Цикл зарисовок Взгляд в пустоту

Сотня оборотов

Стоять на страже человеческой любви большую часть жизни - не самая завидная участь.
Маленький ржавый замок врос в моё тело и уже стал неотделим от меня. В молодости, когда во всём теле была гибкость, а по нутру весело и быстро струились потоки энергии, замок тянул меня вниз. Под порывами ветра этот инородный предмет ломал меня и прижимал к земле. Тогда я проклинало всё на свете и мечтало избавиться от этой непонятной и ненужной ноши, мешающей моему бойкому и наивному стремлению вверх, к небу. Но сейчас это единственная причина, которой я могу оправдать своё существование и его скорое завершение.
Пожалуй, людей, захлопнувших на мне это нехитрое устройство, уже нет среди живых. Только редким счастливчикам удалось сохранить свою жизнь в череде катаклизмов, и слишком много раз сезоны сменяли друг друга с тех пор. Но кому, как не мне, знать важность подобных вещей и для тех, кто покинул этот мир. Чем старше я становлюсь, тем больше я понимаю, что значит «не существовать» в этом мире. Конечно, подобный термин могут применить только живые, но это не меняет сути. Это переход в иную форму бытия. Окончание существования в привычном виде, который принято называть жизнью.
Невообразимо долго мне приходилось размышлять на эту тему. С каждым новым витком сезонов замок всё глубже погружался в меня. Это стало для меня некой единицей измерения моего «несуществования», перехода на новый этап, этап освобождения от бесконечного вращения вокруг временной оси. Мысли текут всё медленней, и признаки жизни становятся всё более поверхностными.
Сначала этот процесс меня удивил. Хотя, всё это человеческие мерки, которые стали мне слишком близки из-за шутки случая, чувство юмора которого мне так и не было дано понять.
С момента осознания себя в цепи сменяющих друг друга событий, мне приходится слишком много думать о терминах и формулировках. Так как всё прояснилось и осталось лишь найти способ выразить словами те выводы, к которым мне удалось прийти.
Словами, которые придумали люди. Мой родной язык, перешедший ко мне от моих предков, не даёт передать всего. Это язык эмоций, сотен тысяч тонких оттенков ощущений. Для нашего рода этого вполне достаточно...
Давно мне не приходилось находиться рядом с созданиями, знающими это наречие. Оно стало выветриваться из меня и заменяться тем, что было вокруг. Вокруг меня было слишком много людей. И никого из моих, навеки замолчавших сородичей, ставших теперь всего лишь обуглившимися, искорёженными остовами.
Время, штопором вонзающееся в землю, казалось, выбрало центром меня. Каждое мыслящее существо может сказать то же самое. Таков парадокс этого явления под названием «время». Тем не менее, так же чётко я чувствую, что вонзающееся в меня лезвие этой силы идёт всё медленнее и медленнее. Всё туже и туже прокручивается безжалостный механизм. Порой у меня стало возникать ощущение, что при желании я смогу его остановить, но у меня уж точно не возникнет этого желания. Каждый виток сезонов, каждый оборот адского штопора, каждый новый восход солнца... Каждая минута, проведённая в этом мире, была закручена внутрь меня. Каждое новое событие оставалось на мне и погружалось в меня вместе с замком, который уже не тянул меня к земле. Он всё больше становился частью меня. Поток энергии, пролегающий во мне, был вынужден сменить заданное природой русло. Кажется, именно тогда, когда этот поток, оплетая впившийся в меня кусок металла, окончательно сформировался, меня настигло чувство, которое мне удалось осознать, как удивление. Потом это были страх и затяжная депрессия. Но я не могло и не могу испытывать ничего подобного. Это было лишь подобием реакций свойственным человеческому сознанию. Как раз подобие этого сознания, которое мне было суждено обрести, и стало мостом, позволившим мне понять человека.
Воронка времени ни на секунду не прекращала рисовать причудливый узор из самых разных событий, в основной своей массе довольно жутких, чтобы в конечном итоге привести к моменту окончания моего существования. На этот раз полного окончания. Состояние полной свободы от силы времени. Или непригодности для использования временем.
Выходом из «депрессии» для меня стало осознание своего существования и понимание происходящего. Тогда я почувствовало этот мусор произошедших событий внутри себя. Несмываемые отметины будут со мной до конца, который подходит всё ближе.

