Гусь-лапчатый

      Весна в том году выдалась ранней и необыкновенно тёплой.Казалось, она хотела наградить нас за все лишения, перенесённые в холодные и голодные годы войны, и старалась вовсю. К середине марта мы уже носились, играя в лапту или салки, по подсохшим полянам.
      К моему стыду, я почти всегда бывал в догоняющих из-за моей обуви. Всю зиму я проходил в бурках, сшитых моей матерью из отходов перелицованных шинелей и старых пальто, а к весне брат раздобыл где-то негодную автомобильную камеру от американского студабекера и склеил себе и мне роскошные галоши. Камера была из красной настоящей каучуковой резины, и галоши получились красными. Обутый в бурки с красными галошами, я, наверно, представлял собою уморительное видение. И бурки и галоши, как всё в то время, были сшиты на вырост, на несколько размеров больше и потому тяжелые. Впроче, они обладали и неоспоримым преимуществом: без малейших усилий одевались на ноги и снимались.
      Надев их в первый раз и чрезвычайно гордый ими, я вышел из барака. Напротив, у сараев, собрались мои приятели.
      – Во! Смотрите-ка, гусь лапчатый! – крикнул громко Толик, показывая на меня пальцем.
      – Гусь лапчатый! Гусь лапчатый!... – закричали вразнобой другие, а Рая Тарасова стала прыгать, бить в ладошки и повторять вместе с другими: – Гусь лапчатый...
      Огорошенный столь неожиданной встречей, я осмотрел свой низ с блестяшими сатиновыми черными шароварами, спадавшими волнами на бурки с красными галошами, и во мне враз созрело желание от них избавиться. Но осмотрев бегло раскисшее  пространство между бараками, и разбитую, убегавшую вдаль дорогу с многочисленными коровьими лепёшками и конскими яблоками, по которой мне предстояло идти в школу, я понял: галоши посланы мне в наказание, и смирился с этим.              По дороге в школу я даже несколько изменнил своё первоначальное мнение о галошах. В то время как мои приятели петляли по дороге, выискивая относительно сухие места, я гордо, – как и полагается лапчатому гусю, – шагал напрямик, разбрызгивая снежно-водяную смесь и ни мало не заботясь о сухости ног. 
      На подсохшей площадке перед школой толпились и весело галдели учащиеся первой смены. Завидев меня, многие из них загорланили:
      – Гусь лапчатый!.. Гусь лапчатый!..
      Особенно старалась белокурая, синеглазая Фаечка, на которую я положил глаз еще в первом классе. Такая её реакция на мою обновку, сильно меня разозлила и, вращая над головою сумкой с книжками, я ворвался в толпу и стал осыпать разбегавшихся ребят беспорядочными ударами.
      Побежала и шустрвя Фая. Она кричала:
      – Не догонишь!.. Не догонишь, гусь лапчатый!
      Я немедленно бросился за нею вдогонку. Я был хорошим бегуном и при других обстоятельствах быстро настиг бы её, но красные галоши не давали мне этого сделать. Пудовыми гирями они висели на моих ногах, и, нелепо перебирая ими, я мчался, как мне казалось, за Фаей, безнадёжно отставая. И тут случилось непоправимое. Поняв, что Фаю мне не догнать, я вдруг сильно дрыгнул ногой; бурка с галошей сорвалась с ноги, настигла Фаю и угодила в мягкое место ниже талии, отчего она взмахнула руками, вскрикнула: «мамочка, милая!» и повалилась навзничь в раскисшую снежную кашицу.
      Я немедленно кинулся к ней, желая помочь подняться, но она резко отвела мои руки и поднялась без моей помощи. С её нарядного пальто стекала вода, и медленно сползали мелкие ватные клочки снега.
      Она посмотрела на меня каким-то отчуждённым взглядом, отступила на пару шагов назад, осмотрела бегло свое пальто и сказала дрожащим голоском:
      – Эх, ты! Говорила мама, не водиться с вами, немцами. Все вы такие...    
      Её слова огорчили  меня. Я  часто  бывал у неё дома, помогал решать задачи или приносил готовые домашние задания, и всегда её мать бывала приветливой со мною, и мне казалось – мне рады в их доме. И вот услышать такое... Я подобрал свою бурку с галошей и пошел домой. В школу мне не хотелось...
      Меня догнал Толик. Некоторое время он шел рядом со мною, молчал. Потом сказал:
      – Дура она, и мать её дура! Ты не шибко-то расстраивайся, подумаешь – пальто замочила. Высохнет, и как новое будет. Моя-то фуфайка скоко раз и в воде, и в грязи купалась, и ничего ей не сделалось. Высохнет – и как новая...
      Я посмотрел на его обтрёпанную телогрейку и рассмеялся.
      Рассмеялся и Толик.
      – А Файка первая к тебе прибежит. Куда ей деваться, очухоется и прибежит. Кто ей задачки кроме тебя решать будет?
      – Шибко надо, – сказаля я, утешившись его словами. – Без сопливых обойдёмся.
      К моему великому разочарованию, моя учительница придала случившемуся особое значение, приписав мне злостное хулиганство и преследование соклассников. На то у неё были веские причины. Мать Фаи работала главным бухгалтером, имела доступ в спецраспределитель дефицитных товаров и продуктов, которыми делилась с учительницей. В то время такими отношениями дорожили, и Фая была любимой ученицей. Что касалось меня: мои оправдания оказались неуслышанными, а табель за год – напрочь испорченным. На месте оценки по поведению стояло: «Неуживчив, преследует и мешает соклассникам». Впрочем, на мою дальнейшую судьбу эта оценка не повлияла.