изредка гулко раздавались шаги будущих жильцов, которым совсем уже невмоготу было ждать новой квартиры, и они приходили отвести душу, посмотреть свои будущие владения, мысленно представить себе обстановку, помечтать...
   
   Зато теперь - это сдаточный объект, переполненный стуком молотков, грохотом, громкими словами рабочих, шипением газосварки, вспыхивающими лампочками - электрики устанавливали розетки, выключатели, счётчики, вкручивали предохранители....
   
   После пяти вечера в доме становилось потише, но работа - продолжалась. Жильцы, по мере своих сил, помогали строителям: красили окна и двери, мыли стёкла и полы, подстругивали половые доски, шлифовали их наждачной бумагой, опять мыли, шпатлевали щели между ними... И только после полуночи, гасли лампочки, устанавливалась тишина...
   
   Без пятнадцати девять Роберт вышел на улицу. Рассвет ещё только набирался сил, чтобы могучей рукой оттолкнуть ночную темень. Но уже бледнели звёзды, стало светлеть небо на востоке.
   Он глубоко вдохнул свежий, морозный воздух, застегнул на все пуговицы телогрейку.  Через несколько минут он уже здоровался с рабочими. В ответ громко и весело кричали:
 - Привет воякам! - Здорово, младшОй! ( В смысле: младший лейтенант).- Ну, как она, армейская жизнь? - Поправился на армейских харчах? - Роберт крепко пожимал руки, отшучивался, широко улыбаясь...
 - Ага! Вот и Гринцевич пожаловал!  - Роберт обернулся и  увидел весёлое лицо Вадима Степановича, который размашистым движением протягивал руку. Их пальцы встретились в крепком рукопожатии. - А мне тут уже говорили, что ты нацепил офицерские погоны и знать нас больше не хочешь!
 - Ну что вы, Степанович, как же я без вас? Ну, никак...
 - Пойдём, пойдём, я тебе твои хоромы покажу! Можешь забирать себе ключи и командуй, считай, что ты в них уже полный хозяин!

   Степанович обнял Роберта за плечи и повёл в первый подъезд. Сразу же, на первом этаже, он щедрым движением распахнул дверь справа:
 - Вот она, твоя квартира! С начальством всё согласовано, так что, можешь быть спокоен, не сомневайся... Только... - Степанович смущённо потёр висок и отвёл в сторону глаза, - дело в том, что остальные, кому квартиры будем давать в этом доме, уже давно их знают...
    
   Ну и, конечно, больше в своих и стараются работать... Сам понимаешь... А твоя хозяйской руки ждала... Ты, уж, не обессудь... Главное - что она есть, твоя квартира... А то уже шли разговоры, что ты в Армии остаёшься, требовали отдать квартиру другому... Мне и так нелегко оказалось отстоять её для тебя... А за остальное, извини! Но я знаю тебя, знаю, что догонишь остальных, правда? 

   Роберт молча кивнул головой, не находя нужных слов от затопившего его чувства благодарности, и такими радостными глазами смотрел на него, что прораб всё понял и без слов:
 - Ну, давай, действуй, догоняй остальных! - Степанович хлопнул Роберта по плечу  и пошёл  к выходу.
 - Спасибо вам большое!  - Сказал ему, уже в спину, Роберт.
 - Да чего там...- Ответил прораб. 

   Роберт стал осматривать квартиру. Светилась только одна лампочка - в коридоре, остальных не было. Везде полно дыр, из малярки сделано только одно: прошпатлёваны и побелены по первому разу потолки, и всё!
   Серые гипсолитовые перегородки, только проолифленные окна и двери, полы не простроганы, в санузлах полов вообще нет, на кухонной плите, которая отапливается дровами, половины кругов не хватает... Вид - самый неприглядный!
 