Ощущать каждый слой времени внутри себя... Похоже ли это на то, что испытывает человек? Не знаю. Но во мне остался и год гибели собратьев. Да, он во мне, в виде тонкого обгоревшего слоя. Во мне немыслимое количество слоёв, напоминающих о том времени, когда солнце почти совсем пропало из вида, и было нечем дышать. Пыль, от сезона к сезону, меняла свои расцветки и проникала в меня; оседала на мне, забивая поры, будто пытаясь нарисовать на мне фантасмагоричную картину. Но каждый раз новые слои моего тела, ведомые безостановочным напором времени, оставляли прошедший сезон позади, закрывая пыль внутри меня. Заворачивая её внутрь. Остался и сезон дождей. Вода лилась и лилась. Такой чистой воды мне не доводилось пробовать ни до, ни после. Вряд ли мне удалось бы закончить свои мысли, начнись он хоть немного позже. Потом ходили слухи, что это было вызвано искусственно какими-то пришельцами, чтобы спасти вымирающий вид. Но об этом никто и никогда не говорил всерьёз.
Люди вообще редко говорят что-то серьёзно. Особенно, если считают это правдой.
Нельзя назвать начало моего тесного знакомства с людьми чем-то необыкновенным - мои корни упёрлись в металл, удивительно похожий на тот, из которого сделан закреплённый на мне замок, мне сразу стало ясно, что там подо мной, прячутся они - люди. Именно с этого момента у меня появилась возможность их изучать, оплетая их убежище. Хотя, сказать, что у меня был выбор... Мне они были непонятны, временами даже отвратительны, но я чувствовало, что чем-то на них похоже. И они, несомненно, были именно такими, как те, кто прицепил ко мне этот самый замок. Тогда я узнало и о его истинном назначении, и о своём месте в мире людей. Пожалуй, ни один из них не поверил бы в моё существование. Да и не обратил бы на него внимания.
Пост хранителя любви двух человеческих существ, наконец, был мною осознан. Теперь этот замок не инородное тело, а часть меня. Теперь всё стало обретать смысл. Этот незатейливый символ станет вечностью вместе со мной. Центром вечности. Так же, как прежде мне приходилось служить центром понимания собственного окончания. Осознания предчувствия неизбежного завершения существования всего, что есть в этом мире. Также мне предстоит стать центром вечности себя. Себя и всего, что находится вокруг меня. Там будет всё и в тоже время ничего, кроме меня. Необходимость бесконечного вращения на оси времени исчезнет и, дарованное причудой деформации потоков энергии, появление сознания принесёт плоды.
    
    Сейчас люди строят свой лагерь. Здесь, на поверхности. Они стали выбираться наружу из своего металлического укрытия через несколько витков после окончания дождей. И сначала ютились по пещерам, выглядывая оттуда лишь для того, чтобы прокормить себя. Они напоминали испуганного, забитого зверя. Но, как и каждый забитый зверь, который попадает в благоприятные условия, они стали отходить от пережитых потрясений. Сейчас они будут брать, не спрашивая, всё до чего дотянутся. Они будут с упоением пользоваться тем, что сейчас лучше, чем раньше; и не позволят никому хотя бы немного их приостановить. Они зубами будут вырывать для себя плоды свободы от свинцовых стен, не оглядываясь и не думая о последствиях.
    
    Лезвие топора вонзается в обгоревшие, покорёженные и безжизненные тела моих сородичей. Теперь предназначение останков некогда живых - гореть во благо живущих ныне. Скоро подойдёт и мой черёд согревать их дома и делать их пищу съедобной. И пусть они тщетно пытаются понять, почему же меня было так непросто срубить. И из-за чего так нарушилась форма моего роста и откуда эти зелёные листья. Они не найдут замка. Символа любви, которая сейчас для них ничего не значит. Мне предстоит унести его с собой в вечность. Это мой смысл «несуществования», им незачем прикасаться к нему.
Им предстоит лишь сосчитать ту сотню сезонов, которую впитало в себя моё тело. А затем, возможно, дать плодам этой любви вдохнуть в свои лёгкие, вместе с дымом догорающего костра, хотя бы часть того, что мне удалось узнать.
    Наверное, восхитительно удачным будет закончить своё существование на столь сентиментально-человеческой ноте.



Пустота 1.

Поршни неустанно входили в трубы. Издавая утробное урчание, они неистово бились друг об друга. Одни поршни меняли трубы раз в несколько минут, другие с упорством оббивали одну или две. С каждым ударом они всё больше покрывались трещинами, под томный стон стирающихся труб. Непрерывный и завораживающий танец возвратно поступательных движений не мог не приковать к себе взгляда, но здесь никого не было. Полная автоматика, только трубы и поршни, которые очень скоро обещали дойти до состояния негодности, выполняя свою странную работу. Но вряд ли это кого-то расстраивало. Ведь гора хлама, в которую они превращались, быстро заменялась новыми трубами и новыми поршнями. А те из них, кто лишился своего партнёра, быстро находили замену.
Шёл 2176ой год. Завод по производству труб и поршней не останавливался ни на минуту.



