Воитель святослав книга 1

ВОИТЕЛЬ СВЯТОСЛАВ
От автора

Тяжкие времена переживаем мы, братие, и до чего же странные люди ныне прожи-вают на местах древнего стояния наших священных печищ и селищ. Куда поддевалась былая славянская гордость? Гордость разбивавшая вдрызг враждебные царства, разго-нявшая племенные союзы кочевников, ставившая их себе на службу! Неужто, вся истра-тилась, истаскалась вдрызг, в погоне за неполновесным золотым тельцом запад¬ного, во-ровского разлива? Где те люди, что создали нашу великую цивилизацию? Ужель все за-кончились, истратив и растеряв себя во тьме лет? Как же могло так получиться, что их по-томки, забыв заветы предков, старательно полируют своими шершавыми языками задни-цы забугорных, точ¬нее, заокеанских, потаскух, не шибко мытые, а подчас так и вовсе при-родно-черные! Для того ль им дан был язык изначально? Может все же для поддержания общения с достой¬ными себя? Или, например, для гордого вызова, как было у предков «Иду на ны!» Помните? Нет, уважае¬мые господа, не их то мерки. И трудиться не стоит! Им бы: «Подайте бедненьким на шестисотый «Мерседес» сынку малохольному!» на всех папертях мира гордо клянчить! Вот уж в этом они сильны! Как никто иной! Но сослаться на именитого предка, коли выгодно, никак не преминут. А пройдет надобность, таки и сразу на него облокотятся. Почему? Да потому что выгодно! Шо за вопрос, право? А вот могилку ему поправить, или, скажем, реставрировать, это увольте, хорошо бы кому дру-гому передоверить. У него, может, и деньжат побольше и силенок осталось вдосталь. Вот пусть и трудится, им это полезно!
Совсем уже немногие из ныне живущих, уверенно и без натуги выскажутся по пово-ду, кто ж таков, к слову, был князь Святослав, чей гордый вызов был озвучен выше. А ведь он, пожалуй, будет, из самых ярких наших князей, той еще, домосковской Руси. Ки-евско-новгородской Руси, домосковской и домонгольской, но никак не Украины, заметьте, нет такой землицы, нигде нет. Да и не было нигде и никогда. Смею уверять, и не будет! Украинами тогда, да и много позже тоже, звали земли по левобережью Днепра, не густо заселенные и не сильно обустроенные. А также окраинные, пустырные, как правило и ма-лонаселенные, самые опасные земли любого княжества. Так же потом звались и земли в Подмосковье, когда московское княжество было еще маленьким и съежившимся на своей жалкой пяди землицы. Поляки же и литовцы, с радостью припершиеся на земли, ослабев-шей и издохшей под молодым ордынским напором былой Киевской Руси, с радостным клекотом заправских падальщиков, подбирали отвалившиеся от монголо-татар объедки некогда мощного тела, спеша тоже поименовать их Украиной. Уже своей. Полько-литовской Подолией. А если еще учесть и нынешнюю привычку историков бывших со-ветских республик, особенно некоторых сугубо демократических, государств, перекли-кающуюся, впрочем, с залихватскими замашками их брехливых заокеанских хозяев, бо-юсь, это оболванивание наших людей, потомков того же Святослава и его доблестных достославных сподвижников, уже привело к тому, что никто из них не сможет толково рассказать, так кто же он был такой, князь великий киевский Святослав свет Игоревич, внук Рюрика и Вещего Олега. И что он свершил! А еще так и промажут его жовто-блакитной своей грязью. Надо же! Сперли у великого князя его символ – атакующего со-кола, золотом по небесно-лазоревому, обратив его в пошлый оуновский трезубец, вроде того, какой всучали на римских аренах хозяева своему пошлому рабу-ретиарию, пригово-ренному к смерти. И тщатся доказать, себе, прежде всего, они особые, были, де, такие протоукраинцы, хорошо еще не протохохлы, право, пришедшие на земли нынешней Ук-раины, едва ли еще не до динозавров, и уж аво всяком случае, до мамонтов, а может и во-все до сотворения мира? И только и дожидавшиеся, попивая горилку и лопая вареники с вишнями после бурякового борща, а не припрется ли кто оспорить их ревнивую и глубин-ную древность? Такую глубинную, что она еще в молодости обращается в дряхлость!
Вот и подумалось мне, подобно древнему и, к сожалению, безвестному автору «Сло-ва о полку Игореве», задаться вопросом: «Не лепо ли ны бяшет, братие…» и приступить к изложению моего повествования о великом воителе русском, князе-пардусе  Святославе Игоревиче. Что бы там сейчас не мяукали некоторые про протукраинцев, хохлов-предтеч всего рода человеческого и прочую небывальщину, хотелось бы вспомнить, как оно там на самом-то деле было? Может и чего покрасивше тех жовто-блакитных грязноватых ска-зок для полоумных, напишется, а? По крайней мере, попробовать, наверное, не помешает. Может, хоть у кого-нибудь проснется, выплывет из коматозного забытья, припорошенно-го вечнозеленым дождем, обесценивающихся в ходе пробуждения мира от его летаргиче-ской спячки, долларов, благородная память предков. Если она еще не заглушена, конечно, окончательно, дурящим на глазах, фимиамом протоукраинской говорильни. А там, может, и те, иные, обвешавшиеся ныне странными флагами, белыми, очень лихо изукрашенными дурацкими красными крестами, что не сразу и не поймешь, то ли горная Швейцария гуля-ет, то ли ведьмовской шабаш взбесившихся медиков «Красного креста» намечается, а то и, возможно, британцы, окончательно спятив от своей эксцентричности, поперлись в горы под боевым королевским флагом, тоже опамятуются и вспомнят, что когда-то тоже ведь были людьми, не попрошайками нищими, заокеанскому щедрому дядюшке в карман и задницу вопрошающе заглядывающими. Пусть и кратковременно, но были же! А вдруг да устыдятся своих министров, покупаемых оптом всякими там фондами Сороса, чья фами-лия не иначе как произошла от старого и не слишком доброго русского слова – сор. Опомнившись, могут ведь и захотеть вновь стать людьми, слезть с лихо и натвердо осед-ланных ими древ и избавиться, наконец, от мгновенно выросших у них обезьянних хво-стов!
Встретиться нам, братие и сестры, предстоит в книге сей с князем нашим и предком великим Святославом Игоревичем, внуком Рюриковым и сыном великого князя Игоря Рюриковича и княгини великой Ольги. Много позднее святой. Непосредственно описы-ваемый период и займет-то всего одиннадцать лет с 961 по 972 годы, бурные зело для на-рождающегося и укрепляющегося на наших просторах государства, основанного леген-дарным Рюриком в Новгороде Великом и продолженного им самим и Вещим Олегом, по-сле его знаменитого путешествия из Новгорода в Киев. Ох и суровы же и скоры на дела великие были те времена в истории людей. И не только в наших привольных просторах, но вообще по всей земле великой. Впрочем, судите сами:
Именно в 961 году, славный король германцев Оттон 1-й совершает свой поход в Италию и венчается, приневолив и всячески изнасиловав папу римского Бенедикта 5 –го, короной римских августов, на власть имперскую, сюзеренную не только для Германии, но и для большей части Италии, Северной, так и по крайней мере. Основывает сей великий государь Священную римскую империю германской нации, каковая и просуществует аж до 18-го века! Впрочем некоторые считают, что папой в эти времена был Лев 8-й, а Бене-дикт 5-й всего лишь антипапой , но юмор ситуации в том, что другие-то, как раз и счита-ют папой Бенедикта 5-го, а Льва 8-го антипапой. Так всегда получается, когда идет жест-кий спор за власть. А папство и тогда и сейчас, саму эту власть и символизировало! И ес-ли пап получилось двое, значит, быть кому-то папой, а кому – и антапапой. Не беда! като-лическая церковь по прошествию лет и того и другого признает святыми. Не впервой ей, чать!
В туманной и надменной Англии, храбрые саксы завершают наконец правление нор-маннского ярла, позже конунга, Эйрика Кровавая Секира, изгоняя его из стольного Йорка и усаживая там своего короля – Эдгара Тихого. Тихого, это чтобы его совсем неслышно было! Никому и никогда. А предки будущего завователя Англии Вильгельма Норманн-ского, еще только рассаживаются по Нормандии, примеряя ее под себя и споря с француз-скими королями за земли сии.
В далеком и почти мифическом Китае, в 960 году начинает свое правление новая ди-настия Сунн.
А уже в 968 году, все тот же император Оттон во время второго своего похода в Ита-лию терпит сокрушительное поражение от византийских войск, обозначая тем самым про-тивостояние двух великих империй, использующих обоюдно в своем названии имя рим-ской. Противостояние се продлится десятилетия, как и их борьба за Италию.
В  соседней с нами Польше, в тогдашнем ее стольном граде Гнезно, правил велико-польский князь Мешко 1-й из рода Пястов, который в 966 году принимает христианство по западному, римскому, обряду. От немец воспринял, ну как же, жил ведь рядышком.
В 970 году в замке Хотоуни, что в Чехии, родился первый чешский святой и пустын-ник Прокоп, основатель Сазавской обители. Чешский же князь Болеслав Грозный, убив-ший ради престола, своего родного брата Вацлава Святого удачными военными дейст-виями присоединяет к Чехии родственную им область – Моравию, истерзанную беспре-станными набегами угров.
На севере же, далекой Норвегией правил конунг Харальд 2-й Серая Шкура, сын не удержавшегося в Англии Эрика Кровавой Секиры, правил он именно с 961 по 971 годы.
 Франция, управляемая последними Каролингами, жизнерадостно дробилась на фео-дальные уделы, готовя своим жителем развеселую жизнь в условиях феодальной между-усобицы. То-то порезвятся британцы, бургундцы, немцы и швейцарцы.
Население всей Европы составляло примерно 23 миллиона человек, в то время, как население Константинополя уже тогда превышало 400 тыс. человек.

КОНЕЦ  ХАЗАРИИ.
Книга первая.

ДИКАЯ СТЕПЬ
Пронзительно и горестно визжат, заунывно голося на всю бескрайнюю степь от го-ризонта до горизонта, жалуясь на свою незавидную судьбу, большие дощатые круги-колеса кочевой печенежской кибитки. Небрежно слаженные из грубо обработанных дубо-вых досок, стянутых по кругу заржавевшими давно железными полосами и ими же, поло-сами то есть, обитые вкруг, по ободу. На таких колесах езживали здесь некогда скифы и, преследуемые ими, обозы царя Дария, кибитки гуннов и аланов. На них жили, рождались и умирали, не зная ничего иного, целые поколения людей. Кто и когда изобрел это средст-во передвижения, транспортировки и одновременно жилища кочевых народностей, кто был тот неоспоримый великан духа? То теперь, пожалуй, только Богу единому и ведомо. Молчит история, словно воды в рот набрала! Любимое это у нее занятие – помалкивать. Когда из подлости, когда из мудролюбия. Визжит и крутится, на крепко слаженной степ-ным кузнецом, каленой тележной оси, неровное колесо. Истошно жалуется надрывным нервным скрипом на свою отчаянно-скверную побродяжную судьбу. Подпрыгивает, под-брасывая содержимое кибитки, встряхивая все внутри до полного сотрясения мозга, если таковой хоть у кого-нибудь, паче чаяния, наличествует.
Кто только на этом колесе не езживал? И где оно только не побывало, за свою дол-гую-предолгую кочевую жизнь? Ну, не оно, так точгно такое же, иное! Вот и сейчас, скри-пит оно пронзительно и жалобно, под синим бескрайним небом придонских степей, неус-танно крутясь. Подминает под себя сочное степное разнотравье, уже заполонившее все вокруг своей раздольной свежайшей зеленью. Колышется, перекатываясь с кочки на коч-ку, крытая конскими и бычачьими выделанными шкурами, крепко слаженная двухосная кибитка. Колыхается, трепеща на освежающем ветру то ли позднего березозола , то ли раннего травня  рваный и ветхий кожаный полог, раскачиваются отчаянно высокие доща-тые борта повозки. Гнусаво покрикивает, время от времени, на медлительную парную уп-ряжку волов, возница, старик-кочевник с пятнисто-коричневым, от вечного степного зага-ра морщинистым лицом, лениво подремывающий на открытом передке кибитки. Проснет-ся, возопит визгливо с протягом: «Цоб-цобе! Цоб-цобе!», словно исполняя неведомый долг, или ритуал. А то еще встряхнется и свистнет длинным кнутом, над ко всему при-вычными, бычьими бугристыми хребтами и вновь откинется на обтрепанную кожу тента. И снова смежит узкие глаза, не сразу и различимые из-под глубоких морщин, словно про-резанные острейшим резцом возраста, на его, клонящейся опять в дрему безразличной ко всему окружающему физиономии. А из-под полога кибитки долетает нежнейшее воркова-ние счастливой молодой женщины, только что родившей первого своего ребенка и сейчас его любовно тетешкающей. И скрипучее, стойно той же жалобной и бессмыссленной пес-не вращающегося колеса, ворчание ее свекрови. Сорокалетней морщинистой старухи, с выдубленым ветрами и яростным степным солнцем, плоским лицом тысячелетней скиф-ской каменной бабы, оседлавших иные из степных курганов. Усиленно корящей молодую мать, де, слишком много внимания родившейся малышке, ровно она не девчонку, а сына, наследника и будущего воина, родила своему мужу! Сущеглупая молодая дурочка!
А той безразлична эта бесконечная песня свекрови, равно как и скрипучая песнь ко-леса. Она не может налюбоваться своим детищем. Ведь это первый ее ребенок. Первый! Понимаете вы? И сразу такой красивый, с такими карими раскосыми глазками, такими губками, маленьким вздернутым носиком! Такими маленькими, почти игрушечными, но и самыми настоящими, в то же время, ручонками. А как нежны и сладки ее щечки! Какой бархат, какой аксамит с ними сравнится, скажите? А как ласково и в то же время требова-тельно, сознавая свое полное право, берет она грудь во время кормления, своими беззу-быми пока еще деснами. Как она сосредоточена в этот момент, и как воистину прекрасна. Целеустремлена и собрана воедино в своем святом стремлении насытиться. Неужели ты этого не видишь, старая? А-а, твое сердце давно уже очерствело, как высохли и стали пло-скими твои груди и никому не могут дать живительного молока жизни! Но, все равно, ведь ты тоже когда то давала жизнь детям! Вот и мужа моего, того, что ушел с чамбулом к руссам, за зипунами, ты ведь родила. Вскормила его и воспитала! Почему тогда не пом-нишь, каково это? Нешто ты сама была вольна, кого тебе рожать, мальчика или девочку? Не вольна, а-а! А меня пошто коришь, гнилушка старая? Вот вернется твой сын, а мой муж из похода и мы с ним, прогоним тебя из этой кибитки, уединимся и зачнем новую жизнь. Может это будет мальчик, а, может, и девочка, кого дадут боги степного неба и главная для всех рожениц богиня, Умай ! Лучше бы конечно мальчик! Ей, Айзенги, ко-нечно, тоже очень хотелось бы побыстрее родить мальчика, иначе ее муж, Айрам, решив, что это она не может родить ему наследника, удумает и возьмет себе еще одну жену, младшую. А та, если ей повезет сразу родить сына, первым заходом, сразу и обратиться старшей женой, тесня ее с мужнего ложа. По праву родившей наследника! Чей наследник, та и старшая, первая к мужу. Есть, колнечно способы и эту ситуацию менять, но хлопотно это ужасно. И все равно, надо рожать сыну. Только в нем опора матери. Их достаток не слишком располагал к приводу мужем в кибиткеу младших жен, и тем не менее. Вполне может взять. В степи полно родов и беднее их, ее родимый к примеру. А оттуда дадут девчонку и в младшие жены, лишь бы сбыть с рук лишний рот. Это право мужчины и ни-кто ему не в силах в сем помешать! Даже и его отец...
Скрипит, раскачивается тележное колесо, бухтит раскачивая атмосферу в кибитке, вековечный бабий спор, донося до слуха окружающих колкости, отвешиваемые свекро-вью невестке и наоборот. И не надоест же им, сущеглупым. А престарелый возница все также дремлет, раскачиваясь на передке. Сколько он уже слышал-переслышал таких вот глупых бабьих споров-перебранок? Несчетное число раз. И черт бы их побрал этих баб! Вечная у них тема! Хоть бы стати коней, или, вон, мужиков, обсудили бы, что ли? И то интереснее! Может, чего б интересного узнал бы тогда. А так… Эх, жизнь, тяжело вздох-нул старый кочевник. Остарел он совсем, в набег его бек не взял. А он бы еще пошел! Это весело! Куда интереснее нежели целыми днями трястись на передке, правя старой кибит-кой с бычьей упряжкой. Несешься одвуконь по степи, подходя к урусутским лесам. Кра-дешься-подкрадываешься к их весям и пахотам, стараясь не вспугнуть, не насторожить раньше времени сторожких хозяев. Потом, когда все вокруг уже горит и вертиться в по-жаре и сполохе жаркого ночного приступа, спешишь перескочить высокий тын урусут-ской веси, пока не огреб доброго удара дубиной ли, копьем ли, секирой ли! А то и ковш кипятку за шиворот. Тоже, ой как душевно, случается. А после, если уж тебе повезло пе-режить все эти прелести, хватаешь все подряд. Полотно, так полотно, кухонная утварь, так кухонная утварь, зипун, так зипун! А то и наматываешь на руку косу белотелой урусут-ской красавицы, их мужики-то чаще всего предпочитают гибель в бою, бабам же да дев-кам, куда деваться? Хотя, вон, Ждан-вятич, мужик, вроде, а бредет, держась за борт ки-битки. Вятича этого они бы и не взяли, если бы он, лихач, вознамерившись отбить, пора-бощенную их печенежским загоном невесту, не догнал бы тот загон, уходивший на махах в степь, напав на него в одиночку из лесу. В дикой боевой ярости, парнище порубил бое-вым топором двух нукеров, пока иные воины загона не выбили из рук его секиру, сшибив и его самого с той клячи, на какой он сидел, крепко пропертой уже к тому времени сули-цей . Они и за луки-то взяться не поспели, привести их в боевое состояние. Но и тогда взбесившийся словно вепрь-единец парень, не успокойлся. Соскочив со своей коняшки, вырвал из седла немного замешкавшегося печенежского воина и подмял его, подобно, нарвавшемуся на глупого охотника, медведю-шатуну, под себя. И хотя его уже крутили и избивали едва ли не всем аршаком , рук он так и не разжал, удавив-таки воина. Всегда так с ними с урусами! Нет, так-то они люди спокойные, очень работящие и даже немного, ка-залось бы, медлительные. По-медвежьи как-то. Но вот стоит им распалиться боевым гне-вом и задором, и уж тогда-то поперек дороги им не становись! Раздавят, порубят или, вот как того воина, удушат голыми руками, не чувствуя своих ран! Вот и тогда, когда этого Ждана, избитого до полусмерти, наконец, оторвали от того воина, жилистая шея подмято-го им степного мергена была ужасно изломана и измята жесткими руками крепкого парня. Ровно и в самом-то деле под матерым медведем шатуном побывал. Самого парня уже со-бирались было добить по-доброму, по-воински себя повел, все же. Но он, одноухий Тугут, не дал. Упросил сотника, возлавлявшего их чамбул, отдать ему парня в рабы. Думалось, пестряди взяли немного, лопоти, так и того меньше, прибыток несерьезный, весь беку отойдет, а это все ж раб, крепкий и молодой. Вы;хожу, продам, баранты прикуплю. Лоша-дей свободных оказалось немало, едва ли не треть чамбула  погибла при осаде той веси. Так он и вез его тогда, привязанным к седлу, отпаивая кумысом и травяными настоями, какие успевал набрать с седла, не задерживая их загона. Они сумели тогда уйти, хотя да-леко не всем так повезло. Русский князь, медвежонок Святосляб, совсем мальчишка еще, конечно, но и он, и его мать, старая медведица, княгиня Ольга, завели поганый обычай оберегать границы княжества конной сторожей. Эти урусутские загоны и посекли многие малые загоны, вроде их собственного. Но они – настоящие войны, мергены достославные! Они сумели уйти, вырвались в степь и сбросили со следа погоню. Конечно, чамбулы, вро-де их собственного, урусутского города с княжьим тиуном и даже боярского городка, ко-ли в нем дружина вятшего нарочитого стоит, пошарпать не в силах. Не по зубам им это, сирым! Отобьютс те. Да и не к каждой веси они пристроятся, брать ее. Пока ту, где жила невеста Ждана, нашли, десятка два воинов уже утратили, нарвавшись на богатую мужи-ками весь. Те отбились, выстояли, отогнав степных от частокола своего селища. Они, по-няв, что если и возьмут – добычу уводить и делить просто некому станет – отошли. И сра-зу началась спешка, в затылок уже, казалось, дышали отряды пограничной стражи. Если бы ходили одним загоном – все там бы и остались, но ходило-то сразу пять загонов и три сумело уйти назад в степь, пошарпав подвернувшиеся под руку веси. Два полегли практи-чески целиком при таких-то осадах. Еще один загон настигли в степи приграничные кон-ники и высекли его чисто, в пень. Другой, побольше числом степных, отбился, сильно пошарпав урусутов, правда и сам пришел уполовиненный, растеряв добрую часть добыти и весь взятый полон. В их чамбуле потери были поменьше, но тоже чувствительные. Сво-его пленника он тогда привез в кочевье, распорядившись бабам выхаживать его. Те и вы-ходили. Правда, только очнувшись и придя в себя, тот снова попробовал буянить, но кнут и колодки быстро смиряют. Окоротили и этого! Смирился Ждан. Вот только хазарские купцы, скупавшие у печенегов полон, в тот год, уже отъехали из их кочевий, готовясь зи-мовать в градах своих. Вот бы такой град пошарпать! Там много чего есть!  Так им и при-шлось держать пленников у себя, ожидая следующего приезда купцов-скупщиков. Ну, де-вок-полонянок, кто помоложе, да глянулся кому из воинов чамбула, разобрали по кибит-кам, в наложницы. Эти в дело пойдут. Может, еще и женами станут. Вначале младшими, а там и старшими. А мужиков попристраивали к домашней работе, да на выпас баранов и быков. Не давать же им коня в самом-то деле – ведь удерут! А без коня, что им в табуне делать? Пешим за конем не угонишься! Да и за стадом побегаешь не шибко. А вот за ба-рантой так и запросто! Какая же еще работа у кочевых, если не стада и табуны пасти, иной-то и нету, а коли и есть, то вся она женская. Кто кузнец там, или шорник, тем тоже дело нашлось. И поковки много, а сбруя он и повсюду рвется, не служит веками. Ждан же, ожидая прибытия купцов, пас у него отару. Поняв, что невеста канула навсегда, поначалу словно угас парень, Тугут уже ругался, ярясь, все труды понапрасну, помрет, дурак! Ан нет, ничего, молодость свое взяла, воспрял парнище. Глядишь к продаже и вовсе в силу войдет. Потянет полновесную цену, отдаст все протори, на него истраченные, сторицей! Вон, бредет, соломенноголовый!
Ждан на самом деле был не так уж и светел волосом, просто русый. Обыденно-русый. Только вот черноволосым, как грачи по весне, кочевникам, белотелый и русоволо-сый молодой парень с голубыми глазами, казался и в самом-то деле излишне белым. Ди-вились они, когда видели, как Ждан, пользуясь любой встречей с водой, старался помыть-ся с ног до головы. Сами кочевники мылись редко, боясь смыть свою удачу и приговари-вали: «Медведь, вон, всю жизнь не моется, а сильный какой!». От них, как от того медве-дя, на самом деле, за тысячу шагов разило перекисшим застарелым потом, обтертым об одежду с рук застывшим бараньим жиром и перекисшим забродившим в турсуках кумы-сом. Ждан уже давно принюхался к этой вони, привык. Сам же он, как мог, старался мыться и содержать свои обноски ну хоть как то в порядке! Но это случилось потом. По-том, после того длинного времени, когда душа его словно спала.
Он помнил, ему не раз возвращалось во сне, как они, семеро парней из веси соседней с той, где жила его Милава, вышли к ее веси, атакованной кочевниками, на проведку, по-смотреть, что там деется? Они видели воочию, как взяв несчастную весь и порубив почти всех мужиков, и даже мальчишек, опасались их мести, когда подрастут, степняки не слишком разжились и на баб. Потому как, те тоже отбивались, не даваясь понапрасну. Но все же десятка два баб и девчонок злые печенеги наловили и нашли спрятавшимися в са-мом печище. В лес соваться они не собирались, опасаясь хозяев, и кое-кто, наиболее бы-стрый разумом и ногами, от них убег и там схоронился. А кого и посекли, гады, стрелами в поле, видя, что и верхом уж не догнать. Когда вышли они, поспешая, из разоренного, полыхающего кострищами на месте былых изб и полуземлянок печища, гнали в центре своей немытой ватаги десятка два лошадей, навьюченных всякой всячиной, да вели, меж всадниками, те самые десятка два ятых при штурме баб да девчонок, связанных в особую вервь, а в другой верви, влекли в степь, поганые, десятка с полтора детишек. Да только, опасаясь сторожи, гнали так быстро, что из тех детишек дошел до кочевий, лишь один, братик его нареченной, Шуга. Он тогда рвался от своих друзей из их присмотровой ва-тажки. Его старший брат Зван шептал ему на ухо, не рвись, мол, Ждан, ей ты этим не по-можешь, а нас выдашь, подставив, возможно, и всю нашу весь, под ярость степнякскую. Прижатый парнями к земле, придавленный их необоримым весом, он сделал вид, что сми-рился. Да только стоило тем его отпустить, взмыл с земли и бросился к былому печищу, где бродила прядая от бушующего огня степная лошадь со слегка съехавшим на бок сед-лом. Как она осталась в разоренном печище, не замеченная степняками? Наверное в лес убегала, потом, напуганная чернолесьем, запахами дикого лесного зверья, вышла к быв-шему жилью. Почему далась она Ждану, ведь не даются степные лошади чужим, ведомо то! Ан нет, далась. Ему, правда все кони давались, такой уж у него дар, что ему лошади и собаки верят сразу. Он быстро поправил седло срастив в узел порвавшуюся подпругу. Но-га же, запнувшись, выбросила из золы и мусора окровавленную секиру дядьки Брана. Помнил ее Ждан, учил его тот же дядька Бран ею орудовать. Подхватил он эту секиру, еще не зная зачем, вскочил на лошадь, опасаясь, что подбегут мальцы из ватажки и снова скрутят его, и был таков! Пошел вначале по следам степного чамбула, благо тот быстро бежать не мог, пленники мешали, а следов своих таить и путать степным было некогда, надо было быстрей уходить. Чамбул упорно приближался к окончанию лесных участков, бредя уже редкой лесостепью. На самом краю лесостепи, едва не в последнем лесном ост-ровке, смешанного березняка и осинника, обогнав печенегов, и устроил Ждан им свою за-саду. Чего он ждал, чего хотел, скрадывая в одиночку более сотни битых степных всадни-ков? Победить их надеялся? Вот уж вряд ли! Скрасть свою ладу из чамбула? Так и менее того! Не помнил Ждан, мозги его, слово выключившись, ничего не думали, только древ-няя черная ярость мести подымаясь из глубины его существа, мрачила разум, призывая к отмщению. И совсем уж запамятовал парень, что месть блюдо холодное, есть его в спешке и горячке сугубой никуда не годится. Эх, молодость! Казалось бы, более двух лун гнался он за степным чамбулом, перегнав его. Было времени придти в чувство, охолонуть! Ан нет! Туманила разум бешенная злоба, неотрывное желание отведать крови степняков. А когда он снова увидел чамбул, шедший все тем же порядком, ведя меж всадниками цепоч-ку вьючных лошадей с рухлядью, награбленной в веси, где жила Милава, да две коро-тенькие цепочки пленников. Да сзади гнали небольшой табунок лошадей, оставшихся бесхозными, чьих хозяев побили в веси, разозленные, как шмели, в разоренном гнезде, мужики. Шел чамбул сторожко, широко раскинув вокруг отдельных и парных всадников, оберегавших их от внезапной засады. Ждан смотрел за ними, сжимая своей лошадке мор-ду и ноздри, только бы не заржала. Это вот помнил что делать нать, остальное позабыл за туманящей мозг яростью. Дождавшись прохода ближней к нему пары бокового охране-ния, и снова войдя в боевую ярость, вскочил вседло и рванулся Ждан к чамбулу. Молча, пригнувшись, почти обняв коняшку своего за шею, гнал он его во весь опор в предельный карьер. Не ждали степняки такой напасти. Кто бы из них бросился в одиночку на целый чамбул в сто с лишним мергенов . А никто! Да и сам бы Ждан, сейчас бы не бросился! То-гда же, оглушенный гневом и яростью, обделенного брачными утехами самца, из-под ко-торого грубо вытащили милую, несся он к чамбулу. Карать, карать! Оттуда его начали уже окликать, полагая, что это кто-то из степняков других чамбулов, побитых княжеской сторожей, прорвался к ним. И боясь, как бы не привел за собой, на раменах  своих, разъ-яренных погоней русских конников, на их добрых комонях , овсом вскормленных.
Степные скакуны резвее принимают с места и поначалу оторвутся от преследовате-лей, если бросить всю добычу, даже не перерезав пленных. Но, кормленные травой, они, хоть и отгулялись после зимних скудных кормов, на молодой и свежей зелени травня-месяца, а скачки наперегонки с сытыми, прикормленными овсом, скакунами сторожи, не вынесут, станут подсаживаться. И те догонят, заставив принять бой либо в лесу, что степ-ным никак не любо, либо, что только немногим лучше, в степи. Русы тяжелее и кони их сильнее, а брони лучше. Да и комонники в стороже той, только и делают всю жизнь, что воюют конными. Все они умеют и все знают, равно как и сами степняки. И даже, если степняков будет вдвое больше, что вряд ли, этого боя им не выдержать. Их ведь атакуют добрые, защищенные броней всадники, исправно бьющие из луков, а в рубке так и вовсе бесподобные. Коль настигнут, надо быть вырубят под корень, в пень, чтобы и на расплод не осталось. Любят они это дело и делают его старательно, вдумчиво. Но бешено несу-щийся к ним всадник не отвечал на их крики-вопросы, только еще быстрее гнал коня.
Ждан же помнил как быстро приближались, вырастая в размерах, мергены на своих лошадях. На их пропеченных солнцем мордах уже читалась тревога, но еще не испуг и не ответная ярость. Свистнула, прочертив гриву коня, стрела сзади. Это один из дозорных рискнул метнуть стрелу. Но блее не стрелял, боясь, наверное, угодить по своим. Луки мер-генов в чамбуле, он видел, были снаряжены, нападения они ждали ежечасно, но не всад-ника же одиночки! Так и дали ему подскакать вплотную, хоть и видели уже что это не мерген соседа-бека. Белая длинная рубаха выдавала в нем славянина, да и секира в руке тоже. Это не степняков оружие, те обожали сабли. Ждали с любопытством, чего, мол, ему? Может спросить хочет парнище, не их ли это секира, позабыта у рагромленного ими селища? Один ведь он, чего его бояться? Для боя в одиночку не приходят, а другие бы се-бя уже оказали. Назад уйти ему, уже, скорее всего, не дали бы! Только он ведь и не соби-рался назад! Боевое бешенство влекло его к беку, окруженному лучшими мергенами. А его секира уже описывала страшную дугу, захватив в ее голову мергена, оказавшегося по воле рока к нему ближайшим. Приподнятый им для защиты круглый щит конника при-позднился. Его овчинный малахай промялся секирой мигом, еще бы – такими же секирами сминали и добрые кованные шлемы, она снося степняку полчерепа, вынеслась на свободу, рухнув скакуну того мергена на позвоночник. Тот немедленно пал на колени, страшно за-кричав, роняя то, что еще недавно было мергеном на землю. Ждан успел еще дернуть се-киру на себя, как и учил его некогда дядя Бран, не дав той застрять в конской туше. Толк-нул бешенным шенкелем коня вперед и влево, наехав на другого мергена, который рвал стрелу из тула, но опаздывал, опаздывал, опаздывал! Ударом секиры наотмашь, Ждан с глухим стуком пробил тому грудь, защищенную только кожей кожуха. Мерген, вышиб-ленный из седла подавившись кровью и воплем, падал в траву, уже почти что степную. Его развороченная страшным ударом секиры, грудная клетка, со вмятым в нее кожухом, не оставляла сомнений в его участи. Ждан повел глазами, выбирая следующую жертву, но оказавшийся по соседству всадник-мерген, на левой руке которого висел щит, ударил его этим щитом, вышибая из седла. Ждан слетел со своей лошади, которой уже вогнали в грудь сулицу, оказавшись под пузом скакуна еще одного мергена. Взмыв вверх и чуть ле-вее, он выскочил со стороны, противоположной той, в какую развернулся этот мерген. Вцепившись в степняка, он бешенным усилием вырвал того из седла и пал на него, не да-вая тому даже растянуть свой лук. Руки сами нашли ненавистное горло и принялись его комкать и рвать, неумело, но сильно и страшно. Здоров был парнище, руки тверже камен-ных. Они перевернулись со степняком еще раз и он держа его на вытянутых руках, душил его. Остальные мергены, избивая Ждана, вырвали, наконец из его лап ужасно помятого товарища, поняв что тот уже мертв. Что было там дальше, Ждан просто не помнил. Соз-нание милостиво погасло, выручая своего хозяина. Очнулся он на лошади, посреди степ-няков. Привязанный чтоб не упал, или не удрал. Престарелый мерген, с одним ухом, поил его какими то жуткими горькими отварами, ужасно кислым кумысом, мазал многочис-ленные ссадины и раны какими-то мазями и маслом коровьим. Очнулся на каких-то жал-ких четверть дня, и снова впал в спасительное забытье. Уж очень тряско и напугано везли его печенеги, уходя из-под плотного преследования конной пограничной сторожи княгини киевской.
Потом снова очнулся, все еще качаясь привязанным в седле. Только ехал чамбул уже спокойно. Вязки детишек на верви уже не было. Перемерли должно, не сдюжив пути. Один лишь оставшийся в живых мальчонка, на подросте, никак Шуга? – был привязан в хвост также поредевшей взрослой верви рабов. Это кто же такой упертый, потянулся рас-познать и уточнить Ждан? Почти всех мальчишек веси где жила его Милава, он знал, не-велика сугубо была весь. Да и самой Милавы в верви он уже не видел, а когда еще напа-дать намеревался, видел – была! Потянулся и едва вновь не утянулся в черное забытье, такой немой и невыносимой болью поприветствовали его, хорошенько отбитые мергена-ми, бока. А это, что б впредь умнее был! Не совался бы, без великой нужды, в одиночку на целую сотню! Да и на десяток не стоит! Это как это, без нужды? Возопила память, сно-ва давая в ощущения теплоту и мягкость рук былой невесты. Милавы не вернуть! – гово-рил разум. А вот степнякам за нее кто как не ты отомстит? Ага, отомстишь им с путами на руках! Ну, не всегда ты в путах. Поначалу, после излечения сразу, попытался он, было, артачиться. Ободрали степняки кнутом спину, посадили ума набираться в колодки. Вот тогда и спознал он точно, кто оказался тот единственный выживший мальчонка, ощутив на своей спине его ласковые пальчики. Мальчонка-подросток выпросив немножко масли-ца у доброй женщины, какую давно, как оказалось, заприметил, посреди степняков, сма-зывал ему посеченную кнутом спину, облегчая страдания. Оказался подросток тот Дейст-вительно Шугой, приметным и ранее пацаном, повсегда вертевшимся под ногами старших парней, ладившихся на гулянке пристроиться к той или иной славнице из их веси. Ух, как они их тогда ненавидели, тех малых, а сейчас, как эта малая помощь была к месту. Когда кочевники забили Ждана за строптивость в колодки, принялся работать мозг, какой до сей поры, похоже, почивал. Начав обдумывать все им сотворенное, пришел Ждан к простец-кому выводу, что глупостей он понаделал вполне вдосталь. Вполне может быть что и до самой смерти ему уж их хватит. Неплохо было бы хотя бы теперь за ум-то взяться! Ну хоша бы и для разнообразия! Его номад  оказался отнюдь не зол и все надеялся продать его работорговцам хазарским. А когда сидел Ждан в колодках, до него дошло, ага, про-даст. Лучше ему станет, разве? Вот уж нет! Тут есть надежда убежать домой. Дом роди-мый недалече. Да и иные люди своего языка тоже близко живут. Там же скоро перепрода-дут на далекую чужбину и помрешь ты Ждан, там, куда и ворон русских косточек не зано-сил. Нет уже, отсюда удрать проще! Надо только посильнее казать свое смирение, при-учать степняков, что ты тихоня, зарабатывать этим послабления к содержанию. И уж ни в коем разе не нарываться больше на кнут. Отнимает зело много сил, затратен больно и мо-гутности телесной он не в помощь. Надо ласковенько дело вести. И стал он поступать, как решил. Почти каждый день себя приходилось уговаривать и улещивать, де, ласковое теля-ти двух маток сосет. Почти два месяца не было вроде заметных послаблений, только стал Ждан замечать, что связывать его стали едва-едва. А при перекочевке доверили рассти-лать войлока под юрту и собирать ее стену. Перестали гонять раба, когда он подходил к собакам, принося им костей, остававшихся от трапезы номадов. Перестали турать и от лошадей. И Ждан в охотку ласкал тех, оглаживаяим теплые морды, приучая к своему ви-ду, теплу своих рук и запаху. Ну а оружие у кочевников всегда размещалось перед юртой, на специальной оружейной площадке. И все же спешил Ждан, понимал, что если продадут его хазарским перекупщикам, удрать от них станет куда сложнее. Те и охраняют рабов специально, и отлов их у хазар налажен, а уж коли попустит продать себя с торгов и увез-ти куда подальше, так и вовсе тогда плакало для него возвращение на родину, ой, как пла-кало! Нет, бежать следовало сейчас, то  боги ему родовые подсказывали, отдаляя процесс продажи Ждана с торгов, оставляя его долее и долее у простодушных кочевников. Умею-щих полоны брать, но не научившиеся рабов содержать. Да и было то их у них! Разве те из своих, степных, кого не выкупали гости хазарские, да ромейские, за ненадобностью су-губой. На что им степняк? Что он умеет делать, кроме как пасти табун, стадо, или баран-ту? Да и то, того и гляди с выпасов-то и уйдет, обратав коня! Так и обходили его все гос-ти, как ты его не поворачивай, маскируя оседлыми. Его все равно оставляли, если не ухо-дил к кому нибудь совсем уж задешево, нагрузкой. И что делать с ними было совсем не-понятно? А посему, мирясь меж собой, меняли их с тем беком у которого взяли, либо ему же и продавали. Потому и держать их следовало в добром теле, не изводя понапрасну. Та-ких всегда немного и кочевья они не объедят. А сам ты в его шкуре окааться всегда замо-жешь и даже очень! Свары меж степняками в шири степной – дело нередкое отнюдь! Та-кое установившееся отношение, к оставленному в кочевье рабу, передавалось из поколе-ния в поколенье, таким оно обернулось и Ждану с Шугой. Отличалось оно относительной свободой передвижения  раба внутри кочевья, отсутсвием постоянной изнуряющей рабо-ты и серьезных издевательств. А чего издеваться над рабом, коли хочешь его продать как можно дороже? Его тогда, наоборот, содержать следует как можно лучше. Так было и сними, когда Ждан, наконец, пришел в себя, но на него степные стали уже посматривать косо, уж больно много он им хлопот доставлял. А их, хлопоты те, отчего-то никто не лю-бит! И чего бы казалось их-то не любить? Вот только если он будет продолжать оставать-ся столь же непонятливым, как и раньше, боги ведь могут от него и отвернуться. Дел то у них во множестве, не все же им своему нерадивому подопечному Ждану способствовать! Потому-то и торопился Ждан, все выведывая вокруг, учась ориентироваться в степи, жад-но вслушиваясь в переговоры кочевников. Молвь их почти за год жизни среди них, освоил он вполне способно. А тут еще и бек их печенежский, скот грязный, свой чамбул стал в набег собирать, норовя увести с собой едва не всех боеспособных мужчин, кроме слиш-ком старых и слишком молодых. Табунок коней Тугута и тот выпасали мальчишки, младшие сыновья, по малолетству не попавшие в мергены. Сам Тугут, тоже отставленный из мергенов, но, должно, по старости, сидел почти безвылазно на передке своей телеге и тянул бесконечную песню, точно описывая в ней, всех идущих с его кочевьем. Ждан еще не совсем свободно владел молвью печенежской, но тем не менее, с большего, все понял, как понимал уже все их разговоры, хотя сам говаривал и не часто. Таил от степняков свое знание, понятное дело. От солнца восхода и до его заката, весь день и пролетел. Ввечеру этого дня, обычного кочевого дня, на перекочевке, они стали ставить кибитки в круг, сплачивая цепями кибитки меж собой, образуя походный оборонительный курень. Гото-вились к ночевке. Дневки на следующий день не ожидалось, а потому и юрт не ставили. Хозяева переночуют в повозках, а рабы перебьются и возле них, на привязи. Ништо им не сдеется и на голой траве, привычные. Двое подростков-волчат из степных, слишком моло-дых еще в чамбул, угнали коней на выпас, а над притихшим лагерем стал собираться дождь. Не обычный, летний, с грозой и прочими прелестями, нет, такой, который часто зовут сеногноем. Мелкий и долгий, но теплый. Это вот добро, решил Ждан, ощупывая впотьмах цепь, что приковывала его к борту телеги. На ней он, заметив, что ее не осмат-ривают специально поутру, давно уже почти разомкнул одно звено. Все таки ласковый теленок воистину сосал двух маток! Не то что буйный, того и от одной-то гнали!
За год кочевой жизни, они выходили и к сановному Саркелу , но тогда бек услал старого Тугута с барантой всех их родовых кочевий, торговаться с купцом. Опытен, вот и работай! А когда он снова смог приехать в кочевье, Саркел уж был далеко. Да нет, види-мо, порешил Тугут. Не продать мне этого урусута, помимо купцов, приезжих за живым товаром, как и пацана, доставшемуся ему тогда по разделу награбленного, вместе с кое-какой утварью. Бедная попалась весь, а жертв стоила вполне немалых. Имело ли смысл нападать на такую? Об этом не худо спросить бы бека, но как ты его спросишь? Хоть и осталось у него около полутора сотен мергенов от былых двух с половиной сотен, что во-дил некогда его отец, бек от этого не стал менее жесток с ними. Не так сказал и вытянет нагайкой вдоль хребта! Не так посмотрел – ухо отрубит! Ему уже одно отец нынешнего бека оттяпал! А чуть что и велит своим подручным мергенам сломать хребет черному пе-ченегу, своему же верному мергену. Это помощи от него не дождаться. А вот наказать, это бек враз! А его белые, подручные мергены, что им до Тугута и других таких, ходивших вместе с ними в походы. Им до них дело есть, только когда добычу делят. Вот и в тот раз все лучшее полотно и два лучших меча, что взяли у урусутов и почти все меха, они ото-брали – беку, мол. Сего то и утаили тогда для себя какую-то бапранью доху. Еще и при-грозили бековы подручные, де, стали вы мергены слишком уж говорливы. А нашему беку разговорчивые ни к чему! Ему покорные нужны! Вот и думай старый мерген Тугут, а мо-жет, оно и к лучшему, что не взял тебя бек в поход. Старший сын Тугунчи пошел. Взял троих лучших скакунов, саблю, щит, копье, кинжал и лук, с двумя полными тулами стрел. Запас пищи на две недели, сыр, вяленое мясо, просо для лепешек. Малахай из овчины, та-кой же кожух-зипун, вместо защитного доспеха, ну и всякие мелочи, вроде запасной уз-дечки, иголки, ниток, шила. Все, что по прадедовскому наказу брать положено, чтобы ни от кого не зависеть в пути. Вчера, пройдя на рысях, мимо их кочевья, чамбул ушел ухо-ронно, направляясь через степь, куда-то к Чернигову. Давненько там не появлялась степ-ная конница, отрастили, должно, урусуты шерсти на боках, пора постричь! Вот и побежа-ли степняки. Когда ж и уйти от них, как не сейчас? В другое время враз настигнут и вновь поработят, а то и просто засекут, озверев. Такое тоже бывает.
Где там Шугу сегодня поместили? Ага, на своем обычном месте, то хорошо. С маль-цом он давно уже перемолвился, тот готов, со всей душой, каковой он в полоне отнюдь не утратил! Что его ждет в беспросветном рабстве – малый хорошо разумеет. Да и что тут, скажите на милость, не уразуметь, коль все выводы наверху возлежат. Продадут и, увезут далеко-далёко, и потянется унылая жизнь раба, без надежды на просвет и хотя бы на ка-кое-нибудь будущее. Будешь дожидаться хозяйской милостыни и хоть сколь-нибудь слад-кого куска, как собака на цепи. Весело ли!? Нет, попускать до такого непотребства, Ждан ни своей судьбе, ни судьбе Шуги, не собирался. Уйти вместе, они сговаривались уже дав-но. Сказывалась девственность печенегов в содержании рабов. Не знали они, хватая их из оседлых народов и спешно продавая чаще хазарам, реже ромеям, толку в этом деле. Даже до того, что полон из одной области надо обязательно держать порознь, не давая им вовсе общаться, они еще не доросли. Впрочем, может бек и его мергены уже и постигли, у тех полоняники чаще случаются, а этим, черным печенегам, рабы редко доставались, да и те чаще из своих же. Баб и девок пленных, печенеги куда чаще себе оставляли, в наложницы, а когда – и в жены. Оттого и часто случались средь них люди, обличьем своим напоми-навшие окрестных славян. Не так часто, конечно, а – случались. Когда Шуга, пользуясь попущеньем степняков, и прямым потаканием Тугута, врачевал Ждану, его исполосован-ную жестким кнутом спину, тот и наказал отроку вести себя по отношению к степнякам предупредительно, не повторять его дуростей. А тогда, пособят боги, и придет их черед, покинуть сей стан. Рекомендовал учиться у степняков ориентироваться в степи, присмат-риваться где что лежит  где кто спать ложится. Все может оказаться решающим, когда приспеет их час. Отрок старался, оказался он отменно сметливым и сообразительным, легко повел себя по лисьи, добиваясь от кочевников благ и послаблений сугубых, заучи-вая впрок их молвь. Алчбы  в их рабском положении, они не испытывали, кидали им объедки, конечно, но алкать не заставляли. Боялись наверное – товар перед продажей ут-ратит товарный вид. Работой излиха не томили, не изводили. Да и было той работы не так уж и много. Весь труд кочевой по выпасу стад, мергены полонянникам не доверяли, аще убо  опасались отъезда, лови, мол, их потом. Только того, кто со стадами лошадей обхо-дится должным образом, почитали степняки единственно достойными свободной доли! Так что ж им, раба лишаться, что ли, посадив его на коня и погнав за стадом? То разве что при крайней крайности! Когда стадо то спасать след. А и в юрту свою не пускали, считая и то великим доверием, что разрешили Ждану раскладывать войлоки  мутаки , посмот-реть, как кладется основа кочевой юрты, где ставится резной деревянный «тор» , как класть войлоки и мутаки на левой, женской половине юрты и на правой, гостевой. Кла-лись они по-разному,  в различном порядке. Потом сыновья хозяина приносили и начина-ли плести круговой остов юрты, а Ждана прогоняли. Но одно то, что его не побоялись до-пустить до священного войлока в юрте, говорило о том, что ему стали доверять. Конечно, невестка была на сносях, а старая жена Тугута не управлялась. Вот и звали Ждана бабью работу робить. Сами степняки за нее хвататься не спешили, коней устраивать следовало.
Когда начался дождь, все кочевники попрятались, кроме мальчишек, младших сыно-вей старого Тугута, угнавших табунок в степь неподалеку. На перекочевках лошадей да-леко не гоняли, незачем было. Трава повсюду в степи примерно одинаковая. Когда все во-круг основательно затихло, а из кибиток послышался размеренный храп спящих, Ждан, собравшись, начал действовать. Летняя ночь, да и летний дождь равно коротки, хотя, се-ногной-то, может, и задержится, надо поспешать. Паки-паки темени постоять и забрез-жет . Давно припасенной и пригретой на груди, железкой, поднатужившись, разогнул окончательно расшатанное звено цепи и обрел свободу передвижения. Лишь на запястье, затянутая, остался кусок цепи, этак в локоть – полтора длиной. Мягко ступая босыми но-гами, отошел от своего места и проскользнул к немедленно проснувшемуся Шуге. Того, по малолетству его, даже и на цепь не садили, считая – насидится еще, аки пес цепной, воя на звезды. Вервием малого привязывали, бычку на подросте стойно. Натянув веревку по-сильнее начал пилить ее, разрывая волокна, заусенцами той же железяки, коей цепь ра-зомкнул. Терпеливо шморгал железкой по вервию, мочаля волокна конского волоса, злясь и обрывая их, наконец, перетер и оборвал. Оставив Шугу на месте, с приказом подобрать съестного из припаса, оставленного хозяйками у угасшего и тихонько шипящего уголька-ми под дождем, кострища, а сам ткнулся к задку кибити, где, присмотрел он, хранил Тугут свою воинскую справу. Там обнаружились три зипуна из плохо выделанной овчины, три бараньих же малахая , три невеликих круглых щита степных всадников, саблю Тугута, несколько ножей, аркан и наполовину пустой тул со стрелами. Меньше, чем могло быть, но вполне им достанет. Тут же нашлись старые отопки тугутовых сапог. Прихватил и их, вернувшись к Шуге. Тот раздобыл несколько добрых кусков баранины, изрядный кусман подсушенного овечьего сыру и с пяток лепешек из плохо молотого проса:
- Все, Шуга, пока мергены не возбнули ся , уходим! Неча удачу всуе пробовати!
- А сторожа как же, Ждан?
- Сторожу бить придется, делать то неча боле! Да и всего один конный там ходит в стороже той, видал я вечор. Остальные в набег ушли! Ествы  много ли набрал?
Шуга, дрожа, сопел тихонько, соглашаясь со старшим. Молча показал завернутое в грязноватый холст съестное, какое ему удалось добыть. Хорошо, что они оба постарались свести знакомство с собаками стойбища, а то тут бы их планам и конец. Подняло бы грай стойбищное собачьё, вскинулись бы остальные мергены и быть парням ятыми  внове. Двумя бесплотными тенями выскользнули за границы куреня . Мерген, ездивший, под-ремывая, в стороже, больше полагался на чутье своей лошади, не худшее, чем у волка степного, доверившись ей целиком и полностью. Кого чужого к себе она всяк не подпус-тит. Отбежав от куреня шагов на сто рассмотрели парни его расплывчатый силуэт. Конь их, разумеется, учуял, да вот только запахи парней были ему вполне привычны, не зря они по слову Ждана их к себе добрые полгода приучали, и, потому, не насторожили. Конь не встряхнулся, всего лишь слегка приподняв голову. Не тревожа своего наездника, привыч-но дремлющего в седле, без интереса посмотрев в сторону парней и снова продолжал ти-хонько пастись, привычно идя по кругу, очерчивая курень. Первая ли то его сторожа? Нет, конечно, а вот что последняя, вполне возможно! Изготовив лук и наложив стрелу-срезень  на тетиву, Ждан тихо крался, приказав Шуге и вовсе изникнуть, не давая о себе знать. Потом, передумав, достал стрелу с бронебойным, трехгранным наконечником и со щербинами. Был риск ею не убить степняка сразу насмерть, но луком Ждан владел добре, а крови такая стрела выпустит меньше, авось да не напугает коня излиха! Ему удалось без проблем подойти на полтора десятка шагов к спящему в седле мергену, когда тот вски-нулся. Да только взгляд его был обращен не на родной курень, чего ему было там высмат-ривать? Все ж знакомо от самого его рождения! Смотрел он по привычке караульного в степь, откуда и ждал всяких неприятностей. Следующий миг, Ждан слегка откинувшись назад и натянув рывком тетиву из сплетенного конского волоса, до самого уха, метнул стрелу.
Ох, и не зря же его учили в родном печище, начиная с детских лет. Вначале, часами заставляли держать на вытянутой руке палку, ох, и тяжелую же, особенно, когда упражне-ние к концу. Потом метать стрелы, постоянно уменьшая и отодвигая дальше и дальше мишень. И гонял отец сына на это упражнение ежеден, что зимой, что в лето. И в дождь и в снег, не жалея свое детище, не позволяя ему залежаться. Убежать ученья. Оттого-то и усвоил он ту науку зело добро. Не подвела отцова наука, пригодилась, да еще как. Приго-дились и охоты на юркую белку с тупой стрелой и на куницу и на редкого уже в их редко-лесье соболька. И тоже аки зимние, так и летние. Так и полевание за гусями и утями пере-летными. Лихая стрела, брошенная мощным луком, понеслась по над ночной степью к го-лове мергена, едва укрытой малахаем. С глухим стуком пробила череп, бросив степняка на шею лошади, мгновенно насторожившейся. Убит, это ясно. Вот только Ждан чутьем своим понял, что резко рвануться к лошади ему нельзя. Вспугнет, настороженную непо-нятным ей поведением мергена, животину и тогда всему помыслу их конец. Но и долго возиться тоже нельзя, дойдет дух вытекающей из пробитой бошки крови, до ноздрей ло-шади, все едино испугается. Тихонько шепча нечто вроде «Кось-кось. Кось-кось!» и вытя-гивая к коню руку с отломанным у Шуги кусочком лепешки, он мягкими шагами, нарочи-то не спеша, приближался. Жратвы себе они потом добудут, а вот без коня в степи, они обречены. Хотя бы и одного на двоих. Лошадь, настороженная слегка небывалым поведе-нием всадника, все же повернула к Ждану морду и тот, сделав последнюю серию шажков, схватил ее за узду. Но не жестко. Не дай Перун, вскинется на дыбки. Из темноты возник Шуга, Ждан, напряженным шепотом, шумнул отроку:
- Шуга, лепешку сюда, быстро!
И протянул тому левую руку. Схватив лепешку, немедленно дал ее коню. Тот обма-нутый духовитой лепешкой, принялся ею лакомиться, спокойно позволив снять с себя по-гибшего всадника. Того скорым махом раздели, сняв с него все полезное, саблю, щит, нож лук и полный тул. Вооружившись как след и сказав Шуге бежать с ним обок, ошуюю , держась за стремя, Ждан поскакал к выпасу. Где пасут свой табунок сыновья Тугута он распрекрасно знал, не раз наблюдая их повадку при кочевках. Привычка, говорят, нутро застит! Так оно и было. Невеликий табунок пасся в пяти – шести перестрелах  на закат солнца от куреня. Когда он подскакал к табунку, парни лежали на войлоке, прикрывшись одной волчьей полостью, матер же был тот волчище, на двоих. Табун их мирно пасся по-одаль. Под той полостью их и дождь не беспокоил. Старший Тугутов сынок приподнялся высматривая кто припожаловал. По коню он опознавал одного из старых мергенов со стойбища, рассмотреть самого всадника мешала темень и дождь. А Ждан велел Шуге:
- Как подбежим близко, я кинусь на старшего, а ты бросайся на младшего. Не убивай его, просто сдержи, пока я не управлюсь со старшим. Свяжем их, убивать-то неохота, глузды еще совсем, неоперенные! Да и не сделали они нам ничего плохого!
Шуга молча кивнул на бегу, приберегая дыхание и собираясь перед предстоящим. Хорошо, что убивать не нать! Жану что? Он бывалый! А Шуга, стыдно сказать к своему отрочеству так-таки никого еще и не убил! Они уже приблизились к лежащим на войлоках молодым степнякам вплотную, когда старший, слегка встревожившись, толкнул младше-го. Тот сонно всхомянувшись, захлопал гляделками, приходя в себя ото сна. Но Ждан с Шугой были уже слишком близко, когда старший степняк окликнул Ждана, спросив:
- Дядя Согут, это ты?
-Я, кому тут еще быть?
Визгливо прогнусавил Ждан, но он не обманул юного степняка и тот, приподнимаясь на локте, встревожено сказал:
- Что-то, дядя, у тебя голос не похож!
Да только поздно уже было все. Ждан уже падал с седла на старшего печенега, а Шу-га  прыгнул на младшего. Ждан был заметно старше и сильнее, равной борьбы не получи-лось. Он просто смял несчастного полусонного степняка, сильно ударив того по голове рукоятью камчи  и снова погрузив в сон. Непродолжительный, но и неприятный. Быстро запихав тому в рот клок войлока и связав его ремнем, Ждан обратил внимание на Шугу, который, взяв внезапностью, пока еще боролся с противником на равных. Приход ему на помощь, заведомо более мощного союзника, мгновенно решил дело. Юный степняк не-медленно получил в рот свою порцию войлока и был старательно спутан сыромятью. Сбе-ги, не задерживаясь, занялись отловом лошадей. Двое оседланных коней, принадлежав-ших обездвиженным молодым кочевникам, бродили на длинной узде, получив возмож-ность спокойно пастись, пока юные пастухи отдыхали. Вопрос решался. Шуга подозвал к себе понравившегося ему лошака и вскочил на него. Стрелять из лука и орудовать саблей с коня, отрок еще толком не умел, разве что из охотничьего лука. Обращаться же с копь-ем, метать стрелы и орудовать секирой его уже обучали. С земли, не с седла, конечно, но все же. В селах вятичей ребятня рано училась владеть оружием и охотничьими повадками. Говорилось бо: «Мы вятские – парни хватские, семеро на одного – не боимся никого!» Прихватив одну из двух пик, принадлежавших юным кочевникам, Ждан был вооружен пикой убитого им дяди Сугута, они отъехали к табуну лошадей. Замысел был невероятно прост. Тихонько стронули табун с места, отгоняя его на запад. Шагом и только шагом. Думалось, отойдя на день – полтора от кочевья, бросить табун, отобрав из него по лоша-денке в качестве заводных. Очень картело вывести табун с собой, из степи. Однако, поду-мав, Ждан осознал, насколько это будет сложным. Они намеревались идти скрытно, ба-лочками и овражками. За лошадьми на переходе нужен уход, один водопой чего стоит. Возиться с лошадьми, имея на плечах возможную погоню, казалось ему лишним. Он со-всем упускал из виду, что Тугуту и тем немногим мергенам, что еще оставались в кочевье, преследовать их просто не на чем. А пеший кочевник в степи не воин, не мерген. Раб, только будущий, возможно, еще не осознавший, что он – раб. Но и остаться незамечен-ными в степи двум всадникам куда легче, особенно днем. Увидев же табунок, любой ко-чевник поедет выяснять, что это и кто это? А кочевые знают всех кочевых, тут их не об-манешь, только насторожишь! Не любят они соседей, кочевые, ой, не любят! Отбиться и от одного прожженного степного конника в чистом поле Ждан не сильно рассчитывал, а тот ведь может и не один навестить нежелательных попутчиков. А и прихватить кого с собой. Вот и обернется им собственная жадность новым полонением. впрочем всю ночь побега, табунок он намеревался гнать, так или инако. А, значит, время подумать еще у них было.
Вначале они ехали шагом, надеясь, что топот, идущего шагом табуна, не окажется сильным и не разбудит, до времени, оставленный позади опостылевший курень. И только отойдя еще на десяток перестрелов из лука, перешли в легкий галоп. Дождь все моросил и моросил, ночь потихоньку отлетала, но и они уже были в пути! Не на привязи же! Ориен-тироваться в степи Ждан учился весь год, прекрасно понимая, что без этого им отсюда не выбраться. Но звезд видно не было, придется ждать утра, чтобы подправить свой путь по солнцу. По солнцу Ждана учил ходить отец, объясняя и показывая, где и как, а, главное, когда, оно стоит по окоему, как брать его в ориентиры. Ночью по самой яркой полуночной звезде, ну, а днем по солнцу. Это чаще летом. Зимой, в облогу, когда все небо заполонено поганой серой хмурью, не то что звезды, а и солнца не враз сыщешь. Впрочем, кто б той зимы стал тут дожидаться. Но в их лесах, они чаще ходили по лесным знакам, муравейни-кам, мху на древесных стволах, норовившего расти с одной стороны, ягодникам, направ-лению течения рек и ручьев и рельефу места. В лесу дальнего ориентира, как в степи, к примеру, не возьмешь, надо иметь чувство направления. И Ждан его имел. Да и здесь в степи, степняки ходили явно не по звездам и не по солнцу, скорее всего, по наблюдаемым и хранимым в памяти приметам, по своим и чужим ранним следам. По состоянию и соч-ности травы, по многому. Им же придется ожидать дня, надеясь, что дождь прекратиться. А поначалу идти в направлении, избранном еще в момент остановки кочевья и устройства куреня. Ориентир был, Ждан приучил себя перед тем как заснуть, отыскать попутный ориентир, вбил в привычку, но ночью он тоже не виден.  Сидеть на месте и сожидать, как забрезжит, они не могли. Проснуться степняки, начнут стрелы метать. Ладно, можно отъ-ехать от них и отогнать табун. Но разозленные мергены пойдут за ними и пеши, рассчи-тывая выйти менее чем в один перестрел и ссадить дерзких из лука. Угнать далеко табун не получится, найдут по свежему проторенному следу и немедленно снарядят погоню с облавой. Драться с мергенами в степи, им не под силу – не то воинское умение и у самого Ждана, не говоря уж о Шуге. На скаку с коня стрелять парней не учили, хотя с земли Ждан из лука стрелы метать умел вельми изрядно, в любую погоду и по движущейся как угодно быстро цели. В их отчей веси, где все мужики сплошь охотники, парнищу считали справным стрелком. Шуга, по малолетству своему, пока еще лишь охотничьим луком по птице, севшей на воду, промышлял. Вот и весь им доступный выбор: або ждать утра и смерти на месте, або рискнуть, идя с табунком по ночи. Ждан ранее даже знать не знал, насколько это новые ощущения, скакать вольно и оружно в ночной степи. А для Шуги то! Для него, год назад, даже и скачка по дневной степи, была бы внове. Да еще под дождем, пусть почти летним и теплым. Овчина печенежских кожухов, размокшая под дождем, по-гано воняла. Но снимать зипуны Ждан не велел, понимая, что степняки используют их как доспехи. От стрелы с каленым наконечником и от доброго удара копьем, мечом, или саб-лей, направляемых верной рукой, зипун не спасет конечно, а вот скользящий удар сабли, или удар, когда рукоять провернулась в неверной руке, он, пожалуй, вполне остановит. Ну прямой мощный удар меча и кольчуге бесследно не остановить, разве что двойной. Секи-ру же не остановит никакой доспех, как, впрочем и дубину. Ждан счел доставшиеся ему в двух тулах стрелы. Один полон, две дюжины. Другой полупустой, всего 11 стрел. Ништо, им хватит. Коли догонят и драться придется, так и этих стрел метнуть не дадут, а так, по случайным врагам, не их выслеживающим, да по зверью какому, на пропитание, так и вполне достанет тех стрелок-то.
Так они и неслись во тьме по степи, надеясь только на чутье своих скакунов. Оно их, правда, тоже иногда подводило. В табуне упал конь, упал плохо и сразу встать на ноги не пытался. Жалобно ржал, обращаясь с просьбой к людям. Но сделать Ждан мог только од-но – избавить того от лишних страданий. Вытащив из ножен саблю поскакал к лошади и, соскочив с седла, ударил ее по шее. Жалобный крик перешел в хрип, но животное все еще дергалось. Потребовалось еще три удара, чтобы конь затих. Презирая самого себя за столь очевидное неумение, Ждан отъезжал от убитого коня, догоняя табун. Отрубить у павшего коня заднюю ногу с окороком, к примеру, он не додумался, в чем позже и раскаивался. Дождь закончился, мало помалу расходились тучи. Наконец объявились звезды и Ждан, с облегчением, нашел самую яркую полуночную звезду. Прикинул направление движения, слегка они уклонились, не очень сильно, однако. Подправив направление, Ждан теперь уже с тревогой прянул назад. Рассвет ему, как бы, был уже и не нужен. Ориентацию он восстановил по звездам, сможет сейчас продолжить свой бег и без солнца. Зарубленную лошадь, конечно, жаль, но судя по тому, что он увидел, животное угодило копытом в сур-чину , сломало ногу. Оставить его так в степи – оставить на муку и верную, но долгую и тяжкую, смерть. Этого Ждану допускать никак не хотелось. Чужие кони, конечно, и седо-ков они, противных русичу возят. Только ж кони в том не виноваты! За что ж их мучить? Надо убить животину по делу твоему – убей! А мучить не моги! Так учила Русская Прав-да, не писанный, но зело твердый закон жизни всех славянских племен, проживающих в Восточной Европе. К тому времени, как позади начало светлеть, они перешли на рысь, Ждан намечал повернуть табун на север, провести его с десяток – другой перестрелов в этом направлении, разогнать до предельного аллюра – карьера – и отвернуть самим на за-ход солнца. А табун пусть бежит. Есть у него свой вожак, вот пусть и принимает власть над лошадьми, заводного коня под себя самого он отбил уже почти два перестрела назад. Отворот всадников приключился без проблем, небольшой табунок громко топоча на карь-ере, уносился на полночь в степь, а два всадника пошли, постоянно озираясь на уход от гонящегося, казалось бы, за ними, солнца. На закат! На закат! Но долго продолжать скач-ку было, по мнению Ждана довольно опасно, хотя и придется. Могли ведь нарваться на какое иное кочевье. Пока Перун их от этого берег! К полудню, ушиды  все больше и ча-ще озирались, изыскивая себе какое-нивудь отишие , лошадей тоже следовало напоить и дать им хоть немного попастись. Позарез нужна была какая ни то балочка, степной клю-чик, а степь все виделась ровной и однотонной. Внезапно чуть в стороне от их пути бол-кее глазастый Шуга узрел потемнение в зелени. Так, он помнил, кочевые определяли мес-та выхода на поверхность сладкой воды. Выбирать было не из чего, пошли туда неспеш-ным галопом, но не переходя на шаг. Отрок действительно узрел звонкозвучный буйный ключик, поросший куда более яркой растительностью и располагавшийся во впадинке, хоронясь от ярого степного солнца. Соскочив наземь и едва размяв ноги, ходили то они после длинной и непривычной скачки, враскоряку, парни переседлали лошадей, поводив их в поводу, прежде чем подвести к воде. Ключевая вода холодна и разгоряченную ло-шадь пускать к ней не след, враз погубишь остудой животину. Дав животным поостыть в поводу, выпоили их с перерывами и отпустили пастись на длинной узде, вервии арканном, отмерив ее краями ложбинки. Эту ложбинку боги словно для них и создавали, так она им ко времени пришлась. Внимательно прослушав сакму, как это всегда делали кочевники, ребята легли спать на свои промоченные зипуны, надев на левые запястья длинные уздеч-ки своих скакунов, основных и заводных. Конь в степи – жизнь. Ее утрачивать по дури своей, парням не хотелось. Да и мало чести в том. Время от времени Ждан вскидывался со сна и припадал к земле – слушать сакму . Тихо было…
Три дня и три ночи провели они в таком режиме. Только дважды увидев на пределе своего воспаленного постоянным напряжением и ожиданием угрозы зрока, чьи-то коче-вья, забеспокоились. Парни сразу же отворачивали, не желая попусту испытывать судьбу и ускоряя ход, уходили дальше. Такое поведение среди степняков не было чем-то особен-ным. И никому бы не показалось подозрительным нисколь. Ну, не любит степняк зреть соседей. Любо ему, перешагнув, выходя наружу, порог юрты, окинуть взором пустой око-ем, когда все окрест принадлежит только ему и ему подчиняется. Все травы пред ним ме-телки своих верхушек клонят, не перед кем иным, а именно перед ним. И уже чужой всад-ник на горизонте – угроза смертельная. И готов сразу ставший мергеном, вчерашний ча-бан, пасть на конь и лететь резаться с чужаками сабельно, донимать друг друга стрелами и всячески изводить. Они так и не узнали, были ли за ними погони? Да и не хрен ли с ней, коль не догнала дак! Они уже втянулись в этот режим жизни, привыкли даже, к разби-вающей поясницу и тупо мнущей непривычное, особенно вначале, седалище, бесконечной скачке. Съели давно уже всю вареную баранину, унесенную Шугой от куренного огнища. Подъели лепешки и сыр. Уже на третий день, шли все время на пустой желудок. Но лоша-дей выкармливали и выпаивали обстоятельно, понимая полной мерой – от них зависит жить им, или нет. Сам можешь и не жрать вовсе, а коня, будь добр, покорми, да выпои во-время. Степная лошадь тем хороша, что требует к себе минимум заботы, но уже на второй день, прежде чем самим спать в балочке, где они снова нашли ключ, Ждан аставил себя и Шугу, как следует вычистить всех своих коньков. А сам точно также старательно, почис-тил, отскребая от паразитов и массируя холки, своих.
…Завершался четвертый день их уСам можешь и не жрать вовсе, а коня, будь добр, покорми, да выпои вовремя. шидства , сами мальцы питались чем попало, лопухами, аи-ром, если их удавалось найти, и прочей зеленой снедью. Не раз видали дроф и Ждан уже брался, было, за лук. Подстрелить этих нерасторопных птиц не было труда, как и сайга-ков, нет-нет, а и проносящихся мимо. Да вот жаль, костра разводить они опасались, а ого-лодали еще не настолько, чтобы есть сырое мясо. Да и рельеф степи становился все более неровным, указуя приближение лесостепи, а там и до дому уж будет рукой подать. Уже не по разу выбегали встречь им маленькие рощицы, давая днем тень и отдых, пряча в своих глубинах ключи с удивительно сладкой и вкусной едой. На их полянках охотно и всласть паслись их кони, пугливо озираясь по сторонам. Страшновато было им, степным абориге-нам в лесу, каждое древо нечто таило в своей сени, но былие  в тенистых рощицах было до того сочное и должно быть, вкусное, что въевшихся в него коняшек потом и за уши от него было не оттянуть.
Четвертый день они начинали, стоя в такой рощице, и здесь, Ждан, наконец, решился развести костер. Приказав Шуге заводить огонь, он сам отправился чего приискать на обед. Парню очень быстро повезло, да и то сказать, весь этот свой ушид они построили на везении! Выйдя из рощицы, осторожно направляясь в степь, он вскоре набрел на сурочью нору и, в меру повозившись, без воды, чтобы залить ее в норы, добыл, наконец, двух зверьков. Посчитав, что на первый раз этого им вполне достанет, парнище отправился на-зад в рощицу, когда прямо из под его ног вспорхнула, становясь на крыло, дрофа. Стрела мигом спустила ее с не высоких еще небес, грохнув оземь, а Ждан поискав глазами быст-ро обнаружил гнездо с четырьмя крупными, раза в полтора больше куриных, яйцами. По-крутив их и, убедившись, что птица села на гнездо недавно и болтунов  пока нет, подоб-рал и яйца и дрофу, направляясь с добычей к себе. Возни было много, но и поели же они. В полное свое удовольствие, компенсируя почти четверо суток, проведенные впроголодь. Ждан даже обеспокоился, как бы им животы не скрутило с голодухи. К вечеру изрядно отяжелевшие от мяса, они вели в поводу своих скакунов, собираясь, на ночь, оставить свое отишие, для продолжения пути. Как всегда в таких случаях, Ждан припал послушать сакму напослед. Сзади, с восхода доносился очень далекий пока, но многочисленный пе-рестук копыт. Там, пожалуй, гнали лошадей малой рысью, или в быстрый галоп. Таких тонкостей Ждан пока еще разбирать не умел, не вслушался пока. Выбравшись из свой ро-щицы, они с Шугой пошли рысью на заход солнца, благо ориентир был перед глазами, уходя от шедшего позади чамбула. Ждан за время жизни у номадов, научился различать дробязь скачущих лошадей, оценивая их общую массу. Тут звучало как минимум на три сотни скакунов, а поскольку степняки редко ходят в походы об одном скакуне, следовало ожидать чамбула в полторы сотни всадников. Впрочем, им чтобы пропасть начисто, хва-тило бы вполне и одного. Если в степи, так и за глаза. В той же рощице, Ждан с ним по-состязался бы с куда большими шансами на успех. Поэтому он и вел свой маленький ар-шак из двух отроков и четырех лошаков, вдоль окраины рощицы, благо она смотрела поч-ти туда, куда им и надо было, а, главное, появилась дорога, наезженная телегами с явно окованными колесами, более широкими, чем у кочевых кибиток. Русь близко? Надо быть, так. А только к середине ночи, дробь лошадиных некованых – кто ж бы их когда ковал? – копыт позади, все также преследовал их. К утру Ждан обеспокоился уже совсем, все чаще соскакивая с седла, и припадая к сакме. А Шуга тревожно пытал сидя в седле:
- Ну, что?
И лишь с рассветом, видя уже, как редеет эта роща у края какой они скакали, Ждан, наконец, не услыхал позади догоняющего бега степных скакунов. Сам он, поначалу решив уж привычно сунуться в рощу, внезапно перерешил. Похоже, они на границе Руси. Чего ж им тогда так прятаться, как и прежде таились, порка шли чистой степью? Кочевья здесь встретить у них мало шансов. Наоборот, быстрее бечь следует! Но лошадей то, так или иначе, надо выпоить и покормить, прежде чем скакать далее. Пришлось прервать свой бег, почти на полдня. Но за четверть летнего дня до захода солнца они снова снялись с места дневки, уходя по прежнему на заход солнца. По счастью, пища от вчерашнего богатого обеда у них осталась. Хотя бы это времени не отняло. Роща закончилась, пошла лесо-степь, с ее выбегающими навстречу островками деревьев и частыми уже рощицами. Воз-дух становился все влажнее, впереди угадывалась река, да и не малая, пожалуй. Пока им до нее доехать, подружившиеся в этом походе молодец и отрок мирно беседовали.
- Скажи Шуга , отчего у тебя такое имя? Или се уличная кличка?
- Мои родители утонули под час ледохода, пытаясь перебраться через реку. Меня и сестру взяла к себе семья стрыя , в весь, откуда и твоя Милава была, а меня на улице так и прозвали!
- Скажи, а как тебя мамка звала, если не боишься, конечно?
Свое настоящее имя, люди называть в те далекие поры не спешили, ибо, считали, не-добрый человек, завладев тайной имени, может накликать на его обладателя беду, или, скажем, сглаз. Только у Шуги, понятное дело, никаких тайн от Ждана не было:
- Веселином мать называла! А Шугой, это уж на улице прозвали, да и в стрыев дом тако же пришло!
- Веселином, говоришь? Доброе имя! И как мне тебя звать теперь?
- А како хочешь, тако и кличь! У нас говорят, что доброму человеку его имя никогда не помеха!
- То верно, Шуга! Вот только к Шуге я привык уже, так наверное и пристанет к тебе и дальше.
- Была бы только эта беда, так я бы жизнь свою, ой, как весело жил, Ждан!
- Отмолви мне, не зрел ли ты, как погибла невеста моя, сестра твоя двуродная Мила-ва?
- Зрел, Ждан, как не зреть? Зарубил ее мерген беков, когда упав, она подвернула себе лодыжку! Идти дале не могла девка бо.
- Пес смердящий! Ништо, Ждан, добраться бы до наших вятских, северских, или по-лянских печищ. В друдину княжью подамся. Всю свою жизнь буду только мстить степня-кам, изничтожая их под корень!
- Пошто, Ждан, вспомни, тебя когда привезли в стойбище, живого места на тебе не было, да и ты их трех мергенов, когда напал на них, как есть изнахратил, помнишь? А ста-рый Тугут тебя убить не дал, от смерти выходил. И ему мстить станешь? За все то, что он тебе исделал…
- И продать хотел, правда? В рабство. Благодетель-то, благодетель! Что б я без них и делал-то? Сыграл бы свадьбу с Милавой, глядишь, уж и детки у нас появились бы! Где Милава? Да и мы с тобой не их волей сейчас вольно на конях из степи скачем, своей пры-тью! А Тугуту за его заботу, я тем уж долг отдал, что двух его сынов его отроков табунок выпасавших, насмерть не исказнил, там, у куреня, а жить покинул, хотя и мог бы!
- Мог!
Эхом откликнулся Шуга:
- Только и хорошо, что не исказнил. Недобро это ночью, да наполовину сонных, по-имали, а, повязав, исказнили!
- Взаправду тако думаешь, или просто так речешь?
- Взаправду, Ждан!
- Ну, ин ладно.
Закончил  Ждан и, построжев лицом, спрыгнул с коня, сразу припав к земле, слушать сакму:
- Идут впереди пара – тройка комоней, або комонников, Шуга, нать нам схорониться, вон там, в березках!
Они быстро метнулись к малюсенькой березовой рощице, оказавшей себя чуть пра-вее их пути и принялись ждать, заслонившись от степи конями и кустами подлеска. Ждан с сомнением глядя на степной прогал, куда должны были выехать степняки напряженно думал, пытаясь оценить ситуацию. Сразиться с идущими, наверное, от реки, им было явно не избегнуть. Вряд ли эта березовая купинка в три – четыре десятка дерев, да еще при све-те дня, сможет их утаить от проезжающих в полусотне шагах степняков. Наверное развед-ка того чамбула что шел днесь за ними, да стал на дневку. А разведка она всегда насторо-же. И свежие следы их коней на траве в степи кочевники не упустят. Нападая из засады, стоя скрытно в кустах, да прикрывшись лошадью, он свой шанс имел даже и против двух мергенов. Не стоит его упускать. А там вряд ли больше трех. Шуга тоже решительно го-товил лук, поняв весь имеющийся расклад и намереваясь оказать посильную помощь сво-ему старшему другу. Их лошади занялись травою, а они сами, кинув срезни на тетивы из-готовленных луков, принялись ждать. Долго ожидать им не пришлось. Едва минуло время нужное лошади, чтобы шагом пройти с десяток перестрелов, как из хмызняка перед ними, свидетельствовавшего о близости речки, поднимаясь от заливного луга к матерой степи, выехало два степняка, в привычных уже зипунах и малахаях, при копьях и щитах, с лука-ми за спиной, с полными тулами стрел. Беспокойно озираясь вокруг, они пустили коней в легкий галоп, полагая, что сейчас они уже скорее дома, чем в гостях. Может быть именно это и сыграло роковую службу степным подсылам, поскольку были они не столь изрядны во внимании. Передний только успел взнять вверх десницу, узрев следы ушидских лоша-ков впереди себя и еще только начиная окидывать сразу ставшим внимательным взором, окрест. Первая стрела Ждана, вылетевшая по ним из кучки березок впереди, как только они с ней поравнялись, оказалась для них сущей неожиданностью. Стрела ударив первого из них в грудь, прорвала зипун и разворотила всю грудную клетку. Таково уж свойство стрелы-срезня. Имея острие напоминающее долото она не колет , она рубит. Сила же у составного степного лука страшенная. Степняк завалился в седле, падая навзничь, но увя-зив мертвую уже ногу в стремени, с лошади свалился не совсем, и скакать ей вперед ме-шал изрядно. Отскакав на три – четыре перестрела, лошадь стала. Уж слишком ей мешал тянущийся за стременем мертвяк. Второй степняк успел поднять свою лошадь дыбки, встретив стрелу Шуги ее грудью. Он все же не зря был пролведчиком у бека и луки у них обоих были уже снаряжены к бою. Где находится враг, он понял сразу, всадив туда спеш-ную стрелу. Коняшка Шуги, получив срезень в шею, рухнул оглушенный на колени пе-редних ног, сам Шуга благополучно отскочил едва не выкатившись из их укрытия, через голову коня. А Ждан, успев изготовиться, выпустил свою вторую стрелу раньше, чем его испуганная гибелью конька Шуги, лошадь, рванулась в сторону. Поспешно брошенный срезень, ударил степняка по бедру, заставив громко взвыть от боли. К тому же он тоже выпрыгивал из седла своей заваливающейся лошади. Ухватить вторую стрелу и бросить ее на тетиву он не успел, а Ждан, хоть и носил такое имя, ждать не стал, метнув третью стрелу в грудь, едва держащемуся на ногах кочевнику. Срезень сделал свое обычное дело, разворотив ему грудную клетку и застряв в ней. Ждан кинулся к Шуге. Убедившись что тот цел, вскочил на коня и поскакал к лошади, в стремени которой застряла его первая в этой стычке жертва. Шуге же он шумнул:
- Садись на заводную охлюпкой и дуй за мной!
Уже подскакивая к лошади, что, слегка успокоившись, покорно стояла свесив голо-ву, рядом со всадником, он умерил бег коня, переводя его в шаг. Не хотелось пугать чу-жую животину, какая и без того косила на него весьма настороженно. Та лошадь все же дернулась убегать, однако всадник, чья нога застряла в стремени, мешал ей легко и при-вольно пуститься наутёк и Ждан, подъехав, схватил за узду, смиряя животное. Оно отмот-нуло головой, но парнище не оказал слабости, держа узду твердо. Соскочив со своего коня и подвязав его узду себе за пояс сзади, дождался Шугу, уже поспешавшему к ним охлюп-кой . Его седло осталось на уже умирающей лошади, подстреленной другим мергеном. Вместе с ним, Ждан освободил стремя лошади от застрявшей в нем мертвой ноги и погру-зили его на его же лошадь, погнав ту в свой березнячок. Сказав Шуге седлать заводного коня седлом с убитой лошади, Ждан подъехал ко второму степняку, тот уже тоже отошел, залив кровью все под собой. Сняв седло с его лошади, Ждан оседлал свою заводную, и, поднатужившись, погрузил в ее седло мертвого степняка, привязав его для верности. Шу-га, переседлав свою заводную выводил своих коней на дорогу, а Ждан передав ему пово-ды своей  и груженой битым степняком лошадей, вытащив из ножен саблю, он снова ос-торожно подошел к жалобно стонавшему коню степняка. Рана его была может и не смер-тельна, но идти сейчас он не мог, а оставлять его умирать в степи было неправильно. При-шлось Ждану снова брать на себя обязанности палача, добивая лошадь. А что делать? Не Шуге же поручать, вон у него губы до сих пор дрожат, а он только снял седло со своего подстреленного коня. Помня прошлый опыт, Ждан вставил острие сабли в ухо подстре-ленного Шугой коня и сильно на него нажал. Голова лошади взметнулась в последнем рывке, сама насаживаясь на клинок и отбросив Ждана, но, дернув ногами еще несколько раз, конь затих. Ждан прошел в березняк чтобы увидеть, что былой конь Шуги уже ото-шел сам. Добро, коли так, сказал он сам себе и подойдя к Шуге, окруженному четырьмя лошадьми, разобрал поводья своих коней, основного и заводного и, вспрыгнув в седло, скомандовал тому:
- Все! Поехали по их следу! Точно баю, выведет к веси, або градцу какому!
Они поскакали вниз к уже явственно прослушивающейся реке. След двух лошадей вел примятой травой по заливному лугу, прямо к воде. Туда спускались осторожно, ведя в поводу двух коней, с трупами мергенов-подсылов, притороченных к седлам сыромятью и веревками арканов. Вода в реке едва доставала до пуза лошадей. Понятное дело, большая вода в половодье, давно уже прошла, а постоянное течение реки было таким, каким она себя сейчас являла – по грудь человеку среднего роста. Лошади, осторожно ставя копыта на дно, шли, тем не менее, бойко, быстро миновав стремнину, вынеся всех своих всадни-ков, живых и мертвых на закатный берег реки. Его берег был заметно более крутым, не оставляя там заливного луга, весь он располагался на рассветном берегу. Выбравшись на относительно крутой берег, маленький аршак Ждана поскакал дальше, ладя свой путь по следу битых ими подсылов, возвращавшихся назад, остывшими и перемазанными своей, уже запекшейся кровью. Их скачка проходила вдоль не густого соснового леса по мало пробитой, но все же заметной, степной дороге. Манило войти в него, поискать добычи, как обычно. Есть им хотелось очень и очень. Вот только Ждан считал, что выбранная степняками весь вряд ли дальше чем в четверти дня конного пути и гнал быстрее. Он по-просту считал, что те подсылы, битые им, намеревались вернуться к чамбулу еще засвет-ло, а тот, двинувшись в путь до темноты, намеревался прибыть к веси где-то за полночь. Самое то время для их грязных-то дел. Вот только сегодня им не оборвется. Если весь ма-ла, они дадут знать и те все уйдут в леса. А, если велика, то мужики успеют оборужиться и встретят находников во всеоружии. Запрут ворота, нагреют котлы с водой. Да и угостят тех по полной программе. Кипяточком с крендельками. Деревня выскочила внезапно из-за поворота лесной дороги. Окруженная распаханными полями, кое-где огороженными жер-девой изгородью, надо быть там проходил на пастбище и назад деревенский скот, она стояла на высоком пригорке, окруженная довольно таки высоким, почерневшим от време-ни и дождей тыном-частоколом. Весь была не мала, дворов на 75 – 80 и окружена пусть и неглубоким, но рвом. Над воротами, ведущими в весь, царила небольшая, рубленная в ла-пу, башенка с куском голосистой бронзы, подвязанной на веревке – било говорливое.  Так, значит собрать своих смогут быстро, подумал Ждан, скача не слишком быстрой рысью к воротам. Когда они уже подъезжали, в распахнутых гостеприимно воротах, угрожающе засуетились, и путь им заступили трое мужиков, в стеганных зипунах-тягилеях, с длин-ными рогатинами в руках и секирами у пояса. Появились и красные миндалевидные, поч-ти в рост человека щиты. Ого! – подумалось Ждану: - Тут даже постоянный пост на вра-тах имеется. Крепко мужички берегутся! Это здорово! Когда они подскакивали к воротам, за спинами трех мужиков с копьями и красными щитами возникло двое импровизирован-ных лучников, с длинными крестьянскими луками. Они, если и не сильнее степных, то тем все же не уступят. Ждан осознал что им следует перейти на шаг и оказать себя, драться со своими было бы глупо, да и кончилось бы это для них с Шугой, скорее всего печально. Подъехав ближе к группе людей, он спрыгнул с коня и подняв обе руки вверх, показывая, что безоружен вышел на середину дороги перед остановившим их отрядом:
- Почто в копия принимаете, братие?
Откликнулись ему басом, но не те в воротах, те угрюмо и выжидающе молчали, уг-рожающе сопя, голос прозвучал, точнее прогудел басовито, с защитной галереи над вра-тами, метания стрел для, сооруженной:
- А ты чей и откуда будешь, братом назвавшийся?
Бас вопрошавшего прозвучал с некоторой иронией, или, по крайней мере, Ждану так показалось. А разговаривал с ним густобородый и крепкий до невозможности мужчина, выглядывавший из бойницы-окошка надвратной галереи. Борода у него, растя из-под са-мых глаз была густа, руса и окладиста. Пожил уж мужик, опытен и бит, надо быть:
- Ушиды со степного полону! Четыре дни тому ушли ночью из полона, безостано-вочно бежали одвуконь к вам, чтобы упредить – в четверти дня конного ходу от вас чам-бул степняков-печенегов. Думаю, сегодняшней ночью припожалуют к вам…
- А те тела, что навьючены на ваших заводных лошадей, чьи?
- Двое посылов шли от вас к чамбулу, наверное донести что видели и стать провод-никами для пущей уверенности нападения!
- Тех двоих мы тут видели, они стрелили одного нашего мальца, отходит бедолага. Оттого мы сейчас и  бдим тут! Эти, значит, вам попались? Чем это вы их?
Уже куда более доверительно и добродушно, после былой настороженности-то, про-гудел все тот же мужик, должно, старшой.
- А стрелами же!
- Добре, если так. Слезайте с коней и проходите в городьбу пеши, ведя коней в пово-ду. Будем вместях думать, как нам дале быть!
Парни спешились и прошли в ворота, проведя лошадей в поводу. Ждан, усмехаясь в душе, осторожности густобородого, все же отдавал ему должное. Степняк без коня не во-ин, а он еще, по видимому,  не убедился вовсе, что они не степняки будут. Вот он на вся-кий случай и уменьшал себе возможные будущие хлопоты, случись чего. Они с Шугой доверчиво остановились у коновязи, надеясь размять ходьбой затекшие ноги. Мигом сбе-жались собаки, наверное, со всей веси, подняв небывалый грай, воняло то от них чуже-родно, как от степных. Мужики, обозлившись, разогнали псов, угрожая им ратовищами своих рогатин. Парни взялись сразу водить коней, намереваясь их поить, мужики, одобри-тельно на них поглядывая, снимали тела битых печенегов с седел, осматривали их.
- Это кто ж из вас так луком-то столь справно орудует, а?
Сразу обратился с вопросом один из них, успевший бросить взгляд на обоих бывших наездников. Поскольку Ждан отмалчивался, ответил Шуга:
- Ждан это! Его работа!
В голосе отрока сквозило явное уважение к старшему другу и поплечнику. Кто-то из мужиков продолжил опрос:
- Ну а ты что деял, пока твой друг с печенежскими мергенами воевал?
- Я? Тоже из лука стрелить пытался!
- Ну, и где ж отметки от твоей стрелы, ухарь?
- Так это вон тот мерген от моей стрелки конем своим закрылся, и тем под Жданов первый выстрел подставился. А тот ему по стегну  стрелой и полоснул! Тот свой ответ-ный выстрел и всадил в мою лошадь, она была похуже спрятана чем Жданова, а Ждан уже второй стрелой распахал ему всю грудь. Во, видите?
- Да видим мы, паря, все видим! Повоевали вы, однако, повоевали!
Прогудел спустившийся со своего насеста, над воротами, густобородый старшой, подходя к парням, едва завершавшим прогул лошадей, перед водопоем. Он тронул Ждана за плечо, как бы слегка направляя его движение чуток от образовавшейся толпы:
- Давно алкаете?
- С прошлого полудня, дядько! А и до этого не слишком жирно ели.
- Ладно. Понятно все. Идемте парни, поедим, а заодно обрядим, что да как нам дея-ти-то?
Направляя парней к одному из ближних ко въезду в весь дворов.
- А за коней ваших не беспокойтесь, мужики их напоят, покормят и выгуляют тоже.
Они пришли в добротно обряженный дом, с высоким подклетом и глухим забором вкруг двора, заставленного хозяйственными постройками, тоже поднятыми на немалые подклеты. Вошли в избу, поздоровавшись с хозяевами и жилищем, как водится то у наших людей в весях и по сей день . Им ответила не старая еще женщина, так и не отвернув-шись от печи:
- И вам, гостейки добрые, по здорову!
- А что, Краса, покормишь ле ты нас? Али к кому другому идти?
- А что ж в свое печище гостей не ведешь? Али брячина  какая у меня быть должна?
- Ближе просто до тебя Краса! Моя изба на другом конце веси, то ж еще идти сколь, а нам, вполне возможно, и недосуг станет бегати семо и овамо . И никакой такой брячины!
- Ну ин добро! Вот покормлю вас, может и новости какие спознаю? А кто там с то-бою, Воило?
- Да двое мальцов из печенежского плена ушидами прибежали. А вблизи от нашей веси двух степняков-подсылов стрелами побили, да тела их сюда привезли. Тех, похоже, что Годославова Всемила вчерась подстрелили. Не слыхала, жив он еще, али уже отошел?
- Жив Всемилка, жив! И бабка Вторачиха  бает, дале жить станет, оправитсе!
- Ну вот, то добре! Мы их две жизни, знать, взяли, своей взамен ни одной не дав. То славно! Эй, где вы там парни?
Ждан с Шугой привычно мылись возле крыльца, не мешая хозяйке поговорить с Во-илой, хотя те голоса не смиряли и парни слышали весь разговор. Одначе, вежесть весин-ская требовавала от парней не лезть на глаза говорящим старшим, пока не званы есть. Тем временем хозяйка собрала на стол. Щи с хлебом веселили отвыкшие от оброй домашней пищи за время плена и ушидства желудки парней. Да и каши под маслом они уж давно не едали вот так вот, в призлебку с молоком. А уж добрый взвар из лесных и полевых трав, так и вовсе порадовал их души. После обеда мужики вышли на подворье и терпеливо ожи-давший своего времени, Воило, приступил к расспросам:
- Так сколь мергенов в том чамбуле, парни?
- На слух, так не менее полутора сотен, воевода. А на глаз мы их и не видали завсе.
- А как далеко оне?
- Последний раз мы их слышали за четверть дня конного пути отсюда.
- Та-а-ак!
Раздумчиво протянул Воило, подзывая знаком одного из мужиков отворот:
- Созывай ка-ты братец народ с полей! Может и рано пока, а все одно созывай! А то, как бы поздно не стало!
Мужик неторопкой побежкой отбежал к воротам, и вскоре оттуда звонко загудело, разнося свой звонкий глас по-над полями, примеченное при подъезде Жданом над воро-тами, било. подхватив его звон отозвалось било на противоположной стороне веси.
- А что, Ждан? Может оказаться  степных больше тех полутора сотен, что ты слы-шал?
- Вполне может Воило, только слышали мы всего сотни три комоней. Сам знаешь, степняк в набеги бегает чеще всего одвуконь, так ему от погони отрываться, случись что, способней!
- Если только полторы сотни, нашу Крайню они, надо быть не возьмут, особенно, коли им не случится напасть сходу. Если же больше, да полезут со всех сторон, да огня подпустят, всякое может быть, братие. Надо кому-то ко князю бечь!
- Ко князю? Так то ж далеко как, не поспеет он! Кочевые, коли за ночь не возьмут, день под тыном околачиваться не станут, опасутся сторожи, уйдут в степь. Они сюда не головы класть пришли, а вас пошарпать, полону взять!
- То все правда, Ждан. Да только князь наш, Святослав, днесь утром мимо нашей ве-си проезжал с дружинкой малой, на полночь правил. К нам не заходил, но и не поспешал зело. Коли за ним отправиться в добрый ход, можно поспеть его известить не дале, как за полдня конного пути отсель, а то и раньше!
- Так я и сбегаю одвуконь, Воило! А Шугу у вас покину, пристал пацан. Больно дол-го мы от степняков выбирались. Он же маловат аще!
- Добро коли так, Ждан. Своих мне спосыловать так и некого, паря! Иди! Только пе-реодеться тебе надо. Не гоже пред князем в зипуне печенежском предстать, да и не пове-рить вполне могут!
- А дашь во что?
Но тут вмешалась слушавшая разговор мужиков Краса, засуетившись сразу:
- Сей момент я тбе Ждан сыновью рубаху и порты вынесу. Вы с ним ростом и статью одинакие будете, пойдет все в самый раз!
И метнулась в избу. Воила же усмехнулся:
- Вот сорока, все прослышала, а-а, ладно. Краса, вроде, языком попусту не метет, опаски нету.
Краса же выскочив из избы подала Ждану добротные, не новые, но стиранные, пор-ты и рубаху. Когда парень переоделся и прихватив в охапку зипун печенежский с малаха-ем, направился к лошадям, Воила прогудел ему:
- Князю обскажешь все, что мне баял и добавишь от меня. Тиун твой княже Воило, мол, говорил, что если там только сотни полторы в том чамбуле, Крайня, надо быть, ото-бъется с Перуновой заступой, а коли боле – нет. Не сдюжим! Приступят со все сторон, примёты  к стенам бросят – сломят. Он то добре знает сколь у меня тут воев справных.
- Добро, Воила-воевода, все как ты сказал, обскажу!
Взяв под узцы основную и заводную лошадь, они, сопровождаемые Шугой, шли к противоположному выезду из веси. Воила рассказывал:
- Весь наша не мала, но и не велика больно. Семь десятков справных мужиков в ней найдется, да парней на подросте с полсотни. Вот и все мои силенки, Ждан. Но боронить тын народ учен добре, ночь простоять я надеюсь крепко, если не придет степняков уж со-всем тьма-тьмою. А вот боле можем и не выстоять, сам понимаешь, не малек, чай!
Степенно говоря, Воило озабоченно мял в левой руке, подобранный на дворе Красы кусок глины. Уже у самых противных тем, куда они недавно въехали, ворот, тоже раскры-тых настежь, он, оттиснув старательно, в размятой глине, свою малую шейную гривну, серебряный знак достоинства княжого тиуна, передал оттиск Ждану:
- Бери вон. Может, занадобиться князю доказать, что не подсыл ты чей! Хотя, это вряд ли. Князь сам ни к кому подсылов не шлет и к себе их не ждет! Поезжай вон по этой дороге, она, не сворачивая, ведет в Ровню и Печки. От нее ветвятся еще дороги на иные веси, там уже начинается заселенный край, но князь сегодня в Печках ночевать, наверное, собирался. Так, что, мыслю, там ты его и сыщешь. Давай, паря, на тебя наша надежа! Будь нашим слом  ко князю и поменьше тебе спон  по пути! Беги, давай!
Перепоясавшись поясом с саблей, кинув перед седлом щит, влезши в перевязь с поч-ти полным еще тулом, Ждан вскочил на коня, приняв из рук Шуги пику. Вставил ее в гнездо у стремени, разобрал поводья и попросил напоследок Воилу:
- Ты уж Воила-тиун присмотри за другом моим, Шугой, не сунулся бы куда не след по малолетству своему! Ну а тебе, друже Шуга, счастливо оставаться. Стренемся еще, ко-ли все добре будет!
- Все будет добре, Ждан, поезжай!
Прогудел за обоих Воила, хлопнув оглушительно свой лопатообразной тяжеленной ладонью по крупу коня Ждана. Тот испуганно прижал уши, от такого-то дружеского хлопка и об оземь грянуться, не штука вовсе, прыгнув вперед, сразу взял в легкий галоп, делая его все резвее и резвее. Ждан оглянувшись видел еще как, делаясь все меньше и дальше, глядят ему вслед две фигуры. Большая и коренастая, тиуна Воилы и поменьше ростом, да гораздо более субтильная фигурка Шуги. Эх-хе-хе! Он, отстранившись от них, припал мыслями своими к дороге, правя пока по правой обочине и разминаясь, по пути с поспешающими к веси пахарями. Завидев его, те вздымали пики, а кто и луки натягивал. Выручала белая рубаха, данная в дорогу Воилой и то, что зипун степняцкий, свернув его жгутом, приторочил Ждан позади задней луки седла. Беспокойная у них тут жизнь на са-мой украйне великой степи, как и у них там, у вятичей, украйна тоже жила зело сторожко и завсегда при оружии. Ну, эти предупреждены, глядишь, и не дадутся степным, оборонят сами себя. А там, глядишь, и они с князем подоспеют. Они с князем, усмехнулся Ждан, переходя уже в крепкий карьер. Высокохонько он взлетает, однако. В былые дни и своего-то Муромского князя не видал ни разу, а тут, гли-тко, «мы с князем», х-хе! А то все ж князь великий, такой прорве народу и землям таким государь! Отдохнувший, напившийся и слегка поевший в Крайне, степной его конек, шел ходко и весело. Возбуждаемый быст-рым движением ветерок, дерзко посвистывал в ушах. Небольшую речушку, курице по ко-лено, он прошел на всех махах, не задерживаясь и не одерживая разогнавшегося скакуна. Вздымая светлые брызги чистой воды повыше самое головы. Было парню зачем скакать и куда поспешать! Ой, было!

