Мошкин и шекспир

МОШКИН И ШЕКСПИР


Со стороны Мошкин казался смешным и грустным. С точки зрения логики, такое сочетание выглядит более, чем сомнительным, но в жизни некоторые теоретические несуразности воспринимаются как вполне нормальные.


Итак, смешон и грустен... Это не радовало самого Мошкина и не повышало его шансы в глазах окружающих. В человеческой пестроте он существовал сам по себе, и тот, кому удалось бы поглядеть на людскую толпу с высоты, доступной для обозрения, обязательно разглядел бы в ней Мошкина. Не потому, что тот отличался оригинальностью, а в силу болезненной непохожести на других.


Впрочем, многим шестнадцатилетним можно было бы дать такого рода характеристику. Крайности являются непременной принадлежностью этого возраста, а потому не пытайтесь носителя их остановить или образумить: право на глупость они отстаивают с фанатизмом, почти религиозным.


Мошкин был одинок, и его одиночество пахло горечью. Без друзей он казался себе самому каменной бабой в ковыльной половецкой степи. Мимо него проходили люди, случалось, останавливались, движимые любопытством, но никогда не согревалось оно любовью или, хотя бы, обычной доброжелательностью. Учителя говорили: «Мошкин, ты способен уморить науку!», девушки говорили: «Мошкин, ты способен испортить самый прекрасный вечер!» Друзья не говорили ничего: как уже сказано, друзей у него не было.


Однажды Мошкин возвращался  домой после уроков и на обычном рекламном щите, с разного рода хозяйственными предложениями, увидел белый квадратный листок, вырванный из блокнота и почему-то привлекший его внимание. Это было объявление, довольно неожиданное. В нём сообщалось, что городской драматический театр готовит постановку пьесы «Гамлет» Уильяма Шекспира в новом, доселе неизвестном широкой публике варианте. На второстепенные роли требуются статисты. В объявлении подробно объяснялось, куда и когда следует обращаться желающим. Более того, составитель добавил от себя, повидимому, вполне чистосердечно: работа замечательная и малооплачиваемая.


И хотя время, указанное в объявлении, ещё не наступило, Мошкин вздохнул и пошёл. Он пришёл не вовремя, но дежурный на проходной всё же снял трубку и сообщил кому-то о посетителе. Затем, положив трубку на рычаг, какое-то время благоговейно глядел на неё, словно услышанное в ней  явился для него откровением, а уж после сказал:


– Уборная номер двадцать, – и махнул рукой в сторону длинного, как труба, коридора.


Мошкин двинулся в указанном направлении. Долго брёл он вдоль стен, похожих на декорации. Необъяснимым образом Мошкину стало казаться, что всё, с ним происходящее, является прологом к той пьесе, в которой собирался участвовать.


Мошкин постоял немного перед дверью, прежде, чем решился постучать. А когда крупный женский голос позволил войти, Мошкин затрепетал, как перед тайной. Раньше он не замечал за собой ничего похожего на нерешительность. Комната была небольшая: трюмо, кресло и заваленный афишами столик, казалось, не оставляли места ни для чего и никого лишнего. А присутствие женщины с худыми открытыми плечами и большими подведёнными глазами придавало помещению гулкость, а не уют.


– По объявлению, молодой человек? – гулко, словно жестяная банка покатился в его сторону вопрос.


Мошкин поспешно кивнул.


– Похвальная реакция, весьма редкая в молодых людях. Вас как зовут?

– Мошкин, – сказал Мошкин и поклонился.


Женщина, едва сдерживая улыбку, пригласила его сесть. Мошкин увидел табурет, прежде не замеченный. Табурет был обляпан краской. Не исключено, что какой-нибудь забулдыга-художник изощрял на нём свою фантазию. 


– Спасибо, постою.

– Садитесь, садитесь. Краска давно высохла и не представляет опасности для одежды. Вы когда-нибудь имели дело с театром?

– Имел, – подтвердил Мошкин, – но давно. В третьем или четвёртом классе. Мы тогда жили в другом городе. У нас был культпоход. Названия пьесы не помню. Но она мне не понравилась.

– М-да... Как говорится, любой опыт ценен. А о Шекспире вы наслышаны?

– Конечно! – уверенно подтвердил Мошкин. – И «Гамлета» знаю. Видел в кино.

– Отлично. Думаю, у нас с вами не возникнет трудностей в процессе работы. Попробуйте прочитать вот этот отрывок...