Пустота 2.

I
По обшарпанным половицам пола гуляет сквозняк. Сквозь окно льётся серость, а Она безвольно повисла на стуле, словно брошенная тряпичная кукла, запрокинув голову к потолку.
- Так странно. Лето я люблю за тёплые дожди, лёгкую одежду и нагретую солнцем металлическую облицовку дома; осень - за дурманящий запах холодного воздуха и дрожь замирающей жизни; зиму — за трещащий под ногами наст и стучащую в окна вьюгу; весну — за переливы солнечного света в тающих сосульках и запах мокрой земли. Но это время года... Это время года имеет множество названий, и оно стало повседневностью для многих, вытеснив все остальные. Это время года засасывает в себя, как болото — чем больше вырываешься, тем ближе ты к тому, чтобы захлебнуться. Кажется, мы уже захлебнулись.
Со скрежетом отворилась дверь, и в проёме появился Он. Он пришёл снаружи. Оттуда.
- Кажется, сегодня у них дождь. А помнишь, как мы с тобой гуляли под дождём?
Она помнила, молчала, отдавая мысли во власти воспоминаний. Или забыла и всего лишь позволила разыграться воображению?
Пол скрипит под его ногами, пока Он идёт к ней, чтобы обнять её; скрип слишком пронзителен, чтобы продолжать идти, и ему ничего не остаётся кроме как упасть на стул рядом, не дойдя нескольких шагов.
Несколько секунд тишины прервал телефонный звонок. Этот звук ещё отвратительнее, чем скрип половиц.
- Да возьми же его! - попыталась она крикнуть, и сама не поняла, вышло ли у неё это.
Телефон звенит. Невыносимо. Тррррр-тррррр. Каждый новый звонок отдаётся в их телах судорогами, но прекращать звенеть телефон не собирается.
За окном стояло самое продолжительное и безликое время года.

II
- Помнишь, как мы с тобой смотрели на дождь?
- О чём ты? Вот же он! Дождь! Он в твоей одежде, в твоих волосах! Разве ты не заметил, что мы промокли до нитки?
Они шагают по опустевшей улице, её заполнил ливень, смыв толпу, которая только что толкала их, не давая им бежать. Вода мелкими каплями лупит по асфальту, в котором теперь можно увидеть своё отражение. Он смотрит на неё и на себя в этом отражении. Те они так далеки от сегодняшних них, что у него на глаза начинают наворачиваться слёзы, но их не видно под дождём. А Она смеётся и бегает вокруг него.
- Нет, не сейчас... Тогда... Тогда, когда всё было по-другому. Тогда, когда мы были как те, с той стороны.
Он показывает пальцем на отражение, и Она, остановившись, тоже смотрит на гладь асфальта. Её силы и веселье куда-то пропадают, и Она устало опирается на него.
- Да, точно. Как они.
- А помнишь, как мы ели мороженое, укрывшись под деревом? А потом ещё долго чувствовали его вкус на наших губах?
- Мы были совсем как они...
- Помнишь, как мы сидели у окна во время грозы и... О чём же мы тогда говорили?
- Это уже не важно. Время сделало своё дело. И мы уже никогда не станем Ими.
- Знаешь, тут есть кафе... Можно взять по пломбиру, что скажешь?
Он выдавил из себя улыбку, чтобы придать их монотонной беседе хотя бы намёк на живую эмоцию.
- Глупо пытаться вернуть то, чего у нас давно нет. Время даётся лишь один раз. Нам нужен...
Дождь становится лишь отвратительной помехой на пути к дому. Кажется, наступает новое время года.