КРАЙНЯ
Воило, или, если уж полным именем, как мамка первый раз позвала, Воислав, не так уж и давно стал тиуном в Крайне. Прошлым годом, едва вернувшись из Новгорода Вели-кого, где он возрастал, воспитываясь при дружине, подальше от киевских соблазнов, мо-лодой великий князь Святослав обходил свои порубежные со степью села, усаживая там тиунов, давая людям там сущим суд и расправу. Уроки жителям всех весей, урядила еще матушка его, великая княгиня Ольга, распорядилась, установив новый порядок, без уто-мительного, а подчас и разорительного и для людей и для князя, полюдья. Но князем за-конным по всем канонам и обычаям ставленым, был именно Святослав, и его слово было здесь крайним, менять его было некому. Мать-княгиня оставалась лишь соправительни-цей, действенной и властной только по малолетству сына, или, скажем, во время его от-сутствия.
Уроки, данные ею вскоре после усмирения древлян, всем городам и весям, были да-нью тому потрясению, какое испытала великая княгиня, когда Святославу минул всего лишь третий годок. Ее муж-князь и отец маленького Славика, как звала долгожданного малька-поскребыша, его мать, Игорь Рюрикович, пойдя на полюдье в Древлянскую зем-лю, под город Искоростень , был там предательски убит. Его малая дружина, разделив, в большой мере его судьбу, вернулась назад в малом числе, везя с собой тело своего князя, разорванное размычкою . Пошли по шерсть, вернулись очень коротко стриженными. Впрочем, Ольга, опросив всех дружинников до едина, хорошо знала, что не столь уж и предательски был убит ее муж. Нет, предательски-то, все-таки предательски, но и не без оснований. Сами они то предательство гнусное и спровоцировали. Уже собрав, было, обычное полюдие и дань, он собирался уйти к себе в Киев, но дружина его ближняя воз-роптала, де, дань мала против прежнего, а делить ее придется на большее число ртов, дружина приросла, не хватит, мол, а еще ж и хазарам за мир, после неудач его похода на море Хвалынское , надо платить. И уговорили князя нарочитые речистые, который, в принципе, и сам тихонечко, про себя, думал примерно так же. Уговорили, умастили себе и ему на погибель. Отослав уже собранное полюдье в Киев, с основной частью дружины, Игорь именно с той, ближней своей дружиной, малой, отправился обратно к Искоросте-ню, намереваясь продолжить сбор дани, проделывая сие вдругорядь. Древляне, рядили и судили меж собой так: обадится волк в овчарню ходить, не успокоиться пока всех овец не зарежет. Таков уж их волчий обычай! И поступили вполне предательски, боясь встретить-ся с князем и его ближней дружиной в честном бою, в поле, зане воины в ближней дружи-не, у князя, были наивятшие, не древлянам, по теплым запечьям в своем заболотье прячу-щимся, чета. Они устроили большое брашно , а когда князева дружина упилась, зарезали их почти всех, исказнив позже и самого князя, оставив малое число, снести весть в Киев . Понимая, что спустить этакое древлянам никак не можно, Ольга, принявшая власть в Кие-ве по смерти мужа и князя, опекая вокняжившегося совсем-совсем маленьким, трех лет от роду всего, сына Святослава, примерно их покарала. Послов древлянских, звавших ее за-муж за своего князя Мала, надеясь тем покрыть свой мятеж, она похоронила живьем. По-сле же пошла к Искоростеню, разорив всю землю вокруг его, сожгла весь город дотла, князя же Мала утопив, как щенка худого, в ближайшеи болоте прилюдно. И потрудилась распустить об этом своем походе, битву в коем начал маленький Святослав, ему тогда ед-ва исполнилось тогда четыре годика, первым бросив свое детское копьецо во врага, самые свирепые небылицы по всей земле русской. Чтобы всем городам и весям, замыслившим роптать противу власти великого князя, откровенно говоря, в те поры мнимой совершен-но, мнились птицы с привязанными к их лапкам кусками тлеющего трута, возвращающие-ся, глупые, в родные гнезда. И их родной град, сплошь охваченный бушующим полымем. И злыек киевские дружинники, просеивающие те пожарища и окрестные веси своими ме-чами. Но, опасаясь повторения ситуации, приключившейся с Игорем Рюриковичем, при-нялась раздавать уставы и уроки всем и вся, на подвластной ее стягу земле, обустроив ее таким образом. Стала ставить повсюду погосты для проживания людей княжих, нарочи-тых. Одначе, ставить тиунов и воевод – дело все же сугубо и сугубо мужское. Слава всем богам, как дедовским так и новому, христианскому , к коему Ольга всею душою склоня-лась, подросший сын и полноправный князь, вернулся, наконец, из Новгорода, где воспи-тывался, входя в возраст, с изрядной дружиной и взялся за это дело со всей страстью мо-лодой натуры. Вот он и разъезжал в первую голову, разумеется, по украинным землям, уряжая, порой, целые волости, а когда, так и отдельные города, а, случалось, так и веси невеликие. Тоже ведь люди нашей молви живут. И им наряд  добрый зело надобен. А ко-муж его и давать, как не князю их, природному. Вот как раз по лету прошлого года, в поле зрения великого князя, и попала ненароком невеликая весь Крайня. Побыл Святослав в ней только день, да ночь ночевал. Поговорил с мужиками, осмотрелся, выбрал-выделил меж них Воилу, найдя в нем и смекалку и осмотрительность с ряспорядительностью доб-рой, назначил его тиуном. Наверное, не в последней мере потому, что Воило еще с князем Игорем на Каспий ходил, военное дело знал, да и не дурак был мужичина, хозяйство свое хозяйствовал справно, дуростей не деял, да и от других их никогда не терпел. Его четверо детей, двое парней и столько же девчонок, уж подросли, скоро девок замуж следовало пристраивать, с парнями проще – сами себе хомут сыщут. Хорошо бы где подальше, дабы близкородственных браков убежать! Было у них всего детей, конечно, много больше, да только половина деток не смогли выйти из возраста грудничков. Иные померли, не дожив до отрочества. Были ведь и голодные годы, бывали налеты степняков, после которых, да-же и уберегши от полона и умерщвления свою семью, все зажитье приходилось начинать с самого начала. Всеми битами битый и на всех колесах жизни ломанный, сорокалетний мужик, нетрусливый и не ставший равнодушным, просто не мог не приглянуться молодо-му князю. Воило взялся за дело истово, благо в собственном хозяйстве уже могли его под-страховать и подросшие сыновья-радетели. Подправил тын-частокол вокруг веси, обрядил усиление запора ворот. Соорудил три потайных хода из веси в поле. Поставил наблюда-тельную вышку на углу городьбы, позволявшую озирать окрест с высоты, наблюдая и дальше и лучше, чем в прежние времена. Учредил на вышке наблюдение из глазастых и все видящих подростков, в очередь, назначив над ними старшего. Прочистили ров вокруг городьбы печища, углубив его и пустив туда ключевую воду, вырыли с полдюжины до-полнительных колодцев, помощь изрядная при тушении пожаров. Повышая всемерно стойкость веси от пожаров, уговорил всех мужиков крыть дерном крышу. Солома, мужи-ки, говаривал, бывало, Воило, не для нас, украйних, солома для тех, кто в глуби наших земель живет, за нашими спинами захребетниками, нам сия легота недоступна, братие. Покочевряжившись и поныв в охотку, мужики согласились, каждый ведь понимал – прав Воило. При любой осаде, проклятые номады метали огненные стрелы за тын, стараясь поджечь постройки. Слов нет, с пожарами воевать доводилось, в таком разе, подросткам и бабам, годных войну воевать мужиков, никто со стен огонь тушить не посылал. Накладно сие, у них в веси не с полтыщи мужиков, чать, а много, много меньше. Однако попробуй ты не оглянись и не подайся тушить пожар, коли может, дом твой огонь пожирает. Конеч-но, огненные стрелы и вонзившись в стены домов свое злое дело сделать вполне могли, однако тут уж было проще, подростков с каждого двора обязали часто-часто обегать дом кругом, интересуясь, не вонзилась ли куда огненная, не несет ли дому, али, там, сараю, скажем, погибель? Да и загораются стены куда как менее охотно, нежели сухая солома на крыше. А вот одернованная крыша, да еще подпитанная недавним дождичком, займется далеко не сразу и весьма вяло, если и займется вовсе. Не понимать таких простых вещей из хозяев-мужиков у них в веси не мог никто, дураки чаще всего до бороды и хозяйских седин не доживали, а потому, за год, все крыши веси оделись в земляной наряд. Пришлось переделывать и сами крыши, поскольку их вес многократно вырос. Сравнится ли вес дер-на с весом соломы, а? иные стропила ставить нать, иную обрешетку по ним припускать. А это дело не малое, маломощным дворам помогали испытанным деревенским средством – толокой. Постоянно следил Воило, заставлял хозяев держать в порядке все оружие, прове-ряя его не по разу, даже делая мужикам нежданные смотры. Ворчали мужички, ругмя ру-гивались, бывало, да деваться то некуда, приходилось дело-то делать. Ништо, пообыкнут, и держать оружие в полном порядке, станет частью всей натуры. Еще и детям передадут. Всех справных, годных в строй мужиков и парней постарше, он учил владеть оружием, привлекая к делу тех, кто при прежних князьях хаживал в походы. Разделил их на дру-жинки, живущих по соседству, от человек восьми, до целой дюжины. А в зиму проводил учения в полях вокруг веси. Зимой же озаботились с мужиками сооружением засек в ле-сах, вокруг их родного печища. Наблюдение с вышки велось самым регулярным образом, для чего привлекались, чаще всего, подростки обоего пола. Кроме прямой своей функции, такое наблюдение, позволяло решать тиуну и возникающие в печище хозяйственные при и раздоры. Забот же по хозяйству у тиуна было не меньше, если не больше, чем по оборо-не веси. Украйним весям мудрая княгиня положила урок меньший, чем глубинным, снис-ходя к их необходимости нести затраты по собственной безопасности. Но и тут тиуну бы-ло не до отдыха. Пришлось постараться, чтобы учредить изгородь, позволяющую спокой-но гонять скот на выпас и с выпаса. Очень тяжело приходилось с постоянными спорами в общине их веси, по поводу земель, как пахотных, так и луговых, сенокосных. Да и других дрязг в печище было не помалу. Шутка ли, более двух сотен людей разного возраста со-седствуют вместе. Как тут людишкам не разодраться? Что, думаете, повода не найдут? Эх ма! Были бы причины, а уж повод то завсегда найдется! И все тиун, разбирайся! А что де-лать? Тебя сам князь поставил! Верит тебе! Шутка ли? Таким не разбрасываются! Вот и разбирался. Крутился, как мог! Были и обиженные, как не быть! Только все больше и больше было и довольных.
То, что в печище был порядок, не замедлило сказаться и на его делах. Купцы, хо-дившие через степь, чаще хазарские, останавливаться на ночлег старались в Крайне. Во-ило уже обсуждал с мужиками, как бы им зимой поставить сруб под странноприимный дом, чтобы не расставлять купчин по домам, а дать им возможность жить вместе за за-щитным частоколом веси. Обсуждать свои дела, а , может, и торговлишку ладить на жи-вую руку. Все дело! Заодно, семьи оставшиеся без мужчин получали бы свой шанс на вы-живание, обслуживая надобности торговых гостей. А их охранные дружинки, при случае, вполне способны были усилить оборону печища. Вот и сегодня хазарский гость видя бес-покойство в печище, выяснял, что случилось, прикидывая посылать своих охранников на стену, или не посылать. Тоже, вопрос не зряшный. Думай купчина, голова у тебя одна, не-бось, а ходить этой дорогой надо. Весь сию, в крайнем случае, можно и обойти, а вот степь не больно-то обойдешь! А ежели деревенские не сдюжат, да степные ворвутся в весь. Он не в степи и степняки в своем праве. Разграбят все, а купца и его спутников, кого убьют, а кого полонят. Сладко ли? Вот и думай голова, шапку подарю! Неправильно ре-шишь – в кустах окажешься, за ненадобностью.
Прошлым днем, Ратислав, справный мужик с их печища с сыном-подростком боро-новали посевы. Дело нужное земельку под всходы взрыхлить, сорнячки потревожить, чтобы ржицу не забивали. Да вот только пацан его пошел к лесу, присмотреть место под обеденный краткий роздых, как узрел на выезде из лесу двух степняков, снаряженных к бою. Он не будь придурок кинулся взад к отцу и шумит на ходу:
- Тятька, тятька, степняки!
Отец сорвал увязанный лук со спины, принялся в спешке его снаряжать, развязывать, заводить тетиву на подзор. Да те степняки, видать подсылы были. Увидев, что на наблю-дательной вышке печища дым объявился, а отец пацана, уж и лук согнул, тетиву на под-зор заводит, стрелили парню в спину и скрылись в лесу. До отца им далече было, стрелить в него. Ратислав лук уже изготовив, метнул им свою стрелку во след. Не попал, конечно. Не тот опыт у мужика, чтобы конных, да на ходу, к тому ж, запросто бить. Ну, ништо, их, поганых, парнишка этот, Ждан, побил, а Ратиславов сынишка уже слегка очунял, бабы баяли. Стрелка номадская скользнула по ребрам, не пробив грудину и пройдя на вылет. Крови парень утратил немало, но это, бабка-знахарка бает, дело наживное. Поболе моло-ка, да ставленого меду, так и быстрее наживет. А ежели еще и с маком? Небось и того чи-ще выйдет! Отойдет, надо быть, парнишка-оголец, выживет. Так что первая стычка в на-шу пользу вышла.
Он то вот сразу, со вчерашнего начиная, и навел дополнительной строгости, оторвав с десяток мужиков от полевых работ, учредил посты у обоих ворот и усилил наблюдение из пацанов и подростков во все стороны. Вчера еще и проезд мимо их селища княжеский с вышки наблюдали. В печище князь не заехал, должно поспешал. Но вот то, что его узрели с вышки видел, приветственно подняв руку селищанским. И пошел с малой дружиной своей дорогой.
А когда прибежали Ждан с Шугой, все стало куда как понятно. Не позже как сей но-чью, степняки опробуют все их старания, самым лучшим способом – делом. Играя тре-вожный набат, Воило имел ввиду, изготовиться еще по свету. Ночью, оно труднее встанет. Глядя, как неспешно, казалось, тянули в печище мужики, Воило, порою, пугался, где, мол, им, сиволапым. Потом, наоборот, ободрялся. Вспоминая себя и многих других, какими вислоухими кутятами, они шли в тот каспийский игорев поход. Расставляя своих людей по местам, Воило объяснял им еще по разу, чего им деять и об чем бдеть. Язык не слома-ется, он без костей, а вот коли мужики в горячке чего позабудут, всей веси недешево встать может, да еще и как! Показывал сектора обстрела и напоминал, как следует стре-лять, чтобы самим меньше маячить над частоколом. Те степные, они, брат совсем не дура-ки стрелы метать. С детства этому делу добре учены. А на вышку загоняет раз пораз са-мых глазастых подростков, да по четверо человек враз, заставляя наблюдать каждый свою сторону света. Да приставив к ним быстрого чертенка, для посылов к нему, або на стены частокольные. Так и вошли в ночь – без сна и в едином-то глазу. До сна ли, когда такая хрень творится на дворе за горожей? Нет уж, тут лучше бдеть, а то, кабы вечным сном им всем не забыться. А и в степном полоне всхомянуться немногим лучше, если лучше вооб-ще!
Короткая летняя ночь наполовину уж отлетела, и многие на частоколе уже начинали расслабляться. Дурит, де, Воило, значимости себе прибавляет, а нам не спи в ночь, мать его за косу! А работать завтра кто за нас станет? Да и сам Воило уже начинал сомневать-ся, а не передумали ли кочевые? Может, увидали, что подсылов их нет, как нет, сделали ручкой и ушли назад в степь, другим днем попробуем, мол. Оно бы, с воинской точки зре-ния и правильно бы было! Поморить нас бессонницей. Другой ночью крепче спать станем. В разведку ведь нам высылать-то некого совсем. Да нет! Им, степным, ить тоже некогда. Табуны в степи брошены без присмотра, а ну соседский бек вздумает проверить, как они там? А что? И запросто! Не раз и не два случалось такое! Нет, черт бы побрал эту степную сволочь! Полезут, гады, сегодня. Еще как полезут! Тут к нему и подбежал посыл с вышки и жарко зашептал на ухо, заставив к нему наклониться:
- Дядя тиун, дядя тиун! Идут степные от леса, с восхода! Много! Мокушка зрел!
- Добро! Беги назад и смотрите в оба, чего нелюди измышляют? Понял?
- Понял, дядя тиун!
И мальчишка изник во тьме. А Воило пустил весть по стене и посолонь и противосо-лонь, навстречу друг другу. Пусть встряхнуться, а сам побежал к своему месту, опреде-ленному им себе самому заранее, на воротах. Там он сосредоточил с десяток парней на подросте и дюжину мужиков. У всех были луки. Он то понимал что место сие – самое слабое. Особенно при нежданной атаке с поля. В свете луны он уж различал, что прибли-жается группа всадников, с десяток человек. А посредине, четыре коня тянут что-то длин-ное и тяжелое, подвешенное меж ними. Таран? Ох чувствует сердце – таран! За первым десятком шла конная масса в несколько сотен, пожалуй. В темноте не очень-то и разгля-дишь! Лошади, всхрапывая, приближались к воротам. Воило понимал, что к противопо-ложным воротам, степные с тараном не полезут. Слишком долго надо было идти на виду кругом веси с тараном, а по лесу ночью, да с таким грузом им и завсе не пройти! Не ходо-ки они по лесу! Да и две засеки там, так просто, сходу, их не пройдешь. Найти же на месте таран, да еще в темноте и соорудить его на скору руку, так и вовсе немыслимо! Значит, как он и полагал, именно здесь они планируют в первую голову нанести свой главный удар. Когда степняки, скрипя кожей упряжи, звуча частыми всхрапами груженных лоша-дей и своим сопеньем, воняя на всю округу сыромятьем, подбежали почти вплотную к во-ротам, Воило крикнул-рявкнул всласть, всем своим густейшим, бычьим, басом. Понимал лохматый, что этот крик бьет сейчас и по их натянутым нервам:
- Бей!!!
Почти полтора десятка стрел пошли враз искать тела кочевников и коней, тащивших таран. Щиты на руках те имели далеко не все, у многих они оказались за плечами, по-походному. Что их и подвело. Раздались громкие крики раненых и команды. Оба воина, управлявшие лошадьми везшими таран, как и сами лошади были убиты, последняя, крича от боли, пыталась вставать, но Воило, привстав, метнул в нее сулицу. Успокоил. Понимая, что случится сейчас, приказал всем своим сесть, укрывшись за деревом. И точно! Горохо-вой дробью пронеслась по стене череда стрел. Все сплошь срезни. Оно и понятно! Откуда у пахарей селищанских кольчуги? Не с воинами же биться степные шли. С селянами, да и не биться даже, а как баранов послушных, их вязать. Стрелы метали пока не подожжен-ные. Туча конных ехавшая за передними, с тараном, метнулись в поля, охватывая городь-бу. Ясно, чего бы им и дальше держаться тучей. Случайных стрел дожидаться? Ворваться наворопом не вышло, надо осаждать и брать штурмом, растягивая немногих защитников печища по всей длине городьбы. Две девки постарше, таясь за спинами мужиков и пар-нищ, разожгли факела и бросили их наружу, на площадку перед воротами, осветив на ка-кое то время четырех мертвых коней приваливших большое и толстое дубовое бревно, с заостренным комлем. Так и есть, таран перли, паскуды! Лежало с пяток тел их мергенов. Как ежи иголками утыканы стрелами с белым лебединым оперением. Эти, пожалуй, успо-коились. Остальные станут весь напрягать, привалившись с разных сторон. Но спешить, гады, будут сильно. Им каждый лишний отрезок времени под стенами Крайни – нож вос-трый в горло! Им и сторожи страшно, тут и князь, они знают, временами хаживает. Нар-ваться на его дружину, даже и малую у степных охоты нет. Те войны! Бьются добре всем, что в руки попало, а нет ничего, так тоже бьются и голыми руками! Их и не оружных страшно повстречать! Да и оборужены они преизрядно, князь для такого дела казны не жалеет, глупо это! Будет дружина сильна, добудут и серебра и злата, а ослабнет дружина – и то что было отнимут соседушки алчные! А может и из соседней веси, какая помощь приспеть, хотя вот уж это, знал Воило, совсем вряд ли! Да только кто же им, нелюдям степным, о том скажет? Вон в поле, дальше, чем на перестрел засветилось и перед воро-тами и обочь. Ясно, сейчас начнется кадриль с огненными стрелами. Крикнул об том сво-им. Были бы готовы и лупили бы по огням, стрел не жалея. Случиться отбиться, потом подберут, а нет – они нам больше и не потребуются вовсе! Да и сам не утерпел, метнул две стрелы по приближающемуся с поля огню. Кажись, раз попал – кричали. Мужикам, что стреляли получше иных, он заранее наказал за рогатину и секиру хвататься не спе-шить, действовать луком, издали. А с ворот ему следовало уйти, тут горячка на какое-то время снялась, надо в других местах побывать, тем более, что вон, уже огненные стрелы в деревню через городьбу полетели. Но тут все не его дело. С этим бабы и детишки разбе-рутся. Его прямое дело на стены этих вонючек не пустить, а уж за стены – так и подавно! В одном месте степные набросали к стене примет. Не хватало стрелков. Кликнул двоих с ворот и сам встал тут же, разом, из трех луков, умерив пыл печенегов. Не любят они отпор получать, ох, как не любят! Оно и понятно, кому ж нравиться по морде получать? Даже если она и степная, испокон веку не мытая! И снова вдоль стены. На одном участке, поза-цеплявшись арканами и кошками, сразу пятеро лезли через стену. У неопытного мужика тут оказавшегося, как только увидел стригшего ногами, на своем отходе в Вирий , одно-сельчанина, сразу затряслись руки, что деять? То ли за рогатину спешить хвататься, то ли стрелять в лезущих, а Моть и убежать лепее встанет, а? Молча толкнул его к луку и сам встал рядом, натянув тетиву. Вот над городьбой появилась башка одного из мергенов. По-слал ему точную стрелу. Тот только квакнул что-то от изумления, другой лезет – на и те-бе! Тоже доволен. А вон еще. Мужик уже справился сам – прибил гада. Стрелы метать с такой дистанции одно удовольствие. Тот ведь и отклониться не может, вися на стене, а упасть если, свои не поймут. А тебе – прямой выстрел, ни упреждения на ветер, ни прики-док по какой дуге стрела попрет. В упор лупи себе и он, упор тот, упадет! Но те уже к сте-не тоже примёт мечут, сучья и хворост под городьбу тащат. Мужики воду из котла льют не давая зажечь, а стрельцы с обоих сторон кладут стрелы, что те, что эти. Прибежал мальчонка с другого конца, там тоже примет соорудили и тоже борются, кто сможет под-жечь? Ну приметы им не остановить совсем. Где-нибудь да подожгут. Не бог Перун с мо-лоньей, на хрен, везде и не поспеешь. Но огонь – дело не быстрое! Пока загорится и пока горит – люди через стену не переберутся. А у них бабы за заборами в баррикаду всякую рухлядь таскают. Падет, прогорев, городьба – там лучники сядут, а мужики соорудят пе-ред этим участком нерушимую стену из своих щитов. Когда нет городьбы, самим ею стать, придет время! Такое уж дело наше, мужчинское. Бабам – рожать, нам – воевать! Ни тем, ни другим, праздными не хаживать.
Так и метался Воило, всю ночь вкруг городьбы, псу цепному стойно, где подбодряя заробевших сельчан, где принимая решение, а где и перераспределяя силы. На восходе уже зримо начало светлеть, когда зажгли-таки, все же, первый примет. Каким то временем позже полыхнул и второй, определяя места сосредоточения всех сил нападающих и обо-роняющихся. Назначив, у обоих горящих приметов старших из мужиков и распределив лучников, Воило разобъяснил, что им следовало делать. Сам же он, собрав свою персо-нальную дружинку, держал ее последним своим резервом, все объясняя еще и еще раз мужикам. Степняки принялись растаскивать крючьем и баграми, прогоревший первым примет с полуденной стены. Деревенские пообыкнув, бойко били их стрелами, не давая тем делать свое дело запросто и беспомешно. Впрочем, опыт у степных, был всяко-разно побольше селищанских. Они по-прежнему бойко лезли отовсюду, уже перемахнув кое-где городьбу, там, откуда Воило снял мужиков. Приходилось ему со своей дружинкой разде-ленной натрое метаться вдоль всей городьбы, стараясь поспеть всюду. Они и поспевали, хорошенько уже пощипав степняков, кончая их, пеших, за городьбой. Пеш степняк боец слабый, против русича ему не потянуть. Но вот с полудня печенеги перебрались через прогоревшую стену толпой, какую уже не можно было удержать лучным боем. Почти два десятка мужиков, ведомых кряжистым Гораздом, составив стену щитов, ударили по нома-дам всей силой и разогнавшимся весом пешего строя. Выставив как иглы огромного ежа рогатины, укрыв с первого ряда щитами всю стену, рубили из-за них секирами, оружием страшным, жалости не ведающим. Свирепыми медведями ревели мужики, толкая порш-нями и лаптями землю назад, от себя, ощеряясь хищным оскалом. Тыкали рогатинами, со всего маха,  угощали гостей незваных секирами. От всей души и сплеча. И теснили степ-ных, теснили, теснили. Те попытались пробиться, истошно визжа и лихо орудуя саблями, но напора селищан совместного не выдержав, подались обратно. Добрый десяток парней-лучников озверело метали стрелы над головами атакующих отцов. Не видели парни, как мигом остарила боевая ярость их молодые и такие гожие, девкам на гулянках лепые, лица. Да нет, не видали, конечно, некогда было. Дело делать следовало! Отцы их и дядья, те ру-бились, словно всю жизнь только этим и занимались. Еще поднатужились, еще! И пода-лись степные назад, кто успевал, покидая городьбу. Отсталых, скорой рукой, кончали здесь же, прямо у пролома. Яростные и хриплые, с недавней натуги, крики радости, огла-сили всю округу, временно перекрывая все иные шумы. Но тут прорвались с полуночи. Визг и вой полез через тын. И там повторилось все то же, что и с полдня. Торжествовать же одержанную победу, оказалось совсем неколи, даже и пот отереть не довелось, громко заорали многие голоса от восходних ворот и Воило со своей дружинкой вновь собранной им ко времени вместе, ринулся туда, помня, что там осталось лишь пятеро вьюношей и две девки. Остальных он всех раздергал на городьбу. Бойкие девки, это точно, но всего лишь девки. Не их это дело, ратитьсе! Подбегая к воротам, он увидел что они уже висят одной только створкой и на единой петле, а в селище, пьяной от радости толпой, прутся мергены. Однако, видно то как! Никак уж и рассвело совсем! Ночь, как он и обещал, они простояли! На бегу, выстроив своих в стену, прикрывшись четырьмя щитами, они силой строя, да с такого-то разгону еще, ударили, врезавшись, в номадов. А сверху тем на голову летело все, что можно было найти округ и лился кипяток. То девки постарались! Они уда-рили с жуткой силой, со всего разбега, даже сами оглохнув от треска крепчайших скепищ и ратовищ. Отброшенные силой удара, степные в яростной сече были вышиблены из во-рот и не верящий своему и всей Крайни счастью, Воило, протирая глаза, увидел, как на поле с восхода солнца, почему-то, разворачиваясь в неудержимую конную лаву, гонит пред собой десятка три испуганных, как воробьи, степных, отряд нарочитой русской кава-лерии, примерно в сотню всадников. А над отрядом этим, реет лазоревое знаменно-хоругвь князя Святослава с атакующим золотым соколом на нем. Во все стороны брызну-ли от набравшей разгон тяжелой конницы заводные лошади степняков, оставленные, за ненадобностью, при штурме, у леса. От стрел селищанских подале. Дошел-таки Ждан, а и князь со своими поспел ко сроку! Жить и далее их веси, жить и своих детишек растить, себе на радость, врагам на погибель кромешную. Утрення дымка размывала фигуры кон-ников, хотя и виделось, что они построились в купную рать, уставив копья пред собою, перехватив ратовища, для доброго таранного удара всей силой уже верхоконного строя, опираясь на стремена. Пел рог на левом фланге атакующтих. Ото всех участков частокола, где они норовили попасть в весь, быстро попадав в седла, скачут степные, преследуемые стрелами, вновь схватившихся за луки селищан. Тем уже и объяснять, а тем более, прика-зывать не следовало, все понимали сами. Степные спешно собираются под свои бунчуки, надеясь встретить удар княжой конницы ударом, как оно и положено настоящей конной рати. Не может конница встречать удар стоя, только в движении она и сильна! Она даже и защищается только атакуя.

МАЛАЯ КНЯЖАЯ ДРУЖИНА
Великий князь киевский Святослав и этим годом продолжал обустраивать границы своей земли. С малой дружиной, своими ближними нарочитыми мужами, ходил князь по приграничным селениям. Где находил поселение поболе, там оставлял своего нарочитого, где весь поменьше, ставил чаще всего местного, из тех, кто ему на месте и приглянулся. Сам князь с младых ногтей вытребованный у матери-княгини новгородцами, они, мол, не привыкли бегать ко князю за пол мира, при себе обыкли князей своих держати, жил там в Новгороде, при дружине. Там и воспитывался. Отринув прочь мамок и нянек, дружинная нарочитость ростила князя под себя, князя-воина, князя-полководца. С ранних лет осоз-навший ценности боевого побратимства и привыкший к суровому дружинному быту, князь искренне презирал все теремные интрижки и слухи-пересуды. Дела ли ему в них ис-кать! Оттого и вернувшись назад в Киев, князь все больше интересовался делами военны-ми, да управлением земель ему подвластных, желая сделать его действующим в любых условиях. Разъезжая первым делом по украйне своих владений, поставлял на службу тиу-нов и воевод-бояр, наказуя крепить повсеместно хозяйство, ковать оружие и воспитывать воев. В сию поездку князь уходил из Киева, разругавшись с княгиней-матерью. Пока та ездила в Царьград, подтверждать договора с императором ромейским, молодой князь со-шелся с ключницей ее Малушей, чуть не впервые спознав женскую любовь. Хоть и была у него жена – княжна угорская, да любви не было, зане не для любви ее и брали, мать и бо-ярская Гора, для политических своих расчетов. Малуша понесла от него и родила ему сы-на, названного Владимиром, да только мать, воротившись, выбора сына не восхвалила и не приняла, вместе с нарочитым боярством киевским. Те все, как и мать-княгиня, почита-ли за лучшее, породниться с сильным владетелем угорским. Там и на помощь в трудное время можно было надеяться, да и чести им в этом казалось куда как больше. Противо-борствуя с вятшей головкой киевской, князь головы не терял, помня, что набатный коло-кол киевский, в отличие от новгородского, помалкивает давно, одначе и разбудить его спящий, совсем недолго. Не стоили утехи с Малушей тех проблем, какие он себе мог на-влечь на голову, сопротивляясь матери и головке киевской сугубо. Да еще и по такому ему, в принципе, не слишком и важному вопросу. Воспитание дружинное научило его це-нить более силу, снаряжение воинское и порядок устроенный в державе своей. Женская же ласка почиталась дружинными делом второстепенным, детям скорее споспешным. Бу-дет сила, власть и богатство – будет и ласка с любовью, не будет их – так и ласка не по-требуется! Многим покажется такой подход черствым и лишенным романтики, да только все в человеке определяется воспитанием. А романтики князь Святослав искал, в остерве-нелом скрежете светлой стали на поле боя, в заполошном ржании боевых коней и в ис-тошных предсмертных криках врагов. Искал и находил, беря верх во всех малых стычках, уже имевших место состояться в его короткой, но такой насыщенной жизни. Живя у нов-городцев, стал князь для них своим, отбивая быстрыми и блестяще продуманными мор-скими походами у соседей города, викингов, всякое желание с ним ратиться. Великие по-мыслы молодого князя, никоим образом не распространялись в сторону утех альковных и интриг любовных. Это было чуждо молодому человеку. Чуждо и не слишком интересно! Видел он, глядя вдаль, что мешает его державе развиваться и богатеть степная угроза и, прежде всего, крепкая держава степная – Хазарский каганат. Чем он мешал? Да самим фактом своего существования! Препятствуя прямой связи купцов русских с изобильным Востоком, отрезая огромное плечо возможной торговли. Живя в Новгороде купеческом, он прекрасно усвоил, что корень всей жизни его державы в труде крестьянском, а богатст-во его земли, лежит в труде купеческом. Крестьянин не даст державе помереть с голоду, но богатой и сильной ее сделает купец. А купцу, чтобы богатеть самому и богатить дер-жаву, нужен воин и защитник, нужен князь, защищающий его интересы. Охраняет и купца и селянина труд дружинный, да ратный. Молод был Святослав, ой, молод, даже юн, пожа-луй. А уже, в отличие от многих и сивобородых даже, добре разумел то, что разумел и его отец Игорь, да жаль сделать не сумел, может, попросту не успел, изгибоша под Искоро-стенем из-за ошибки своей и дружинной. Да и Олег, воевода дедов, княжиывший до Иго-ря, по его малолетству, туда же тянул, когда щит с грохотом прибивал на изузоренные врата Царьграда, под разнузданные и веселые улюлюканья своих дружинных. Не токмо славы ради, но и коммерческой пользы для, заключил князь первый договор с ромеями, определявший права купцов его подданных в империи, а имперских купцов в подвласт-ных ему землях и городах. Не прост был князь великий Олег, дед Святославов по матери, ох, не прост – торговый путь из варяг в греки под свой полный контроль на всем протяже-нии ставил, купчин ражих и изворотливых в зажитье выпуская. Он же, Святослав, всяко сын своего отца и внук своих дедов и с отцовской стороны и с материнской! Он продол-жатель их начинаний и устроитель державы, ими же приисканной. Ему идти дальше, ему вышибать пробку хазарскую, ему искать упрочнения своих позиций на юге, на границе с империей. Но вначале следует свою землю привести в порядок. Спасибо матушке, делать это она всерьез начала, почти сразу после смерти отца, да и продолжала и поныне. Князь понимая, насколько важная роль отведена его матери, в делах его государственных, раз-рыва с ней, да даже и ссоры серьезной допускать никак не хотел. Потому он и не воспро-тивился решению Ольги, отослать Малушу, с чадом ее Владимиром, на житье в Вышго-род, свой любимый городок и замок, выстроенный ею в дне пути от Киева, бывать в каком и сама Ольга любила весьма и весьма. Подальше от Горы киевской, поближе к природе. Сыну Святославову там ни в чем ущерба не станет. Следить за тем, отослан Добрыня, на-рочитый дружинный, Малушин родной брат, а Владимиру, сыну, прямой уй . Жаловаться Малуше не на что, хотя, наверное, та уже примеряла к себе судьбу самой княгини великой Ольги. Видела себя самое в державном венце, какой и Ольга никогда не нашивала, распо-ряжающейся надменно слугами и боярами, украшающей свои хоромы и пуще всего хра-нящей со всеми мир. А от этих мечтаний распалившись, возненавидела она Ольгу, не давшей ей устроить свое замужество за Святославом. Его самого, и она это чувствовала явственно, она бы уговорила. Любил он ее! Не так безоглядно, как ей хотелось бы, но лю-бил! Меньше к ее сожалению, чем свою дружину и княжескую власть. Но и ей самой он без княжеской власти нужен не больно. Мать князя, Ольга, это мигом разглядела, начав потихоньку устранять Малушу от сына. Тот, полакомившись самыми сладкими, первыми, плодами любви, слегка охладел к ней. А чего было ждать? Она у него, конечно, почти первая, а вот последняя ли? Ой, вряд ли!
Что ж, планы матери породниться с уграми, планам самого Святослава не препятст-вовали, наоборот способствовали во второй их части, создавая фланговое обеспечение Святославу при вполне ожидаемой его пре с империей. Девы угорской, князь не видел вп-лоть до самой свадьбы, но вполне доверял своим послам нарочитым. Жабу какую, или уродину в Киев не повезут, знамо дело! Ну, а коль она собой не дурна, так чего ж ему бы-ло еще! Да, к тому же, кабы девка еще и не дура оказалась. Тогда уж и вовсе добре. Ма-тушка она ведь не вечна, а одному в державе не все и видать. С этими мыслями князь, со-провождаемый своею ближней дружиной, примерно в сотню клинков, выезжал из Вы-шгорода, где навестил сына Владимира с Малушей, направляясь на восход ко границе со степью. К самому граничью, он вышел у веси Крайня. Все так и задумывалось именно в ней, да в идущей следом вдоль границы Ровне, в прошлом году, он поставлял тиунов. В этом начнет сразу с Печищ, большой веси, сотни на три дворов, еще севернее лежащей. К Крайне они выходили поутру, заметив издалека на большой вышке сигнальный дым. Мо-лодец-таки Воило, правильно он, похоже, для Крайни тиуна выбрал. Хозяйским глазом князь осмотрел городьбу. Все так, все прорехи, зиявшие в частоколе прошлым годом, ак-куратно починены, ров подновлен и, пожалуй, углублен. Интересно, а водицы в ров запус-тить, они там нашли? С частокола княжеской дружине, приветливо махали рогатиной, Святослав поднял руку в приветствии, одобряя порядок, наблюдающийся в деревне. Еще он видел крыши, крытые дерном по доскам. Ну, уж и вовсе молодец Воило и тут заставил мужиков переделать как надо, а не как легче. Захотелось завернуть в весь, но времени бы-ло жаль, мотаться попусту. Он пошлет сюда потом нарочитого, объявит тиуну свое удо-вольствие и наградит его, оружием, например. Гнать дружинных коней по пахоте на Руси, без особой военной нужды, принято не было. И не потому, что князья наши были мягче и культурнее западно-европейских, или византийских, например. Это вот вряд ли! Просто при малой плотности населения, еще уменьшать отдачу пахоты за счет дури вятших лю-дей, было глупо и необычайно нерентабельно. Тем более, когда рядом незанятых земель, да хоть объешься, поедая их с иного торца от того, гдн рот сущ! Дружина князя прошла краем леса и пахоты, огибая селище, вышла на дорогу, направлявшуюся на полночь, к Ровне. Скрипела лошадиная упряжь, перезванивались изредка неподогнанные доспехи на-рочитых, постукивали ножны о седла и бодро били земную мягкую твердь кованные ло-шадиные копыта. Дружина слегка гудела приглушенными разговорами нарочитых и толь-ко князь, сопровождаемый дядькой и воеводой, варягом Асмудом, ехал молча, осматрива-ясь окрест и над чем-то раздумывая. Подъехав к Ровне, князь встряхнулся. Здесь он за-держался на несколько часов, поставив давно уже намеченного им тиуна. Его он присмат-ривал еще прошлым годом, да поговорить не успев, не волил давать ему гривенку, освя-щавшую его власть княжьей волей. Сей же раз, переговорив с мужиком, пришел к выводу, что тот заможет быть тиуном, не навредит веси. Но обедать в Ровне, князь не пожелал. Что-то гнало его дальше в Печища. Там, пообедав и справив дела, можно было и заноче-вать, уже назавтра продолжив путь далее. Дружина же своей воли в этом случае не имела, послушная верховной воле князя. До Печищ было дальше и дорога заняла намного боль-ше времени. А ведь там, кроме тиуна, следовало дать людям верховный княжой суд. И уже только завтра, да и то не рано утром, можно будет продолжить путь. Когда они при-ближались уже к Печищам, их за пределами веси встретили селищане, низко кланяясь хлебом и солью. Разговор с будущим тиуном прошел за ядью . Насмотренный дружин-ными в тиуны мужик князю понравился. Был он справным хозяином, некогда ходил ра-тится, еще при Олеге. Староват немного, но то не в укор. До доброго возраста ты поди доживи-ка! Без ума и изворотливости оно и вряд ли получится! Пусть вот теперь к веси родной приложит, авось да получится чего! Уточнили с тиуном урок для этой веси, и князь принялся вершить суд. Обычно княжой суд касался серьезных вопросов, там где се-лищане тягались со своим тиуном, зане мелкие дрязги меж самими селищанами обычно и разбирал тот тиун. Но здесь тиуна долго не было, его функции исполнял выборный дере-венский староста, можно было ожидать, что дел и тяжб поднакопится. Их и в самом деле оказалось немало, разобрал их князь только частью, поскольку судить после заката солнца обычай не велел, следовало дождаться рассвета. Отложив на завтра последние два дела, какие вполне можно было и оставить на суд тиуна, князь, повечеряв, повалился спать. Обычно неприхотливый, он умел без проблем обходиться лошадиной попоной и седлом под голову. Да и в селищах, он никогда не ложился почивать в условиях лучших, чем лег-ла его дружина, оттого и сегодня князь устроился почивать на прошлогоднем сеновале, вповалку со своими дружинниками нарочитыми. Он и одевался-то практически также, как его дружинные, правда, чисто брил подбородок и начинал уже пестовать усы, растя на бритой голове оселедец – признак его достоинства предводителя дружины. Разве что сти-рал его джура  княжеский наряд намного чаще, чем иные дружинники. Сероглазый, среднего роста, князь был удивительно пропорционально сложен, отменно силен и вынос-лив. Лицом бел и чист. Из защитного вооружения возил с собою двойную кольчугу с ме-таллическим оплечьем, островерхий русский шлем со стрелкой, прикрывающей перено-сицу, поножи, защищавшие голени и круглый щит всадника, среднего размера.
Повечеряв, князь уже отправился почивать, когда в Печище прискакал Ждан. Вид русского парня на печенежском коне, показался достаточно убедительным доказательст-вом важности его дела особо бдительной, по случаю ночевки здесь великого князя, сели-щанской стороже, и Ждана, без больших препон, пропустили на двор, где остановился князь. Ждан спешился на входе во двор, привязав коней к пряслу забора и сопровождае-мый двумя нарочитыми, проследовал ко князю, уже вставшему со своей попоны:
- С чем прибежал, воин? И кто ты таков?
Обратился к нему князь, увидав саблю на поясе, шит, лук и тул у седла его коня и пику у стремени. Мог бы и мергеном обозвать, если бы не зрел русскую рубаху и порты, при вполне славянском обличье молодого вестоноши. А что никто, кроме вестоноши его в такой час не потревожит, было элементарно понятно. Собравшись с духом Ждан принялся отвечать, переменив очередность вопросов:
- Зовусь я Ждан, из племени вятичей, был в неволе у печенегов, да ушел. Уже на под-ходе к русским украйним землям, княже, обнаружил чамбул степняков, изготовившийся напасть на весь Крайню. О чем предупредил тиуна той веси Воило, а уже тот слал меня к тебе, князь, предположив что к ночи ты, всяко-разно будешь здесь. Воило просил пере-дать княже, что ночь они точно простоят, а утром, если никто не поможет, их, надо быть, возьмут на щит. Вот он и знак тебе, княже, подает!
И Ждан протянул князю кусок глины с отпечатанной на нем шейной гривной Воилы. внимательно осмотрев знак, князь бросил глину на землю, наступив на нее ногой в доб-ротном сапоге, кивнул Ждану:
- Как велик тот чамбул?
- Мы его не зрели воочию, княже, я его слышал, слушая сакму. Думаю в три сотни комоней, или немногим более. Только, княже, потом к чамбулу могли подойти еще степ-няки, мы о том сведать уже не могли! Ни зреть их, ни слышать нам не довелось, зане…
- То понятно, отрок, не мельтеши. Что изречешь воевода?
Обратился Святослав к молча стоящему поодаль и внимательно слушающему Асму-ду:
- Что тут изречь, княже? Не бирича  же к ним посылать, просить уйти назад в степь! Сниматься с ночевки надо княже и борзо бежать назад к Крайне, зело норовя поспеть на брань, пока еще степняки бороню  веси сломить не справятся. Нешто инако как, мочно тут поступить?
- Правда твоя дядька и воевода! Инако, мыслю, не мочно!
И уже двум воинам, ожидавшим приказаний, стоя за спиной Асмуда:
- Дружине возбнути ся  всем разом, комонно и оружно идти на заводных комонях, имея боевых в поводу! Тиуну печищанскому в кратких словах обскажите, почему уходим. Пусть запруться от греха! Хотя, до них уж точно не дойдет сей гиль, а мало ли! Не один чамбул и рыскать-то по нашим межам может! Все, поспешайте!
И все в селище пришло в движение. Князь очень быстро и без чьей-либо помощи оборужался сам, одев поножи, свою излюбленную двойную кольчугу, оплечье, зерцало на грудь и верх живота и боевой пояс, с железными пластинами, прикрывавшими сам живот. Боевые кольчужные перстатицы, князь сунул за пояс, оправил меч на поясе и приторочил сверток с чем-то тяжелым за седлом стоявшей рядом с его могучим боевым конем, белой масти, заводной лошади. Святослав и Асмуд спешно оружались, проверяя на ходу упряжь коней, но тут Святослав заметил жмушегося к стенке избы Ждана. Тот чтобы не стать по-мехой воителям, в твердую стенку вжаться был бы рад:
- А ты пошто не собираешься? Пойдешь вместе с нами! Место на реке, где вы бро-дом шли и где степной чамбул скорее всего пойдет, помнишь, я чай?
- Помню, княже!
- Ну, вот мне его и покажешь, чтобы нам долго не искать!
 И Ждан кинулся к своей лошади, вспомнив, что он без заводной. Заметив его сму-щение, князь снова прервав свои сборы, насмешливо обратился к нему:
- И чего же ты замер, отрок? Узрел чего?
- Нет, княже! Просто у меня заводного коня нет! Заводные наши в Крайне остались!
Усмехнувшись и снова приступив к своему делу, князь продолжил:
- Саблей, али мечом сечься зело способен? С коня из лука стрелы мечешь изрядно? Копьем битися добре умеешь?
- Нет, княже! Меня батяня в веси только в пешем строю секирой да рогатиной драть-ся учил, щит держать в пешем строю учен, да из лука бити с земли учен не плохо. Так то-му в наших вятских лесах всех отроков учат без изъятий, нельзя нам иначе, княже!
- Вот то-то же! Как же мне тебя, недоделанного воя, в сечу-то вести, а? Путь нам ука-жешь, а в конную сечу не пойдешь. Среди степняков неумелых конников и в заводе нет! С чего бы я им своих стал бы подставлять, а? Дурее их, что ли? Мне там мертвецы ни к че-му, мне живые надобны! Останешься там с моим джурой, табун заводных коней дружин-ных беречь, понял? Так что не надо тебе заводного! Обойдешся! Готовь борзо того, на ко-ем к нам прибежал!
Получив столь четкие указания, что ему делать, Ждан быстро принялся проверять седловку своего степного конька. А когда князь воссев на заводного коня, поведя боевого в поводу, поехал со двора, сопровождаемый Асмудом. Ждан вскочив на своего степного скакуна, и вопросительно поглядывая на старого хмурого дядьку, княжого, пристроился следом за ними. Вернулся легкоконный и легковооруженный княжеский джура Ратмир и, слегка оттеснив Ждана своим конем, также поскакал вослед за князем, заняв свое закон-ное место. По пути к входным воротам веси, практически вся дружина присоединилась к ним. Все селище мгновенно заполнилось топотом тяжелых комоней, звоном оружия и скрипом сбруи. Согласовано и в абсолютном порядке, следуя за князем, дружина его, по трое в ряд, с заводными боевыми конями в поводу, миновала ворота и пошла ровной средней рысью по дороге в сторону Ровни и Крайни. Князь, обернувшись, показал Ждану место рядом с собой:
- Скажи, Ждан, ты место, где вы с Шугой реку переходили, если мы будем по тече-нию реки бечь, узнаешь?
Ждан задумался, вспоминая приметы места, где они, побив печенежских подсылов, перешли невеликую реку, миновав заливной луг с восходнего, низкого берега, припоми-нал приметные дерева и изгибы берега реки, князь не торопил, понимая, что парню следу-ет все вспомнить и восстановить в памяти:
- Вспомню, княже, найду!
- Точно баешь, или может быть?
- Точно, княже и никаких может быть! Надо – так вспомню!
Допытывался князь, верно перед тем, как принять окончательное решение. Ждан продолжал ехать ошую  от князя. Одесную  же выдвигался воевода Асмуд:
- Ну, что, княже, как к степнякам пойдем?
- Мыслю, Асмуд, пройти по той реке, что отроки перебегали по пути из степи в весь, ее и степным ведь никак не обойти. Она нас и выведет в тыл номадам. Ждан укажет, где нам надо будет свернуть, чтоб тех не искать, а выпереться им прямо в спину. Они, уверен, ничтоже не ждут нас с тех стран, а мы – вот они мы! Прямо им на голову и валимся!
- Дельно, княже, очень дельно! Лучше, я мыслю, нам и не придумать тут ничего…
И снова только скачка ночной дорогой в свете луны, размеренное дыхание двух со-тен бегущих лошадей, приглушенные переговоры сотни людей, тихий перезвон кольчуг и оружия. Встреться бы им по дороге хоть кто-нибудь, умер бы со страху, не иначе. Шутка ли, сотенный отряд в угрюмом недобром молчании стремиться по неширокой лесостепной дороге-тропе, уткнув свои копья в чистое звездное небо. Призрачно и тихо. Тут заробе-ешь! Ждану и самому, с непривычки, было страшновато от этой скачки, он видел, что и молодому князю тоже было не по себе, хотя он то уж, судя по всему, делал это далеко не первый раз. Один за другим примолкали переговаривающиеся меж собой дружинные, ос-тавляя звучать только шумы от передвижения отряда. Ближе к полуночи отряд подходил к Родне. Святослав и Асмуд озаботились заранее послать к веси трех нарочитых, требуя обеспечить дружине беспрепятственный сквозной проход. Те, передав заводных побрати-мам, сходу перейдя из среднего галопа в карьер, оторвались от дружины, поспешая к веси.
Привычным к седлу княжим дружинникам ночная скачка была, пожалуй, в удоволь-ствие. Вятскому же парню Ждану, все детство проведшему в дремучих лесах его родины, конской спины не ведавшему до самого его полона степного, приходилось тяжко. Крепко болела спина, невероятно саднил побившись о седло, за эти четыре дня их с Шугой ушид-ства, копчик. Ох, и ныл же, зар-раза, ох, и ныл! Но парень терпел, сжав зубы, помня толь-ко одно – он должен точно вывести князя с дружиной в спину кочевым, что сильно добав-ляло ему терпения. К Родне подошли вскоре. У распахнутых ворот толпились охранники и один из дружинников в седле, оставленный старшим из трех посланных князем. По ули-це селища дружина пронеслась не снижая хода, сопровождаемая ополоумевшими от рас-пиравшей их злобы собаками. Деревенские шавки подскакивали, заходясь в истошном лае, под самые копыта летевших все тем же средними галопом лошадей, а разбуженные и сдернутые поднятым шумом со своих лав и полатей, селяне, испуганно выглядывали из дверей изб и хат. И только самые смелые из них решались, выйдя к пряслу своих дворо-вых ворот, рассмотреть проход княжой дружины повнимательней. Интересно же, хоть и страшно вельми! Сердца людей не успели отстучать и тысячи ударов, как дружина про-шла через точно также распахнутые противоположные, полуденные ворота, подобрав обоих дружинников из высланных вперед и продолжила свой путь по дороге далее. Вслед ей долго смотрел недавно назначенный тиун и сторожа от ворот. Наконец, тиун, поднятый по требованию посланных князем дружинников, приказал запирать ворота обратно и по-шел к своему печищу. По дороге он отдавал приказы мужикам выходить на площадь в центре веси, снарядившись как на бой. Напали, конечно, не на них, а на близких соседей  бежать со своими пешими мужиками полем, оставив без охраны Родню, тиун никак не со-бирался, тем более, на выручку Крайне, пошла княжая дружина, сам князь пошел! Но го-товыми к обороне своей городьбы полагал быть необходимым. Мало ли что. Превратно-сти набегов известны своей непредсказуемостью! А ведь никто и не говорил, что лишь единый чамбул пришел со степи. Их там, собак, много! Может и несколько чамбулов при-дти. Так что всяко-разно, держа ухи настороже целее окажешься!
Дружина продолжала свой бег, не меняя порядка. Ночь уже давно перевалила за по-ловину, когда они подошли к реке, кою только за сегодняшний день, Ждан уже пересекал дважды, и, повернув, пошли все также, на галопе, луговиной, по низкому, обращенному к степи, берегу. И когда внятно начало сереть, а на восходе появилась светлая полоска, сим-волизируя близкий восход солнца, Ждан, давно уже собравшийся в единый комок, и вы-искивавший знакомые ориентиры, уверенно прохрипел, обращаясь к князю враз севшим от волнения голосом:
- Здесь, княже!
Тот бросив коня карьером вперед, скомандовал без раздумий, а чего думать, коли все уж обдумано и решено, и дружина все также галопом пошла, взметая брызги прозрачной воды, взбираясь на высокий противоположный берег. Летели комья вырванной копытами земли, оскальзывались по мокрой от вечерней росы траве, кони. Далее им было скакать не долее пятой части дневного перехода, но галопом это расстояние, пройдется много быст-рее. Дружина на махах выскочила на высокий берег, и пошла краем леса, как и они днесь, с Шугой. Уже совсем скоро они подходили к краю леса и началу деревенских полей. У давешнего поворота, из-за которого открылась им днесь деревня Крайня, князь, видимо уже и сам узнавая местность, какой ехал только вчера, приказал Ждану, его упредить. Здесь они, спешившись, быстро сменили лошадей на боевых жеребцов, ох и звери ж! ; подумалось Ждану, поручив стеречь заводных вятичу и княжескому джуре Ратмиру. Бу-дучи погодком Ждану, тот уже полгода исполнял при князе службу джуры. Ждан с насла-ждением покинул седло, ощутив наконец под трясущимися, после долгих скачек, ногами твердую землю, вместо опостыливших за все время ушидства, стремян, взял лук и тул со стрелами и пошел к повороту из-за леса, рассчитывая посмотреть на имеющий случиться бой.
Князь Святослав вынесся с первыми рядами своей малой дружины из-за лесного ро-га. Уже через истоньшавшийся лес, они просматривали отблески нескольких невеликих пока пожаров, скорее всего двух. Но только выскочив из лесу в поле,  принявшись строить своих в боевой порядок, он смог пристальнее разглядеть, что твориться у веси. Откуда несся громкий вой степняков и крики селян, отбивавшихся пока, должно быть, судя по звукам, с успехом. Святослав видел, как степняков, поднатужившись, вышибли мужики из пролома в частоколе, от заходней стороны. В проеме с восходней те еще рубились с тес-нящими их селищанами. Его дружина перестроилась, выпустив вперед воинов, лучше других орудовавших копьем и мечом, те же, кто чувствовал себя увереннее с луком, ос-тался в задних рядах. Встав во весь рост в стременах они будут бить над головами перед-них, меча стрелы по врагу. Князь, взяв копье и перехватив свой круглый щит конника из-за спины, на шуйцу, взял копье под мышку десницей. Привстав в стременах, князь вскрик-нул, перекрывая голосом шумы осады:
- Потягнем, братие и дружина!
И послал, яростным шенкелем, своего могучего белого жеребца вперед, ощущая всем телом качнувшуюся следом, не задержав, упаси их Перун, стену дружины. Скачком, а только так приучены начинать свой бег боевые кони, его конная лава вышла на быстрый галоп и деревня стала быстро приближаться, разрастаясь на глазах. У самого края леса располагалось большое скопище заводных лошадей степного чамбула, охраняемое тремя десятками всадников. Боевой запас, должно быть. Те, испугавшись вынесшейся из-за края леса, силы, заворачивали своих коней, устремляясь к веси. Откуда им в самом деле было ожидать такой отряд мощной тяжелой конницы русов? В той же стороне родная степь, родные кочевья с извечным запахом полынь-травы! Сдерживать же такую жуткую мощь тремя десятками легких всадников? Ну да, конечно! Они их и всем своим чамбулом не больно удержат! Они только намеревались атаковать выбитые наконец ворота, но явно не придется им этого делать! От стен веси, завидев дружину князя и уже слыша всей кожей нарастающий топот атакующей тяжелой конницы слетались под бунчуки своих беков срочно повскакивавшие в седла всадники. Совсем немногие из тех, кто бился в проломах с селянами, сделать этого не успели, связанные боем с развоевавшимися мужиками. Созы-ваемые частыми свистками своих десятников, ото всех участков частокола отскакивали всадники, провожаемые злыми и не всегда неприцельными стрелами селищан. Все больше и больше степных наездников собиралось под бунчуком их родового бека, возглавившего этот поход. Он уже осознал, что уйти в степь, не приняв боя, ему не дадут. Если бы князь, чью лазурную хоругвь с золотым контуром атакующего сокола,  он уже мог наблюдать над атакующим отрядом, пришел с любого другого направления, бек боя бы не принял. Что он, дурак, что ли? Не понимает, чем закончится для него удар по его легким всадни-кам тяжелой конницы урусов? Вон они, бестии, уже взяли копья на перевес и прибавили ходу, а его конники только еще собрались под бунчуком. Русы же еще и клича боевого не подают, только в рог трубят. Завесили железом головы своих боевых скакунов и их груди стальными защитными наборами. И сами все в железе. Нет, если бы урусутский конязь Святосляб, не перехватил ему дорогу домой, в степь, он бы, ничтоже сумняшеся, туда бы сразу же и направился, не пытая удачи в неверном бою! И посмотрел бы, как этот мало-хольный урусутский князь гонялся бы за ним по всей степи. Вот там-то у него были бы все преимущества! Здесь же его зажали как свинью в плетне. Мало того, что эти прокля-тые пешие пахари, каких они полагали уже своими полоняниками, перебили, защищая го-родьбу почти семь десятков его всадников, а вон, еще и из ворот выбросили тех его мер-генов, кто туда только что ворвался. Вокруг этой проклятой веси лес, а лес всегда мало-проходим для степной конницы и малоприятен для степного жителя. Так что у них нет иного выхода, кроме как атаковать урусутскую конницу, пытаясь прорваться, смяв ее, в степь. А все начиналось совсем неплохо. Когда он принялся собирать чамбул для набега на давно уже присмотренную Крайню, к нему пришли от его младшего брата сообщив, что его пять кочевий лишились своего бека. Брат Джамбул-Таган умер от какой-то скоро-течной болезни. Ничего не понятно, слабенький порез руки, брат даже не вскрикнул, счи-тая такую жалкую ранку глупостью, не способной даже сиюминутно отвлечь мужчину. Но он все же стал присыпать ранку землей, как учит их обычай. И – внезапно задергался в судорогах, а минут через 5 – 10 и отошел, весь закостенев. Странная смерть, наверное от-равили его, однако, смерть эта, бека порадовала. Ведь она увеличивало его чамбул на 80 мергенов, что было, откровенно говоря, весьма кстати, а его народ на целых шесть коче-вий. Не очень богатых, но все же! Бек честно попытался найти отравителя и даже казнил какого-то чужеземца, по глупости своей, кочевавшего вместе с родом. Мергенов же брата присоединил к своему полуторасотенному чамбулу, отправляясь пошарпать урусутские приграничные веси. Но неудачи начались уже на подходе к цели. Не вернулись двое под-сылов, опытных и знающих обстановку на границе с лесами, мергенов. А когда они уже выдвигались к первой веси, они обнаружили трупы их лошадей, уже слегка потраченные степными волками. Убиты лошади были кинжалом или мечом в ухо, а подстрелены перед этим стрелами, скорее всего срезнями. По следам в степи его мергены установили, что по-били их двое неизвестных воинов, шедшие с заводными лошадями из степи. Но трупы мергенов потом погрузили и увезли в сторону веси. Высылать еще подсылов и отклады-вать набег? А кто гарантирует, что пока их нет, на их кочевья не наскочит соседний бек и не присоединит их к своему улусу ? Тогда ведь, если тех не удастся отбить сразу, его воины потихоньку оставят его и перейдут к тому самому беку. Ему же останется помирать с голоду в степи. Помирать, да еще и с голоду, бек не хотел и решил, что весь он атакует прямо сейчас. Добыча его мергенам тоже была страсть как нужна. Они соорудили легкий таран, срубив дуб и заострив его с комля. Это тяжелое бревно подвесили на веревочные тяжи между четырьмя лошадьми. Так и получился походный таран. Конечно, штурмовать ворота, к примеру, Саркела, с таким тараном, было бы глупейшим мальчишеством, но и весь эта злосчастная, далеко ведь не Саркел, правда? Когда они уже окончательно изгото-вились, таясь у реки, за лесом, окончательно стемнело. Они собрались все купно и поеха-ли к веси. Смиряя горячащихся коней, одерживая их, дабы не производить излишнего шума. Лучше всего подкрасться к урусутам тихо и ударить с наворопу, ворвавшись в весь. В темноте, от леса она смотрелась как скопище разномастных черных домой за не слиш-ком высоким частоколом. Он, со своими неплохо вооруженными и защищенными мерге-нами-телохранителями, ехал сразу по-за тараном, намереваясь ворваться в селище, когда им только-только выбьют ворота и сделать это в числе первых. Как же, кто здесь бек? Так бы оно, наверное и было бы, но как только они подъехали к воротам селища, взвился в воздух из-за них буйный туроподобный крик урусутов, такой что кони аж присели на зад-ние ноги, а на его мергенов дождем пали, прямо с угольно черного ночного неба каленые стрелы. И все как одна – срезни. Что и спасло бека. Стрела ударила в обтянутый кольчу-гой выпуклый живот жуира-бека, не чуждого доброй и обильной пище, уважающего тон-кие византийские вина. Любил бек, ой любил жирную молодую баранину, вываренную и нашпигованную степными корешками, чесноком и бараньим салом, благородную конину. Уважал он и кумыс, напиток всех степняков. А вот упражняться во владении саблей, джи-гитовке, метании стрел и владении копьем, беку было лениво. Слишком много времени на все на это надо. А ведь он и без того в молодости был, пожалуй, лучшим сабельным руба-кой и наездником во всей печенежской степи. Первейшие призы брал на знаменитейших степных тоях , куда съезжались знатнейшие воины печенегов, или пацинаков, как назы-вали их ромеи. Животик появился уже потом, когда умер отец и он, старший среди трех братьев, унаследовал большую и лучшую часть их рода, с самым сильным чамбулом мер-генов. Вот и сейчас, когда умер средний брат, он не объявил выморочным его удел, как того требовала Степная Правда печенегов, он его просто забрал себе, обделяя, тем самым, младшего бека их рода, своего самого младшего брата. Когда срезень, пущенный с над-вратной галереи этого пошлого селища урусутов, пребольно щелкнул его, по обтянутому доброй, варяжского дела, кольчугой, животику, ушибив заботливо наполненный вечером пряной бараниной желудок, бек разозлился не на шутку. Уж он то покажет этим мерзким урусутам, каково это – ему сопротивляться! Однако держать свой чамбул под дождем стрел, было глупо, и бек громко заорал, все еще согнувшись в седле – больно ведь! - рас-поряжаясь. Послушные его велениям, всадники чамбула, бесплотными тенями канули в темноту, разумно и выучено выходя из-под обстрела, а на дорогу перед воротами полете-ли факелы, освещая местность. Урусуты жаждали видеть, что происходит. Возмущенный внезапным сопротивлением намеченной жертвы, бек, велел приступать сразу отовсюду, охватывая городьбу кругом. И метать, поджигая обильный примёт. Им, примётом, они озаботились заранее, еще до приступа к веси. Ему и дела-то не было, что не настолько уж и велик его чамбул, чтобы атаковать каждый кол частокола и найти каждую мало-мальскую щель в нем. Сам бек вальяжно и значимо объезжал всю линию городьбы, снова выпятив внушительный живот и наблюдая за действиями своих мергенов. Пока похва-статься им было нечем, потери понесли, а ничего не достигли. Провозившись и просопев почти всю ночь, наметали приметы из хвороста в двух местах, подожгли стену снаружи. Когда приметы вместе с частоколом прогорели, бросились в брешь. Вначале с полуденной стороны. Навалив кучу тел в бреши, убитых лучным боем, все-таки хлынули туда, отча-янно размахивая саблями и громко визжа. Видя столь явный и важный успех, бек и сам подъехал поближе, по прежнему прикрытый от стрел с частокола телохранителями, один из которых, несмотря на добрую кольчугу, уже лежал поперек седла. Его отвезут назад в степь и бросят только там, ободрав поначалу, потому что на его теле много золота и дру-гих ценных вещей, та же кольчуга, например. Все это еще пригодится беку!
- Вперед храбрые мергены!
Настоятельно требовал бек, припоминая всем, что они не кто иные, как наследники храбрых кангаров , победы которых не померкнут в веках. Его мергены лезли в пролом все более яро, визжа все оглушительнее. Внезапно из-за частокола раздался медвежий рык грубых голосов, страшный треск трехаршинных, в человеческую руку толщиной, скепищ, и его мергены, подобно густому каймаку , выдавливаемому из бурдюка, полезли из про-лома назад. Вот они просто стали выпадать и выползать из пролома, а в самом проломе появился тесный строй урусутов, загородившихся его всего своими большими, в полный рост человека, червлеными щитами. Утыканный рогатинами этот строй подобно колюче-му боевитому ежу выбросил ядовитую змею степняков из норы-веси. На частоколе снова объявились лучники, молодые мергены урусутов, заставляя бека со своими телохраните-лями отъехать от стен подальше. Хорош их доспех, но если не опасаясь за щитами, стоять открыто под боем стрел, они в конце-то концов, щелочку, или неаккуратное сочленение в нем сыщут. Отъехали к месту иного прогара стены, на другую сторону веси. Такой же прорыв в частоколе, прожженный приметом, намечался и в полуночной стене. Препятст-вие составляла только земная насыпь, присыпанная к частоколу со стороны веси, чтобы защитникам удобно было метать стрелы меж заострениями колов, составлявших частокол. Там все повторилось совершенно зеркально. Вначале степняки, торжествующе визжа, по-лезли, толкаясь, в проем-брешь, избиваемые дождем стрел изнутри. Но снова над всем во-зобладал низкий звериный рык урусутских медведей и его степняков точно также как и с полуденной стороны, выперли из пролома, набросав еще сколько-то трупов. Бек снова вынужден был отъехать от вновь ставшей опасной стены не солоно хлебавши. Но тут при-скакал вестник от мергенов, оставленных под восходними воротами селища. Полусотник-батыр пехлеван  Амирам, все же сумел сломать тараном ворота и, теряя людей от урусут-ских стрел, ворвался, было, в городьбу. Бек тут же поехал туда, рассчитывая сразу за людьми батыра, ворваться в конном строю своих телохранителей-батыров в весь и рубить всех попавшихся под руку, полонить и грабить. Но к тому моменту, как он подъехал к во-ротам, урусуты уже в третий раз ликвидировали прорыв, выбрасывая степняков наружу все с тем же медвежьим ревом-рыком. Самое же страшное было то, что с восхода солнца, с той стороны, откуда они сюда и пришли, громко заревел боевой турий рог. Кто там? Ближайший боярин, князев ближник со дружиной? Или пограничная сторожа? Как они могли там оказаться? Оглянувшись, бек увидел кошмар из своего самого страшного сна. На него в идеальном порядке собранного и упорядоченного строя конников, уставив для страшного таранного удара крепкие копья, выдвигалась русская тяжелая конная дружина, над какой полоскалась на утреннем ветерке лазоревая хоругвь, с изображенным на ней золотом, ненавистным для всякого степняка знаком – атакующим золотым соколом рус-ского княжого рода. Всадников было пока еще меньше, чем у него мергенов, но это были вои Ряда Полчного, краса и гордость войска урусутов, противопоставить им в поле, у бека было просто некому. Сюда бы ал-арсиев  хазарского кагана, тем и то пришлось бы весьма и весьма кисло.
Бек быстро прикидывал, что же ему делать? Прорываться глубже в урусутские лес-ные просторы по дороге из веси на следующую весь, ранее разведанную степняками, он никак не мог решиться. Ведь это был бы прорыв в неизвестность, со страшной княжой дружиной на плечах. А кто ж их знает не перегородили ли проклятые урусуты и там им путь сквозь свои мерзкие для любого степного воина-мергена, леса? Идти же лесами было и вовсе немочно! Растерять всех своих мергенов среди этих деревьев? Оставалось одно – пройти сквозь дружину князя, смяв ее так, чтобы не было преследования. Ибо от пресле-дования им не убежать, без заводных-то коней! Но и смять в поле урусутскую тяжелую конницу, с оставшимися у него менее чем сто семьюдесятью всадниками-мергенами, мог рассчитывать только сумасшедший. Но бек, еще не сойдя с ума, уже решился это сделать. Свою ставку он вельми точно определил, ставя на попытку убить самого князя Святосла-ва. Каков он воин, бек не знал, но слышал, что зело добёр… Зато за собой он знал, что яв-ляется великолепным конником и поединщиком, мужчиной в расцвете лет, сильно-могучим и познавшим жизнь во всех ее проявлениях. Обрюзгшим слегка от малоподвиж-ной жизни – это да! А бороться он рассчитывал с еще не разменявшим второй десяток лет князем-подростком, пусть и хорошо обученным, но еще не обретшим должной мужской мощи. Он твердо рассчитывал, с помощью светлого Тенгри , срубить молодого русского князя, внеся, тем самым замятню, в его дружину, обеспечивая прорыв своим мергенам. Вот тогда они и уйдут, не подставляясь под мстительные мечи урусутов. Без добычи – да! Зато живые! А это подчас добычи стоит вполне. И по знаку бека, бунчужный принялся размахивать над головой бунчуком, собирая степняков вокруг своего бека в поле, на вы-ходе из веси. Бек видел, что селяне уже собрались в строй у него за спиной, и строй этот рушил, направляясь прямиком им в спину. Мерзкие оборванцы! Они ведь тоже ударят, помогая своему сопливому князю. Обязательно ударят! А от степной дороги тяжелым га-лопом, все ускоряя свой бег, шла княжеская дружина грозно уставив копья, а через головы передних рядов смотрели вставшие в стременах, а кто и на сами седла вспершись ногами, лучники, чудом сохраняя там равновесие. Его чамбул, собравшись воедино, повинуясь знаку бека, раскинулся в неширокий полумесяц, и бросил себя встречь ненавидимой ими лазоревой хоругви. Сошлись две конные массы примерно посредине поля, оглушив всех страшным треском своих двух с половиной аршинных скепищ, звоном железа, лошади-ным и человеческим криком и визгом. В пароксизме страшного таранного удара, дружин-ные насаживали на острия своих копей степняков, вырывая их из седел, и бросали, за-стрявшее в чьем-то теле, либо изломанное ударом, ясеневое копье. Его острый наконеч-ник не был иззубрен и тело пробитого врага покидал легко, но как же надо было извер-нуться на скаку, чтобы его достать из тела. С устрашающим звоном выползал из ножен меч, либо снималась привешенная к седлу тяжеленная булава, или секира. Отринутая кон-скими копытами земля летит вспять, а рука с мечом совершает гибельный полукруг с большого размаха, опускаясь на тощую жилистую шею степняка, отделяя его голову с ча-стью плеча от тела и захватив на самом завершении ударного полукруга еще и лошадиную голову, сносит бедному коню ухо. Встретившиеся грудь в грудь жеребцы, степной и бое-вой дружинный, встают на дыбы, зверея, рвут друг друга зубами, страшно молотят перед собой копытами. И здесь копыта боевого коня дружинника, кованного тяжелым железом, берут верх над роговыми наростами копыт степного красавца-скакуна. Не зря все нарочи-тые предпочитали для боя свирепых и норовистых жеребцов, знающих как вести себя в бою. Добре их кормили, специальными шипованными подковами ковали передние ноги, дружили и братались, случалось, с конем своим, на зависть девам окружающим и зрящим, сколь любви и верности нарочитой, достается свирепому зверю. Не понимали, красные, отслужит верный жеребец любую любовь, службой верною, а и дев красных вниманием, пригожий нарочитый, обойден не останется. Не той – так другой! В бою же кто ему ново-го коня подведет? Дева разве? А с седла побеждающего друга-жеребца, его побратим всадник-дружинник рубит и колет с двух рук, разнося своей светлой сталью, все попа-дающееся на ее пути. В воздухе шуршат многие стрелы, образуя сеть жалящего и рвущего все железа, одетого на почти аршинный, оперенный стержень из любовно высушенного степными и оседлыми мастерами дерева. Бой, конный бой, как страшен ты и скор! Смятая и опрокинутая страшным нажимом княжой конницы, подалась степная вольница взад, но наткнулась на крепкие и вострые рожны рогатин крайненских мужиков, и их пребольно жалящие из-за высоких, в рост пешего почти, щитов стрелы. Отменно хорошие воины и всадники, степняки, дерясь один в один, побили бы почти любого из селищан, кроме разве что лучших из них, таких как Воило и еще пара – тройка мужиков. Дружинных – нет, а селищан – да! Но их ломал и изничтожал строй, повсегда обращая против них ужасающий частокол копий-рогатин и противопоставляя их стрелам, пикам и саблям тесно сбитую стену щитов. А из-за щитов, по-над головами старших мужиков, отчаянно метали в степ-ных свои стрелы, селищанские парни-холостяки. Кипела, вировала ожесточенная схватка, подходя к своему апогею. Никому не хотелось оказаться побежденным, все рвались побе-ждать!
Сам бек нашел-таки в этой страшной круговерти князя, наверное, потому, что тот его и сам искал-разыскивал. Тенгри-небо помогай, не выдавай Ульгень ! Смущало только что именно князь, в отличие от него, шел в атаку под лазоревой хоругвью, да еще на ней са-мой изображен сокол-рарог, родовой тотем княжого рода Рюриковичей и, одновременно, символ все того же Тенгри. Кому ж из них покровительствует сегодня их степной бог-небо?
Святослав, упорядочив строй дружины и выдвинув вперед своих самых отменных и опытнейших копейщиков, определив за их спинами лучших лучников, сам занял место в строю, между побратимами Асмудом и Дружинко. Он сам равно хорошо стрелял из лука и играл копьем, но сегодня он решил выйти в передние ряды, став копьеносцем. Поравняв своего коня стремя в стремя с конями иных дружинных, князь повел своих воев в атаку. Без криков и лишних команд жестами/, всего лишь сволим примером и скупыми движе-ниями и подворотами копья, показывая напрочитым, что надо деять. Свой невеликий круглый щит целиком железный, он бросил со спины на руку, сразу отодвинув на спину лук и тул со стрелами. Не пригодятся, должно, сегодня. Копье под правую руку, хотя князь одинаково хорошо и владел обеими руками, был, что называется обоеруким. В пер-вые годы его дружинного воспитания выработке подобного свойства было посвящено очень много времени. Ведь борьба обоими вооруженными руками требует обычно очень много усилий, но всегда вознаграждается в бою. Конем князь привычно управлял ногами, сжимая его бока своими мощными бедрами. Ох и долго же сему довелось учиться тогда же, в юности. Долгими зимними вечерами, сжимая коленями, держал тяжелый камень, обершутый конской шкурой. И не приведи Перун было его выпустить! Сильным давлени-ем в ту, или иную сторону, он определял куда коню идти, а шенкелями регулировал темп бега. Одновременное сжатие обоих бедер, означало немедленную остановку. Шенкеля – немедленный посыл. Ни арапником, ни нагайкой князь никогда не оскорблял своего вер-ного друга – белого жеребца Беляя. Это освобождало для боя обе руки, позволяя отлично маневрировать щитом на левой, без оглядки, на заведенные на переднюю луку седла, по-водья. Пусть их висят, в бою они ему без надобности! Заревел рог в руках одного из по-братимов, приставшего в стременах на всем скаку и трубящим всем привычный призыв выпевающий, казалось: «В атаку! В атаку! Веселее! Бой! Бой!». Этот трубный зов по за-мыслу молодого полководца звучал не столько ради своих воев, подстегивая их прыть и боевую ретивость, сколько ради врага, заставляя их собраться вместе, подставляясь под свирепый таранный копейный удар всею своею массой, а не рассыпаться малыми групп-ками по всему полю. Да, все срабатывало как и было задумано, противник только сильнее сплотился, становясь особенно уязвимым именно для таранного удара. Сам бы князь на месте бека, наоборот бы, как можно шире раскинул бы по полю мергенов-лучников и сте-гал бы врага колючей плетью стрел дотоле, пока бы тот не поменял бы тактику, или не был бы побежден. Правда, сделай бек так, князь бы тоже немедленно изменил тактику. Его воины ведь тоже были прекрасно обучены искусству метания стрел на всем скаку. Луки их были не менее мощными, а и люди и кони куда более защищенными, чем подав-ляющее большинство мергенов-степняков. Атакующая дружина легко, одним своим при-ближением, опрокинула небольшой отряд номадов, десятка в три мергенов, запас, навер-ное, располагавшихся у запасных коней, погнав и тех и тех навстречу врагу. И лошади и степняки, торопясь убраться с дороги грозной княжой хоругви, забирали влево и вправо от направления ее движения. Своим встречным движением по бокам их атакующей лавы, они преграждали степнякам даже саму возможность просочиться с краю. Но степняки, со-бравшиеся под бунчуком своего бека, возопив нечто визгливо-устрашающее, ринулись навстречу князю со товарищи. Встречные всадники быстро сближались, стремительно вырастая, казались все большими и большими. Им тоже, небось, страшно видеть, как бы-стро вырастая,становятся все больше и страшнее его дружинные в светлых бронях. Со стороны степняков ударили луки, есть раненые, ага, вон справа, лошадь упала. Наши от-ветили. Снова к ним приближается рой стрел. Поднимая щит на уровень глаз, князь брал защиту. Наконечник одной стрелы звякнул по железной обивке щита, и еще одна отзвони-ла по защите-пластине на груди скакуна. Но и номады уже на расстоянии вытянутой руки, считай. Князь собрался, упершись ногами в стремена, привстал и наклонился в сторону близящегося врага. Копьем выцеливая грудь степняка, которого выносило на него самим сближением масс конных воинов, князь ждал своего момента. Когда же он увидел, как по-лез вверх щит супостата, прикрывая атакованную уже, казалось бы, грудь, Святослав срочно извенил направление удара, целясь уже в лицо номада. Тот увидел такое измене-ние намерения князя в самый последний момент, когда изменять что-нибудь было уже поздно, только удивленно-испуганно взметнулись брови на враз побелевшем лице. И все! С хряском проламывая кости черепа, копье вонзилось в загоревшее до коричневого оттен-ка под жарким степным солнцем, словно испеченное в золе яблоко, лицо степняка. Тот мгновенно умерев, утратил стремя, сраженный страшным ударом, взлетел на воздух его малахай и разверзся в тонком гортанном последнем уже крике-взвизге рот. Фонтаном брызнули в разные стороны кровь и мозги. Копье же, полностью развалив череп, осталось в боевой позиции, абсолютно готовым к бою. А вокруг раздавался буйный треск скепищ, вопли, стоны и выкрики сражающихся. Кого то из степняков уже вынимали из седла, из-вивающимся и корчащимся на пробившем его тело копье. Кого-то просто вынесло из сед-ла, словно порывом отчаянно сильного ветра. Перед князем оказался еще один номад. Этот был окольчужен, щит его был изрядно обит железными бляхами, оружие выглядело нарядным. Увидев нацелившееся на него копье князя, степняк попытался отклониться в иную сторону, выбрасывая щит навстречу копью. В другой руке взблеснула на взмахе на-рядная сабля. Красивым и плавным полукругом князь обвел острием копья щит печенега, нацелив его под низ, ныряя под щит. Острие копья нашло там широченную бляху на рем-не и скользнув по ней кверху, с тупым хряском вонзилось в тело, в тощий живот кочевни-ка. Степняка махом вынесло из седла и брякнуло о землю, а дорогая харалужная сабля да-леко отлетев, упала наземь. Еще один гортанный вскрик и еще один гаснущий взгляд. Вы-нуть из его тела копье, не позволил разгон, и князь рывком вытащил висящий слева, в ножнах на бедре, меч. Правый, что прикреплен ножнами, справо от седла, доставать пока не стал. Щитом он принял слегка скользящий удар копья. Привычно скользнул под шеле-стящий хлесткий удар сабли, подавшись ему навстречу всем телом, резким уколом меча, найдя горло размахавшегося во всю дурь мергена. Снова изумленный взгляд и фонтан крови. Ох ты! Как брызнуло, однако, побратимы рядом, рыча, молотили печенежские выи, избивая тех в пень. Понятно, где им, простым кочевникам, чье дело вообще-то – пасти скот, выучиться так рубиться, как это умели делать его дружинные. Стрельба – дело иное, тут уж они – доки! С детства и до самой ветхой стрости упражняются в сем деле, что до невозможности похвально. Чамбул степных быстро истаивал, а сам князь искал выиски-вал, в каждый свободный момент бунчук бека. Ага! Вон он, всерьез приблизился и напра-вил стопы своего боевого скакуна навстречу. Шикарный бек к нему скребется, пузатый да дородный. Немолодой уже пожалуй ему зим за 30 минуло. Пора и честь знать! Жить дольше 30 не всякому воину и надо! Разве что великому! А вот мы сейчас и посмотрим насколько ты, бек, велик! Судя по тому, что дал себя загнать в угол, подобно крысе, так и не очень! И меч князя и сабля бека были исполнены из великолепной стали, светлого от-тенка. Прямой, как правда, обоюдоострый меч Святослава столкнулся в воздухе с искрив-ленной, как степные пути-дорожки, однолезвийной дамасской саблей бека. Пронзительно скрежетнула, яростно взвизгнув на первом контакте, честная сталь! Несколько быстрых и хлестких ударов, исполненных обоими бойцами, привставшими в стременах своих пля-шущих и дерущихся меж собой жеребцов, быстро объяснили им, что на сей раз, капризная боевая судьба вынесла каждого на весьма достойного противника. И они отреклись от всего происходящего рядом, полностью доверяя один своим дружинным побратимам, другой мергенам-телохранителям. Не попустят те вмешаться в их поединок чужим, дадут разобраться грудь в грудь. И те и те, тоже яростно рубились друг с другом, сразу разгля-дев в противостоящих достойных соперников. И все же выучка дружинников князя была повыше, да и защита бронная, пусть и немногим, но лучше, князь не имел привычки ску-питься на покупку оружия и брони. Да и сами дружинные искали с пристрастием, в свою очередь, не скупясь. Да и смешно было бы деять инако, коли от качества брони и оружия сама твоя жизнь зависит, сплошь и рядом. Князь же с беком отчаянно и самозабвенно ру-бились на танцующих под ними лошадях, испытывая друг на друге весь свой богатый ар-сенал боевых приемов. Но вот меч князя свистнул по низу, метя беку в ногу. И попал над коленом. Цевкой плеснула кровь, а бек, закричав, утратил сосредоточение, лишь немного отведя щит в сторону. И немедленно получил добрых несколько вершков светлой стали, в приоткрывшуюся грудь. Удар был отменно силен и клинок легко пробил вполне изряд-ную, итильского мастера работы, кольчугу бека, проломил ребра, проникнув примерно в то место, где, по всеобщему поверью, живет человеческая душа и ее потревожил. Враз обессилев и обездушив его. Плетьми повисли руки бека, сабля, выскользнув, покинула десницу, а с шуйцы тихо съехал изукрашенный щит. Сам же бек, отклонившись назад, уже медленно валился из седла. Выдернув меч, князь оглянулся вокруг, словно очнув-шись. Сразу словно утратили всю волю к сопротивлению его телохранители. Видя себя в центре схватки, они не рассчитывали, добравшись до ее края, ускользнуть, положившись на резвость своего боевого коня. Свой долг и клятву верности они не нарушили, их бек погиб в честном бою, один на один, никому из нарочитых Святослава в тот бой они вме-шаться не дали. Свой долг охраны бека исполнили сполна и с пристрастием. А что ждало каждого из них теперь в степи? Жалкие обезлюдившие кочевья, давно ставшие каждому из них чужими. Да и то, только при той весьма маловероятной удаче, если бы удалось вы-скользнуть из сегодняшней сечи. Ведь эти сильно прореженные кочевья попадут, скорее всего, под власть младшего брата их погибшего бека. И многим из них снова придется до-казывать свое достоинство и состоятельность, как славных бойцов. Об урусутском же мо-лодом князе в степи говорили, что он принимает под свою хоругвь добрых воинов ино-племенников, не была бы потрачена их честь, и можно было бы верить их клятвам верно-сти. Их честь в сегодняшнем бою не пострадала, дрались они честно, так что вполне мог-ли рассчитывать оказаться в младшей княжеской дружине, тем более, что среди лучников, поддерживавших в сражении витязей Ряда Полчного метанием стрел, они видели немало  физиономий, явно степного происхождения. Пробовать стоило, поскольку парить землю они еще всегда успеют, а в рабы услужливые, кочевников берут весьма и весьма неохотно, зане мало чего умеют. Да и работу они работают весьма неохотно. А и в рабстве все же лучше, казалось им, нежели в могиле, если она еще будет. А то ведь и в животе у степного или лесного волка, как знать, кто из них окажется первым здесь на границы степей и ле-сов!
Простым мергенам из кочевий и такого выбора никто не предоставил. Их судьба – быть избитыми и высеченными, как трава под косой косца на изокском покосе. Своему мертвому беку они уже не нужны. Князю Святославу не нужны и подавно. А селянам так чем их меньше останется на свете белом – тем и лучше! Куда их деть? Только и высечь, что в пень! Нету им другого пути. Для работы в своем хозяйстве, они всяк непригодны. Продать их в рабство много труднее, нежели убить. Никто ж не берет! Избиваемые в лоб дружинными нарочитыми князя Святослава, а с тыла истребляемые разозленными селя-нами, чьи посевы они топтали всю эту ночь, а еще попортили изгородь и ворота, убив сколько то там селян. Нет уж, им предстояло одним за все ответить, по самому большому счету своими жалкими жизнями. И неизвестно кому из них больше повезло? Тому, кому даровала путь к Тенгри хану, милостивая сталь дружинников, или тому, кого нанизали на селищанский рожон, мужики тиуна Воилы, зверствовавшие от всей широты своих широ-ких славянских душ, на этом смертном для степняков поле. Былой загон таял, словно снег в мае, вынесенный причудой природы из прохладной полутьмы леса, где он был сбережен и охраняем тенистыми чащами, да на открытый солнцепек! Те немногие, кому удалось, будучи с краю побоища, ускользнуть и уклониться от догоняющих стрел, избивая коня, неслись к недалекому лесу, рассчитывая, продравшись отчаянно сквозь чуждый им, как и строй дружинных, строй деревьев, удрать в степь и добраться до родного кочевья. Без же-ланной добычи, без заводного коня, с попорченным оружием и потраченной собственной шкурой, но живыми. Живыми! Иные вопросы для них уже не стояли, только этот. Степ-ных, сумевших прорваться, не преследовали, разве что били в угон стрелами. И многие, уже сбитые срезнями из седел, валялись в утоптанной боевыми лошадьми пашне, вскарм-ливая ее своей теплой кровью. Остальных же просто убивали милостивой рукой. А не хо-ди степняк на Русь! Довольствуйся тем что сам содеял! Тогда и убивать тебя станет не за что! Плакало ли у кого по ним сердце? Вот уж вряд ли! Жалостливым русским бабам бы-ло о ком сегодня плакать из погибших от рук степняков, тех, кто спас, ценой своих жиз-ней, их и их сопливых детишек, жизни и свободу. Ну а реветь над теми, кто эту жизнь и свободу отнять хотел, не очень то и надо, пусть над ними их бабы ревмя ревут! Равно как кобылицы степные! Дайте им светлые боги поболе такой-то работы, а нам помене! Из ве-си, завидев что бой уже утих, собирались бабы, поспешая к своим раненым и павшим. Бы-ло их немного, а все же были, как ни жаль! Деревенская знахарка обходила всех, отыскан-ных в поле, своих и дружинных, степняков добивали безжалостно и скоро, крайне обоз-ленные мужики. Вот же нечисть, сами почти все поиздыхали вкруг, да еще и пахоту селя-нам вконец попортили. Сейчас, даже если спешно пробороновать вытоптанное поле, а будьте уверены, Воило приглядит, проборонуют, урожай с него по осени встанет невелик совсем, так много семян и робких пока еще всходов изгибло, прибитыми тяжелыми копы-тами боевых коней. Ну а то зерно, что еще жизнеспособно и не вышло на поверхность, неизвестно как себя и окажет в утоптанном конскими копытами грунте, да еще и вспоен-ное человечьей кровью, вместо дождевой воды. Добро, коль сам-четверт, а то и семян не обретешь взад. Битва утихла, лишь изредка отзываясь прощальным звоном-скрежетом столкнувшейся стали. Немногие из переживших избиение степняков, пригнувшись и сжавшись в комочки, в своих седлах, мчались к лесу, надеясь по дневному времени прой-ти его, выбравшись к вечеру на степную сакму. А там уж Тенгри всевластен, не даст по-гибнуть своим верным почитателям-мергенам. Это здесь, на этом проклятом отныне поле властвует страшный урусутский бог воев – Перун, чье имя выкрикивали, гремя раскати-стым «р», дружинные: «Пер-рун! Пер-рун!», атакуя степных в сомкнутом конном строю, стремя в стремя, главном боевом построении тяжелой конницы. Его имя и сейчас торже-ствует над полем, вместе со славословием Святославу, князю-спасителю веси, заступнику и надеже ее отныне и до веку.
Ждан, выйдя на окраину леса, еще до начала боя, с конем, узду коего, уже привычно  зацепил сзади за свой пояс, упоенно наблюдал за сражением, видя как славные нарочитые, гордясь своим оружием, бронями и боевым умением, легко побивают степняков. Хотя в самой середине схватки, где совсем рядом оказались княжая хоругвь и бунчук бека, сеча была равная и злая. Но и там сказывалось преимущество в оружии и защите, а также и в умении вести бой вместе. Видел Ждан и схватку князя с беком степняков. Молодое пре-красное зрение, позволило ему наблюдать бой в деталях, оценить умение обоих. Но вот пал бунчук и организованное сопротивление, словно враз надломившись, иссякло. Видно было, как сдаются, протягивая сабли дружинным, телохранители бека и как одиночные всадники, сбиваясь на ходу в малые стайки, улепетывают с места сражения. Кого из них настигала меткая стрела, иные же так и просто уходили, избивая своих лошадей, а кто и кромсая тех ножами, добиваясь от них максимально быстрого карьера.  Внезапно малец увидал, как четверо конных, понеслись союзно прямо в их направлении. Вскочив в седло, он полетел к дружинным заводным коням, предупреждая отчаянным и заполошным кри-ком, о приближающихся степняках, княжого джуру Ратмира. Джура, даром, что сам не-многим старее Ждана по возрасту, панике не поддался, изготовившись к бою, повесил щит на грудь, доставая лук из налучья и поспособнее пристраивая тул со стрелами. Вздер-нул его повыше, дабы оперенные бородки добрых срезней оказали себе по-над плечом, облитым кольчугой. Проверил, добро ли выходит из ножен меч, кинжал и замер, наложив стрелу на тетиву. Только крикнул Ждану, вспомнив, что тот с коня не больно добер:
- Ховайся в лес, Ждан, оттуда мечи стрелы в степняков!
Помнил джура, что Ждан не учен метать стрелы с седла, но похвалялся добрым умельством бить из лука на твердой земле стоя. Ждан подскакав к нему уже почти вплот-ную, все поняв, шарахнулся в лес. Там снова заведя повод за пояс затаился, кинув срезень на тетиву и принялся ждать, как к тому и понуждало его собственное имя.
Убегающие лютой смерти от нарочитых мечей и селищанских рогатин, молодые ис-пуганные степняки, выскочили из-за лесного рога все трое сразу и опешили, завидя всего в 3 – 4 перестрелах, табун в добрую сотню конских голов. Вот она, их награда за весь пе-режитый сей ночью смертный ужас. Тот одинокий урусутский конник, наверное, повредит кого-то из них. Что ж, это справедливая плата за их успех в общей неудаче чамбула и бе-ка. Сам же он, считай уже покойник! Эти степняки были из одного кочевья, того самого старого одноухого Тугута, откуда и ушли недавно Ждан с Шугой. Пригнать домой этот табун оседланных лошадей с непустыми, надо быть, переметными сумами, показалось им действительно даром их степного бога Тенгри, решившего возблагодарить и облагоде-тельствовать их за верность. Награждая за пережитый смертный ужас ночного и особенно утреннего боя у этой жалкой урусутской веси. Как она там, Крайня, что ли? Стоимость табуна заметно и заведомо превышала все имеющееся у их кочевья и была прекрасной компенсацией за потерянные жизни всех мергенов из их кочевья, бывших в чамбуле, уже никогда не смогущих вернуться к своим родным кибиткам. И, не сговариваясь, молодые мергены, враз взмахнули нагайками, обжигая конские бока болью, понуждая тех, ускорить их и без того быстрый карьер. Русского всадника, словно рывком приблизило к ним. Тот, вполне спокойно повесив щит, изрядно окованный железными бляхами, на грудь себе, си-дя на стоящей лошади, дожидал их, растягивая свой лук до самого уха. С расстояния по-ловины перестрела и все мергены и урусутский коновод разом натянули тугие луки, отво-дя левую руку к самому уху. И враз метнули все свои стрелы. Стоявший на месте, и акку-ратно целивший из состояния покоя Ратмир, ударил намного точнее степняков. Его сре-зень точно нашел грудь передового степняка, основательно ее разворотив, зане тот успел утратить свой щит еще во время рубки возле веси и прикрыться ему от целящего в него страшного смертного острия было попросту нечем. Одна из стрел степняков, нацеленная в лицо Ратмиру, была им вовремя замечена. Он немного пригнулся, получив эту стрелу в верхнюю часть своего клепанного островерхого шлема. Тот оказался для нее достаточно прочен, хотя звон наконечника по шлему и отдался звуком недалекого била, в ушах Рат-мира, а обод шлема пребольно ударил по голове, несмотря на смягчающий удар нашлем-ник. Стрела другого степняка, нацеленная в грудь, туда и попала, угодив, по счастью, точ-нехонько в металлическую бляху щита. Не пробив ее и отразившись, стрела мелькнула перед глазами Ратмира, уходя в небо, и унося туда свое трепещущее, словно от обиды за такое с ней негодное обращение, оперение. Третий мерген не успел прицельно метнуть свою стрелу, так же как и самый первый, битый стрелой Ратмира. Откуда-то из лесу, во фланг атакующим мергенам, мелькнула еще одна стрела-срезень, вонзившись тому под ребра. Дернувшись, кочевник задрал свой лук вверх и закидываясь навзничь из седла, вон-зил свою стрелку прямехонько в воздух, словно желая ею поразить своего бога Тенгри, так его и не уберегшего. Двое оставшихся в живых, еще нахлестнули своих скакунов, спеша добраться до урусута, укрывшись его телом от того, кто стрелял по ним из лесу. Шлем у Ратмира ударом тяжелой стрелы, сбросило с головы и он, зацепившись ремнем бармицы за побродок, словно дурацкий колпак, застрял скошенный, на макушке. Вторая стрела нашла бы тело Ратмира, если бы он не поспешил поднять своего коня на дыбы, ук-рывшись его грудью от гибельного срезьня. Опустился наземь его конь сразу же на по-догнувшиеся в коленях передние ноги, заставляя Ратмира, грянуться через его голову. Ловко перекатившись, учили его так, тот убрался за другого коня, выронив при этом лук. Но и этому степняку его удача не принесла пользы. Из лесу вылетела еще одна стрела, ударив его в живот сбоку и он, обняв шею своего коня стал медленно сползать из седла. Последний же степняк, неведомым чутьем воина, уловив, откуда мечет свои смертонос-ные стелы спрятавшийся лесной чаще стрелок, выстрелил туда. Но выцеливать очень точ-но, не видя противника, он не мог и его срезень пробил, глухо стукнув, череп скакуна Ждана, мгновенно убив его. Ждан, постарался вовремя вырвать ноги из стремян, посколь-ку рванувшийся в предсмертном судорожном движении на дыбы конь, стал заваливаться на бок, норовя подмять его ногу под себя, лишив Ждана возможности передвигаться. Но навыка мигом покидать седло убитого скакуна у парнищи не было и слетев с седла, он не-лепо взмахнув руками, откинул куда-то свой лук, теряя возможность биться на расстоя-нии. Но и степняк, увидев рванувшегося к нему из под коня, Ратмира с обнаженным ме-чом, уже не успевал бросить на тетиву следующую стрелу и вынужден был опустив лук, рвать свою саблю из ножен. Наскок пешего Ратмира он отразил легко, заставив того снова отскочить в дистанцию и надвигаясь на него конем. Но скорости у всадника не было. А из лесу, оставшись без лошади и без лука, уже бежал, выхватив саблю из ножен, Ждан. Ос-тавшись один верхоконный против двух спешенных противников, номад ничего лучшего не придумал, как прижавшись к шее своего скакуна, погнать его нагайкой в степь, забро-сив на спину свой круглый щит. Кто их знает, а вдруг тот из лесу еще при луке! Этот, воз-ле коней, номад видел, только с мечом. Степняк счел за лучшее не искушать более судьбу и настегивая коня взывал к Тенгри и Ульгеню , прося их защитить его от мерзостных происков злобных хар . Старший сын престарелого Тугута, Туршуд, уносился в степь, надеясь только на крепость ног своего скакуна. Ему ли, сыну этих степей, не найти в них дороги к родному кочевью, принеся туда горькую весть о гибели девяти других мергенов, отправившихся с ним за зипунами к русской веси, со злым для них всех именем Крайня. Ему повезло пережить эту ночь, и он снова мчался под чистым небом, а те два урусута по-чему то не метали вслед ему стрел. Почему? Откуда ж ему знать? Может быть в родной степи ему удастся начать снова нормальную жизнь, хотя, после гибели их родового бека, появится новый бек, скорее всего, его младший брат. Только он, Туршуд не окажется так глуп, чтобы пойти к тому черным вестником, а дома он расскажет об их отчаянном про-рыва через тучи урусутских всадников, побивших остальных мергенов, но не сумевших достать его, Туршуда. Главное – он жив, а все остальное, надо думать, как-нибудь прило-жится! Он молод, у него есть конь, сабля, лук со стрелами и пусть и посеченный, но щит. Пику он утратил еще в общем бою, обломив ее о чей-то щит. Все еще будет у него нор-мально. Только почему-то ему показалось, что тот русский кметь, бежавший пешим из лесу был очень сильно похож на их полоняника Ждана! Он успокаивал себя, воистину у страха глаза очень велики! Ждан сейчас тихо сидит на цепной привязи у кибитки его отца, Тугута, ожидая приказа идти что-нибудь делать по хозяйству. Откуда ему тут быть? Впрочем, урусуты все на одно лицо! Он запросто мог и перепутать. Спрыгнув с коня и упав на землю, Туршуд очень внимательно вслушивался в сакму, но она не доносила до него слитного движения погони или хотя бы кого-нибудь одного сзади. Он снова вскочил в седло и, окончательно успокаиваясь, повел своего конька сначала галопом, а потом так и вовсе шагом. Заводного коня у него не было, следовало старательно сохранять силы этого. Несколько позже, из лесу выедет еще пара – тройка всадников, кто безоружный, а кто и при кое-каком оружии, сумевших избежать бойни, с превеликим трудом пройдя сквозь чуждый им, степным мергенам, лес, и спешно уходящих в родные кочевья, в привольную степь. Но своего кочевья Туршуд достигнет первым, принеся туда злую весть. Узнав в ко-чевье, что Ждан сбежал из полона с Шугой, убив его дядю Сугута и повязав его двух младших братьев, еще в ночь их ухода на сборный пункт чамбула, перед этим ставшим злополучным для всего их рода, походом, снова и снова станет вспоминать того урусут-ского стрелка из лесу, все больше убеждаясь, что все-таки это был Ждан.
Ждан же подбежал к Ратмиру, так и стоявшему, зло глядя вослед уходящему степня-ку, с мечом в деснице и щитом на шуйце. Разыскивать лук, тул со стрелами и стрелять вслед степному ушиду было бесполезно. Тот, гоня коня в карьер, уже превращался в бес-форменное пятнышко вдали, норовя побыстрее уйти в степь. Обернувшись к подбежав-шему Ждану, Ратмир хрипло спросил:
- Ты как, Ждан? Не ранен? Цел?
- Цел! А вот коня утратил вчистую!
- Я тоже. Ништо. Поймаем вон тех двух, оставшихся от степных, да и их самих об-шарим. По обычаю они наша с тобой добыча. Поделим?
- Поделим, конечно! Вместе ведь ратились с ними!
- И дела нет, что ты стрелил двух, а я одного?
- И дела нет! Если бы они так не рвались к тебе, меня бы там в лесу стрелами бы за-просто посекли. И времени бы им вполне хватило! Наших то следом так и не видать!
- Это уж наверное!
Солидно подтвердил Ратмир:
- Я слышал князь тебя прочит, как и меня, отдать в обучение к Любиму, старшему сыну боярина Асмуда! Пойдешь?
- Конечно! А что, у меня есть выбор?
- Ко князю Святославу в дружину набором не набирают, туда, наоборот, все попасть норовят! Захочешь уйти и искать своего счастья опрично, препятствовать никто не станет! Иди, паря! Наградят за сегодняшнюю услугу твою, что сообщил о налете кочевых на Крайню и провел к ним в спину, и отпустят, ради Святовита! Иди вольно, ищи свою судь-бу! У нас тако! Так, что?
- Конечно, ко князю! Воитель он первостатейный, сразу видно!
- Ты пока еще не знаешь князя, но скоро узнаешь и оценишь! А со мной кровь сме-шать не желаешь?
- Я и сам хотел тебе это предложить, да не зная своей судьбы, может еще и не возь-мут в дружину-то, опасался, боясь отказа. Пошли в поле!
И юноши, отойдя в поле, вырезали маленький четырехугольник дерна, надрезав большие пальцы шуец, так ближе к сердцу, слили в ямку сколько-то капель крови каждый, заложив ее снова сохраненным дерном, призывая землю и святое небо в свидетели, перед богом воинов – Перуном – что с этого мига, они – побратимы! Для каждого из них то бы-ло только первое побратимство, скрепленное совместно пережитой опасностью. Будут и другие! Потом, разбирая имущество убитых ими степняков, они пополнили свое слегка потраченное вооружение, разделили жалкое содержание их походных сум, поев из них сыру и просяных постных лепешек. Оседлав двух заводных коней получше, поймали двух коней битых степняков, вернувшись к временно оставленному табунку, снова взяли его под свою охрану. Только больше их никто не потревожил, а вскоре они услышали и ус-ловленный сигнал рога, призывавший их к селищу, и, собрав воедино, погнали заводных коней к веси…