Женщина достала из-под руки книгу и протянула её Мошкину. Текст, который предстояло прочесть, был отчёркнут карандашной линией. Спустя минуту, Мошкин вернул книгу:


– Прочёл.

– Да нет, – снова сдержала улыбку женщина. – Вслух.

– Зачем?

– Давайте условимся, в театре вопросы задаю я. Читайте.


Мошкин напрягся и прочёл: «Говорите, пожалуйста, роль, как я показывал: легко и без запинки. Если же собираетесь горланить её, как большинство из вас, лучше бы отдать её городскому глашатаю. Кроме того, не палите в воздух этак вот руками, во всём пользуйтесь в меру»...


– Довольно, – женщина протянула руку за книгой. Мошкин облегчённо вздохнул. – С дикцией у вас неважно. К сожалению, в школах не считают её достойной изучения.


– Наша школа с математическим уклоном, – пояснил Мошкин.

– Куда собираетесь поступать?

– В политех.

– Ну что ж, в двух словах о впечатлении, которое сложилось у меня от нашего знакомства. Мне кажется, вы теряете себя на пути к цели, вам самому неведомой. Подобное нередко случается с молодыми людьми. Некоторые пытаются, сами того не сознавая, что-то изменить. И тогда приходят по объявлению. Они ищут не места в жизни, а её скрытый смысл. Вы мечтали когда-нибудь об актёрском поприще?

– Нет, – сказал Мошкин.

– Почему?

– Это невозможно. Я пойду в политех. Обо всём давно договорено. Мама говорит, что человек не былинка, его не должно носить по жизни.

– Сколько нужно учиться в институте?

– Пять лет.

– Для театра огромный срок... Хотите сыграть Гамлета в моём спектакле?

– Я пойду, ладно? – взмолился Мошкин.

– Да вы трусишка, мой милый! Вам предлагают роль, о которой другие актёры могут только мечтать, а вы собираетесь удрать к своим формулам. Полюбите театр... Смелее! Это единственное на земле место, где происходят настоящие чудеса... Разве не чудо, что я предлагаю вам стать принцем? А корону для себя вы должны будете добывать самостоятельно. Согласны?

– Согласен... – прошептал Мошкин.

– Тогда читайте!

– Что?

– Монолог Гамлета. Не бойтесь, получится... Должно получиться!

« Быть иль не быть, вот в чём вопрос. Достойно ли терпеть без ропота позор судьбы. Иль надо оказать сопротивленье. Восстать, вооружиться, победить. Иль погибнуть?.. Умереть. Забыться».


Мошкин возвращался домой, повторяя опутанные тайным смыслом слова, и ему казалось, что рядом идёт женщина из театра, чтобы подсказать ему, если забудет текст или собьётся.


Дома его ждала мама. Она не любит, когда сын опаздывает к обеду и теперь с укоризной глядела на него.


– Где ты был, Дима?

– В театре.

– Культпоход?

– Нет. Меня пригласили. Играть Гамлета.


Мать схватилась за сердце. Поварёшка, которой она наливала в тарелку суп, глухо ударилась об пол.


– Сынок, что ты такое говоришь? Опомнись!

– Ах, мама, об этой роли мечтают многие, а предложили сыграть мне. Значит, я чего-то стою. Разве можно упускать такой случай?

– Поешь и ложись. Отдохни.


Когда сын ушёл в свою комнату, мама бросилась к телефону.


– Клара, ты слышишь меня? Немедленно приходи. Димка помешался.

– Что ты такое несешь, Анна?

– Приходи, убедишься сама.

– В чём, собственно, я должна убедиться?

– Откуда мне знать? Ты его тётка и психиатр. Выручай!


Мошкин подробно рассказал тёте Кларе обо всём, что с ним произошло с тех пор, как прочёл объявление. Услышанное показалось ей вполне убедительным.

– Как ты собираешься поступить? – поинтересовалась она у племенника.

– Никак, повидимому... Тебе известны планы мамы. «Так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех»...

– Что это такое?

– Монолог Гамлета, тётя.

– По-твоему, он нормален? – спросила встревоженная мать.

– Вполне, – ответила сестра. – И, кажется, талантлив.

– Ты с ним заодно.

– Если я с кем-то заодно, то только со здравым смыслом.


И тут же осеклась, вспомнив,  что в городе нет и никогда не было театра.

Борис  Иоселевич