III
- Давай сходим и купим по клубничному, а?
Они стоят перед окном и смотрят на разбушевавшуюся непогоду.
- Вот дурак, о чём ты таком говоришь. В такой ливень давно все разбежались, да ещё и гроза.
Она ежится от очередной вспышки молнии, а Он крепче прижимает её к себе.
- Знаешь... А ведь завтра уже не будет таким, как сегодня. И прошлое будет, как... Отражение в стекле. Неясное, размытое и недоступное.
- О чём ты таком болтаешь? Ну, точно дурак.
Они смеются и слушают приближающийся раскат грома.
- Двадцать секунд. Значит над нами, да?
Она испуганно осматривает тёмную комнату, боясь увидеть пронзающую дом молнию.
- Не знаю. Какая разница? Мне вот больше интересно, о чём ты сегодня целый день думаешь?
- Ну... Ты будешь смеяться.
- Ладно тебе, скажи, не буду, обещаю.
Он отрывается от подоконника и снимает со стола стул, садится на него, а Она к нему на колени. Он готов рассмеяться: Она любит говорить глупости с серьёзным лицом.
- Разве Покой — это не проклятие?..
- Покой? Ты таки дочитала Мастера и Маргариту? Ты припозднилась примерно на год.
- Покой... Разве может быть что-то ужаснее? Это... Как... Когда ударяешь по пустой бочке. Пустота!
Ветер относит вихри дождя в окно, и оно дрожит под ударами. Он смеётся и Она вместе с ним, хоть и пытается сдержаться, сделав вид, что оскорблена, ведь так Он будет вынужден просить прощения.
- Мама мне сказала, что я ещё ребёнок и мне не понять. Но... Это же ужасно. Перестань смеяться уже!
- Знаешь, я сегодня видел в магазине...
Раскат грома перекрывает его голос. А дождь продолжает падать бесконечным потоком.



Пустота 3.

Куски штукатурки осыпались с потолка. Они ударялись о пол и превращались в белый песок, который так и хотелось выстроить в дорожки и втянуть в себя через свёрнутую трубочкой гривну. Перед Алиной сидел горбатый дедок. Он курил самокрутку, читая книгу в изъеденной временем кожаной обложке. Он не перелистывал страниц, его остекленевшие глаза были слепо направлены в одну точку. Старик сбрасывал пепел в гору обуглившихся, местами тлеющих, окурков.
Юля не могла сказать точно, сколько она тут просидела без движения в состоянии не то гипноза, не то сна. Также она не представляла, сколько бы ещё просидела, если бы не очередная порция, казалось, бесконечного покрытия потолка, свалившаяся ей на голову. Настя начала отряхиваться, от этого на неё накатил приступ тошноты. Давящее чувство в груди, холод, головокружение. Ей удалось выдавить из себя лишь два вопроса:
- Где я?.. Кто Вы?..
Старик сделал глубокую затяжку, прокашлялся, хлебнул воздуха, но не заговорил. Он так и застыл с открытым ртом. Саша не могла больше выдавить из себя ни слова, многократные мучительные попытки только ухудшили её состояние, а старик всё молчал. Через какое-то время всё погрузилось в покачивающийся туман дремоты.
Лира не знала, сколько времени прошло, прежде чем шуршащий голос старика вернул её в сознание. Шуршащий, как бессмысленно прокручивающиеся в песке колеса велосипеда,
- Это перевалочный пункт имени Льва Давидовича Троцкого. Кто я - не важно, всего лишь старый вахтёр, работающий за табак и новую одёжку для своей дочери. Любит она такие туфельки, чтобы цок-цок-цок и чтобы платье — повернёшься, а оно веером... А тебя вызвало Советское Правительство, для того, чтобы ты стала первой королевой коммунизма. Ты будешь месяц принимать ванны из любви всех мужчин мира, чтобы зачать плод. Плод станет символом нового правительства. А ты будешь предметом любви Народа.
Ольга попыталась убежать, но тело её не слушалось. Старик докурил очередную самокрутку и бросил в кучку, которую мигом сдуло в окно. Соня ещё немного времени потратила на то, чтобы попытаться встать, но затем всё-таки сдалась и погрузилась в старое состояние болезненного сна.

Штукатурка осыпалась с потолка. Она падала на пол и, рассыпаясь, превращалась в белый песок, вызывающий непреодолимое желание выстроить его в дорожки и вдохнуть через свёрнутый трубочкой юань.
Перед Мариной сидел горбатый дедок. Он курил самокрутку, читая какую-то книгу, не перелистывая страниц, уставившись в одну точку, и сбрасывал пепел в гору обуглившихся окурков. Герда не могла сказать точно, сколько она тут просидела и сколько бы ещё просидела, если бы очередная порция покрытия потолка не свалилась на неё. Оксана стала отряхиваться и голова от этого закружилась, начало подташнивать. Ей удалось выдавить из себя лишь два вопроса:
- Где я?.. Кто Вы?..

А за окном бушевала буря. Ветер носил ужасающее количество окурков из стороны в сторону. Это была окурочная пустыня. Не было видно ей ни конца, ни края. Окурки выстраивались в воздухе в причудливые формы, иногда в них можно было разобрать то ужасного зверя, то портрет Эрнеста Хемингуэя... Вокруг не было ничего. Кроме многоэтажки, за окном пятого этажа которой сидела Света со старичком. На следующем этаже у дома не было внешней стены, и было видно, как в залетающих вихрях окурков, там танцует вальс школьная форма, выстукивая туфельками озорной ритм. Но пустыня поглощала все звуки, и о нём можно было лишь догадываться по штукатурке на потолке этажом ниже, которая осыпалась от ударов маленьких каблучков.