 КИЕВ
Домой, на отдых, князь уже со всей своей дружиной подходил только к концу лета. Тогда, у атакованной кочевыми Крайни, они постояли всего один день, справив тризну по 5-ти погибшим в бою дружинникам, 11 мужикам Крайни, 7 подросткам, 4 пацанам, и 3 бабам и девкам, подвернувшимся под печенежские стрелы, когда дежурили в осажденной веси, искренне стараясь по гашению пожаров. Селяне, радуясь, что так недорого отдела-лись от набега степняков, сумели соорудить праздничное брашно, тем более, что князь послал за съестным в Родню и Печищи, истребовав оттуда изрядно яди и пития, для триз-ны по павшим в бою. Не воевали сами, так хоть яствами пособите! На тризне Святослав объявил, что урок этого года с веси Крайняя, он брать станет печенежскими лошадьми, поскольку посевы деревни изрядно повытоптаны, давать как и ране – зерном и иными продуктами, тем станет попросту невмочь. Более того, великий князь повелел выстроить на высоком берегу реки, означающей границу между его княжением и степью, малый ост-рог, испоместив там две сотни пограничной сторожи. И острог тот, кАк оно повсюду и всегда водилось, принялся обрастать посадом, еще и не будучи достроенным. Сам же князь, возвращаться в Киев не стал, пойдя дальше на север и лишь выслав в столицу двух сланников. Те привели всю княжую дружину в земли радимичей, чей племенной князь-старейшина, сидевший в Гомие, вздумал, было, в очередной раз отложиться от Киева, воз-вратившись к обособленному способу жизни. Не получилось! Быстрый рейд с двух сто-рон, к этому походу Святослав привлек и древлян, до сих пор считавших себя под его су-губой опалой, наложенной еще за убийство его отца, великого князя Игоря, показал ради-мичам всю недвусмысленность их положения. Молодой князь ничем не выдавал своей не-приязни к древлянам, даже если она и была, более того, по их прибытию, отправился в их стан на пир всего с двумя своими джурами, Ратмиром и Жданом, взятым в тесное обуче-ние, нарочитым дружинником Любимом, сыном Асмуда. Пир прошел прекрасно, все по-таенности и недосказанности были сняты. Князь дал древлянам наместника из своей старшей дружины. Радимичи, зная свирепую славу князя, в ополчении своему родовому князьку отказали, а его дружина не выдержала первой же атаки великокняжьих нарочи-тых, бежала, умостив своими телами поле брани. Князь-старейшина изгибоша в ушидах, оборвав род радимичских князей-старейшин, начатый, по преданию, самим Гомием, неко-гда основавшим и давшим имя свое стольному граду радимичей. Дружинники его, те, кто выжили в бою, пленены. Радимичи смирились и были окончательно примучены, получив свои уроки, как и поляне с древлянами до них. Они возвратились под руку Киева, теперь уж навсегда. Затем князь посетил с дружиной припятичей , отведав их брашна и, прямо оттуда, пошел в набег на полуденных кривичей. Те напуганные драмой соседей-радимичей, противились недолго, тем более, что в ополчении их земля тоже отказала сво-ему зазнавшемуся родовому князю-старейшине. Земля хотела единения, как и племена ее населяющие. Вместе, все же, было гораздо безопаснее. Надо ли говорить, что перед каж-дым походом князь слал сказать им: «Иду на ны!». Чего он этим добивался? А того, что неуверенный в себе противник, начинал дергаться и старательно собирал свои силы в единый кулак, чтобы не гоняться потом за ними по всей земле, а решить дело одним сви-репым ударом. А кроме того, все те, кто колеблется, устрашенные, имели время оставить мысль о сопротивлении и отойти опричь. Иные, посчитав, что сопротивление бесполезно, попросту сдавались. Следующими оказались волыняне. Оправдывая свое прозвище «князь-пардус» , Святослав передвигался с дружиной удивительно быстро, оказываясь перед врагом неожиданно, захватывая его врасплох. И прыгал на врага, как гепард-пардус. Причем всякий раз выскакивая с неожиданного направления. Уставшая дружина, привыч-ная к темпераменту и боевой повадке своего князя, не роптала. Еще труднее приходилось джурам князя, кого в свободное от походов и боев время, продолжал манежить витязь Любим, обучая тонкостям рубки конной и пешей. Обучал их метать стрелы с коня на пол-ном скаку, направляя их во все стороны. А опробование только что освоенного отроками воинского умения, зачастую случалось уже на следующий день, в настоящем бою против настоящего же и ворога. Давние соратники князя только снисходительно посмеивались, взирая на крутящихся, подобно двум одуревшим на суше веретеницам, отроков. Добро им было посмеиваться, а сами бы отведали! С обоих отроков ведь и обязанности княжьих джур никто не снимал. Доводилось поворачиваться и поворачиваться сугубо! Хотя из раз-говоров и воспоминаний, уяснили отроки, что каждый нарочитый, даже боярин и воевода набольший, да что там? – и сам великий князь даже, когда-то вставал в дружине на место отрока, без нарочитости всякой. Таков уж закон дружинный. Не научившись повиновать-ся, не выучишься и повелевать толково!
Зато Ждан сам почувствовал, что он стал иным за это лето, совсем иным, на многое способным, чего ранее в себе и не подразумевал даже, и чаять-то не чаял. Он мог сутками, без сна и роздыха, скакать на коне, не ходя потом в раскоряку, рубиться по целым дням, орудуя нелегким и капризным в неумелой руке мечом, секирой, копьем, булавой, саблей, либо просто палкой. Да полно вам! Всем, всем, что только можно было с известной долей фантазии вообразить оружием. И пряжкой ременной и шнурком из сыромяти и каменю-кой, подобранной прямо с глебы . И без того неплохие стрелки, отроки, научились пре-красно брать цель со скачущего скакуна. Конечно, степняков и многих воинов этому все-му учат с детства, закладывая одновременно общую подготовку. Но общая-то подготовка у отроков была, и отменная, а уж специальную подготовку вели очень и очень свирепо. Паки и паки. Причем на каждой стоянке, используя любой шматок свободного времени. Проверял же качество этой подготовки лучший в мире экзаменатор – настоящий против-ник. Судя по тому, что парни дожили до окончания этой серии летних походов, что уда-лось, вообще говоря, далеко не всем дружинным отрокам, не получив при этом серьезных ранений, или калечества, а на несерьезные дружинные внимания обращать приучены не были, изначально,  свои экзамены и зачеты отроки сдали вполне успешно.
Вот поэтому, впервые подъезжая к Киеву, Ждан осознавал себя уже полноценным дружинником князя-воителя Святослава, если не членом его старшей дружины, где были собраны бояре и ближние советчики князя, то уж его младшей, и большей, дружины, во всяком случае! Пусть не чадью нарочитой, так уж отроком-то всяко-разно! И это наполня-ло парня особой гордостью, хотя он  знал, что, несмотря на полное походов стычек и битв лето, дружина князя не уменьшилась, а выросла, вбирая в себя все лучшее воинство в тех краях, куда они ходили. Таких, как Ждан с Ратмиром были десятки, если не сотни. Нико-гда не видавшие ранее Киева, они уже ему служили. Каждый по своему, и все вместе. Ко-гда на горизонте выросли маковки княжьих и боярских палат, располагавшихся на Горе, а солнце заиграло острыми искорками бликов в слюдяных окошках верхних башенок на-рядных теремов, парни восхищенно вздохнули. Сам Город, раскинувшийся городьбой по горе, выплывал перед их удивленными взорами постепенно, павольно. Как и многие впер-вые подъезжавшие к Киеву, Ждан с  восторгом смотрел на приближающийся город, ди-вясь его размерам и многолюдию. Видал он и Гомий, и Пинск с Туровом, но тем куда там до Киева-то! После они въехали в ворота внешней городьбы, исполненной из огромных дубовых бревен, со стрелковой галереей поверху самих стен, рубленных в сруб и забитых для боевой устойчивости перед пороками и таранами, каменьями и грунтом, оказавшись почти сразу в шумливом и многолюдном пространстве киевского Подола, с его веселым, необъятным и шумливым торжищем. Сквозь шумное буйство народа, радостно приветст-вующего своего молодого князя и славную его дружину, до отупевшего от обилия выкри-ков слуха Ждана, прорывается звонкий вопль восхищенного, наконец, состоявшейся встречей, Шуги:
- Жда-а-ан!
Из своего ряда, Ждану не пробиться к выбравшемуся на самый край толпы Шуге, Разве что прорубаться, так не враги ж, товарищи вокруг, Шуга, поняв это, бросается под живот идущей крайней лошади, каковая, испугавшись, немедленно заплясала на задних ногах, норовя встать на дыбы. Угрожая при этом скинуть всадника – нарочитого дружин-ника, красовавшегося, выкатив грудь, на виду у пригожих и смешливых киевлянок. Воин, конечно же, удержался в седле, понудив своего коня повиноваться ему, а не страху сво-ему, иначе, какой бы он был воин, да еще княжой дружины киевской, нарочитый. Усидев, дружинник глумливо изматерился на паренька, подъяв во гневе руку, с захваченной у би-того им степняка, понравившейся ему изрядно изузоренной нагайкой. Бил ли он этой на-гайкой своего коня, боевого, или, хотя бы, заводных? Вряд ли! Коней своих он любил. Да и на парнишку руку бы не подъял, если бы тот так не набезобразил. Но под удар подстав-ляется рука княжеского джуры, облитая кольчужным рукавом. Сам же Ждан обращается к боевому товарищу просяще:
- Прости его, Ратибор, Перуна ради, земляки мы! Из печенежского полону весной ушидствовали вместе. Все лето друг друга не зрели! Узрел меня и с ума спятил. Малый он еще. Прости его, не держи сердца!
И воин, не желая держать сердце на юнца, земляка одного из дружинных, отдает свой гнев и снова старается красоваться перед румяными киевлянками, выпячивая грудь и распуская павлиний хвост. Это ведь куда интереснее, чем гневливо хлестать нагайкой со-скучившегося донельзя парнишку, метнувшегося к своему земляку, завидев его среди дружинных. И уже позже, выставляясь перед попискивающими от восторгов девчонками, краем глаза, воин рассмотрел, что тот и одет-то, как приличествует одному из воспитан-ников княжой дружины, восполнявшей свои потери тем, что постоянно растила и воспи-тывала молодое воинство из подростков, либо возжелавших вступить в дружину, либо просто не имевших другого выхода, оставшись без семейной опеки. Шуга подскочил к коню Ждана, ехавшего в соседнем ряду, тот, нагнувшись, подхватил его за пояс, помогая тому вспрыгнуть на спину коня, опуская на луку седла перед собой. И хотя сегодня, въез-жая в град, Ждан, как и большинство молодых дружинных, рассчитывая покрасоваться, напялил блестящие на солнце кольчугу и шлем, одел поножи, добытые в походе на ради-мичей, и закинул на спину, дарованный самим князем клюквенного цвета плащ, доброго ромейского сукна, привозного и очень дорогого, их суммарный, с Шугой в седле, вес не очень сильно отяготил доброго боевого жеребца, хоть и шел он в гору. Надо ли говорить, что чести большей ради, все нарочитые и отроки дружинные, вступали в Город на боевых своих комонях. А тому доводилось на;шивать седоков и потяжелее и не только в гору, как на сей раз, но и отнюдь не шагом, а рысью и даже карьером. Шуга же, прижавшись к Ждану, как к старшему брату, спешил высказать все, что с ним произошло за то время, как они попрощались, тогда, весной, у ставшего для них этапным, селища Крайни. Тогда князь, решив, что мальцу не выдержать еще того темпа, какой он намеревался предложить своей дружине, маловат еще, отправил того с гонцами в Киев, с приказом, принять парня в воспитанники дружинные. Чтобы послужил пару годков оруженосцем у дружинных, пе-рехватывая цленаправленно их мастерство и повадки. Князь и насчет Ждана сомневался, но решил, не выдюжит парень, отошлю из дружины, наградив за содеянное для Крайни, поздно его уже закалять, коли до сё не закалили. Но Ждан показал себя терпеливым и цепким, выдержав все, что ни выпало на его долю. Да еще и учеником парень, по словам его учителя боевому делу, молодого боярина дружинного Любима, оказался весьма и весьма стоящим, прилежным и старательным. Вдвойне князь порадовался тому, что оба джуры его сдружились, а еще больше он восхвалил их за то, что те побратались перед землей и небом со всеми сущими на нем богами, своими и чужими, а пуще всех перед ли-ком Перуна-громовержца. Вот и сейчас ехал Ждан с Ратмиром бок о бок и слушал Шугу-Веселина. Тот же принялся ему показывать и описывать Киев, иногда перебиваемый и до-полняемый Ратмиром. Их князь с воеводой-боярином набольшим Свенельдом, выступая вперед, приветствовал десницей ликующих киевлян. Так они и подъехали к богато изузо-ренными и распахнутыми на распашку, со стоящими в сияющих на солнце яро начищен-ных кольчугах, гриднями, воротам Горы, княжеского и боярского детинца Киева. Пройдя к капищу Перуна, дружина, первым делом, принесла идолу своего бога кровавую жертву, передав волхвам перуновым здоровенного черного барана, специально для этой цели при-гнанного от тиверцев и уличей, через чьи земли князь прошел последними в этой серии стремительных конных походов. Барана немедленно зарезали ритуальным огромным бронзовым ножом, у подножия большого идола, исполненного из цельного дуба, укра-шенного искусной резьбой, с золотыми усами и серебряной шевелюрой. Стоял тот идол на самой высокой площадке над Днепром, где и проводились княжеские требы.
Только после посещения капища и благодарственной жертвы Перуну, дружинные, наконец, смогли расслабиться, отправившись в дружинную повалушу – отдыхать. Князь и княгиня имели задать дружине пир горой, венчающий собой их летнюю кампанию, но пе-ред этим дружинным следовало привести себя в порядок. Омыть чресла и почиститься, чтобы и самим не срамиться и князя своего не бесчестить. Обоим княжеским джурам при-сутствовать на пиру было обязательно, там они должны были прислуживать князю, только Святослав и этот порядок, не им, кстати, установленный, поломал, заявив:
- Слуг, здесь, в Городе, предостаточно, а мои джуры, воины не из последних, делили честно со мной кровавую жатву на поле брани. Хочу я, чтобы и сладость доброго брашна, честной яди и доброго пития, они со мной тако же разделяли. Прислужить же и подать тут в тереме, найдется кому! Этой твари запечной по всему Городу не искать стать! А уж на Горе, так и подавно!
На том и порешили. На пиру присутствовала старая княгиня со своими бояры, при-давая ему вельми официозный характер. Но ввечеру ушли они, не желая стеснять дру-жинных, мешать тем увеселяться. Зато привели дев веселых. А те и не прочь были пиро-вать с дружинными, меда-вина пить, брашно княжое приедати, да любовь свою дарити. Пировали всю ночь, отсыпаясь потом до полудня. Да и весь Киев не напрасно радовался возвращению князя со дружиной. Городу тоже выставила умная княгиня угощение. Столы ломились от яств, и пир был зело силен. После недели пиров и застолий, дал князь свой дружине целый месяц отоспаться, привести себя в порядок, навестить родственников, ко-ли у кого таковые, паче чаяния, сыщутся. Весь месяц листопад , когда селяне и городские жители, имеющие земельные участки у города, за городьбой, самозабвенно трудились на земле, боевая дружина князя, протрудившись все лето, отдыхала, готовясь к осенним и зимним ловам и пирам. Впрочем, джуры князя и об этот период вели вполне активную жизнь, упражняясь с оружием. Не по разу на день они звенели на заднем дворе княжих хором мечами, порой упражняя князя, любившего поразмяться с двумя мечами против двоих противников, и развивая свое собственное воинское умение. Кроме того, другой сын воеводы Свенельда, Лют, переняв отроков у Любима, учил их метать стрелы с коня в движении, шлифовал сие наитягчайшее в исполнении, боевое умение. Еще по пути в Ки-ев, Святослав, сопровождаемый только джурами, заскочил в Вышгород, где навестил сво-его сына Владимира, воспитываемого Добрыней. Его жена, угорянка Преслава, по воз-вращению дружины и князя в Киев, приступила к отрокам, добиваясь от них, миловался ли Святослав с Малушей в Вышгороде. Отроки отрицали саму возможность такого пове-дения князя. Понятное дело, они не сказали бы ни слова, если бы что и было, но князь был в Вышгороде всего-то четыре часа, отобедал с сыном, потом поигрался с семилетним ма-лышом, в обществе, назначенного ему воспитателем, стрыя его Добрыни и своих джур. Малуша, строго упрежденная Добрыней, в их присутствии так и не оставила своей светел-ки. В те далекие времена князь, да и простой муж, мог иметь, и почасту имел, не одну же-ну, а несколько, буде мог их обеспечить всем для жизни необходимым. А уж если кто и мог делать это достойно, так именно великий князь киевский. Это было бы нормальным. Но надо было знать Святослава! Очень цельный и устремленный к своим грядущим свер-шениям, человек, он не слишком желал размениваться на женские интриги и дрязги, неиз-бежные при наличии нескольких жен. От них и при одной-то убежать весьма сложно. Ему много милее был скрежет сталкивающихся в лютом противоборстве мечей, истошное ржанье и боевые взвизги коней, грома битв. Ну, в крайнем случае, рев охотничьих рогов. Сына и наследника своему княжению, он уже родил и даже в двух экземплярах, Свято-полка и Владимира, а и Преслава, которую он поял за себя по совету матери и Горы, была снова непраздна, ходила уже на сносях, готовясь произвести на свет своего второго ма-лыша. Мать князя, княгиня Ольга, тоже имела долгий разговор с побратимами. Она хотела знать, не слишком ли рисковал князь в походах и требовала у джур, описать их как можно подробнее. Кроме того, Ольга давно уже не скрывала, что она христианка и тоже сильно не одобряла языческую терпимость к многобрачию. Она всемерно пыталась добиться у отроков, имел ли князь возможность уединиться от них, чтобы помиловаться с Малушей.
Отроки сразу поняли, что у их новой службы имеется еще одна сторона, связанная с интригами княжеского двора и это их сильно не порадовало. Они заговорили об этом со Святославом, но тот только улыбнулся:
- А что ж вы думали, джуры? Вы приблизились ко мне, то есть ко власти верховной, богами даваемой! Знайте, что интриговать вокруг меня, а, значит, и вокруг вас, будут все-гда и всюду. Разве что в походах и на ловах охотничьих, когда вокруг только дружинные побратимы, об этом можно позабыть, хотя бы временно. Потому я так и люблю войну и ловы!
Впрочем, джурам охоты и ловы тоже очень даже нравились. Когда пришел месяц грудень , сменивший дождливый листопад и наземь пал первый снег – пороша, начались частые ловы. В облавных охотах дружина запасала дичину на зиму, именно в ту пору, ко-гда она наиболее хороша, нагуляла, не успев потратить, жир, мех и тело на долгую и мно-готрудную зиму. После облавных охот, туши битых единцов , лосей, оленей, туров и ко-суль, свозились в детинец многими возами. На охоте джуры держались близ князя, не ме-шая при том тому проявлять свою удаль мужчины, воина и предводителя дружины, пер-вого во всех делах. В буйном бою, на лихой охоте, за хмельным брашном.
Снова потекли частые пиры. Князья и иные разные володетели соседних земель об-менивались послами, заключали союзы, готовились к грядущему вскоре теплому сезону. Военная же активность заметно снижалась, хотя славяне умели воевать и по зиме, исполь-зуя замерзшие реки, как торные дороги для своих ратей, большей частью пеших. Но сми-ривший своих врагом в длинной и изобилующей быстрыми, подобными выпадам боевого оружия, походами, летней кампании, Святослав, мог не опасаться за свои земли, обдумы-вая свою дальнейшую жизнь и судьбу. Однако ж послов и он принимал немало. Слали своих слов окрестные властители, были гости от угорцев, прибегали к Киеву послы из да-лекой Булгарии , а из близкой донской степи, приходили для разговоров с князем само-лично печенежские ханы, Радман и Куря. Переговоры шли долго и непросто, но после них князь все больше и больше веселел.
А Киев гудел зимним торжищем на Подоле, разноголосьем молви всяких иноязыч-ных гостевых наречий, разнообразием людских одеяний, зимовьем торговых гостей. Став-ший Днепр, не пускал гостей с полуночи, спускаться на полдень водным путем, а купцы с заката, из немец, встречались тут с купцами с восхода из опричной страны Син , а под-час, если их дела позволяли, здесь же и расторговывались. Ведь зимний путь через степь, к относительно теплому хазарскому торжищу, немерянно опасен, не столько набегами на торговые караваны кочевников, тоже опустившихся к зиме своими кочевьями, в предгорья Кавказа и к теплому морю, где и зимой можно сыскать корм для скота, сколько опасно-стью унылого путешествия по бескрайним заснеженным просторам, где трудно найти че-ловеческое жилье и топливо для костров. Зато так легко найти погибель и себе самому и своему санному обозу, в прикрытой снегом промоине, при переправе через малую степ-ную речку, покрытую не самым надежным еще льдом. Да и просто замерзнуть со всем обозом, остановившись посреди степи, поскольку кони твои пали от бескормицы, они же не степные уроженцы, умеющие добывать траву из-под снега, предоставив по весне пре-красную добычу, как степным волкам, так и самим жадным степнякам, нашедшим твой вымерзший обоз. И, главное, безо всяких трудов ставших воистину счастливыми облада-телями твоих товаров. Потому те купцы, кто шел по первому разу, да и те многие, кто и поопытнее, зимовали в Киеве, устраиваясь на прожитье по дворам своих киевских контр-агентов, знакомцев и по постоялым дворам, именно на такой случай и существующим. предпочитая договариваться с проводниками и выбираться в путь по весне, вскорости по-сле ледохода и вешнего половодья, егда степь вновь зазеленеет. Ближе к травню, короче.
Обоим отрокам, жившим в дружинной князя, заботиться о насущном пропитании не следовало, кормил князь своих дружинных сытно и вкусно, никого не ограничивая в яди, полагая, душа – мера. Хватало им времени, чтобы пошляться, наконец, по Киеву, пона-блюдать житье-бытье киевлян, примеряясь к нему своей меркой. Часто к ним мог присое-диниться и Шуга, хотя вот уж ему-то вполне хватало забот с обучением дружинному мас-терству. Ведь в травне  месяце ему предстояло посвящение в отроки-оружничие , а это означало вполне специфический набор испытаний. Парню очень хотелось стать оружни-чим, чтобы года через два попробоваться на посвящении в дружинные отроки. Времени для подобных прогулок парнишка имел намного меньше. Но случалось, порой, они схо-дили с горы на Подол, отправляясь по торжищу. Не то чтобы парнищам надо было что-то купить, хотя и зажитье у них уже водилось, особенно у Ждана с Ратмиром, просто хоте-лось им, как говориться, людей посмотреть и себя показать. Насмотреться на шелег, да еще и покрасоваться на резан. То насмотришь на торжище красну девицу, дочь, там, али жену молодую, скажем, купца, либо какого покупателя. Ей уже давно наскучило сидеть без дела, глядя на работу, кормящего ее мужчины. И она радуется малейшей возможности пожеманничать и пофлиртовать. Парни были совсем не прочь оказать ей в этом действен-ную помощь. Да и не только в этом.
А то еще дошлый купчина нашел где-то и сумел приволочь в Киев какую-то дикови-ну, например бородатую бабу, или какого-нибудь карлу заморского и кажет его досужим киевлянам за мелкую мзду. А самое лучшее и наиболее достойное в таком разе понаблю-дать диковинку задаром. Да устроить это не силой, а хитростью. Силой, диво ли, двум гридям дружинным, воинам, распробовавшим вражескую кровь, силой и дурак сумеет, а вот хитростью, то да, то зарило. А то и хлебнуть на торжище пивка, сравнив его с княже-ским и убеждаясь, раз за разом – а и не хуже вовсе! А то еще забраться, пройдя все тор-жище насквозь, в какую-нибудь слободу. Там всегда найдутся досужие парнищи, счи-тающие себя обиженными тем, что эти чистенькие дружинные отроки, ни черта не умею-щие, шляются по торгу чистенькими в нарядной и чистой одеже. Еще и девок привлекают, манят несбыточным. То есть обломиться-то ей вполне и обломится с ихним на то удо-вольствием, а вот замуж – так и очень надо было! Непорядок! Надо почесать об их рожи кулаки, посворачивать им их аккуратные носы на сторону, понаставить синцов под очами, чтобы было чем себе подсвечивать по ночам, егда взад побредут. Сегодня парнищи шата-лись по переулкам усмарей . Здесь весьма неприятно пахло, если не сказать доподлинно, что просто гнусно воняло. Смотреть здесь было, откровенно говоря, нечего. Ни красивых вещей, ни интересных диковин, ни съедобной вкуснятины. Тяжело здесь было рассчиты-вать найти и бездельную красотку, склонную пожеманничать. Сидят все по своим тере-мам, да избам. Только кожи и кожи вокруг. Свиные, телячьи, коровьи, лошадиные, лоси-ные, всякие… И еще крепкие кулаки дюжих ребят-подмастерьев из усмарей. Парней из этой слободы знали повсюду, как отменных бойцов и пробовать свою удаль именно на них, отваживались совсем немногие. Да вот только дружинные парни почти все и принад-лежали к этим немногим. Гридни из младшей дружины, нет-нет, а наведывались к усма-рям, почесать кулаки друг о друга. Сами весьма и весьма крепкие парни, дружинные вовсе не рассчитывали удивить усмарей, пусть даже и подмастерий, недюжинной силой. Эка невидаль. Неутомимые мышцы тех, накачанные тяжелой и постоянной работой у чанов с поспевающей кожей, когда парни часами мнут эти кожи, доводя их до нужной кондиции, не превзойти никакими тренировками, даже и сверхупорными. Нет, дружинные брали умением драться, знанием тактики боя, дисциплиной своих стаек и общей развитостью тел, когда никакое движение исполнить нетрудно. Наши отроки сегодня тоже искали именно таких развлечений. И, разумеется, нашли! А чего ж бы им даром-то трудиться! Навстречу им, наконец, выдвигалась стайка из 4-х усмарей, широкоплечих отроков, воз-можно уже и вышедших из возраста подмастерья или ученика. Драться по неписанной правде подобных сражений, предстояло голыми руками и отроки спешно принялись орга-низовывать свой гуф . Их слабостью, конечно же был Шуга, самый младший, и менее иных опробованный в подобных боях и просто еще недостаточно накопивший, по своему малолетству, мышечной массы. Зато был он невероятно быстр и проворен. Вот и следова-ло эту его особенность использовать! Превратить слабость, наоборот, в силу. Так их за-всегда поучал сам великий князь, когда брался говорить с отроками. Бой с парнищами-усмарями Ждану с Ратмиром, по их сугубому мнению, надлежало принять вдвоем, рискуя внеочередными синцами, а Шуге надо было предоставить возможность, не будучи связан-ным основным сражением, атаковать их противников с флангов, а лучше всего, так и со спины. Старшим в их команде, по общему решению, утвердился Ратмир. Он и принялся распоряжаться, пока интересующиеся друг другом группы, сближались. Шуга был ото-слан во вторые ряды, линию баталии джуры намеревались сдерживать какое-то время вдвоем, предоставив своему быстрому товарищу возможность выйти в тыл соперникам, нанося им максимальный урон и творя опустошение в их рядах. Кулачному бою и защите при таком типе сражения, дружинных тоже учивали. Поэтому четыре молодых усмаря, были несказанно удивлены, когда, уже вступив в драку, поняли, что воюют с ними только двое дружинных, третий же, сопливый, как они уже успели его окрестить, куда-то внезап-но попал. И куда, им рассматривать за почавшейся свалкой, было особо и некогда. Он по-просту исчез из их невероятно суженного дракой, поля зрения. Пока двое приятелей-джур, невольно пятясь перед превосходящими силами усмарей, держали слаженную и грамот-ную оборону, работая в основном на блоках и, как учили на тренировках в дружине, по-собляя товарищу, не давая насесть на того втроем, Шуга, незаметно выскользнув из-за их спин и стремительно обежав дерущихся, оказался за спинами супостатов. Его решение было удивительно простым и не менее того эффективным. Отрок, атаковав сзади, нанес два быстрых и очень хлестких ударов по подколенным сгибам опорных ног двух средних противников его друзей. Кто никогда не пробовал подобного удара – рекомендую! По-пробуйте! И, уверяю вас, не пожалеете. Свое удовольствие неизбежно поимеете! Самый легкий тычок в эту область, заставляет любого даже очень сильного и подготовленного бойца, немедленно и бесповоротно утратить равновесие, подавшись всей верхней частью своего тулова вперед, туда, куда смотрит, непроизвольно опускаясь на колени. Обнаружив становящихся перед ними на колени двух средних противников, джуры не преминули их отоварить молодецкими ударами ног, широко практикуемыми при одиночном бое на ме-чах и секирах, а потому и старательно им поставленными их дружинными наставниками. При этом отроки все же на короткое мгновение упустили из внимания двух крайних бой-цов-усмарей, которые в свою очередь и наградили их молодецкими ударами своих кула-ков. Ждана в глаз, вызвав у того перед взором целый фейерверк и необычайное многоцве-тье долго не меркнущих искр. Ратмиру досталось по челюсти. Но кулаки умарей были те-ми предметами, знакомство с которыми не добавляет боевой устойчивости и самому зака-ленному бойцу, и, потому, правильное сражение распалось. Но последние остатки сообра-зительности еще не выбитые из отроческих голов, славными ударами усмарей, подсказали джурам, даже и в их полуобморочном ныне состоянии, правильную линию поведения. Пользуясь тем, что их общая подвижность была намного выше, парни сумели некоторое время уклоняться от продолжения драки, тем более, что двоих оставшихся усмарей, само-забвенно отвлекал на себя Шуга, только уворачиваясь от их кулачищ. Когда же побрати-мы обрели вновь способность продолжать побоище, они немедленно вступили в сраже-ние, спасая беднягу Веселина-Шугу, кому уже становилось совсем невесело. Его загнали в угол и намеревались добротно, со знанием дела, вдумчиво и любовно, отделать кулаками. Усмари завсегда предпочитали кулаки, каковые и были у них главным инструментом в бою, понапрасну пренебрегая ногами, используя те лишь как подставки под свой корпус. Этим они сильно и напрасно обедняли весь доступный им арсенал ударов и боевых прие-мов. Атака джур, снова произошедшая сзади, сорвала коварные, но, скажем честно, пра-ведные, намерения их противников. Два противостоящих тебе противника, разделенные меж собой пространственно, неизбежно разделяют внимание бойца, не давая пристально сосредоточиться ни на одном из них. Так же произошло и в этот раз. Усмарей быстро и без особых уже затей и тактических изысков сложили в кучку. Однако, заметив, что к их ранее потерявшим способность участвовать в битве товарищам, начинает помаленьку воз-вращаться подвижность, а от слободки усмарей вполне способно подойти подкрепление, отроки почли для себя вполне честным и достойным, покинуть поле сражения, изникнув, и не свершив на нем положенный пир. Их отход был продуман заранее и, потому, красив и стремителен. Они тремя винтами лихо ввинтились в торжище, пройдя его самым быст-рым ходом, на какой были способны, сбросив, тем самым, погоню, если она и была. На Гору они восходили уже ближе к темноте, проведя на торжище удивительно наполненный событиями день. Там Ждану наполовину оторвали рукав зипуна, а Шугу также снарядили синцом под глаз, чтобы не больно-то он и отличался от товарищей. Да, день прожит явно не зря!
Поутру, выезжая в охоту на единца князь подсмеивался над своими джурами:
- Ну, что, голуби, где бяху , где сие узорочье  обрели?
И указывал на синцы, утвердившиеся под глазом Ждана и на слегка свороченной скуле Ратмира, а досужая дружина, враз подхватив насмешку князя принялась трепать языками заедино:
- Так, оне ж, княже, по малолетству своему сугубому до се всход в терем осилить без калечества не могут. Вот и сшибают друг друга, катясь вниз, аки городки худые, с кона вышибленные битой!
- Не! Напрасно на парней грешишь, всход оне уже осилили недавно. А вот с дверцей нужного чулана в повалуше никак не совладают! Рвут ея, почем зря, кажен на себя со зве-ством каким-то скаженным, ровно вражина она ползучая, а не дверь вовсе! Один сидя над очком, иной на подходе. Тако друг другу и поболе синцов наставить совсем не штука!
- Да не, братие, не то все! Надысь с Подола на Гору ввечеру взъезжал, аж гли! Два каких-то чурбака сверху вниз катятся. Только таперя и осознал, собравшися мыслею во-едино! Оне то были! Оне! Поклянуся в том, братие, оне!
И дружный гогот и ржание комонников от какого лошади прядают ушами, а чей конь норовистее иных будет, так и вовсе норовит на дыбы встать. Коней одерживают и огла-живают, успокаивая, а и гогота своего жеребячьего не унимают завсе. А что, молодо – ве-село! Только самый старший и мудрый из них, Асмуд, свое оторжавший еще до нарожде-ния многих ржущих ныне, всего лишь лыбится в усы и густую, седую наполовину боро-дищу, суета, мол, все словесная, дурь молодая наружу просится! Ото ж, брехуны! А и ог-рызаться если пробовать, тоже по смешному надо. Отроки сие давно уже усвоили, иначе станешь возлюбленным посмешищем всея дружины, жить не дадут ведь оглоеды! Всё бу-дут язычищи об твои бока чесать! Вот и крутятся отроки в седлах, виртуозно и весело от-ругиваясь:
- Ты то сам, давно ли все ступеньки пьяным обликом своим по тому же всходу пере-считывал? Может подскажешь нам, знать бы на будущее, сколь их там, а?
- Может, ошибся, паря? Не обликом он считал, а гузном!
- У него ж облик от гузна распознать – задача непомерно тижолая!
- Не, што ты! Обликом считал! На гузне ж ничему мыргать! А там, точно зрел, мыр-гало!
- А, моть, у няво на гузне очи прорезались, а? Чтоб прицел брать, егда в нужник по-пал!
- Гы-гы-гы! Ха-ха-ха! Ох-хо-хо-хо!
И уже, обернувшись к иному дружинному, усомнившемуся могут ли джуры спра-виться с дверью нужного чулана.
- А не тебя ли с портами на коленях, третьего дня, выгрузив изнужника, голым гуз-ном отсвечивать на дружинном дворе заставили, дверь рванув шибко! То-то все бабы из портомойни оборжались до коликов утробных! А не мечтай в нужном месте, не одному тебе отведено! То для всех место зело нужное, оттого и зовется так! Справил свою надоб-ность и брысь! Будя! Пусти иного кого! Или заводи себе отдельный чулан, никто не су-против!
- Гы-гы-гы! Ха-ха-ха! Ох-хо-хо-хо!
И хватче всего отвешивают последнему гридю:
- А и правда твоя катилися мы с Горы да к Подолу. Ходить надоело, так проще. А во чтож уткнулися на при конце? Мягкое такое? Не ты ли там, опившись, возлежал, как бо-ров, в луже?
- Гы-гы-гы! Ха-ха-ха! Ох-хо-хо-хо!
Ржут, потешаются нарочитые, шатаясь от смеху в седлах. По нраву им такое состя-зание, потому и затевают они его при каждом удобном случае. Когда прибыли к месту охоты, уж основательно рассвело, завидняло целиком и полностью. Распорядитель охоты и местный тиун, обсказал князю, что мужики-загонщики все изготовились. Весь кусок пущи с согнанным туда зверьем стянут ровно ободом из загонных мужиков. Пора уж и дружинным места занимать, предлагая князю выбирать, кто и где станет. Глубоким сне-гом пошли к дубраве, где по словам тиуна залегло несколько секачей, может 10, а может и все 20, как их там точно сочтешь? Жратвы им там море разливанное, отчего ж в лежке не поваляться? Князь избрал себе место напротив кустистого подлеска, остановив лошака шагах в 10 от лесу, оба джуры поместились в пяти десятках шагов позади, не помешать бы княжой охоте. Долго стояли тихо, прислушиваясь к крикам и гомону загона, гнавшего се-качей в сторону дружинной цепи. Совсем притихли и князь и джуры, не шевельнуться, не высморкаются! Не спугнуть бы секачей! Своим тонким нюхом, куда там волчьему даже, единец их не распознает, ветер взят с умыслом, выдувает запахи из лесу на них. Но вот приминая подлесок, сильно затрещало. На лошадей пахнуло кабаньим диким духом. Ло-шади отроков, попривыкшие ко всякому, быстро успокоились оглаженные хозяйской ру-кой. А вот князь сегодня на молодом коне, объезжать новичка принялся. И когда, раски-нув ближние кусты, матерый и крупный одинец, сверкнув ядреными клыками ринулся на князя, тот заплясал. И тем не менее, рука Святослава его не подвела. Он любил и умел воевать с копьем. Володел им ровно рукой своей. Точно выцелив единца, стоя в стременах своего пляшущего на задних ногах коня, удобства боя ради, князь воткнул острие на длин-ном ратовище, чуть обочь, позади страшной головы секача, доставая до кабаньего сердца. Лобешник кабана снаряжен такой костью, ее не всяк и копье-то возьмет, разве что разо-гнавшись на коне! А тут, попал по месту. Крепка рука у князя, хоть и матер зверь. А здо-ров-то здоров! Громкий визг пронзил пространство, впрочем такие взвизги доносились уже со многих мест, где стали дружинные нарочитые. Всюду азартно били зверя. А из кустов, подобно стремительной торпеде, ко князю метнулся еще один секач. Редкий это случай, чтобы два секача убегали столь близко друг к другу. Не склонны они к компании, как себе подобных, так и чужих, кого бы то ни было. Этот же метнулся под ноги княжье-му коню, легко свалив того, да и не мудрено – этакая гора сала, а еще пуще того – мышц, разогревшихся на разбеге! Князь заученно освободился от стремян, отпрыгнул, падая, и перекатившись через плечо, ускользнул от того, чтобы оказаться подмятым упавшим ко-нем, коему секач уже вспорол живот, выпустив наружу серые его внутренности, дымя-щиеся на морозце, и разворачивался в снегу, путаясь и оскальзываясь в горячих конских кишках, атакуя князя. Тот, выхватив меч, ждал супротивника. Да только Ждан и Ратмир не для того тут были, чтобы допустить такое непотребство! С мечом, против секача? Можно, конечно! А вот нужно ли? Заставив своих коней быстро обойти секача с двух сто-рон, оба парнищи согласовано ударили копьями, целя, каждый, в сердце. И попали! Еще бы, чему их учили бы там в дружине, если бы в таки ситуациях они мазали! Еще один предсмертный визг разорвал заснеженную белую тишину и на землю обильно хлынуло красное и дымящееся на крепком морозце месяца студня . Кабан издох, а отроки метну-лись ко князю. Тот улыбаясь велел:
- Ждан, ты со мной разделывать клыкачей, а ты Ратмир, вон там березки, надери бе-ресты и сверни кульки, поспеем еще, горяча у них руда-то .
Пока Ратмир ездил за берестой и сворачивал быстрой рукой три кулька, князь и Ждан быстро разделали битого князем секача. Зачерпывая от хребтины туши набрали полные кульки крови и принялись ее пить, исполняя древний охотничий ритуал. Солоно, пряно, сыто! Вязкая солоноватая жидкость пьянит не хуже вина, заставляя свою себствен-ную руду быжать по жилам быстрее.
Понемногу собирались дружинные и загонщики, привозя свои трофеи. Вместитель-ные сани, вышедшего вслед за ними обоза, содержали до полусотни туш секачей, пример-но шесть десятков свиней и почти сотню подсвинков, почти годовалых свиней и кабанов летошнего упороса, еще не отогнанными свиньями от себя, перед весенними случками с единцами. Скоро уж, скоро уж начнется время звериной любви по лесам, рощам и дубра-вам. Поэтому сегодняшняя охота была для нарочитых последней в этот сезон. Придет лю-тый , а за ним сухий , повылезают из берлог медведи, станут активными кабаны, затру-бят олени и вся живность встрепенется. Однако, брать ее в это время нельзя. Она худа и истощена после долгой зимы, шерсть и мех повытерт и свисает клочьями, перед весенней линькой, утратив свою природную красоту. А еще ведь тем, кто пережил зиму, доказав, тем самым, свое право жить и иметь потомство, как раз и должно озаботиться воспроиз-водством этого самого потомства. Потому так рьяно пьют дружинные ставленые меда и привозные вина, пиво и брагу, жаря на пламени костров, или, испекая себе в угольях све-жайшую дичину, самые лакомые ее кусочки, сердца, печень. Весело и шумно у саней, лю-ди не спешат отправляться по домам, обсуждая этот охотничий сезон и празднуют его окончание…