   Походил Роберт по квартире, решил посмотреть, как дела у соседей. Он толкнул среднюю входную дверь на первом этаже и вошёл.  Владимир Солоха красил в коридорчике дверки встроенного шкафчика. В ярком свете празднично выглядели свежие, светлые, приятного колера, стены.
 - Ого! Как красиво! - Невольно воскликнул Роберт. Уж слишком был разителен контраст между этой квартирой и его.
 - Так это - твоя квартира? - Спросил он.
 - Угу! - Буркнул Владимир, слегка смущённый.
 - Похвались, как дела? Может, скоро мебель будешь ставить? 
 - Да, остаётся только двери покрасить и полы, остальное в порядке. Он гостеприимно показал комнату и спальню, распахнул двери в совмещённый санузел. Всё сверкало чистотой, сильно пахло масляной краской.
 - Хорошо, красиво у тебя, молоток! - Похвалил он Владимира. У того на бледном лице проступила довольная улыбка.
 - А вот мне, до этого, как до Луны! Ну, ничего, главное - не в этом, а в том, что квартира есть, а остальное - детали, правда? Я - пошёл.
 - Ой, и мне уже пора, надо у Ивана спросить, что делать, - заторопился Солоха.
 - Я тут с шести утра вкалываю.

   Роберт взял у бригадира нужный инструмент и, первым делом, начал заделывать дыры в стенах. Он добавлял в раствор немного гипса, чтобы раствор быстрее схватывался. К обеду с этим было покончено.
   Он сбегал домой, торопливо пообедал и уже через пол-часа пристраивал опалубку к варварски разбитым кувалдами здоровенным дырам, в полу и потолке санузлов, через которые провели 100мм канализационную трубу и 4 трубы - отопления, холодной и горячей воды - это в ванной.
 - Ну и обормоты! -Пробормотал он, - такие дыры размолотили! Рядом можно пять таких соток поставить! - Он притащил со двора сухой бетон, сбегал в подвал за горячей водой, размешал бетон, замонолитил дыры.
   
   Вскоре он уже таскал сухой раствор в металлический ящик, размешал его и начал делать полы в ванной и туалете. Плитку начальство не выделило и прораб приказал делать полы из раствора.
   После того, как раствор загустел, Роберт долго и тщательно железнил поверхность: он тонким и ровным слоем рассыпАл цемент, смешанный с сухой краской по поверхности раствора, а потом приглаживал кельмой, добиваясь, чтобы получался ровный, блестящий, тёмно-бордовый цвет.
 
   Закончив работу, он выпрямился, прогнулся несколько раз в спине, чтобы унять ноющую боль в пояснице, полюбовался на блестящую поверхность: "Хорошо изобразил! Молоток!"- Мысленно похвалил сам себя, посмотрел на часы: "Ого! Уже шестой час вечера!"- День пролетел совершенно незаметно.
   
   Он шёл домой, наклоняя вперёд голову от злого северного ветра. Колюче били в лицо сухие снежинки, пощипывало морозом нос. С левого края дороги намело уже небольшие сугробы. Жалобно поскрипывали голыми ветвями деревья, качались уличные фонари, бросая вниз тусклый, неровный свет...
 
   Дома он увидел побледневшее лицо Людмилки, в глазах застыла боль.
 - Что случилось? - Тревожно спросил он.
 - Аурика заболела... кажется... Покашливает, и температура поднялась...
 - Сколько?
 - 38,2... - Роберт нетерпеливо схватился за ручку двери, желая пройти к дочери.
 - Нельзя, что ты? Ты, ведь, холодный!

   Схватила его за рукав Людмилка.
 - Извини! Забыл совсем! - Он повернулся и пошёл раздеваться в ванную. Он торопливо умылся, лязгая зубами от ледяной воды, вытерся полотенцем и побежал одеваться. Она подала ему одежду.
 - Фу ты! Задубел совсем! У нас в ванной - хоть ты собак гоняй! - Сказал он, натягивая на себя одежду. - Надо завтра титан протопить обязательно!

   Из спальни послышался сухой кашель Аурички. Она лежала, закрыв глаза, тревожно вздрагивая во сне, дыхание было хриплым и неровным, на бледном личике виднелся нездоровый румянец на щеках.
 - Неужели я её простудила? Когда выносила на улицу? Мы там с нею, примерно, пол-часа пробыли, было тихо, хотела, чтобы она свежим воздухом подышала. - Виновато сказала Людмилка, вглядываясь в лицо дочурки. 
 - Если утром легче не станет, надо врача вызывать, - проговорил тихо Роберт, боясь разбудить дочь. - А она давно уснула?
 - Недавно. Днём почти не спала... Капризничала очень...