Пустота 4.

Хрустящий шелест бетона, падающего в неизвестность дома, заполнил собой пространство ванной комнаты. В потоках крошки бетона Синеволосая девочка выдавливала прыщ перед зеркалом:
Вот, нашёл же время вскочить! Всё-таки конец света! Как раз к нему волосы покрасила, укладку сделала, платьице чёрно-розовое купила... И вот. Прыщ! Ну, надо же такое... Это ж не каждый день у нас конец света. Ещё надо ресницы накрасить. И брови нарисовать. А то неизвестно когда уже самое интересное то начнётся. Надо торопиться. Ой! Кто-то стучится. А, это сосед пришёл соли попросить. Мятый весь, с красными глазами, фи... Яйца варит, говорит. Ну, а что... Покушать тоже полезно. Но всё-таки в конец света надо красиво выглядеть! Ай! Чулочки забыла. Интересно, а успею до магазина добежать? Хотя, какой тут магазин, очереди из-за этих диких скидок, наверное. Придётся старые надевать. Хм... А ведь к нам телевидение должно было приехать. Вот и где? Такую сенсацию пропустили! Ну и ладно. Сама всё на телефон сниму и на ютубу выложу. Может, успеют просмотры набраться. И Люсе позвонить надо. А то она чего-то совсем потерялась. Надо узнать как у них там с Васей по планам. Хотя... Может, они сейчас заняты... почём зря только отрывать. Она говорила, что ТАК собирается конец света встретить. Ладно. Всё. Побежала. Может, ещё не хуже Люси отмечу. И да, не забыть бы утюг выключить, как в прошлый раз...
Дом, между тем, продолжал безмятежно падать.



Узел.

Лениво сбросив засечки со шрифтов, минздрав вяло пробубнил какие-то угрозы пальцам, вытаскивающим сигарету из пачки. Под его еле слышный лепет обещала промелькнуть вся дальнейшая жизнь. Хотя, жизнь часто бросается подобными угрозами и никогда их не сдерживает.
Сеть полнилась потоками, демонстрирующими мышление её пользователей. Тем не менее, глядя через пыльный пластик, услужливо добавлявший лишних точек цифровому изображению, на экране монитора изредка можно было найти что-то и для себя. Признаться, это настораживало. Спокойствие приходило только от нежелания искать эти редкие интересности.
Соевое молоко, смешавшись с тремя ложками синтетического растворимого кофе, выдавило из себя что-то похожее на вкус, который тонул в сигаретном дыме.
Бессмысленно и сухо шелестели вентиляторы в раскрытом системном блоке. Переливы мелодии в снятых наушниках отчаянно напоминали набирающуюся в бочок унитаза воду.
Смена места и образа действия не привнесла бы никакого разнообразия.
Так что пока была возможность наблюдать за полётом пыли, которая, смешавшись с пеплом, станет единственным материальным объектом имеющим значение. Она будет метаться из стороны в сторону; наворачивать круги; ненадолго останавливаться, чтобы снова взлететь...
Пока не осядет совсем, чтобы погрести под собой всё то, что ещё будет изображать из себя жизнь. Осталось только дождаться, когда безликие и бестелесные тени станут этой пылью, в надежде обрести лучшую форму существования.
Пожалуй, это не тот спектакль, который стоит смотреть из первого ряда пустынного зала.
Поэтому сейчас настаёт то самое время. Время сделать глоток остывающего напитка и оторваться от созерцания пыли, как бы материальна она не была. Время двигаться дальше.

Дребезжание проводов становится всё сильнее. Яростный гул заполняет появляющиеся друг за другом трещины. Вдоль горизонта ровным строем шагают рассыпающиеся на пиксели силуэты. Очистительная сотня лет надвигается. Узел, связавший воспалённую опухоль, судорожно изгибается на фоне наполненного шумами закатного неба: «Завтра? Сегодня? Через месяц? Через год?..». Не остановите, не вырветесь, не вспомните, не вернётесь, не поймёте, не спасётесь, не найдёте, не дождётесь.
БЕСПОЛЕЗНО.

Оставленное вами - не изменится. Забытое вами - не даст покоя. Повторяемое вами - не имеет ответа. Непонятое вами - не перестанет существовать.
Бесполезно. Вы ничего не увидите в пустоте.
Ничего, кроме самих себя.

07.2009 — 03.2012