ДУМА
Вскоре после охоты, посчитав что дичины для дружины запасено в хранилищах де-тинца в достатке, князь поспешил собрать совет своих и великой княгини Ольги, мужей думающих. Такая дума собиралась впервые. Младшие дружинники, княжеские отроки на подобные совещания высокоумных думных мужей всей земли, конечно же, хода не име-ли. Но для Ждана с Ратмиром сделалось исключение. Джурам князя приличествовало на-ходиться за его спиной повсюду, где только мочно ему быти. Понятно, что речь не шла о княжой постели и местах уединения людей для дел сугубо земных и интимных. Намечав-шаяся Дума таким интимныи местом не была, княжеские джуры проявили себя, как люди отменно молчаливые, болтать о том, что видели не склонные и в том, что они оказались допущены на сей величественный совет, никто ничего плохого не зрел.
А посмотреть на Думе было чего. Чего и кого! Ну, где ты еще увидишь практически всех вятших людей земли русской? Тут же они с умом усажены по лавам огромного кня-жеского покоя, где в иные времена принимали иноземных послов и вообще производили всякие величественные акты державного значения. Эта зала в княжьих хоромах была осо-бой и звалась золотой, поскольку стены ее были обиты византийской изузоренной золотой парчой еще воителем Олегом, княжившим в Киеве, именем князя Игоря – отца Святосла-вова. В торце зала, дальнем от входа, под парчовым же балдахоном, на чудной узорной резьбы столбцах, размещался княжой столец – место торжественного восседания князя в думском покое. А вдоль парчовых стен, тянулась широкая скамья, постеленная изыскан-ным китайским шелком. Полы в зале были мастерски выложены узором из вечных досто-чек мореного дуба, ибо нет дерева его священнее, да и долговечнее тоже. Освещалась сия зала через высокие стрельчатые окна, выложенные прозрачной слюдой разных оттенков, да расставленными повсюду по стенам, светцами. По зимнему времени, залу отапливали два открытых огнища, размещавшихся за спиной княжьих джур, поместившихся сразу за княжеским стольцом. То-то им было не холодно, иной раз казалось, что спина вот-вот за-дымится, а кольчуга на ней учнет плавиться. Джуры Ждан и Ратмир были единственными людьми в сей зале, обряженными в броню и вооруженными достойно. Перед этой думой, князь одел своих верных джур в великолепные двойные кольчуги, работы новгородских кузнецов, почитавшихся лучшими на Руси. Длинные рукава кольчуг доходили почти до кистей рук, оставляя место для кожаных боевых перстатиц, обшитых поверху мелкой кольчугой. На головах отроков красовались кованные остроконечные шлемы, со стальны-ми стрелками, спускавшимися на нос и бармицами , защищавшими голову от виска  до подбородка, прикрывая шею и затылок. Белые холщовые порты отроков были заправлены в сапоги прекрасной выделки киевской кожи. Вооружены джуры были мечами у пояса, кинжалами и ножами засапожниками, засунутыми в голенища сапог, в руках они держали устрашающего вида боевые секиры на длинных ратовищах, тако же дубовых. Всю думу парням предстояло выстоять тихо, по-возможности не шевелясь и гласа не поднимая. Ибо отрок, он потому отрок и есть, что сам речей зело не речет, поучая, а токмо отвечает на речения и обращения к нему старейших и мудрых, отрокствует то есть. И внимательно выслушивает речения мужей вятших, впитывая их мудрость ветхую. Званые на Думу думные бояре, городовые и дружинные, собрались у палаты ко времени и были туда при-глашены джурами, тихо и достойно отворившими враз по княжому слову двери в залу. У двери встал дружинный караул из десяти копьеносцев, а пока бояре и думские рассажива-лись по лавам, чинясь и, временами, пихаясь борзо, джуры прошли на свое постоянное место и там встали, подобные изваяниям, сожидая выхода князя и княгини-матери Ольги. Для нее был внесено в залу кресло, малый столец, установленный одесную от княжеского стола. Княгиня чинно вошла в думную залу ко времени, когда все боярские при и пиханья борзые за вятшее место, уже закончились. Не дело было княгине при сей колготе суетной присутствовать. Одета она была в длинное одеяние из цареградской парчи, выложенное каменьями многими и вышивками прелестными зело покрытое. В нем Ольга предстояла перед императором византийским, когда ездила с посольством в Царьград. На груди кня-гини покоился серебряный православный крест, подаренный ей самим патриархом кон-стантинопольским на крещенье ее. Небольшие, но изрядно украшенные каменьем, золо-тые серьги и перстни с жуковиньем , дополняли наряд княгини. Основав в Киеве первый христианский храм, Ольга представительствовала перед князем-язычником и своим сы-ном за все возрастающую христианскую общину города и всего княжества. И вообще, православных христиан в Киеве становилось все больше и уже небольшой храм, выстро-енный Ольгой, по возвращению ее из Царьграда, становился для них мал. Усевшись на свой столец, Ольга возвела очи горе, прочтя про себя на греческом «Отче наш», испраши-вая у Господа удачи сей Думе. Все думское боярство чинно встало, приветствуя свою кня-гиню, опустившись затем вновь на свои лавы, не преминув и тут потолкаться слегка за места. Но уже в меру, без борзоты особой. Как же, в самом-то деле, совсем упустить столь ответственный миг?
Следом за княгиней-матерью в залу вошед буди сам князь. Был он строг ликом и со-бран. Светлые отросшие за два лета усы, а князь принялся их отрашивать, только вернув-шись в Киев, опускались пушистыми концами, вдоль уголков рта. Подбородок старатель-но блрит от юношеского ласкового пуха, начавшего давненько уже его посещать. Свято-слав не терпел роскошных одеяний, полагая, что мужчине и воину не приличествует ря-диться в паволокы  и аксамиты , ровно девице на выданье. Золотая серьга в правом ухе, признак боевого мастерства князя и дерзкий вызов противнику – А ну-ка завладей! – бы-ло, пожалуй, единственным его украшением. Даже рукоять его дивно уравновешенного, лучшего новгородского мастера, меча, не несла на себе ни каменья ни сребра со златом, была обтянута кожей, ухватиста и всецело функциональна. Ножны меча также не были изукрашены, князь ценил в оружии прочность, остроту, сбалансиованность и функцио-нальность. Для воина только они и важны, а украшает оружие – тот, кто им владеет. если может оный делать сие зело достойно. Таким же был и кинжал у него на поясе. Одет был князь в белую льняную рубаху с вышивкой по воротнику и подолу и добрые холщовые же порты. Все простое крепкое и чистое. Прекрасного киевского дела сапоги на ногах бли-стали чистотой, а красный с синим подбоем плащ-корзно за правым плечом, висел на се-ребряной заколке, исполненной в виде княжеского родового тотема – атакующего сокола. Спокойным шагом пройдя к столу, приветствуемый, вновь вставшими боярами и княги-ней, князь воссел на стол, поднятой рукой поприветствовав собравшихся и пригласил их всех сесть.
Когда зала отшумела последним боярским рассаживанием, снова не обошедшимся без при за места, пусть и вельми задавленной присутствием князя, князь обратился к Думе с приветственным словом:
- Здравы буди, мужи думные и нарочитые, бояре дружинные, городовые и тысяц-кий  киевский Тужило Твердятич! Здрава и ты будь, княгиня великая Ольга, матушка моя!
Тысяцкого Святослав повсегда выделял особо, давая понять его значимость на фоне остальных бояр. Тужило Твердятич, тысяцкий киевский, дородный и высоченный боярин на шестом десятке лет, гордо обвел взглядом остальных бояр. Что, мол, съели!? Умен и отменно сметлив был немолодой уж и солидно, до костей, битый временем тысяцкий, а все местами считаться не прекращал. Таков уж, наверное, род человеческий, что уж там тысяцкому пенять? Отдельность княжого обращения льстило ему всегда, особенно, когда произносилось оно в большом обществе. То-то и сел тысяцкий, без при особой со бояры, ошуюю от князя и близ него, едва не вровень великой княгине Ольге, сидевшей от сына одесную, почти напротив тысяцкого. Только что той специальный столец приставлен. И величает ея князь так и вообще отдельной фразой! Так она же мать княжая, да и долгие годы, к тому же, правила княжением великим, да и сейчас вполне управляется с ним, зане князь по все дни занят делами бранными. В делах же местных, хозяйственных, ея голос не тише княжого встанет! Не шепотом он звучит. С ней тысяцкому не тягаться! Он князей не рожал и княжествами не управлял. Зато свое дело, город и земли ему подвластные боро-нить, городским ополчением управлять, знал тысяцкий Тужило Твердятич туго, зане справлял дело сие еще со времен начала княжения отца нынешнего князя, сына Рюрикова Игоря. Оттого и горд был тысяцкий, что знал себе настоящую цену. Вот вздует ветер-ветрило княжую хоругвь, застучат копыта коней его буйной дружинушки, а и шесть с по-ловиной тысяч киевского ополчения тут как тут. Да и в городе еще тысячи с три останет-ся, поберечь его, когда главные силы в походе. Пря прей, а городу оставаться без защиты никак не мочно. Велик стал град при отце нынешнего князя и дядьке отцовом князе олеге. Велик и богат. Над гридями княжескими свой голова, ему тысяцкий не указ, а городовое ополчение, то дело его. Не раз и не два спасало оно уже город, а потому и ведал Тужило Твердятич цену себе добре и такое вот отдельное величание от князя не просто как вели-чание, а как должное к себе отношение принимал. Князь тоже добре знал и Тужилу Твер-дятича и его возможности, уважал старого боярина и считался с его мнением. Пока все было по чину, ко всеобщему вящему удовольствия. Поприветствовав свою Думу, князь, между тем, продолжил:
- Задумал я, господа Дума, обмыслить сегодня с вами дело великое. Скажите мне, мужи думные и ты, премудрая моя матушка, в чем сила и зажитье сугубое земли нашей и княжества великого киевского?
- В земле нашей князь!
- В единение нашем!
- В торговле городской!
Послышались быстрые ответы из бояр. Князь словно того и ждал:
- Все верно! А скажите тогда, мужи битвы и совета, что мешает нашему пахарю зем-лю робить, а гостю нашему торг вести по всему свету?
Молчит Дума, не так и прост вопрос, как он кажется, враз и не ответишь. А хуже нет, как попасть впросак, показать себя несмышленышем сущеглупым. Тогда пихайся локтя-ми, не пихайся, а сиживать тебе на Думе в уголке, у входа, на холодке, вдали от князя и от власти заглавной, да и то, если позовут вновь. Сопит Дума в размышлении сугубом, поче-сывается, потеют под нарядами своими богатыми, изузоренными и тяжелыми. Наконец, самый смелый из дружинных нарочитых, званых на совет, сотник Ратибор, встал:
- Так много, князь, чего препятствует нашему зажитью. То погоды недобрые, то на-беги кочевые, то ярость владыки хазарского – кагана, то зависть соседская. Особенно же пря межусобная, коей слава Перуну, ныне немного стало! Смирили мы, мечом и огнем соседние племена языка нашего, привели их в повиновение твоему княжению!
Но тут же встал воевода княжеский Свенельд, еще Игорю служивший смолоду, ря-дом с сыном своим Лютом, в Думе восседавший неподалеку от руки княжей, в почете су-губом:
- Прав ты Ратибор, слов нет, прав! Да вот только в погодах, матери ее кровинка, мы не властны, можем лишь просить богов наших светлых, Даждьбога , Сварога  и Ма-кошь , а еще Велеса  и Ярилу . Прю межусобную, снова прав ты, Ратибор, смирили мы мечами своими и твоими княже ратными трудами. И далее всем нам надлежит о том ра-деть сугубо и неукоснительно, смиряя ярость межусобицы своей государственной яро-стью! А вот, коли о степняке баять, князь, его бы и смирить не вредно было бы! Перегово-рами, как сей зимой смиряли мы Радмана и Курю. А то, так и мечами!
Зашумела одобрительно дума, загудела многими голосами, загудела приглушенными переговорами, ровно растревоженная стая шмелей. Но вот встал городской боярин Мужи-ло, известный своими торговыми предприятиями, огнищанин и землевладелец. У него были свои виды на то, что же мешает земле русской богатеть, впадая в зажитье сугубое:
- Прав, княже и высокая Дума, слов нет, правы мужи думные Ратибор и Свенельд, конечно же, первыми и самыми наиглавными для нас всех помехами в делах наших, были пря межусобная и жадная вражда печенежская! А только, княже, делам торговым, не ме-нее, а то и поболе их, мешает пробка хазарская, что в степи у моря Хвалынского , как в горле у кувшина с вином заморским, торчит, нам пригубить мешая! И имя той пробке, держава хазарская с их каганом безобразным, княже. У многих здесь сущих можешь ты расспросить князь, про пробку ту и скажут оне – удвоились бы и утроились наверное, а то так и вовсе удесятерились бы прибыли купцов и число гостей заморских в Киеве сущих, не будь бы сей пробки, в том тебе княже не я один, добрая треть твоей Думы сегодняшней ротиться  станет…
Боярина перебил резко усилившийся гул голосов, вся дальняя часть думной залы, за-гудела, возбудясь от смелой правды речи боярской, очень многим на этой Думе по душе пришедшейся. Оживился князь, подавшись вперед, обводил, пристально вглядываясь в каждого из советников, очами собрание, понимая мудрость матушки, Свенельда и старого Асмуда, порекомендовавшей давеча на малом совете повести Думу именно так. Встрепе-нувшись, князь задал уточняющий вопрос:
- Что скажете, господа Дума, правду боярин молвил, али нет?
- Как же неправду, княже? Самая что ни на есть правда!
- Если сие не правда, так что ж тогда и правда, князь великой?
- Тебе, княже, в этой правде, не то что мы, сирые, половина Киева ротиться станет, а другая половина их поддержит в том, видоками  им встанет!
Полетели выкрики всей дальней половины Думы. Многие думные мужи, вскакивая с мест, брызгая слюной в запале и махая широченными рукавами нарядных ферязей своих, выкрикивали князю слова поддержки мнения Мужилы. Ближе к князю, думские мужи ве-ли себя благообразнее, не порываясь вскочить и заорать свое мнение во весь голос, наде-ясь, что тем, паче иных, донесет его до самых ушей княжьих. Но видно было, что возбуж-дение дальнего крыла Думы, коснулось и их. В ближних рядах думских, сидели люди то-же понимающие вещую правоту Мужилы. Быстро переглянувшись с князем, встал Асмуд, ближник князев, его дядька-пестун, с самых малых, почитай титешных, лет. Голос Асму-да, слышимый в сечах, сквозь скрежет сталкивающейся стали, ржание дерущихся меж со-бой лошадей, крики сражающихся, раненых и умирающих, легко покрыл всю залу. Усми-ряя взволновавшихся и возвращая их к действительности, рек громогласно старый боярин и воевода князев:
- Стыдитися, мужи думские! Ведете вы себя, аки дети несмышленые! Можно ли на княжом-то совете думском тако орати? Вас что? Силком на лавы усаживать?
Убеждение и увещеванье убеленного сединами княжеского дядьки и ближника, хо-рошо известного всему городу, своим резким норовом, довольно-таки быстро подейство-вало. Думцы принялись вновь рассаживаться, и ор в зале опал, медленнее, может быть, чем хотелось, но опал. Только самые горячие продолжали пихаться локтями и спорить с умолкшими соседями. Но уже те успокаивали их, призывая к порядку, и он вскоре таки воцарился, позволяя князю продолжить. Святослав же, глас имея, не слабее чем у Асмуда, говорить стал, тем не менее, вельми тихо, так, чтобы слушать его надо было напрягаясь и молча. Так лучше все и всё уразумеют. А то, своими речами увлекшись, немудрено и кня-жую молвь пропустить и не уразуметь. На то все и рассчитывалось, тем более, что в ти-шине и думается матёрей:
- Вижу, мужи, вижу, назрел сей вопрос зело! Если уж он вас в такое возбуждение приводит, так что ж о гостях наших сказать изволите? О тех, кто в эту пробку хазарскую сам ежеден упирается, как то вино в кувшине заморском? Не во сто крат ли сильнее они того требовать станут? А? Вопрос этот мы с нарочитыми дружины моей обсуждали уж и не раз. Правы вы бояре, слов нет, правы! Не вытолкнув пробку хазарскую из степей при море Хвалынском, не жить нам и не копить зажитье! То нам стало ясно давно уже, и кня-зю Игорю, отцу моему и мужу княгини-матушки моей, было ясно. Потому и ходил князь изгоном к морю Хвалынскому, да жаль, не сильно в том преуспел! Маловато сил у него было, наверное! Вот и давайте господа Дума подумаем, как мы будем пробку сию выши-бать?
- В том мы, княже, тебе Дума не в помощь, мы только подсказать чего можем, глав-ное решение на тебе!
Подскочил боярин с только что успокоившегося конца залы. Князь с усмешкой от-молвил ему:
- Спаси тебя, боярин, Перун, а то я бы никогда так и не сведал, кому надлежит планы воинские готовить?
Дума захихикала, несколько расслабляясь после давешнего взрыва. А князь продол-жил, все так же негромким голосом, заставляя успокоиться самых буйных из приглашен-ных:
- Задумано мною и советниками моими воинскими атаковать каганат в лето, какое будет вслед за этим. Этим же летом, дружина моя под водительством воеводы Свенельда, сходит на печенегов тех колен, что не подчинены ханам Радману и Куре. С теми двумя мы в близком союзе, а других надо добре побить, дабы не мешали нам хазар успокоить. по-чистить ближнюю степь в диком поле изгонами ярыми. Я же в это время пойду на ладьях, водным путем, в Новгород и Псков, посетив по пути Чернигов, Полоцк и Смоленск. По-всюду буду договариваться о совместной рати на хазар. Да не так, как обычно – в лоб. Мало в том смысла зрю я, братие. Упрешься со свежим войском в сильную хазарскую крепость Саркел, имея на плечах всю их армию, подошедшую от Итиля и Самандара. А то еще и с каган-беки Иосифом-эльтебером  на челе. Так? Мы разве стремимся устроить добрую прю в степи и сечу, ввиду их главной крепости, поупражняться в штурмовании высоких каменных стен, отражая наскоки туземной конницы? Мню, братие, для подобных тренировок, можем мы найти себе противника и попроще. Надо, братие, зайти к Хазарии с других ее ворот. Спуститься к ним по Волге, от союзного им града Булгар, где хан Ал-муш-магометанин сидит, и начать кампанию против них, со взятия Итиля и его полного, до тла, до головешки последней, разорения. Туда каган неизбежно призовет все свое вой-ско, как же самой столице и священной особе самого кагана, враги грозят. И ходить круг нас, сожидая и примериваясь, не станет. Не в мочь ему будет в том заполохе, какой мы ему учиним примериваться-то! Но Итиль, проведал я давно уже – крепость слабая, прямо речь стану – никакая крепость! Не его глинобитным стенам удержать наших воев. Разме-тут, полагаю, в пыль! Конечно, огрузившись добычей, мы станем тяжелее. Вот и пойдем к заходу, словно возвращаясь к себе, а дограбить, уничтожая Итиль и всю матерую Хаза-рию, оставим печенегов. Радман и Куря облизываются на это, с их вящим удовольствием. На переговорах сей зимой, клялись мне в вечной дружбе и вражде к хазарам, на дедовском оружие. У печенегов знаете вы, если и есть у них клятвы прочные, так именно эти. В веч-ную их дружбу я, понятное дело, верю не сказать, чтобы слишком. Но на разгром кагана-та, полагаю, братие рада, ее хватит. А нам, очень может так случится, что более и не тре-буется. Мы же выйдя к Саркелу и не имея перед собой врага, их армии, отправим добычу под добрым конвоем в Киев, а сами возьмем на копье Саркел. Там тоже добыча немалая, три века стоит, копит. Купцы через него ходят семо и овамо, деньги и товар возят, склады там свои устрояя. Да и крепость хороша, стоит она в месте важном, надо ея за собой оста-вить, братие. Опорный пункт будет зело добротный и для конной дружины и для пешей. Разделит ведь степь надвое, на Донскую и Задонскую. До се она хазарам, шедшим во гре-ки, да грекам, плывшим в хазары, опорой на пути служила. Теперь же она нашим торго-вым людям станет опорным пунктом, при их переходе через степь. А я с войском спущусь к морю Хвалынскому к Самандару и Беледженту. Взяв их пройдусь по землям ясов и ка-согов, смиряя сии злые племена. Все эти планы так и останутся мечтами, если мы прежде не разорим, или не замирим с собою Волжскую Булгарию, союзницу кагана. Подумайте братие! Спустившись к полудню по Волге они могут атаковать нас в спину в любой, са-мый неприятный для нас момент. Тогда, например, когда мы бьемся со всем войском ка-гана. Приятно нам это встанет, братие? А к тому же они ведь нас и по Волге идти к Хаза-рии пускать не захотят, ратиться с нами учнут! Зачем, скажите, братие Дума, мне того ожидать. Лучше атаковать их, честно послав им сказать: «Иду на ны!». Пусть сведают, ка-кая гроза к их пределам ломиться! Суетиться начнут зело, грядущую панику готовя, вой-ска свои воедино пусть смечут, дабы не искать их после по всей земле! А вот побив их, город пограбим и пожжем, обезопасив себе на будущее тыл для войны с каганатом, взяв мир с булгарами на всей воле нашей.
- Прости, княже, только чтобы до булгар дойти, прежде надо вятичей пройти!
Встряла в разговор княгиня.
- Так я ведь о том и говорю, братие и матушка! Как мы наши приготовления от хазар покроем? Думаете, в Киеве и других городах наших зазарских соглядатаев нет? А вот вам и предлог чудесный! Идем на вятичей. Хотим их к Киеву примучить! Хазарам, говорите, дань дают? А вот пойдите и помогите им?
- А если решаться, княже и таки пойдут?
Спросил кто-то из думских.
- Так это ж прекрасно встанет, братие. Мы сможем их воинскую силу по частям бить. От вятичей же серьезного сопротивления не жду. Доведчиков своих туда не первый год засылаю. И в этом году тоже пошлю! В градах вятичей, Муроме, да Ростове с Рязанью, у их родовых князей дружины имеются, но невеликие, а в ополчении, коль мы грабить и зо-рить все не станем, земля им, глядишь и откажет. А грабить и зорить я своим воинам строго-настрого запрещу. Добычи и без этой малости будет хоть залейся ею! Увязнуть в войне с вятичами нам ни к чему. Да и тем с нами ратиться как бы и незачем. Так что, по-ведя себя разумно, добьемся от них не боя с нами, а помощи сугубой ратной и походной, позовем их врагов своих постоянных, булгар, ломать! Так что, братие, вятичи, мыслю я, не препятствием нам, а помощью встанут! Дадут свои рати, пусть и невеликие, сыщутся ведь там охотники! Как мнишь, Ждан, сышутся?
Неожиданно вопросил князь у Ждана, вспомнив, что из вятских он:
- Сыщутся, конечно, княже, как не быть!
Уверенно отвествовал тот, хотя и спрошен был весьма неожиданно. Никак было не ждать парню, что князь посреди такого совета вспомнит о его вятских корнях. А тот вспомнил, да еще и совету своему пояснил:
- Ждан, к слову, братие, сам природный вятич. Оттуда к печенегам попал. А уже от печенегов к нам.
 Дума возбужденная обрисованной князем перспективой принялась обсуждать раз-ные стороны плана, соглашаясь, что он зело хорош. Посыпались конкретные вопросы и ответы князя лишь придавали думским уверенности, ибо показывали, что план сей все-сторонне обдуман и изрядно подготовлен. И только тогда многие думские стали пони-мать, отчего выбор в Думу производился именно тем образом, каким он и был сотворен.
Ведь не приглашали туда по должностям, поскольку не от всех киевских улиц были бояре, да и бояре-землевладельцы, из земских, тоже были далеко не все. Вот только были здесь люди многократно проверенные, часто еще князем Игорем и княгиней Ольгой. Те кто не болтал сугубо и земле своей послужить был готов. Не словом единым – делом! Се-бя при том не забывая, а все же готов. А тот, кто о себе не помнит вовсе, как таких найти? И где, главное? Это ж вымирающий вид! Тем и ненадежный. Ты его еще и найти не успел, а он уже взял, и весь вымер! Князь Святослав, подпираемый матерью своей мудрой и по-жившей уже добре, княгиней Ольгой, на такие раритеты ставок не ставил. Тем более, со-ветники его, Свенельд и Асмуд, другие дружинные нарочитые, кто постарше. Дураков то, среди дружинных, к зрелому возрасту не остается вовсе, их ведь первыми и вырубают в сечах. Народ на Думу сию, зван был все абсолютно надежный не раз проверенный, связы-вающий свое дальнейшее процветание и процветание своего потомства с великим княже-нием. Не временщик подлый, коему мошну свою набить, а там хоть трава не расти! Нет, то были люди заинтересованные в благе и достоинстве своей земли и державы русской. Князь прекрасно мог рассчитывать на их помощь и способствование в его делах, тем бо-лее, в таких значительных.
Определившись с планами, принялись сметывать свои силы. Ведь военные силы Ки-евской Руси тех пор, состояли из очень многих компонентов: княжеская дружина, дружи-на княгини, городовые гридни, пограничная сторожа и дружины бояр, а еще земское и го-родские ополчения. Силы эти, прямо скажем, немалые, не все подчинялись князю, а общее ополчение земли поднимать было мочно только тогда, когда гроза внешняя всей земле и угрожает. Подчинялось оно, войско совместное, разумеется князю. Княжеская дружина подчинялась только князю и его воеводам, специально им самим, той дружине и назна-ченным. Воеводы дружины княгини, исполняли только приказы княгини и ее набольших воевод, а городские гриди, были повсеместно подчинены городским тысяцким. Городским же тысяцким подчинялись и городские ополчения, им же их надлежало и собирать. По-граничная стража подчинялась князю и боярам, буде на их территории они действовали.
Поднимать общее ополчение земли, приговорила Дума, не следует, нет в нем насущ-ной нужды, а вот кликнуть охочий народ для большого похода в вятичи, а может, так и далее их, следует. И свои земли такая рать не опустошит нещадно, оставит ратаев, не больно до битв и походов охочих, землю робить и устроять, и врагу станет страшна особо, зане в ней пойдет охочий, особо злой до боя народ, многое повидавший и многое попро-бовавший. Присутствовавшие на Думе бояре, в поход решили идти сами, не дожидаясь взметного всадника от князя. Все, или практически все бояре, были в прошлом княжески-ми нарочитыми, добрыми воинами, заслужившими боярское отличие и свой особый на-дел. Каждый из них имел свою собственную боевую дружину, воинов коей готовил он сам, сам их вооружал и возглавлял. Готовил тех воев боярин по образцу дружины княжой, спуску не давая. Воины те подчинялись только своему боярину, или назначенному им че-ловеку. А боярин по ленному праву тех пор, примерно одинаковому на Руси, яко и в евро-пе, рознящемуся по срокам, да по величине боярских дружин, обязан был становиться под знамена своего сюзерена, киевского князя и служить ему какое-то, чаще всего, строго фиксированное время в год. Служить оружно, конно и бронно, со своим запасом продо-вольствия, со своим снаряжением и людьми своими ратными и дружинными. Но по исте-чению фиксированного времени службы, боярин мог уйти от князя, забрав с собою, разу-меется, и дружину. Так вот те бояры, что шли в поход без взметного сланника, своей во-лей, шли с князем до конца, не имея права его покинуть, сколь долго не продлился бы по-ход. Остальных поднимут в поход взметные сланники, ленным правом князя разосланные во все земли боярские. Причем, поднимут их уже непосредственно перед самым походом! Это если в них нужда окажется, а нет, так и вовсе их в покое оставят, до срока особого. Все присутствовавшие бояры обязались не только привести с собой свои дружины, но и поговорить со своими надежными соседями, по разным причинам на сей совет не попав-шими.
Величина боярских дружин была разной, сильно завися, от величины его земельного надела, плотности проживающего там населения и близости его к степной границе. Порой это были невеликие дружинки в 10 – 20 воинов, из коих только 2 – 4 оказывались обеспе-чены защитной броней, но были и вполне заметные дружины в 100 и даже в 200 всадни-ков. Конные силы Руси, таким образом, обещали увеличиться втрое, а то и вчетверо. А еще ведь части княжих дружин, которые вышлют князья-наместники подвластных Киеву земель. Итого, могло набраться до 5000 всадников. Подсчет охочих людей, готовых од-няться в поход был делом более трудным, но по всему выходило, что тысяч на 10 только непосредственно с киевского княжества, Святослав рассчитывать мог вполне свободно. Сколько пришлют подручные земли, угадать было и сложнее того. Возможная цифра ко-лебалась от 2 до 5 тысяч человек. Идти требовалось по воде, значит потребуется опреде-ленное количество ладей. В среднем, в русскую ладью помещалось 50 воинов. Они же, одновременно, были и гребцами, как и у викингов. Подобно грекам, и у русских князей и у викингов, рабы на ладьях веслами не вращали. Раз сел на рум  и взялся за весло и не был прогнан сразу – значит, стал вольным! Равным всем прочим гребцам. Можешь стать среди них первым, либо последним, но не рабом. Шутка ли сказать, для передвижения та-кого воинства требовалось 250 – 300 ладей. Сотни полторы добрых ладей было в Киеве, столько же примерно можно было собрать по иным городам и княжениям. Делать огром-ное количество ладей пока не приходилось. Требовались немалые припасы, чтобы питать данное войско. Прикинули чего и кто сможет дать. Получалось, что воевать Хазарию князь Святослав может.
Решили и дела этого лета. Князь Святослав с дружиной в 100 человек на двух лодьях намеревался отплыть путем, обратным пути из варяг в греки, в Новгород, через Смоленск, и, возможно, заходя в Чернигов и Полоцк. Следовало договориться об охочей рати с этих земель. Они тоже были весьма заинтересованы вышибить хазарскую пробку, следовало ожидать, что ко княжеским увещеваниям они прислушаются и с удовольствием, к тому же. Новгород и Смоленск, при устранении с их пути еще и булгар, обретали водный путь сообщения с Хвалынским морем, не перекрытый ничьей недоброй волей. Свои пешие и конные дружины они тоже смогут отослать водным путем к условленному с князем месту сбора ратей. По всему выходило вполне здравое и подъемное для Руси предприятие, со-зревшее и совершенно необходимое. И дивились бывалые бояры, знавшие многие и Игоря и Олега, откуда в молодом князе взялось столько точной расчетливости. О великой его воинской стремительности и удачливости слыхали все, и почасту ей дивились. Казалось им – князь спешит непомерно! А тот всегда приходил вовремя и именно его усилие реша-ло дело. И вот сейчас, казалось им, это они его, а не он их, толкнули на великое дело унич-тожения хазарского каганата, но именно у него все оказалось посчитано, измерено, взве-шенно и разложено по полочкам, да так, что становилось совершенно понятно – князь го-товил это предприятие довольно-таки давно, аккуратно и обстоятельно. Все счел и все предусмотрел.
И приходили бояре к выводу, что следует им всеми силами воевать степняка пече-нежского, отгоняя его кочевья подальше, пока целы. Дабы  тем годом, как пойдут на ха-зар, печенеги придонские им бы не мешали. Не пытались бы громить своими загонами наши веси и грады, оставшиеся на время похода без сущей защиты, способной отбросить степняка и погнать его назад в степь. Снова сметывали свои силы и средства, определяя все необходимое для такого масштабного похода в придонскую степь.
Расходилась Дума поздним вечером, вокруг было уже вовсю темно. Назавтра все присутствовавшие на сегодняшней Думе, были приглашены князем на пир. Пир получил-ся велик и зело силен. Потом пошли масленичные пиры, весенние пиры, рутинные. И лю-ди вообще отъедались и отпивались перед начинающимся теплым сезоном. Перед тем как приступить к великому годовому деянию, пахоте, севу и вообще, земли устроению.

ИТИЛЬ
Столица могучего Хазарского каганата, торгового и военного соперника Восточной Римской империи, Византии, город Итиль, стояла у самого начала дельты Волги, назы-ваемой хазарами и окружающими племенами Итиль, дробившейся здесь на многие рукава, перед впадением этой великой и полноводной реки, в Хвалынское море. Странный это был город и, следует отметить, не менее странная столица. Большая часть ее населения, в теплый сезон, кочевала вместе со своими стадами, в привольных поволжских степях, вы-пасая скот. Скот и повсегда-то был главным достоянием кочевника, а хазары те, как раз и были кочевниками. Но в Итиле жил их властитель каган. Жил он в огромном и прекрас-ном каменном дворце из обожженного кирпича, выстроенном вместе со многими хозяйст-венными постройками на острове, посреди Волги. Жил там всю холодную часть года, ко-нец осени, зиму и начало весны, пускаясь после завершения вешнего половодья, в еже-годные кочевые странствия в приволжских степях. Как то и у отцов-прадедов принято бы-ло. Собственно же город с огромным торжищем на левом берегу, раскинулся по обеим сторонам Волги, являя из себя широкий и весьма разнообразный набор кочевых юрт, ис-полненных в стационарном режиме из серого самана, иногда из дерева, разбросанных в довольно привольном беспорядке и окруженных ветхой глинобитной стеной. Город сам по себе никогда не был для кочевников-хазар ценностью. Ценностью он являлся в том смысле, что в этом городе большую часть года проживал властитель хазарский – каган Иосиф. Вокруг его на берегах великой реки, в пыли и духоте серого города, бурлила люд-ская жизнь, бушевал на центральном майдане базар – истинное сердце города, не знавшее перебоев и отдыха. И вообще город здесь возник не так давно. Ранее это была только зим-няя кочевая ставка кагана, и не более того. Но после разгрома арабами хазарского воинст-ва у Дербента, два с половиной века назад, мусульманами из душной Аравии была взята, сожжена и разграблена прежняя столица хазарского каганата, гордый град Самандар, сто-явший на побережья моря Хвалынского у впадения в него буйного Терека. Каганы хазар-ские, не чинясь, откочевали сюда, поднявшись к полночи, счев за лучшее жить в гуще своего народа, а не на его челе, да еще на берегу, чуждого их кочевым натурам, моря. Но сейчас и это становилось опасным, поскольку с восхода все сильнее нажимали огузы , делая жизнь и здесь на Волге, уже чрезмерно небезопасной и наполненной ненужными, отвлекающими от молитв и ученой переписки с раввинами Испании, чем Иосиф, каган хазарский тех лет, так сильно дорожил, досадными беспокойствами.
Город называли, кто Итилем, кто Казаром. Состоял он из трех частей, разделенных рекой. Переправа осуществлялась только на лодках и лишь иногда, для нужд кагана, а ча-ще каган-беки, устраивался наплавной мост на тех же лодках, с острова, где стояли их дворцы, сложенные из красного обожженного кирпича, на правый берег реки. Правая, бо-лее старая часть города, включала все административные постройки, там же располагался и весь гарнизон города, состоявший из 5 тысяч тургаудов. Весь город строился из глино-битных юртоподобных жилищ и зданий, разной величины. Из кирпича, кстати, в городе были выстроены только дворцы кагана и каган-беки  – царя хазар. Подданным кагана использовать этот материал для любых иных построек, было запрещено под страхом не-медленной и неизбежной смерти. Не хватало еще только, чтобы они жили в таких же до-мах, что и сам каган. Даже мечети и церкви и те сооружались либо глинобитные, либо са-манные, а то еще и деревянные. А надо отметить, что город сей был славен доброй терпи-мостью, в нем спокойно уживались три мировые религии, ислам, иудаизм  православие. Хватит того, что правом строить из обожженного кирпича, кроме самого кагана, обзавелся еще и каган-беки. Как еще ранее он обзавелся правом проживать на том же острове, на каком стоял дворец кагана. А ведь изначально такого права у него не предполагалось. Бо-лее того, дворец кагана-беки, словно обнимая, скрывал под своими сводами и стенами дворец кагана, как объяснялось доверчивым подданным, для дополнительной его обороны и охраны. И вот он, каган Иосиф, вынужден жить во внутреннем дворе дворца своего ка-ган-беки, тоже, кстати, Иосифа, по имени. Сколько раз раввин пояснял ему, что такое сов-падение имен двух главнейших лиц в каганате, не приветствуется каббалой . И что де-лать? Сказать это каган-беки Иосифу? Тот быстро найдет себе иного кагана, отравив его самого, к примеру, или, принеся по какому-либо подходящему поводу в жертву …
Каган-беки Иосиф, покряхтывая, вышел в прекрасный атриум своего романского дворца, рассматривая дворец кагана, привольно включенный в этот атриум и заполнявший всю его середину. Нет, мельком подумалось Иосифу, неправы были предки, повелев не строить более из кирпича сооружений, кроме как их дворцы, совсем не правы. Вот и при-шлось стены стольного града сооружать из глины, едва просушенной на солнце. Разве ж это стены? Насмешка одна! Дунет кто серьезный, они и разваляться. Кому дуть-то, кага-нат столь велик и мощен? Найдется и кому дуть и чего еще похуже отмочить. А времена пришли ой, какие тревожные. Этот бешенный молодой великий князь урусутов – Свен-досляб, что ли? – вечно что-то готовит оттуда, с захода, все чем-то грозит. С восхода ни-как не успокоятся, угомонившись, наконец, огузы, или, как их часто звали сами хазары, гузы. И много же их, словно леммингов в степи! Ну этих хоть понять можно, их подпира-ют ширящиеся беспрестанно половецкие орды. Там дальше на восходе солнца. С полудня и тоже с захода, угрожают многочисленные и воинственные печенеги, чьи ханы спят и видят пограбить Итиль, да богатые хазарские кочевья, кочующие в степях примыкающих к морю Хвалынскому с захода и полуночи. Считают, жадные, что накопили хазары, за не-сколько беспечальных веков, страсть сколько всего ценного, вот пограбить бы! И лишь с полуночи, пожалуй, пока спокойно. Там в своих лесах, тенисто налезающих на приволь-ные хазарские степи, дремлют русоголовые вятичи, давно уже примученные хазарами. Их родовые князья исправно платят дань, даже не помышляя отложиться. Только они, пожа-луй, не очень то и мечтают растоптать каганат и порыться в его сокровищницах. Им никто еще просто не рассказал, что это вообще возможно. Но острее всего мечи на заходе солн-ца, у Свендосляба.
Они как-то давно уже, еще при его деде, послали в подарок Святославову предтече, князю Олегу, напоминая о былой дани его предшественников, саблю. Тот быстро отда-рился – мечом. Собрались хазарские мудрецы гадать, что значит сей дар и пришли к вы-воду:
- Наш меч крив и заточен с одной стороны, их же клинок прям и обоюдоостр. Тем самым они нам грозят, за каждого, мол, нашего воя, хазары двумя ответите. А почнет сей меч по земле вашей гулять – не остановится, кося в обе стороны, пока не выкосит всех ха-зар начисто!
На том и прекратили в тот раз пересылки дарами. Было то лет полста назад, может, чуть более того. Теперь же, купцы иноземные сказывают, да и евреи киевские вести шлют с оказиями, князь в Киев-граде сидит молодой, борзой, свирепость войны возлюбивший сверх меры и всех иных человеческих занятий. Ведет себя словно голодный злой пардус. Повадками своими, извещают и сам зверю тому хищному – пардусу – уподоблен. Как бы в их сторону не кинулся? Более трех сотен лет их каганату, и надо же, дожили – чего при-ходится опасаться? А ведь всего только три с половиной сотни лет назад они выделились из огромного и незабываемого Тюркского каганата, простиравшегося от хазарских степей, у моря Хвалынского, на заходе солнца, и вплоть до последнего океана на восходе. Тот ка-ганат погиб потому, что в нем не решена была проблема передачи власти, и его разодрало в раздорах. Тогда и образовался их каганат, обычное кочевое централизованное государ-ство с главой, тоже каганом, на челе. Каганат жил и развивался, имея столицей город Са-мандар, что на берегу Хвалынского моря. Только постоянно воюя с арабами, рвавшимися в Дербентский проход, они таки не сумели отстоять Самандар. И он пал, перестав быть столицей Хазарского каганата. Город, вообще-то, существует и по сю пору, только вот столицей он быть перестал навсегда. Сейчас это просто очень богатый торговый город ка-ганата, со своим царем-беком, живущий несколько отдельной от всей Хазарии жизнью. Хазарские же властители, под давлением арабов, откатились тогда на полночь, в прикас-пийские степи, где испокон веков кочевали их предки. И организовали новую столицу, именно здесь,  в устье Волги, на острове, отгородившись мощной рекой и дворцовыми стенами от внешнего мира. Эта столица возникла всего лишь как сезонное место постоян-ного отдыха правителя каганата на кочевке. Потому и каганский дворец издали, если бы его мог кто увидать, напоминает огромную юрту из красного обожженного кирпича. Но все проходит на этой земле – прошло и время арабского нашествия. Арабов изгнали из этих мест, хотя ислам успел много где укорениться. Зато вскоре после арабского нашест-вия сюда в приволжские степи образовался новый поток. Поток беглецов-евреев, изгнан-ных из Палестины, вначале развоевавшимися арабами, а потом и радеющей за чистоту православия, Восточной Римской империей. Эти беглецы, будучи народом книги , несли с собой грамоту, обширнейшие связи в среде банкиров и купцов тогдашнего мира и высо-кую, особенно в сравнении со степняками-хазарами, оседлую культуру. Предок Иосифа, бек Булан, стал одним из первых хазар, воспринявших от беглецов иудаизм, а уже его на-следник, Обадия, поменял всю структуру власти в стране. До него правил всем у хазар их каган, тогда еще язычник-тенгрианец. Обадия, переняв все финансовые потоки Хазарии, что было совсем нетрудно, с помощью единоверцев-евреев, захвативших все теплые места при финансах страны, сильно урезал власть кагана, оставляя за ним только представитель-ские и жертвенные функции. Хазары, тогда еще в массе своей язычники, поклонявшиеся великому Тенгри, верили, что при огромном несчастии, самым радикальным способом ус-лужить богам, будет принести в жертву своего собственного кагана, особу священную и почитаемую, продолжали в это веровать и сейчас. Но бек Обадия, перенявший всю реаль-ную власть в каганате, ставил на все весомые государственные посты своих ставленников, принявших вслед за ним иудаизм. Слой иудеев посреди владетельных хазар, стал стреми-тельно разрастаться, вскоре все хазарские тарханы , сделались правоверными иудеями. Принял иудаизм и сам каган, хотя первое время каганами продолжали оставаться только сыновья рода Ашинов, древнейшего владетельного рода Хазарии. Поздно, власть кагану его каган-беки, кончно же, так и не возвратил. Ха! Власть не дается, она берется! Что ж он, дурак что ли? Время шло, Хазария приняла иудейский календарь и летоисчисление, ввела в качестве государственной, еврейскую письменность. И процветала, грабя и при-мучивая своих соседей. Евреи-беглецы, расселившиеся по всему миру, вследствие гоне-ний ромеев, а позже и арабов, повсюду искали богатства и власти. Прослышав, что далеко в степи у них имеется единоверное государство, огромный каганат, раскинувшийся в точ-ке скрещения всех торговых путей с захода солнца на его восход и наоборот, евреи стре-мились устремить товарные и денежные потоки именно в этом направлении, и не прома-хивались. Хотя, усиление урусутских княжеств по Днепру и другим рекам, ограждавшим их степи с захода солнца и полуночи, начинало уже сильно мешать каганату, до сих пор они как-то уживались. Урусуты, временами, платили им дань, временами обходились и так. Последние полста лет были самыми напряженными в их совместной истории. У уру-сутов появились свои князья-лидеры. Молодые и активные, они не намеревались мирить-ся с хазарским господством и раз за разом отказывались платить дань. Пока их удавалось примучить вновь и вновь. Но новый князь, похоже, платить не намеревался никак. Этот больше склонен платить острой сталью в поле, а одряхлевший за триста лет не слишком-то и беспокойной жизни, каганат, таких расчетов активно сторонился. Урусуты, наоборот к ним тяготели. Как быть? Как сохранить свою власть, свои деньги, свое влияние? Да еще бы и без большой войны, дорога она очень! Не даст им этого всего Свендосляб! Видит бог Яхве, не даст! Врагами с урусутами они становились смертными.
Вначале, при прежних их князьях, и Олеге и Игоре, хазары держали верх в этой борьбе и даже научились использовать возрастающую мощь урусутов в борьбе со своим другим смертным врагом, Ромейской империей, Византией. Вместо обычной и немалой дани, они понуждали русских князей к походам на ромеев. Называя эти походы данью кровью. Однако, вскоре заметили, что эти походы только усиливают князей. И уже пер-вый из них, Олег, сумел положить конец данническим отношениям своего княжества с каганатом, обретя настоящую независимость и став первым реальным правителем всех урусутов, живущих вдоль Днепра и Десны. И стал, тем самым злейшим врагом каганата. Он предпринимал походы против хазар, не всегда, правда, успешные, но позволившие ему упрочить свою независимость. Хазары ответили как того требовала иудейская практика. Олега отравили. Княжить стал его воспитанник, сын унязя Рюрика, Игорь. Этого еще уда-лось подвигнуть к походу на Константинополь. Но, потерпев там неудачу, он отмстил не-сколькими очень разорительными походами на хазар, легко находя себе союзников среди окрестных языческих племен. Затем князя Игоря удалось соблазнить дальним походом на море Хвалынское, в котором он, по замыслу хазар должен был ослабить их постоянных врагов-данников, ясов и касогов. Но варвары легко сговаривались, стараясь грабить бога-тые города приморской равнины. Хазарскому полководцу Пейсаху удалось нагнать урусу-тов, когда они от Кавказа устремились к себе, сквозь степи, и разбить их наголову. Сам Игорь, правда, уцелел, потеряв всю свою добычу и часть дружины. Прежнюю дань тогда удалось восстановить. И даже увеличить в размере. Что и понудило Игоря попытаться со-брать с подвластных ему земель увеличенную дань. Они же поспешили подослать своих людей к древлянам, внедрить их в окружение доверчивого и заносчивого древлянского родового князька Мала. Возмущенный «жадностью» Игоря, потребовавшего двойную дань, тот устроил ему ловушку и погубил его, даже не подумав об отмщении Киева.
Вдова Игоря, Ольга, надо сказать, сумела удержать власть, примерно отомстив древ-лянам. Она исправно платила дань хазарскому каганату, отмененную, было, Олегом, но, при этом, все искала и пути сближения с империей, полагая, что те позволят ей отложить-ся от каганата. Это сильно настораживало. Особенно во время ее поездки в Константино-поль. Когда же сын Ольги, юный Свендосляб, вернулся из Новгорода и перенял у матери главенствующее положение в Киеве, оставив ей внутрихозяйственные дела, выплата дани кагану канула в лету. Похоже – навсегда! Свендосляб сказал, де, платить ему невместно. Поведение Свендосляба никак не позволяло рассчитывать на возвращение старых добрых времен. Кажется, следовало воевать. Столкновение двух противников становилось прак-тически неизбежным.
Каганат располагал сильной профессиональной армией. Именно этот факт помог ему продержаться так долго при том, что он никогда не был единым целым с религиозной, ад-министративной и этнической точки зрения. В самом деле, вся верхушка каганата, его но-минальный владыка – каган, его реальный властитель – каган-беки, бек для мусульман и царь у ромеев, вся его судебная и государственная администрация, все вятшие люди и вельможи были иудеями, часть военных формирований, причем наилучшая, представлен-ная тяжело вооруженной конницей ал-арсиев , исповедовала ислам. Выторговав себе право не воевать с единоверцами мусульманами, те верно служили боевой опорой кагана-ту. Непосредственно остров, на каком жили каган и каган беки, охранялся тургаудами, юношами, сыновьями тарханов, исповедавшими иудаизм. Прекрасно вооруженные и рас-полагавшие великолепным защитным вооружением, они были, тем не менее, не очень до-брыми воинами, поскольку никогда и ни с кем не ратились по настоящему. Было их до 5 тысяч человек, часть из них одевались в угольно черные, часть в синие и часть в красные доспехи и одежды.
Основная же часть военной силы каганата, его ополчение практически все поголовно было язычниками поклонявшимися богу-небу Тенгри. Такой разнобой в верованиях не мог и не должен был сплачивать хазарское воинство, дополняемое к тому же родовыми ополчениями подвластных им кочевых народов. К тому же властители-иудеи относились к подданным язычникам весьма презрительно, считая их во все отношениях людьми вто-рого сорта, варварами, как почитали они варварами-гоями и всех окружающих их. Этот же гой-язычник Свендосляб все время усиливался, становясь уже реально опасным для каганата.
Откуда он, скорее всего, ударит? Тут и гадать нечего! Конечно же, с захода солнца! Но там мощнейшая крепость Саркел, слаженная лет сто назад, еще византийцами, за по-мощь каганата в войне с персами. Она перекрывает Дон, наиболее удобную водную арте-рию, ведущую к сердцу каганата. Другие пути в каганат не особенно-то и найдешь. Кто ему могут быть союзниками? Огузы, конечно! Они повсегда зубы на каганат точат. Это родственное хазарам многочисленное тюркское племя, также отколовшееся от великого Тюркского каганата, своего государства не создало и оттого смотрело на хазарские коче-вья и богатые города с извечным вожделением истых кочевников. Кто еще? Печенеги? Эти могли бы, вообще-то! Да только с урусутами они всегда не дружны, больно спешат в их земли вцепиться. Так что вряд ли! Ясы и касоги? Нет, наверное! Им бы пограбить с на-воропа, отобрать у слабых. Длинную войну воевать? Нет, пожалуй! Булгары? О, нет! Их хан, Алмуш, получив достоинство эльтебера, номинально равное его собственному, каган-беки, достоинству, признанный почтенным союзником каганата, станет скорее помогать, чем вредить! Это он предвидел заранее, и эту угрозу мудро отвел, невзирая на то что хан булгарский Алмуш – мусульманин. Да еще принявший в исламе имя Джафара ибн Абдал-лаха, в честь багдадского халифа Джафара ал Муктадира. Пдчеркивает этим, я, мол, кли-ент самого всемогущего калифа. Он мне повелитель, но он же и зашита! Ничего, дорогой, бивали хазары и слуг халифа, всяк доводилось. Ага, вспомнил о мусульманах! Как же! Нужно не забыть наградить визиря ал-арсиев за прошлую службу, напомнить ему, кому он всем обязан. Ахмед ибн Куйа зело жаден, надо отсыпать ему дирхемов. То-то купчиш-ки арабские будут сражены, увидав дирхемы с тем же содержанием золота что и их собст-венные, но имющие по аверсу надпись на иврите: «Посланник Бога на земле Моисей», вместо арабской: «Посланника Аллаха на земле Мохаммеда»! Ничего золото – оно и с любыми надписями золото! Что арабское, что иудейское! Примут, еще и улыбаться станут в отвес. А Алмушу-эльтеберу мимо них деваться некуда, весь Иран его единоверцы запо-лонили, тесня всемерно последних зороастрийцев-огнепоклонников. Так что потечет их золото по белу свету. Золоту преград на земле еще нигде не придумано! Оно воистину всемогуще! Кто там еще остался среди окружения Хазарии? Вятичи? Вот уж эти нет! Сильно напуганы их князьки! А завоевывать эту землю, приводя ее в подчинение, очень долго, велика больно и вся покрыта неудобными для перемещения конницы лесами. А может и правда, Свендосляб, как сообщают проведчики-купцы и людишки, ими куплен-ные, поход на вятичей готовит? Дал бы им Яхве!  В это предприятие только ввязаться, и – утонешь!  Вот они бы от угрозы с восхода и избавились! Временно, конечно! А что на земле сей не временно? Только мудрость Яхве! Одна лишь она пребудет в веках!
Впрочем, следить за этим Свендослябом, надо не переставая. Молод он, и не понять никак, сколько у него шаббатов  на седмице! Может пять, а может и все семь враз! Так что глаз да глаз за ним нужен. Отравить бы волчонка и вся недолга! Жаль, нет пока дос-тойного исполнителя. А то ведь взяться то возьмутся, денежки получат и Свендослябу же и доложат обо всем. Нет, рановато, надо исподволь приискивать надежного исполнителя. Эх, ромею бы какому такое поручить! Милейшее дело! У тех техника отравлениями века-ми наработана. Да только, что сам Свендосляб, что княгиня Ольга, мать его, старая медве-дица, мудры не по рылу, ромея ко князю и близко не подпустят. Особенно, съездив в Кон-стантинополь. После того Ольга стала осторожна до крайности, не попустит она такому деянию. Насмотрелась там как имперские сановники друг друга, а то и самого императо-ра, словно крыс в подвалах сущих травят, налево и направо. Сам князь по молодому сво-ему бесшабашному состоянию мог бы и не устеречься, да вот рядом с ним еще отцовых слуг полно. Те ведь тоже серьезную жизненную школу прошли, добре знают, на что спо-собны ромеи, да хазары. И тоже не попустят! А вкупе с княгиней, так и всяко-разно. Нет уж, в таком деле спешить никак нельзя. Того и гляди – себе дороже обойдется! Исполни-тель для сей миссии нужен отборный. Лучший из лучших. А то ведь взбеленяться урусу-ты, всенепременно взбеленяться! А, может, попросить о таком у Хасдаи ибн Шафрута ? Да нет, не стоит позориться на весь халифат, полмира обнявший своими владениями. Тот добропорядочен, может не так понять, отшатнуться и ославить на весь ученый мир. Сами сыщут, не сегодня, так завтра!
Пока же следует озаботиться укреплением Саркела. Мимо его Святослябу со своими грязными гоями не пройти никак. Стены крепки, гарнизон, правда, маловат. Только 300 воинов. Зато припасов для такого числа воев больше чем достаточно. А и малым числом с таких стен воюя, можно немалое время выстоять, а тут и он с остальными войсками при-бежит. И зажав того же Свендосляба меж крепостью и своим войском, раздавит его, как гнилой орех. Ремонтировать крепость, вроде, как и незачем. Ее всего три года назад чини-ли добро, денег извели пропасть. Половину, как водится, украли. И тем не менее!
Кланяясь, неслышно подошел делопроизводитель, с куском папируса и писалом. Чернильница у него за поясом. Напомнил кагану-беки, что он собирался именно сегодня решить вопрос о назначении судей. Дело это во многоконфессиональном и многонацио-нальном каганате, было совсем-совсем не зряшным. Назначению подлежали семеро судей. По два на монотеистические веры, православное христианство, иудаизм и ислам и одного на язычников. Тем, дуракам, и одного много! Но не дать им судей вообще было непра-вильным и глупым актом, недостойным великого каганата. Назначать судей дело непро-стое, тут выбор и присмотр нужен ого-го какой! А еще надо их испытать, это так даже и забавно! Судьи в Хазарии, чтобы неповадно было, дела за посулы затягивать, иски разби-рал в условиях сугубо стесненных. Сидел он на узеньком жестком креслице, с обеих сто-рон от коего были врыты рукоятями в землю вострые клинки. Начал судейский дело зама-тывать, растягивая всяческой чепухой, тут бы ему и придремать от скуки. А, нельзя. Ни-как нельзя! Упал – погиб! Или окалечился и должность утратил. А за нее-то плачено было и совсем немало! Чтобы не менять судей слишком часто, их по десятку часов проверяли на таких же устройствах, только без врытых ножей, установленных во дворе. Отсев пре-тендентов имели великий.
А еще сегодня он собирался посетить синагогу и школу при ней. Много дел у кагана-беки, много! А помощников так и вовсе нету!

НА ВОДНОМ ПУТИ ИЗ ВАРЯГ В ГРЕКИ
Остались позади бесчисленные сборы и такая же бесконечная несуетная подготовка. Еще  вечор, только завершив заново смолить ладьи и спустив их на воду, нарочитые и от-роки долго отмывались сами, убирая приставучие брызги смолы с одежды, а кто поумней и смолил ладьи, раздевшись наг, так и с кожи. Исполнив всю плотницкую работу по спус-ку на воду перезимовавших ладей, нарочитость перевела дух, наблюдая за погрузкой кня-жими служками всех путевых припасов. А вот уже их раскладка, уравновешивание по ла-дье было не делом слуг, им можно было только позволить донести все до борта ладьи, а уж на ней самой не зевай нарочитость. А то ведь и потопнуть вся недолга! И пусть идти предполагалось только по рекам, это ровным счетом ничего не меняло. Реки тоже далеко не всегда безопасны в смысле кораблевождения, а ведь в пути, наверное, будут еще и озе-ра. Тот же Ильмень, к примеру, так и точно, не минешь. А на некоторых из них в добрый ветер можно в такую переделку угодить, что и не на всяком море такую муть претерпеть доведется.
Отслужив требу Перуну, принеся ему в жертву черного петуха и черного ягненка, князь с малой своей дружиной спустился с Горы, прошел через весь Подол и взошел на борт первой из двух ладей, отправлявшихся в путь к Новгороду. Идти князю можно бы и одной ладьей, так, вроде, и дешевле, да рисковать без доброй на то надобности было не след. И от двух великое княжение не разориться, да по такому-то делу! Собранные и серь-езные, провожаемые все тем же киевским любопытным людом, что разинув рты, шире иных ворот, снует по Почайне, семо и овамо, они расселись по румам, возложив руки на рукояти весел. Наступал наиболее ответственный момент любого похода по воде – отход от родной пристани. Ждан сидел рядом с Ратмиром. Новгородский уроженец, тот с дет-ских лет знал ладейное дело, да и первые месяцы его службы князю, начинались тоже на ладье. Где б им еще и начинаться в Новгороде-то? Грести парень умел с детства. Что изу-мило Ждана, так это то, что князь не встал у кормового весла-правила, на место кормщи-ка, а сел на рум, за рядового гребца. К лицу ли ему? К лицу, не задумываясь, ответил Рат-мир, на веслах кто не попадя не сидит. Это место свято! Особенно весла в носу и в корме ладьи, куда и сел князь. Они самые длинные и тяжелые, грести ими тяжелее, чем теми что в центре. Вот и садятся туда лучшие и самые выносливые гребцы, первые среди равных. А кто, как не князь наш такой? Уж да уж! Тут, пожалуй, ничего супротив не изречешь, даже если и восхочешь, зане давным-давно все уже и сказано, и доказано. Не нами, конечно, но и для нас тоже! Люди стоящие на причальных досках, уже словно и далеки, оставшись там, на бреге, а ладьи, оттолкнувшись баграми вышли на чистую днепровскую воду, уда-рив по первости веслами, вспенив водную гладь, побежали вперед. Журчит, звенит чистая вода днепровская, омывая крутые скулы ладей. Плещется, сверкая, стекает, с поднявших-ся, на зачине нового гребка, лопастей. В охотку приложились к веслам дружинные, пошли побежали ладьи, насупротив течению, поначалу провожаемые по берегу, стайкой шуст-рых местных мальчишек. Ветерок слаб и не попутен, парусов ставить незачем, гребут, трудятся нарочитые. Светит трудится вместе с ними солнышко, звонко выпевает вода вдоль бортов, тоже ведь работа! Ждана князь посадил на весла в пару с Ратмиром. Как же, знал парень в детстве и юности своей, что такое грести веслами на малых речных лодках, легко и непринужденно управился бы с шестом-слегой в душегубке-однодревке, равнове-сие ревностно храня, сладил бы с веслом на переправе, загребая с помоста парома, а вот грести по-настоящему, учен он не был. Грести, как гребут в море, гребут сутками и неде-лями, сменяя друг друга на румах, коли есть кому менять. Не было кому и где его и по-учить-то. Рек у вятичей в их краю множество, а вот озера, так и считанные. Приглядыва-ется парнище, как гребет Ждан, как орудуют веслами, ко всему привычные нарочитые. Мужское это дело и владеть им дружинный отрок просто обязан. Да и грести против тече-ния дело не самое простое. Днепр вам не речушка какая, курице вброд – река настоящая, мощная и своенравная. Если буря на нем застанет, найти бы путь к берегу, братие. Днеп-ром плыть – шутки с водою прочь! Высоким берегом одесную, он ошую остался сейчас, идут ведь против течения, отбегают назад веси и городки приднепровские русские. Нет-нет, а и махнет с крутизны платочком, провожая, девичья рука. Громко скрипят-поют вес-ла в уключинах, тихо переговариваются дружинные, отбивая ритм, стучит довбыш -било рядом с кормчим. Помощник кормчего, храня приличествующую строгость на физионо-мии своей добродушной морды, старательно отбивает ритм гребли, тюкает по добвышу. Кто-то из дружинных прилаживаясь в ритм довбыша затянул песню, длинную как и сам путь. Ее подхватили тихими голосами не вопя пьяно и разухабисто, а спокойно, в рабочем ритме, оберегая дыхание для дела весельного. Ждан, тоже подпевая, прислушался, поняв, что, уловив ритм песни, поют ее и на задней ладье, на которой идет за голову Асмуд, он же и кормщик. Знаком воеводе добро путь сей, не раз и не два он им хожен, наторен. Ход-ко идут ладьи, гонимые гребцами, пенится вода у острых форштевней. Здесь, неподалеку от Киева, движение по реке оживленно, купеческие крутобокие ладьи, разминаются с кня-жими ладьями, гонят длинными шестовыми лодками вдоль самого берега речного, свою продукцию по прибрежному мелководью селяне, норовя угодить на рынок на Подоле, да распродаться побыстрее. А чего ж? Распродадутся, наверное! Городу много чего надобно, город то великий!  А и плоты попадаются по пути. А отчего и не плотить в сплотки, коли по течению доставить чего-нибудь нать? Свели возле самого города леса и дубравы, стены градские возводя, вот и приходится лес возить по реке издали. А леса того городу надо много, строится он и растет безмерно. Вот с лесом тем и селянин пристраивается везти чего водою в город, на торг. И дешево и сердито! А главное, что все довольны!
Четверть дня гребла первая смена, пришло время второй, и Ждану с ней, сесть на весло. Все по порядку, как надлежит, снял надев на колок пред собою шлем и подшлем-ник войлочный, расправил бармицу, развесил на колки оплечье перстатицы, распялил и кольчугу. Пояс с пластинами на живот защитными, пластинами кверху и повесил, запри-метив как то делали иные-прочие. С самого верха твердый кожаный подклад под кольчу-гу. Его первым и надевать, случись чего, паче чаяния. Поножи оставлены во вьюках. Это принадлежность конного, на ладье они ни к чему. Меч, секира и лук в налучье с полным тулом добрых стрел, дюжина срезней и дюжина с бронебойным наконечником, стоят у борта. Все как и должно, буде случиться атакует их кто, или, того паче, они кого атакуют. Пока одна смена гребет, другая на подходе, одевает брони. И немедля садится на весла, давая оброниться другим из той смены, что гребла. Тут и еще один плюс – перед боем и в бою на веслах сидят свежие гребцы. Значит ладья даст предельный ход. И врага встретят в то же время все и во всеоружии. Не от кого, вроде борониться, своими водами и землями идут, а излишней опаски в жизни не бывает, то всем дружинным давно ведомо. Кровью такое знание добывается, дорого стоит. Да и обычай воинский не велит быть инако. Князь обычаи воинские зело уважает. И, значит, инако и не будет! Все щиты вывешены на бор-та, прикрывая гребцов от нечаянных стрел с берега. Где бы не шла ладья, хотя бы по зато-ну, как давеча, в Киеве, испытывая, не протекает ли где вода, порядок он один-единственный. Иного не дано! Все правильно, расслабляться дружинным не стоит нико-гда, тем более на воде. И дела нет, что поход не боевой, предпринят не с военными целя-ми! Если это кого и касается, так только не дружинных – им все служба, что в боевом по-ходе, что не в боевом.
Поначалу каждый гребок Ждана комментирует торопливым шепотком примостив-шийся рядом Ратмир, пытаясь выправить на ходу работу побратима, плохо знакомого со спецификой гребли большими веслами боевого корабля:
- Спиной тяни весло, Жданка, спиной, руками лишь оправляй да подворачивай, когда надо, чтобы лопасть в воду правильно входила, и гребок был полный, во всю мощь гре-бущего!
Шепчет Ратмир шепчет, но все меньше подсказок по поводу правильности гребли, все больше о том, как бы поменьше устать. Устать всегда успеется, а вот не усталым быть надобно как можно дольше. Уже к середине своей смены Ждан почувствовал, что гребет не многим хуже других, что работает в ритме, никому не мешает, по крайней мере, свое дело, меж тем, делая. Стало радостно и хорошо. Смену свою он доработал устало, но без излишней натуги. Сдав весло в смену Ратмиру, он с удовольствием потянулся, распрямляя спину. На сей раз, он уже не собирался более присматриваться к тому, как гребут те греб-цы, кто ходит не в первый раз. У него появилось время осматриваться по сторонам, что Ждан, с огромным удовольствием, и проделывал, болтая, в то же время, со свободной сменой дружинников. Уже к вечеру первого дня они приближались к перевозу у Вышго-рода. На высоком берегу реки они наблюдали с ладьи, что туда, на прибрежный пригорок, наметом вынеслись два всадника: крупный мужчина и молодая баба на добрых, явно бое-вых, конях, с семилетним мальчиком в седле перед собой у бабы. Всадники, спешившись, вышли на самый днепровский обрыв, начав махать плывущим. Больше на этом рукаве ре-ки никого не было, значит, махали им. Всмотревшись в стоящих на берегу Ждан не столь узнал их, сколь  догадал, что были се: Добрыня, дядька сыну княжескому и былая полю-бовница Святославова, сестра Добрынина, Малуша, а также сын его, Владимир свет Свя-тославович. Князь, стоя на носу лодьи, держась за выгнутую лебединую шею судна, от-ветно махал провожавшим их. Не миловался с бывшей своей ладой, но приветствовал ее и сына своего! По миновании Вышгородского перевоза, дружинные наладились ловить ры-бешку неводом, в ожидании близящейся ночевки. Днепр, путная река, рыбешкой изобило-вал всяческой. Вскоре пристали к берегу, встав на первую в походе ночевку. Дружно тас-кали валежник, распаливая костры. Готовили к варке уху. На добром десятке костров ва-рили, кто уху, кто обычное походное хлебово. Кто же, как и сам Святослав, пекли рыбу, распялив ее над углями на колышках. За едой вели неспешные беседы о былом настоящем и грядущем. Бессонные парные дозоры прикрыли ночевку, отгородив ее от внешнего ми-ра. Дела нет, что своей землей идут. Луки полностью снаряжены и рогатины изострены. Батюшка Святослава, вон, на своей земле глупо сгинул, не на чужой. Враг везде пробрать-ся может, коли ты ртом мух ловить станешь. Спать же завалились частью в ладьях частью на берегу, зная, чуть свет, а им уж идти далее…
Прошло так сколько-то дней похода. Днепр заведомо сужался, теряя былую силу. За-вершая пятый день пути, прошли не сворачивая притекший ко Днепру Сож, на коем стоял стольный град радимичей ; Гомий . Зайдут к местному князю-старейшине на обратном пути, когда будут точно знать, сколь у них времени до ледостава, отсталось ли на погост. Огромная река буйно катившая свои воды к Русскому морю на глазах становилась меньше и мельче. Отсюда уже шли по все сужающейся реке к Смоленску. Святослав намеревался посетить тамошнего князя еще до разговора с новгородцами, понимая, что, заручившись поддержкой смолян, будет много легче склонить к предполагаемому мероприятию новго-родцев и псковичей. Переговоры с князем-наместником смолян, некогда мечтавшем о по-добном мероприятии, Святослав исходно предполагал более простыми. Две воинские ла-дьи, с полным набором воинов-гребцов ходко шли вверх по Днепру, легко преодолевая его совсем не слабое течение. За все время похода, ветер лишь дважды и лишь на полдня каждый раз, брал на себя заботу о передвижении ладей. Гребцы получали облегчение, зато уж корчие трудились воистину в поте лица своего. Все остальное время шли на веслах. Ждан, полностью научившись грести, уже с известной иронией прислушивался к Ратмиру, рассуждавшему, мол, что там река? Волн нет, знай, борись с течением! И плыви, плыви, плыви! Ни премудростей ориентировки, ни непотребства бушующего моря, когда волны вырастают выше корабельной мачты. Подобных творений природы видать ему никак еще не доводилось и он попросту сомневался, а не привирает ли его друг и побратим. Как можно поверить в такое? Нет, Ратмир, извини, побратим мой единственный, но пока сам не узрю, не поверю, что ты тут ни рассказывай и как не клянись! Но и князь, спрошенный о том же, подтверждал слова Ратмира, приходилось Ждану верить в такие-то страсти, усомниться в словах князя о виденном, было выше его сил. Князь – это князь, человек бо-гами обласканный, немыслимой властью с этаких-то младых лет наделенный, как ему врать? Даже и прикрасы ради! Немочно сие, князь ведь!
Смоленск выпрыгнул перед ними, словно из небытия. На высоких холмах да над Днепром, спускаясь стенами чуть не к семой реке. Князя там не ждали, однако враз узна-ли, кто к ним в гости жалует, по дедовской хоругви с золотым атакующим соколом на ла-зорево-небесном полотнище. Смоленск был включен в сферу рюриковых владений самым первым изо всег городов русских, сущих к появлению Рюрика в Новгороде. Уже второе поколение того первого воеводы рюрикова Ратислава, князь-наместник Лихобор правил в Смоленске именем внука Рюрика, как внук другого воеводы рюрикова Ресвальда, Рог-волд, сидел князем-наместником в Полоцке. Рогволд, правда, в отличие от Лихобора, был несколько иным человеком и тем, что он только князь-наместник, а не полновластный и независимый князь, похоже, тяготился, рассчитывая стать когда-нибудь полноценным князем. Святослав это знал, но пока не хотел трогать уже немолодого воина. Ему ведь предстояло по-настоящему великое дело, эти неурядицы можно было, по его мнению от-ложить на попозже. Лихобора Святослав знал неплохо. Тот правил на окраине земли засе-ленной кривичами, близко к тому месту, где уже начинались земли вятичей. Кона  за-сечного на этих местах, конечно же, не было, а о том, где бы ему проходить, знали все и повсеместно. Заслоненные словенами Новгорода и Пскова от варяжской свирепости нор-маннов с полуночи, с полудня его земли прикрывались вятичами от жадности степных волков печенежских и хазарских. Те же вятичи закрывали их и с восхода, откуда нет-нет, а и бегали на земли славянские булгарские алчные гости. Союзники  хазар, подчас они и выступали вместе с ними, в одной связке. Наконец, со стороны заходней, земля смолен-ская, прикрыта была землями всей массы кривичских племен и радимичами. Покойная была область, практически беспроблемная, тем более, что и правил ею человек без амби-ций независимого сюзерена, спокойно признававший верховную власть Киева над своими землями. Людям же на них проживающим по все дни совершенно наплевать на мелкий суверенитет, столь почитаемый их элитой и правителями. Им бы жить поспокойней, нало-ги иметь определенные и не заоблачно высокие, да перспективу детишкам своим видеть воочию и незряшную. Не только ведь звери о зверятах своих пекутся, но и людям тако же и о том же думать надобно. Князя встретили пышно, со всем положенным по его статусу пиететом и честью. Сам князь-наместник вышел к сходням, расставив вдоль всего пути своих заспанных изрядно местных дружинников. Об руку с ним и поднялись Святослав с Асмудом, сопровождаемые Жданом и Ратмиром, в княжой смоленский терем. И дал князь-наместник смоленский пир силен, по случаю приезда своего сюзерена, великого князя киевского. Пировали со всей прибывшей дружиной великого князя и вятшей частью дружины хозяев. Князь Святослав, практически не хмелевший от медов и вин фряжских, завел речь о намерении своем сразу, как только они с князем-наместником удалились от брашна. Задумался Лихобор, не простая прогулка в степь, где кочевые то ли биться ста-нут, то ли решив что незачем им ратиться, попросту уйдут. Прямой нужды лезть воевать с каганатом и булгарами, ему не было. Был долг вассала, но князь-то явно ждал доброволь-ного взъема лучших сил смоленских воев. Да и не так уж велики были те силы. Полных два дня на раздумье испросил князь у Святослава, надо было ему с дружиной над тем по-думать, обсудить все со бояры местные, смоленские. Непростые то были думы. Велик по-ход задумал князь Святослав с решительными целями, да на огромный по своей протя-женности срок. Серединный, защищенный славянскими землями от всех досужих внеш-них ворогов и, избавленный, властью киевского великого князя, от междуусобной разори-тельной для всех сторон борьбы, удел, выбирал, прикидывая и так и этак. Сколь сил от них потребует князь в поход сей? Князь же Святослав, как и дружинники его, весь этот день ходили по городу, оценивая Смоленск и прикидывая, сколь воев без серьезного для себя напряжения, земля сия сумеет им дать в поход. По всему выходило, что до 1000 -1500 хорошо уряженных и опытных пеших воев, да еще с сотню – другую конных Ряда Полчного, ну и до сотни – полутора легкой конницы. Больше вряд ли, но и меньше тоже. Были у князя среди смоленских бояр присмотрены и явные сторонники похода в булгары и хазары. Они и обсказали ему о чем пря шла на думе княжеской. Как ни странно, высту-пать в поход со князем великим, решили почти без споров. И многие бояры смоленские свободной волей своей порешили заратиться под великокняжеской хоругвью. За долгое мирное время, много накопилось в княжестве людей активных, охочих повоевать. И не все они были пристроены в дружину князя-наместника и бояр смоленских, да и в дружине, нарочитость ропщет. Нет дела стоящего, нет и славы. Да и прибытку доброго нету наро-читому воинству. Откуда ж его и брать то нарочитости, коли не из добычи. Князь ласкает и содержит, то благодарение ему великое и то мы службой своей отдаем, а добыча все ж нужна и добыча добрая! В земле не уряжены были уроки по градам и весям, посему мест-ные князья-наместники с дружинами каждую зиму отправлялись в полюдье. Это и было главным трудом нарочитого воинства. Великий князь положил себе подсказать об уроках смоленскому князю-посаднику. Ненавязчиво этак-то, за брашном, али в бане княжой. Че-рез день князь-наместник обвестил Святослава, о решении думы и назвал цифру своих по-ходников. Получалось примерно так, как и измыслил Святослав, даже и более того. Дольше киевлян в Смоленске ничто не задерживало. И уже на третий день, вновь досмот-рев ладьи, столкнули их на воду, прощаясь со Смоленском и пошли в самые верховья Днепра. Дошли до тех мест, где он предстал такой речушкой, когда уж грести казалось сложным, берега бы веслами не цеплять. Не верилось даже, что такая великая и полно-водная река, как Днепр, у рождения своего может оказаться такой невидной речушкой. Вот, рек премудрый воевода-боярин Асмуд, и человецы суть тако же, братие дружина. Коли силы многих и многих из них сливаются во едино течение, как в Днепр великий, ви-дели дружинные, идя по нему, аж от слиянья его с Десной, сливаются мнози и мнози реки, тот поток становиться небывало мощен и неодолим. Уже не остановить его нехитрой боб-ровой запрудой, как то случается с лесными реками. Ломает и выворачивает все враждеб-ное ему он на своем пути. И даже каменные пороги, что ниже Киева через Днепр легли, даже они могут только реветь текущей над ними водой, плескаться и яриться, заставляя корабли людей обходить их волоком по-суху. Остановить же Днепр, они бессильны и не-мощны! Так и земля наша, братие, собранная сейчас во великое княжение, силу обрела богатырскую, намеревается отбросить все, что ее сдерживает. Слушали дружинные старо-го воеводу, внимая мудрому слову его, и знай себе гребли. Но вот по отлогому берегу усохшего до малой, едва судоходной речушки Днепра, выскочила весь немалая. На берег степенно вышли бородатые да кряжистые зело, мужики-поселяне, пряча подальше баб и детишек. Нужды нет, что вроде, как и свои пришли! А с нарочитого какой спрос? Так оно и лучше встанет, коли длиннокосые, да сопливые посидят по избам. Целее будут! Хотя староста деревенский, дородный бывалый мужичина и прикидывал про себя, что оно и неплохо вроде, коли б бабы, с их богами позабытой в глуши лесной, задрипанной веси, понесли бы невзначай от нарочитого воинства, оголодавшего по женской ласке за долгий путь, да и в Смоленске явно не набившем любовную оскомину. Не оскоромились, знать, времени маловато князь им выделил на сбор любовной ягоды. Оно то да! Было бы весьма то по делу! Да вот все иные мужики из веси держаться, как нарочно, совершенно иного мнения, полагая, что поля сии засевать должен тот, кто их и обрабатывает и кто урожай принимать станет. И не понимают лоси рогатые своей сугубой от того пользы всем, зна-чить, миром. А против мира и староста не ходок. В том смысле, что не пойдет он супротив все-то миру, значить. Не сдюжить и ему. Начался неспешный ряд о самом главном для ве-си волоковиков, об оплате за переволоку. Рядился Асмуд. Впрочем, обычай был один и сильно от обычая, признавая его всегдашнюю мудрость, не дававшую в обиду, ни мужи-ков-волоковиков, ни переволакиваемых гостей, староста не отступал, понимая, не с куп-цом с мошной набитой, бегущим быстрее расторговаться в Новгород, али Плесков, рядит-ся – с самим князем великим, али там с дядькой его и воеводой. У него и на ладьях то все-го товару – на шелег. А уж воинов-то, воинов! И все мордастые, здоровущие! Эти, слу-чись что, сами свои ладьи и без катков даже, только что не бегом отволокут. Коней тягло-витых шибче. Да ты поди их заставь волочь-то! Сам быстрее со всеми своими лямку ту бегом, лосю чащобному подобно, помчишь! Но обычай требовал рядиться, вот староста и рядился, благодаря всех своих навьих  за то, что рядиться с ним взялся старый воевода князя, крепкий еще мужичина и воин, по всему видать, справный. Его селищанские тюти, настороженно снюхивались с дружинными, выясняя, чего от них ждать. Жизнь на волоке, штука такая, непростая до невозможностев, все новые люди округ, а работа старая и рабо-та привычная. И кто только не пользуется волоком. И князья и варяги, добирающиеся из варяг в греки и обратно. Но более всех деревенские любили купцов, своих гостей и замор-ских. С князьями и варягами не поторгуесси вволю, ухо востро держать надобно. А то враз в него же и схлопочешь! Скоры они большо кулаками расторговаться, а то еще и за оружье свое примуться, мастера, по всему видать! Не тебя самого, так жененку твою за-бидят, а то и мелюзгу твою со двора сведут, дабы в рабство где продать. Всякое случа-лось. И не спросишь с них по настоящему – воины, мать их, отбиваться всякий добро нау-чены, новым чем их удивить сложно. Хотя, случалось, летели-жалили стрелы из лесу гус-того, убивая и воинов. То мстительный мужик, не стерпев сердцем, искал острием стрелы своих обидчиков, мстя за прижатую в одринке жененку, хоть она-то сама, гли-тко, и не жаловалась завсе. А и бегали служивые не по разу, облавили леса. А и чего выбегали? Зверья выгоняли стадами несметными. А людей? Да где ж ты их сыщешь? Не звери, чать, от шума пустотного с укромной лежки сниматься, да из опричных мест выходить, коли найдены были такие-то. Леса глухие, малохожие! А народ все ушлый, ко всему навычный. А к лесу, так и в особенности. Только вот и местники беспокоили все чаще купцов, коли те, бывало, пошалят где. Оно ж и понятно. Те трусливее, да и их охрана на словах токмо хоробрая, по лесу бегать мало предрасположена. Князей и варягов не задевали чаще, ну их, князей этих. Брони на их людях много, стрелой издали не уколешь, не проткнешь, а близко подобраться дружинные не дозволят, как медведя на рогатину взденут, мечами с секирами вдоль и поперек испластают!  А уж по лесу бегают с собачьем-то, словно лоси какие сохатые! Ну их в болото, ратиться с ними! Очень нужно!
К вечеру урядились и вместе с нарочитыми вытолкали ладьи на пологий берег, сво-лакивая и раскладывая вдоль дороги гругляши-бревна. Это в подклад, чтобы ладья бойче катилась посуху. Поутру с петухами, тронулись в путь, по просеке, через невысокий водо-раздел поволокли ладьи к Заходней Двине. Тоже река немалая, добрая, сказать надо, река. Без груза по просеке, добрый ходок, поспешая, пройдет за один долгий летний день все без малого 40 верст волока. Вот только они шли с грузом. Да и просеку там сям подчи-щать доводилась, заросла от прошлогоднего-то волока. А че ей, леса-от кругом-то неме-рянные. При уговоре старейшина села волоковиков, намекнул Асмуду, мол, хочешь быст-рее, воевода-боярин, припрягай своих дружинных. Только ж и воевода был не пальцем делан. Не первый раз волоком поспешал и знал: путь весь размечен зело, полуденными стоянками и ночевкой. Идти им так или иначе, придется двое суток, прежде чем перед ними блеснет текучей водой река, приток Десны со смешным названием Капспля. Там то-же селение волоковиков, там и ночевать след, прежде чем по Капспле и озерцу невелико-му перебраться в Двину. Идут, тащат ладьи по волоку селяне, налегают на крепкие ремен-ные лямки-петли, оплетшие весь нос ладьи, а на спусках часть из них отходит по сторонам ладей, одерживая их, вниз устремляющихся. Броней своих дружинники не снимают, уз-нав, пошаливают, де, у волоков те хоробры, что от людей по лесам дремучим прячутся. Но ни одной стрелы не выметнуло к ним окружающее чернолесье, даже и ночью, когда устав сморились и легли почивать, подъев горячего, мужики, волокшие ладьи весь день. Свято-слав, выставив посты из своих дружинников не слишком утомленным переходом, зава-лился спать с остальными. Обошлось без тревог, а поутру, снова отведав варева, трону-лись в путь. Все размечено, все размеренно. Тянут волоком ладьи мужики отбиваясь от назойливого комарья бредут параллельно дружинники. В белых холщовых рубахах и бе-лых портах, чудесно видны на фоне зелени селяне. Их белизна перечеркнута по груди на-искось широкой и крепкой ременной петлей. А оттеняет девственную белизну их одежд, красные и лазоревые плащи нарочитых. А вокруг стоит  и шумит высоченными кронами добротный глухой лес-лесище, полный зверья, как четырехлапого, так и двуногого. Оти-рают потные лбы волокущие ладьи мужики. Скрипят, крутясь, слегка политые маслицем, для пущего скольжения, кругляки бревен под крепкими ладейными килями.
Ввечеру другого дня вышли на пологий берег Капспли, к еще одной веси у перевор-локи. Нарочитые сразу распочали осмотр ладей. Мало ли что повредилось на волоке, бре-дя по сухопутью, а ведь нагорюешься. Короткий сон сморил всех людей на теплую ночь. А утром спихнув ладьи на воду, забрались нарочитые на привычные уже румы. Волок пройден. А по Капспле идти в удовольствие нарочитым, по течению идут, не надо с ним бороться. Скрипят-поют громко весла, а гребцы у них в поклон и почти ложась тянут по воде, выгребая в полную мощь, широкие лопасти. Гнуться весла, треснуть угрожая. Гре-сти от тоже с умом-то надо, не поломать бы гребок-весло. Оно понятно, есть в запасе с парочку, как не быть! А коли все начнут ломать? Это где ж вам всем весел, неумехам ше-лапутным, набраться? Путь, правда, не близок и выводит он ко впадению Капспли в Дви-ну. Вот по Двине ход слегка падает. Двина река быстрая, а идти приходиться против тече-ния. Еще один приток Двины выводит в озеро Долгое, на берегу которого сразу сыскива-ется волоковая весь. И все повторяется сначала. Торг со старейшиной, ночевка возле веси и собственно волок. На пути в Новгород уже последний. И тоже аккуратно размеченный на два дня. Но вот приток Ловати, он, небрежно и мягко влив их ладьи в Ловать, а она уж приведет-принесет их в обширное и привольное озеро Ильмень, считай новгородский пригородный бассейн. Из Ильменя буйно и полноводно вытекает своенравная, как и сам Великий Новгород, река Волхов, а Новгород-то Великий, как раз и стоит на Волхове, практически в самом его истоке. К Ильменю подошли практически в ночь, решили встать на ночь, чтобы завтра в день, пересекши озеро, быть в Новгороде еще засветло и ночевать уже там.
Новгород предупредил о своем появлении буйными шумливыми пригородами и оживленными перевозками по реке. Как и под Киевом бегут водой, поспешая селяне ог-нищанские, кто сам себе пан, кто в кабале трудясь, спешат-поспешают распродаться на городском торжище. А  моть и прикупить чего нать! А и то – дело! Так что, к тому време-ни, как стенам его детинца и торговой стороны, предстояло объявиться на горизонте, все уже были готовы к тому, что вот сейчас окажут ся стены этой полуночной пресловутой твердыни Руси. Ладьи, гордо и достойно, вздев великокняжескую хоругвь, торжественно протянули к посадничьему месту на пристани, месту зело почтенному, охраняемому и ни-кем опричь посадника и гостей его почетных, не занимаемое. Малое время спустя, терлись своими крутыми скулами о причальные доски Новгорода. Новгородцы встретили князя приветливо, выглядели вельми довольными и польщенными, князь только и успел, что ступить на доски пристани, как от детинца, расталкивая народ, бешено мчащимся конем, вылетел сам посадник. Вообще Новгород подобного-то поведения не прощал никому, но сегодня, своему посаднику, скорее всего простит, не спросив острастки. Все ж князя вели-кого поспешал встречать нарочитый новгородечь  Все новгородчи не прочь были бы уз-нать, а что деяли их сторожевые на Ильмени, как могли они прошляпить ладьи молодого Рюриковича? Почто им новгородские резаны и ногаты уплочены? Новгород мог и спро-сить. Ему не впервой. Бывало то и не по разу! Так-то люди, как люди, а вдарит било веч-ное и подиж ты, звереет вечевой новгородский мужичонка, со всех и все спросить горазд. И не просто спросить, а с пристрастием, а то еще и развенчать венчанное. С него станется! Сам Рюрик начинал когда-то всего-лишь сторожевым князем в Ладоге. Мыслимо ли до-пустить человека до верховной власти, не испытав его допрежь? Теперь, вон, вся Русь под Рюриковым птенцом ходит. Оно и Новгороду не застит, коли так. А со сторожей надо раз-бираться, ой, надо! Добро что свой князь! А ну, ворог через кривичи пройдет, и под стены города припрется? Не бывало такого еще? Не бывало, да! Но все когда-нибудь да случает-ся впервые. Прошляпят ведь, сволочи супоросые! Вон, как с Рюриковых времен, ладогож-ской крепостью заперли устье Волхова, воспретив нурманам , свеям , данам , да и прочим каким, из немец сущим, без спросу входить по Волхову в новгородские пятины . Коли ты гость честной, тебе всяко-разно войти в Волхов и двигаться по нему, не воспре-тят никак. Препятствовать честной своей торговле новгородцы никому, даже и князю са-мому, не позволят, враз в вечевой колокол вдарят! То свято! А коли ворог какой, погоди к городу лететь, обрати внимание на стены ладогожские, над рекой царящие. Не так и про-сты они, их еще Рюрик подправлял, до умя вящего доводил. Рюрик, намечая жить близ новгнорода, в опричном городке, после при его с Вадимом Хоробрым , покидая кре-пость укрепил ее сугубо, распорядившись увеличить гарнизон и придать им четыре ко-рабля-драккара, для борьбы с врагом на озере Нево . Любой чужой драккар  призаду-мается, как бы со стены слишком тяжелую, непереносимую никакой палубой корабель-ной, каменюку, либо несколько горшков с горящей смолой, не схватить на борт. Оно ему там надо? С этаким-то грузом и булькнуть в мутной волховской водице недолго, а и пого-реть на ней икому не охота. Брать твердыню след, а новгородцы ждать не станут. Быстро разошлют взъёмный знак по пятинам, подымут земских, соберут городовое ополчение, да и выступят всей ратью. Пожалуйте ратиться, подано уж! Тут любой призадумается, как бы пойдя по шерсть в новгородские земли, да не вернуться бы вельми коротко остриженным! А те, на Ильмени, что за манер себе взяли – ушами хлопать? Такие  городу и завсе-то без нужды будут! Что с ними, что без них, одна маета предстоит.
Городские же ротники , разворачиваясь от детинца, двумя окольчуженными цепя-ми, уже брали под плотный контроль дорогу князя в посадничий терем. Посадник, пере-дав коня своего подвернувшемуся отроку, сведи мол во двор мой, знаешь поди где, сопро-вождал пешего князя, пешим же. Княжьи нарочитые, одев лучшие одеяния, следовали воз-главляемые воеводой Асмудом за князем в след. Ратмир со Жданом, гордясь своим поло-жением джур, шли сразу вослед князю и посаднику, выпятив груди колесом, красуясь пе-ред девами и молодками, слыша весь их разговор.
- Здрав буди, княже! Что привело тебя к нам, господине наш?
- А и тебе по здорову быть, посадник новгородский, Твердята Милованыч!
Не знать имени-отчества посадника новгородского не мог себе позволить ни один князь, тем более Святослав, лет девять проведший под сенью этого града.
- Поговорить мне с тобою надо, с тобой и с теми людьми, кого ты для дела моего лучшими признаешь!
Как и во всех других местах, князь, предполагая поход на хазар небывало длитель-ным, предпочитал договариваться на посыл добровольцев, а не на взмет городской и зем-ской рати, по обязанности ленной. Князь прекрасно понимал, что задуманное им предпри-ятие заведомо превысит срок обязательный для службы вассальной, оттого и избегал ее требовать, созывая под свои хоругви охотников. Это означало, что веча, созывающего официальное ополчение не будет. Будет спокойная работа в течении всего лета и всей зи-мы, по сбору охочих людей из новгородских горожан и земцев, способных и охочих к бою. А земля новгородская такими завсегда богата была. Вообще-то именно новгородское ополчение, изо всех племенных ополчений в земле русской сущих, и отличалось наи-большей боевитостью, добротностью вооружения, как наступательного, так и оборони-тельного, и стойкостью. Те же самые вольные новгородцы, сбиваясь кажен год в ватаги, никому, кромеыборных старост, не подначальные, примыслили своему граду земли и па-жити великие, обогнав в сем деле славном, многих и многих. Князь с посадником прошли в посадничий терем, приступив к трапезе и разговору. Ввечеру имел состояться пир, да-ваемый посадником в честь приезда великого князя со дружина своя. Пока же Святослав и Твердята Милованыч беседовали приватно, отведав посадничьего угощения.
- А скажи мне, Твердята Милованыч, сильно ли Волжская Булгария и Хазария ме-шают новгородской гостьбе на полуденных рынках?
- Как же не мешают княже, коли зело мешают паки и паки! Берут огромное мыто за проезд по их землям. Временами так и просто грабят наших гостей, а год назад одного даже убили, со всеми его приказчики и захребетники , разграбив все товары! Какая уж тут гостьба, княже, слезы то, а не гостьба!
- Задумал я, Твердята Милованыч, следующим годом, идти на хазар с булгарами. Да не пошарпать их, как обычно мы хаживали-то при отцах и дедах. Хочу хазар извести во-все, да с дорог наших убрать, зане мешают больно. А и тем, кто вместо них придет, при-мером встанет, как Русь великая своих супостатов-то привечает. Поход этот будет скры-ваться под походом в вятичи. Это для хазарских проведчиков, коих в Киеве немало, да и у вас в Новгороде, полагаю, они имеются. Поход, как ты разумеешь, ожидается долгий, мне в нем нужны только охотники. Те, кто не вассальной присягой будут связаны а добро-вольной ротой идти до конца, данной мне без принуждения. Понимаю, таких, не поднимая шума на вече, враз не найдещь! Потому и прошу тебя помочь мне в деле таком. Найти-сыскать людей нужных, опричь тех, о встрече с какими, я тебя уже просил давеча. Сам я этого быстро сделать не управлюсь, а начинать надо, не мешкая, нисколь. Лучше бы зав-тра, или, на крайность, послезавтра. А получится, так и в ночь сегодня!
- Ну-у-у, княже! Говорил я тебе, маленькому еще, помниться, что по большому де-лать надо стараться, а по малому коли, лишь синяки набивать себе, да людям. Помнишь нешто? Вот теперь зрю, что поучал зря, не подумав. Куда уж больше-то, чем ты сейчас удумал?
- А может, Твердята Милованыч, не зря и поучал. Вот оно тебе и откликается! Так как насчет людишек нужных, а?
- Конечно, княже, дело знаемое, кое-кого даже и сегодня вечером к тебе пригоню. То люди самые надежные с боевыми ватагами управлялись не раз, до воинской жизни весьма способные, расположенные и навычные. Да и тебя, княже, знают и ценят. Хаживали с то-бой на свеев, когда ты у нас живал, вспомнишь ты кой-кого из тех, думаю. В этих я безо всяких предварительных разговоров уверен, их к тебе сразу и пригоню. Еще которых поз-же припомню, да с сыном своим перемолвлюсь. Тебе сколь народа-то надо от нас?
- Я рассчитывал тысячи на три пешцов. Заможете столь?
- Думаю, заможем и более, княже! Заможем и больше! Город, княже, давно уже не ратился ни с кем всерьез. А молодой бурлящей крови, сам знаешь, застаиваться не в мочь! Она всяк выхода требует.
- Вижу, вижу, Твердята Милованыч, не терпится тебе мне своих бузотеров и заво-дчиков всякого шумства спихнуть! Да ты не маши руками, посадник! Не маши! Я не в обиде на тебя! Мне таких-то более всего от вас и надобно! Буйных! Не способных жить тихо и покойно! Так что я их повыгребу, прорежу Новгород, почищу. В первый, но ду-маю, что не в последний раз. Так что ты и на будущее имей ввиду.
И уже вечером князь беседовал с предводителями буйных новгородских ватаг, преж-де пробивавших путь городу на полночь к Студеному морю , в мерю и водь , к Кам-ню  через югру вислозадую и чухну трясинную. Как всегда, в относительно спокойные времена, когда летописец, зевая, пишет «Не бысть ништо!», эти люди становились в обузу добропорядочному течению жизни большого, купеческого, в основном, града, пуще всего чтящего порядок, чинность, да уставность сугубую. Были они буйны и неуемны, деятель-ны и нетерпеливы. Но и сметливы однако ж. Способны переносить любые невзгоды и вы-стоять безтрепетно любую брань! Держать их под контролем мог только настоящий вождь, каковым Святослав и являлся от рождения. Да и они, люди эти, прекрасно зная князя, не взирая на младость его, казалось бы, прискорбную, и следя за его быстрыми рейдами, напоминающими прыжки дикого пардуса, желали себе именно такого предводи-теля. Неукротимого и скорого, ко всему способного и всего дерзающего. С кем и чести приискать не долго стать, да и голову положить, не придется век сожидать, раз! – и нету-ти!. Только его они и способны были воспринимать в таком вот качестве. Любому иному с ними было бы непомерно тяжело. Ему же вполне комфортно. Именно так  собираются ра-ти, какие творят чудеса и с легкостью завоевывают весь мир. Именно и из таких вот лю-дей! Их же полно в любом народе, самом, казалось бы инертном. Много позже, не пони-мая, о чем говорят, иные назовут сие пассионарностью, а иные и буйством ушкуйным. Вот предводителей им достойных сыщешь не враз, хотя и они родятся не в сто лет раз. Пожа-луй, все же почаще!
Договариваясь с каждым таким вожатым будущей ватаги пеших воев, Святослав оговаривал с ними состав, вооружение и необходимую исходную подготовку будущих дружин, предполагая о начале похода и месте их встречи, известить этих людей особо.
Пока посадник изыскивал еще людей, Святослав с дружиной сбегал конно в Пле-сков. Там тоже оказалось легко договориться со псковичами. Здесь князь искал не токмо пеших. Псковичи, искушенные в битвах с легконогой югрой и скорой на сбег Литвой, имели изрядную конницу. Вот князь и намеревался сманить с собой сотни две псковских конников, хорошо вооруженных и защищенных броней. На комонях своих сидящих не как собаки на заборе! Привычных к верхоконному бою, дополнив ими свою дружину, княже-ские и боярские дружины. Ратиться им престояло со степным воинством, изобилующим конными силами. Тогда вместе с новгородскими упорными пешцами, станут они полно-ценной боевой силой, способной бороться и с булгарами и с хазарами. Дойдет ли дело до драки с булгарами князь не знал, но и зарекаться от такого поворота дела, всяко не стоило. Дела княжьи во Пскове также пошли быстро и успешно, хотя там ему и не пособлял по-садник. Вольным и торговым городам русского северо-запада сильно импонировал их мо-лодой подвижный повелитль и государь. Да и дело он затеял торговле зело пособляющее. А оба сих славных града жили во многом именно торговлей иноземной. Так что и без по-садника нашлось кому помочь молодому князу во Пскове. Да и заметили плесковичи, как князь приглядывался к их реке Великой, очевидно прикидывая возможные выходы на се-вер в югру  чудь слепошарую. На будущее, понятно!
Ждан и Ратмир нужны были князю далеко не для каждой встречи. Имея немало сво-бодного времени, парни привычно шлялись по новгородскому и псковскому торжищам, как некогда шлялись по киевскому. Ратмир и раньше бывал в Новгороде, только еще бу-дучи воспитанником дружины, во Пскове же, ему бывать не доводилось, для Ждана и там и там все было внове. Из чужеземцев во Пскове и Новгороде чаще изобиловали нурманы, свеи, гости из немец. Нередко попадались диковинные птицы с гостьбой из дальних ост-ровов Британии, из галльских земель, куда чаще случались даны. Прежде при Рюрике, по-следние опасались бывать ко Пскову и Новгороду, зная его к ним сугубую ненависть, как и то, что выйти живыми из такого похода, им суждено вряд ли. Зато многим меньше было арабов, почти совсем не было фрягов, ну, не добирались они сюда теплолюбивые по сту-деным-то, полунощным морям. Но люди из очень далекого Хорезма, Персии и даже Ин-дии случались и совсем нередко, добираясь сюда, в основном, за редкими у них в теплыни непомерной, мехами, зубом морского зверя и пенькой. С огромной охотой приценивались они и к лесу, льну и тканям льняным, с сожалением цокая языками, мол, везти уж как не-померно далеко. Хоть и изредка, но встречались люди и из далекой страны Син , плос-колицые, ужасно косоглазые, с косичками. Эти привозили дивные, невероятно тонкие и прочные ткани, шелками их звали. А еще везли предивную, ужасающе тонкую и хрупкую посуду, имевшую широкое хождение у новгородских модниц и жеманниц. Там Ждан с Ратмиром попытали синского травяного напитка ти . Ратмиру так и понравился тот ти, Ждан же после него кинулся к продавцам медовухи прополоскать кишки с детства при-вычным напитком. У индуса с коричневым прокаленным солнцем лицом, в намотанной на голову огромной бирюзовой чалме, сторговал Ждан клинок чудесной работы, по форме напоминающий клык хищного зверя. Рукоятка была сделана из кости какого-то животно-го, большого, из объяснений индуса, то ли с хвостами, то ли с носами, произрастающими с обеих сторон тела. Криво изогнутый обоюдоострый кинжал резал острием любой своей режущей кромки самую тонкую ткань на весу. Ножны для кинжала, поименованного тор-говцем, объяснявшемся с парнями, через толмача с хазарского, клычом , клыку сходно тож, были просты, но добротны, сделанные из толстой кожи, цену кинжала повысили не намного. Благодарный за покупку кинжала торговец, угостил джур странными засахарен-ными фруктами, зело вкусными, пожаловавшись, между прочим, что земля руссов фрук-тами не богата, зато зело обильна пушниной, реками и лесами, чего и в заводе нет в их те-плолюбивых краях. Князь осматривая покупку дома все же обрезался слегка, несмотря на предупреждение и долго дивился дивной остроты клинку, проверяя ее ногтем и раз за ра-зом легко разрезая падающую легкую ткань. Выдал парням серебряных гривен на покупку диковинного оружия, какое на торжище сыщут, добавив им, тем самым, старательности в их и без того тщательных поисках. Встретили парнищи на торжище и старых знакомых, ромейских купцов, торговавших и в Киеве, да не больно расторговавшихся. Здесь, в Нов-городе, баял гость, дела шли куда как бойчее. Особенно браво брали ромейские товары гости из немец. Добирались сюда, разумеется, и хазары с булгарами. Зато обнаружилась еще одна диковинка. Посреди железного ряда стоял смуглый человек, среднего роста, в белых одеяниях, слегка отличных от арабских. Толмачил ему бойкий новгородец, пони-мавший по арабски. Гость пояснил, что он со шпанских  земель, захваченных ныне, поч-ти целиком, арабами-мусульманами. Оттого на их языке говорит свободно, но делать это-го страшно не любит. Кому понравиться изъясняться на языке заклятого врага? Торговал гость мечами добрыми, прекрасной формы и доброй же стали. Был очень благодарен джу-рам устроившим пробу его изделиям в потешной схватке прямо в ряду, на мигом освобо-жденной для такой потехи площадке. Ражий и дошлый до любых забав новгородский люд испотешился молодецкой бескровной забавой, отдавая дань уважения, и умельцам боя мечного, и клинкам заморским, зело добротным, да крепким. Слегка вспотевшие джуры объявили мечи вельми добрыми и выразили желание купить их. А уже вечером, сам князь пробовал новое оружие и вельми пристально. Секся со Жданом, отмечая заметки от буе-сти и на буести, от харалуга и на харалуге. Просекал кольчужные сетки разного дела. Ме-чи признал достойными и при следующем посещении торжища не забыл сыскать смелого шпанца, выкупил у него считай все оружие, пригласив к себе в Киев. Объяснить тому как до Киева добраться, взялся князев кормщик Ярослав. Много диковин сыскалось на новго-родском и псковском торжищах. Многих диковинных людей и вещей повидали парни. Следующим после княжого посещения оружейника-шпанца, днем, вынесло парнищ на бойкого немца, торговавшего самострелами разными. Парням самострел и арбалет, как величали его немцы, был не в новинку. Но тот немецкий был зело миниатюрен, стрелять можно было не затрудняясь с одной руки, взводить его мочно было, уперев в переднюю луку седла, зане взводился он тугим рычагом, стрельбе нисколько не мешавшим. Рога из-гибающегося лука, выполненные из стальной пластины, дозволяли метать металлические болты в паляц толщиной и полторы пяди длиной пусть и недалеко, зато мощно, протыкая любую кольчугу и даже зерцало. Подивившись его тонкой механике, купили парнищи са-мый малый, показав его вечор князю. Тот заинтересованно опробовал оружие и, цокая языком признал самострел зело добрым, приказав закупить у немчина столь таких, сколь он заможет продать. Нашлось у того аж три десятка, а на следующий год князь велел звать того в Киев, сказав что купит сам не менее полусотни таких самострелов, а заможет гость столь привезти, так и сотню. Гибкие сабли юга здесь в Новгороде и Пскове спросом не пользовались, как, собственно, и в Киеве. Зато брони были всякие, на любой вкус. Ждан вон и то разорился, купил таки себе зерцало на грудь доброй хорезмийской работы, без чеканки. Чеканка, удорожавшая стоимость изделий в разы, была парнищам не по карману. Да и не интересовала она их нисколь, как не интересовала и их князя. Что проку в той на-сечке, коли она на боевом доспехе. Отразит тот доспех, коли добр окажется, единый удар, и всей насечке сразу конец окажется. Недолговечна и трепетно смертна красота, коль не охраняется она свирепой и грубой силой доброго боевого оружия, в крепкой мужской ру-ке! Присмотрели Ждан с Ратмиром и по щиту себе. Небольшие круглые щиты конников выполненные из тонко прокованной, растянутой зело стали. Не пробить их не стреле ни-копью. Стоили эти покупки безумно дорого, но князь их одобрил, немедленно закупив ос-таток таких щитов для своей дружины. Во Пскове же князь разместил заказ на брониро-ванные передники и маски для морд боевых лошадей своей дружины. Подолгу опробова-ли разные привозные седла. Но пришли к выводу, что их старые, степняцкие куда удобней и привычней. Стоила воинская справа недешево и если бы не помощь княжой мошны, ос-таться бы парням после покупок голыми, хотя княжая дружина впусте никогда и не жила. Здесь же на торжище, во Пскове, сыскал себе Ждан и приключение, едва не доведшее его до беды, но, по счастью, обернувшееся зажитьем добрым.
Однажды шерстя с Ратмиром суконный ряд, ища ткань на плащи дружинным княжой дружины, задел он ножнами высокого господина в шапке-нурманке , задел и извинился, прошевай, мол, гость честной, без умысла злого я то содеял, но тот раскричался. Орал сдуру, что, мол стал Новгород тесен от всяких пришлых, приличному человеку по торгу пройти невместно, чтобы не наткнуться на какое-нибудь дерьмо, дома, бирюку стойно, сидеть надобно. На что ему Жданом, отученному посреди дружины княжой, копаться за каждым словом в кармане, вполне спокойно и достойно было отмечено, что как раз он свои ножны и выпачкал в дерьме, коснувшись ими незнакомца, очистить липучее встанет ему в доброе место серебра. Да как бы еще умельца такого сыскать  посреди золотарей-то  новгородских. Брезгливы зело они! Хорошо бы, новгородская головка убрала из го-рода таких заезжих дермецов, как ты, малоуважаемый. Добрая тренировка в Киеве не под-вела и в Новгороде, приезжий господин распалился, принялся лаяться на полном серьезе. Ждан же наоборот успокоился и облаял того качественно, как водилось, бывало, на киев-ском торжище. И по матушке и бабку его упомянув, пройдясь по всей родне и пращурам, все их смешав в противных естеству человечьему связях. Незнакомец схватился за меч. Ждан тоже, не обнажая его до часу. Их уняли и отвели на спорную площадку за торжи-щем, где дела тяжбенные решались судебным поединком, чтоб все было честь по чести. Тут, под взорами доброй сотни зевак, они и скрестили свои мечи. Гость был явно не дурак драться, вот только биться он привык в добром доспехе, плоховато держа защиту, оттого и был ранен первым. И ранен плохо, в плечо, над бицепсом. Там проходит весьма кровео-бильная жила и теперь Ждану оставалось только избегать атак нурмана, а господин был явно нурманом, дожидаясь пока он сдастся, либо истечет кровью и окончательно ослаб-нет. Тогда можно было его пленить, а потом и продать здесь же на торжище, либо просто добить. Сдавшись же, он полностью отдаст свою судьбу в руки победителю. Понимая это, нурман зело активничал, лез на рожон, Ждан же не желая рисковать зазря, коль дело уже содеяно, только защищался, угрожая подранить гостяч того и еще раз. Внезапно из круга зрителей громко крикнули: «Один! », и в круг поединщиков впрыгнул, обнажив меч, еще один нурман, немедленно атаковавший Ждана, поставив уже того в опасное положе-ние. Вряд ли бы парень долго продержался бы один против двух нурман сразу, пусть один из них и имел обессиливавшую его с течением времени рану, да Ратмир не оставил побра-тима в беде, тоже впрыгнув в круг. Правила поединка были грубо нарушены, кто-то при-звал ротников и те оружно и бронно явившись, остановили схватку, излаявшись изрядно, отведя поединщиков и их помощников к судилищу торговому. Выбранный вечем судья был уполномочен поддерживать на торжище добрый порядок, давая суд и расправу жа-лобщикам, как в делах торговых, так и уголовных. Видоки, ожидая продолжения развле-чения, а то и угощения от победившей в пре судебной стороны, потянулись следом. Суд был скор, хотя подтянувшиеся к судной площадке дружные нурманны старательно защи-щали своих. Люди горячие и воинственные, они, наверное, добыли бы из ножен мечи, будь это где-нибудь еще, а не в Новгороде. Здесь, знали они, результат такой попытки бу-дет один – немедленно закипит схватка в коей их кого побьют, а кого и свяжут, поставив уже на суд веча. Ибо дела подобного рода лучше решать вечем. Не пугливы новгородцы, отнюдь не пугливы! А дать по соплям чужим норовят еще до того, как по своим от него дождутся! Долго выясняя, кто же начал первым оскорбления метать, выслушивая многих видоков, судья пришел к выводу, что виновен нурман. Начало поединка не заслуживало внимания, ибо не выбивалось из обычая. Когда же стало ясно, что второй нурман первым, нарушив правила судебного поединка, вскочив в судебный круг, чем сразу и в корне на-рушил святое правило, что в святом кругу поединка, очерченном чистым дубовым уголь-ем, живут только двое, их мечи, альбо секиры ратные, и правда богов, его осуждение сде-лалось делом времени. Видоки показали, что нурман успел три – четыре раза скрестить свой меч с мечом Ждана, прежде чем в круг впрыгнул Ратмир, принявший сторону Ждана. Тот был только вторым и его вира оказалась втрое меньше виры Рагнара Горячего, пы-тавшегося «помочь» соотечественнику в судебном поединке. Того же новгородская прав-да осудила стать закупом  у Ждана, и назначить цену его выкупа мог только сам Ждан, зане ранее она не определялась никем, а хозяин закупа в нем волен только волею своей.
Когда суд и все расчеты кончились, Ждан призвал лекаря, попросив того помочь на-павшему на него нурману Рагнульфу Скорому. В это время к нему пришли трое нурман, вежественно прося его назвать сумму выкупа за их соотечественника.
- Уважаемые, свой долг мне он уже выплатил кровью, будучи ранен на поединке. Так что назначьте виру за него сами!
Уважительно посмотрев на отрока, нурманы отошли, совещаясь. Положение их было интересным. Назначить малую виру за Скорого – оскорбительно для его чести, большую - разорительно. Сошлись наконец на десяти киевских гривнах серебром, деньги для Раг-нульфа вполне подъемные и не слишком разорительные, хотя и зело чувствительные. Ждан же, получив этакое место серебра, почувствовал себя истинным богатеем, даже раз-делив его по братски с Ратмиром и, дав пир дружинным, со своего первого боевого до-бытка. Передавая серебро Ждану и забрав своего соотечественника из его рук, нурманы сильно благодарили парня, славя его благородство. Тот ведь не пожелал бесчестить Раг-нульфа специальным оглашением на торгу. Князь же, рассмеявшись, сказал, что теперь в Скандии у Ждана есть доброхоты, а сами они с Ратмиром неплохо нажились на этом су-дебном поединке. Ждан, кстати, мог потребовать себе оружие Рагнульфа и не возвращать его, но делать это не стал, не обесчестив, таким образом, далеко не самого безвестного из нурман. Это ему среди нурман явным способом зачтется. Но, сказал Святослав, их про-гулки по торжищу он пресекает, поскольку уже через два дня они уходят в обратный путь. А еще надо подготовиться в дорогу, осмотреть и пересмолить ладьи, закупить нужное продовольствие. На том и завершилась их гостьба во Пскове и Новгороде. К вящему до-вольству и князя и дружины его, славно гульнувшей в торговых тех городах. На обратном пути, переволочив свои ладьи из Ловати в Двину, Святослав со дружинники отправился вначале в Полоцк, благо, город сей стоит на впадении реки Полоты в Двину. Внук бывше-го Рюрикова дружинника-викинга 26-ти летний Рогволд, в третьем поколении отправлял службу князя-наместника, прикипев к этому месту, столь бойкому, многолюдному и, что там скрывать, попросту богатому. Полоцкая земля, заселенная в основном кривичами, граничила на полуночи со словенами новгородскими и псковскими, на заходе с меньшими кривичскими княжениями и дикими латгаллами, коих еще только начали примучивать с полуночи, даны, обосновавшиеся на побережье полуночного моря и построившие там свою факторию – Ригу. С восхода полочане соседствовали с кривичами смоленскими, а с полудня с землями радимичей и древлян. Полоцк город немалый, обустроенный двумя частями. Одна из них, выгорожена крепостными стенами из доброго дуба, помещается на высоченном холме, отсекаемом от остального мира с одной стороны Двиной, а с другой Полотой. Слева по берегу Двины раскинулась вторая половина Полоцка, торговая и ре-месленная. Там и стена оборонительная пониже и терема поплоше, а все больше дома лю-дей работных, кузни, усмоварни, солильни, коптильни, пекарни, да варильни. Труждаю-щийся город, если короче. Справа же, пристав пришлось подниматься высоко, не ниже киевской Горы. Стены огорожены прочно, охраняются достойно, гридни выглядят грозно вполне. Терем княжой весьма красив и величественен, повалуша дружинная рядом, впол-не обширна, нарочитых на двести, а то и поболе, а ведь, наверное, кто-то еще и наособку живет. Инако в этих делах, собственно, и не бывает. Боярские терема, гнездясь неподале-ку от княжеских, вид имели вполне внушительный. Челяди по двору, закупов  да холо-пов обельных  бегало и суетилось немало. Виды с холма открывались значительные, красивые. Встречали князя-сюзерена  в Полоцке неплохо. Молодой князь-наместник Рогволд, отдавая честь великому князю, со свитой своей и княгиней на сносях, вышел встречать великого князя к самым сходням. Поднимаясь вверх по холму, живописал кра-соты полоцкие. Но чувствовалось по всему, тяготится полоцкий князь-наместник, своей подчиненности великому княжению в Киеве. Вся его горделивая манера держаться о том свидетельствовала. Насторожились дружинные, оружие держали поближе. Даже и Асмуду с князем их строжить не приходилось. На пирах опойством не грешили, даже те, кто в Киеве, порой, грешен в том бывал. Быстро проведя переговоры с Рогволдом, Святослав засобирался домой, мотивируя свою спешку тем, что путь далек, а зима студеная уже и не за горами вовсе. Не попасть бы в ледостав, всуе он будь помянут. Они же не прямо к Кие-ву идут, а еще в Смоленск заглянуть намереваются. Уходя из Полоцка, вздохнули облег-ченно дружинные. Не было такого с ними ни в Смоленске, ни в Новгороде со Псковом. Опасность для нарочитого воинства – стиль их жизни, постоянная гостья, будоражашая и веселящая. Но опасность опасности – рознь! Одно дело опасаться удара доброго, али стрелы быстрой, другое дело – яда змеиного. Однако атмосфера в полоцких чертогах по-казалась иным из них донельзя сгущенной. Переполненной зело тем самым ядом. Попом-ни князь мое слово, разбираться с этим Рогволдом либо тебе, либо наследникам твоим, но обязательно предстоит, недовольно бурчал Святославу Асмуд, на первой же ночевке в кривской земле, после полоцкой их гостьбы. Красив град Полоцк, да князь-наместник его неприятен бе. И как никто сего раньше не приметил, непонятно. Ну да теперь, до похода, что-нибудь менять трудно, да и неколи. И то хорошо, что Рогволд сам намеревался при-вести на сборный пункт у слияния Волги с Окой, две сотни конных ряда полчного. Лиш-ними они в походе станут вряд ли! Князь же оттолкнувшись от полоцких дел, был мысля-ми уже в делах смоленских, продумывая, что приказать князю-наместнику Лихобору, о чем с ним переговариваться. Правда впереди был еще один волок, из Двины да в Днепр. Но это все было уже совсем привычно…
Вот все уже позади, волоки, Новгород, Псков, Полоцк, Смоленск и даже Гомий. Князь с нарочитыми знай себе гребет вниз по течению днепровскому, поспешно гоня ла-дьи  к Вышгороду. Сей ночью услышал Ждан беседу князя с Асмудом. Именно касатель-но проживавших в Вышгороде. Спрашивал Асмуд:
- Вижу, Святослав, княже,  люба тебе все еще Малуша, ведь люба?
- Люба дядька, ой, люба. Матушка меня ведь еще совсем пацаном, по приговору бо-ярской Горы, на Преславе обженила. Я и не знал, что с ней делать в постели, как мы вдво-ем остались. И благодарен ей, что насмешничать не стала, оказавшись в этом деле много более готовой и знающей
- Не честной, что ли?
- Да нет, дядька, просто больше наслушавшейся об этом от девок и мамок. С честно-стью у Преславы было все в порядке. Так она и в дальнейшем в нашей постели первым номером была, а мне это дядька против норова, сам меня знаешь, чай! А тут гуляем мы Ивана Купалу, и встречаю красу девицу, Малушу то есть. Любимся быстро, я бы сказал яростно. Да тут еще и Преслава первенцем моим Ярополком беременна. Матушка только-только из Царьграда в Город вернулась. Но она быстро все распознала. Наверное донес кто. Дружинные не могли, думаю девки дворовые, али из челяди кто. Всегда у них языки, что ботало коровье , подвязал бы кто! Матушка призвала меня к себе и был у нас с ней разговор зело тяжелый. Она меня прямо спросила о Малуше. А я, ведь, ты знаешь, врать не обык. Да ладно бы врагу, рассчитывая обмануть его, а то - матери своей. Она и вопро-шает меня, что сыне, мы с тобой делать будем и начинает рассуждать относительно муж-ской неверности. Я ей – у предков наших, да и у многих иных владетелей, ныне живущих, не по одной жене имеется. Почему, говорю, мне нельзя? Она – мне, понимаешь, сыне? Наложниц ты и в самом деле можешь иметь, сколько хочешь и потянешь, и каких похо-чешь, то тебе не в укор, а вот жен, прости сыне, только по расчету. Наложниц – сколь угодно и сколь потянешь, а жен – только из расчетов выгод твоих и земли твоей исходя. Тебе, властелину союзников иметь надо, а как волостелин угорский посмотрит на то, что  дочь его Преслава уже не единственная твоя жена. А то и не первая даже совсем? Местной деве не знатной первенство в постели твоей уступив. Обрадуется он за дщерь свою, что на коленках его, маленькая, в игрунцы  играла? А ты мне, все твердишь, что союз сей тебе зело важен, нужен он в твоих планах будущих. Тогда так надо сын деять, Малушу твою я опрошу, есть у меня подзор  - непраздна  она! Тогда надо ее удалить с Горы, думаю, лучше всего в Вышгород. Там и места прекрасные и защищен он добре, да и все устроено как надлежит. Кого еще родит Малуша. Сам понимаешь, твой сын он любой ценен, не-важно кто его народил на свет божий. Все княжое семя! Вот только люди наши пенять ре-беночка учнут, робичич , де! При тебе, али, скажем, при мне, смолчат, надо полагать, воздержатся, а вот с ними с глазу на глаз, али, там, скажем, у нас за спиной! Не делай так боле сын. И взяла с меня слово, добилась. Повинился я перед женой, а Малушу увезли в тот же день в Вышгород. Да только горько мне дядька, люблю я ее, наверное, по-прежнему. Не до того, чтобы планам своим вопреки с ней миловаться, а все ж тянет, дядь-ка.
- Ничего, княже, это не страшно. В семейной жизни у многих так! Почитай всех му-жей сущих куда-то и к кому-то тянет! Такова уж мужеская наша натура, княже, видать! Тут, главное, вовремя определиться, что тебе милее и важнее, государство и семья, али дела сердешные? А как определишься, так Дале уж все семечки! Ну, у тебя-то, я вижу, решение уж принято! Нет?
- Принято, дядька, принято! Оно уж и исполняется вовсю! Только все одно подсасы-вает. Вот заутре пойдем мимо перевоза в Вышгороде. Скорее всего опять встреться вый-дут. Скорбит, дядька сердце-то, скорбит. А еще мне тяжко, дядька, что слукавила матуш-ка, кажется, со мной. Позже я узнал, что ее новый Бог, Христос, велит каждому мужу жить с одной женой, о другой женщине, али, там, девке, скажем, даже не помышляя. Неу-жели она только из-за своего Бога?
- Нет, княже! Не греши на мать, недостойно се тебя! Она ведь полностью права на-счет робичича, да и про володетеля Югорского тоже права. Это ты и сам, думаю, разуме-ешь. А и ты ведь согласился именно из-за этого. Это потому, Святославе, что тебе планы твои милее всех жен на свете и целованных и нецелованных! Своих, чужих и ничьих. В этом, княже, твоя сила! Ты не распылишь себя по бабам, тебе и от них всех одно только надобно – наследники делу твоему, правда?
- Правда твоя, дядька-воевода! Все эти дела-делишки мне явно лишние. И даже те-перь я больше злюсь, что тоска туманит разум, чем собственно тоскую. Ну, не интересно это мне, дядька Асмуд, совсем не интересно и слишком однообразно.
- Ну, вот и добро, княже. Вот ты и занимайся своими делами. Наследников себе со-творил и ладненько! Может и еще кого с Преславой сотворите, как знать? Дел то у тебя впереди и без бабских дрязг предостаточно!
Разговор дядьки-воеводы с воспитанником-князем, потайной и душевный утихал, решив все свои проблемы. И Святослав,  и Асмуд, как то враз умолкнув, завозились, гото-вясь поспать. Теперь уже Ждан лежал бессонно, обдумывая только что услышанное.  В дружине о любовной прогулке князя к Малуше, так или иначе, знали все, знал и Ждан, пришедший в дружину, позже самой уже этой интрижки. Знала, как все понимали, о том и законная жена Святослава – Преслава. Знали все и о ребенке, с говорящим само за себя именем Владимир, рожденным Малушей в Вышгороде. Княжое семя, взращенное на лю-бой почве, не должно было оставаться без должного присмотра. То, что Малуша удалена от князя, а тот, верный слову своему, матери-княгине данному, не ищет с нею связи, это было понятно всем, как и то, что жена его Преслава не могла иметь ко князю каких-то серьезных претензий. Что сына князя воспитывает нарочитый из дружины малой, ближ-ней, Добрыня, то тоже всем было понятно. Так оно и обычно случалось с княжими отпры-сками, так было некогда и с самим Святославом. А вот как ко всему этому относится Свя-тослав, Ждану было непонятно совсем. В этом походе, ошиваясь вольно по большим гра-дам русским Новгороду, Пскову, Смоленску, Полоцку, дружинные себя постом по жен-скому теплу не изнуряли. Не с чего им было? Зачем? Была пара – тройка интрижек и у княжеских джур. А что ж, любовь дело свободное, что у зверья всякого округ, что у лю-дей. А девки и молодки посещенных ими в этом походе городов не могли не засмотреться на статных и пригожих княжих нарочитых, крепких и ловких. Да еще и не занятых повсе-дневными делами, вполне способных обращать свою нечаянную праздность и нерастра-ченную жизненную энергию, в любовные приключения. То-то же погуляла нарочитость вволюшку. Посмеивались дружинные меж собой, кубыть, перед долгим постом сия мас-леница нам выпала, словно тем котам! Оно, вроде, и не перед самым постом, потому как предстояла зима и весны зачин в Киеве. Там тоже было с кем погулять нарочитости дру-жинной. Но, уже отягощенные сборами в великий поход, весной им предстоящий, не так они свободны и вольны будут. Все в урывок пойдет. Князь же, и Ждан с Ратмиром знали это лучше многих других, отдыхал в этом невоенном походе крайне редко, по все дни в переговорах с людьми, простыми, нарочитыми и власть имущими. Переговоры, встречи, беседы, пиры, охоты и ловы с князьями-наместниками, все это было подчинено у князя единой задаче – предстоящему походу на булгар и хазар через вятичей. Лишь одно это его интересовало и влекло. Когда-никогда он соглашался на предлагаемую хозяевами девку-наложницу. Он напоминал Ждану стрелу из лука, или, скажем, самострела. Запущенная в полет страшной энергией согнутого дерева, или, пуще того, стали, она летит, не отклоня-ясь. Поди, останови ее! Уж Ждан то видел, что княжое равнодушие к девам-прелестницам не показное, ему это действительно было не интересно, зане были цели у него и поважнее. Ни одна жена, говаривал младой князь, не даст боле, чем все они обладают.
Поутру, когда тронулись, подошли к вышгородскому перевозу еще издали узрев, как четверо конников наметом несутся к вершине косогора, не на шутку гоня лошадей. Уже подойдя, рассмотрели, что двое задних всадников – гриди, скорее всего, из вышгородских. Впереди скакал крепкий муж, должно Добрыня, за ним женщина, придерживая в седле перед собой малого ребенка. Князь снова отправился на нос ладьи, махая оттуда рукой всадникам. Тот, что всем показался Добрыней, поднял мальца на вытянутых руках над го-ловой, а тот, радостный от осознания высоты на какую вознесся, махал отцу рукой. И, на-верное, радостно визжал. Все это продолжалось, пока ладьи быстро скользили возле кру-чи. Затем все вернулось на круги своя. Всадники, надо быть, уехали к себе, ладейщики старательно гребли, намереваясь попасть в Киев еще засветло. С помощью днепровского течения нарочитые полагали сие совершенно исполнимым.
Каков же был их восторг, когда после столь долгого перерыва из воды встали киев-ские холмы и выплыли вначале Гора со всей своей такой знакомой и близкой уже за-стройкой. А потом уж и нагромождение стен и крыш Подола. Близ города по воде сколь-зили челны и лодки, обеспечивая сообщение с днепровскими островами, лежавшими на-против города. Уже начинало слегка темнеть, когда ладьи причалили к деревянному кня-жескому причалу. С Горы, встречь князю, вылетел на караковом жеребце воевода Све-нельд, бежали дружинные и киевляне. Увидав Свенельда, все поняли, что большая дру-жина пришла из похода, наверное с новой славой. Всех ждала баня, домашний пир и рас-сказы, о произошедшем в Городе и округ, за время их отсутствия. А не ходившие с ними станут ждать их рассказов. Подьехав ко князю и обнявшись с ним, Свенельд поспешил доложить что в поход он с Князевой и княгининой дружиной, а также гридями погранич-ной сторожи, сходили успешно, взяв изгоном, и не по разу, всю печенежскую степь, при-мыкавшую к нашему порубежью. Побили степняков сотен тридцать – сорок, лошадей привели поболе как за двадцать сотен, пригнали стада иного скота, несметную баранту. В полон набрали сотен двенадцать. Подручные печенежские ханы Радман и Куря со своими сородичами ратились исправно, побили их не менее нашего, коней, скота и баранты взяли, так, наверное, и поболее. А в полон увели так сотен до двадцати. Зимой приедут ко князю, договариваться относительно летнего похода на следующий год. Выслушав все это князь поспешил с вопросом:
- Воротились ли Летко Волчий Хвост и Ратибор с дружинными? Удачно ли сходили?
- Воротились, княже!
Ответствовал воевода:
- Все удачно, путь сыскали!
- Вот это уж воистину добро! Рассчитывал я зело на то! Идем, воевода, матушку по-привествуем, жену с сыном! Да и в баньку с дороги надобно, пожалуй!
- Добро князь, идем! А банька то уж и топиться. Я велел, как только ваши ладьи уз-рел. Так что с помывкой задержки не станет.