   В коридорчике стукнула дверь, пришла мама.
 - Брр! Ну, и холодина! Я, пока дошла домой, думала, нос отвалится! - Сказала она, проходя в комнату. Глаза её блестели, улыбались накрашенные губы.
 - Тише, мама. Ауричку разбудишь!  - Сказала Людмилка, выходя из спальни. - Она, кажется, заболела. Кашляет, дыхание хриплое, температура - 38,2...
 - Надо же! Перед самым Новым Годом!  - Сильно огорчилась мама, пропала улыбка на её красивом лице. -Ах ты, моя бедная внученька! - Она остановилась в дверях, смотрела на спящую девочку, дула на руки, согревая пальцы.
 
   Роберт молча одел телогрейку, ушанку, сунул ноги в валенки, взял верёвку и пошёл в сарай за дровами. Он притащил стянутую верёвкой вязанку дров, принялся растапливать круглую печь, вделанную в стену и отапливающую спальню и комнату. Скоро уже в приоткрытой чугунной дверке весело гудело пламя.
   
   Роберт шпатлевал гипсолитовые перегородки алебастром, смешанным с небольшим количеством столярного клея, для замедления схватывания. Мысли его были там, дома, рядом с больной дочуркой. За ночь ей стало хуже, жаром горело лицо, потрескались губы, она часто кашляла...
 
   Ночью взрослые почти не спали, вслушиваясь в хриплое дыхание и кашель ребёнка. У Роберта мучительно сжималось сердце от жалости к Ауричке. Людмилка тихо плакала, пряча лицо в мокрую от слёз подушку.
   Впервые так серьёзно заболела их дочь, поэтому так тревожно и даже страшно было взрослым за неё...
   
   Шумно отворилась дверь. Вошли прораб и бригадир.
 - Так ведь, Степанович, у меня людей мало, работы невпроворот, а он - в своей квартире работает...- Громко и обиженно говорил Вишкер, продолжая разговор, и осёкся, увидев Роберта, стоявшего с резиновым шпателем в руках.
 - Вот что, Гринцевич, - строго заговорил Степанович, избегая смотреть в глаза Роберту, - на втором этаже нужно прострогать полы, понял? А в своей квартире ты и после работы сможешь поработать.
 - Так ведь, и в моей квартире, полы не строганы! - Удивлённо сказал Роберт. - Да и квартира моя - хуже всех! Вы же сами видите!
 - Бригада обижается... Люди говорят, что ты работаешь в своей квартире, а восьмёрки в табеле тебе надо ставить! - Довольно зло сказал Вишкер.
 - А что же ты в мою квартиру никого не ставил, пока меня не было, а? Или она - хуже других? Меня ждал? Ждал, пока вернусь? - Голос у Роберта зазвенел.
 - Ты, Гринцевич, того, не горячись! - Успокаивающе сказал прораб. - Ведь в доме не одна твоя квартира, надо и в других работать, пойми... А тут ты, вечерком...
 - У меня дочь заболела! А вы -" вечерком..."
 - Я тебе тогда дни не буду ставить, понял?  - Отрубил Иван. 
 - А я и не прошу, чтобы ты их мне ставил! Понял? И вообще, меня здесь ещё нет! Я - на воинских сборах! Понял? До Нового Года! Так что, будь здоров, бугор! Не кашляй! Мать твою! - Рявкнул на него Роберт. 

   Вишкер открыл рот, собираясь что-то сказать, но подходящих слов не нашёл, рот закрылся.
 - Ну, это - другой разговор! - Сказал прораб. - Пусть тогда работает у себя. А  после Нового Года - будет видно... Пойдём, - потянул он за рукав Ивана.
   
   Дверь закрылась. И тут же распахнулась снова, вошёл сантехник, в руках у него сверкал никелированный смеситель холодной и горячей воды для ванны. Он несколько минут погремел ключами и ушёл; за ним явился электрик, посмотрел, всё ли в порядке по его части, пожелал быстрее вселиться в новую квартиру.
 