СНОВА В КИЕВЕ
Князь, появившись в Городе, сразу вник в курс всех дел, свершившихся этим летом. Поход в ближнюю степь оказался воистину удачен. Ближние орды степняков, тех, кого не удалось привлечь к союзу, зане им ходить грабить ближе и выгоднее было в русские пре-делы, нежели в Хазарию, избили основательно и вдумчиво, уполовинив, а где так и до трети проредив, народ в них, что предвещало некоторое спокойствие для русских границ в будущем. Их орды и стойбища были частью избиты, частью потеснены со своих кочевий, вглубь степи на восход солнца и спущены к полудню, к Кавказу. Роды ханов Радмана и Кури, усилившись при этом разгроме, сейчас превалировали в степи, но были союзны ки-евскому князю. Теперь Святославу ничто не мешало обратить свои взоры к врагу более дальнему, но не менее заклятому. Посланные по весне в поиск водного пути в земли, засе-ленные вятичами, Летко Волчий Хвост и Ратибор, княжьи нарочитые, с малыми дружина-ми прошли на малых ладьях по Десне, поднявшись выше Чернигова, перешли в ее левый приток, Сейм. Поднявшись по нему, они разыскали его правый приток, по которому, под-нявшись в самое устье, дошли до водораздела, перевалив каковой волоком, потрудясь не-мало, попали в Оку. По Сейму жили еще черниговские северяне, но уже мешаясь с вяти-чами, а уж с верховий Оки, густо пошли вятичи. Идти ратью по Сейму будет вполне про-сто расповедали нарочитые, там лесостепь кругом, конница, без трудов великих, пойдет берегом, а пешцы – водным путем. Вдоль Оки передвигаться конно, станет сложнее, там уже леса погуще. Но если строя постоянно не держать пройти конным можно почти по-всюду. Река Ока полноводна и не мелка. Глубины измеряли регулярно, стараясь не мозо-лить этим глаза хозяевам реки, почти повсюду, с самого устья начиная, река для ладей проходима. Далее, вбирая в себя многочисленные притоки река очень быстро набирала силу. Да и весей вятичей на ней становилось все больше, следовали они гуще, были мно-голюднее и больше. Некоторые обнаружившиеся на реке городки были малы и стояли они крайне редко. Чаще по притокам ее, нежели на основном русле. Движение по реке и из притоки в притоку обильное и оживленное. В притоки нарочитые заскакивали не часто, не желая излишне беспокоить хозяев, да и повеления княжьего на сей счет не было. Вдоль тех, в какие заглядывали тоже стоят веси вятичей, обнаружился и еще один городок. Оку нарочитые прошли почти всю, кормясь охотой и рыболовством, в чем им никто не пре-пятствовал, зане зверья и рыбы всяческой там видимо-невидимо. Леса не мерянные, реки несчитанные. Ближе к середине реки наткнулись, наконец, на довольно-таки большой го-род местного племени вятского, у впадении в Оку реки Трубеж, правого притока, именуе-мый ими Рязань. Расположен он на прибрежных холмах, окружен крепкими и высокими деревянными стенами, многим похожими на киевские. Нет, конечно же, киевские выше, а уж длиннее так и многократно, но и те достаточно высоки и могутны. А и длинны тож! Поверху стен, как и у нас, идет стрелковая галерея для лучников и стрельцов из самостре-лов. Город крепок, блюдут и охраняют его добре. Званы были к местному князю Славену и говорили с ним. Сказали что, по твоему велению ищем новых торговых путей в Волж-скую Булгарию и Хазарию. Мол, через степь, посуху, опасно, а через Новгород, Ладогу и Онегу из Киева слишком длинно. Он с нами согласился и выглядел нашими намерениями вполне довольным, ровно кот на печи, сметаной объевшись. Нам и так препятствий не чи-нили, а тут еще и способствовать всячески принялись, приязнь полную обретя. Иметь тор-говый путь сквозь земли свои, было им лестно. Ждали они от него и повышения своего достатка, по-видимому. Показывая места и фарватер реки, протоки и затоны, помогали идти вперед. глубины мерять не воспрещали. Дело пошло куда как быстрее. Сама Рязань и некоторые иные вятские городки стоят на реках уже в лесостепи. Туда часто наведывают-ся хазары, принуждая вятичей платить им дань. Эту дань их князья собирают в полюдье, чаще всего мехами, пушного зверя, княже, там, что мошкары в изоке над Днепром. Собрав дань хазарам, князья по Оке и Волге отвозят ее в столицу хазарскую Итиль. О граде том баяли много и разного, рисовали чертежи на бересте. Те чертежи, князь, мы сберегли, за-хочешь – посмотришь. Нового об хазарской столице, того, чего бы мы о ней до них не знали, одначе, рассказали немного. Но и то кое что, что ими добыто, наверное, не станет напрасным. Князь рязанский бойко интересовался делами киевскими, как велик твой стольный град, сколь у тебя войска. Ты нам скрывать сего не велел, и мы отвечали при-мерно правильно, как оно и есть на самом деле, а кое что так и приукрашивали и преуве-личивали. Ближе к устью речному обнаружился еще град один Муром. Назван так по имени племени Югорского, ране там проживавшего. До вятичей еще. Живут там все те же вятичи, ни молвью, ни одежой, ни видом своим не отличные от рязанских. Муром тот по-мене Рязани встанет, а тоже неплох и силен. Княжит там добрый князь, Будилой кличут. Дружина его невелика, как и у Славена рязанского. А сильны они ополчением земским. Только вот собирать его дело долгое, да муторное. Платят те князья дань кагану хазар-скому, дань невеликую, но зело им обидную, поскольку хазарин для подсчета дани засы-лает своих людей их население, дымы да сохи считать. Потом мы прошли в устье Оки, при впадении ее правым притоком в Волгу, какую болгары и хазары Итилем ниже по те-чению кличут. Там, как ты и велел перед походом, ладьи-проведчики разделились. Рати-бор пошел на три дня вверх по реке, а Летко – вниз. Он то и дошел до границ земли бул-гар, идя все время по землям племян мордвы и черемисов. Это югорские племена, живу-щие в основном охотой, рыболовством, реже – скотоводством. Лесные кочевники. Изб не рубят, ставят островерхие жилища из жердей, обтягивая их звериными шкурами. Не зло-бивы и не слишком воинственны, хотя те же вятичи говаривали, что наступить себе на мо-золь не очень-то и позволят. Вверх по Волге таких  стойбищ становится еще больше. Там, у впадения Оки в Волгу, по первым пяти дням месяца изок , он и наметил встречу ратям из Новгорода, Пскова, Смоленска и Полоцка. Есть ли там место им обосноваться, буде нас дожидать придется? Есть, княже, предостаточно крепких мест, чтобы встать там табором. Захотят дождать – дождут. Дальше по Волге путь к булгарам и хазарам волен, что судовой рати, что конной. Лесостепь, да степи округ. Тяготы пути не так уж и велики, войско пройдет, ему деваться некуда!
Погоды в тех местах примерно такие же как и у нас, может, зимой чуть холоднее. Сезоны изменяются примерно также и в те же сроки. Местные бают, река Ока, как и Вол-га-Итиль во весь год полноводна, а в весенний паводок, так и слегка буйна. А отчего бы ей и пересыхать, княже? Она же из лесов силу свою черпает. А там и в самую жарынь, холо-док сыщешь. Идти ею нам безбоязно, хотя своего труда такой поход и потребует. Только где ж это видано, чтобы поход выходил без трудов и пота? Не бывает такого, братие! Ой, не бывает! Следующими ко князю званы были слы от радимичей и древлян. Те давали оружное и бронное войско, как с них и спрашивалось, выражая готовность прибыть ладь-ями и конно к месту впадения Сейма в Десну, по-за Черниговом. Сметя все число своих воев, князь уразумел, что рать с ним идет небывалая. Тысяч 16 пеших и тысячи 4, а то так и 5, конных. Да еще печенежские ханы приведут с собой совокупно тысяч 10 легкой степ-ной конницы, своих мергенов.
Появившийся вслед за древлянскими слами, посол князя к огузам, подтвердил, что родовые князья огузов выразили бурное желание участвовать в этом нападении на Хаза-рию и приведут с собой тысяч пять конных. Вообще-то обещали больше, но посланец там повертелся средь огузов и разузнал, что вряд ли больше пяти получится. Зато тысячу дос-пешных, наверное, приведут и четыре тысячи легких конных. Силы собирались немалые. А еще доложили князю встал на почайне зимовать нурманский ярл Агиульф с полным, еще не растрясенным походами и боями хирдом  викингов на двух больших драккарах человек в 180, может, все 200. Судя по всему, собирался с большой водой продолжить путь на юг в империю, к ромеям. Князь задумался. С одной стороны почти две сотни нур-ман на своих драккарах в его походе окажутся явно не лишними, их можно бы и нанять. Но нурманы своевольны и непостоянны, а поход предполагается долгим, могут и взбунто-ваться. Побить их и вся недолга? Вот только взбунтуются они, скорее всего, не после главной битвы, а перед ней. Именно тогда, когда их услуги ценнее всего. А еще того вер-нее – накануне самое битвы! Нужны ли ему такие ненадежные союзники? К тому же Аги-ульф, по словам тех, кто о нем сведал, долго стоял в Полоцке, состоял в союзе с Рогвол-дом и даже ходил с ним на радимичей, со псковичами под хоругвью Рогволда ратился. Тот, Рогволд то есть, и сам не совсем надежен. Так что ж ему еще и товарища за свои кровные нанимать? Отвесишь им серебра в задаток, сколько они там берут, полновесными гривнами кун , а они еще на тебя же в купе с полоцким князем-наместником и накинуть-ся, со спины, да в самый ответственный момент. Нет уж, такие приключения ему не улы-баются! Надо спровадить варягов по большой воде еще до отхода из Киева. Оставить их здесь, тоже ведь никуда не годится. Войск в Киеве не так уж много останется, как бы с кем-нибудь стакнувшись не набедокурили воинственные нурманы. Так что ж, перебить их что ли? Тоже не ладно, гостят ведь, а гостьба свята! Нет, бить их тоже поспешать не след. Это крайнее! Надо поговорить с дядькой Асмудом, повадился бы он бывать у варяг. Под-ружился бы с Агиульфом, у них, небось, еще и общая родня сыщется. Да и объяснил бы ему, испив медов, мол, князю по большой воде уходить след. Оставить тебя на Почайне с твоими двумя сотнями мечей ему немочно. Прикажет князь вас в пень посечь, воев здесь будет видимо-невидимо, на вятичей идут, вот они тебе-то с радостью  и накостыляют, ис-крошив в капусту. Возьмут вас в мечи, да на рогатины взденут. Сам знаешь, мол, как та-кие дела делаются, может и деял их уже не раз, а? Так что, ярл, ты лучше сразу вслед за главным ледоходом снимайся с зимовья и катись себе на юг. Назад когда пойдешь, князь, чуя вину пред тобой за задуманной над вами, да не исполненное, к счастью, еще и серебра в награду отсыплет. За догадливость и проворство воинское, что его от позора, кровью гостьбу омрачившего, избавило. Сам понимаешь, ярл, уйти от сокрушительного удара, да еще и без потерь, для вождя честь не меньшая, чем самому такой удар нанести! А сейчас не пытай судьбу, уходи лучше.
Знают люди округ, храбры и доблестны все викинги, а нурманы, меж ними, не из по-следних будут, только вот за напрасно на рожон переть, они желания по все времена не испытывают. Зане умны и благоразумны при всей их отваге и мужестве. Явной угрозы над ними не простирая, можно и заставить их уйти миром, без скандала великого и без крови напрасной, без насилия над гостями, для государства зазорного и чести его, княжой, укора великого. А и куны с резанами в княжой скарбнице целее останутся, чем у нурманов в кошелях их поясных. Да, именно так им и поступать стоит. А дядька Асмуд, человек опытный, жизнь проживший разную, это дело обстряпает как никто лучше. Можно бы и Свенельду поручить, но тот больше воевода и воин, нежели посол. Всяк человек, исполь-зуемый по своему назначению, неизбежно приносит пользу, как и всякая вещь. Не ста-нешь же, находясь в светлом уме и трезвой памяти, пить меда из ножен меча, а оный вкладывать в кубки. Тех, кто так деют, нездоровыми нарекают, да с главой своей не друж-ными! Кого при матери в заглавных воеводах над Киевом и волостями городскими оста-вить? Тысяцкого? А что? Гож! Конечно, Тужило Твердятич с его-то боевым опытом и властью на киевлянами привычной и немалой, он и в походе был бы не лишним. Да и дру-жина его велика и хороша. А кому как не Тужило Твердятичу знать и Киев и окрестности его, как ближние, так и дальние. Он тут еще с отцом, князем Игорем, хаживал походами. А начинал так и вовсе при Вещем Олеге еще! Его в Киеве всякий знает и верят ему киев-ляне сугубо, небось, не ослушаются. Да и веси свои на той, левой, стороне Днепра не бро-сит тысяцкий за здорово живешь, помогу им всяко даст, а с ними и другие оборонит. Ко-нечно степняки воинственные смяты и частью истреблены, частью отогнаны подале в степь, а там, прослышав о бедах хазарских, кинуться, небось толпою и ордами грабить и добивать Хазарию, когда он сломает главную силу каганата. А все ж, не на один год поход сей, возможно, рассчитан. Всякое может статься в степи. Непостоянна она и изменчива зело! Могут и Радман с Курей с ним, Святославом почему-то рассорившись, откочевать к пределам украины русской, грабить ее пристроиться. Всяк может статься! Воинское-то счастье оно ведь тож переменчиво вельми. Конечно, силы нарочитые он не все с собой забирает и княгини-матушки дружина тут остается и ополчения гродовые да земские и бояре далеко не все с ним пойдут и вся пограничная охрана. Должны сдюжить до его воз-вращения. А он, уж вернувшись, воздаст супостатам, буде таковые объявятся, по делам их воровским. Ну, что? Решено с воеводой киевским? Тужиле Твердятичу вверим сие дело? Да, только вот с матерью надо посоветоваться. Она то еще что присоветует? Может и мудрее кого сыщет? Но, скорее всего, нет. Так! Над вышгородским перевозом Добрыня главенствовать станет, с гридями вышгородскими. Он не попустит, добер воин и воевода больно, испытан и бит!
Всю осень и начало зимы пошли по окрестным лесам и дубравам ловы великие. За-готавливая мясо впрок для похода. А еще закупщики по весям княжим да боярским урок свой справившим, поехали, закупать продовольствие. Много его надо было для похода, ой много! Сам себя князь среди воев своих ничем не выделял, как и нарочитые его, но какой то запас с собой на поход водный иметь надобно, не все же надеяться на то, что скорой рукой, походя, дозволено будет в достатке рыбы и мяса раздобыть.
Приехали Радман с Курей, снова пошли пиры да сговоры, уточняли где, кому и когда быть. По замыслу орды Кури и Радмана должны были подойдя к Саркелу, осадить город-крепость, понуждая хазар, там стоящих держаться с опаской великой, не давая им рассла-биться, пойти на подмогу Итилю. А, буде, потекут сбеги от Итиля к Саркелу, прятаться за стены, так тех туда не пускать ни под каким видом. В самой то крепости и полтыщи хазар боеспособных не наберется, вот пусть и они изнывают в тревоге, ничего не зная. А Свято-слав, управившись с Итилем, придет к Саркелу и вместе они его возьмут на копье с наво-ропа. Не шибко понравилось степнякам такое распределение ролей. Конечно, им не вое-вать, вроде, а просто стоять перед Саркелом, только ж и вся добыча итильская урусутам да союзным с ними огузам уйдет. А город стольный каганата богат, уже добрые две сотни лет с гаком, не граблен никем. Дворец кагана и каган-беки, полные чаши, там же, а они, слыхать было, люди даже среди самых богатых, далеко не самые бедные. Заблестели глаза ханов печенежских на ту добычу великие, ладони ханские потом изошли. Зная это изна-чально, Святослав приготовил ханам конфетку, оговорив с ними совместный поход на Самандар. Богатый торговый город, тоже не грабленый едва ли не три века никем. И хотя постоянного зимнего дворца кагана и каган-беки там нету, богатств там, надо быть, не меньше. А вот взять его без пешцов Святослава, ханы явно не смогут. Замена оказалась действенной. А ведь кроме ее ожидался поход по землям ясов и касогов. И Беленджер, бо-гатый город, на торговых путях. Для степняков это тоже было зело соблазнительно. Со-гласие было достигнуто полное. Да еще на пути к Саркелу, князь просил ханов еще раз показательно потрепать хана Курука, того, коего вытеснили этим годом из ближних к рус-ским украинам степей. Надо ему снова и снова сбивать спесь воинственную, уменьшая общее число его мергенов. Это не расходилось с общими намерениями ханов, поскольку Курук, в их предполагаемое долгим отсутствие, мог пройтись вихрем по их стойбищам и кочевьям, откуда с ханами уйдет едва не половина всех их боеспособных сил. Смогут ли оставшиеся мергены отразить набег. Впрочем, такой риск возникал при каждом походе печенежских ханов и был им привычен, как грязь, на их никогда не мытых, как след, те-лах. Нанеся же предварительный и сильный урон Куруку, в самом начале своего похода, они могли, при удаче, конечно, попросту избавить свои орды, пославшие мергенов в по-ход с ними, от самой опасности набегов и грабежа со стороны хана Курука. Опасаться ха-зар, похоже, в этом плане им уже не придется. Урусутский каган, а ханы уже примеряли Святославу этот титул владыки хазарского, задумал не просто набег на Хазарию. Он за-думал ее устранение вообще. И они печенеги, смогут бегать на восход солнца, перепра-вившись через Итиль-Волгу  беспрепятственно. Подумать о том, кто таится в Заволж-ских степях, за спинами союзных с ними сейчас огузов, они не предполагали, считая, что с теми либо справятся в бою, либо урядятся как-нибудь.
Князь же Святослав пытался разведать о тех, дальних, через слов своих, к огузам за-сылаемых. Далеко смотрел князь киевский, ведать желая, а не привлечет ли он в степи приволжские еще большую силу, вышибив пробку хазарскую. Только по всему выходило так, что не привлечет. Те, кто не способен сейчас сдвинуть хазар с их нынешнего места в Диком поле у моря Хвалынского и Кавказа, тот вряд ли способен и ему грозить полноцен-но. А им еще сколь лет потребуется, дабы обжиться, обчистить степь под себя, примучи-вая или просто уничтожая оставшихся после их похода и разорения степняков. Русь за это время будет богатеть и силы растить, окончательно примучив вятичей, древлян, радими-чей. Кривичи и словене и так вроде прочны. С полянами киевскими и северянами черни-говскими вкупе. Буде кому встретить и отразить новую опасность. Его же задачи с теми, что ему современны разобраться! С теми же, что опосля него припожалуют, пущай по-томки и разбираются. Их власть, их и ответ!
Предстоящий большой поход требовал и большой обдуманности действий. Это не набеги, какие он бегал со дружиной едино, даже ополчений не взметая, когда примучивал, твердо ставя под руку киевскую славянские племена окрест.
А еще советы держал князь чуть не ежеден со бояры, с дружинными и воеводами. Советовали многие из них, вот и Свенельд, к примеру, не затевать сразу такой длительный поход. Подумай сам княже, как так, оставлять свой стольный град и княжение на два – три года без доброго хозяйского присмотра? Ну, добро, кочевых прошерстили на год – два попомнят. А дале? Они ведь опамятуются и вспомнят, как мы их к ногтю сей год гребли! И придут, платить нашим весям и градцам малым сдачу. Конечно ни на Киев ни на грады побольше, они не посягнут, кишка тонка, а приграничье наше как? Ведь придут! И это была, к сожалению, правда. Риск подзадержаться в походе был, а, значит, был и риск та-ких приходов. Да и другие соседи, ляхи, например, могут навалиться на тех же древлян и дреговичей. Тем придется худо. Надо встанет помочь. А то ведь и отложиться опять заду-мают, не дождав помощи киевской. Справится ли с такими трудами Ольга и тысяцкий ки-евский, только боги знают. Вот и советовал Свенельд, не готовить сразу длительный по-ход с такими решительными целями, а вначале примучить вятичей, благо родовые князьки по Оке-реке, рязанский Славен и Муромский Будила, выглядят ну не слишком сильными на княжениях своих. Только что лучше и сильнее их там нет. Примучить их, привести в своё подданство будет, наверное, не ахти как сложно. И назад, в Киев. Все так, воевода, отвечал ему князь, только излишне насторожатся булгары и хазары, почуяв следующими опасность себе, любимым, изыщут способ перекрыть Волгу. И стану я биться на Волге, пробивая те препоны, тратя понапрасну время, теряя воев своих. А и Куря с Радманом, без соблазна большой добычи, долго союзными мне не останутся, станут нападать на нас. Так? Так! Да и войско большое держать все время мы не сможем, его придет распускать. А как потом собирать вновь? Опять же время терять. Да и вера в меня и в мой замысел у людей поослабнет, воевода! А держать коли, так чем кормить и чем занять? Войско-то, без занятия себе настоящего быстро в беспорядок приходит, разлагается. И замолкает ста-рый воевода, раздумывая. А ведь прав, пожалуй, молодой князь! А говорят вокруг – моло-до – зелено! Не получится тут постепенно. Либо сразу, за раз сделать, либо – никак! А и никак тоже нельзя – назрело дело сие вельми. Зело развитию их государства мешать ста-ло! Ну а может в один поход, вятичей и булгар, а уж каганат на потом. Волгу они тогда уж не перегородят, негде станет? А печенежских союзников как мне удовлетворить? Дань выплатить? Вопрошает князь. Видит воевода, нет здесь иного решения, кроме предлагае-мого князем. Да и по нескольку раз все для одной и той же цели собирать такое огромное войско, знает он, трудно встанет. А еще и бегать с ним по степи и лесостепи взад и вперед, тоже ведь немочно. Да и не выйдет сие! Что ж до врагов их, так смиренные свирепыми и быстрыми, как выстрел из натянутого самострела, походами князя, практиковавшимися до сих пор, они, скорее всего, лезть к ним с разором погодят. Подождут, небось, вестей из степи, надеясь, что князя там, как следует приветят хазары, булгары и иже с ними. Он, старый воин и воевода, по крайней мере, поступил бы именно так. Вероятность же того, что князя там в степи изобидят преизрядно, для соседей их алчных, покажется, наверное, довольно-таки великой, шутка ли – каганат воевать взялся! А и когда он возвратиться, на-сколько глубоко задуман  сей поход, никто не знает. Не знает потому, что поход Свято-славом задуман разумно. На первом этапе стоит он для всех окружающих, как поход про-тив вятичей. Они близко, недостаточно сильны, чтобы отбиться. В эту цель, конечно же, поверят. А когда Святослав ударит по булгарам волжским, только тогда прознают все ок-ружающие про вторую их цель. Да и то, с большущей задержкой. Если они смирят булгар, тогда многие станут считать, что это проявление характера князя, склонного к быстрым и очень активным действиям. И вот только когда они нагрянут в Итиль и Саркел, тогда мно-гим станет понятна главная цель похода. Да поздно уж будет. И ведь даже тогда никто еще и знать не станет и ведать не будет, что поход сей задуман и еще глубже. А уж когда они прогуляются по южным степям, по изысканному холодку полуночных подножий Кав-каза, только тогда всем уж встанет очевидна вся стратегическая глубина замысла князя. Но тогда уж станет совсем поздно нам мешать. А пытаться зорить нашу землю будет так и просто смертельно опасно. Мы ведь свободны уж от врагов наших станем. Тут испуга-ешься! Прибегут враз назад, пьяные от побед, ражие и охочие, да и накостыляют по самое по не хочу! Так что не враз и уползешь к себе-то назад в старую свою берлогу. Этого ведь и запросто от князя нашего дождаться можно! Тогда, получается, князь полностью прав! И в первую очередь прав в том, что так спешит и так торопит всех. Тогда все его возраже-ния и вообще возражения остальных бояр и воевод, желавших бы поостеречься, поопа-саться, становятся так просто – старческое брюзжание и прав князь, что не обращает на него почти никакого внимания. Просто продолжает готовить поход, тянет на себе все мно-готрудье дел по сборам и подготовке. И отбрасывал старый воевода некое оцепенение, припрягаясь к делам княжеским. А по вечерам в застольных беседах боярских, оказав-шись посреди посвященных в цели похода, разъяснял и тем то, что они еще не допонима-ли. Близился сечень, начиналась короткая, месяца в полтора, передышка перед большим походом. Отправился уже Асмуд к викингам Агиульфа, на Почайну. Все у него получа-лось. Сообразительный нурман, быстро осознав опасность и возможность ее убежать без ущерба для репутации, а и более того с выгодой, заторопился, собираясь побыстрее вы-ступить вниз по Днепру, как только отойдет лед по реке и вспучит ее безбрежное полово-дье. Добрые мореходы, варяги, шалых вод вешнего половодья, нисколько не опасались, справедливо полагая их менее опасными, нежели разбушевавшийся океан. Да и пороги тогда можно минуть водою, не вылезая на сушу на долгие 60 верст. Князь это приметил и, призвав к себе ярла, милостиво с ним говорил, одарив на прощанье гривнами и оружием. Варяг ушел от него довольным, хваля себя в душе за сугубую осмотрительность. Доволен остался и князь, и тоже хвалил себя в душе за то, что не схватился за самый радикальный путь решения проблемы. Обменивались последними гонцами по ледовым трассам рек, со-гласовывая между собой последние пункты сбора и похода. Предпоходные напряжение и горячка нарастали.
Весело и разгульно встретили весну, проводив предварительно зиму, разгульной и бесшабашной масленицей. Сожгли на Подоле чучело Моряны-зимы. Шумели последние пиры сего года на Горе, в княжеских и боярских теремах. Да и по простым избам, готови-лись провожать в далекий поход, своих ратников-ополченцев, хотя никто еще из них не подозревал даже, насколько он окажется дальний.

ПЕРВЫЙ ШАГ
Отшумело шалым буйством талых вод начало весны. В конце месяца березозол , когда лишь немного подсохла земля, уже давая сколько-нибудь твердую опору тяжкому конскому копыту, начали стягиваться к Киеву боярские конные дружины и пешее ополче-ние собственно киевских земель и ближних к нему городов и городков. Да и сам Киев, зашумел звонкими молодыми голосами дружинных и городового ополчения. Наполнился конским ржанием, бряцанием оружия и басовитым гулом многих разговоров собравшихся в Город кметей . Всю киевскую пристань облепили ладьи, изготовленные к походу. Ос-татние из них смолились и латались, приобретая свои лучшие ладейные качества. Воины городов, расположенных по отношению к стольному Киеву, вверх по Днепру, собирались дожидать князя у впадения Десны в Днепр, свезя предварительно всех конных на левую, низкую сторону Днепра, ну а ладейная рать, где бы не ждала, у любой стороны, ей все добро, она в своей стихии. Те же кто проживали вверх по течению Десны, кроме черни-говских, дожидали дальше, у слияния Десны с Сеймом. Поход начался большим перево-зом конных дружинных, через реку, на левый берег. Днепр не та река, чтобы даже и силь-ным коням, жеребцам, скажем, переплывать ее легко и совсем без сторонней помощи, осо-бенно в пору, когда он только что освободился от талых вод. Однако, добрый конь, под-держиваемый за узду и успокаиваемый своим всадником в поспешающей через реку на веслах ладье, да еще вспомогательно буксируемый ею, справится и с Днепром, и с Волгой. Плохих же коней в этот поход не брали вовсе, как не брали их и в иные походы. Зачем брать себе обузу, в поход она и всем не нужна, а себе, так и в первую очередь. Так и плы-ли по Днепру десятки ладей, на пяти – шести парах весел, а следом за ними и по бокам, там, где не было гребущих весел, высоко высовывая из воды свои чуткие умные морды, с предельно расширившимися ноздрями, на длинном поводу плыли кони, боевые и завод-ные, кося сторожким глазом на хозяина, поддерживающего узду из ладьи. По четыре та-ких красавца за одной ладьей. Броня боевых коней, предварительно снятая, естественно плыла в ладье. Кто ж плавает с этакими-то веригами? С раннего утра по поздний вечер, возилась конная рать, так она была велика, да и ведь каждый конный брал с собой в поход не по коню, а по паре лошадей. Боевой конь и заводной. А на левом берегу, конники спе-шили проехаться верхом, дабы согреть скакунов после переправы, опять же ведя на про-ездке заводного коня в поводу. Холодна травеньская днепровская водичка, ой, холодна! Екая селезенкой, пробегаются по берегу кони, согреваясь на ходу. И уже утром следую-щего дня началась погрузка на ладьи пешей рати. Впервые оказавшись среди такой про-рвы боевого народу, Ждан с Ратмиром почувствовали небывалое одушевление и нервный подъем. С непривычки парнищ так даже и затрясло. Уж да уж, этакая прорва вооруженно-го-то люду. Все пришло в движение, все поспешало! Отпихивались шестами и вынутыми из уключин веслами вдаль и назад причалы Почайны и Подола. Отплывал во вновь став-шее после зимы зеленеющим, половодье окружающей его лесостепи, сановный Киев. От-плывали вдаль родные лица провожающих: баб, девок, стариков и детишек на берегу. На-чинался поход. Большой и решительный. С самыми что ни на есть решительными целями. Джуры помогали князю обустроиться на ладье, тогда, как их боевых и заводных коней гнали по берегу идущие конно товарищи, вместе с княжескими. Не весь поход им идти по реке на веслах, придет и по берегу, на конях погарцевать преизрядно. Они с князем как нитка с иглой неразлучны, а пока князь в ладье. И он и его джуры сели на весла, показы-вая пешим округ себя пример в гребле. А что ему, великому князю-то? Внук варяга, воп-титанный, к тому же, викингом. Грести он научился едва ли не в одно время с тем, как на-чал ходить. Впрочем, мало было среди ратных таких, кто бы не умел справно грести. На-род, большей частью шел бывалый. А молодняк, понятное дело, глядя на них, тако же и деет сам. Не всегда сразу, но ведь получается. Куда ж они денуться? Своих отцов сыно-вья-та! Князь весел, балагурит с ратниками, перешучивается, настроение у него зело при-поднятое. Гребет так что смотреть любо-дорого. Ровно и опрятно. Никого не зальет и да-ром веслом не рванет. А и ратники вслед за ним гребут так, что только весла гнутся и скрипят зело в уключинах. А, вон кормщик орет, чтобы прекращали грести. Парус велит ставить. С днепровских низов разыгрался ветер, освежел на просторе полуденных степей, подымаясь вверх по Днепру, враз домчит до впадения Десны в Днепр…
Место впадения Сейма в Десну обнаружилось легко и сразу, оттуда уж машут кон-ные. Уже встретились с теми, что с верхов днепровских сюда спускались. Легко выгребая против течения, вошли в Десну. Там, от берегов, к ним немедленно подошли ладьи из верховых градов и градцев и пошли с ними в кильватер к княжой ладье. Споро шли снова на веслах, превозмогая сильное течение, к вечеру дойдя до Чернигова. Наместник черни-говский, собрал у себя всех, кто располагался ниже его по Десне, тем же кто выше Черни-гова обретался, но ниже впадения в нее Сейма, приказав ждать в ладьях и конно, переве-зясь, на левом берегу реки, прохода всего походного каравана, присоединяясь к нему по-степенно, по мере его продвижения вверх по деснянскому течению. Тем же, что из мест по Десне, находящихся выше впадения в нее Сейма, приказано  ждать княжой ладейной рати, именно у места впадения, свезя всех своих конных на левый берег и Десны и Сейма. Весь второй день похода шли джуры с князем по берегу на лошадях, собирая конную рать воедино и рассылая малые разьезды, береженья пущего ради. Приятно холодил кожу слегка еще прохладный весенний ветерок. Шли когда легкой рысью, а когда так и шагом. Весело скакалось, бодро. Борзо бежали отдохнувшие за зиму кони, оскучив по степи и ходкой рыси. Тысячи конных, грохоча кованными копытами своих коней по влажной с зимы еще, земле, шли берегом Десны, с каждым шагом приближаясь к месту ее слияния с Сеймом. Там у места слияния двух немалых рек и снова на левом берегу, как и было им велено, их ждали до сотни конных из боярских верховых дружин и семь ладей с пешими. Немного, а все ж прибыль, не убыль же! Стали на ночь, на подготовленную пришедшими раньше, площадку. Любо. Сварили кондёр. Когда конная дружина в походе, одна, без пе-шей рати, князь котлов не возит, скорость передвижения ценя, телесного удобста пуще. Мясо для людей, под седлом у каждого конника доходит, отбивается на ходу коня, всем немалым весом всадника, в седле сидящего, до мягкости сугубой, пропитываясь, аки при-правой, пряным конским потом. Подержишь его вечор над угольями недолго совсем, ибо истончилось оно под седом зело, испечешь, а то и так, сырьем слопаешь, все добро и все вкусно, коль с устатку съедено. Молодые же желудки, они и гвозди переварят в охотку, тут же – мясо! Урчат, ненасытные, ровно волки вкруг костра собрались. А, когда, пешцы с ладьями, все едино скорость похода указуют, тут зачем такие строгости. Глупо! Да и ко-тел в ладье ничего не оттянет и места много не застит. Валяется себе под румом, да и не хрен ли по нем! Не на спине ж у кого-то едет, в ладье. А люди сыты и довольны, намяв-шись вечор, перед ночвкой, горячего, да жирного хлебова. Наварили наваристого кондё-ру  и хорошенько поели. Повалились спать всем войском, выставив посты. Вот этого бе-реженья князь никогда не забывал, даже и на своих землях. Мало ли чего, а нагорюешься, случись что! Но спали без помех, никто не потревожил их, завешенных дальней завесой бессонных конных разъздов, где всадники, даже не столько сами высматривают и выню-хивают, как следят за реакцией своих четвероногих друзей, у кого и нюх и слух, да и зре-ние куда как лучше. Утром, позавтракав миром, кашевары, уважаемые люди в любой ра-ти, заведено было так, ранее света вставали, зато от всех караулов и иных работ избавлены были напрочь, готовили завтрак, выхлебав который, рать продолжала свой путь. Так все шло до самого притока Сейма, опознанного по оставленным в проведочном походе зна-кам, Ратибором. Свернули туда, поднимаясь вверх по течению. Река становилась все уже, но Ратибор требовал идти как можно дальше до устья, меньше волочь по суху встанет. Там будет наша просека, легко узрим где это! Так что пришлось гребцам покидать румы, брать на плечи ременные поводки зацепленные в завод за носы ладейные и тащить их вверх по теченью, часто бредя, мало не по пояс в воде. Что поделать, проведчики про-шлым летом, бежали здесь на малых ладьях, всего то о трех румах, по десять человек на ладью, они же идут в полных воинских судах, по десять полных румов, полсотни пеших в ладье с припасом и всем вооружением. Не та осадка, не тот и вес. И все же настал тот час, когда Ратибор указал на свежую еще просеку, год назад пробитую, молвив:
- Тут мы прошлым годом волок затевали, княже. Можно и дальше по Сейму немного пройти, ближе там на версту встанет, но и водораздел много круче, волочь тяжелее полу-чится, мы, летось, смотрели.
- Все, мужи! Вытаскиваем ладьи на брег. Волочь надобно. Все комонные, разобрать топоры, ладить просеки и катки под ладьи. Те, что гребцами шли, да на лодьях поспеша-ли, тем всем волочь.
С уханьем и криками вытолкали ладьи на сушу. Конные поднесли и подкатили круг-ляши под катки, а просека уж далеко двинулась в лес, который здесь заметно повышался. Ее лишь подчистили слегка с прошлого года, да малек расширили. Кое где расширив, где узко было, да раскорчевав некорчеванное прошлым годом. Шутка ли, экая масса здоровых и для любой работы гожих рук! Все сделать вольны и способны. Переправа шла в не-сколько дней. Ладьи по очереди выползали из воды, становясь на изготовленные под них катки и ползли дальше в гору, влекомые впрягшимися в ременные петли ратными и за-водными лошадьми. Водораздел был не слишком и высок, но это, все же, всегда возвы-шенный кряж. Иначе и реки бы не текли, куда бы им течь-то? – и земли все время затоп-лялись бы, вдумайтесь. Впереди каждой ладьи, впрягшись в ременные петли, и, побагро-вев лицами от натуги, шли утопая в мягкой от влаги, стаявшими снегами оставленной, почве, ступнями, ратники. Десятка по два с половиной, а то и все три. Добрых два десятка толкали ладьи сзади и  боков, а пятеро, или сколь там, пристально следя, бегали, подправ-ляя катки, щедро кидая на них подстывший свиной жир. Скрипят катки и кили ладей по каткам, воняет, разогретым почти до кипения, свиным жиром, вонючий дымком горящего жира и сырого дерева, шибает из под килей, ползущих по этим каткам. Привлеченное сильными ароматами, слетелось отовсюду ярое травеньское комарье, на вкусненькое, на людской пот и руду красную. Кровушки-руды человечьей насосаться вдоволь. И чем они, сволочи, пробиваются, когда, скажем, ратного тут нет, а? друг дружку, что ли, жрут? Ру-гаются в голос матерно и поют натужные песни ратники. Но вот переползает ладья через кряж водораздела, и начинает съезжать вниз. Тут уже, в парочке мест, ее приходится одерживать, переводя людей спереди назад. Хоша, впрочем, не те здесь косогоры, чтобы всерьез одерживать, зато уж толкать легота, так легота. Иногда не столько толкают ратни-ки, сколь просто за борта держаться. Легко идут вниз суда, весело и без натуги ругаются толкающие их мужики, да одерживающие ратники, иной раз крикнут «Бойся!», привлекая внимание к тому, что толкая, зело разбежались их товарищи. Добре постарались над про-секой конные, снося деревья едва не в корень, да и корни те выкорчевывая, не оставляя препон на пути отягощенных ладьями пешцов. Все веселее те смотрят вперед, обоняя уже приближение новой реки, на сей раз Оки. Два полных дня волокут каждую ладью, пока не спустят ее к узенькой, почти в самом своем начале начал, Оке. Там быстро втаскивают в мелкую воду, курице вброд перейти, и толкают и тянут подале, чтобы вовремя дать место в воде иным, поспешающим сюда же. Неподалеку, конные нашли малую весь, первую вятскую. Обижать вятских князь не велел строго-настрого, не дело, мол, это, обижать бу-дущих данников, а, скорее всего и соотечественников. Как-никак люди одного языка, чай! Кое-кто из вятских, видя, что не гоняются новые ватажники за людьми, веси не зорят, не обижают, подошел поближе. А чего там? Молвь схожая, только что вятские окают, да слова иные произносят не так, как в Киеве. Всего то и разницы! Зато ж и понятно все без толмачей. А и где б их тут взять, толмачей тех? Да и люди все такие же, коренастые, доб-ре сложенные, да крепкие. А уж что жилистые, так жилистые, да! Луки в руках большие, а стрелы длинные, ратиться с такими в их лесах, так и не было б нужды, многих побьют вусмерть. Хотя луки явно охотничьи, стрелы тоже. Их наконечники кольчуг нарочитым не пробьют, слабо насажены. Да и луки послабее, чем у многих нарочитых будут. Рогатины зверовые, на толстых ратовищах с переклалинами у острия, на крупного, знать, зверя, как бы не на медведя с лосем. Мечей не видать и вовсе, а может, те, что с мечами, еще прячут-ся по лесам. Баб и детишек, эвон, всех увели. Хотя, положа руку на сердце, отмечали и ратники и дружинные, что и они сами, окажись в схожих обстоятельствах, баб, стариков и детишек, спрятали бы в лесу и объявлять их бы не спешили зело. Мало ли чего? А когда сопливые да долгокосые надежно припрятаны, все мужскому сердцу поспокойнее. А зем-ли вокруг весей выжжены палами , да обработаны. Сеется все то же жито, просо, яч-мень, да овес, что и у полян. Коней местных не видно, зане спрятаны, должно. Тоже, как и с бабами и детишками, любая прохожая рать, преджде всего, известное дело, тяглом инте-ресуется. То всем ведомо! А раз ведомо, знать, и меры приняты. Не на дураков напали, надо понимать! К вечеру уже местных среди ратников ошивалось даже и много. Никто им не препятствовал. Те же рассказали, что подчиняются их собственному родовому князю-старейшине, а тот сидит в городке, расположение коего, покамест, лукаво скрывали. Рати-бора же, так просто узнали, сказав, что ты, мол, боярин, прошлым годом на ладьях малых здесь шел, помним тебя. Сей год вон с какой силой воротился, такую в наших краях и не видал никто и николи не слыхал о такой. Интересовались, велик ли град Киев. Ратники и дружинные, как могли, поясняли. Очень удивлялись, узнав, что киевские не платят дани никому. И у ратников княжеских сразу же случилось мнение, что изыскали вдруг своих близких родственников, потерянных некогда и забытых в утрате, за давностью лет про-изошедшего.
Выспрашивали у вятичей, с кем те торгуют? Оказалось, каждым годом по осени при-ходят купцы из Булгара на больших ладьях, вот как у вас, к примеру, а иные и поболе бу-дут, тянут за собой огромные плоскодонные шитики  и устраивают торжище прямо на реке. Главный продукт, нужный вятским от чужих купцов – соль! Без паволок  и кож иноземных дубленых и крашеных, лалов и смарагдов , даже и без их оружия, своего по-наделают, прожить можно. А вот без соли, братцы, никак! Было сие до боли знакомо. Так когда-то бывало и у полян. Соль к ним возили из ромеев, а те брали ее в Крыму под носом у печенегов хана Радмана, платя тому за охрану и неразорение солеварилен на соляных озерах. Ага, охрану! От самих себя, разве!
Когда-то и у полян, когда еще и Киева, пожалуй, не было, соль стояла в жутко высо-кую цену, меняясь на зерно, к примеру, по весу, один к одному. У вятских в их лесах, бы-ло и еще хуже. У них соль булгарские гости торговали за пушнину, назначая цену в четы-ре веса соли, за вес собольей скажем, головки, в добрые три за вес лисьей головки и так далее, по убывающей.
- Грабители то, а не гости!
Вскричал, в сердцах, князь, представив враз несметные барыши булгарских купцов. В Киеве, с былой порухи, цены на соль давненько уж сбили до, как все полагали, прием-лемых. Только ромейские купцы все одно возили соль весьма охотно, невзирая на пороги днепровские  на постоянное бесчинство степняков-печенегов, то и дело воровски перехва-тывавших пути. Выгодно, знать, все равно, хоть и цена ниже! Хотя, против вятских то бы-ли уже и не цены вовсе, так, приценок.
- А что ж ваш князь смотрит, люди добрые?
Вопрошал великий князь у вятских деревенских старейшин и собравшихся с ними стариков, вопрошал с умыслом. Не ладен, мол, князь, надо чтоб было его кому надоумить!
- Почему не оборонит своих, не защитит их от грабителей? Али силы не имеет?
И отвечали ему осторожные старейшины раздумчиво:
- Отчего же, княже, силы не имеет. Силы мы своему князю даем, в нуждах его не от-казываем. И воев, коли нать, ему посылаем и всяческую мягкую рухлядь в полюдье даем, по запросу его, и зерно даем, и скот даем...
- Так отчего же он вас не боронит от грабителей булгарских? Отчего не вмешается в торговлишку ихую? Не пресечет грабежа истого?
- Так гости те и с князем нашим торгуют, княже! Ему, надо быть, выгодно с ними торговать, вот он за нас и не радеет пред ними нисколь!
- Я слыхал его стольный град стоит много ниже по Оке? Там у него гости булгарские тоже гостят?
- Гостят, княже, ой, гостят!
Завздыхали, завозились старики со старейшинами. И блазнит их княжая речь и сво-его князя, их заботой покинувшего, предать стыдно, да и страшновато, чего уж там? – и соль уж больно дорога, просто чрезмерно, несносно дорога! Не напастись на нее пушни-ны. А как без соли? Ни на зиму ништо не запасешь, ни летом ядь присолить не встанет чем. Князь, князь… А и свои пред ним обязательства, мужички, исполнили вроде как и сполна. А он как? Нетути! Гонцы ко князю, извещающие о гостях им нежданных, отосла-ны враз, как только их обнаружили охотники вятские на переволоке. Своих воев слать ко князю, пожалуй, что и поздно уже. А то ведь и послали бы, хотя увидав, сколь силы к ним явилось, а главное, какой, вятичи стали не столь уж и категоричны. Может, и хорошо, что не успели воев своих отослать, задержались. Пошто справных мужиков, сыновей, мужей, да братьев своих, слать на верную погибель? Ведь и на глаз видно, что пришлые много-много сильней. А нарочитые княжьи, обойдя на малых лодьях ближние притоки, не со-глашались с вятскими в разговорах с великим князем:
- Это князь, они, лопоухие, силы своей не сочли, как след, опаски такой раньше про-сто не имели. И против тех же хазар их никто и никогда не вздымал. Вон ростовские, те еще со времен деда твоего, Рюрика, дани хазарам не платят и ниче! Живут и хлеб жуют. А много их здесь, вятских, так, что и не посчитать враз. Нгедаром хазары те счетчиков своих спосылали – дыми считать. По всем притокам Окским и притоком притоков, веси вольно поразбросаны, в лесах стоят. А воев там княже воев! И все лучники добрые, белку в глаз целят в леготу! Строя не ведают и брони не носят, то так, то правда! Посему и нам в пря-мой стычке тесной заведомо проиграют. Это тоже правда. Нурмана злого со степняком худым, здесь не знали, княже, за лесами своими и болотами, укрывшись, оттого и воевать не научились, нам подобно, да словенам тем же новогородским. Не раз выспрашивали у местных селян:
- А что степные, кои все на конях, до вас не доходят?
- Не, княже, не доходят. Парочку – тройку раз, добегали до нас небольшие ватажки в пару сотен голов, так тех мы, собрав ближние веси, били всех. Вот тех наших, что селятся на дальних притоках притоков Оки-матушки, да по украинам лесов наших, тех степные беспокоят изрядно и почасту, сказывали, да едва не кажен год.
- А что князь ваш, говорите, дань хазарам платит?
- Платит, княже, платит, с нас собирая! А пошто платит, нам почем знать? Князь он в Рязани, от нас наособку, а мы себе наособку! Так и живем, княже великой!
А когда княжое войско протянулось мимо этой веси, видали нарочитые и ратники, что в замыкающих ладьях и отрядах шли, как осторожно, пока втихую, возвертались ба-бы, старики и детишки по своим домам-полуземлянкам, снова возращаясь к своей покой-ной, размеренной жизни, нарушенной, было, проходом большого войска. Княжая же рать, тронулась вниз по огромной реке, уступавшей разве что Днепру, да и то не сильно. Раски-нувшись привольно, река легко несла по теченью своему огромную судовую рать, неус-танно пенившую веслами воду. А вот конным идти вдоль ее берегов, порой приходилось совсем несладко, вытянувшись в нитку. Прилетело и пара – тройка стрел из леса, задев двух нарочитых, одного так и по-плохому. Князь велел всем вздеть брони и идти далее бронно, не переломитесь, мол, оттого. Целее будете! Хотя на частых переправах через притоки Оки и колготно бывало с теми бронями. Снимай их, после снова вздевай, сколь времени даром уходит. А мороки сколь? Князь с джурами своими, совсем перебрались с ладей в седло. Всем пример подают, тренируясь в снимании и одевании броней. Но преж-ний приказ князя, вятских не обижать, исполнялся свято. Даже на пущенные стрелы кон-ные лишь ответили из луков, судя по крикам в лесу, попятнав стрелами кое-кого. Что ж, и среди полян многие живали в лесах, и как в них стрелы мечут, знали туго! Сильно тормо-зили поход частые переправы через реки-притоки Оки. Чаще всего, были они не слишком велики, но порой случались и довольно могучие средь них. Переправляться через малые и средние реки, конница справлялась сама, через большие – с помощью судов ладейной флотилии. Но путь таки постепенно одолевался, хотя, может, и не так легко и быстро, как хотелось и мнилось перед походом. Князь шутил, мол, красна война не боями, да битвами, а путями разбитыми! Все больше и больше вятских весей обнаруживали по самой Оке и по ее ближним проходам. Там, временами шныряли малые лодьи, проведывая все округ идущего войска. Встречного движения не было никакого, тем более что князь отослал Летко Волчьего Хвоста к местному князю со своим обычным послание: «Иду на ны!» Возвернувшийся Волчий Хвост докладывал, что суета в Рязани и прилегающих весях воз-никла, да еще какая.
Рязань с окружающей ее лесостепью, выпрыгнула из-за поворота реки, словно за-ждавшийся ладу любовник, у задка облюбованного обоими ладами сарая. Надо отметить что окружающие леса начали сильно меняться дня за три пути перед Рязанью, сменяясь с уже привычных сумрачных вятских дебрей в более редкие леса, переходящие в привыч-ную и легкую для передвижений конницы лесостепь. А два последних дня плыли так и вовсе чистой лесостепью. А под крепким тыном самого града вятского стольного, венчае-мого добрым детинцем со стенами снабженными стрелковыми галереями, стояли дружина князя рязанского Славена и небольшое ополчение, спешно собранное, скорее всего посре-ди окрестных весей и из самого стольного града. Своим правым флангом она упиралась в полноводный Трубеж, впадавший здесь в величавую уже Оку. Дружина невелика, сотни в три нарочитых и отроков. Да еще с 12 – 15 сотен ратных, исполчившись, перегородили красными щитами поле перед градом. Причалившие к брегу Оки ладьи и посыпавшуюся с них пехоту князя киевского от внезапного удара вятских прикрыла вышедшая из лесу в поле, конница. Княжеская дружина, дружины наместников градов великокняжьих, да бо-ярские дружины, все вместе дали добрую силу, почти в три десятка сотен. Впрочем вят-ские атаковать и не попытались даже, хотя именно в момент высадки с судов наиболее уязвима для атаки лихой, ладейная рать. Огромное поле перед Рязанью словно бы ужа-лось, от такого обилия людей, а стены градские враз присмирели, народу любопытного на них поубавилось. По всему видать, гриди, оставшиеся в граде на стенах, сгоняли оттуда лишних, не охраны града своего ради, туда забравшихся, а до приключений и зрелищ но-вых досужих. Вятские дружинные атаковать великокняжеских явно не решались, уж боль-но велик был перевес. Тогда от княжеской группы выехал боярин, судя по всему, Летко Волчий Хвост и, сопровождаемый Жданом, отправился к князю Славену. От толпы наро-читых и бояр окружавших вятского князя-старейшину, отделился боярин, поскакав встречь киевским нарочитым, хотя Летко и получил уже боярскую серебряную гривну от князя, став из нарочитой чади, настоящим боярином княжьим. Съехались посреди поля. Разговор начали не сходя с коней.
- Здрав буди, боярин пришлый! Почто пришед в леса наши твой господине, боярин?
Обратился вятский боярин к киевскому, сильно окая, но вполне для того внятно и разборчиво.
- И ты здрав буди, боярин земли рязанской. А почто пришед сюда великий князь ки-евский с дружиной и ратными, то он сам твоему господину и объяснит. Он предлагает князю Славену встретиться с ним в поле для разговора. Каждый в сопровождении одного боярина и одного отрока. Если князь Славен примет предложение князя Святослава, пусть вострубит рог. А по второму его знаку, князья и те кто с ними, поедут съезжаться.
- А что постелят князья под себя в поле и кто это сделает? Недостоит чести княжой, боярин, сидеть на вольной земле!
- Очень даже достоит, боярин. Сила вятших людей в земле нашей, боярин. А кто есть наши князья, как не цвет и узорочье этой земли?
На том бояре разъехались, освободив поле владетельным князьям для их непраздно-го разговора-намовы . На стороне рязанской заревел, чуть гнусавя, рог, и еще раз заре-вел, немногим позже. От дружины киевской отъехал Святослав, сопровождаемый Ратибо-ром и Ратмиром. Рать свою он оставил на Свенельда и Асмуда. Съехались и все разом, кроме князей, спешились. И уже спешившись, Ратмир придержал княжое стремя, отметив про себя, что и рязанские делают все то же. Не потому, что нуждается князь в услуге та-кой, а потому, что древняя честь то деять велит, почитая свое княжение и давая пример такого почитания иным сущим рядом. Князья уселись на траву муравленую, а бояре и от-роки, чинясь, встали за их спинами. Князь Славен был мужчиной средних лет, может, лет на десять старше Святослава, в аккуратно стриженой бороде и усах. В плечах он был чуть менее широк чем князь, хотя в них уже и сказывалось весьма заметное отяжеление муже-ственности. Бородат и стрижен под-горшок. Прекрасно сложен. Носил он кольчугу с бое-вым поясом, широким от стальных защитных пластин. Имел поручи и поножи. Шлем свой, как и Святослав, Славен, спешившись и приступая к переговорам, снял, привесив к седлу, выказывая мирность своих намерений. Боевые перстатицы оба князя сняли сразу и держали за поясом, для намовы собрались, не битвы ради. У пояса оба князя имели мечи и кинжалы в ножнах. Святослав в ножнах простых кожаных с деревом, князь Славен в изу-зоренных и красивых, серебром выложенных, византийской, судя по всему, работы. Ворот рубахи выглядывавший из под кольчуги князя Славена, был расшит бисером, а вот коль-чуга была не сильной, одинарной. Такую и колющим ударом иной меч в доброй руке про-рвет, добираясь до уязвимого тела. У Святослава, знал Ждан, кольчуга двойная, а ворот рубахи лишь вышит простой нитью, правда, вышит преискусно, девки-рукодельницы, со-бираемые княгиней Ольгой по всей подвластной Киеву земле, постарались. Корзно князя Славена, красно и тоже изузорено изрядно, подбито мехами драгоценными. Святославово корзно много проще, это его укрытие от непогоды в походе и ночное одеяло. В общем друг противу друга сидели два человека, весьма по разному, по-видимому представляв-шие в чем же заключается княжеское достоинство. Сидеть на траве, весьма привычное и обычное занятие для Святослава, было, по всему, не в обычае для Славена. То-то его боя-ин и спрашивал, на чем князья сидеть станут и кто им чего постелит. Славен задал вопрос первым. Наверное, именно так он понимал свое положение хозяина в этой земле:
- По здорову тебе, князь великий киевский! Твой боярин не ответил моему, когда они съезжались. А потому, я повторю тот вопрос. Почто пришли в землю мою, с силой вели-кой воинской?
- И тебе по здорову, князь рязанский! Прослышал я что дань ты платишь хазарам волжским. Правда ль это и сколь вы им даете?
Не спеша отвечать спрашиваемые у него вопросы, что всегда было уделом слабей-шего, вопросом на вопрос начал беседу киевский князь.
- Да, еще прадед мой, князь Горазд, признал себя данником хазарским, потерпев от них сильное поражение. А платим мы им по векше  с каждого дыма.
- А дымы те, княже, кто счел?
- Они же и считают, каждое лето! Но это, княже, дела наши. А ты с чем пришел?
- Иду я, брат Славен, через твои земли, бить тех хазар, зане мешают они торговлишке моих людей. Зову и тебя с собой говоря, плати мне дань на четверть меньшую и стань владетелем-наместником этой части земли моей.
- Зачем мне это, если я и сейчас князь земли своей? Князь, а не наместник! А что дань плачу, так она, конечно, обидная, но не слишком обременительная! Зато в остальном я волен! Ну придут раз в три года счетчики дымов, пересчитают мое население и сочтут мне дань. Вот и все!
- Не обременительная, говоришь? Тогда значит и мне такую же платить станешь! Не стану ее снижать, хотя и намеревался сделать так прежде!
- А если я не приму твои условая?
- Тогда будет сеча! Бейся!
Славен всерьез задумался, понимая, что сила далеко не на его стороне. Победит там Святослав, или нет хазар, но здесь и сейчас их несравненной блистательной конницы ал-арсиев нет. Каганат очень силен слов нет, но приводил он в вятские земли не более 3 – 5 тыс. конных, взяв с них дань. Святослав привел с собой наверное тысячи 3 – 4 конных и тысяч до 10 пешцов. А то ведь и боле. А еще говорят проведчики в место слияния Оки с Волгой, пришла какая то рать из славян с севера и стала там лагерем в крепком месте. Эти тоже подчиняются Святославу? Или они сами по себе? Там ведь проведчики сочли тысячи 3 пеших и 2 – 3 сотни конных, но все в бронях.  Знать бы куда еще нацелены те? Муром-ские бояре и князь Муромский Будила сильно задумались. А как они еще задумаются, проведав про силы Святослава, идущие к ним с восхода? И, главное, как порадуются, что не напали на тех, кто стал у слияния рек на восходе! Что ж делать ему? Отъехать сейчас ко своим? И что? Дать бой в поле? Совершенно безнадежно! Воев у Святослава в четыре раза больше, да и опытны они в таких делах, видно по всему, излиха! Живут они на отши-бе, в лесах, но не совсем ведь без вестей прозябают. Наслышаны про лихие Святославовы походы окрест. Запереться в детинце, отдав город, окрест того, с его хилым, давно уже не правленым палисадом, на поток и разграбление? Тоже никуда не годно! Возьмут в крат-кие сроки и вырежут его со всем семейством! Так что? Надо покориться! Принять руку Святослава, а там, жизнь покажет, как быть дальше. В поход с ним выступить со всей дружиной. Это сотни две комонных и тысячи полторы собранных в Рязани и округе стольного града, пеших. Коли побьют хазар, так участие в дележе добычи никому еще не вредило. А не побьют? Придется виниться перед хазарами, сила, мол, солому ломит, и бы-стрее отрекаться от Святослава. Только не сильно похоже, что хазарам повезет его силу сломить. Слабеет их каганат, ощутимо слабеет. Заметив, что Святослав, усмехаясь краем рта, стал подтягивать под себя ноги, готовясь вскочить, Славен, наконец, решился:
- Добро, княже, биться с тобой, мне нет никакого расчета! Принимаю я твои условия и клятву верности принесу! Да и сам пойду с тобой на хазар. Пойдут со мной сотни две конных и сотен 15 пеших. Решили?
- Решили Славен! Рад твоему мудрому решению!
Князья встав, пожали друг другу руки, и вскочив в седла, отбыли к своим уже окон-чательно выстроившимся, но помаливающим до поры до времени ратям. Вскоре киевская рать огласилась громкими криками радости, рязанская примолкла совсем. Вятичи пони-мали всю бесперспективность борьбы против рати великого князя, но ратиться бы стали. Однако, раз князь решил, так тому и быть! Тем более великий князь, их новый сюзерен, зовет их с собой – бить хазар. То дело святое! Сколь уж лет дань степнякам платим? Хва-тит уж! Пора бы им и честь знать! Да и хазарский зажиток блазнил ратных и дружинных вятичей своим богатством и нетронутостью многие года. То-то добычи там, должно быть, немеряно! Два дня отстояв под стенами града, съездив туда не по разу и убедившись, что местное население к ним не враждебно, великий князь засобирался далее, приказав Сла-вену, идти по мере готовности за ним, выходя к слиянию Оки с Волгой. Там, мол, намечен сбор всех моих сил в первых днях месяца изока. На четвертый день стояние завершилось, рать великого князя отплыла. Дружины конных вели, на сей раз, местные проводники, по-зволяя иной раз срезать большие крюки, сберегая силы и людей, и лошадей. Рать неумо-лимо продвигалась к устью Оки, а ранее его, выйдя ко граду вятскому Мурому, тоже на Оке стоящему. Вскоре Муром стал от них в дне пути. Однако, когда утром конная рать снова оседлала коней, а судовая взялась за весла, из-за поворота реки показалась одинокая ладья о десяти румах. На ней все сразу разглядели значительную персону в богатом крас-ном корзно, окруженную несколькими не менее богато разодетыми мужами:
- Князь-старейшина Муромский будет то, княже! И бояре его с ним вятшие. Догова-риваться с тобой миром решил!
Прогундел над плечом, сильно окая, рязанский боярин, посланный с ними Славеном для лучшей ориентации в вятских реалиях.
- Ну, так что же! Мудр князь, на рожон лезть не хочет! А ты, боярин что ж, ратиться хотел?
- Нет уж, княже, с твоей силой ратиться, нам что против ветра плевать. Аккурат в се-бя и угодишь!
- А что ж Муромского князя осуждаешь, боярин?
- Да, не осуждаю я, княже! А было бы интересно посмотреть твоих воев в деле!
- Ты вот, лучше приходи со своим князем к нам в начале изока к устью Оки. Может и чего интереснее увидишь, а то и участие в чем примешь, а?
Примолк боярин, раздумывая, как сие приглашение расценивать, честь в нем ему, али бесчестье несносное, а ладьи быстро сближаясь, замедляли ход. Наконец головные суда, уже почти не шевеля веслами, покачивались по течению на поверхности воды, друг напротив друга, и сильный очень низкий голос, утробно окая, вопросил:
- Поздорову быти, други! Великой князь киевской, здесь ли?
- А и вам не хворати! А великий князь наш на сей ладье обретается.
И встал Святослав с гребного рума, оставив весло сменщику ратному и почти не на-прягая голоса спросил зычно:
- И кому ж я там потребовался?
Будила, вытянув шею, стараясь получше разглядеть великого князя:
- Я, Будила, князь-старейшина Муромский, с тобой побеседовать желал бы. Будет ли на то твоя воля?
- Будет, княже, перелезай в мою ладью! Тут и поговорим. Ты своим вели подгребать, а я табанить стану!
Рослый выше среднего Будила, скомандовал своим подгребать ко княжой ладье. И вскоре они коснулись друг друга бортами. Два весла легли поперек бортов и дружинные в обоих ладьях ухватившись за весла, связывая их воедино своими поясами и давая князю перебраться в соседнюю ладью. Ловко и легко Будила, бывший чуть постарше Святосла-ва, перебрался к тому в ладью. А великий князь с интересом наблюдал за той переправой. Как справно двигается князь старейшина Муромский? Силен ли, добро ли координиро-ван? Пройдя оба в нос, сели там на настил рядышком и повели неспешную беседу. Похо-же, Муромский князь, в отличие от рязанского, нос драть не привык и решение что ему деять, принял заранее. Сидя рядом на ладье, князья пообедали, запивая вяленное мясо ки-евским медом, малый запасец коего взяли с собой именно для таких вот оказий. Ввечеру ладьи подходили к возвышенному берегу, на коем виднелся княжой детинец и стольный град Муром под ним у подножий. Князья сошли на берег рука об руку, по сброшенному дружинными трапу, а навстречу великому князю спускалась от детинца красна девица с хлебом-солью.
- То дочь моя старшая, княже, Краса.
Молвил за плечом Святослава Будила.
- А хороша, княже!
Отозвался тот, отламывая кусочек каравая, макая его в соль и отправляя в рот. Вечер тот князья провели в детинце, в который впустили ближнюю дружину великого князя, за пиром в палатах княжьих. Меда Муромские были хороши и изысканы, пиво и брага доб-ры, пенисты и забористы, дичина и печево выпечено с душой и умом. Не забыли хозяева и рать княжую. Утром же следующего дня, хозяева засуетились в сборах, а гости занялись починкой ладей, конской сбруи и иной амуниции. Впервые за поход отпустили пастись коней на свеженькую, всю сплошь этого года зелень травня-месяца, прикармливая их, до того, припасенным из дому зерном. Три дня собирались хозяева, бегая бегом, собирая доб-ротное пешее ополчение. Сам Будило шел в поход, ведя с собой две лучшие сотни своей дружины. На хояйстве оставлял младшего брата, зане старший сын его погиб малым от случайной стрелы, залетевшей в хоромы при стычке муромчан с хазарами. А иных сыно-вей, кроме дочки красавицы, князю богини-рожаницы руссов почему-то не дали. Оно и вроде – какие их годы, еще дадут! А на четвертый день, по прибытию, ладейная рать Свя-тослава, пополнившись почти 40 ладьями муромчан, двинулась по Оке, поспешая к ее впадению в Волгу. Коннице двигаться стало намного легче, поскольку вели ее дружины с местными проводниками. Князь Будило, перебравшись ко князю в ладью, много с ним бе-седовали, а когда так и скакали вместе бок о бок, если такая оказия предоставлялась им дорогой. Путь к слиянию Оки с Волгой, много времени не отнял. И когда в первых числах изока объединенная рать легко вышла к месту слияния, на другом берегу узрели все ла-герь новгородцев, псковичей и смолян, а чуть подале обосновались полочане. Не возжелав делить лагерь заедино с «грязным мужичьем», князь-наместник полоцкий Рогволд стал поодаль, избрав себе место пониже. Хотя воевода князь-наместник, судя по всему, был не плохой. К месту встречи пришел без опозданий, не слишком поспешая оказаться там за-ранее и, похоже, без серьезных потерь. Начали большой перевоз конной дружины. В этом своем течении Волга уже была полностью сравнима с Днепром у Киева, если даже не пре-восходила его шириной. Князь, осматривая местность с Будилой, отметил, что здесь, буде все у него получиться, у слияния Волги с Окой, на приречных кручах, надо бы основать град . Уж зело положение у него баское и лепое! С этаких то круч он станет по-над Вол-гой господствовать, что твой орел над гусиной стаей, и запирать вход в Оку. Да и торговая позиция здесь, самой матушкой природой сотворенная, представляется прекрасная. А око-ем какой открывается, воистину необъятный. Тем временем дружинные слаженно начали перевоз конных. Как и раньше, у Киева, заняло это весь световой день, шабашили уже в сумерках.
Собрав воев воедино, повелел князь счесть свою рать. И хотя рати прибывать не пре-кратили и следующими днями, пришли радимичи, вятичи ростовские и древляне, а по-следним прибыл Славен со своими рязанами, такой подсчет проведен был. Всего пришло пять  с половиной тысяч конных и более 16 тысяч пеших. Никто из присутствующих не зрел никогда столь великой силы и даже не мог представить себе ранее, что такая бывает в их землях. А ведь это далеко не все, что могла русская земля дать, половина от всего, а может и меньше того. Не созывал ведь великий князь обязательного ополчения, токмо охотников созывал. Наверное именно здесь впервые осознала Русь, какая же она силища, если вместе и как мелки потуги отдельных племен и народиков, заведомо обреченные на неуспех. Даже полоцкий князь-наместник, слишком гордый и без меры занятый собой и тот был настолько впечатлен, что надолго задумался. Постояв несколько дней у слияния двух рек, рать поправилась, подобралась и уже вся вместе рушила дальше. Теперь конни-ца вольно шла вдоль Волги, обшаривая окрестности. А пешая рать, как ей то и надлежало, пенила веслами Волжские воды. Судовые запасы пищи тратить здесь нужды не было, Волга и прилегающая лесостепь щедро снабжала рать рыбой и дичиной. Верный себе, князь отослал гонца на малой ладье к Булгарскому хану.
На сей раз честь эта выпала Ратибору, зане знал он чуть-чуть язык булгарский и бы-вал там ранее, молодым еще, а сопровождать боярина отроком, довелось Ждану.
И вот, он, недавний вятский отрок и даже пленник печенежский, повелевает малой ладьей с двумя десятками ратных, бегущей на всей силе своих пяти пар весел ко граду булгарскому, по речному течению, далеко обогнав рать. Скрипят натужно весла в уклю-чинах, журчит звонко волжская вода у бортов, бежит летит ладья по глади водной, поспе-шая к Булгару. Жжет, припекая, уже летнее солнце, давно избыты зимняя хмурь и корот-кие дни. Давно уж идут они вдоль берегов, заселенных булгарами, вторгшись в их искон-ние просторы. Никого не надо подгонять, ибо ко всем были обращены слова княжьи, по-велевшие им поспешать сугубо, рать обгоняя, а ведь та тоже останавливаться надолго не намеревалась. На простой вопрос обращенный к нему, скоро ль мы придем во Булгар, Ра-тибор отвечает коротко и односложно – скоро. И снова меняются гребцы на веслах и кормчий мудрый и битый походами, то ставит, то убирает парус, добавляя ладье ходу, да-вая отдохнуть гребцам. Пятый день открывает пред ними каменно-саманный Булгар, из-за стены коего, сложенной из дерева, видны лепые видом мечети и каменные строения мно-гие. Задумчиво взирают на град Ратибор и Ждан, молча пялятся ратники. Этакую тверды-ню брать – не орешки щелкать. Крепка-а! Но, прикажет князь и поведет, что деять-то, возьмем, куда нам деваться? Ладья, замедляя ход, вбежала в затон, врезавшийся в берег длинным, сужающимся рукавом, и пробежав по нему с четверть версты, притерлась с хо-ду к каменным же мосткам. В городе чувствовалось напряжение. Правители его, надо быть, уже сведали о подходе княжой рати, совокупили воедино свои силы. К их ладье не-медленно и поспешно подбежали двое местных ратных, с толмачом. Ратибор объявил себя и потребовал вести их со Жданом к хану, послание у них к нему. Им подвели лошадей и они поехали по кривым и узким улочкам саманного города к каменному, выбеленному-насвежо, дворцу хана. Входя под его гулкие тенистые своды, Ратибор и Ждан невольно подтянулись и собрались, стряхивая с себя усталость спешного похода, вне всей княжой рати. Тенистая и гулкая полутьма каменных палат, куда их ввели ханские воины, застав-ляли держаться настороженно. Отворились высоченные ворота, впуская русичей в залу, с высоченным изузоренным чудесно потолком, где пред ними, на высоко поднятом резном столе, под изузоренным золотым балдахином, сидел в длинном и пышном одеянии из бо-гатой золотой парчи, человек. Растолстевший и оплывший, хоть и молодой, лет тридцати. Ощущалась в нем извечная привычка сладко и жирно есть и долго спать, не утруждая себя ни упражнениями урока воинского, ни охотой изрядной, ни работой доброй. Толмач впол-голоса перевел, как их представляют:
- Слы кагана киевского Святосляба, ко светлому хану булгарскому Джафару ибн Аб-даллаху, да продлит всемогущий Аллах, годы его!
«А где ж Алмуш? Куда Алмуша девали?» едва не заорал Ждан, но вспомнив, что он только отрок сдержался. Орущий отрок – нечто и вовсе неподобное! Нечто почище мудр-ствующего осла. Отрок, он оттого и отрок, что отрекает, егда его вопрошают, а остальным временем, помалкивает себе в кулачок. А еще он разом вспомнил, что говорил Ратибор, вроде как хан булгарский взял и переименовался, окончательно утвердившись в новой своей вере – исламе. После представления послов, Ратибор, надувшись пущей важностью, сделал шаг вперед и громовым голосом, перекрывая жалкий ропот придворных, молвил:
- Великий князь киевский послал нас к тебе не проведывать о здоровье и не условия торговые оговаривать! Послал сказать тебе – Иду на ны!
Заявление, торопливо перетолмаченное толмачом, было услышано, но фурора не произвело, Ждан еще раз убедился, что о походе княжом, булгары, похоже, уже давно спознали, морально к нему были явственно готовы. Отчего бы инако, их, так поспешая, вели бы во дворец, ставя безо всяких проволочек, едва дав сменить одежды с походных, на посольские, пред светлы очи самого хана. Наверное есть причины у булгарского вла-дыки так поспешать. Знать бы вот какие? Тот, глядя на посла без боевого гнева и задора, заговорил спокойно, раздумчиво, но с осознанием собственной значимости:
- И я не стану спрашивать о здоровье киевского кагана! Скажу лишь, да, каган, знаю, что ты уже пленишь землю мою, и выступаю тебе навстречу с войском своим! Только прежде чем биться яростно, говорить с тобою желаю! Будет на то твоя воля, так и погово-рим, решая все наши дела без оружия! Задержки вам слы честные не будет, как не было и до сего! Даже поесть вас не приглашаю, хоть и не правильно сие, зане время нам дорого! Поспешайте к своему владыке и передайте ему слова мои! А я, вслед за вами, не умедлю явиться и с войском своим и с переговорщиками купно!
На том и закончился для них прием. Снова подвели им лошадей, погнали к пристани, а там, сев в ладью, при огромном стечении народа, собравшегося посмотреть на страшных руссов, идущих к ним изгоном великим, отчалили. Выйдя на реку, понеслись в обратный путь, уже против течения, видя как от обильных полей и земледельческих нив, пристально смотрят им вслед, из-под руки, многие люди, чаще бабы, но и мужи тож. Уже ощущалась и разливалась в воздухе тревога. Быстрый перестук лошадиных копыт, торопливые сборы в поход всех и повсюду. Ладей на реке было немало и видом  размерами они от русских отличались, но препятствий им нисколь не чинили, наверное, не смели. А еще им здорово споспешествовал ветер, дуя из низовий речных, с полудня и гоня ладью вверх по течению, ветер был вельми свеж, ладья шла ходко, веслами так не разгонишь. Ратибор надеялся  увидеть князя без большого промедления. И действительно, вскоре на горизонте показа-лась передовая ладья княжого флота русов. Быстро сблизившись, обменялись парочкой слов. По своему обычаю, Святослав шел в голове похода, высылая вперед лишь ладьи-проведчики. Сцепившись веслами перешли на ладью князя. Последние дни, флот руссов шел против ветра, шел медленнее, чем задумывал великий князь. Ратибор, обменявшись с князем приветствиями, рассказал, каково было его посольство. Последняя фраза хана, князя зело заинтересовала. Он прекрасно понимал, как тяготиться земледельческая осед-лая, и, чего там таить, богатая и благополучная, Булгария, зависимостью от кочевых хазар, пусть и объединенных под крышей Хазарского каганата. И полагал, что если хан не со-всем дурак, он должен воспользоваться предоставившимся ему случаем и обрести незави-симость от хазар. Давая хану время, Святослав приказал еще снизить скорость продвиже-ния вглубь Булгарии, а коннице велел идти осторожнее, земли, паче крайне необходимого, не зорить. Пользоваться многочисленными дорогами, вдоль берега великой реки проло-женными.

АЛМУШ В ПОХОДЕ
Будучи всего лишь немногим старше Святослава, булгарский хан Алмуш ни в чем на него не походил. Тучный и вялый, более склонный к ленивой и расслабленной неге, не любил хан походов, тяготел к тихому покою своего каменного дворца и, в особенности, его гарема. Гарем правда, штука беспокойная, вечно этим бабам неймется, все бы они грызлись, как кобели, в собачьей свадьбе, по весне, грызутся вокруг течной суки. У них же все наоборот – одного кобеля, сучки, поделить не могут! Известие о появлении круп-ной судовой и конной рати на Волге-Итиле, появилось дня за три до прихода послов от Святослава. Проведчики булгарского хана доносили, что рать эта вышла из вятичей, да только состоит она не из вятичей вовсе, хотя, может быть и вятичи в ней присутствуют. Отчего бы и нет? Булгары не были врагами вятичей. Зачем? С ними так выгодно было торговать, солью, например. А какие меха шли оттуда, отнюдь не минуя рынки булгар. Чудо, а не меха! И ведь абсолютно задешево! Зачем бы булгарам с ними воевать, спраши-вается? Резать тех кур, какие несут золотые яйца, не принято нигде! Не любили этим за-ниматься и булгары.
Да и слишком велико было воинство выбравшееся из земли вятичей. Если бы те при-нялись такое собирать, наверное, бы набрали, за исключением, может быть, конных, но сделать сие так, чтобы в Булгаре не знали ни о чем, вплоть до их выхода из Оки на про-сторы славного Итиля, даже и не догадывались, у них бы, скорее всего, не получилось бы, слишком много там, в вятичах, булгарских соглядатаев. Как же получилось такое? Навер-ное кто-то сильный прошел землей вятичей, направляясь прицельно на Булгарию. Тогда предстоит война. Судя по вторгшемуся войску, большая и трудная. Проведчики доносили – их конные большей частью в бронях. Кто ж из его соседей мог бы оттуда припожало-вать, искал хан, и не находил. Некому бы, вроде! Но ведь кто-то же припожаловал! Не мняться же его людям рати те, право? Ему донесли что чужая рать вскоре уж вступит в булгарские пределы, а от нее оторвалась небольшая ладья и не жалея сил гребцов, понес-лась-побежала вниз по Волге. Большая же рать немного даже замедлила движение, давая противникам время перемолвиться словом, но вовсе не остановилась. Под страхом смерти он приказал, препон слам неизвестного воителя, не чинить. наоборот вести их к нему зело поспешая, отбросив все требования дворцового этикета, зане время стало стоить едва не на вес золота. Пренебрегать такими повелениями, дураки в Волжской Булгарии превелись уж давно. Малая ладья, резво добежав до столицы, вошла в затон, служивший граду пор-том, ошвартовалась, поспешая, у сходен. Посланные ханом чауши , подвели лошадей двум слам, приведя их со всем мыслимым и возможным поспешанием во дворец. Спешил хан, наконец, спознать, кого к нему в страну Аллах привел. Наконец-то, хан узнал, кто к нему припожаловал! Ого? Великий киевский князь, инача говоря каган руссов, Святослав! Как это он умудрился пройти сквозь земли вятичей? Впрочем, хан уже слыхал, что русы ходят по всей своей земле, пользуясь реками, каким то образом умея попасть из одной ре-ки в другую, даже осли они и не имеют никаких слияний. Но одно дело купцы или ватага отчаянных людей! А как пройти такой-то путь с огромным войском? Его же кормить на-до! Да и идти руссам предстояло лесами. Сумрачными вятскими лесами, где полно зверья и очень немного людей. Леса не были любимыми местами для еще не так давно пребы-вавших кочевыми булгар. Они еще не совсем забыли свое былое вековое житье-бытье на колесах, посреди медленно перемещающихся по степи кочевий.
Всего полторы, много – два, века тому назад, булгары прочно осели на землю, за-нявшись хлебопашеством, перестав кочевать. Многое в их быту все еще напоминало о ко-чевом прошлом. Но уже только напоминало. Булгары Волги приняли ислам, менее столе-тия назад, когда арабы, бешенным потоком, рвались в приволжские степи, чего им не дал сделать Хазарский каганат. Ислам завоевал Булгарию быстро, тем более что этому спо-собствовали и многие дальние соседи. Мусульмане Хорасана и Хорезма, оказывали своим только еще приобщающимся единоверцам, весьма ощутимую поддержку. Но эта под-держка не спасла ханство, когда на него стал давить Хазарский каганат. Кочевой каганат, принявший иудаизм, расположившийся на правобережье нижней Волги и подпиравший подвластными ему степями, вятские леса подпер с полудня и ханство булгар. Сделав отца Алмуша своим вассалом, хазары владели ханством и до сих пор. Приход Святослава в По-волжье в корне изменял существующее соотношение сил. Вот хан и задумался. Можно, конечно, атаковать русского кагана-князя всей подвластной ему мощью, а она, видит Ал-лах, отнюдь не мала. Но что это даст? Если то, что он слышал до сих пор о Святославе правда, а на правду это очень похоже, победить его ему не удастся и тот разгромит бул-гарское воинство, а потом возьмет и сожжет Булгар. Может и Святослав потеряет слиш-ком много, как знать? Вот только им, булгарам, все это будет абсолютно все равно! Неу-жели Святослав надеется их захватить и владеть ими? Вот уж вряд ли! Удержит ли он еще и вятичей? А может?... Идея родилась в голове хана, словно вспышка молнии, вырвав из темноты неведения весь стратегический замысел Святослава. Руссам, и хан это прекрасно знал, более всего мешала Хазария, подмявшая под себя торговые пути в Поволжье. Его же наследственное ханство скорее было не помехой, а перевалочным пунктом, зорить его, вроде бы и не зачем. Тогда может быть и Святослав здесь транзитом? Идя на каганат этим путем, нас не минуешь. А почему этим путем? Так ведь не ждут его с этой стороны ни на грош! И удар получится на славу, ошеломляющим, словно вмнезапный удар грома. Сразу в неприкрытое сердце каганата, повторными ударами можно будет и добить каганат. Оч-чень похоже на князя! Ну, просто оч-чень! Да и уважать его стратегическое мышление за-ставляет все больше и больше! Эдакое придумать! Ведь тут не сразу и сообразишь, что надо бы делать властителям каганата, чтобы спастись от такого нападения. А это, хан яв-ственно видел, не банальная война, каких каганат пережил во множестве, это явно напа-дение с самыми решительными целями – окончательного уничтожения Хазарского кага-ната. Что же делать в таком разе ему? А просто не противиться, пропустив руссов через свои земли, не давая им боя. Они ведь ему не враги, наоборот, скорее союзники, посколь-ку враги тем, кто ему враг. Надо попытаться договориться со Святославом. А честь сохра-нит то, что он сам на его стороне не выступил, что уже было бы совсем неподобно для вассала каганата, сохранив пусть и ветхий, но нейтралитет. Он просто попробует догово-риться со Святославом, оговаривая его проход через булгарские земли. Конечно, даже простой проход такой рати нанесет неизбежный разор земледелию, несравнимый правда с тем, что может привнести в их земли настоящая война. С этим придется смириться, отнеся сие за плату, по приобретению полной независимости. Надо сказать – плата ничтожная! Приободрившись хан даже перестал с неохотой и отвращением взирать на хлопотливые сборы в поход, уже шедшие во дворце. Не пришло его обычное брюзгливое расположение духа, и когда ему стали примерять тесную чешуйчатую броню. Брюхо росло у хана быст-ро, броню часто приходилось менять и уширять. Потом он вызвал слуг, приказав одевать его по походному, а сам по-прежнему продолжил размышлять. Захочет ли воинственный Святослав принять мир с ним и его обязательство не нападать на него в то время, когда он примется разбираться с каганатом? Если поверит, то да! А если еще и усилить это боль-шой данью, так, наверное, и с радостью. Это ему позволит и войско сберечь на непосред-ственном подходе к главной цели и добычу получить немалую. Что дать князю в качестве дани? Князь – воин. Вот и дать ему надо побольше оружия. Особенно добрых восточных чешуйчатых броней. Золото, серебро, лалы и смарагды, это само-собой. Шелка китайские. Они легки в перевозке и не отнимут много места. И заключить с ним договор, дающий гостям руссов опору в Булгаре, позволяющем сделать его своей перевалочной базой. Обя-зательно дав им мытные  привилегии. Потери на каждом сборе, восполнит общее воз-росшее число сборов. Это уж как водиться. И предложить союзные обязательства. Если великий князь идет на хазар, он сие воспримет, не может не принять. Надо ли ему сооб-щать в Итиль о Святославе и о том, что он пытается с ним договориться и откупиться от него? Надо! Случись осечка у Святослава с хазарами, это будет его гарантией от свирепо-сти кочевников хазарских, поможет, возможно, остановить их карательное нашествие.  Его же это послание ни к чему и не обязывает. Он сообщит каган-беки то, что ему уже бу-дет известно, поскольку несколько хазарских судов уже выскользнуло из гавани Булгара, направляясь вниз по реке, к Итилю. Знать обо всем там будут еще и до его письма. Он же лишь сообщит, что войско Святослава слишком огромно, чтобы пытаться бороться с ним. Он попытается откупиться, надеясь, что Святослав удовлетворившись данью уйдет назад. Поверит ли в это каган-беки? Вряд ли! Но и ему ничего в упрек поставить не сумеет! Итак, решено! Он попытается. Подписал письмо хан обычным – Алмуш-эльтебер – своим официальныи хазарским титулом, ненавистным и, что там скрывать, оскорбительным. За-чем дразнить хазарских гусей заранее? Поспеется еще! От него не убудет! Поняв, что его уже одели по-походному, он собрался и нехотя вышел на солнцепек. Жара-а-а! Ему под-вели коня, спокойного и мощного аргамака. Проклятые комары, здесь у реки их тьма, ку-сали раз за разом. Хан попытался представить, каково это было руссам, все время идти вдоль рек. Комары, небось, там просто сатанели. А они все же, уже, наверное, полтора ме-сяца, как в пути. Тяжело подталкиваемый несколькими слугами он с трудами превелики-ми воссел в седло и отправился в этот поход. Войско уже пылило несколькими дорогами на полдень, а по Волге, подымался против течения, не слишком сильный, булгары не очень любили воду, флот хана. Войско собранное спешно из горожан и земледельцев бы-ло не слишком большим, тысяч в 10 пеших и менее того конных, и откровенно слабым по качеству воев. Добрыми воинами в нем были, наверное, только воины личной гвардии ха-на, его чауши. Войско продвигалось на полночь не слишком спешно и поспело только, пе-реправившись через Каму, на день отойти от столицы, как хану донесли, что русы, выса-дившись на берег в дне пути от него, идут ему навстречу. Решив, что пора, хан подозвал своего любимчика бека Наяса, приказав ему ехать навстречу руссам быстрее, прихватив с собой десяток чаушей для охраны и чести. Задача – встретиться с боярами Святослава, передав тому приглашение к переговорам. Вопросом примет его Святослав, или нет, все и решится.
Примет, значит, он прав в своих догадках, не примет – значит ханству и ему Алмушу предстоят кровавые и бедственные времена. Войско хана шло медленно и лениво. Сбор-ные воины, собранные по весям, с длинными жердями состарившихся в ханском арсенале копий, со ржавыми наконечниками, смотрелись уныло. Разве это вои? Порубочное мясо для святославовых ратников и дружинников. И сам хан все замедлял ход своего скакуна, ведя того вялым шагом и даже не помышляя о рыси, пусть и о самой медленной. Перено-чевав в степи у Волги, хан и вовсе не был настроен на битву. Вернулся, наконец, усталый бек Наяс, с чаушами на загнанных вконец конях. Хан приказал вести его к нему безо вся-ких церемоний, когда бы тот не приехал. Слишком важна была его миссия! Слишком! Бек приблизился к хану, пошатываясь после долгой скачки.
- Садись!
Отрывисто бросил ему хан. Совсем уж не ко времени вспоминать что в присутствии ханов, никто сидеть не может, особенно, если это его подданый:
- Садись и говори!
Бек осторожно сел на корточки, каждую секунду готовый вскочить, он-то сам этикет не позабыл, и принялся за повествование:
- С русами мы встретились уже проскакав почти весь полный день, светлый хан. Нам повстречался их конный разьезд, все добрые вои, хорошо вооруженные, в добром защит-ном доспехе. Сидели они на добрых же конях, имея заводных за спиной, в поводу. Они провели нас к своему воеводе, а уж тот, предварительно опросив, отвел к самому князю, даже и без бояр. Смел их князь, светлый хан и не бережется нисколько, нас ведь даже и не обыскали тольком, даже того оружия, что было при нас, не изъяв. По всему, светлый хан, князь настроен ратиться, одет был в твердой кожи турьей поддев под броню. При нем не-сколько отроков и боярин. Но твое предложение он выслушал спокойно, приказал своим накормить меня и чаушей, велел ждать, пока он посоветуется с воеводами своими. Потом снова приказал привести к себе. Повелел передать тебе, что он внял твоему слову и пред-лагает съехаться вам, имея при себе по 20 человек всей свиты каждому. Съехаться на хол-ме, что на четверть дня пути от твоей рати, светлый хан. Откуда они, гяуры грязные, так знают нашу местность? Я ехал за четверть дня до встречи с тобой, мимо того холма. Все точно. Ни рощи кругом, ни кустика, на добрых два десятка перестрелов. Тайком не подбе-решься! К тому же, коли ты собираешься ехать, светлый хан, так надобно делать это уже быстрее. Самое время именно сейчас. Так что времени измыслить и затеять какие-то коз-ни, мы всяко-разно, не успеем.
Хан взял с собой девятнадцать свежих чаушей, и все того же Наяса бека. Толмачей брать не стал, ибо бек молвил:
- Посреди руссов, хан, есть боярин, понимающий добре нашу молвь. Это он был у тебя в княжеских слах. Толмача можем не брать. Едем?
- Поехали!
Остановив всю свою рать и взяв с собой примерно тысячу чаушей, оставить в даль-нем сопровождении, они поскакали. Не доезжая до холма на добрую сотню, примерно пе-рестрелов, бек предложил дальнее сопровождение покинуть здесь. Оставили тех стоять в рощице, продолжили путь с оговоренной накануне свитой. Вон он, холм тот, наконец. Приехали и спешились, чауши засуетились стеля драгоценный хорасанский ковер. Раздал-ся дробный перестук многих копыт и с полдня открылся, вынесясь из-за подлемска, отряд из двух десятков всадников, скачущих в карьер. У холма они тоже спешились, оставив воинов с лошадьми. На холм стали подниматься только князь с боярином. Хан тоже ото-слал всех своих вниз, к подножию холма, оставляя при себе лишь Наяса. Встретившись, хан жестом пригласил всех сесть на ковер. Сели. Хан дивился на Святослава , не таким он воображал себе князя-пардуса по рассказам о нем, слышанным из чужих уст. Рост у князя был как у него самого, а вот весил он, наверное в полтора раза меньше. Но по широкой и мускулисой шее, по покатвым широким плечам, чувствовалось, как тот силен. Силен и быстр. Одет князь был вельми просто: обычные порты, сапоги доброй кожи, белая рубаха с вышитым воротником. На выбритой голове с оселедцем войлочная шапка, хорошо иду-щая под шлем. Простой пояс с мечом и кинжалом на нем. Ни украшений, ни оберегов, ни перстней на перстах. Только золотая серьга с парочкой – тройкой каменьев, скорее всего изумрудов, в правом ухе. Глаза у князя голубые, с сероватым стальным оттенком, усы пушистые, свисают вниз по краям губ, светло-русые. Взгляд из-подо лба, внимательный и пристально-умный. Легкая улыбка на устах.
- Пусть Аллах и далее дает тебе здоровье, силу и удачу, великий князь руссов!
На правах хозяина земли поприветствовал первым собеседника, хан.
- Да и тебе пребывать по добру, да по здорову, хан булгарский!
Отвечал рус. И это «хан булгарский», радостно легло на сердце, обещая успех их пе-реговорам.
- Правильно ли я понял, князь, что тебя в мои земли привело желание пройти сквозь них на Итиль?
Святослав усмехнувшись одними губами отмолвил:
- Правильно, в общем-то, хан!
- А если я тебя просто пропущу сквозь свои земли? Ты просто пройдешь?
- Со мною воины, хан, а воинам ты знаешь, нужна добыча!
- И сколько же ты запросишь?
Приступил к понятной и приятной его сердцу торговле Алмуш-эльтебер. Но каган руссов, воин, а не торгаш, и в торговле оказался не подарок, рядились долго. Но сряди-лись. Напоследок, оговорив порядок прохождения рати князя, по булгварской земле и ми-мо стольного града булгар, князь посетовал:
- Я ратиться пришел, хан, а все торгуюсь, торгуюсь, торгуюсь, тьфу!
Сплюнул Святослав в сторону, за ковром.
- Ничего, князь, хватит тебе и рати еще. Тем более, что после Булгарии тебе без рат-ных усилий ничего более не отдадут!
- А скажи, хан, я слышал, каган хазарский твой сюзерен? Как же ты со мной сей до-говор заключил, зная, что я иду на него?
- Все просто, князь! В нашем договоре с каганом, уговора защищать Хазарию, от уг-розы с полночи, просто нету. Зане и угрозы такой до сего момента не было! А свою землю беречь я обязан сам, безо всякого договора с кем бы то ни было и без помощи хазарского кагана! Вот я и берегу ее, как умею и как получается! А не получиться у тебя с каганом, побежишь ты мимо меня, тогда уж я тебя ловить и держать со всем моим старанием стану, так и знай это! Рассчитывая, кроме всего прочего, вернуть и то, что дам тебе сейчас, за со-хранение моей земли. А получится у тебя, я со своей Булгарией от позорной зависимости иноземной, да еще и иноверческой, к тому же, освобожусь! А то, что ты возьмешь, станет моей платой за независимость от каганата!
- Хитер ты, хан, хитер! Ну а торговый договор ты когда сладишь, как мы сегодня с тобой урядили? Поспеешь?
- А вот ко времени твоего прохождения мимо града моего стольного, как раз и слажу. Все будет в порядке князь! Верь мне, в этом у меня свой интерес есть!
- Вижу, хан, вижу! Ну, ин ладно, поверю! В конце-концов, жив буду, никто не поме-шает мне навестить тебя повторно. Правда?
Почувствовав угрозу в этой сентенции, потупился хан, нет, еще пока эльтебер, хан-ского достоинства не обретший. Прощаясь приложил руку ко лбу, губам и сердцу, князь согнул слегка свою гордую выю в полупоклоне. Так они и разошлись с холма того, отъез-жая каждый ко своей рати. Два чауша, свернувшие ковер, догнали хана с иными уже в пу-ти, несясь во весь опор.
Назад хан ехал спокойно и уверенно. Он отвел беду и разор от земли своей, без боя со страшным врагом, поскольку правильно оценил силу великого князя еще до встречи. Силу и мудрость. А еще, точно определил его намерения. А, может, пойти со Святославом на Итиль, добыча должна быть изрядной, окупит тот выход, что он даст руссам. Нет, до-говора с хазарами он рушить не станет, хотя и слукавит немного. Но лишь немного! Это ему никто не поставит в укор. Какой же он хан, коли лукавить не обучен. Если же ему по-кажется, что Святослав, сражаясь с хазарами, сильно ослаб, никто ему не помешает при-дти к Итилю и исполнить свой долг бывшего вассала, покарать зарвавшегося гяура-язычника! Но уже подъехав к своему войску, хан узнал, что последняя его мысль вряд ли осуществима. Тюрки-огузы переместили свои кочевья, подняв их на полночь, вверх по Итилю, нагрузив границы Булгарии своей угрозой. Неважно, что это произошло уже по-сле того, как он договорился со Святославом, в каганате этого, пожалуй, и не узнают ни-когда, оправданием его поступку это, на крайний случай, полужит железным. Его земли, оказавшись под двойной и одновременной угрозой. Он поспешили избавиться хотя бы от одной из них. Не знал хан, что огузы неизбежно придут к нему с набегом. Но в любом случае – одни огузы это далеко не огузы вкупе с руссами. В этой связке с Булгарией могли ведь и покончить насовсем! А так, он отделался только единовременной данью! А это де-ло наживное! Нет, булгарскому хану, уже почти хану, а не эльтеберу, нечего было сты-диться. Он вернул независимость своему ханству, утраченную некогда его дедом и не об-ретенную отцом. Он же сумел! И это ему не забудут уже его потомки! А то, что он не со-всем честно выполнил договор с каганатом, они ему простят! Хан развернул свою рать, возращаясь к Булгару. Надо было поспешать, готовить выход руссам и торговый ряд с ними. Святослав ждать не станет. Вождь он молодой, видать по всему, что горячий. Мало случиться чего? Как бы не пожалеть потом! Его армия радостно поплелась назад в столи-цу. Если и были в ней те, кто жалел о не состоявшейся схватке, так это, наверное, только его чауши. Им, возможно, хотелось бы опробовать свои сабли о русские шлемы. Только вот возможность того, что русские мечи станут сминать их шлемы, выбивая на их черепах уже иные гимны, намного уменьшала подобные порывы. Население же Булгара восприня-ло изворотливость своего хана-эльтебера, как должное. Повелитель и должен быть изво-ротлив, иначе, кем он тогда будет повелевать? Ишаками? То может быть. А престижно то как!

К ИТИЛЮ
В хазарской столице о том, что с полуночи, вниз по течению великой реки Итиль, к ним идет огромная и всесокрушающая рать русов, известились уже в тот день, когда Свя-тослав пройдя с десятком своих ладей в оригинальный затон-порт Булгара, принял на их борт по счету и записи, откуп с хана, поклялся с ханом в Красной мечети стольного града ханства Булгара в соблюдении заключенного ими договора-ряда, скрепив его своими пе-чатями-мухурами . Святослав клялся на оружии, Перуном, а Джафар ибн Абдаллах, Ал-муш, как и положено правоверному магометанину, на Коране и Аллахом. Вместе с ханом они проехали по его стольному граду, при этом Святославу подвели великолепного арга-мака  серой масти, крайне редкой для этой породы. Город поразил неискушенного свя-тослава обилием каменных строений, своими многочисленными мечетями, гробницами прежних ханов и правителей, палатами и дворцами ханов. В его душе шевельнулось ощу-щение, а, может, напрасно он взял с них откуп и этот город, такой богатый и прекрасный с виду стоило брать. Но, нет! Цель его определена! Это каганат! А ханство что ж? куда оно отсюда денется? Дождется его рати, всяеко-разно, дождется. Потом хан дал своему гостю, великому князю пир велик. Никем и ничем более не задерживаемая, рать руссов продол-жала спускаться вниз по Волге, на полдень, соорудив перед собой непроницаемую завесу из конных разездов. Легкоконные огузы в охотку исполняли обязанности непрозрачного щита рати с суши, препятствуя лазутчикам каган-беки наблюдать за движением рати ве-ликого князя. По Волге-Итилю, поперед судовой рати, топя всех и вся перед собой, ибо далее встретить друзей, или, хотя бы, нейтралов, никто уже не рассчитывал, спускались четыре малые ладьи головного дозора руссов. Никто ничего о них не знал, кроме того, что рать великого князя велика и сильна, идет водой и берегом, включает в себя конных и пе-ших. Всеостальное можно было только предполагать. А в Итиле, оставшемся совсем без защиты началась паника. В городе имелось около 7500 ал-арсиев и до 9000 легкой конни-цы, собранной с окрестных племен. Пять тысяч сановных тургаудов выступали в качестве тяжелой пехоты. В своем блестящем оборонительном вооружении, они оснастились еще длинными пиками, какими, к их несчастью, не учились хоть как-то орудовать. Эти, безус-ловно, хорошие воины, никем и никогда не обучались бою в плотном строю. В одиночку они, пожалуй, были чудо как хороши, но воевать они шли с ратью, крторая умела и люби-ла сражаться артельно и союзно. К ним можно было добавить еще около 2-х тысяч тур-гаудов, снятых с острова, где они охраняли дворцы каган-беки и самого кагана. Визирь ал-арсиев Ахмед ибн Куйа, реально командовавший этой армией, хотя номинально командо-вал ей для пущей важности, сам каган Иосиф, исповедовал арабскую тактику ведения боя и предполагал встретить руссов на подходе к Итилю, выстроив всю рать в три больших отряда-линии. Впереди послав легкую конницу черных язычников-хазар. Они в рассып-ном строе атакуют русов, готовя их к удару тяжелой конницы, засыпав их своими много-численными стрелами. Даже не предполагалось, то налетев на руссов, они поколебают их рать. Изх задача была много проще: налететь, засыпать стрелами, атаковать, устроив бес-порядок в рядах пешцов и отскочить, раздаваясь на две стороныв и освобождая место для последующей атаки тяжелой конницы, то есть, ал-арсиев. По арабски это – «Утро псового лая», потом пойдет в атаку вся масса ал-арсиев, сосредоточенная одним огромным отря-дом в плотном конном строю, это – «Полдень помощи». Вот уж их задача – смять и опро-кинуть, расстроенную предшествующими действиями «Утра…» рать противника, решая тем самым, исход всей битвы. И, наконец, третья линия ударит, если окажутся неудачны-ми атаки первых двух, хотя это и слишком маловероятно. Тогда отступающие ал-арсии, чей удар, допустим по какой-либо причине не задался, подобно черным хазаром перед ними, должны будут раздаться-разойтись, освобождая путь для последней атаки тургау-дов, кто уставя пред собой длинные пики, пойдут крушить руссов. Пешие тургауды, а их всего около 7000, падут на руссов словно барсы на горных баранов-архаров. С ними вме-сте пойдут городские ополченцы из детей хазарских купцов, отцы коих не поскупились на прекрасный доспех своим любимым детищам. Таких набралось до 11000. удар целых 18 тыс. тяжеловооруженных пеших воинов должен быть потрясающим по силе и напору. Это – «Вечер потрясения». На флангах его армии, в полном соответствии с арабской тактикой собраны 2500 отряды легкой конницы, у арабов это называется «аль Мугаджер» справа и «аль Джири» слева. Эти отряды предназначены для преследования бегущих русов. Такти-ка эта дала осечку лишь однажды – при Пуатье . Обычно все враги бежали уже после «Дня помощи», едва пережив «Утро псового лая», а уж легкоконные «аль Мугаджер» и «аль Джири» с радостью довершали их крушение, с радостью исполняя то, что нежно лю-бит всякая конница всех стран и народов, рубя убегающих в спину. Не может быть, чтобы русы это перебороли? Правда никто и никогда не отрабатывал с черными хазарами-кочевниками тактику их совместных действий с ал-арсиями, поскольку их обычный глав-ноначальствующий над войском каган-беки не настолько трепетно поклонялся арабской тактике боя. Но, полагал ибн Куайа, образ действий их в составе «Утра псового лая», на-столько соответствовал их обычному, можно сказать, природному, поведению на поле боя, что осечек просто быть не могло. Ну, а уж ал-арсии, те побеждали везде и всегда! Нисколько Ахмет ибн Куайа не сомневался и в возможностях тургаудов, усиленных купе-ческим ополчением. Такие то бойцы!? Да они просто сожрут этих дерзких руссов и самого их князя Свендосляба, даже и костей не выплюнув. А ведь этим бедолагам, добрыве 11 тыс. из коих, впервые вышли в поле с грузом тяжкого доспеха на плечах, еще предстояло и пробежать добрые полверсты, прежде чем добраться до руссов. Но, скорее всего этого и не потребуется, все решат ал-арсии. Посему об этом попросту никто не думал.
А вообще, город Итиль был охвачен безмолвной паникой. Впервые угроза ему была столь существенна и близка, с самого момента его основания. Рынок заметно уменьшался ото дня ко дню, повсюду собирались и тревожно судачили кучки людей. Рыночная стража свирепствовала, наводя порядок в своем понимании. Все, кто обычно уезжал из столицы кочевать с родовыми кочевьями, либо торговыми караванами – уехали. Эти, рассматривая Итиль лишь как свое зимнюю ставку, отьезжали кочевать каждую весну, когда степь зазе-ленеет молодой травой, возвращаясь назад, к оседлому зимовью, лишь по поздней осени. Но в этом году даже и их ритм сбился. Внезапно, в конце русского месяца изок, они, ус-лышав о движении войска князя руссов Святослава к городу, рванули туда же. Так смелы и хотят драться? Увольте! Куда уж им драться то, старикам! Просто все свои ценности, за исключением, конечно, скота, они оставили в городе под охраной верных слуг и родни. Другие же, те, кто уже давно не кочевали, рвались к своим кочевым все еще родственни-кам. Надо спешить напомнить о себе, торопиться вновь слиться воедино с той, презирае-мой ранее, за постоянное копание в вонючем конском навозе, родней. Но как их там сыс-кать. Навыки кочевой жизни давно и прочно утрачены в столичном граде, а у молодых, так и не преобретались вовсе. Вооружиться и вступить в армию кагана? А что, некоторые так и поступали, покупая вооружение, богатое и не всегда доброе, главное – красивое. Вот только пользоваться этим вооружением они либо не умели вовсе, либо умели совсем слег-ка. Третья группа населения, все эти еврейские банкиры, ростовщики, раввины и талмуди-сты, казалась самой несчастной. Им то бежать было ровным счетом некуда. Изгнанные отовсюду: из Палестины, из Византии, из Испании, из Европы, даже из Африки. Куда им ехать еще? Напомню, Америку откроют только через половину тысячелетия, а первые бе-лые колонисты поедут туда и того позже. На добрые 200 лет. Тогда же о ней никто не знал и о ее существовании даже и не подозревали. Надо было придумывать, как выжить, оста-ваясь на месте. А четвертая часть населения, те, кто составлял истинную славу и богатство Хазарии, ее ремесленники, ювелиры, кузнецы, ткачи, ковроделы, шорники и кожевники, никуда не спешила, зная, что ее-то уж никто и нигде не ждет. Но и не вооружалась, пола-гаясь на армию кагана и ополчение их славных тарханов, кто так умел глумиться над ни-ми в мирное время, отбирая у них их лучшие изделия, почасту и вовсе за них не платя ни-чего. Они лишь тревожно вглядывались в полуночный горизонт, надеясь получить вскоре утешительные известия, что, де, русы отогнаны, гроза миновала.
А в прохладной полутьме синагоги, на дворцовом острове кагана, сидел старый рав-вин Исайя Бен Моисей и старательно выводил староеврейской вычурной вязью очеред-ную запись на длинном пергаментном списке, выделанном из лучшей телячьей кожи и не-давно привезенном из Константинополя:
«В конце месяца сиван  4725 года , войско огромного племени русов, что прожи-вает по рекам Днепр, Ока и много где еще, двинулось во главе с великим каганом своим Свендослябом, вниз по реке Итиль, вторгаясь в священные пределы каганата. Никому не-ведома, как они миновали племена вятичей, платящих дань кагану и мусульманское госу-дарство Булгарию, где правит доблестный эльтебер Алмуш, являющийся верным васса-лом кагана. Те кто их видел, пусть и издалека, описывает их подобными саранче, воору-женной и бесчисленной. Наверное, Булгарское царство, верный и славный, невзирая на исламское вероисповедание его населения, вассал кагана, рухнуло! Все говорят, что скоро их надо ждать у священных стен стольного Итиля.
В столице царит ужасная паника. Уезжают все чиновники, или хотя бы переезжают  из квартала в квартал. Зачем? Никто не знает, но все переезжают. Некоторые уезжают из города прочь, еще больше людей, наоборот, возвращается. Это хаос! И никто не хочет бо-роться с ним. Четверо из семи судей, уже уехали. Оставшиеся трое несколько раз перееха-ли, и никто не может сказать теперь, где они живут! Тоже касается всех других чиновни-ков. Все прячутся. И никто не думает о сопротивлении. Никто! Суды не отправляются, привнося еще больше сумбура в жизнь, охваченного лихорадочным беспокойством, горо-да. Под стенами города стоит огромное войско кагана, но кто его возглавит? Каган-беки каганата, блистательный Иосиф, еще прошлым месяцем выехал к Саркелу. Опасаясь ско-рого нападения руссов именно с той стороны, сей достойный муж взял с собой только ты-сячу тургаудов, две тысячи ал-арсиев и треть казны каганата. На эти деньги он рассчиты-вал нанять на службу каганату те орды степняков-печенегов, что более всех пострадали от настойчивых атак руссов в прошлом году, а также пехоту из воинственных племен ясов и касогов, сущих в горах Кавказа и покорных власти кагана. Каган-беки ожидал Свендосля-ба с захода солнца, а тот, обманув, явился к стольному граду хазар с полуночи. Что будет, о, Яхве? Вернулся служка синагоги и принес новость – сам каган решил возглавить войско хазар, выступающее навстречу руссам Свендосляба. Такое встречается редко. Но это уже что-то. Безначалие, грозящее паникой и хаосом, вроде бы завершилось. Все в городе при-ободрились. Распоряжаться всем на поле боя будет, по всей видимости опытный Ахмед ибн Куйа, достойный везирь ал-арсиев, несмотря на то что мусульманин и гой.»
Старый хронист бережно обтер специальной средиземноморской губкой костяное писало, измазанное дорогой тушью, привозимой из далекой страны Син, вытер его о пей-сы, отложил в сторону и, аккуратно закрыв, поставил на полку пузырек с драгоценной тушью. На сегодня, пожалуй все.
О, Яхве! Как обильны событиями все эти годы! Ему бы этого да не знать! Когда 21 год назад он, старый еврейский раввин из маленького толедской синагоги, переехал сюда из арабской Испании, еврейская община города наняла его на службу именно хронистом, поручив ему понедельную запись хроник синагоги. Сам великий каган и каган-беки зна-комились с его работой и всемерно ее поощряли. Но сейчас грядет нечто из ряда вон вы-ходящее, небывалое. Это – как вавилонское пленение евреев, или их исход из Египта, из рабства фараонского! А он Исайя Бен Моисей так стар и так устал бегать по миру! Неуже-ли снова придется убегать? Куда бы вот?
А рать руссов быстро шла по величавому Итилю, вспенивая его бурными ударами своих весел. Утро медленно переходило в день. Конница князя весело скакала по берегу. Они уже благополучно и честно, как договаривались перед походом, разделили меж уча-стниками похода булгарский выход, признав, что уже он один полностью оплатил и сам поход и подготовку к нему. А ведь до сих пор им удавалось избегать боев. Не считать же таковыми, мелкие стычки с отдельными чамбулами булгар-кочевников, проживавших близ украин Волжской Булгарии, или частные, едва ли не одиночные, схватки в вятских лесах. Рать не прирастала, но она же и не таяла. Хотя, последними днями исчезли все мел-кие кочевья, коннице так и не удавалось поймать кого-нибудь на берегу.
Но вон бежит на всех веслах, старается, малая ладья, уходившая два дня назад далеко вперед. Нет, за ней никто не гонится, но ладья поспешает сугубо. Что за новости она не-сет? Ладья все также, вприпрыжку, подбежала к борту княжой ладьи. Командир о чем то докладывает князю, потом же, по-прежнему торопливо, несется к берегу и подзывает од-ного из конников. Тот выслушав, пускает коня с места в галоп, переводя его быстро в карьер, несется к отряду конницы. А уже оттуда гонцы брызжут в разные стороны, ко всем конным отрядам, заполонившим местность округ. А вот и им сигнал. Впереди наме-тился участок низкого берега и ладьи спешно подходят к нему, причаливают, наполовину вытаскивая на берег, сразу же начинается выгрузка ратей. Разгрузившись, пешцы быст-рым шагом уходят в поле и становятся, как они уже тренировались не раз и в походе, и до него. Тогда сколь бурчали ратники, что князь муштрует их, натаскивая, ровно собак охот-ничьих. А оно вот оно, где сгодилось и занадобилось! Быстро без суеты пешие занимают порядки, определенные им князем, его видением предстоящего боя. Конные же, к коим присоединился и сам князь, отходят за спины пеших. Это место определено им в завязке боя, для охраны спин пешей стены, что перегородит щитами все поле и для нанесения ре-шающего удара, буде, такая возможность представится! На махах приходят два отряда конницы огузов, тысячи по полторы – две в каждом, занимая свое место на флангах стены щитов. У доброй хозяйки щи бы не успели остыть, вынутые из печи на стол, а они уж и построились. Опять учит князь? Не похоже сей раз. Уж очень встревожены лица наболь-ших воевод, сведены судорогой ожидания реального боя. Десяток мелих отрядов огузской конницы по десятку – другому всадников в каждом, в рассыпном строю, грохоча некован-ными копытами своих степных коньков, уходят к окоему, а оттуда, вдруг, показывается какая-то, сверкающая на солнце холодным стальным блеском, длинная, в добрую четверть всего доступного окоема лента-полоса, движущаяся поверх травы, им навстречу. Деталей с такой дали не рассмотреть никак. Вышли встречь? Вышли! То добро! Выкуривать их из города было бы куда как тяжельше! Уже отчетливо слышен грохот множества лошадиных копыт, а лучшие конные стрелки из числа нарочитых, приблизившись к задним рядам пе-ших, изготовились бить над их головами, стоят тесно, морды и груди лошадей завешены железными бляхами, себе на грудь каждый надел свой щит. У самых лучших нарочитых и даже отроков, он металлический. Как ни добра их кольчуга и зерцала, а лишней защиты под ожидающимся ливнем стрел, быть не может заведомо. Князь с джурами проезживает-ся перед строем пеших и за ним, ища подозрительным оком в нем изъянов. Настроение у Святослава приподнятое, шутит с войнами. Радует его близящееся буйство стали, веселит! Настоящий муж битвы! Воитель от бога воинов – Перуна! Ему битва в радость, как и его нарочитым, похохатывают, вон, скаля белые зубы и снаряжая свои луки, подтягивая тети-ву на подзорах. Готовятся. В задних рядах пешцов тоже заводят петли свободных концов тетив за подзор, предварительно с натугой, до багровой красноты ликов, изогнув большой лук. Пешие стрельцы, стоя в пятом и четвертом ряду пешцов, стараются встать на что ни-будь повыше. Это чтобы иметь возможность стрелять и по пешим на сближении, по кон-ным они и так наладятся метать свои стрелки поверх голов передних. Благо в конных, си-дящих на спинах лошадей, деять сие несложно. В передние ряды, сразу вслед за дюжими щитоносцами, поместились те, кто востер ворочать рогатиной и секирой рубиться, коли рогатину обломят. Самые же передние, они и самые опытные – держат щиты. То работа тяжкая и зело ответственная бе. Стрелы хазары метать учены добре, защиту от них следу-ет брать всерьез. Щиты червленые, во весь рост, висат на левых руках, в правых меч. Пе-хотный, он короче меча комонника. А нет меча, так короткая секира, в тесном строю с длинным оружием не развернуться, а им надо будет очищать щит от вонзившегося в него мусора, стрел, сулиц, там, скажем, и иже с ними. За спинами короткие рогатины с заост-рением на пятке, предназначение для втыкания в землю, прямо перед собой. Над строем повисло молчание, подчас сменяемое тихим бубнежом. Это передние обсказывают тем, что теребят их сзади, что там, впереди, деется. А что там может деяться? Надо быть, при-ближаются вороги, идут на быстром шаге, а то и легким галопом, поспешают. Князь уже усмехается, те, кто ближе к нему передают, бросил слегка презрительно о своем нынеш-нем противнике: «Поклонник арабистики? Л-ладно! Не было б других печалей, а это л-ладно!» Ну, ему-то уж всяко виднее!
О-ох-х! Время-то как тянется! Что-то медленно они поспешают! Бубнит се под нос молодой, первый раз в настоящем бою, воин. Страшно ему и интереснор все. А старший, бывалый вой отругиваясь на бубнеж сосунка, комментирует ему происходящее. Не баз-лай, желторотый, доспеют хазары те, а и ты поспеешь еще, извертишься под их стрелами и сабелюками! У них там тоже не все охочекомонные , дяденька, я чай! Есть и пешие, только они не впереди, как у нас, а позади, понял что ль, желторотый? Да понял я, дядя, понял! Ой, блин маслянный, на три перестрела подошли и встали. Чего это они? Что, че-го? А-а! На поединок кого вызывать станут, надо быть! Это что ж, перед всем обчеством один в один станут ратиться? А кто ж от нас, дяденька? Да не бойсь, желторотый, тебя не высунут и не толкнут! Дело добровольное. Ой, дяденька, князь бы не выскочил, горяч он, к этому делу зело склонен! Не бойсь, желторотый, не выскочит! Не дурнее тебя, небось, князь-от! Не ровняй его по себе! Невместно ему выскакивать, с их ведь стороны не каган зовет! И даже не каган-беки! Понял что ли? Да понял, я понял, дяденька! Ой, моченьки нетути терпеть, скорее ба!
Из остановившейгося в трех перестрелах от червленой стены русов, перегородивших все поле, бурлящего дерзкой игрой горячих коней, под умелыми наездниками, вала степ-ной конницы, выехал тяжелый и страшный ликом, одетый во все черное и в черном же вороненом доспехе, хазарин. Это был известный всей Хазарии лучший поединщик каган-беки Кара-Зураб, Черный Зураб. Отнятый мальчиком у матери своей-грузинки в одном из набегов хазар, на слабеющее грузинское царство Картли, переставшее после смерти Дави-да Строителя и царицы Тамар быть от Никопсы и до Дербента, он был воспитан при дворе каган-беки, обучен здесь же драться и стал его любимым поединщиком. Блистая прекрас-ными воронеными доспехами, Кара-Зураб выехал перед всем хазарским войском, готовясь свершить свою привычную тяжелую работу – победить на поединке случайно вызванного врага. Особой честью это почиталочсь и всегда поминалось в записях хронистов синагог Саркела, в том числе и главной, островной синагоги. Так что старому Исайе Бен Моисею таки доведется заучить его имя. По требованию каган-беки, своего властелина, Кара-Зураб принял иудаизм, дабы его победы прославляли избранную религию для избранных. Кроме того, награды Кара-Зурабу за каждый поеинок, доставались воистину несметные, а его дом в Саркеле, да не дом вовсе, а, скорее, дворец, был полная чаша. К услугам Кара-Зураба у него имелся целый гарем, томных от скуки и безделия, красавиц, со всех рабских площадок Саркела, ублажавших любую его сексуальную блажь, навеянную расслабляю-щей негой Востока. Ублажение происходило посреди редчайших и богатейших хорасан-скимх ковров, покрывавших стены, полы и даже потолок комнат дворца богатыря-поединщика. Пили любовники из драгоценнейших византийских и урартских чаш, на-грабленных при разграблении грузинских и армянских городов, ели с резных столиков слоновой кости, из изящно выделанной имперскими златокузнецами золотой посуды им-ператоров Рима, как восточного, так и западного. Как и все степняки, а хазары все же так и оставались степняками-кочевниками, зимовавшими постоянны зимовьем, ели они неоп-рятно, руками, вытирая жир с них, о все те же драгоценные хорасанские ковры. Заливали их кумысом и каймаком. А под коврами водилось несметное количество тараканов, кло-пов, блох и прочей прыгающей и ползающей нечисти, только и дожидающейся своего ча-са, пососать кровушки из чего-либо живого. Такой вот человек, тяжелым шагом своего огромного вороного коня, со всем достоинством истого степного батыра, легко и небреж-но крутя тяжеленным копьем, аки тросточкой легкой, выезжал на этот поединок. Лик его, некогда изуродованный копьем араба-поединщика, скрывало тоже вороненое решетчатое забрало доброго шлема толедской работы. Круглый клепаный щит и тяжелая сабля слева, а широкий горский кавказский кинжал с великолепной мастерской чеканкой справа, до-полняли его вооружение. Спереди у седла его тяжелого вороного коня висел добротный кистень. Голова коня вприкрывалась клепанным стальным черпаком, выгнутым наружу и тоже выкрашенным в черное.
Кто ж выедет навстречу этакому-то чудищу, дяденька? Тут увидишь – споткнешься, с шагу сбиваясь, а коли ночью, да во сне, так и не проснешься, пожалуй, боле! А не бойсь, желторотый, выедут! На любое чудо-юдо свой витязь сыщется! Неуж-то? А вон, гли-тко, уж и едет!
И в самом деле, прямо из рядов расступавшейся пред ним пехоты выезжал нарочи-тый. Тож-же здоров, бродяга, а мордасты-ый! И доспехи-то на нем сияют, начищенные, аж горят ярким полымем! Вот только шлем у нашего не глухой, как у хазарина, но кругом говорят, что глухой он только против стрел хорош, а в рукопашной, да более того один на один – лишь помеха. Заметно уменьшает поле зрения, лишая война боковорго видения. А это для истого поединщика беда, братцы. Меч у нарочитого длинный слева ниже стремени спустился серебристым навершием ножен. Говорят по рати, его в Киеве Крица-кузнец ко-вал, по особому заказу сего витязя. А кто ж Крицу-то коваля не знает? Пожалуй, что и не-тути таких, а? Корзно красное с выпушкой собольей головки, побогаче княжого встанет! Князь своим витязям никогда не скупиться, полагая, что его распознают и без одежек бли-стательных, по осанке и повадке токмо. У седла булава, на полпуда, а то так и весь пуд, должно. Добрый молодец. Как бы не боярин молодой! Конь под ним идет добро, вышаги-вает гордо, с шага. А конь-то, пожалуй, пасынок носорога, не меньше того, а может, так и потомок легендарного зверя единорога. Велик зело и сер. Ступает гордо, понимает кого несет на спине своей могутной! Горд и смел! Копье у витязя тяжелое, наконечник сияет, начищенный, горит на палящем солнце изока-месяца. Выехал детинушка-витязь, зевнул во всю паст, зепь эдакую, занял место напротив Кара-Зураба. Встал, ровно вкопанный. Ухмыляется, гли-ко! На сером огромном жеребце, с доброй кольчужной маской на морде и кованным зерцалом на широкой груди. Конь тот, всеж не носорогов, али там единорогов потомок, нет, скорее всего, пасынок или, там, дальний родственник слонячий, али мамон-тячий, смотрелся зело грозно и косил на черного страшного хазарина налитым кровью не-добрым глазом. Не боится нисколь страшного вороного хазарина, примеряется к нему. По нашим рядам пролетело: Икмор то, княжой нарочитый и воевода. Тут поединщики толк-нули шенкелями лошадей впред. Хазарин, Кара Зураб, вьехал пятками по бокам своему вороному со всего маха, наш едва тронул своего жеребца, а результат случился один и тот же. Боевой конь, он особенный, скачку свою он начинает только прыжком вперед, а в бою его оберегать не след, он сам за себя постоит, калеча копытами и зубами лошадей супро-тивников, а случится, так и самих тех супостатов скаженных, тоже. Еще и хозяина своего норовит защитить, прикрыть его своей широкой грудью, словно понимает, что она звщи-щена железной пластиной. А, может, и понимает, как знать? Лошади, они умные, только вот говорить им боги не дали возможности, а что до понятия, так оно вполне в порядке! Кони прыжками прянули встречь друг другу, сразу выйдя на добрый скок широкой рыси. Богатырские копья, мастурски принятые кованными круглыми стальными щитами конни-ков, разлетелись вдрызг, брызнув обломками в разные стороны так, что сташно стало. Над полем словно гром прогремел коротко, но крепко. Которые щепки от копейных ратовищ, так и до стены щитов долетели, коротко стукнув в разысканный ими щит. Всадники же, лишь покачнувшись в седле, от мощного, смертного, для кого иного, толчка, пронеслись один мимо другого на размахе скачки. Хазарин с натугой выпрясмился в седле, отклонен-ный ударом назад, потянулся рукой к кистеню. Прежде сабли использовать хочет. Наш, едва не утратив стремени, приподнявшись в седле, потянул от седла булаву. Славная схватка всех ожидала! Оба поединщика, рванули висящие у седла боевые инструменты и сближались, один крутя шипастым шаром могучего кистеня над головой, другой, легко взняв мощной десницей, пожалуй, все же пудовую булаву. Съехались уже медленней. Бе-рут время на прицельный удар, да и силы тому удару инерция движения, как ранее того, копью, не добавит. А вот меткости так убавит, даже и неизбежно! Так чего ж гнать коней? Опытны поединшики, дело свое знают и умеют туго. Первым, введя вороного в неболь-шой поклон, грянул кистенем Кара-Зураб. Радомир принял удар на щит, подставив его так, чтобы шипастый шар, только скользнув по щиту, миновал и всадника и коня, потянул хазарина вниз. И сверху, описав уже четверть круга, обрушилась на хазарина булава. Тот, искушенный в тонкостях поединка, тоже подставил вовремя свой щит. А то бы и не жить ему. Булава врезала тоже по скользящей и, завершая свой полукруг, опустилась на череп вороного, а серый Радомира встав дыбки, с маху, поочередно, обоими копытами передних ног, утяжеленных железными подковами, отстучал барабанную дробь по уже поврежден-ному булавой черепу жеребца-супротивника. Тому, наконец, хватило, передние ноги по-догнулись в коленях совсем, в последнем поклоне, и вороной стал заваливаться на бок, подрагивая задними ногами. Кара-Зураб, не привыкший к таким оборотам поединков, все же оказал себя добрым воином, привыкшим ко всяким привратностям судьбы. Утратив кистень, он все же сумел отпрыгнуть с седла, не позволив погибающему жеребцу, подмять себя. Хазары забеспокоились, то выскакивая отдельными всадниками из строя, то вновь возращаясь взад. Ведь Кара-Зураб со щитом и саблей, но пеший, вряд ли способен устоять против конного Икмора, тот может бить не только булавой и мечом, но и конскими копы-тами. Однако Икмор, повозившись у седла, соскочил наземь. Булава вернулась назад, к седлу. Богатырь руссов, отвергнув дававшего ему необоримое преимущество, серого ска-куна, хлопнув того, смирно стоящего и ждущего теперь хозяина, благодарственно ладо-нью по крупу, шел к хазарину, только с мечом и щитом. Бой вновь становился равным, хазары успокоились, русы, втянув воздух в легкие, притихли. Богатыри вновь сближались, на сей раз, пеши. Первым прянул снова Кара-Зураб. Неймется ему черножопому! Его тя-желая сабля змеей метнулась к левому боку Икмора, целя с оттяжкой по неприкрытому щитом плечу. Он готовно и легко отскочил, завзято рубанув хазарина мечом по груди. Тот прикрылся щитом, отразив удар, а сам, в длинном выпаде, постарался сбить шлем с витя-зя. Меч руса, в неуловимо быстром движении, своим острием пошел вниз, целя в незащи-щенное колено. И попал! Хазарин взвыв так, что услышали оба войска, утратил устойчи-вость и оперся на саблю вонзившуюся глубоко в землю. А меч нарочитого, ушедший в за-мах влево, обрушился сверху и слева на шлем Кара-Зураба, плюща его и череп под ним. Кара-Зурабу показалось, что его глаза лопнули оба разом в яркой вспышке исчезнув вне-запно, лишая его зрения и всех иных чуств. Почти черную кровь и серое студенистое ве-щество мозга, лучшего поединщика каган-беки, выплеснуло из его, расплющенного жут-ким ударом русского меча, черепа, глазами, носом, ртом и ушами разом. Богатырь-хазарин грянулся навзничь, коснувшись земли уже мертвым. Казалось, земля загудела, когда он тяжко грохнулся оземь. Богатырь-рус, легко вскочив на коня, проехал вдоль при-ветствовавшего его радостными кликами строя пешцов, подняв победный меч в деснице и, обогнув строй скрылся позади воинства…
Ну что, желторотый, убедилси, каждому слону найдется свой победительный носо-рог, понял? А ты-то, дядя, знал того нарочитого, Икмора, что ль? Да видал, как-то. Ты что ж, думаешь у князя нашего один такой? Найдутся и еще! Четыре хазарина, отделившись от массы своей конницы, подскакали к лежащему мертвым Кара-Зурабу, с натугой погру-зили его на заводного коня, и увезли в хазарский стан. Им не препятствовали. Зачем? По-единок окончен,Ю свершившись в нашу пользу, пусть увозят свою падаль. Победим, так завладеем всем, а не победлтим, так нам все станет ненужным. Над хазарским войском визгливо и гнусаво взвыл рог. Козлиный что ль?
- Все, братие, развлечения для честного Икмора завершены, «Утро псового лая» на-чинается!
Молвил князь Святослав, глядя, как, взволновавшись и заколебавшись, вначале на месте, прянуло вперед рассыпным строем, легкоконное хазарское воинство, клубившееся все это время, осам диким подобно, на челе их рати. То неслись на врага черные хазары-язычники, те кого презирали все тарханы и эмиры-эльтеберы каганата, вопящее и улюлю-кающее мясо войны. Неслись, развевая зипунами, пуская встречь руссам каленые стрелы, летели, водушевленные обещанной наградой. Экие страсти! В глазах у кочевников сияло золотыми кругляшами, обещанное им Ахметом ибн Куйа, именем кагана, полновесное золото хазарской державной казны и хазарской же чеканки. Каган богат, сам деньгу чека-нит, он обещал и он заплатит. Расстояние меж войсками было покрыто махом. Подойдя на расстояние в перестрел и меньше, хазары, взвыв утробно, испустили уже тучу стрел, но и сами были осыпаны стрелами же. По команде князя, третий ряд русов из пешей рати, как и учили, вздел свои минделевидные червленые щиты, над головами первых двух и четвер-того, уменьшая их возможные потери от стрел кочевых хазар, падающих сверху. Те, что стремились к стене щитов по настильным траекториям встречали большие щиты щито-носцев, упертые нижними концами в землю. Сами же кочевые ничем не прикрытые от ме-таемых в них с места стрел, кроме своих малых круглых щитов, с коими удобно крутиться на коне, но не слишком приятно жить под стрелами, зане спрятаться негде, потери понес-ли жестокие. Град стрел хлестал встречь хазарской конницы, вынимая всадников из лавы, валя лошадей, утыкая воинов белооперенными стрелами, как, скажи ты, ежей каких, бело-оперенными колючками. Впереди хазар катился целый вал битых лошадей и всадников, затрудняя бег остальных, замедляя его, сводя на нет их напор. Щиты третьего ряда были разом по команде опущены, а рогатины переднего, воткнутые пятками в землю, встретили остриями разгоряченных коней, дорвавшейся, наконец, до строя, лавы. Вот только скоро-стного напора не получилось, а над головами передних двух рядов ударили по конным и их коням рогатины второго, третьего и четвертого рядов пешцов, а над их собственными головами звонко шлепая тетивами по защищающим запястья стрелков перстатицам, били почти в упор луки нарочитой конницы русов, в охотку лупящей стрелами с места по степ-някам. Стена руссов прогнулась дугой, но ратники, рыча подобно медведям и вопя, кто «Пер-рун!», кто «Слава!», бились крепко. Дело не дошло до топоров, крыльевые легко-конные отряды огузов грянули по флангам уже остановившихся хазар, не переводя дело к преследованию, и те пошли в откат, спотыкаясь на телах тех, кто пал под стрелами, когда они рвались к стене руссов. Не получилось у них, подобно арабам, хлынуть влево и впра-во, освобождая место для удара тяжелой конницы ал-арсиев, ошеломили их своими сжи-мающими ударами крылья войска, составленные из огузов. Ошеломили и откатились, ка-ждый в свою сторону, приводить себя в порядок и ждать нового приказа от князя. Небы-валое то дело доселе, так встречать атакующую конницу. Понесшая огромные потери не-защищенная бронью конница черных хазар, предвиденьем великого князя, поставившего огузов на фланги, отгонялась назад по своим прежним следам, встречь атакующим и уже вышедшим в уверенный карьер нападения ал-арсиям. Черные хазары с ужасом видели, что рокового столкновения им уже не избежать. Не смогут они ко времени раздаться, от-хлынув по флангам и освободив место своей тяжелей коннице. Все у них пошло напере-косяк. Их везирь Ахмед ибн Куйа, видя, что черные хазары атакуют безуспешно и вскоре будут отброшены, подав сигнал рогом, погнал всю массу ал-арсиев к червленой стене рус-сов, стоявшей столь прочно. Он то рассчитывал, что черные хазары, разомкнувшись, пря-нут в стороны, расходясь перед накатывающимся катком тяжелой конницы, обычного в арабской тактике ведения боя, «Дня помощи». Он отрабатывал с ними такой прием мно-гократно. Но те, сбитые ударом фланговых отрядов огузов к центру, не отвернули, уходя на фланги, так и отходили по своим старым следам. Отходили растеряв командиров, кои обычно имеют свое место на левом фланге. Но это когда атака. А тут что? отступление? Вряд ли это можно так назвать. Скорее – повальное бегство! Командовать некому, решать за них тоже некому. Всем распоряжается страх, утробный, основательный!
Ал-арсии, встретив бегущих в панике черных хазар, уже уполовиненных руссами, сворачивать ломая порядок и порыв не стали, да, пожалуй что, и не могли! Пройдя по ним уничтожающим тяжелым валом, протыкая их копьями, сшибая ударами щитов, сталкива-ясь лошадями, пытаясь увернуться и руша-таки свой строй. А и те, распаленные страхом и отчаяньем, считая, что их по прежнему преследуют и рубят в спину, вышибали ал-арсиев из седел, убивая их, как и кто мог. Черные кочевники совсем опешили и пришли в полное неистовство! Откуда тем было ждать такого непотребства? Отправившись побеждать и отброшенные врагом, они были окончательно растоптаны свой тяжелой конницей. Диво ли это, тяжелой коннице стоптать конницу легкую? Но и тяжелая, утратив на их телах по-рыв, людей и множество своих копий, полностью сломала свой строй, подходя к руссам уже совсем в беспорядке. Ал-арсии, тяжело защищенные конники, на лук полагались куда меньше черных хазар, для которых лук всегда был главным их оружием, безотказным и ужасно эффективным. Они рвались к тесному бою, считая себя неудержимыми. Да они и были такими, когда у них на пути оказывались те, кто способен был дрогнуть. Все они действительно были мастерами доброй сабельной рубки, способными играть тяжелым копьем, как тростинкой, попадая на всем скаку в обручальное колечко своей невесты, если таковая, паче чаяния, имелась. Ал-арсии были готовы опрокинуть и смять любого проти-ивника, правда сей день, они лишились своего самого страшного оружия, копий, еще не дойдя до стены русских пешцов. А еще хазарская тяжелая конница, смяв предварительно вал своих отступающих конников из черных хазар-язычников, потеряла много людей, за-метно расстроила свои ряды и лишилась своего очень важного оружия – инерции доброго разгона боевых скакунов. А их сегодняшний враг был особенный. Необычайно стойкая и упорная пехота руссов, упорно выправляла свой строй, благо, столкнувшиеся на середине поля черные хазары и ал-арсии, задержали атаку последних, счастливо давали им такую возможность. Передние ряды пешцов, видя что метания стрел с дистанции, им ждать не приходится, вешали свои тяжелые щиты на спину, готовя встречь ал-арсиям рогатины с изостренными длинными рожнами. Эти рожны сверкая на солнце, смотрели прямо в глаза мчащимся вскачь ал-арсиям и их скакунам.
Святослав, видя, что план его счастливо удается, спешил укрепить прохудившуюся стену пешцов, своим особым запасом, оставленным именно на такой случай. Скомандовав им ощетиниться рогатинами, он бросил свою главную силу, пешцов, встречь ал-арсиям. А по-над их головами, азартно и метко хлестала ал-арсиев колючим градом каленых стрел княжая конница, стоя в безопасности, за спинами пеших воев. С флангов же не менее ак-тивно били из своих луков, подошедшие, по знаку князя, снова к месту схватки, огузы. Зная заранее, что ал-арсии имеют лучшую в хазарском войске броню, князь повелел толь-ко лучшим метателям стрел бить, целясь в лица атакующим хазарам, остальным же указа-но было, избивать большей частью их лошадей. И покатился перед строем ал-арсиев лип-кий окровавленный вал из тел всадников и их скакунов, замедляя их бег, лишая воинов обычного их боевого куража. Заставляя коней глубинных рядов спотыкаться на телах пе-редних, уже павших. Все тяжелее и тяжелее шла конница ал-арсияв, пождходя к стене щитов, перегородившей все поле, все больше тел в блемстящих доспехах недвижно оста-вались позади нее. Огузы уже, не дожидась столкновения ал-арсиев с пешцами, ударили по ал-арсиям с флангов, а пешцы, по команде князя, прянули тем встречь, страшным ди-кобразом, непорушеного предыдущими экзерцициями строя, утыканного частоколом мно-гих рогатин, орущего во всю дурь своих луженых глоток. Испуганные кони ал-арсиев, от-казывались идти на эту постоянно плюющуюся стрелами и сулицами  вопящую и мате-рящуюся им встречь живую и дикую, ровно взбесившуюся вдруг, стену, ярящуюся ярко сияющими на солнце рожнами многих рогатин, ровно частоколом огородивших весь строй. Видя, что ал-арсии уже почти встали, князь, передав команду над пешцами Све-нельду, повел половину нарочитых, большей частью свою собственную дружину, обходя сечу слева, а Икмор, следуя выработанному князем перед сражением плану, повел другую половину, состоящую из дружин бояр и князей-наместников, тоже обходя сечу, но справа.
Ждан скакал рядом с князем, ошуюю от него, на своем любимом скакуне, наставя копье на врага и ожидая сшибки. Сегодня впервой ему предстояло попробовать себя в боевоим столкновении с вражеской тяжелой конницей. Утратившая свой борзый бег, схва-тившаяся с пешцами русов, и, уже почти остановившаяся конница ал-арсиев, не смогла встретить удар ударом, как то и надлежит настоящей, уважающей себя, коннице. Дружин-ные борзо въехали во фланг хазар, едва успев удивиться, что чаще видят лошадиные ре-пицы и хвосты, а также бока и спины ал-арсиев, нежели их лица и занесенные для встреч-ного удара клинки и нацеленные им в лица и груди, копья. Ждан нацелил свое копье в правый бок, развернутого к нему боком ал-арсия, в красивой чешуйчатой броне. Того про-сто выдернуло из седла, силой бега его лошади, но копье, как оно чаще всего и случается, в таких-то эпизодах, осталось, застряв в погибшем уже теле. Легко выхватив толедский клинок, прикупленный еще в Новгороде, он, стараясь не упустить из бокового зрения кня-зя, охрана коего и была его главной задачей в бою, атаковал ал-арсия, норовившего на-броситься на того слева. Сбив мечом с хазарина шлем, он подставил его под удар соседа по строю, сам едва успев защититься щитом от разящего удара сабли в лицо. Колющий выпад клинком в рожу тому ал-арсию, что пытался свалить уже его, был хорош, тот сразу и откинулся в седле, бессильно взмахнув руками и падая. С лязгом и скржетом сталкива-лись клинки, с глухим стуком опускаясь на щиты, рубя и кромсая доспехи. Сегодня ал-арсии были атакованы достойным противником, с каким не дайте боги всретиться в поле – регулярной русской кавалерией. Причем атакованы в тот момент, когда сами они, утратив скорость, остановились, атакованные с обоих флангов и с чела. Сеча определилась в пер-вый же час после начала атаки ал-арсиев. Они, не выдержав удара, подались назад. Вне-запно Ждан увидел, что какой-то ал-арсий в блестящей кольчуге доброго дела, похоже, сохранивший сердце в сем бою, наставив копье, атакует князя с боку, ошуюю. Ждан шен-келем взбодрив коня, занял позицию между князем и взбесившимся ал-арсием, приняв ко-пье того на свой кованный щит, надежный, закупленный тоже в Новгороде, как и меч его харалужный. Да удар был зело силен. Этим ударом, пришедшим сбоку, повалило коня Ждана, а он сам, едва поспев заученно выдернуть ногу из стремени, скатился с седла, ус-пев узреть, как того арсия зарубил мечом Летко Волчий Хвост. Слегка оглушенный паде-нием, Ждан расслабленно пытался привстать на локтях, видя как совместными усилиями с комонниками Икмора с другого фланга, Святослав погнал, обеспамятевших и потерявших всякий воинский порядок ал-арсиев, назад, накатывая на приближающихся тесным пешим строем, тургаудов. Снизу он зрел всю «прелесть» конной схватки: бешено скалящиеся лошадиные морды, мелькающие поминутно в воздусях конские копыта, молотящие наот-машь мечи, булавы, кистени и сабли. Сталкивающиеся щиты и безвольно вылетающих из седел всадников, своих и чужих. Сегодня чаще чужих. Ему несказанно повезло. Вскоре все это снесло обочь и его более не угрожали растоптат тяжеленные копыта дерущихся жеребцов. А тут набежала пешая рать руссов, тронувшаяся, поднатужившись вперед, тол-кая обеспамятевших ал-арсиев, не ломая стены щитов, поспешавшая  скорым шагом. Пешцы обошли Ждана, помогая ему встать, словили его лошадь, нашли меч и щит, по-могли сесть в седло. А молодой пешец, выдрав из бока какого-то арсия чье-то копье, по-дал его Ждану. Тот, встряхнувшись и приказав пешцу найти его после сечи, коли оба бу-дут живы, должок за ним, поскакал за удаляющимся князем, обогнав пешую стену, дело-вито добивавшую встречных спешенных арсиев и поднимавшую наших раненых. Конная схватка уже отдалилась от них, пусть и недалеко, но от непосредственного соприкоснове-ния с врагом, пеших уже избавив. Княжая конница рубя бегущих куда глаза глядят ал-арсиев, обрушила их всей тяжестью бронированных всадников, на пешие квадраты тур-гаудов и их добровольных помощников, свалив ошеломленный и сломленный атакой с трех сторон «Полдень помощи», на только еще готовящийся к бою «Вечер потрясения». Потрясение верно, было еще то! Фланговые «аль Мугаджер» и «аль Джири», атакованные тоже фланговыми отрядами огузов, снова отскочивших в сторону, чтобы не попасть под каток атаки княжой нарочитой конницы, потеряв строй, сердце и голову, покатились на-зад, избиваемые всадниками в спину. Каждый конник скажет, что это самое разлюбезное дело для любой конницы.
Ахмед ибн Куйа, везирь ал-арсиев, изо всех сил пытался остановить их бегство, он честно погиб под страшным ударом ужасающим мечом вельми удачливого и зело разо-шедшегося сегодня Икмора, наехавшего, свят, свят, свят, именно на него. Все, командо-вать толпой потерявших голову воинов, было некогда, да и некому, их гнали на тургаудов, как взбесившееся от страха ополоумевшее стадо, закованных в сталь огромных баранов. А тем, пешим, как маневрировать в чистом поле, чтобы разойтись там с конницей, да еще без меры отягощенным  тяжелыми доспехами? Они попробовали сделать единственное, что еще могли – встретить свою же тяжелую конницу в копья. Та же, гонимая сзади и с флангов русами, обрушилась всем своим весом на несчастных тургаудов, начав с ними жаркую сечу на полное уничтожение. Хазары отчаянно секлись с хазарами же. Ни тем, ни другим деваться было некуда, именно в этом и заключался великолепный замысел вели-кого князя. Что можно придумать толковее, скажите на милость? Дети тарханов, состав-лявшие основную силу тургаудов, истреблялись искавшими спасения в возможности про-должить бегство, лучшими воинами Хазарского каганата, несравненными прежде ал-арсиями. Каган этого каганата, носивший имя Иосиф, наблюдая это уничтожение лучшей силы своего государства с холма, за спиной тургаудов, наконец, очнулся от отстраненного созерцания, скомандовав немедленно уходить, в надежде укрыться на островах дельты реки Итиль, обширной и полноводной, поделенной на множество рукавов бесчисленными протоками. А смешавшихся воедино тургаудов и ал-арсиев, принялась размашисто и дико рубить конница руссов, иссекая их в трухлявый пень. Подошедшая стена пешцов допол-нила погром, нанизывая еще живых хазар на свои рогатины. На этом поле закончился Ха-зарский каганат. Простояв добрую половину тысячи лет, сегодня он изгибал, исшаивал, чадя, под дружным напором руссов и помогающих им огузов. Воеводы, князья-наместники и великий князь, собрались на том холме, где все еще стоял шатер кагана, ре-шая, как быть. Было решено, оставив на поле три десятка сотен пешцов, и преимущест-венно раненых и пострадавших комонников, подать помощь раненым руссам, а также со-брать на ладьи всех своих погибших, обязательно пересчитав их, а также все оружие, ос-тавшееся валяться на этом поле, добить тех хазар, кто еще уцелел, отловить их коней. Са-мим же, накоротке отдохнув в ночь, идти водно и конно к Итилю и брать его с ходу на ко-пье…
Рать из итильских горожан, собранная последними днями в помощь войску кагана, не имея еще известий от него, выступила из города в утро сражения, отправляясь пеше на полночь, вдоль реки, рассчитывая присоединиться к кагану и сразиться с русами. Всехко-ней забрало с собой войско кагана и сбеги, уходившие из города. Пришлось этому импро-визированному войску идти пеше. Это была уже вторая волна ополчения Итиля. Воины из горожан, челяди тарханов и ремесленников, вооруженные и одетые в брони на деньги ис-пугавшихся и раскошелившихся с испуга, еврейских купчин, шли тяжко и безо всякого ряда и лада. Да и откуда бы им, никогда и ни с кем не ратившимся, тем более пешими, знать тот лад. Да еще под жуткой тяжестью, напяленных сдуру на себя доспехов. Коман-довать этим, с позволения сказать, войском, определился двоюродный племянник кагана, принявший титул шада . Но и он сам имел совсем немного воинского опыта – командо-вал сотней под час подавления восстания ремесленников. Хотя, может быть, изо всех Дея-телей стольного града, только он и понимал, что выводить это импровизированное войско, в поле – глупо. Не умея пользоваться оружием и держать строй, даже не способное к дол-гому ношению тяжелых доспехов, это «войско» в поле было просто обречено. Еще на го-родских стенах, они, может быть, чего-нибудь и стоили бы, хотя тоже совсем вряд ли, но не в поле. Бодро и с песнями отойдя от Итиля на расстояние прямой видимости, «воины» уже утратили весь свой пыл и порядок, становясь тем, чем и были на самом деле – стадом напуганных горожан, увешанных добрым и безмерно дорогим оружием. Далее они еле плелись и за весь день так и не прошли даже четверти дня пешего пути, встав лагерем безо всякого ладу и устроив суматошную ночевку в чистом поле, без устройства лагеря. Шад Аарон уже был не рад, что принял под команду все это стадо. Ему оставалось только гадать, что будет, когда оно попадет под копыта боевых коней огузов и руссов. Это всего лишь кровавая смазка для их тяжелых копыт, пятитысячная орава вопящей и мечущейся человекообразной дичи. Кагал столичной синагоги, уже испугавшийся собственной сме-лости! Впрочем, ночь прошла спокойно, а утром встав и позавтракав, они не обнаружили округ русов, чем были необычйно вдохновлены. «Рать» снова приступила к движению. Однако, внезапно впереди раздался какой-то грохот. Ноячью и под самое утро они пару раз слышали такой грохот одесную от себя. Знать бы им, что слышали они топот копыт удирающей свиты кагана и его самого, а также тех жалких остатков хазарского воинства, намедни сразившегося с руссами, что теперь убегало прямым путем к недалекой отсюда дельте Итиля, унося свои трепетные души из-под огузской сабли, поскольку преследовать их, Святослав отрядил именно отряды огузов. Но ночью их ничто не беспокоило, а вот ут-ром, стоило им только начать выдвижение по широким следам воинства самого кагана, как прямо перед ними на кургане словно из ниоткуда вырос всадник, оглядевшийся окрест и немедленно скрывшийся. Шокированное «войско» остановилось и вновь забурлило своими собственными страхами и спорами, даже не давая себе труда послушать сакму. А делать бы это было давно пора, поскольку из-за приречных холмов, где давеча исчез всад-ник, прямо в чело им, вынесло длинную полосу скачущей конницы русов. На головы рас-терявшихся посреди поля горожан, обрушился грохот копыт, идущей, пусть и не самым быстрым карьером, конницы. Это был настоящий ужас для этой совсем не готовой, к че-му-либо подобному толпы глупых горожан, обвешанных бессмысленным железом. Всад-ники росли на глазах, увеличивались в размерах, становясь все больше и все грознее. Им-провизированное хазарское воинство, давно забывшее с какой стороны и за меч-то дер-жаться, прямое следствие наличия большого постоянного войска, кинулось с криком сры-вать с себя доспехи и рванулось бежать назад, к городу. Даже облегчившись путем сброса всех доспехов и оружия, до каких на бегу дотянулись руки, бегуны они были еще те. за-дыхаясь и держась за бока, шатаясь и спотыкаясь они бежали, боясь упасть и остаться на съедение этим диким руссам. Их догнали даже не на полпути, но мятущаяся толпа с во-плями бежала по дороге запрудив всю ее по всей ширине. Князь Святослав скакавший во главе сей погони, кричал своим, призывая их умерять, сколько возможно, бег своих коней, не загоняя хазар до смерти и рубя их вполне умеренно. Надо ведь было еще на их спинах ворваться в город. Такой шанс следовало использовать обязательно, иначе ведь придется брать Итиль штурмом, теряя и время, и людей. Своих людей, добрых кметей, тогда при-дется разменивать на этот человеческий мусор. Так их и гнали, потихоньку уменьшая слишком большое количество мечами, проводя самый естественный изо всех отборов от-бор, кто сдюжит – тот сдюжит. А кто несдюжит – того затопчут ногами свои, или кони погони. Поднятый передними рядами толпы клубы дорожной пыли, скрывали конных ру-сов от наблюдения от ворот. Со стены их, конечно, рассмотрят, но, пока сообщати на во-рота, пока начнут их закрывать… Этого им должно было хватить. Им бы только добраться до ворот, а дальше все уже окажется решено! Когда процессия подбегала к распахнутым, по случаю отъезда многих горожан, воротам Итиля, толпа, устилая своими трупами доро-гу, даванулась в них, сметиая все на своем пути, топча людей и охрану, по дурости своей оказавшейся на пути у толпы…
Сотник городской сторожи Итиля Чамур, принял под охрану ворота непосредствен-но перед выходом импровизированной «рати» горожан, посмеиваясь со своими воинами, над этими тупыми павлинами и неумехами, увешанными самым разнообразным оружием. Справный воин, Чамур никогда не видал такой благоглупости. Он, выпустив все «вой-ско», закрыл ворота и охранял свое место всю ночь, стараясь уразуметь, отчего же так долго нет вестей от воинства кагана. К нему подьехал один из оставшихся еще в городе тарханов, повелев держать ворота открытыми, дабы не воспрепятствовать выезду из горо-да тех, кто хотел уехать. Нам, мол, трусы не нужны, мешать станут только. Чамур, согла-сившись с тарханом, оставил ворота открытыми. Так они и пребывали открытыми, когда из-за березовой рощицы, вопя и отчаянно пыля на ходу, выскочила, изо всех сил поспешая к городу, потерявшая голову и загнанная вконец, толпа горожан. Когда длинная змея сбе-гов, отчаянно суча ногами в пыли и горланя: «Урусуты, урусуты!» подбежала к самым во-ротам, опешивший сотник, узнал среди этих искаженных ужасом и паникой лиц несколь-ко из тех, что всегда отдавали ему приказы и, опытный воин, он окончательно растерялся. Ворота он начал закрывать только после того, как толпа их уже заткнула напрочь, устроив там бешенную давку и дикую свалку. И не сумел закрыть, разумеется. Не так это уж и просто, сдержать обезумевшую от страха толпу. Паникующие горожане, в обрывках неко-гда богатого платья, многие уже лишившись отягощавших их доспехов, смяли его кметей, порываясь быстрее проскочить приворотную площадь и бежать назад домой, надеясь там укрыться от страшных руссов, преследовавших их по пятам. Они даже не поняли, что те, следуя за их толпой, ворвались в город и тот, из относительно надежного укрывища, не-медленно превратился в теснеую ловушку для всех в нем живущих.
Сотник Чамур, прорпуская толпу, судорожно глотал воздух, молясь Тенгри-хану, сотник был из простых хазар и идуазмом отяжелен не был, чтобы за спинами этих дураков никого не было. Но сразу за ними, и сотник это вскоре увидел, разом прибавив рыси, пе-реводя ее в карьер, неслась грозная конница руссов. Оглядев своих, сразу спавших с лица воев, сотник и сам пал сердцем, поняв, что руссов уже не остановить и в город они во-рвуться, прямо на раменах, избиваемых ими беглецов. А страшные крики уже раздавались и от реки, где пеня воду Итиля веслами, быстро врывалась в город целая флотилия ладей руссов. Его воины даже не попытались метать стрелы в урусутов, соскакивая с надвратной ограды и убегая назад, в город, а в воротах уже, пробивая пробку из жутко вопящих горо-жан, ворочалась, рубя направо и налево страшная тяжелая конница. Отряды нарочитых и отроков рысью расходились веером по улицам, ловя горожан и выпытывая у них, приста-вив клинок к горлу, где дома побогаче? С ходу начался повальный грабеж, а вскоре запы-лали окраины. Вои с ладей с ходу высадились на острове, где высились, украшая град сво-ей кирпичной кладкой, дворцы каган-беки и самого кагана. И пошла потеха! Четыре сотни тургаудов, единственные сохранившие порядок и соображение, в этом окружающем их ужасе и хаосе, попытались их защитить, но были быстро смяты ратниками-русами, мигом выстроивших несколько непробиваемых стен щитов и с разных сторон ударивших на тур-гаудов. Гордые своей родовитостью, сыновья наивятших тарханов каганата, индивиду-ально владели своим прекрасным оружием гораздо лучше простых ратников Святослава, исключая его и боярских дружинников, но не приученные воевать строем, были сломаны его несокрушимой силой. Сломлены и раздавлены, украсив своими голыми, растерзанны-ми и лишенными богатых и дорогих доспехов телами, весь остров. Грабеж шел отчаян-ный. Не грабили только слободу иноземных, в том числе и русских, гостей. На то был ка-тегорический приказ великого князя. Надо всем городом стоял ор избиваемой толпы и от-чаянный визг насилуемых женщин. Такова уж участь всех взятых на щит городов. Сам же Святослав, прошел только осмотреть приемный зал кагана, с хитрыми механихмами, ук-рашенными драгоценным каменьем, скарбницей кагана и каган-беки, а также их личными палатами. Весь гарем и кагана, и кагана-беки был отдан на усладу воинам. Заслужили! Ремесленники, проживавшие слободами, и, не догадавшиеся покинуть город, пленились, знатные горожане, тарханы и беки просто уничтожались. Как рабы они бессмысленны, а выкуп за них получать сейчас не с кого! Их жен и дочерей насиловали и пленили. Эти пойдут на продажу. Нетронутые, они стоили бы, понятное дело, дороже, но поди ж ты, останови распалившихся и налитых похотью ратников. Город был подожжен, и только деревянные постройки на острове кагана, ратники и дружинные, специально посланные князем, уберегли от огня. Зачем? Ясно стало, когда пришли оставшиеся ладьи, привезя тела погибших в битве под Итилем руссов. Их было до двух тысяч, а наиболее славный среди них - родовой князь Муромский Будила. Муж сей достойный, погиб, сражаясь отча-янно среди своей дружины, но, по недостатку своей боевой подготовки и воинского уме-ния, пал от сабли ал-арсия.
А на следующий день, после восхода солнца, тела всех погибших сложили в дере-вянных постойках кагана и каган беки, одно из коих к вящему сожалению последующих поколений, оказалась личной библиотека кагана. Просто в деревянной постройке, сухой и хорошо хранящей постоянный температурный режим их было гораздо надежней хранить. Все эти здания были подожжены, унося с дымом души нарочитых и павших ратников в Вирий, к Перуну. Вместе со всеми бесценными свитками, наполнявшими библиотеку кА-гана. Весь следующий день, ратные князя, продавали полонянников иноземным купцам, чье имущество было столь мудро сбережено от разграбления великим князем. Оставшихся нераспроданными, пленных хазар, заставили разрушить в городе все то, что только не по-жрал огонь накануне, в том числе и дворцы на острове, посреди Итиля, откуда было уже вытащено все мало-мальски ценное. Разрушать не строить. Подгоняемые кнутами руссов полоняники справились с этим весьма быстро и эффективно.
Потом же их просто отдали огузам, которые намеревались просто отогнать пленных в далекий Хорезм, где цены на рабов все еще оставались высокими, поскольку до них еще не дошли отблески итильских пожаров. Печальным было это шествие, вначале сквозь бла-годатную завольжскую степь, а потом и через прокаленные солнцем среднеазиатские пус-тыни. Немногие добрались до конечной цели путешествия. И никто не знает, не там ли погиб и главный хронист великого кагана хазарского, высокоумный итильский раввин, известный талмудист, Исайя Бен Моисей, или же он был убит накануне, во время истреб-ления тургаудов на острове, где помещались дворцы кагана и каган-беки, где он и рабо-тал. А может, его выкупил кто-либо из купцов? Хотя, зачем он им, такой старый и немощ-ный, пейсатый еврей. В любом случае, больше его перо, нигде себя не оказало. Сами же русы, перевезясь всем войском через Итиль, приготовились идти на Саркел. На сей раз не совсем так, как всегда хаживал Святослав – налегке. Нет они гнали с собой легкие обозы на которых везли запас продуктов для перехода пеших от Итиля до Саркела, а также спешно сколоченные в Итиле лестницы, для взятия Саркела штурмом.