   Роберт шпатлевал стену, невольно прислушиваясь к густому шуму, которым был наполнен дом, но вскоре его мысли опять перескочили на Ауричку: как там она, не стало ли ей хуже? Неизвестность всё больше и больше тяготила его. Наконец, он не выдержал, бросил шпатель, надел телогрейку и бегом побежал домой.
 
   Дверь была заперта. Роберт побледнел, полез в карман за ключами, подрагивающей рукой открыл замок. Он сбросил в коридорчике валенки и телогрейку, пошёл в спальню. Никого. Громко тикал на книжной полке будильник.
    
   Роберт обвёл глазами мебель, он искал записку, знал, что Людмилка не могла уйти, не оставив её. Записка лежала на круглом столе. Торопливые карандашные строчки: " Роберт, у Аурички двухстороннее воспаление лёгких. Я останусь с нею в больнице. Приходи вечером к нам. Людмила." Ему вспомнились потрескавшиеся губы дочурки, страдальческие глаза. Сердце будто сдавила чья-то сильная чужая рука.
   
   Он потёр ладонью грудь, пытаясь унять ноющую тупую боль, ещё раз перечитал записку, опустился на стул, потом вскочил, снял трубку, набрал номер роддома. В трубке долго раздавались длинные гудки, затем недовольный женский голос произнёс:
 - Роддом.
 - Позовите, пожалуйста, Тамару Николаевну.
 - Сейчас. - Слышно было, как трубку положили на стол. Прошли ещё несколько томительных минут ожидания.
 - Я слушаю. - Раздался такой знакомый мамин голос.
 - Это я, Роберт, - торопливо заговорил в трубку он. - Мама, как там они? Когда "скорая" их увезла?
 - Людмилка вызвала "скорую" на дом, доктор решила, что надо везти девочку в больницу. В одиннадцатом часу их привезли.
 - Ауричке хуже стало, да?
 - Ты не волнуйся, Робчик, - слышался сквозь потрескивание в трубке успокаивающий голос мамы, - вылечат Ауричку, у детей частенько бывает воспаление лёгких, они эту болезнь несравнимо легче переносят,чем взрослые... Всё будет хорошо! Извини, я не могу долго разговаривать, пока...- В трубке послышались гудки.
   
   Вечером мама нагрузила полную сетку разной всячины, положила туда полотенце, зубную пасту и щётку, разные лакомства, несколько детских книжек, и Роберт пошёл в больницу. Детское отделение находилось на втором этаже.
   Роберт попросил проходившую мимо медсестру позвать Гринцевич Людмилу.  Минут через 10 вышла в белом халате Людмила. Ауричку, завёрнутую в одеяло, она держала на руках.
   Широко раскрытыми глазами девочка взглянула на отца, но в них не промелькнула радость, не появилась на лице улыбка, она осталась безучастной...

   У Роберта, вновь, как днём, больно сжалось сердце.
 - Как она себя чувствует? - Спросил он.
 - Пока без изменений... Начали делать уколы... - Глаза Людмилки очень быстро наполнялись слезами, дрогнули губы: - Робка... она так кричит! Рвётся изо всех сил... а мне, ведь, держать её надо... - Она всхлипнула, тут же вытерла слёзы ладонью. - Не могу я... сердце прямо разрывается! Лучше бы мне умереть, чем слышать, этот её крик!.. Понимаешь, она даже синеет вся, пока вводят лекарство!
 - Бедная ты моя девочка! - Дрогнувшим голосом пробормотал Роберт, целуя Ауричку в бледные щёчки. - Дай, я хоть подержу её. - Он бережно принял и прижал к груди это бесценное сокровище.
 
   Он тихонько покачивал Ауричку, слушал рассказ Людмилки о том, как она вызвала врача на дом, как они устроились в палате, какие лекарства вводят дочурке... Незаметно пролетели минуты их встречи...
 - Нам - пора! - Сказала Людмилка и приняла на руки  Ауричку. - Завтра придёшь?  - Обязательно, приду! А как же!  - Он кивнул ей головой, когда она, уже в последнюю секунду, за стеклянной дверью, коротко взглянула на него...

Продолжение: http://www.proza.ru/2012/04/02/1483