САРКЕЛ
Гарнизон Саркела каган-беки Хазарии Иосиф все-таки увеличил, перед самой вой-ной, почти до 500 воинов. Он спослал туда две с небольшим сотни тургаудов еще весной, опасаясь нашествия ратей Святослава, именно с захода солнца Одначе, продолжал считать все это еще недостаточным, чтобы надежно осадить у его муров , ражие до боя и добы-чи, Святославовы рати, каковой и на самом деле, как и грозился ранее, весной пошел в вя-тичи. Сие ведь тоже был поход враждебный Хазарии, вятичи исправно платили дань, по-лагаясь всецело на хазарскую защиту и заступу, но эти мелочи вельми мало сейчас манили и заботили каган-беки – не до них было! Правда сейчас уже, каган-беки так не радовался, внезапно осознав, что князь руссов сможет провести этот поход в своей блистательной и, как всегда, стремительной манере. Его соглядатаи из купцов и прижившихся в Киеве ев-реев, регулярно доносили, какую огромную силу собрал киевский каган, каган-беки Ио-сифу, все едино, предстояло решать непраздный для него вопрос, куда и как обрушится князь-пардус со своими воями. Собранная рать бездельничаить не может, инако она про-сто развалится, прекрасно знал Иосиф. И еще он прекрасно осознавал, насколько его кага-нат, кагана Иосифа, своего тезку, он рассматривал лишь в качестве ритуальной, обрядовой фигуры, каковой тот, по сути, и являлся, мешает развитию торговли урусутов с востоком, куда рвались со своими товарами купцы руссов, начиная с времен первых князей Рюрико-вичей, ощутив внезапно, за своей спиной их поддержку и защиту.
Зная руссов, как отменных воинов, храбрых, доблестных и невероятно терпеливых, а князя Святослава, как несравненного полководца и воеводу, Иосиф прекрасно понимал, насколько сие опасно для каганата, допрежь всего. Но, похоже, он даже еще не догады-вался, насколько же это опасно, на самом деле! Настоящий уровень опасности для кагана-та, он осознал, только, когда уже отправившись в Шаркил, остановился на короткий от-дых у своих кочевых родственников, в забытом и глухом степном кочевье, примерно на полпути к Шаркилу . Там его и догнал запыхавшийся от непрерывной скачки гонец из Итиля. Он поведал изумленному каган-беки, что поразительный и непонятный, но весьма блистательный и бесподобный, князь-пардус Свендосляб, уже спускается вниз по Итилю, с полуночи на полдень. Через вятичи и Булгарию, с немалой ратью, целясь явно на город Итиль, великолепную столицу Хазарского каганата. Булгарский хан, верный вассал кагана прислал о том кагану-беки письмо, где извещал о намерении Свендосляба атаковать Хаза-рию. Теперь Иосифу все становилось понятным. Свендосляб, проклятый гой, сумел обма-нуть их, как нищих дураков у выхода из синагоги, в день шаббата, усыпить их бдитель-ность, заставив ожидать себя и сосредотачивать основные усилия по продиводействию нашествию, именно с захода солнца, сам же зайдя скрытно, с полуночи. Воистину князь-пардус, он и подобрался к своей жертве как и положено пардусу, укрытно и тихо, былинка не шелохнется, по-кошачьи, сейчас же ему остался решительный прыжок. При каган-беки было чуть более 1500 ал-арсиев и около тысячи торгаудов. Сила немалая, она могла быть потребной при сражении со Свендослябом. Посаженная в Шаркиле, она гарантировала бы последний от взятия его штурмом даже и всей ратью Святослава. Он намеревался развер-нуться и идти к Итилю, оставив Саркел на потом, когда ему сообщили, что и Саркел уже осажден, дикими ордами двух печенежских ханов, Радмана и Кури, растрепавших перед этим вдрызг и пополам кочевья хана Кучуга, которого каган-беки надеялся видеть своим подручным и наемником на службе каганату. Надо было все-таки возвращаться в Итиль. В Шаркил его уже, наверное, не пустят. Там, судя по всему, начиналась паника, суета и все-ощий хаос. Некому было принять на себя все бремя власти, а без твердой руки и прочной власти, государству немочно, особливо, егда враг ворвался на его просторы. Враг могучий и победоносный. Что каган сможет остановить Свендосляба без него, Иосиф уверен не был, как не был он нисколько уверен, что сможет сделать это и он сам, великий и могучий каган-беки Хазарии. Прошли те времена, когда каганами были исключительно члены ди-настии Ашинов, степняки, знавшие свой народ и его боевые способности, все поголовно полководцы и воеводы непосредственно от рождения и пеленок. Нынешний каган, пла-менный проповедник иудаизма, способен лишь вести заумную переписку, да плакаться повсеместно, пропала, мол, утрачена навсегда, настоящая ученость в Хазарии. Не восцве-ла, де, она пышным цветом настоящей высокой учености! При вести о нашествии ратей Святославовых, кагана может и вовсе трусливая буесть  обуять, укрываться кинется. Правда в стольном граде был еще один грамотный воевода – визирь ал-арсиев Ахмед ибн Куйа, но и сражаться ему придется с, возможно, лучшим воеводой этого мира. Сам каган-беки Иосиф считал себя воеводой достойным, опытным и умелым, только вряд ли и он сам сравниться с этим Свендослябом и его дарованием. Не считая нужным лгать себе са-мому, Иосиф честно в этом себе признавался, но, конечно же, никогда и нигде не сказал бы об этом на людях. Уже полностью осознав, насколько каган русов, переиграл их с ка-ганом Иосифом, в самом зародыше этой кампании, надеялся только, что больше не позво-лит ему себя обмануть. Надеялся и колебался. По всему – надо было возвращаться в Итиль, бросая Саркел, в надежде, что Свеносляб больше ничего не придумал ничего заме-чательного, и Саркел выстоит, не падет в жадные длани печенегов, пока они станут тя-гаться бранно с руссами, на подходе к Итилю. А если даже и падет – выбирать то ему не из чего! Однако возвращаться в Итиль с 2500 воинов ему не хотелось. А если проскочить-таки к ясам и нанять их в войско не торгуясь, быстро. Пусть и дорого встанет, главное ко времени бы! Натура каган-беки уже переживала, плакала о деньгах, понимал он, коли на-нимать касогов и ясов без длинных торгов и уговоров, те, все поняв, спросят с хазар на-стоящую цену, поняв, как же боится каган-беки этого нашествия руссов. А и не дать вста-нет нельзя, как бы те дикари не выступили заедин со Свендослябом, принявшись вгры-заться в Хазарию с другой стороны. Хорошо бы, конечно, нанять хотя бы касогов, и вер-нуться в Итиль во главе 7 – 8 тысячного войска, да еще те две с половиной тысячи, что и сейчас при нем. Это было бы здорово, и очень полезно. Тогда, возможно, он сумел бы уравновесить то, что Свендосляб выиграл еще при планировании этого похода, загодя об-манув хазар, скрыв истинное направление своего вторжения. Причем ведь как хитро скрыл, грязный гой! Никто в каганате даже не рассматривал возможность его нападения с полуночи. Это направление всем представлялось довольно-таки надежно прикрытым Бул-гарским ханством, во главе с надежным вассалом Алмушем, несмотря на его магометан-ство и явное стремление брести независимость от каганата.
Но внезапно, его родовое кочевье, практически беззащитное, располагавшее всего-то двумя сотнями легкоконных воинов, было атаковано со всех сторон печенегами. Дикие степняки налетели на остановившееся на дневку кочевье, словно степные взбесившиеся волки. Хорошо еще тургауды, пользуясь великолепной прочностью своих прекрасного качества доспехов, быстро выстроили небольшое каре , а каган-беки с ал-арсиями, наме-реваясь быстрыми ударами из-за их спин, растрепать печенегов и вырваться из их кольца, к Итилю, принялся их атаковывать, раз за разом отходя за спины каре, чтобы перегруппи-роваться и привести в порядок свою потрепанную боями с печенежскими мергенами кон-ницу. Позади у него его дальняя кочевая еще родня-язычники быстро и суетливо сплачи-вала давно уже проржавевшими, от долгого неупотребления цепями, свои кибитки в обычный для степняков, но уже подзабытый хазарами, проживавшими во внутренних сте-пях своей степной родины, в их постоянной, обезопашенной силой каганата, беспечности, курень. Тургауды, понеся немалые потери, с великим отступили туда, под защиту киби-ток, втаскивая с собой и своих раненых. Он же снова попробовал атаковывать печенегов с тяжелыми ал-арсиями, рассчитывая их растрепать, лишив воли и замысла. Идея была не-плоха, только каган-беки не учел величину преимущества печенегов в числе. А было у них почти 10000 мергенов. К тому же их ханы, Радман и Куря прекрасно знали, кого они здесь застали, равно, как знали и о его казне. Разговорился один из вытащенных арканом из тесноты строя тургаудов, обсказав хазарам перед смертью, все что знал. Винить ли его? За что? За то, что мужик, спасаясь от страшных пыток каленным железом в скорой смер-ти, сдал степнякам все что знал? Это может сделать только тот, кто сам когди-нибудь ока-зывался перед таким выбором и выдержал. Хотя что-то нечасто доводится слышать о та-ких героях. Первая же атака ал-арсиев, ударивших из-за сплотившихся в тесный курень кибиток, была совершенно неожиданной для печенегов и привела к отчаянной рубке, едва не позволив прорвать осаду. Каган-беки отчаянно рубился со степняками среди своих во-ев, невзирая на свой уже не малый возраст и был ранен в бок, хотя добрая броня, на этот раз, избавила каган-беки от гораздо больших неприятностей. Но печенеги-мергены, вне-запно узнав от плененного ими ал-арсия, о казне каган-беки, обезумев от алчбы, не обра-щали внимания на собственные потери, а только усиливали и усиливали нажим на тургау-дов. Они осыпали их стрелами издали, ал-арсии им отвечали, меча стрелы по-над голова-ми тургаудов, ав промежутки меж кибитками, но печенежские ханы могли позволить себе отдавать 3-х мергенов за одного ал-арсия, или тургауда. И все равно, остались бы в при-были. Правда, если бы те 2000 мергенов, что еще оставались у стен Саркела, прознали бы о казне, они бросили бы все их затеи с осадой крепости, явившись на место сие, безо вся-ких колебаний. Раненый каган-беки уже с трудом мог сидеть в седле. Спешившись, он сел на кошму, постеленную на траве, а четыре ал-арсия уселись рядом со своим повелителем, прикрывая его своими доспехами от случайных стрел. Они еще ждали, что каган-беки проявит свою всегдашнюю сметку и распорядительность, и вытащит их всех из сей беды. Прикрыть его, давая обдумать все случившееся, было уже необходимостью, поскольку печенеги принялись метать стрелы по крутой траектории, в надежде ранить или убить как можно больше людей и лошадей. Погибло уже более сотни тургаудов, а печенеги, сменя-ясь по сотням, продолжали неизменно и пребольно стегать их колючими стрелами. Дос-пехи у тех были зело хороши и надежны, но стрелы, сыпясь дождем, все-таки находили в них, со временем, недостаточно прочные сочленения. Важно только, чтобы попаданий стрел было как можно больше. А вот это условие печенеги выполняли старательно и ак-куратно. Стрелы свистели и били тургаудов, а ал-арсии били из луков у них над головами, выцеливая крутящихся в пыли, вокруг куреня, всадников, но дело шло уже к ночи. Может, под покровом темноты им удастся выскользнуть из кольца мергенов? Сотники ал-арсиев потребовали у каган-беки идти с ночью на прорыв, полагая, что еще одного дня под дож-дем стрел, им уже не пережить никак. Метать стрелы ночью гораздо сложнее. Может быть, лучшая вооруженность и боевое мастерство ал-арсиев и тургаудов, дадут им шанс уйти. Чего им ждать оставаясь здесь, у жалких этих кибиток? Только смерти! О кочевых хазарах, хозяевах кочевья, где их застали печенеги, никто уже не думал и не вспоминал, да и были они уже, к этому времени, почти все мертвы. Требования сотников было облечено в недопустимый, в общении с вельможным каган-беки, тон требований и угроз. Но каган-беки на это как-то не обратил внимания, а, может, просто предпочел не заметить тона во-все. Не до того ему было! В его положении это становилось уже второстепенным, если не третьестепенным, вообще. Иосиф, подумав, согласился. Он не был уверен, что дотянет до Итиля живым, но то, что так вот, просто ожидая чего-то, неведомо чего, под стрелами подлых печенегов, погибнет еще быстрее, уверен был вполне. Погибнет глупо и задарма, безо всякой пользы для каганата. Какую пользу принесет он, раненый, даже и прибыв в Итиль, он попросту не задумывался. Тем более, что никто из них не знал о том, что битва между ратями великого князя и кагана, уже состоялась и проиграна хазарами совершенно, каган Иосиф бежал, скрываясь в волжских плавнях, а Святослав, ценя свое время, ринулся к Итилю, с намерением взять его с ходу. Но сбеги из взятого руссами стольного града ка-ганата, еще не достигли степи. Да и как бы они пробились к обложенному печенегами на-прочь каган-беки?
Тургауды запрягали лошадей в кибитки кочевников, расцепляя цепи и кладя в них своих раненых. По законам степной войны их, вообще-говоря, полагналось бросить на произвол судьбы. Однако, каждый, ставя себя на их место, надеялся, что о нем, буде и его ранят, тоже позаботятся товарищи. И продолжали подготовку. Но и печенеги видели эту подготовку, не могли они ее не видеть, и, надо быть, понимали, к чему это все! Степную войну воевать они не дураки были! Всю жизнь воевали, в том числе и со своими степня-ками. Каган-беки решено было усадить в кибитку, где везлась казна, точнее, та ее треть, какую он взял с собой из Итиля, для поднаема войска. Кибитка была крепка и, укреплен-ная и окованная многими стальными полосами, несколько тяжеловата, пожалуй. Зато бор-та ее стрелам печенежским ять  не получится. Вместе с каган беки туда же забрался и казначей, которого он взял с собой из Итиля, для правильного оформления своих ожидав-шихся денежных операций. Каган-беки во всем ценил больше всего порядок и законность. Ну ладно, когда уж вокруг все беззаконно, пусть хотя бы ее видимость.
Темнеет в начале лета повсегда поздно. Но вот пришла долгожданная ночь, едва до-ждав темноты, тургауды и ал-арсии окружив кибитки, ринулись на прорыв, и тихая ночь, внезапно наполнилась, вначале скрипом и конским топотом, потом же громкими криками, звоном и скрежетом стали, звонким треньканьем по защитным перстатицам, спускаемых лучных тетив, воплями гибнущих, стонами раненых и командами начальствующих. Вско-ре хазары убедились, что идея ночного прорыва была далеко не из самых лучших идей. Хотя, какие уж тут идеи! Только они успели двинуться во тьме, как волки-мергены, слов-но они обладали ночным зрением, осыпали ал-арсием и тургаудов, тучей, пусть и слепых во тьме июньской ночи, но пребольно жалящих стрел, летевших очень и очень плотно. Визжали раненые лошади, вскрикивали люди, громко чавкала под нековаными копытами степных коней, слегка размокшая от недавнего дневного дождя земля. Каган-беки Иосиф лежал в глубоком ящике кибитки-скрыни с казной, прислушиваясь к частому тупому пе-рестуку стрел, вонзающихся в толстые деревянные бока, крепко слаженной повозки. Рана, полученная им днем была не тяжела, чья-то сабля, отодвинув защитную стальную пласти-ну пояса, скользнула по ребрам, рассекая кожу и мясо мышц, выпустила много крови. Она доставляла неимоверные страдания, но внутренних органов не коснулась. Будь бы он до-ма в Итиле, каган-беки бы поручился, что через неделю – две, уже встанет. Не без помощи своего лечьца, гораздого врачевать раны и травмы, но встанет. Перевязывая каган-беки, ал-арсии сняли пояс с бляхами, защищавшими поясничный отдел его крепкого еще тела. Но кольчугу назад опустить не забыли. Оставили при Иосифе и его богато украшенную саблю, изделие лучшего хорасанского мастера. Тяжелая тряска повозки, запряженной двумя лошадьми, доставляла каган-беки сильные страдания, а еще он слышал, как хрипло и надсадно дыша, бежали рядом с кибиткой держась за ее борта, пешие тургауды. Тяжело им в их громоздких и тяжких бронях. Внезапно впереди жутко закричала от боли лошадь, наверное подстреленная шальной или прицельной стрелой, и кибитка, дернувшись и пере-косившись, встала. От этого рывка яркие цветастые круги, заполнили все поле зрения Ио-сифа. Снова случилась суета снаружи. По выкрикам каган-беки понял, что тургауды сует-ливо выпрягали погибшую лошадь из кибитки, впрягая туда другую, из под убитого ал-арсия. С периферии бегства уже доносился скрежет сталкивающихся в рубке сабель и крики сражающихся. Стрела проскользнув в кибитку, вонзилась в живот казначея, взвыв-шего сразу от яростной боли. Еще одна стрела отскочила от его кольчуги. Срезень, осмот-рев ее долотоподобное острие, сказал себе каган-беки, оттого и не пробила его брони. Ко-роткая вспышка схватки впереди и щелканье тетив по перчаткам, крики, визг дерущихся меж собой боевых лошадей. И натужный, гнусаво-пронзительный вой печенегов. Такова была музыка этой ночи. Ближе к утру казначей со стрелой в животе, смертельно утомив-ший каган-беки своим почти непрекращающимся визгом и воем, уже только хрипел, не имея возможности, наверное, визжать и кричать, а схватка впереди и по бокам успокои-лась. Скрежет сталкивающейся стали и боевые выкрики сражающихся доносились только сзади. По бокам повозки что-то терлось. Каган-беки раздраженно и повелительно призвал кого-нибудь заглянуть в кибитку. Заглянули два усталых и спавших с лиц тургауда в сильно помятых доспехах, Иосиф спросил, что происходит?
- О повелитель, грязные печенеги загнали нас в плавни. Всю ночь мы дрались с ни-ми, многих перебили, но и наших много пало, особенно ал-арсиев. Командиры совещают-ся, не понимая что нам делать дальше! Надо бы переправляться через реку, а как?
- А что за река?
Скрипя зубами от боли в растревоженной ране, спросил высокопоставленный воево-да.
- А шайтан ее знает, блистательный! Какой-то дурацкий приток Итиля, кажется! Очень вовремя, иншалла !
- Выбросите из кибитки эту падаль казначея и передайте командирам мой приказ - выбираться отсюда! Они что не понимают совсем, куда забрались? Сейчас печенеги по-дожгут сухие плавни и изжарят нас всех как куропаток в степном пожаре!
- Нет, повелитель, жечь нас он не будут! Мы тоже этого боялись, пока не допросили одного из них, пойманного арканом. Он сказал – печенеги знают о казне и боятся ее по-вредить, потому они и ночью не стреляли огненными стрелами по кибиткам.
Правильно, решил про себя каган-беки, все правильно! Знают, конечно же, знают! Они ведь тоже захватывали пленных! Оттого и лезут на них, как на открытый буфет.
Но тут снова все покрыл громкий треск камыша и жуткие крики дерущихся, а также жесткий скрежет сталкивающейся стали. Печенежский победительный клич-вой нарастал со всех сторон. И все больше хазарских глоток молились вслух Аллаху (ал-арсии) и Яхве (тургауды), или взывало просто к небу, вспомнили бывшие язычники веру своих дедов, ища его помощи. Нашли и напали, понял каган-беки. Да нашли и напали, заставив хазар принять их последний, смертный, бой. Только страшный это был бой. Схватка в рассып-ном строе была страшна. Гораздо более искушенные в одиночном фехтовании, профес-сиональные воины ал-арсии и тургауды, продавали свои жизни страшно дорого, за две – три жизни мергенов взамен. Но и сами гибли, гибли, гибли…
Вскоре бой уже и вовсе распался на отдельные схватки, где тургаудов и спешенных ал-арсиев, отлавливали арканами, собирая в кучу. Зачем? Скоро, наверное, узнают! Толпу пленных потащили к стаскиваемым в кучу со всех сторон связкам пересохшего тростника, связали и повалили на эту кучу и обложили такими же связками с боков и сверху, а потом просто подожгли. Жуткий вой горящих заживо хазар, летел над всеми плавнями, но его легко перекрыл радостный вопль печенегов, отыскавших, наконец, кибитку с казной ка-ган-беки. Схватив лошадей под уздцы печенеги вытащили кибитку из плавней, почти вы-неся ее на руках. А те из них, кто подносил и подбрасывал охапки сухого камыша в смертный костер ал-арсиев и тургаудов, побежали толпой на берег, где уже остановили кибитку, готовую к предстоящему грабежу. Первый сунувшийся в нее печенег, сын хана Кури, громко вереща отшатнулся и упал навзничь, раскинув руки с залитой кровью косой мордой. Это каган-беки воткнул ему в лицо свою прекрасно отточенную саблю. Степняки сунулись в кибитку толпой и, потеряв еще одного, может, двух, вытянули престарелого и потерявшего сознание от чрезмерной тщеты своих усилий, раненого каган-беки на свет. Толпа степняков радостно взвыла, а хан Радман, размахивая саблей, некогда принадле-жавшей каган-беки, уже приказал разорвать того лошадьми. Знал хан, что делает, еще как знал! Ради такой забавы, мергены даже отложили грабеж казны, подводя лошадей и при-вязывая к ним ноги и руки несчастного Иосифа. Казну, воспользовавшись минутной за-мятней простых мергенов, немедленно окружили подручные мергены-телохранители обо-их ханов, предупреждая ее возможный грабеж своими же простыми мергенами, теми кто из стойбищ. Дети одного народа они были дальше друг от друга в этот миг, нежели люди разных рас. А все плавни, сплошняком, уже полыхали костром. Поодиночке оттуда вы-скакивали, жутко воя, голые в обгоревших остатках одежды, латы с них сняли еще перед экзекуцией, обожженные хазары, чьи путы перегорели в костре. Этих милостиво секли стрелами, смеясь над их мучениями. Остальные, надо быть, сгорели заживо, или, что ско-рее, задохнулись в дыму. Привязав каждую руку и ногу каган-беки к отдельной лошади, степняки стали медленно разводить их. Медленно, сдерживая, но неуклонно, временами приотпуская и давая перехватить дух, не доводя до болевого шока, каковой был способен кардинально облегчить судьбу пленного каган-беки. Страшный хруст костей и дикий вой Иосифа сопровождали эту экзекуцию.
Почувствовав жуткую боль в паху и в плечевых суставах от выворачиваемых голо-вок суставов и разрываемых связок, каган беки успел еще жутко заорать, но его разум ми-лосердно погас, убитый шоком, остановившим и его сердце. Как были вырваны из его ста-реющего уже тела ноги и руки и как его жалкие обрубки потащила по степи испуганные взбрыкивающие лошади, Иосиф уже не слышал, не чувствовал и, тем более, не зрел. Не зрел он, как дерясь меж собою и убивая друг друга, степняки рвались к его казне, с трудом остановленные мергенами-телохранителями ханов, взявших ее под свою трепетную опеку. Не зрел он, как едва не подрались ханы Радман и Куря из-за его сабли и ножен, а также богатого кинжала прекрасной дамасской стали, коими, пользуясь неразберихой и сумяти-цей, успел завладеть Радман. И только его напоминание хану Куре о Святославе, которо-му лучше поднести их в подарок, чтобы он не потребовал у ханов своей доли в казне, пре-дотвратило свалку.
Победа над хазарами печенегам далась совсем не даром, они потеряли почти 5000 своих мергенов, а большая часть оставшихся в живых были по-разному попятнаны сабля-ми, бердышами и стрелами тургаудов и ал-арсиев. Оставшиеся, примерно 5000 мергенов, окружив доставшуюся им богатую казну, боясь ее выпустить из своего поля зрения даже и на несколько мгновений, поехали вслед за своими ханами к Саркелу. Позади сей процес-сии, понуро брела лошадь, волоча по степной траве, за единственную оставшуюся ногу, окровавленное тело каган-беки Иосифа, вернее, то, что от него осталось. Кто-то из степ-няков, перерубив вервие аркана, освободил коня, от его страшного бремени, присоединив его к своей добыче. А жалкие останки бывшего повелителя всей Хазарии, человека объем власти которого, мог, порой, посоревноваться с объемом власти базилевса-автократора империи ромеев, остался просто валяться посреди степи, становясь добычей волков и ле-тающих падальщиков. Тело сие символизировало собой всю Хазарию, такую некогда мо-гучую и такую ныне жалкую. Саблю каган-беки, всунув ее, от греха, в богато изукрашен-ные каменьем ножны, хан Радман вез поперек седла лично, не доверяя вороватому и хит-рому, как хорек, хану Куре. Но, примирившись на том, что она станет умиротворяющей жертвой Святославу, ханы мирно беседовали:
- Только я не поверю, брат Радман, что князь-пардус забудет нам казну, даже после нашего ему дара! Уж больно жирна добыча! Не перекроет ее дар!
- Добыча жирна, брат Куря, это правда! И дар наш никак ее не перекроет! Вот только и Свендосляб из разграбленного руссами Итиля придет не пустым! Ты представляешь сколько всего там было?
- Да уж, брат Радман, было там раз в десять больше, чем здесь у нас!
- В десять? Не смеши меня, брат Куря! Итиля никто и никогда не грабил со времен его основания! Там, может, в сотни раз больше, чем здесь!
- В сотни? Тогда мы с тобой явно в большом проигрыше брат Радман!
Загораясь своей обычной и неукротимой алчбой, вскричал хан Куря, но хан Радман его успокоил:
- Нет, брат Куря, мы не в проигрыше! Здесь было считай третья часть казны, а ведь по условиям нашего соглашения со Свендослябом, нам принадлежит только четверть от захваченного.
- А сколько они взяли в Итиле, брат Радман? Ты считал?
- А ты считал, брат Куря? И можешь доказать, что больше от трех четвертей? А сколько мы взяли на тех печенегах, каких побили, идя сюда? Князь руссов может ведь и это включить в счет и будет прав!
- А то, что они взяли у булгар?
- Гонец от князя сказал, что с булгарским ханом Алмушем-эльтебером они не рати-лись. Значит, скажет Свендосляб и добычи нет! Алмуш просто позволил им пройти его землями, не потребовав ничего взамен! И тем самым купил свою независимость от раз-громленного ныне кагана.
- Хитрец! Ладно, брат Радман! Когда мы поделим нашу добычу и как?
- Я думаю, брат Куря, придя под Саркел.
Всю казну мергены из личных чамбулов ханов, наиболее боеспособные и меньше всех иных пострадавшие в боях со свитой каган-беки, зане их оружие и брони были на-много лучше, чем у обычных мергенов, сразу взяли под охрану, отогнав своих жадных до бесконтрольного грабежа простых сородичей, печенегов из кочевий, более всего и полег-ших в этих сражениях и ночью и двумя днями до этого. С собой ханы взяли поровну мер-генов, по уговору, но мергенов Кури, хуже вооруженных чем мергены, менее жадного по отношению к своим соплеменникам хана Радмана, легло едва не в полтора раза больше. Спорить ему было не с руки, уж очень велик был шанс проспорить. А ведь под Саркелом это неравенство ханов еще больше возрастет. Более могущественный Радман оставил там почти 4000 своих мергенов, а Куря, едва 2000. Приходилось соглашаться. Правда, Радман имел в степи славу справедливого в дележе хана и Куря имел весьма твердую надежду, что если его и обманут, то не слишком значительно, но все же предпочел уяснить до кон-ца сложившуюся ситуацию:
- А как, ты мыслишь, брат Радман, станем делить?
- По числу мергенов, как обычно, брат Куря!
- Тех, что остались сейчас?
С замиранием сердца спросил Куря, полагая, что вот оно, именно здесь и скрыт-то обман, ведь во всех без исключения боях этого похода он терял много больше Радмана:
- А ты как полагаешь, брат Куря?
- Я полагаю, брат Радман, надо делить по тем мергенам, что начинали поход!
Радман сразу и уже давно понял, к чему клонит Куря, но ссорится с ханом, пусть и был тот несколько слабее его самого, считал для себя пока не с руки. Он хорошо знал дья-вольску мстительность Кури, понимая, что тот промолчав на сей раз, потому что слабее, мстить станет, паскудя исподтишка, по женски. Подло и по мелкому:
- Хорошо, брат Куря, действительно у нас всегда было так принято, так и поступим на сей раз!
А про себя подумал, если бы ты, хан Куря, меньше жадничал на оружие своим ни-щим мергенам, такие бы вопросы и не вставали. Обрадовавшийся такому, уже никак им не жданному выигрышу, Куря, сам он ни за что бы не уступивший в таком разе и при таких обстоятельствах, поспешил перевести разговор на иную тему:
- А когда думаешь, брат Радман, Свендосляб будет под Саркелом?
- Дел у него в Итиле не мало,брат Куря, только и ходит он быстро, словно летает! Думаю скоро! Не завтра, так послезавтра!
И замолчали ханы, привычно трясясь в седлах, погрузившись каждый в свои думы. Так они ехали до самого вечера, пока на горизонте не показался разъезд из мергенов Кури, дальняя сторожа печенежского стана. Значит, вскоре после полуночи, они будут на месте.
Весь следующий день ханы хлопотливо и тщательно считали, а потом и делили каз-ну. После, довольные разделом, праздновали со своими беками. Радману было отчего ра-доваться, на подсчете казны он обсчетами и обвесами отыграл у жадного, но и туповатого хитреца Кури, изрядную долю казны. Незаметно и без свары отыграв то, что уступил тому накануне. Праздничный пир прошел весело и обильно. Хазары в крепости сидели тихо, не высовывая носа наружу. Ждали каган-беки. Для того, чтобы их порадовать, печенеги пе-ребросили через стену отрубленную накануне голову каган-беки. Пусть знают хазарские собаки, что доблестные волки-мергены загрызли их вожака и не ждут помощи уже ни от кого. Сговорчивее стнут. А еще через день, после счастливого окончания раздела, ханы встречали поспешающую к Саркелу рать Святослава. Великий князь взял с собой только 3000 конницы и 7000 пехоты. Шел, как обычно, без длинного обоза, налегке. Остальное войско под командованием Свенельда осталось охранять добычу и ладьи. Князь пока еще не знал, как с ними лучше поступить. Он рассчитывал взять Саркел и перевести сюда всю несметную добычу на временное хранение.
Саркел был хорош. Крепость из обжженного кирпича, четырехугольная размерами в 130 на 100 саженей. Мощные стены высотой в 7.5 – 8 саженей имели по углам четыре мощные башни. Изнутри город был разгорожен такой же стеной на две части. В местах вхождения разгораживающей стены во внешние стены крепости, также имелись башни, несущие опору разгораживающей стены. В одну отгороженную часть со степи вело два входа, иная выгороженная часть входов с поля не имела, только изнутри крепости. Град сей стоял в излучине Дона, на довольно высоком холме, господствуя над местностью. Гар-низон крепости, усилиями покойного ныне каган-беки, составляли 500 хазар-земледельцев, населяли град хазары, евреи и огузы. Стояли там, гости и купцы, большей частью ромейские, остановившиеся в крепости передохнуть и спознавшие там о войне, пришедшей в степи Хазарии. Кто ж войной расторговаться пытает счастие? Глупо то!  Вот они и прервали свои походы, раздумывая, не лучше ли им вернуться по Дону в Крым, где было пока еще тихо и где владычествовала империя. Их хеландии стояли, причаленные у косы, на которой и возвышался Саркел. Подошедшие ко граду пацинаки , их не пугали, как не пугали они и живущих в Саркеле хазар. Ведали те бо – не взять степнякам самим их твердыню, не та у них сноровка и хватка. Гибель каган-беки о коей после памятного переброса его усекновенной главы, известились все в крепости, конечно, не придал весе-лости осажденным, но сам по себе еще и не удручил их сугубо. Слов нет, с каган-беки Ио-сифом, добрым и умудренным опытом и годами, воеводой, было бы намного надежней, тем более, что тот вряд ли пришел бы в одиночку, наверняка привел бы с собой воинов. Запасы продовольствия, собранные в Саркеле были зело изрядны, зане каган-беки готовил град-крепость к долгой осаде, сдерживающей своими стенами воинство Свендосляба на его пути в хазарские степи и к столице каганата. Кто ж мог представить, что попадет опытный и дальновидный воевода, аки кокот  какой, в ощип и погибнет, погубив и себя и воев своих, безо всякой пользы. Теперь им всем следовало только ждать, ничего не предпринимая.
Ознакомившись с крепостью по рассказам и схемам лазутчиков и бывалых там куп-цов-русов, князь Святослав, готовясь к штурму, велел своим ратникам сделать более сот-ни лестниц, длиной в 9 – 10 саженей и наделать поболе приметов, фашин, дабы засыпать ими крепостной ров. Сам же он, с небольшим отрядом конных, прибыл под стены крепо-сти заранее, объехал ее и осмотрев воочию, призвал к себе печенежских ханов Радмана и Курю. Ставкой своей князь сделал одинокий дуб, росший в степи. Под ним и совещался князь с ханами, описывая им свой план штурма Саркела. Святослав рассчитывал взять крепость сразу с наворопа. А в степи уже прослушивалось быстрое перемещение большо-го войска. Все распоряжения были отданы еще в пути и прибыв к крепости, русы мигом рагрузили лестницы с телег, бегом, под прикрытием стен из щитов, переносимых пешца-ми-щитоносцами, завалили ров фашинами  и приметами и, не беря роздыха, атаковали стены цитадели, той части крепости-города, какая не имела прямого выхода в поле. Все у князя делалось бегом. Его пешцы, прикрывшись щитоносцами, подбегали вплотную к сте-нам, стремительно и умело. Остановившись в четверти перестрела от стены, лучники, то-же собравшиеся за спинами щитоносцев, занялись ураганным метанием стрел по-над сте-нами, сметая все живое с них долой. В это время ратники, возглавляемые нарочитыми и отроками, неся на плечах лестницы, бросились к стенам и полезли туда муравьями сразу в четырех – пяти местах. Всех, пытавшихся им мешать сметали со стен стрелами лучники великого князя, а со стороны другой части крепости в трех местах приступили печенеги. Вынужденные отбиваться сразу по всему периметру стен, находясь под сильнейшим дав-лением лучников, хазары с трудом справлялись с этим и вскоре один из нарочитых уже сумел взобраться на стену и зацепиться там, устояв под напором хазар. А под прикрытием его меча и брони, туда забралось с десяток ратников и лучников, немедленно приступив-ших к постепенной, но неуклонной очистке стены, в обе стороны от места прорыва. Все больше и больше руссов оказывалось на стенах, так, что вскоре Святослав приказал и тем, кто их поддерживал с земли метанием стрел, переходить на стены. Громкий рев атакую-щих, ворвавшихся в Саркел, возвестил о взятии его цитадели, где располагались жилища наиболее богатых и вятших горожан, а также воинов-защитников крепости. Печенегов от нецитадельной части города, хазары пока отбросили, но свое дело они сделали, отвлекая их силы от цитадели. Ворота ведшие в нецитадельную часть крепости из цитадели, рас-творились и русы-ртники , поддерживаемые из-за их спин лучниками бросились в тесном строю атакующей пехоты в город. Услышав их победный рев, степняки, испугавшись, что грабить город начнут без них, усилили нажим на стены и, сломив сопротивление, и без того уже обескураженных врагов, ворвались, наконец, на стены и спустились в град. Сар-кел был взят, не выдержав и полудня решительного штурма. Не успел каган-беки долж-ным образом усилить гарнизон крепости, старался, но не успел.
Назначенный начальником в Саркел и возведенный в высокое достоиство эльтебера, немолодой уже, наследственный тархан Ицхак, честно пытался отразить натик руссов на внешних стенах цитадели, оставив стену отделявшую ее от собственно города, практиче-ски без охраны. И даже без наблюдения. Ладно, город можно утратить, но не цитадель, в самом-то деле! Он сам видел, как колючий, стегающий по навершию стен, буран из стрел русов, мечущих их снизу, мигом выметал их гребень, особенно свирепствуя в местах ус-тановки лестниц, а приставлялись они, считай, повсюду, на всей недлинной протяженно-сти цитадельной стены.  Когда, где и как, эти варвары-гои наготовили столько лестниц, откуда узнали требуемую их длину? О, Яхве, ты оставил нас! Русы лезли на стены бойко и отважно, подобно атакующим огромным муравьям. Падали, конечно, под стрелами, копь-ями и саблями защитников-тургаудов, но уже лезли новые, а те, кто сумел поразить врага, видел эльтебер, уже больше стрел метать не смогут. На глазах тархана, один из лучших его тургаудов, сотник Зяма, пришедший с теми двумя сотнями пополнения, что прислал весной в Саркел, каган-беки, высунувшись из бойницы пустил в варваров стелу, наверное нашедшую себе жертву, но тут же отшатнулся от бойницы с диким выкриком схватив-шись за короткое, казалось, древко стрелы, торчавшее из его глаза. Сделав три – четыре шага назад, безвольное уже тело Зямы перевалилось через внутреннюю стеночку стены и рухнуло во двор цитадели, а мимо Ицхака, жестокая боль провела, шатаясь, еще одного раненого тургауда, который, изогнувшись, держался за древко сулицы, словно вырастав-шее из его живота. И тут над парапетом стены показалась разгоряченная морда варвара-руса, радостно и азартно взбиравшегося на стену. Подскочивший тургауд, ткнул в эту ро-жу алебардой, сбросив руса вниз, но и сам был немедленно сбит меткой стрелой и упал во внутренний двор цитадели. Еще два варвара, один за другим, запрыгнули на стену, затеяв рубиться с подбежавшими тургаудами, но варваров становилось все больше и они стали теснить тургаудов по стене. Тархан делал все, что мог, медленно отступая по стене и от-биваясь от наседающих руссов, вместе с двумя тургаудами. Один из его подручных пал под страшной секирой руса, грянувшего ею ему по шлему. Из под шлема брызнуло во все стороны чем то красным и серым, очень липким, теплым и студенистым на ощупь. Второ-го ранили в ногу, и, когда он вынуждено опустился на олено, безжалостно добили. Ос-тавшись один, тархан увидел всход на стену и не колебаясь воспользовался им. Сбегая вниз по всходу, и ожидая в любой момент стрелы или сулицы в спину, эльтебер вспомнил о дочери своей, Саре. Крепости он защитить не сумел. Хотя как ее защитить от такой мас-сы врагов? Немыслимо это! Каган-беки обещал привести подкрепление. Эх, сюда бы хоть с тысячу молодцов-тургаудов, другой бы разговор получился. Но голову каган-беки,  еще позавчера, грязные степняки перебросили через стену. Узнав о его гибели, понял старый воин, что Саркелу не выстоять. Никак не выстоять! Еще бы против одних степняков, было бы можно как-то устоять. Но эти проклятые русы с их невозможным князем! Нет!
Может, он сумеет хотя бы защитить дочь, хотя бы от бесчестия и насилия ее спасти,  заколов бедняжку, своей недрогнувшей отчей рукой. Важный тархан даже позабыл у ко-новязи лошадь, на какой он езживал внутри крепости, дабы не терять чести, неблагородно перемещаясь пешком. Сейчас ему было не до нее, не до чести тарханской, и не до крепо-сти вообще. Он вспомнил о своем отцовском долге! Может еще не поздно? Громыхая пло-хо увязанными и растрепавшимися в бою доспехами, он тяжко бежал по улице, сжимая в руке длинный кинжал. Саблю свою он сломал о секиру одного из руссов еще там, на сте-не. Но у дома его опередили. Еще бы, лучший дом крепости. Туда уже гурьбой ломились ратники руссов, убивая на ходу прислугу и рабов. Те, кто умнее – попрятались. Пережив-ший первый момент взятия крепости – станет жить дальше. Даже если его продалут в раб-ство! К тому времени, когда тархан, задыхаясь, подбежал к своему дому-дворцу, самому прекрасному строению Шаркила, там уже орудовали ратники, а оттуда летели истошные крики. Его дочь звала своего отца – звала его Ицхака-эльтебера, одного из тарханов Хаза-рии. Все также в расьтрепанном доспехе, но уже с подобранным на улице чьимто свобод-но валявшимся мечом-конисом  в руке, отбросив тот несчастный кинжал, он ворвался в пиршественную залу своего дворца. Там на его собственном пиршественном столе, группа варваров насиловала его нежную и ласковую Сару. Тархан внезапно вспомнил, как точно также, они, несколько лет назад, насиловали славянскую девочку у вятичей, когда взяли на щит их маленький городок близ границы с лесостепью. Все возвращается к нам, ни к селу, ни к городу, подумал эльтебер, с рычанием бросаясь к воодушевленным сопротив-лением жертвы, насильникам. Но его перехватил молодой нарочитый, а, может, и отрок, оказавшийся тут же. Завязался бой. В одном и том же зале, и насиловали женщину, и вели поединок двое мужчин, и споуойно рассматривали награбленное иные ратники, те, кого не привлекал акт грубого изнасилования, хотя он обычно более всего распаляет грубые души. Они бы, безусловно, занялись бы Ицхаком-эльтебером, но тот дружинный, что с ним схватился сразу рявкнул им «Мой!», обозначая, что желает зарубить этого тархана в единоборстве. Что ж, дело хозяйское!
Пожилой воин встретил достойного противника. Его, искривленный, наподобии ята-гана, конис, скользил с противным скрежетом по мечу врага и едва успевал перехватить его ответный удар. Враг-варвар, несмотря на двойную кольчугу, боевой пояс с пластина-ми, прикрывавшими поясничный отдел и добротное кованное зерцало с оплечьями был по молодому легконог и стремителен. Он даже не стал снимать со спины свой щит, считая, что поединок с эльтебером должен быть честным. Его меч уже дважды полоснул по ме-таллическим пластинам ромейского ламиллярного  доспеха тархана, оборвав одну из них, конис же тархана, так пока еще ни разу и не коснулся даже кольчуги варвара. Тархан прицеливался, как бы ему выполнить один из любимых своих ударов, отработанный до полного совершенства и полоснуть проклятого варвара саблей по лицу. А потом подско-чить к дочери и пронзить ее сердце. Вот его конис, в очередной раз отброшенный уверен-ным мечом нарочитого руса, отлетев недалеко, снова метнулся вперед, нацелившись тому в лицо. Онако, рус просто слегка присел и конис, не имея времени поменять свою траек-торию, ударил по его кованному остроконечому шлему, сбив его. А меч пошатнувшегося от удара тархана, руса, все же, продолжая, начатый смертельный впад, нанес свой стреми-тельный и мощный удар под стальное оплечье. Он легко пробил слабенькую, работы ме-стных кузнецов, кольчугу и разрезал надвое сердце эльтебера, тот умер сразу, так и не ус-пев сделать то, к чему стремился.
Вытирая окровавленный меч о платье убитого тархана, Ждан, а это именно он только что убил в поединке Ицхака, прикрикнул на ратников:
- Эй вы! Прекратите сильничать девку, охальники! Отведите ее в толпу полоняников. Тож-же мне, разохотились! За нее, дудру дебелую, еще деньги получить нать!
Подобных картинок в только что взятом Саркеле было на любой извращенный вкус, во множестве. Но Ждан, по молодости своей и небольшому опыту, запаса здорового ци-низма, необходимого любому воину, имел немного, а потому обрывал такие случки не брезгая вступить в пререкания даже с распаленными ратниками. Все понятно, мужики ме-сяцы находятся в трыве от баб и детишек своих, но, считал Ждан, это еще не повод, чтобы звереть, подобно незнамо кому. И он видел, что молодой великий князь с ним в этом со-гласен, хотя и тоже старается «не замечать» повсеместных сцен насилия, понимая, что это неизбежное следствие падения города. Были они во множестве в Итиле, повторялись и здесь. Так было вездке и всегда и так будет повсюду, где своих баб и детишек не удалось защитить мужчинам! За то, что мужики не сделали светлой сталью, заплатят их бабы и детишки, кровью и слезами. Таков закон природы! Не с нас это началось, не нами и за-кончится! Только Саркелу в этом отношении довелось много хуже. На «черной» его час-ти, не огороженной в цитадель, хозяйствовали вместе с руссами и печенеги, а у тех дис-циплина в рати была заметно хуже. Конечно, русы могли силой оружия, остановить наси-лие степняков, и, кое-где, а именно в торговой слободе города, они так и сделали. Но пре-граждая путь их диким устремлениям всегда и везде грозило опасностью потери союзни-ка. Пусть и не слишком надежного и боевитого, но еще нужного. А это было не в интере-сах великого князя. Приходилось мириться с какой-то минимально-необходимой степе-нью насилия. А, значит, становилось нельзя и совсем уж запретить делать это и своим ратным, допуская и им какую-то степень вольности. Иначе ведь возропщут. Ладно, в дру-жине, где дисциплина наивысшая, все это можно и вовсе остановить, но не среди ратных. Слишком много там своевольной вольницы, чтобы запретить ей такие вот выходы пара, просто необходимые в иных случаях. Приходилось и тут закрывать глаза. Здоровый ци-низм – просто чрезвычайно необходимая защита организма от внутреннего перегрева. В Итиле великий князь дозволил своим потешиться, отвести душу после выигранной на подступах битвы, но здесь, в Саркеле, дисциплину своих следовало начинать подтягивать, оттого и погнал князь нарочитых по тем улицам, где хозяйничали его русы. О печенегах и их моральном облике, пущай голова болит у их ханов. До Радмана это, похоже, уже дошло и он начал приструнять своих.
Ждан недавно вошел во дворец, приискать чего интересного и уже сам собирался ос-тановить насилие, когда ворвался тот тархан. Пришлось в начале упокоить его и только после этого освобождать девку из рук распалившихся и давно не видавших баб, ратников. Хотя почему ж это давно? В Итиле, помнится никто их не останавливал. Такова уж судьба всех взятых на щит городов. Их женщины, коих не уберегли мужи, сыновья и братья, ста-новились вполне законной добычей победителя, беззащитной и желанной. Точно также и хазары ворвавшись в грады и веси руссов, насиловали и пленили наших баб и детишек, причем, делали это, со времен вполне незапамятных. А вот сейчас им все это вернулось и сторицей! Что ж, сеящий ветер – пожинает бурю! И Хазарский каганат, великий и могу-чий, переживший множество бурь и набегов и еще больше сам их принесший в другие страны, этими днями осознавал справедливость этой пословицы. Сам Ждан, как и князь, а также многие другие нарочитые и отроки, в насилии над полонянками не участвовали. Не за тем они сюда пришли. Так что девку в рабскую вязку, она с морды лица басская, за нее можно неплохие деньги взять, даром, что траченная. Распорядившись с уже только реву-щей жалобно девкой, Ждан, безразлично к ее дальнейшей судьбе, мало ли их тут таких, зареванных и разобиженных? – поднял богато изукрашенную, чудесной работы саблю тархана, потом, подумав, снял с него богатый пояс с ножнами сабли и кинжалом. Взятое с поединка принадлежит поединщику без раздела, то свято! – это правило Ждан уже успел усвоить и затвердить. Соблюдалось оно в княжой дружине свято. Снял он с архана его бо-гатый доспех и золотые украшения. перешагнув через валяющееся тело вышел из дворца эльтебера. Бой уже иссяк по всей крепости. Тех защитников, кто сумел сдаться, несмотря на горячку штурма и взятия крепости, уже связали и отогнали к стене. Известно ведь, кАк тяжело сдаться в плен в первые минуты, когда враг, разгоряченный штурмом, только что ворвался в град и ожидает от него золотых копей. В этом ожидании, воин побеждающей стороны, чаще всего не останавливает свою руку, просто убивая сдающегося, проходя дальше! Неподалеку от них ратники тупыми концами рогатин сгоняли в тесную, дрожа-щую от страха и незнания своей дальнейшей судьбы, кучу других полоняников. Среди них много было полонянок. А к стоящему посреди майдана князю трое ратников подво-дили четверых ромейских купцов. Те успели слегонца облачиться в одежды свои, и, под-ходя ко князю, принялись кланяться, с известным достоинством, ломая высокие шапки. Один из них, самый старый по летам, заговорил, обращаясь почттельно ко князю, рядом с которым немедленно оказался, готовый перетолмачить сказанное, Ратибор:
- Великий каган киевский, мы, ромейские гости, прибыли сюда торговать, а не сра-жаться!
Выслушав толмача, великий князь внимательно всмотрелся в гостя, одетого, несмот-ря на такие обстоятельства весьма и весьма тщательно:
- Назовись уважаемый гость! Откуда ты сюда пришел?
- Из Херсонеса, великий князь, купец Илия. Я возведен императором ромеев в сан патрикия.
- Чем торгуешь?
Гость помялся, поскольку из Саркела, а чаще и из Итиля, он вывозил, покупая, рабов и товары востока. Рабы, чаще иных, были славяне, из земли руссов и купец не знал, как отнесется к этому князь. Но подумав и поприкидывав пару – тройку десятков ударов серд-ца, гость решился не врать, как бы хуже не встало для него и его торговлишки:
- Здесь и в Итиле князь, я покупаю обычно рабов. Сюда привожу оружие и ткани.
- Добро! Но в Итиль тебе идти в этом году уже без надобности гость ромейский, как и спутникам твоим. Там мы уже побывали. Итиля больше нет, там только пепелище и раз-валины. Там мы уже расторговались с хазарами, оплатив им все наши обиды старинные светлой сталью. А здесь мы с тобой расторгуемся, устроив мену рабов на оружие и паво-локи.
Купец мысленно поморщился, рабы русы ценились намного выше рабов-хазар. И сильнее, и выносливее, мрут меньше, и работают обычно лучше. Но, судя по всему, рабов-русов в этом году не будет, а вот хазар бери, сколь заможешь. Из этого следовало исхо-дить купцу. Впрочем, понял купец, ему предложат не только тех, что взяли в богатых до-мах, неумелых и слабых телом, но и ремесленников. Возражать же князю, показалось купцу просто немыслимым, и он немедля согласился за себя и за своих спутников, тоже крымских ромеев. Князь тут же распорядился идти и казать гостю товар, а также смотреть их привоз. Небольшую купеческую слободку, прижимавшуюся задними дворами к стене, выходящей на мыс, где и были ошвартованы четыре хеландии купцов, проплывших сюда из Азовского моря по Дону, ворвавшись в крепость, русы сразу яли под сильную сторожу, не допуская туда расходившихся и увлеченных грабежом и насилиями печенегов. Купцов повели туда, а скоро туда же потянулись и длинные колонны полоняников. Торг начался. Торговаться князь поручил воеводе и боярину Ратибору,  также печенежским ханам, кому торговаться с ромеями было не в диковинку, да и много рабов захватили здесь сами степ-няки. Для князя же очень важно было сбыть ромеям весь полон, до единого человека, по-скольку он тяготил его и обременял войско. Иначе ведь придется посечь нераспроданных мечами под горячую руку, пока сечется. А то ведь и не заможешь! Постыдно иссекать бе-зоружных, а ведь и придется. Конечно не свои будут творить эту мерзость, поручим степ-някам, но лучше бы все же распродаться. И чище и прибыльнее, и на душе маленько по-легче. С паршивой овцы хоть шерсти клок! Сам же Саркел, оставив здесь свой гарнизон, во главе с боярином, Святослав намеревался сделать своей перевалочной базой. Уже гото-вился небольшой отряд конницы и ратников, собиравшийся гнать почти четыре сотни подвод в Итиль, чтобы там перегрузив с ладей добычу и часть припасов, везти их сюда. Пока же князь распорядился искать дрова и складывать на берегу Дона костер, на коем намеревался предать огню своих погибших. А было их тоже немало, до 250 человек. Еще больше утратили при штурме степняки, но хоронить их мертвецов, князь предоставил им самим. Пока складывали костер, укладывали на нем тела павших своих товарищей, ратни-ки и дружинные готовили тризну. Да, вот тебе и Саркел! Слышали о нем много и, чаще всего, устрашающего. А пришлось, и дня не выстоял, взяли. Правда превосходство в си-лах было просто подавляющим. И, тем не менее, примеряя к себе, воины прикидывали, что высидели бы за этими стенами, как минимум седмицу, а то и более. А хватило бы за-пасов и будь бы достаточен гарнизон, так можно было бы крепость и вовсе не отдавать. Князь же прикидывал, сколько и кого здесь оставить. Еще от сражнения с войском кагана и взятия Итиля, осталось почти 200 раненых, да сегодня с полсотни. Всех их оставят здесь лечиться, придав им сотен десять ратных и сотни с полторы, может две, дружинных кон-ных. Сильных врагов округ не осталось, должны сдюжить за такими-то стенами. Правда и приманка станет зело сильна, ообенно для печенегов. Здесь он рассчитывал оставить всю добычу, взятую в Итиле и откуп, данный Алмушем, ханом булгарским. Но где те печене-ги? Две самые сильные орды уйдут в поход с ним вместе. А все, кто остался округ – сла-бые и недавно сильно битые. Им ли помышлять о взятии Саркела? Особенно, когда узна-ют, кому он сейчас принадлежит. А ведь узнают и весьма скоро! Сказывалась предусмот-рительность князя, отведшего целое лето прошлого года на зачистку придонских степей от печенегов.
Ну и ему самому, идя на Самандар, старый и давно никем не троганный город на бе-регу Хвалынского моря, сильно притягивавший князя, хотелось быть спокойным за то, что уже взятую ими небывалую доселе добычу, никто не порушит, даже и скорой рукой. Можно было конечно прервать поход и уже сегодня задуматься об уходе к себе. Можно. Но тогда его главная цель – окончательный и полный разгром хазарского каганата, так и останется не исполненной окончательно и бесповоротно. Им будет дано время рассыпать-ся по степи  и укрепиться сильнее в еще оставшихся городах. Нет, раз уж, он решил по-кончить с каганатом, надо кончать с ним, причем не по-детски! Шуткам тут не место! То-гда надо и Беленджер брать, тоже ведь давно никто не щупал. И тот и тот стоят неприкос-новенно со времен нашествия сюда арабов, две с половиной сотни лет назад. Пора потре-вожить! Ой, пора! Но все же сотню – другую ратных, добавить остающимся здесь, для вящего спокойствия своего и их, и с полсотни еще своих дружинных, придется.
Справив, подле погребального костра, тризну по погибшим, расходились ратники и дружинники, присматривая, где им устроиться отдыхать, в только что захваченной крепо-сти. Святослав уже решил, что оставит ее за собой и назовет Белая Вежа, поскольку одна из башен, самая крупная, была сложена из светло-серого песчаника и казалась издали бе-лой. Решение о таком названии пришла князю в голову еще утром, когда он приближался к крепости с войском.
Через полную седмицу, сочтя, что обоз уж дошел до разоренного Итиля, там погру-зился и идет обратно, князь, взяв с собой три сотни своих дружинников, выехал навстречу обозу. Надо просмотреть им путь, чтобы не перенял кто ненароком, ну, и сопроводить, конечно. Вроде и нет в степи никого, способного покуситься на такой охраняемый кара-ван, а лучше перестраховаться. Как вывозить такую огромную добычу из Саркела, он еще окончательно не решил. Хотя он потому и собирал добычу в Саркеле, что еще до похода, сидя в Киеве, продумал как станет уносить ноги, с добычей, из в общем-то враждебной степи. Конечно, прямо сейчас зверя в ней, сильнее киевского великого князя, так и просто нет! А все равно, не родные пределы, не русская молвь здесь пир правит и дух не русский. Да и не только эти вопросы мучили князя. Всему свое время, вопросы он привык решать по мере их поступления. Оставаясь в рамках общего замысла. Иначе ведь и не сделаешь ничего. Просто не поспеешь все продумать, растекшись мыслью по древу. Вот и прихо-дится концентрироваться на том, что сейчас в очереди. А на очереди был Самандар. Вот выйдет, встретит обоз, привезет в Саркел добычу, и начнет поход не медля. Изок заканчи-вается, Червень  приступает, зарев  не за горами, а там и рюен  близко. Осень, нач-нется бедный сезон бескормицы в степи. К этому времени ему следует покончить с Са-мандаром и Беленджером. Надо еще до зимы выгнать всех хазар из тепла в степь. Кочев-ники? Так и кочуйте к едреной фене! Чего всю зиму торчите на одном месте? Греетесь? А нечего! На руки, вон, в степи дуйте! Авось согреетесь!
Самандар  доарабская еще столица каганата, зело манил. Город стоит на берегу моря Хвалынского, торговый и тароватый, давным-давно никем не грабленый. Но и крепость его, как говорят совсем неплоха была. Правда 150 лет без серьезной угрозы и здесь не умедлили сказаться. Высокие стены остарели, став кое где ветхими, начав осыпаться. Ох-рана нарядом  не блистала. По крайней мере до его здесь появления. Надо быть, сейчас они настророжились и охрану подтянули. Но более всего Святослав возлагал надежды на быстрый штурм ладьями гавани города. Настоящих врагов на Хвалынском море у хазар отродясь не бывало, да и сами они мореплаватели никудышные. Арабы, бесчинствуя на морях Средиземном, Красном и в Персидском заливе, сюда по воде и не заглядывали во-все. А зря! Брать настоящие меры по защите гавани, дорого, долго, да и сил сие требует преизрядно. Скоро притечет в Саркел его соглядатай оттуда, доложит точно. Святослав, что бы о нем не думали окружающие, вовсе не был только лихим рубакой, хотя рубиться, особливо с седла, любил и умел. Все свои походы он досконально продумывал, оттого и получались они быстрыми и разяще точными, потому и звали его округ князь-пардус. Для разведки противника он использовал купцов, когда явно, засылая гостя с просьбой дос-мотреть и описать ему ту или иную особенность, а когда и неявно, просто разговорив поч-тенного гостя, ублаженного донельзя приглашением к великому князю и его настойчивым вниманием к делам гостьбы. Мудр, не по возрасту был великий князь, а большая скорость перемещений его с дружиной – фирменный Святославов стиль. Эта скорость заставляла врага, ждать его с любого направления в любое время, чего ему и надо было. Давно и на-всегда молодой князь усвоил простейшее правило - нельзя быть сильным везде и всегда, хотя и очень этого хочется иногда. В этом и гениальность воеводы обмыслить откуда и когда ударит враг, поставить дело проведчиков так, чтобы владеть информацией о супо-стате. Без этого всего – не бывать победам и не видать воеводе, али, скажем, князю, славы, а рати его – добычи. Отсюда и вечное Святославово старание, переиграть вражеского вое-воду мыслью, еще задолго до сражения, заставив его опасаться многого, а самому сосре-доточиться на едином, но главном. Да!
Таперь Беленджер. Самая первая столица Хазарского каганата, оставленная ими по-сле взятия его арабами два с половиной века назад. Но после этого его николи не брали, а стоит град сей на великом шелковом пути из страны Син, так что, знать, тоже должен был прикопить казны. Для атаки Беленджера, Святослав уже приготовил  особую тактическую уловку. Терпеть ненавидел великий князь тратить время и силы на длительные осады и штурмы. Класть своих воев под чужие стены. Саркел пришлось брать именно штурмом, причем прямым, без уловок, с наворопа, потому что нужен был зело быстро. Нужен, как опорный пункт посреди степи, для продолжения похода, для его полной удачи. Итиль та-ким пунктом стать не мог принципиально. И укреплен был слабо и велик зело. Потребо-вал бы половину рати оставить в нем гарнизоном. Инако в нем и не оборонитися. Такие опорные пункты из опорных становятстя упорными, то есть конечными, в какие упирают-ся лбом и останавливаются. Добычу ведь так просто не бросишь, тут уж смотри воена-чальник, как бы собственная твоя дружина не взбунтовалась. А Саркел, стоя на Дону, едва ли не в середке всей степи, в сем отношении, князя вельми устраивал. Вот и следовало, разгрузив ладьи, доставить сюда добычу, освободив рать от обязанности опеки над ней и над ранеными. И его рать вновь обретет крылья его быстрых переходов. Здесь же оставим Волчьего Хвоста воеводой наказным, пусть управляется! Хозяйственен, опаслив, береж-лив, зело добер для такого дела встанет.

САМАНДАР И БЕЛЕНДЖЕР
Снова бескрайняя степь кругом, в поднебесье вьются со своей мелодичной песнью, едва различимые жаворонки, и снова мчаться по ней лихие кони. Стук кованных копыт, храпение и ржание конское, глушит человечьи голоса, отгоняя подальше любое степное зверье. Чего бы ему делить с людьми, всем в степи ведомым своею беспримерной жадно-стью? Вся пешая рать, кроме, разве что, тех, кого оставили оберегать Саркел и всю добы-ту в Булгаре, Итиле и Саркеле добычу, чтобы не мять попусту пехом степи, была мудро отправлена назад в Итиль, где погрузившись целиком в ладьи, направилась водой на пол-день. Должна она была выйти в море Хвалынское и пройти к Самандару, атаковав его га-вань на рассвете, когда всем и вся, зело хочется спать, зевая во всю ширь своей, природой данной, пасти. Всю конную рать руссов и печенегов, князь Святослав броском, как обыч-но, стремительно, перемещал через степь, планируя оказаться у Самандара в оговоренный с ладейной ратью, коей руководили парно Свенельд и Асмуд, день. Точно знавший от проведчиков гористые окрестности Самандара, князь направил отряд воинов, подать сиг-нал ладьям. Те, скрытно перемещаясь, имея на челе печенежские разъезды, вышла к ус-ловленному месту побережья.
Ратибор и его люди, второй день уже собирали и таскали редкий в этих краях сухой хворост и сухую же траву в пещеру, глядящую из гор, нависающих над вольно устремив-шимся здесь к близкой уже шири соленой воды, Тереком, на море. Решив, наконец, что топлива для маяка достанет, вздули огня. В пещере занялось, ее часто использовали при-брежные жители в качестве маяка. В задней ее части были широкие вольные продухи, сквозь какие внутрь пещеры устремлялся воздух, раздувая жаркий огонь. Часа через пол-тора они рассмотрели на море колыхающийся огонек малого костерка, вздутого, надо по-лагать, на ладье, и стали гасить свой. Тот что на море, тоже погас. Все было ясно, завтра, под утро, как первому кокоту орать, судовая рать ворвется в гавань и пеше проломится к ближним воротам городской стены, куда и должна прибыть к тому времени конная рать Святослава. Спи Самандар, недолго тебе осталось почивать, скоро пробудишься, чтобы уже заснуть надолго, если не навсегда!
Получив сигнал о подходе великого князя, с его конной дружиной и дав ему ответ-ный, Свенельд и Асмуд отошли опять в море и передневали там, ничем себя хазарам и не объявляя. То и нетрудно было, зане из-за нападения руссов на Хазарию активность купе-ческого судоходства по морю Хвалынскому, особенно в северной его части, сильно упала. Кому ж того хочется, пойдя торговать, да в плену очутиться, хорошо, коли к дому близко, может домашние собравшись мошной, и выкупят, а попадешь далеко куда, так и в веки вечные дома своего, жены и детушек боле не видать стать. Нет, тут уж лучше перебдеть и остеречься, пренебрегая упущенной возможной выгодой, оставаясь дома за крепкими сте-нами, а ну – пронесет нас вовсе! И издали сочувствуя попавшим в беду. Так оно и проще – гони слезу, над чужими бедами плача и своих не имея. Чего и лучше-то? К вечеру ветер стал крепчать, надо быть, к утру нагонит и шторм. Здесь, на море Хвалынском, шторма, говорят, бывают и что сильные! Такие, что и океану впору! Правда говорят так те, кто буести океановой яростной вовек не видывал, и зреть не намеревался никогда! А больные в ладьях уж и объявились, хотя море пока и не штормит вовсе, а так, малек свежает. Да и как им не объявиться, когда многие из тех, кто ныне по румам сидят, не то что моря све-жего, они и озера-то обычного, под налетевшим вдруг буйным ветром, отродясь никогда не видывали. Ништо, ратные, лечить вас тут некому, да и некогда! Гребите, знайте, ста-райтесь! Работа она сама лучше всякого и самого завзятого лечьцы, лечит! Тако и вас из-лечит, никуда не денетесь, у всех так было. В той, или иной мере. И, все же, самое то вре-мя – укрыться в самандарской гавани. Две ладьи под общей командой Асмуда, осторожно входили в порт, идя мимо длинного каменистого мола, естественного скального происхо-ждения, далеко выдававшегося в море. На головном мысу мола, имелось небольшое со-оружение из камня-дикаря, над которым была вознесена на треноге из жердей большая медная чаша, где зажигали иногда сигнальный огонь. Из-за этой стенки, их и окликнули по-хазарски:
- Эй там, на ладье! Кто такие будете?
Асмуд предвидел подобную возможность и имел рядом с собой дружинника, хорошо ведавшего язык хазарский, решив прикинуться на первое время сбегами из порушенного Итиля. Тот, как и было уговорено, ответил:
- Итильские сбеги. Поспешаем в Самандар, погода портится!
Трогать этот пост никто не собирался. Целью Асмуда было высадить первую сотню ратников на пирс, построить первую стену щитов и очистить весь причал, обеспечивая быструю и беспрепятственную высадку основной рати. Он уже подошел к причалу, когда с мола раздались крики. Сторожевые хазары, видимо, все же разобрались в происходя-щем, увидев бесконечную череду ладей, втягивающихся вслед за первыми двумя, минуя их, в гавань Самандара. По всей видимости командовал постом нетрусливый воин, и они принялись метать стрелы в ладьи, оттуда, разумеется, ответили стрелами же. Гребцы на ладьях, гребли, прячась за своими щитами, стрелы их беспокоили не сильно. Видя сие, Свенельд решил постом пренебречь до времени, быстрее ведя ладьи к причалу, где уже, гремя по камням железом, выстраивала стену щитов сотня воинов Асмуда. Подметая при-чал от случайных на нем людей, не то было время на дворе, для оживления на неосвещен-ном причале города, ратники Асмуда прошли-прошили его насквозь, заняв позицию на входе, заткнув его от возможного вторжения самандарцев, давая своим покойно выса-диться. А высаживать рати на брег Свенельд умел, как никто. Еще бы ему не уметь, с ран-них то лет на палубах драккаров викингов, качаясь. На ней он и возрастал,было время. Вскоре причал наполнился ратниками руссов, кои, быстро построившись, бегом, храня строй, кинулись к воротам ведшим в эту часть города. По пути они захватывали перекре-стки улиц, оставляя там небольшие отряды ратных, заслоны на будущее. На стене, распо-знав шум нашествия, ворота решили не отдавать. Вот только защищены эти воины укреп-лениями и стеной крепости были, как назло, только с внешней стороны, а не со внутрен-ней, зане врага оттуда, извне, ждать обыкли. Со внутренней стороны только подкреплений своих градских и сожидали. Тут же по ним ударили именно с незащищенной стороны, ме-ча стрелы и сулицы, подступая сомкнутым строем и укрывая метателей непробиваемой стеной щитов. В дело немедленно вступили луки и беззащитных от них с тыла защитни-ков ворот, попросту перебили как неповоротливых дроф в степи. Очистив от сторожи над-вратную башню, ратники, орудуя воротом, подняли внешнюю кованную решетку, а дру-гие, натужившись раскрыли тяжелые ворота. На башне вспыхнул огонь костра, дававшей знать князю и его воеводам, что путь в город нарочитой коннице свободен. Ор стоял над местом боя – совсем не детский писк на солнечной летней лужайке. По всему Свамандару начался переполох, метались по тесным улочкам полуодетые люди с факелами, пытаясь понять, что происходит. Никто сего не мог им сказать. Возбужденно и лихорадочно бле-стели глаза мужчин, хватавшихся попеременно, то за оружие, то за свой скарб, не пред-ставляя с чего и начинать. То ли драться приступать, то ли бегом бежать из города родно-го? Никто с ними таких шуток никогда не шутил, вольготно жили, наживаясь на работор-говле и транзите с восхода на заход солнца. Начинал уже возноситься над городом отча-янный истошный вой женщин, осознавших, что они остались без защиты. К нему присое-динялись вопли проснувшихся детей, испугавшихся уже вторично – испугу матерей. Это только усиливало панику. Те немногие из мужей городских, кто еще готов был хоть что-нибудь предпринимать, немногие из мужчин, не потерявшие присутствия духа, просто не знали что им деять. Отовсюду кричали, что враг – страшные русы, разрушившие недавно Итиль! – ворвались в город. Но сколько их, где ворвались и что намереваются делать дальше, никто не знал. Эльтебер Соломон, бывший высшим начальником в городе, его царем-беком, подчинявшимся в обычное время только кагану и каган-беки, растерявшись поначалу, приказал охране спешно занимать свои места на стенах. И воины потропились выполнить его распоряжения. Люди опытные, они разумели, что в подобной ситуации лучше если кто-то приказывает даже нечто не слишком, казалось бы, верное, чем вообще остаться без распоряжений и распоряжающихся. Тогда уж точно – жди паники, всеобщей и сугубой! И только уже к самому утру, Соломону донесли, что русы, исхитрившись, про-никли в город через гавань, захватив ворота, ведшие сразу в портовый район. И только тогда Соломон выслал им навстречу своего городского везиря Рувима с воинами, спешно набранными среди горожан, при получении первых же сведений о нападении руссов и о падении Итиля. Но русы времени даром, похоже, не теряли, и вскоре Рувим и его импро-визированные войска, уже столкнулись с ними сразу на пяти, или, может, шести, улицах. Заскрежетал, сталкиваясь, металл и полыхнули первые скупые пожары, освещавшие яро-стные схватки в городе. Гореть в каменном, по большей части, городе, было особенно не-чему. Едва вооруженные и совсем необученные горожане, только сегодня вдруг узнавшие, кто должен стать их соседом по строю, не имели никаких шансов в борьбе с ратниками русов, далеко не первый раз взявшимися за оружие, ломавшие уже не первую свою сечу. Те, к тому же, приученные к строю, уже одерживали победы и над настоящими врагами. А осознание себя победителем, силы рати удесятеряет всегда и повсеместно! Остановить их городская рать не могла и, отчаянно сопротивляясь, начала стремительно откатываться, истаивая и теряя людей, к центру города. А в открытые ворота, портового района на гало-пе врывалась в город грозная тяжелая конница руссов и легкие конники-еченеги Кури и Радмана. Грабежа города пока еще не было, поскольку русы намеревались вначале захва-тить весь город, а жадных к грабежу печенегов, направляли в наиболее бедные портовые и ремесленные слободы Самандара. Звон и скрежет стали метался над городом, возвышаясь временами над женским воем и детским ревом. Поняв, что городская сторожа просто по-напрасну торчит на никем не атакуемых стенах, эльтебер Соломон и присоединившиеся к нему виднейшие тарханы Самандара, наконец, отозвали их со стен, пытаясь остановить с их помощью неуклонное продвижение руссов хотя бы уже в центру града. Это помогло хотя бы и отчасти. Продвижение руссов удалось замедлить, вот только остановить его со-всем, никто из хазар уже и не рассчитывал. Когда на восходе сильно просветлело по всему городу шли бои. Погибая во множестве, горожане пытались хотя бы остановить руссов. Там где им удавалось, казалось, упереться, вскоре появлялся князь со своими конными дружинниками и бешенным ударом конного, утыканного двух с половиной аршинными копьями, тарана, быстро прошибал пробку, а над слободками ремесленников, моряков и рыбаков уже колыхались многочисленные дымы, а временами прорывались оранжево-красные полотнищпа пламени. Там, ломая сопротивление беднейших горожан, уже зачи-нали свой обычный грабеж жадные до него печенеги. К полудню в городе уж никто не со-противлялся. Нет, конечно то тут, то там, кто-нибудь из хазар бросался в бой, пытаясь за-щитить своих близких, иногда кое-кому даже удавалось убить или ранить ратника, но та-кое спорадическое сопротивление неизменно и жестоко подавлялось. Эльтебер Соломон, собравший вокруг себя группу воинов в полторы – две сотни сабель еще пытался защи-щать наиболее богатый квартал Самандара, где проживал и сам, где жили также самые богатые семьи города, стояли главные синагога и христианский храм. Самандар оказался городом, христианская община коего, была наиболее обширной и многочисленной. Туда то и рвались лучшие вои Святослава, тогда, как во всем остальном граде уже шел поваль-ный грабеж, а организованные очаги сопротивления неизбежно и быстро гасли. В му-сульманской части города уже кипела безобразная резня, туда тоже добрались печенеги. Святослав послал печенежских мергенов привести к нему Радмана и Курю. Пора уж было ханам положить предел бесчинствам своих воинов.
Город успокоился только к вечеру. Стих, захлебнувшись в крови и насилии женский и детский вой и крик. Были аккуратно добиты последние защитники города и разграблены их дома и городские храмы. Горожане уже тоже успокоились и смирились, осознав себя рабами. Опустились руки и поникли головы даже у самых мужественных из них. Как и повсюду до этого, князь Святослав не тронул купеческого квартала города, где было не-сколько гостиных дворов. Его ратники не стали жечь сами и не дали этого делать печене-гам, как и купеческих судов в гавани. И даже взял их под охрану, за что купцам еще пред-стояло заплатить свою изрядную пеню. Грабеж города понемногу прекращался, уступив место множеству пожаров. Полностью потерявшие себя люди тут и там ходили по пожа-рищам, только вчера еще бывшими их домами, откапывали трупы своих погибших род-ных и близких, разыскивали семьи. Или, сидя возле пожарищ, тихо по собачьи скулили, недоумевая, зачем жестокая судьба оставила им жизнь, отобрав ее у всех, кто им был до-рог. Когда их хватали и приводили на площадь, где собирались  схваченные завоевателя-ми полонянники, они даже не сразу осознавали, что угодили в полон, продолжая разыски-вать близких. Пленных было больше, чем самих руссов и печенегов, что сильно беспокои-ло великого князя. Он все больше и больше опасался, что придется ему просто приказать печенегам их перебить. Лучшую часть полона, ремесленников, моряков и рыбаков, он рас-считывал, как и в Итиле с Саркелом, продать купцам. Была и еще одна проблема, откла-дывать решение которой было уже просто невозможно, да и не в характере Святослава это было – откладывать решения, даже и не самые приятные. Он, наоборот шел навстречу не-приятным решениям, осознав их необходимость. Таков уж был у великого князя характер.
Поскольку дальше двигаться им предстояло по предгорьям Кавказа, надо было ре-шить, что делать с ладьями. Вернее, решать не что делать с ладьями, а как их отсылать в Саркел, где они уж точно понадобятся для обратного пути по Дону. Князь искренне Ве-рил, чьто он найдет путь из дона в Днепр, и вернется в свой стольный град Киев, как и выходил, по днепровским водам. Стоя на пожарище еще стольного хазарского Итиля, вое-вода Свенельд времени даром не тарял, а по приказу великого князя, искал место, где Дон подходит к реке Итиль верст хотя бы на 50 – 60. А может даже и меньше того. Ранее им говорили степняки, что такое место в степи имеется. Свенельд опросил, и даже пытал ог-нем сотни хазар, посылал несколько десятков разъездов, но место это сыскал. Оказалось оно, по иронии судьбы, как раз напротив того места, где руссы ратились с войском кагана, накануне погрома Итиля, и побили его. Напротив, но по иному берегу Итиля, разумеется. Воевода нашел время и съездил туда сам, оставив рать на Асмуда, потом же отпустил съездить туда и того. Место для волока было вполне изрядное и ровное, хоть и с холмами. Зато не было лесов и не следовало рубить просеки. А холмы что? Их, буде чересчур высо-кими себя окажут, моджно ведть и обойти, а то так и срыть. Об одном следовало порадеть сугубо, прежде чем переволакиваться. О валках под кили ладей. Лесу то в тех местах не было отродясь. Зато в разрушенном и наполовину сгоревшем Итиле, бревен хватало, пусть часто и сильно обгоревших, местами, так и на половину. Посоветовавшись с воево-дами, Святослав решил не откладывать разговор с ханами, пригласив их на скромный по-ходный пир, по случаю взятия Самандара.
Пир имел состояться ввечеру и, только слегка подпив, князь приступил к делу:
- Отсюда, достойные ханы, идем мы по отрогам кавказским. Речного пути здесь нам далее не будет. Ладьи нам дале не в помощь. Пойдем по горным отрогам, где реки зело быстры, мелководны и своевольны. Ладей они попросту не пропустят. Даже, вон, по тере-ку и то ладьям путь не долго может статься открытым, а он, пожалуй, здесь самый нема-лый. Можно бы их и бросить, конечно. Только на обратный путь из степи, они нам еще нужны будут!
Ханы глотали, слегка прожевывая, пряную и сочную баранину, обрезанную после варки с костей и переложенную прянностями и кореньями:
- Это нам понятно, великий князь. И что из этого всего следует?
Сразу насторожился Куря. Хитрый же Радман, предполагая, о чем пойдет речь, со-щурил и без того узкий глаз, почти утопив его в морщинах. Он такого разговора ждал и уже прикидывал, какую из этого они могут извлечь практическую выгоду.
- Надо перегонять ладьи из Итиля в Дон.
- Перегонять? А это как, великий князь?
Недопонял бестолковый Куря, Радман только огорченно вздохнул, досадуя на ту-пость своего постоянного наперстника и соратника. Вот же, хитер, иной лисе впору, а и непроходимо туп одновременно! Бывает же такой гибрид природыправо слово, ровно по-месчь бульдога с носорогом.
- Переволакивать, хан, волочь ладьи по суше!
- А-а-а! Так что?
- Надо нам с вами, ханы, снова ряд взять. Отсюда мы идем к последнему крупному и знаменитому городу хазар – Беленджеру. Самой первой столице их каганата. Вот я и пред-лагаю добычу с Самандара не делить, оставить ее всю нам, а вы заберете себе все, что бу-дет в Беленджере. Тогда я смогу отправить все свои суда вместе с добычей к Саркелу. Вы же всегда возите добычу в седельных сумах и на вьючных конях, вам все равно. Да и к Беленджеру пойдете немного налегке, без самандарского груза. Ну, как?
- Да, великий князь? Так добыча с Самандара у нас уже в руках, а то, что лежит в Бе-ленджере, пока еще принадлежит живущим там хазарам, а будет ли нам принадлежать – вопрос? Мы же тех хазар еще не пленили!
Начал осторожный Радман приступать к торговле. Он давно уже понял, что будет некое предложение, теперь же узнал, какое! И сходу же начал торговаться, обеспечивая себе гарантированную прибыль.
- Ты прав, мудрый хан Радман, Беленджера мы еще не взяли, но я знаю, как его взять. И, клянусь Перуном, мои вои даже по домам тамошним с грабежом не пойдут, только ваши. Мои у стен постоят!
- Но, великий князь, Самандар все же побольше Беленджера будет и, наверное, побо-гаче, торговый град, да с гаванью морской, видано ли?
Возразил, все в том же ключе, алчный Куря.
- Больше, но не вдвое же! А ты посчитай сам, хан, в Самандаре тебе и хану Радману причитается по нашему ряду чуть меньше 1/3 от всего взятого в городе, ссыпав сюда и все взятое твоими и хана Радмана мергенами, так?
- Так!
Важно подтвердил Куря, все еще сомневаясь. Уже все поняв, Радман, примолк. Предложение, похоже, было и без того выгодно, даже и очень. Поторговаться, конечно, можно, но и лицо перед князем терять не след. Не окупится это!
- Ну вот, хан Куря, зато весь Беленджер грабят только ваши мергены, твои и хана Радмана. Мои вои даже в долю не входят!
Тут и до Кури дошло. Он тоже осознал всю привлекательность предложения князя урусутов. Переглянувшись с Радманом, они кивнули друг другу, и Радман задал следую-щий вопрос:
- Ну, хорошо, великий князь, с этим нам ясно! А что будет, коли Беленджера мы не возьмем. Там, сель на него, к примеру, сойдет, лавина его накроет, еще что случится - го-ры ведь! – только великий Тенгри их и знает? Проклятое они место на земле, самими бо-гами изуродованное донельзя! Зачем они их и создавали, спрашивается? Чтобы трусли-вым племенам было где укрыться, наверное! Да и вообще, князь, дело воинское такое, от удачи и благоприятного расположения небес, зело зависимое! Всякое может случиться и с Беледжентом и с нами самими. Тогда как быть?
- Тогда, ханы, я выплачу вам вашу треть добычи Самандара, уже из Киева. Даю вам в том мое княжое слово и поклянусть в том Перуном и на оружии! А уж если с нами купно что случится, тогда нам всем сия добыча безразличной сделается, ханы!
Снова примолкли ханы, снова они думают. Смысла сомневаться в словах Святосла-ва, нет, тот до обмана в делах долговых не унижался никогда и Радман решил, что пора уж им согласиться, иначе выглядеть может начать уже оскорбительно для великого князя. Как бы серьезным раздором дело не обернулось. Они, конечно, сильны, да только князь много сильнее будет. Войска у него не меньше и оно куда лучше ихнего. Себя уж показа-ло щедро:
- Добро, великий князь! Твоему слову верю! Согласие мое имеешь!
- И я верю! И мое имеешь!
Поспешил присоединиться к соратнику Куря, боясь остаться в прискорбном одино-честве, после чего пир пошел своим чередом. Тем вечером, вожди похода еще раз отвлек-лись, чтобы обсудить ближайшие действия и хорошо попировали. Все нужные клятвы были даны, все решения приняты. А уже следующим утром начались и сборы в очередной водный поход. 
Весь день на ладьи грузилась добыча, размещаясь по-походному, с полным соблю-дением всех правил крепления предметов на море. А на берегу, конные русы и печенеги сбивали воедино всю немалую захваченную при Самандаре баранту, входившую в добы-чу, стада крупного рогатого скота и табуны. Грузили на ладьи и запасы продовольствия. Своих запасов в Саркеле было предостаточно, но и увеличить их в предвосхищении мно-гократного увеличения гарнизона крепости, совсем даже не мешало. К следующему утру пошли, оставив в Самандаре только печенегов, да небольшой отряд руссов при воеводе Асмуде, коему досталось особое задание. Особое и вельми хитрое, требовавшее сугубой изворотливости. Печенеги оставались по обоюдному уговору, окончательно подчистить местность, заново набрать еще полону, уже кочевыми хазарами, пополнить, забрав у них же, табуны, стада и баранту. Разорять местность решено было дотла. Хазары должны ее проклясть навеки, не возвращаться сюда жить никогда. Печенеги сами зело облизывались на эти обильные степи, такие тучные для их собственных табунов и барант. Они еще не понимали, что с восхода уже готовятся сюда вторгнуться иные кочевые народы, огузы и те, кто сейчас за их спинами. А с полуночных гор на эти земли жадно смотрят вайнахи, гордые и многочисленные воины гор. Считая, что неорганизованные печенежские орды в этих местах, для него лучше Хазарского каганата, великий князь не видел нужды им в том препятствовать. Тем более сейчас, когда открыт и проторен путь через вятичи. Он, по-любому, более надежен, чем степной. А, главное, водный, что сулило коренные облегче-ния в пути на восход солнца, и, наоборот, с восхода на заход. Пути не дружин воинских, а купеческих караванов, коим у вятичей найдется, где остановиться, провести ремонт и пе-редохнуть в пути. Всяко лучше, чем идти по голой степи, не имея где голову преклонить в ненастье, да еще под вечной грозой от нападений степняков. Нет, путь через вятичи, всяко смотрелся предпочтительнее. Так что зорить хазар следовало покруче, изводя их под ко-рень, не позволяя даже в отдаленном будущем надеяться на возрождение каганата, или хотя бы его подобия.
Проводив взглядами длиннющий караван, из более чем трех сотен слегка осевших под грузом самандарской добычи, ладей, степняки с еще большей и неизбывной завистью уставились на уходящих от них в сопровождении конницы русов, несметные табуны, ста-да и баранты. Трудно степняку просто так отдавать скот. Даже если он чужой. Словно свой, собственный, от сердца отрываешь. Но долго смотреть на сей исход, времени у них небыло. Следовало по уговору с князем гнать пленных хазар, не выкупленных иноземны-ми гостями, в Дербент, где, назначенный князем, для дела сего, воевода Асмуд, должен был продать их дербентским торговцам. Этот полон тоже еще весь принадлежал руссам по ряду, заключенному на пиру, после взятия Самандара. А вот весь тот полон, что нало-вят степняки, близ Самандара до возвращения великого князя с ратью, уже станет их, пе-ченежским и его тоже можно будет тоже отогнать на продажу в недалекий отсюда Дер-бент. Стоимость рабов после всех этих продаж и взятий полона, следовавших этим летом, неизбежно снизится. Но все же и это заработок. И им, стоя без дела, в ожидании возвра-щении князя, этим пренебрегать, пожалуй, не следовало.
Подавленные внезапно свалившейся на них несвободой, хазары, чьих мужчин пече-нежские конники гнали отдельной цепочкой, принялись мерить степи примыкающие к Хвалынскому морю, своими ногами. Одесную высились горы Кавказа, с детства знакомые с виду, ошуюю не менее знакомое море Хвалынское, равнодушно катило свои безразлич-ные ко всему, зеленоватые валы. Непосредственную охрану хазар, несли печенеги хана Радмана, более дисциплинированные, чем мергены Кури, они были, к тому же, и намного надежней. Поэтому великий князь, уходя с ладьями специально договорился о том с Рад-маном. Непривычные к таким дальним пешим переходам горожане-хазары, среди которых оказалось много стариков, баб и детишек, мерли по пути мухами. Их бросали у дороги, яростно гоня оставшихся дальше. Не стоять, не стоя-ять! Пойдет мор, так и все тут перем-рете! Всегда горек и страшен путь в рабство. Потому и дерутся так яростно и беспощадно настоящие мужи, надеясь сохранить свободу себе, своим детям и бабам. И горе тем, чьи мужчины не смогли расплатиться с врагом светлой сталью, остановив его в жестоком бою, и погнав от своих пределов. Платить придется тогда слезами и муками своими, ба-бам, старикам и детишкам. Потому всегда и презирают те народы, какие, увлекшись раз-меренным и спокойным житьем-бытьем, забывают с какой стороны меч держать надо. Именно так и погибла славная некогда и даже, казалось бы, всемогущая Великая Римская империя Запада, отдав все дела по своей защите наемникам-варварам, перестав кормить и воспитывать своих воинов-солдат, что так хорошо, к слову сказать, получалось у нее пре-жде, когда она и процветала. Но ее граждане, увлекшись искусством, богопротивным раз-вратом и юриспруденцией, что в принципе одно и тоже, стали даже презирать воинов, по-читая их грубыми и неспособными понять всю глубину и утонченность их творений, ис-кусных и поэтических. И – погибли! Потому что когда пришли варвары, их просто некому оказалось защитить, а сами они этого никогда не умели. Вот и на них, таких утонченных и изящно образованных, столь преуспевших в изящных искусствах, поэзии и праве, при-выкших помыкать варварами-рабами, им принадлежавшими, одели рабские ошейники. И повели прислуживать в задымленных, наполненных отчаянно кусающимися насекомыми, жилищах варваров. А те, грубые и неотесанные, как всегда, снова обучали их детей делать простейшие, природой человеку определенные свыше, вещи, забывая всю ту немыслимую хрень, которую они так ценили, пока еще не носили ошейников. Она ведь не кормит там, где еду приносят не слуги, а ее надо взрастить на полях, или убить, бегающую в лесах. Или банально заработать, сделав нечто полезное для тех, у кого она есть. От высшей, по их мнению, разумеется, культуры, те враз совершили прыжок в полное безкультурие! Тонко шутила с ними жизнь, не правда ли? Стоит ли нам их жалеть? Не надо, пожалуй! Лучше задуматься, а поняли ли мы то, что им объяснило их собственное рабство?
Примерно тоже самое случилось и с хазарами. Триста лет правивший в этих раз-дольных степях каганат, рухнул в одно лето, похоронив под своими развалинами несмет-ное число своих подданных. Не меньшее, а даже большее, пожалуй, их количество, оказа-лось обреченными надеть ошейники рабов, будучи выкупленными из полона иноземными гостями, не расположенными расставаться со своими деньгами понапрасну и отпущенны-ми великим князем из хазарских градов, ставших враз столь негостеприимными и просто опасными, для их персональной жизни и свободы. И что смешно, часто ромейский, или хорасанский гость вез на своей хеландии, или вел в своем караване, своего бывшего ха-зарского контрагента, с кем дела вел, порой, не один десяток лет, у кого не раз гостевал и ел, преломляя, его хлеб, с одного дастархана. С кем намечали переженить детей, соединя-яя, тем самым, свои капиталы. Но, потратившись на покупку раба, снимать с него, однаж-ды одетый ошейник рабства, он не торопился. Наоборот, примерялся, кривясь, к кому его лучше придать в пару, чтобы продать, выручив максимально возможные деньги. Может приставить к нему в продажную пару доброго кузнеца из Саркела и потеряв слегка на кузнеце, отыграть больше на немолодом и не слишком здоровом от жизни без движений, бывшем купце. А то придать его молодой рабыне, его же дочке красавице. Та, пригодная для любовных утех, пойдет по хорошей цене, и потащит с собой подпорченного временем и жизнью папашку. Добро, так и поступим!
Когда вся эта огромная толпа, все еще превышающая общее число печенегов, их ох-раняющих, объявилась в окресностях Дербента, там поначалу встревожились, ожидая подвоха. Потом принялись торговаться. Вначале робко и понемногу. Потом же, осознав свою сугубую выгоду, брали рабов большими партиями, с размахом. Цены на рабских рынках рухнули как-то сразу, не обещая восстановиться ближайшие пару лет, пока в без-защитных хазарских степях не отловят последних рабов. Когда же дербентские купцы по-пытались отказаться покупать оставшихся полоняников, Асмуд, цинично усмехнувшись, пробурчал в ответ одному из главных и наиболее властных руководителей области и го-рода, эмиру Абдаллаху:
- Ладно, тогда мы их просто отпустим. Вести их куда-нибудь еще, нам без надобно-сти. Только время даром терять. Они оголодают и примуться грабить округу, их еще сотен триста – четыреста наберется. Вот и ловите их как хотите, коль не захотели купить поло-ненными и под контролем.
- А нам они зачем, воевода?
- Ну, уважаемый! То уж не мое дело. Надо вам, аль не надо, то уж вам решать. Мое дело – их продать! И получить за них зывонкой монетой, лалами, смарагдами, аксамита-ми, на крайний случай – шелками!
- Тогда воевода по минимальной цене!
- Э, нет! Терять время, торгуя с вами по минимальной цене, мне не с руки. Я, лучше, их тут распущу, а вашу область ограблю, на скору руку и новых наловлю! Видал, сколь при мне печенегов?
- Видал!
Удрученно соглашается, переглянувшись со своими муллами, взятыми для поддерж-ки эмира в переговорах, Абдаллах-хаджи :
- Тогда ты снова потеряешь время попусту, воевода!
- Не совсем попусту, эмир. Вашу область я разорю дотла. И хоть что-нибудь, да в ней найду! А что найду – все и пограблю! Ладно твои спутники, они в сих делах девственны, ты то это понимать должен!
- Тем печенегам, что с тобой, наш город-крепость не взять!
- Да нам она и не нужна, эмир! Оголодаете, сами ворота отопрете. А то еще дожде-тесь, что князь наш воротиться. У того рука быстрая! Он враз придумает как вас из вашей раковины выскрести.
Чешет затылок под зеленой чалмой хаджи, эмир, размышляет и, наконец, дает согла-сие. А вернувшись из лагеря печенегов, собирает купцов, передавая им разговор с князем. Торговые люди войны и военных напастей бегут повсегда. Разорительно все это больно! Конечно, цены на рабов сильно упали, но не настолько, чтобы сделать работорговлю уж совсем бессмыссленной. Да и не везде. Придет им везти этот полон в Среднюю Азию, че-рез море в Самарканд, Ургенч и Бухару. Там рабы чай подороже встанут, там и продад-лим. Решение принято и начался торг под стенами крепости, каковой и завершился вскоре к вящему удовольствию обеих сторон, освободив жителей Дербента и его окрестностей от угрозы полного разорения кормящей город области, а руссов – от взятого в Самандаре по-лона.
Святослав же шел с судовой ратью, в то время, как берегом дружину вел боярин Пре-тич, выделившийся матерой сметкой и отменным боевым умением в этом походе. Впро-чем, Претич, молодой муж, немногим старейшей, нежели его князь, отличался сметкой и ранее и не раз водил уже небольшие отряды. Но водительствовать надо всем объединен-ным конным войском этого похода, было для него внове и придавало Претичу чести. Бо-лее того, великий князь поставил Полоцкого князя-наместника Рогволда и родового князя вятичей Славена Рязанского, ему под начало. Те отнеслись к этому с терпением, хотя в первые дни похода полоцкий князь и порывался перейти на ладьи, однако его приближен-ные бояре отговорили его, намекнув, что как бы хуже не сталось, поставит еще и ладьями кого князь великой командовать, как бы еще большей порухи чести рогволдовой не стало. Славен своей обиды, даже если ее и имел, внешне не высказывал, был ровен и прост. Ко-гда судовая рать вошла в район обширной дельты Итиля, конница руссов, избегая низких и топких мест, обошла ее по широкой дуге, выходя сразу к разгромленному Итилю. Ладьи же, двигаясь по дельте, ходко поднимались по течению, покинув соленые воды Хвалын-ского моря и взбурлив своими форштевнями сладкую воду великой реки. А из обширных плавней дельты, за проходом огромного каравана победившего его войско и разгромивше-го его державу руссов, суетливо отгоняя налетающих облаком комаров-кровососов, на-блюдал бывший хазарский каган Иосиф. Он уже спознал о гибели каган-беки, его тезки, Иосифа, а вот сейчас понял, что и Самадар с его крепкими стенами и немалым населением пал. И вообще, перед подавленным событиями этого лета каганом, уже вполне определи-лась вся картина погрома, постигшего его державу. С каждым днем, его свита, состоявшая из детей хазарских тарханов, принявших иудаизм, все более и более худела. Молодые тур-гауды скрытно уходили, покидая своего ослабевшего повелителя, рассчитывая так, или иначе, добраться до родных кочевий и вновь обрести землю под ногами. Они не возвра-щались, но продолжавшие прибывать на острова сбеги из степи, довольно точно и красоч-но описывали ужас погромов не слишком хорошо защищенных кочевий, учиненных пече-негами и иными степняками, почуявших в некогда грозных хазарах, легкую и беззащит-ную поживу. Так что вряд ли сбегов с островов, даже если им удавалось достичь родных кочевий, ждал там отдых и покой. Снова пришлось привыкать к кочевой жизни, не такой уж и простой, какой она им казалась, из разоренной ныне столицы каганата. Привыкать спать вполглаза и есть в полбрюха, дабы не отяжелеть до непотребства полного. Привы-кать и спать в седле и нужду справлять, его не покидая. Снова учиться обращаться с арка-ном и пасти табуны. Огромная беда пришла в хазарские степи. И звали эту беду – великий князь урусутов Свендосляб. Еще очень и очень долго, в немногих уцелевших кочевьях, хазарских матери, станут пугать своих шаловливых и вредных мальчишек этим именем. Сам бывший каган, сжимая кулаки, в бессильной ярости наблюдал за вольным и нетороп-ливым проходом ладейной рати руссов, состоявшей, как выяснилось, из более чем трех сотен ладей. А ведь, знал он, грозная конница Свендосляба идет берегом. И где то еще, рыскают по бескрайней степи бесчисленные чамбулы печенежских ханов. Что он мог им сейчас противопоставить? Немногим больше тысячи тургаудов? Все остальные, и ал-арсии и черные хазары, полагая бывшего кагана бессильным, покинули его сразу после их поражения в битве. Дети степи, они ушли назад в степь, надеясь достигнуть своих кочевий и продолжить свою жизнь, уже без каганата. А он? Что он умел? Читать бесчисленные модлы  из Торы , вести переписку с испанскими и византийскими раввинами, с важ-ным видом представительствовать на ежегодных цремониях и церемониальных приемах послов. Ведь реально управлял каганатом не он, а каган-беки. Он был только символом, фетишем для всех подданных. Вот то он и умел. Быть фетишем. Но вряд ли за это его ста-нут кормить и дальше! Особенно теперь, когда его державы не стало и представлять ему больше некого. Может быть, ему стоило выйти из своего жалкого, всего пронизанного бесчисленными комарами убежища, и сдаться Свендослябу? Временами, эта идея посе-щала его и ранее. Тот для пущей чести мог бы его и взять с собой. Правда были и более мужественные позывы. Стать, например, концентрирующим зародышем сопротивления чужестранной оккупации! Так никто ж вокруг, даже и не мечтал сопротивляться. Слом-ленные свирепым натиском и быстрыми сокрушительными ударами рати Святослава, ха-зары даже и не помышляли более о сопротивлении. И уж совсем вряд ли станут они соби-раться вокруг своего бывшего кагана, бежавшего с поля боя, вполне трусливо, даже не попытавшись сопротивляться.Все думали только о том, как бы уберечь свое родовое ко-чевье, размышляя про себя весьма просто. Русы не кочевники, в степях обычно не селятся, тяготеют к рекам, озерам и лесам. Степь нашу захватывать себе станут вряд ли. Пограбят в свое удовольствие погромят все до чего дотянутся, и уйдут. Куда? К себе, на свои реки, озера и в свои тенистые леса. А мы тогда немедля вернемся, придем в свои степи, выбро-сим оттуда печенегов, отберем у них ту часть добычи, что им досталась и достанется еще. Кто им поможет? Свендосляб? Ой, вряд ли! Что Свендослябу будет искать в степи, с чем сражаться? С летучей хазарской конницей? Ведь городов у них больше нет, остались только кочевья, у кого еще остались. Добыча для урусутов не слишком и завидная. Не станет он за этим бегать в степь, пока его не затронем. А мы жить станем тихо, по силам своим. Сильных соседей надо чтить всемерно и не трогать. Зачем бы это нам? Так и вос-становимся, переживем сию напасть! Старики рассказывали и не такое переживали! Мо-жет и врали старики те! Может! Да вот как ты это узнаешь? В общем, каганат погиб, а им мереть так, за здорово живешь нельзя. У всех их за спинами дети. Их дети! И им надо жить! Иначе ведь все напрасно, черт побери! Бросать надо эту сановную дурь с иудаиз-мом, возвращаться к их исконному покровителю, богу-небу Тенгри, его жене Умай, с кем вместе они формирует двуединое жизненное начало, характерное для всего мира. Впро-чем, черные хазары никогда и не уходили от тенгрианства, не забывали принести искупи-тельную жертву грозоносцу Ульгеню, плеснуть из чаши кумыса, немного в огонь очага, для духов очага и духов юрты. Так что им ни от чего не придется отказываться. Это каган и тарханы забыли старых богов, навлекая их гнев на Хазарию, вот и доигрались, пытаясь приобщиться ко всем окружающим религиям сразу. Нет, черному хазарину ото всех этих пейсатых проповедников проку мало, а вот разор получился и весьма основательный. Вот и получалось, что деваться кагану некуда, разве что когда сюда подойдут на разведку пер-вые купеческие суда, попросить купцов отвезти его куда-нибудь подальше от степи, где есть цивилизованные люди, понимающие толк в написании изящных текстов. Лучше все-го бы в Испанию, древнюю Иберию. Там есть те с кем он уже переписывался ранее годы и годы, они помогут устроиться, или к просвещенному арабскому халифу Джафару аль Мухтадиру, писать историю хазар. Заставят принять ислам? Ну и что? Сильная религия, сильных людей! Он ее примет. А что его ждет здесь? Голодная смерть? От коей никакие модлы из Торы не спасут. Вот этого вокруг сколько угодно, поскольку пищевые запасы дельты были невелики, а, убегая, прихватить с собой достойных припасов он не мог физи-чески. Бывший каган уже больше месяца влачил жалкое полуголодное существование, кормясь тем немногим, что оказались в состоянии достать его редкие верные слуги. Быст-рее бы уходили эти мерзкие русы, разрази этих грязных гоев грозный Яхве!
Святослав же, даже не подозревая о тех проклятиях, что слал ему вослед бывший ка-ган Иосиф, спешил подняться с ладьями, к месту намеченного волока из Итиля в Дон. В том, что такое место существовало, он не сомневался нисколько. Верные из верных, на-дежные из надежных,  Свенельд и Асмуд лично в этом убедились и его убедили. Хотя, придя на место он все равно сбегает сам, рассмотрит все как след. Просто, чтобы хоть чем-то командовать, это надо себе самому хорошо воображать и представлять. Значит до-рогу надо знать точно. А, нет! Зачем время терять. Надо просто поручить это дело Све-нельду. Не все же делать ему самому. Он же, пока будет длиться волок, осмотрит окрест-ности. Пройдя дельту Итиля, они вышли к пожарищу, бывшему до их прихода Итилем, или Казаром, как звали град сей прежде в некоторых землях. Несколько сотен самых упорных его жителей, уныло бродили по брошенному всеми пожарищу, разыскивая инте-ресующие их вещи. Увидев ладьи руссов, они отошли немного дальше, но тут с грохотом подошла со степи конница руссов, и хазары, не выдержав, разбежались. Хотя, кто бы стал трогать этих несчастных? Кому они, жалкие, нужны, возиться еще с ними? Нет, пожалуй, все же нужны! Князь, несмотря на свою сугубую молодость, хорошо знал вликолепную жизненную стойкость простого народа. В своей жизни в Новгороде, князь не раз наблю-дал, как поднимались и вновь обретали полнокровие, порушенные, казалось бы, до самого основания печища, разоренные жадными данами-викингами. Не всегда и не везде поспе-вала их дружина, охранявшая побережье от разорительных набегов викингов. А веси по-том вставали из такого ужасающего разора, что, казалось бы – ввек не подняться! Встава-ли и порою давали после этого жизнь даже целым градцам. Небольшим, правда! Да лиха беда начало! Так что, наверное, и эти встанут. Хотя, они ж кочевники, их мир устроен по-иному, на колесах и лошадиных спинах. Могут попросту встать и отъехать куда подаль-ше, где трава сочнее и куда не дотягиваются ничьи мечи и копья. Вполне могут и так. Не угадаешь! Хотя, подумалось князю, вряд ли на земле есть такие места, куда не дотягива-ются ничьи мечи и копья. Но его ратники, исполняя ранее отданный князем приказ, кину-лись выискивать бревна кругляши, для катков под ладейные кили. Кругляши спешно гру-зили на ладьи, надо было набрать хотя бы по 4 – 5 на каждую, а лучше так и 6 – 7. Под-скакал Претич, Рогволд и Славен. Пообщались, решая, как точно пойдут дальше. Славен отсюда собирался со своими назад в Рязань. С ним, наверное, пойдут муромцы. Как, Ал-муша булгарского не опасаетесь? Нет князь! Не захочет он вглупую навлекать на себя твое недовольство. Мы ведь данники твои, княже, а, значит, под твоей защитой. Алмуш же понимает, пришли к нему в землю раз, придем и вдругорядь. Только тогда уж ему без рати серьезной не обойтись. А каганата рядом нет, помочь ему против нас стианет и неко-му. Нет, княже, не тронет он нас, никак не тронет! К вечеру, загрузившись катками уст-роились на ночлег, отойдя от пожарища верст на десять. Просто не хотелось стоять прямо на пожарище и руинах. Зачем? Если на дворе еще только червень , ночи теплые, а кост-ры так и просто жаркие. Тут каждый кустик ночеваить пустит. В табунах, стадах и баран-тах падеж был невелик, степной скот, он привык к длинным перегонам и неплохо их пе-реносил, правда был меньше и тощее, нежели скот оседлых селян в славянских просторах. Так кто там его дальше пастбищ окрестных гонял? А этот такие крюки делает и – жив. За-то наметились к выбраковке с десяток коров, пяток лошадей и дюжина – другая овец – стали отставать. Князь распрядился отделить их от стад и отогнать на пепелище Итиля. Он не был сентиментален, но  у руссов было вполне в достатке вяленого и свежего мяса на ладьях и живого на своих ногах. Резать скот ради свежего мяса нужды не было, тем бо-лее, что река была полна рыбой. Просто бросить его в степи, когда он окончательно дой-дет и охромеет, конечно, можно, только жалко ведь, когда добро пропадает. Волки, они и без наших забот сугубых сыты бывают. Едино своими усилиями!И еще как жалко! А тем это будет как дар с неба! Вот пусть и молятся на них.
Следующим днем рать пошла выше, поднимаясь против течения, по могучей и пол-новодной реке. Тремя днями позже подошли к месту переволока. Проведя предваритель-ную подготовку и переночевав ночь, князь приказал Свенельду с утра начинать переволо-ку. А сам с комонными, раскинув широкий охранный веер вокруг ожидающейся трассы, пошел к излучине Дона, куда вскоре устремяться по суше ладьи. Шли налегке, по тепло-му, доскакали за день и встали, восхищенные привольной красотой Дона. Трудно было поверить, что две столь могучие и полноводные реки сходяться столь близко, не сливаясь и имея каждая свой речной бассейн, впадая каждая в свое море. Привольна Волга, Итиль степняков, но приволен и Дон, величав и могуч, хоть и меньше он Волги. Катит он свои воды с достоинством не спеша, словно понимая, что всегда и всюду поспеет. Так и не смог себе отказать Святослав, посидеть на низком берегу Дона, долго вглядываясь в плав-но текущие светлые воды. Его спутники быстро сметали за спиной князя костерок, наса-див на прутики принялись поджаривать мясо. Благодатные ароматы повисли в воздухе. Заночевали на берегу Дона, утром, поев, пошли назад. Уже к вечеру встретились с первой, вставшей на катки и покатившейся по суше, ладье. Впереди ее шли ратники с секирами и заступами, сравнивая кочки и иссекая кусты. На горизонте маячила охраняющая волок конница, паслись огромные стада, табуны и баранты, отнятые у хазар. Голод рати руссов не грозил. А вот хлебушка ратникам вскоре захочется. Хлеба у хазар не было почти со-всем, а тот что взяли с собой, приели уже почти весь. Оставалось надеяться, что в Беленд-жере найдется, как нашлось в Саркеле. Немного, но нашлось, его гарнизону надолго хва-тит. А в Самандаре его оказалось и того меньше.
Волок из Итиля в Дон, оказался делом не слишком и сложным, за четыре полных дня управились не слишком и вспотев. И вот первые ладьи словно утицы важно выплывают на донскую стремнину. Пришли. И вскоре весь необъятный глазу караван ладейной рати руссов, вытянулся вдоль стремнины Дона, спускаясь вниз по течению. Хорошо тянет те-чение, но князь, поспешая, торопит. Не дал своим и дня отдохнуть:
- Для того ль мы, братие, поход сей ломать принялись, чтобы отдыхать? Для отдыха нам не стоило и с печи ног свешивать, зане можно было и там бока отогревать, пивом и бражкой опиваясь! В походе мы, братие! Извольте ломать его со всей доступной душе вашей злостью и прилежанием!
И что вы тут прикажете делать? Ломали! Пенили длинные ладейные весла уже дон-скую воду. А вверх по Итилю, с вятскими вместе, побежала малая ладья, с весточкой в Киев и другие грады и градцы, пославшие своих ратников и нарочитость в поход. Ее князь отослал домой, с подробным отчетом о походе княгине и боярству и со свежими вестями. По уже проторенному пути 25 ратников во главе с нарочитым должны пройти легко, хотя и вовсе не быстро. Но по осени, где нибудь к листопаду придут в Город всяко-разно! Дав-но уж с теми расстались, отослав родным привет, а сердце все с ними летит, сопровожда-ет. Ну а руки? Руки вращают весло в уключине, выгребают по Дону. А по левому берегу, вынужденная поспешать за ладьями, в легкий галоп движется конница, гоня табуны, стада и баранту, давая тем покормится только в ночь, и сама забываясь на это время коротким сном. Завтра ведь снова в путь. И так до самой Белой Вежи, бывшего Саркела, с роздыхом только на переправы через значительные донские левые притоки. А их, как на грех, гораз-до больше с правого берега, чем с левого, от кавказских-то гор. Оттуда все речушки ма-лые, с бродами частыми и неглубокими. Так и бежали, истинно бежали, поспешая к Белой Веже. И вскоре натолкнулись на их конный разъезд. Обнюхавшись, разом признали друг друга. То-то было радости и тем, и тем. В степи встретить друга вообще большая ред-кость! А тут, в чужой пока еще степи, редкость вдвойне, если не втройне вообще! Летко Волчий Хвост дурака не валял, порядок в Белой Веже держал изрядный, ни дружинным, ни ратным застояться без дела не давал. Дружинных, что ни день, гонял разъездами по всей степи, освещая их усилиями ея из конца в конец, делая для себя прозрачной и изу-ченной. Ратных изводил дозорами и воинскими упржнениями, чтобы, мол, супостаты кре-пость так же как мы, с наворопа захватить никак не сумели. Ништо, служивые, успокоили нарочитые дружинные нарочитых крепостных, мы вам еще одну головную боль добавим – следить за ладьями. И что бы не рассохлись без водных процедур, и что бы степняки их ненароком без нас не потратили палом там, али еще как. Спаси вас Перуне, родные, чтоб мы без вас и деяли-то, отвечали гарнизонные сидельцы, закисли бы завсе от безделья-то, исчахли и зашлись от скуки сугубой. Саркел на своем мыске, образованном старицей и новой стремниной Дона, вынырнул из вечернего тумана, как из небытия. Пришли, уф-ф! Первый вечер по приходу ушел на пир. Варить хлебное вино крепкое, князь Волчему Хво-сту сам велел, в преддверии зимы, оно может оказаться совсем не лишним. Оттого и было дружинным и ратным чего выпить и чего съесть. Да еще и стада с табунами и барантами им пригнали. Выпасай их теперь и на зиму сенцо припасай. Думай Летко, на то тебе баш-ка приставлена, не колпак же воеводский носить только в самом то деле! И не шлем на нее надевать, пущай думает! Попировав, следующим утром под опохмел и приходя в себя, привычно выкатили па берег ладьи. Всей ратью, так и что проще, а тем кто в Белой Веже сидит, была бы чуть ли не вечная забава. Пригрузив Летко с его мужами еще одной обя-занностью – стеречь их флот, храня его в рабочем состоянии, Святослав с ратью отбыл назад к Самандару. Если они не собирались зимовать в предгорьях Кавказа, им следовало поспешать сугубо. Через степь рать шла оставив ладьи и темп хода всей рати определялся пешими. Добро еще русы во все времена ходить умели, и умели добре. Опорки с обмот-ками поправив, знай, наворачивают землю под ноги с утира и до вечера. Под Самандаром появились в самом конце от назначенного степнякам срока. Асмуд с немногими своими дружинными, встретил своих радостно, да и степняки, видать было, приободрились. Окончательно уверились, что князь их не бросил, слово свое княжое держать намерен и Беленджер им на поток и разграбление отдаст. Справив пир с воеводами и ханами, Свято-слав уже утром был в походе, подначивая тех пировавших с ним, что качаясь в седле, хва-тались за головы. Не умеешь, мол, не пей, соседу больше достанет!
Он вовсе не намерен был расставаться с прозвищем князь-пардус, передвигаясь бы-стро и всегда всех опережая. Шли они землями касогов, свирепого племени адыгов-горцев. Не привыкли те, чтобы их землями, их самих не спросясь, свободно хаживали ра-ти вооруженных людей. Только и том они не помыслили, что хазарам воспротивиться сил у них не достало, склонили выи, покоряясь. А эти пришедшие к ним сейчас, хазар только что не  походя разметали, словно ветер полову! Что ж, ратиться с ними? Решили – ратить-ся! Ничего не сведали отважные горцы о чудесных свойствах пешей стены щитов, вы-страиваемой руссами. Даже и не слышали они о таком. Ранее с ними хазары ратились, иногда арабы. Тех они знали и ратиться с ними умели добре. Зато и степняков печенеж-ских знали они добре. И бивали тех не по разу. А Святослав для затравки боя, именно их вперед и послал. С каким восторгом и воинским пылом грянули касоги по печенегам. Визжа и улюлюкая на все предгорье, неслась их конница, следом за ней густо бежала пе-хота, ломая строй и порядок, как раз тогда, когда он им более всего и будет нужен. Только вот смелые горцы об этом как раз и не догадывались. Легкоконных печенегов они опро-кинули и смяли, легко погнав их вспять! Да вот только не зря же Святослав десятки раз отрабатывал с ними взаимодействие, используя каждый свободный час на походе. Не по-бежали печнеги на острые рожны рогатин пеших русов, раздавшись на две стороны, перед самой червленой стеной, перегородившей дальнейший путь, разогнавшимся в лихом пре-следовании бегущих кочевников, касогам. А та бодро рушила вперед. И все также едино, не руша строя, грянула в перемешавшихся на разбеге касогов. Их конные принялись заво-рачивать назад, да не тут-то было, сзади их подпирала их же собственная, куда более мно-гочисленная, нежели конная, пешая рать, уже перемешавшася частью с конными. Во фланги касогам, выйдя из-за пешего строя грянула страшная конница руссов, ведомая слева самим князем, а справа – Асмудом, с пешей ратью управлялся, как и всегда, впро-чем, воевода Свенельд. Пришедшие в себя после первого удара, печенеги, наведя в своих построениях порядок, затеяли, как и договаривалось с князем, обходить горцев по широ-кой дуге, в тыл. Те, теснимые в лоб пешей ратью, а с боков сжимаемые свирепыми наро-читыми, уже подались в единственно остававшемся им доступном направлении – назад. И тут именно с этого направления их, с азартом и шумом великим, атаковали пришедшие в порядок и боевой восторг степняки. Ох и рубили же они, свешиваясь с седел, да с оттяж-кой, отсекая головы и конечности, легко разнося черепа. От мохнатых горских бараньих шапок, служивших тем шлемами, ступать стало некуда. Но русская пешая рать находила куда ей ступить, все сильнее толкая касогов на степняков, а те, наоборот, их пытались тол-кать на острые и охочие до вражьей крови, рожны пешцов. Ну а с боков конница русов прессовала тех со всем доступным ей тщанием и душевностью, душа в своих грозных и ласковых объятиях. Но и горцами командовал не ребятенок титешный, а муж достойный. Осознав, что сквозь стену щитов пеших руссов, им не пройти, горцы попробовали нажать на левую конную рать Святослава. Горцы рубились отчаянно и умело, нажимая со всей страстью людей, презирающих плен и рабство. Вот только вооружены они были слишком легко, их шашки просто не могли прорубить даже и одинарных кольчуг, не говоря уж о двойных, в какие и была одета практически вся нарочитая конница руссов. Шашки скре-жетали, оскальзывая и искря, по остриям русских клинков и крепко спаянным воедино кольцам кольчуг, а вот русские мечи, круша воловью кожу и редкие кольчуги доспехов горцев, ломали кости, дробя ребра, разрубали людей от плеча и до паха – дальше уж и са-ми разваливались. Их горский азарт позволил им продержаться какое-то время, сохраняя напор и устремление. Ждан рубившийся одесную от князя, уже пристал отражать стреми-тельные выпады атакующих горцев, раздавая им сокрушительные удары мечом. Уж соле-ный пот из-под шлема, заливает глаза и ноет все тело под кольчугой от бесчисленных тычков шашек, отраженных броней. И уставшая правая рука все с той же привычной стремительностью ворочает мечом, пытаясь все же ловить удары, а левая, оттягиваемая сразу ставшим неимоверно тяжелым щитом, прикрывает тело, временами подставляя щит под удар по голове. Вообще-то Ждан был обоеруким воином, но левой своей руке, дове-рял еще не вполне, зане не приучил ее окончательно, обращаться с оружием, а потому и рубился только правой. Вот прямо перед ним скалит ослепительно белые зубы чернобо-родый горец, со сросшимися под косматой папахой бровями. Лицо страшное, влажное от пота, сведенное судорогой боевого гнева. Кричит что-то грозное, нечленораздельное, сры-ваясь мгновениями на визг и полосует, слоит своим отточенным клинком, горячий воздух боя, пластая его на лусты! Хор-рош гусь! Воитель, мать его! А вот так! Щит принял удар в шею, а меч ответил едва заметным, но ужасно резким движением, едва, кажется, и задев выю горца. И уже летит, заливаясь обильной кровью, гордый воин с седла навзничь, хва-таясь руками за такой, вдруг ставший уступчивым воздух. Меч же, довершая начатую ду-гу, чуть подправленный недрогнувшей рукой, опускается на папаху, сминая ее и оказав-шийся под ней горский череп с отвратительным и долгим хрустом. Но смотреть туда не-когда. Вклинившийся между ним и князем горец, размахнувшись большим и широким кавказским кинжалом, вот вот ударит князя, либо его коня. Думать некогда, разворачи-ваться – тем более. Удар наотмашь щитом, зажатым левой рукой. Нет не для того, чтобы убить, а чтобы сбив с атаки подставить под меч кого-нибудь из своих нарочитых. Так и случилось. Он еще успел краем уха словить задавленный крик того горца, оказавшегося под мечом иного нарочитого. Но тут касоги, словно уразумев, наконец, что не туда суну-лись, обратились вновь против печенегов навалившихся на них с тыла. И те вновь не сдюжили их свирепого напора. Полчаса – час свирепой рубки и вот уже вновь печенеги кажут горцам спину и остатки касогов, избитые, но не сдавшиеся, отбегают ближе к ска-лам, преследуя степняков и сами преследуемые руссами. Конница – это, конечно, страш-но, но по настоящему смертельно попасть в объятия к пехоте. Та не отпустит ни за что, удушит и съест. Поняв это горцы, метая с разворота стрелы, кинулись в гору. Там они по-всегда сильнее, потому, как привычнее. Над каждым шагом думать не надо, мышцы при-выкшие ходить по этим кручам с детства, думают за них. Святослав не шлет в гору своих, он бы и с этими то не ратился, они ему не нужны, так вышли же. Вот и получили! Может успокоятся? А вот кто ему вернет тех его воев, кто пал сегодня? Может присыпать-таки всех этих ясов земелькой. Они на это способны! А нет, вон их вождь а перед ним воин не-сет скрещенные копья. Разговору просит. Что ж так поздно? А почему ж бы не сразу? Вместо того, чтобы ратиться, а? Ну, ладно, лучше поздно, чем никогда! Встали напротив друг друга. За спиной вождя касогов воин с копьями, за его спиной Ратмир, просто с копь-ем, гоаворили по хазарски, обыкнув ему за сей поход, князь не боялся быть обманутым:
- Ты меня звал говорить, вождь горных воинов, прости, не знаю твоего имени!
- А я твое знаю, княть Свендосляб!
- Свендосляб? По хазарски речешь. Мое имя Святослав. Так, а твое как?
- Кадыром меня кличут, князь руссов. Я князь касогов!
- Зачем в бой кинулся, Кадыр, князь касогов?
- Как зачем? Ты мою землю пришел пленять, князь руссов Святослав!
- Нет, Кадыр, мне твоя земля не нужна. Я иду на Беленджер. Возьму его и пойду дальше, через ясов на море.
- Правду говоришь мне, князь Святослав?
С сомнением осведомился князь Кадыр.
- Врать не обык, князь Кадыр!
- Добро, Святослав, тогда давай мириться! Незачем нам с тобой воевать!
Воинственен был князь Святослав и в бою черпал вдохновение. Да только противник у него был пока один. Отвлекаться на других, было ему не с руки. Зима уже не за горами, а им успеть надо еще и Беленджер взять, и на море выйти:
- Пусть будет так, князь Кадыр!  С достойным противником – достойно и помирить-ся!
- За тех воистину немногих, кого мои джигиты у тебя, князь Святослав, побили, я те-бе десять джигитов подарю. Отцом тебя названным назовут, служить тебе до смерти их, или твоей, все равно чьей, станут.
Князь задумался, как отдариться:
- А я тебе, князь Кадыр, в знак нашей долгой дружбы саблю каган-беки поднесу. Владей! Да будет она славной в твоей деснице!
- Ну, князь, тогда будь здрав!
- А и тебе, князь, по-здорову быти!
Пожали друг другу руки и расстались навеки. Весь остаток дня рать отдыхала, от-правляла тризну по погибшим, устраивала раненых. Горцы Кадыра взялись отвезти тех в Белую Вежу. Потери печенегов многократно перекрыли потери руссов. Все же их дважды опрокидывали нахрапом и дважды гнали вспять, рубя в охотку, в спину. Они тоже в долгу не остались, особенно преуспев, когда ударили касогам с тыла, но оставлять своих ране-ных горцам не решились. Да и те бы не остались. Слишком стары меж ними были счеты. Двумя днями позже рать, исподволь, подходила к Беленджеру. Князь уже давно решив, как станет брать город, собрал в округе с четверть сотни арб, погрузив на них печенегов, посадив на десять первых горцев подаренных ему князем Кадыром. Они должны были изобразить из себя сбегов, прихвативших свои жалкие припасы и побежавших прятаться в город. Нашествие мол уже совсем рядом, уже дышит в спину. А на каждой арбе пряталось по трое степняков. Их задача была не замысловатее бычачьего мычания. Затеять свалку в вортах, не давая их закрыть. И продержаться с полчаса. Дать княжой коннице на галопе ворваться в ворота и в город. А там и пешцы бегом приспеют. Командовать этой акцией напросился Ждан, подумав, что кроме того, что он джура и рубака, надо себя князю пока-зать и как командир. Не нарочитых, так пусть просто передового отряда! Начинать ведь с чего-нибудь надо!
Тяжко это - лежать под рядном, присыпанном просом, дожидаясь пока скрипучие и медлительные арбы проедут в ворота. Он и еще два печенега ехали в первой арбе, сожидая приказа-крика везшего их возницы-горца, из даренных великому князю князем касогов Кадыром. Жарко, душно, укачивает движения арбы. Но вот, возница перекликается с кем-то, должно стража. Снова поехал, снова переговаривается. Быстрее бы уж, рука потеет на рукояти меча, а печенеги держат снаряженные луки. Вот оно! Тишину полоснул гортан-ный вопль их возницы-касога, разорвал ее в клочки. Они, подобно трем распрямляющим-ся пружинам подпрыгивают сбрасывая это жалкое рядно, жадно хватая разверстыми во-всю ширь ртами, свежий утрений воздух. Возница отчаянно рубится со стражником шаш-кой и горским широким кинжалом без гарды, зажатым в другой руке. Другой стражник, с располосованным кинжалом касога горлом, стрижет ногами впереди арбы, пугая видом крови селянскую лошадь. А от ворот, спустившись бегут два стражника в тягилеях  и с копьями. Пошедший вкруговую меч, отшвыривает копье первого, и с высшей точки дуги, рушится на его защищенную какой то войлочной шапкой голову. Хруст кости, вопль, фонтан крови. Смерть! Теперь второй, он еще только сбежал по лестнице и сразу остано-вился испуганно, увидев смерть напарника. А его собственная смерть в лице Ждан с ме-чом наперевес, приближалась к нему. Вокруг звонко щелкали по коже перстатиц тетивы, это печенеги стрелами успокаивали остальную охрану ворот. Этот, труханувший, сунулся-таки копьем вперед. Неуклюже и медленно. Свободной от меча рукой, Ждан перехватил копье у основания наконечника, от всей души, всадив свой меч в пузо охраннику. Такое угощение не переваривается и тот, согнувшись, укладывается отдыхать возле ступенек. Его уже ничто особенно не тревожит. Даже и болит пока еще не очень. Настоящая боль придет позже, а еще позже настанет смертьь. Со стороны города бегут вооруженные го-рожане. Вся сотня передовых воинов собираются по команде Ждана вогруг него. Сорок девять печенежских луков осатанело лупят по горожанам. Настоящих воинов это бы не смутило нисколько, но эти – всего лишь похватавшие оружие горожане, без щитов, без строя, без умения. А за спиной, пока еще отчаянно далеко, но уже слышен топот княжой и печенежской конницы. Он заглушает звуки бегущей во всю прыть пехоты. Заколебавшись под стрелами степняков, горожане приостановились, но нашлись и среди них четверо доспешных и, как видно, немного знакомых с военным делом. Именно они и возглавили атаку. Один из них пал, сраженный стрелой в лицо, остальные довели сильно поредевшую толпу городских до ватаги Ждана. Другой доспешный достался Ждану и умудрился уже третьим ударом прорвав кольчугу на бедре полоснуть по нему. Ждан вскрикнул от обжи-гающей боли, тем не менее, не упустив шанс всадить левой рукой кинжал прямо над воро-том кольчуги супостата. Больше ударов не последовало. Этому горожанину хватило. Ждан боль чувствовал не сильно, по крайней мере, ходить он мог. Бегать, вряд ли! А вот просто ходить – это да!  Правда по ноге потекло что-то липкое и горячее. Но думать об этом было некогда, надо было рубить очередного горожанина. Казалось уже полдня они рубятся в этих воротах, истаивая числом. Почти половина его сотни уже прилегла отдох-нуть на веки вечные. Однако вот он грохот копыт тяжелой кавалерии по брусчатке в го-родских воротах. Вопль Ждана, почти нечленораздельный, бросает его бойцов в сторону, освобождая горожанам ворота. Как же освободили! В лоб обезумевшей махом толпе го-родских увальней с мечами, копьями и саблями, махом ударила тяжелая конница руссов, разом превратив ее в кровавое месиво на мостовой. И по этому месиву летела и летела конница, печенежская и русская. Русы помогли печенегам смять основные силы горожан и демонстративно отошли от города, отдавая его на разграбление степнякам. Как и дова-ривались, русы взяли под охрану только склады с зерном и продовольствием, дав степным полную волю орудовать в городе. А это не трожьте, это нам нужно! К вечеру город напо-минал горящую и заваленную трупами пустыню. Набрав пленных и отяготившись добы-чей, Куря и Радман, сполна исполнив ряд, взятый ими с великим князем, ушли на пол-ночь, в степь. Беленджер, простоявший чуть ли не пять веков, быть перестал, как и Са-мандар до него. Вои Святослава собрав все зерно на порушенном и заваленном трупами пепелище, разошлись отрядами по околице. Хазар-земледельцев лишали лошадей, зерна, скота и повозок, забирая все под чистую, оставляя только жизни. Никто никого не жалел, хотя и было ясно, что оставшиеся в живых, если здесь и останутся, зимы не перенесут. Пусть и давно, но очень верно сказано – горе побежденным! И таки действительно – горе! Но воины всегда далеки жалости, они, отобрали еще и арбы, чтобы вывезти собранное продовольствие и армия Святослава тронулась дальше. Еще князь приказал отнять у всего населения все бурдюки. Все-все! Перед ними лежал последний участок их похода – земли ясов.

 ТМУТАРАКАНЬ
Племена ясов, рассказывали князю пленные хазары, были частью некогда обширного союза кочевых племен скифского происхождения, именуемых аланами. Сильные и неза-висимые, аланы долго противились нашествию огромного конгломерата племен, знаемых в Европе под именем гуннов, но, наконец, не сдюжили и разделились на три части. Одна, меньшая, ушла с уграми на запад и осела в Паннонии. Другая, большая пристала к гуннам, влив своих воинов в их орды. А третья, самая малая, ушла в горы Кавказа, пережидая на-шествие. И переждала, укрепившись тут жить.
Услыхав, что по их земле двигается чье-то чужое войско, они выступили, собрав ополчение, встречь Святославу. Сытые и не усталые, они надеялись отразить войско Свя-тослава даже и с невеликими своими силами. Только плохо они понимали, на кого нарва-лись, кого им принесла со степи злая тетка – Военная Фортуна. Страшная атака русских пешцов, сразу опрокинула ясов, отбрасывая их с дороги. Конница бросилась вслед – ру-бить отходящих в спину и преуспела в этом. Не потому что так жаждала крови, а потому, что надо было их сразу лишить боевого азарта. Чтобы не висли на плечах, досаждая вне-запными атаками. Повторилась история с касогами. Потерпев поражение и изрядно утра-тив людей, ясы пришли мириться. Не желая иметь в них врагов, мешающих всем его де-лам, Святослав дал им ряд. Ясы дали ему проводников и поход продолжился к своему ко-нечному пункту, намеченному князем – древнему городу Самкуш-ал-йахуд . Древней-ший город Причерноморья, принадлежавший ранее грекам и именовавшийся Таматарха, располагавшийся на мысу Таманского полуострова и контролировавший пролив из Чер-ного моря в Азовское, он был неплохо укреплен. Только уже очень и очень давно ему ни-кто не угорожал. А хазары, его последние хозяева, полагали, что никто угрожать и не ста-нет. Стены обветшали и прохудились, ворота прогнили, едва подремонтированные. Они-то, главные, и не выдержали испытания тараном, предложенного им Святославом, как всегда искавшего решения всех проблем в быстроте и натиске. Быстро своротив ворота, сметая обороняющихся воинов со стен стрелами из луков, русы ворвались в город, унич-тожая в нем все живое. Те из жителей, кто не утратил чувства реальности рванулись бе-жать в порт, где стояло ошвартованными, десятка два греческих хеландий. Они рассчиты-вали бежать в море, а потом укрыться в гораздо лучше защищенном Херсонесе. А вот это-го Святослав допустить не мог и не хотел, хеландии и лодки нужны были ему самому, да-бы пересечь море и подняться Доном к Белой Веже. Выдвинувшись к порту, лучники рус-сов взяли под обстрел те хеландии, не давая им сдвинуться от пирса, а конница ринулась полонить толпы горожан. В то время как его пехота впусте расчищала стены, изничтожая слабенькое охранение города и грабя его дома. Поджигать что-нибудь князь Святослав категорически запрещал, обязуя ратников нещадно боротся с полымем, буде, оно все же возникнет где ни то.  К вечеру в городе с каким бы то ни было сопротивлением нашест-вию, было кончено. Весь полон собрали на главной городской площади и сразу кинулись осматривать хеландии. Два десятка, стоявших в порту, были полностью исправными. Их команды согнали к полону, на площадь, а хеландии заняли своими ратниками. В порту и на отшибе нашлось еще с дюжину сильно подпорченных хеландий, но греки, осмотрев их, взялись починить. Князь предложил им в награду свободу и доставку в Крым. И работа закипела. Остальные пленные, тоже соблазненные возможной волей и переправкой в Крым, дружно вкалывали на починке стен и ворот. Если бы они проявили десятую часть той старательности, пока были свободными, наверное, им не пришлось бы трудиться в полоне. Но, однако ж, не порадели тогда, радейте сейчас, на кнут рабовладельца озираясь! Запасов в городе было достаточно и Святослав решил сделать из него свой опорный пункт, очень выгодно расположенный стратегически. Захватили город в первых числах листопада, он сразу послал на лодке в Белую Вежу, сообщить Волчьему Хвосту где и что они. Всю зиму, теплую и влажную в этих краях, стены бывшего Самкуша, старательно ремонтировали и всемерно укрепляли, а вместо обветшавших ворот готовились новые, добро окованные железом. Многие жители города, ставшие полонянниками, родом ясы и касоги, просили у князя, отпустив их на волю, после окончания фортификационных работ, дозволить им остаться жить здесь. Подумав, князь дал согласие, заставив тех присягнуть ему и его великому княжению, на верность. Закончили с ремонтом стен и врат к началу березозола.
Ждан, получивший ранение при взятие Беленджере, потерял много крови и поправ-лялся плохо и очень медленно. К тому же во влажном климате, раны всегда заживают медленнее. А еще к ослабленному организму пристала лихорадка и Ждан к началу месяца сухого, стал только прогуливаться и лишь в середине месяца приступил к регулярным во-инским упражнениям. Все это время Ратмиру приходилось в одиночку исполнять обязан-ности княжого джуры. парень сотни раз благодарил Перуна, что князь столь неприхотлив и нетребователен к жизненным благам. Но Ждан поправлялся и дела обещали вернуться в свое обычное русло. Русы готовились оставить город на его гарнизон, определенный кня-зем в тысячу ратников и две сотни нарочитых во главе с боярином Тужичем. Тужич же становился и князем-наместником всей Тмутаракани и прилегающих земель, какие князь обозначил как свои. Греческое его название Таматарха, в устах руссов обратилось в Тьму-таракань. Вся стальная рать, перезимовав здесь, намеревалась идти к Белой Веже. Ране-ных, больных и добычу повезут в хеландиях, все остальное войско, конно и пеше, пойдет берегом, везя возами и весь свой припас. А реки, впадающие в Дон притоками слева? Что реки? Как через них переправляться? А бурдюки на что? Свяжут их, надутые, воедино, сконстролят плотики и поплывут, а конные, известно как, с лошадьми! Не сахарные, не-бось! Не растают!
Ждан так и не уговорил князя, взять его с конными. Меня, мол, в седле ветром обве-ет степным, рана и заживет окончательно, затянется, ровно на псе дворовом. Святослав умел быть непреклонным. Угрюмо сдвинув брови и голосом, услышав который, даже и мать его, властная княгиня Ольга, больше не смела возражать, Святослав повелел:
- Иди на хеландию, Ждан! Мне что на них здоровых прикажешь командовать ста-вить?
Что оставалось Ждану. Еще до похода Святослав прислал к нему греков, объяснив-ших и показавших, как пользоваться правильно парусами хеландии. Хотя, ходить под па-русами по реке, вряд ли получится, а на веслах, они и без греков разберуться. Еще до по-хода Ждан сделал две ходки на крымскую сторону пролива, отвозя греков, хазар и евреев, кто отработали на починке крепости, по уговору. Их, все по тому же уговору, Святослав, освободив их, приказал отвезти в Крым, как они и просили. А что их там уже свои ромеи вновь полонили, то не его вина. И не его печаль! Он уговоры блюдет свято! А вот ромеи, те как себе захотят! Большая часть захваченного в еще хазарском Самкуше-ал-Йахуд, по-лона, в основном, ясы, касоги, славяне, да и те же хазары, попросили их оставить в городе. Этим Святослав велел не мешать. Старую их жизнь они уж и так порушили и поломали на корню, не следовало людям мешать воздвигать новую. Более того, среди добычи, взятой еще в том, взятом ими, Самкуш-ал-Йахуд, он обнаружил некое количество обыденной до-машней утвари, повелев ее тут же раздать остающимся горожанам. Вы что, рек князь вое-водам, сдурели совсем? Экую дурь домой через всю степь волочь, трудить своих воев. Их же в Киеве любая хозяйка отбросит. Что, воеводы? Жадность очи застит? Так промойте их сходите, эвон воды сколь под боком, цельное море! И винились понурившиеся под кня-жим упреком, воеводы. Прости, мол, князь, иных забот полно было, недосмотрели, де. Раздав хурду худую, только в доме к делу и годную, решил Святослав вопрос с телегами, не стал их брать вовсе, везя весь припас на хеландиях и ладьях, а иной гоня на своих но-гах, с конными. Ну и, слов нет, вся добыча из Самкуш-ал-йахуд, ставшего русской Тьму-тараканью, плыла на хеландиях. Когда травень пригрел степи, наливая свежими весенни-ми соками новые травы травы, ублажая животы коней, и коров с барантой, ломиться через степь стало веселее. Гребцами на хеландии и лодки, построенные тмутараканцами, попали немногие, всего то сотен 50. Остальным прищось вместе с конными топтать берега по ле-вую сторону от Дона ногами. Хорошо хоть с той стороны полноводных притоков Дону, считай что и нет. Малые речушки проходили даже и без задержек великих. Везя заготовки под плоты на лодках и с их же помощью и переправляясь. Кто иной такого похода мог бы и не выдержать. Только не русы и только не под водительством князя Святослава. Были, конечно, и здесь отставшие и утонувшие при переправах. Как не быть? Конечно же были! Они и при всякой рати случаются, всегда и повсюду, даже в походах и не столь сложных, как этот. Только таких оказалось совсем немного, ибо дороги и несчетные бои, да сраже-ния прошлого года, повыбивали таковых, отсеяв неудачливых да растяпистых. Те же кто, будучи неудачником, все это пережил, неудачником себя более не считал, как не считали его неудачником и все окружающие. Сильная рать, сильных людей, тропила путь берегом Дона. Если кто из кочевых и кочевал сей год в Придонье, так проведав о руссах, спешил отбежать подале, не покушаясь даже на их табуны стада и баранту и всеми мерами сдер-живая от этого дерзкую степную молодежь. Им, безголовым что? Скота у руссов угонят на одно кострище с ночевкой, только чтобы свирепость разбудить, а все кочевье и не одно только, откуда те джигиты, а все кочевья окрест под русский конный изгон подставят. А мечи-то у руссов всяк не шутейные. Ознакомясь с ними покатятся степняцкие головы, пачкая красным весенний изумруд сочных трав. Завоют бабы в опустевших кочевьях, без-надежно разведут пустыми руками старики. Где табуны? Где стада? Где баранты? Все у руссов! Нет уж, вислоухий молодняк, лучше мы вас сами иссечем  небытие горячей рукой. Так проще будет и не столь накладно. А все прочие, осознав угрозу, станут старательно прикидываться, что их тут в степи нет, как и не было никогда! А чей то навоз лежит? На-воз?... А Пегасов! Летают тут всякие! А кому за ними убирать? Тут и нет-то никого! Нету-ти! Когда-никогда, окабанев вконец от собственной смелости, явит себя на пределе окое-ма степной всадник. Мелькнет тенью бесплотной, и назад, к своим, сообщить, где русы. Бегать конно ловить таких? Зачем бы это? Да и ты поди их поймай! Станет он тебя дожи-даться с твоей тяжелой конницей. Ты туда, где он сейчас прискакал с языком на плече и у тебя и у лошади, а он – вон он – опять на горизонте отсвечивает. И вновь тебе носы кажет! Воевать со степными известно как – ходя изгоном, губя его кочевья и стада с табунами. Тогда он слаб. Только времени сейчас распочинать такую войну было жаль, да и повода настоящего не было. Подумаешь, дурень молодой издали носы кажет. Вот придем к Белой Веже, там придется изгоном по степи пройтись, проредить степных в ближайшей округе и ряд с ними на при конце таких изгонов, положить. Это будет дело. Всяко тогда гарнизону Белой Вежи спокойней жить станет. Да и надежней так, как-то.
В который уж раз Святослав подтвердил свое прозвище «князь-пардус», три недели пройти не успели, травень месяц лишь избыл до конца, изок зачинался, как князь встре-тился с разьездом из Белой Вежи, отсылая туда гонцов. А путь то был вовсе не короток , да и пешие были при князе не только на судах его, обременяя всю рать своим неспешным шагом. Придя в Белую Вежу, какую по старой памяти чаще еще именовали Саркел, но давно уж все забыли про былой хазарский Шаркил, взял князь со дружиной, всей ратью и гарнизоном крепости, пир велик, празднуя счастливое окончание похода из Тмутаракани в Саркел. Хеландии прибывшие с ними, вытащили на берег Дона, начав уже на следующий после пира день, осмотр и поправку флота ладейного. Вновь смолили, чинили, стуча то-порами и долотьями. Мастеровит во все времена был русский мужик, не обыкнув по вся-кой мелочи бегать к специализированному работнику. Свои руки тогда зачем к лечам при-ставлены? Только баб, что ли, щупать? То дело нехитрое, хотя как раз самим-то бабам и кажется самым хитрым и самым важным! А вот когда и мужикам так покажется, тогда нам всем и шандец. Не только нам, а и всей земле, наверное! Тут же мужики без баб, круг-лый год, почитай, по степям бегают и пиндюлей раздают всем желающим огрести, ошу-юю и одесную! И безо всяких баб. Когда-никогда словишь какую, при взятии града хазар-ского, или потроша их кочевье грязное. И все! Снова пост велик! И ничего! Никакого спермотоксикоза! Впрочем, Летко Волчий Хвост, воевода и боярин хитрющий и об сем деле порадел, избавив своих гарнизонных от подобного недуга, заведя нечто вроде непо-требного дома, а, точнее быть, так вельми даже и потребного! Это, братцы, с какого боку еще посмотреть! Князь все более и более убеждался, как правильно он избрал хозяина для Белой Вежи, поощряя своего боярина, повесил ему на шею золотую гривну, какую нечас-то носили и киевские набольшие бояре, еще при матери его, а то и того раньше, при отце еще, в боярстве утвердившиеся. Слуг верных и достойных и награждать следует достой-но! Тогда и в слугах недостатка не встанет!
Обойдя, как и намечалось, изгоном всю ближайшую степь и согнав к Белой веже бесчисленные табуны, стада и баранты, отнятые, часто вместе с их пропащими жизнями, у степных, провели ряд охот, изготовили к походу ладейный флот, досмотрев его преизряд-но. А тут степные ханы, не Куря с Радманом, те полуденнее и много заходнее, н-ет, задон-ские, что меж Волгой и Доном обычно кочуют, прослышав много про лютость княжую, прибежали, ряда с Белой Вежей и князем великим, просить-вымаливать. Дали им ряд, как не дать! Тоже ведь люди, иногда случаются! Выторговали себе при том кучу мелких и обидных степным, а руссам, в общем-то и ненужных, преференций. Зачем? А что б было что потом отдавать, по мелочишке, когда припрет. А жизнь такова, что и припрет! За ней не заржавеет! Уладили все эти дела, а тут уж и месяц изок конец покзал. Посылы каких Летко еще прошлым годом слал путь князю с ратью сведать, прошлым же годом и взад воротились, сведав, как до родного Днепра водой добраться. Совсем уж водой, пожалуй, никак, а с переволоками некими, так и вполне. Все было готово и все задачи, стоявшие перед ратью княжой, были ею благополучно же и разрешены. Ничто их в степи боле не задерживало. Надо было домой ворочаться. Пора уж было, пора! Хотя прибежала этими днями и ладья, прошлым годом спосланная князем с весточками в Киев. Сочла-таки вели-кая княгиня Ольга возможным послать их вновь к сыну своему и князю с ответом. Их в Киеве и окрестных землях никто всерьез не потревожил, пока князь с ратью своей по сте-пи рыскал, каганат громил, опасаясь, наверное, свирепой славы князя, изодравшего в мел-кие шматки некогда великий каганат Хазарский. Каган Иосиф, дурашка, выбрался из ост-ровов дельты Итиля и подрядил купцов его везти в Гишпанию, к своим друзьям по пере-писке за прекрасные смарагды и лалы. Да те как подрядились с жадных очей, так и по-блазнились еще больше за кагана получить. Продали его базилевсу  ромейскому, что в Царьграде на столе златом изрядном восседает, под пурпурным балдахином имперским. А базилевс, не будь дурак, тех купцов схватил, да и исказнил их принародно, чтоб никому не повадно было слово свое рушить! Вести о том, немилосердно прославляя своего базилевса и развозят по всей Ойкумене купцы ромейские. А еще, княгиня его, Преслава, разродилась ему сыном. Олегом его прозвала, в честь бабушки-княгини и князя великого Олега. В Киеве, извещала княгиня, все в порядке, степняки этим годом, что князя не было, беспо-коили град и земли его окружающие не сильно, тиуны окраинных деревень отбились от них сами, лишь с помощью конной сторожи пограничной. Рати супротив них сбирать не довелось. Урожаи выдались хорошие, зиму пережили без голода, а и по весне оного, по всему видать,  не будет. До новины, надо быть, Бог свят, доживут безбедно. В этом ее, Бог свят, враз узнал Святослав мать-христианку. Что ж, каждому по вере его и воздастся! В это князь веровал свято, надеясь пировать и веселиться, став навьим , в Вирие. А что? Веры своей он ничем не порушил! Слова своего ни с кем не преступил. Даже и врагам обещанное – сполнено в лучшем виде. Кто жив, так и помирать станет, вспомнит. Сты-дится ему пред дедами-прадедами пока что нечего!
Быстро приближалось время, назначенное князем для отправления в путь. Раздава-лись последние, самые ценные, как водится, инструкции Летко Волчьему Хвосту, настав-лялось, держать ему связь крепкую, по Дону и конно с Тмутараканью и жить с тамошним воеводой, боярином Тужичем, заедино, да дружно. С ханами степными ряд держать, а ко-гда и по зубам их лупить не забывать. Им это здорово нравится! Методу боярин ведает, видал не раз и сам уже творил. Вот пусть и приближает к себе степных людишек гордых и неуживчивых с ханами своими, подружившись с ними – сами сильнее станут.

ДОМОЙ
Настал час, и отскочил в предрассветную дымку, берег бывшего хазарского Шарки-ла, греками именуемого Саркелом, а ныне русской Белой Вежи. Накрапывал в зачине теп-лый червеньский дождик, сливая сверху степные травы, дабы пуще росли, должно. Под низкими, шедшими почти параллельно земле лучами только-только вставшего солнышка, через реку раскинула свой цветистый мост великолепная радуга. Эк здорова! Примета-то как хороша! И не суеверен излиха князь Святослав, а вот в добрость подобной приметы всяк верится-то. Теплые меленькие капельки падают на плечи ратным, гребущим на ру-мах, обрызгивают их румяные со сна лица, разбиваются на планширях ладей. Добро, бра-тие, добро! Под такую примету любое дело зачинать – в добрый путь!
Уладили ратники весла, коими отталкивались от берега, назад, по своим уключинам, расселись по румам. И все! Пошли-и-и! Вращает князь весло в уключине, гребет как оно и надо, мерно и ровно, ходко бегут вниз по Дону ладьи. Также ровно и мерно думается и самому князю. Что сделано за год сей, что прошел уже? Разнесен вдрызг, как и не было его, Хазарский каганат. Опустошены хазарские в прошлом степи. Русь приросла двумя градами, один – сильно вынесен в степь, Белая Вежа, другой загородил на мысу Таман-ском, море Азовское, отделив его от моря Греческого, кое те зовут меж собой Русским. Стал опорным пунктом на том краю, нацеленным в горы Кавказа. Можно бы еще и Са-мандар было сюда припрячь, получив опору на море Хвалынском, да и в устье Итиля, град поставить, посадить там боярина в князья-наместники. Можно, конечно, да далеко больно. Кажин раз помочь туда слать накладно встанет. А и народы вокруг них зело чужие, не-мирные. Там война, кажен час полоскаться станет, диво ли!? Нет, рановато пока. Других забот полон рот! Может попозже когда.  Еще расширена база данников, началось присое-динение к Руси вятичей, последнего племени русского корня и русской молви. Они еще трепыхнуться, конечно. Надо быть, и не раз. Снова примучить и снова. Они и привыкнут к тому, что уже наши. С булгарским ханом Алмушем, ряд взят вроде добрый. Можно было и булгар, конечно, песочком присыпать, да земелькой прикрыть. Только тогда можно бы-ло за год не управиться с хазарами. Нет, те были ныне важнее и нужнее, а булгары, буде станут артачиться, от него никуда не уйдут. Под землю их загнать он всегда успеет, был бы жив-здоров! Куда сильнее спаялись славянские земли разных племен. Вон, даже поло-чане, хоть их князь-наместник Рогволд, аки норовистый конь, и тянет все в сторону, так и те в одну дуду со всеми дули, да и во всю мощь, однако. А Рогволдом ему еще надо будет заняться. Не княжить ему в Полоцке, не княжить! Не наших он кровей и не сроднится с землей своею. До се гордиться тем, чтто он нурман. Потому и придется его убирать. Но это тоже попозже! А чем он займется сейчас? Дружина его, не глядя на трудный и крова-вый поход неплохо приросла. Вятичами, полочанами, смолянами, радимичами, словенами новгородскими и псковскими. Да и теми же хазарами, добре себя в бою показавшими, ясами и касогами. А большой дружине, коли впридачу ей обряжить большую рать, боль-шое и дело надобно! Хотя, с другой стороны, была бы дружина да рать, дело им завсегда сыщется!
Да и в дружине предстоят большие перестановки. Вон и джуры его, бессменные в этом походе, Ждан и Ратмир, из отроков уже вышли, невместно их так сейчас звать. При-бредем в Киев немедля посвящу их в нарочитую чадь. Ждана, так уже и в бояре можно бы. Только нет, нельзя так скоро. Надо малек обождать. Чтоб обмужал, обтерся и притер-ся в новом званье. Да и поручать ему больше дел под командование, чтоб сведать, каков он в том. Прыток отрок оказался. Ратмир тот больше рубиться горазд. Надежен в сем деле и стоек, а Ждан и рубиться не дурак и бой видит весь целиком и сразу. Не только своих персональных супротивников, а и кто чего деет и чего другим деять надобно, чтобы полу-чалось лучше. Значит, способен управлять воями. Он и управлял ими в сем походе и ока-зал себя добрым воеводой. Как и Летко Волчий Хвост, пристало же к достойному мужу такое смешливое прозвище! А Ратибор, а Претич, а Тужич? Вот еще проверю Храбра, что конную рать ведет по суху. А сколь ладей то у Белой Вежи осталось? Ждан счел. Семьде-сят пять. Это значит что почти сорок сотен воинов не вернется из этого похода. Много по-теряно, много. Но и сделано ж, ох как, немало! Прямо скажем, много сделано. Есть с чем вернуться в стольный град и чем величаться перед людьми и народом своя!
То садясь в седло и обскакивая свой флот по берегу, то вновь усаживаясть на рум и гребя, князь быстро и уверенно вел свою рать домой. Домой! Домой! Выпевали по утрам роги на судах и в таборах конных. Домой! Домой! Домой! Выстукивали копыта коней дружинников и табунных лошаков, хотя им то дом, казалось бы в степи. Домой! Домой! Домой! Дробно простукивали копытца барант. А ваш дом где? Не сразу ведь и разберешь! Может, в степи, а, может, и в предгорьях Кавказа. Но, тем не менее! Все стремилось в Ки-ев. Выбежавшая вперед малая ладья с посылами, искавшими путь в Днепр прошлым ле-том, быстренько и без блуждания лишнего, нашла место впадения в Дон, Северского Дон-ца, став как бы маяком для последовательного поворота всего ладейного флота князя ру-сов. Тихие воды Донца, наверное, впервые вспенило такое количсчесттво весел. Идти на веслах стало тяжелее, поскольку пришлось идти, выгребая против течения. Но, опытные люди и гребцы, они уже всего хлебнули, им такие тягости не в тягость, скорее легота не-малая, куда бы хуже встало такую дорогу ногами своими мять, топоча до Киева. Вскоре Донец стал обужаться и мелеть, но пока еще великодушно разрешал идти на веслах борзо, хотя местами, на поворотах реки, ими уж можно было и берега достать. Вскоре ход на вес-лах становился уже невозможен, а река обмелела настолько, что пришлось высадив эки-пажи в воду, тянуть ладьи на вервиях, пердячим паром. Но на ладьях шла вся добыча и весь припас, какой не получалось гнать на своих ногах степью. То, что мычало, блеяло и ржало, так-таки и топало, гонимое комонниками княжими. Остальное текло водой вверх по течению. И это все равно было много легче чем везти на подводах, арбах, либо во вью-ках, а то еще и на себе самом, любимом.
Потом река стала еще уже, и, тащимые кметями, ладьи, то и дело скребли, тяжелые, просевшими в воду под тяжестью несметной добычи, килями по дну. Наконец один из проведчиков пути, восторженно указал рукой на свои знаки, вырытые в дерне на берегу и зарубки на стволе единственного дерева в степи:
- Все, княже! Тут лучшее место для волока!
Снова повелев Свенельду и Асмуду начинать переволоку ладей, выгрузив все взятые еще из Итиля, часто обгоревшие кругляши-катки, князь с частью конной дружины поднял конную завесу к полуночи, повелев Ждану с другой частью дружины опустить ее верст на 20 к полудню. Желая дополнительно испытать Ждана еще и на предмет умения его ужи-ваться с неудобными людьми, Святослав отдал ему под начало Рогволда с полочанами. Пусть ка покрутятся оба, один раздуваясь от спеси перед начальствующим, а другой по-ищет пути к надутому, ровно, индюк какой князю-наместнику. Водораздел в сем месте был невысок и преодолели его без большой натуги, пройдя за два неполных дня сорок верст с лодьями. Ладьи скатились в Ворсклу, бывшую в сем месте не шире и не глубже Северского Донца. Снова вервие, снова, тужась, пешцы, затягивая долгие песни, тянули ладьи по воде. Хорошо еще не противясь течению. Наконец Ворскла, набрав в себя доста-точно притоков, стала достаточно глубокой, широкой и полноводной, допуская ход на веслах. Причем ход по течению, расслабленный, слеготой велией. Шли тесным цугом ла-дьи княжого флота, пугая степную живность округ скрипом уключин весельных и своим непривычным вельми видом. Случилось это уже к концу червеня, но понимая что зарев, а за ним и осень, уже не за горами, князь поторапливал. Добираться до Киева зимой, либо зимовать где-либо лагерем, ни князя, ни его рать никак не устраивало. Но вот настал тот день, когда разваливая острыми форштевнями пласты воды, ладьи легко вышли на днеп-ровскийстрежень, устремляясь вверх, к его порогам, преградившим водный путь к родно-му Киеву. Перед порогами, снова выставив конную завесу от кочевых в степь, встали, осу-ществляя самый тяжелый 60 – верстный волок. Три полных дня шел этот трудный волок, вымотав всю дружину. Князь разрешил сделать дневку, велев рати прибраться, привести себя в достойный победителей, вид, поскольку вскоре должны были придти в Киев и дру-гая дневка была весьма маловероятна.
И снова гребет, толкает суда свои веслами ладейная дружина устремляясь к перево-зу, ниже Киева. Там решено было конных перевезти на правый берег Днепра и они ушли вперед, дабы приступить к перевозу заранее, но все равно закончили его только через день после прохождения судовой рати. Быстро догнав по сухому своих, конная рать собралась и шествовала по правому берегу Днепра, заселенными районами, приветствуемая наро-дом, вышедшим поприветствовать лазоревую княжую хоругвь с золотым силуэтом рас-пластанного в атакующем броске золотого сокола. А она гордо реяла над конными и над Лодейной ратью, пенившей веслами, стынущие уже к близкой осени воды Днепра. Насту-пал месяц зарев и все уже ожидали силуэтов теремов Горы на киевских холмах. Они вы-прыгнули из утреннего марева ранним заревским утречком, заставив гребцов навалиться на весла изо всех сил. Конница берегом, перешла в легкий галоп, дабы не отстать от ла-дейных. К киевским причалам приставали далеко за полдень. Ликование города было тя-жело передать. Навстречу князю и его рати выехала конно княгиня Ольга со бояры. Свя-тослав даже поразился, насколько постарела его матушка. А ведь только год с ней был в разлуке. Да и бояре, знакомые с детства моложе за год сей не стали всяко! Вокруг же ли-кует и вопит на все голоса здравницы князю, дружине его славной и рати крепкой, шалый от предвкушения встречного пира, киевский люд.
И грянул пир велик и силен. Столы ломились от яств обильных, медов и вин замор-ских, народ угощался брагой и пивом, напитками попроще. Но – угощались все. Три дня шел пир силен. На четвертый, опохмеляясь, тем, что сумел утаить от пьянки, вернулся люд киевский к делам злободневным. Собрался и боярский совет на коем Святослав рас-сказал боярам о походе. Сразу после совета князь возвел часть своих отроков в достоинст-во дружинных нарочитых. И отобрал себе новых джур. Тянуть с этим ему стало невмест-но. Нет в том правды, чтобы постоянно говорить своему соратнику, побратанным с тобой битвами и вражескими мечами, принеси-подай. Да и нужды в том не было никакой. Тепло прощались с расходящимся по своим градам, весям и землям, ополчениям и дружинам. Поделив еще ранее добычу, князь только награждал тех, кто ему особо понравился, пред-лагая им оставаться у него на виду. Я, говаривал он, скоро вновь пойду в поход. Хотелось бы знать, как вас позвать проще и, главное, придете ли вы? Не придем княже, отвечали те, бегом прибежим! По сердцу ты нам и дело воинское вершить под твоей рукой, нам любо!
Отплывали торопясь и смоленцы с полочанами, награжденные князем особо, как и новгородцы со скобарями , отчаливали радимичи и древляне. Поход свершился и канул в лету, оставив князю и рати его славу и добычу великую, а земле русской благоустроение и беспечальность. Временную к сожалению, только временную. Хотя и скажите мне, ува-жаемые, что на этой земле не временно, а?