Девятый батальон

                74 с.д. 360 с.п.
                Девятый батальон

И вот  «Он» перед нами. Мы пришли на берега «Голубого Дуная». Много было пройдено нашим батальоном фронтовых дорог и вот сейчас мы здесь, на Дунае. Сколько маршей было сделано, сколько проведено боев, сколько утрачено и сколько приобретено (нрзб.)
В Румынию наш батальон вошел, переправившись через Прут у Могилева-Подольски, потом река Серет и наконец тесная долина Карпат с вечно шумящей по камням горной рекой – Сучавой. У застрявшей линии фронта, в каменном мешке долины, на охранениях высоты 1001, узких проходах Карпатского предплечья закалялся и сплачивался …

                Бу-бу-бу, да бу-бу-бу,
                Сидит Ворон на дубу,
                Он во трубошку играет,
                Православных потешает.

И в сентябре бывает жара. Небольшая роща, на взлобке, слева река, справа шоссе, а далее большое поле кукурузы. Полуденная тишина. И птичьим взором видно, за кукурузным полем маленькие домики. Ночью в холмах, что к северу-востоку, было какое-то шевеленье. И летели стрелой огненные светляки, и бухало, что-то тяжело, и шипели в небе взлетающие и падающие звезды. Ночью он не стал совершать свой предрассветный облёт. И лишь утром прогулялся по краю поля, слушая, не зашуршит ли где мышь, подбирая редкие из отшелушенных мышами початков зерна. Их было мало, и он громко и горько каркнул, не наведет ли кто из товарищей и товарок на пищу. В ответ услышал многочисленное и горькое карканье. Всей небольшой стае, живущей в рощице, сегодня не везло.
Он сидел на ветке тополя и готовился уснуть. Полуденная жара не лучшее время, для поисков пищи.

                I. Поиск (12 сентября 1944 г.)

Комбат решил воспользоваться возникшей паузой и приказал мне с группой автоматчиков из пяти человек, выяснить обстановку. Вторая рота, выдвинутая вперед, должна была «оседлать» шоссе и сейчас спешено копала окопы слева и справа от него. Хотя слева и пространства-то до берега Дуная  было всего ничего. Вышли и пошли, сначала редким кустарником,  а затем углубились в кукурузные посадки. Шли осторожно, с частыми остановками, оглядываясь, и прислушиваясь. Прошли около километра-полутора. Тишина, не ветерка. Мухи жужжат, да высоко в небе, кто-то тихонько поет. Впереди, в кукурузном поле проплешина метров полста, толи межа, толи просто кто-то не засеял. Осмотрелись. Никого. И вышли на неё. А навстречу нам, метров сорок левее, ближе к шоссе, вышли немцы. Кто вышел первым, трудно теперь сказать, но стрелять, по-моему, первыми начали мы. Дикая, беспорядочная стрельба, все попадали, кто - куда. Укрытий на полосе нет, одна невысокая подсушенная трава. И палим в них. Потом тишина, мы их не видим, поэтому не стреляем. Пауза. Ретируемся обратно в кукурузу. Хрен знает, что они в своей кукурузе делают, может, перегруппировываются,  чтобы с другого места нас достать. Слава богу, все живы, не ранены. Смещаемся сами влево и снова выползаем на проплешину. Никого, немцы ушли. Один немецкий труп навзничь. Ползем к нему цепью. Точнее ползу к нему я, остальные прикрывают. Убитый, молодой лейтенант. Обыскиваю его. Забираю «Вальтер» и бумаги из карманов гимнастерки. Ко мне подползает один из автоматчиков, он старше всех по возрасту, и переобыскивает труп. Находит толстую  пачку денег в Югославских динарах. Суёт ее мне, я отталкиваю её, и тогда, он прячет её за пазуху. Командую отходить. Дальше не пойдем. Надо возвращаться.
Возвращаемся также, тихо крадучись, но всё ж веселее, бойчее, чем шли в поиск. И быстрее. И когда подходим к краю кукурузного поля, далее неширокая полоса кустарника, затем метров сто открытого пространства, и наши позиции, начинаем громко переговариваться …
Слева с небольшого холма ударил пулемет. Затем еще один и несколько автоматов. Они прицельно били в то место, где мы находились. Стрелявшие нас либо видели, либо по движению кустов определили наше место нахождения. Мы упали на землю. Пули секли ветки прямо над нашими головами. Поползли, смещаясь вправо к дороге. Стрельба так же неожиданно прекратилась, как и началась. Но мы были уверенны, что немцы со своей позиции, внимательно следят,  где мы себя обнаружим. Если наши засекли огневые позиции немцев, они могут попробовать подавить огнем, и мы под прикрытием огня второй, выдвинутой вперед роты,  перескочим, перебежим к нашим позициям. Оглушающий свист и разрыв мины. Совсем рядом.
Для пехотинца страшно всё. И пулеметы и артиллерия, и встречный автоматный и винтовочный огонь. Но, по-моему, мнению, страшнее всего,  огонь миномета. Это и из-за большой мощностью разрывающейся мины, и из-за крутой навесной траектории. Ты лежишь в окопе, а она – мина, свистя и воя, летит прямо сверху, кажется на тебя: «Мне кажется, что я магнит, что я притягиваю мины …»
Мы не выдерживаем, вскакиваем и бежим по кустарнику влево к дороге. И тут же по нам открывается пулеметная и автоматная стрельба. Мы бежим. А что же наши?
Вдруг сзади, кто-то: «Оо-х…» Оборачиваюсь, тот самый боец, что постарше, который был со мной у трупа убитого немца, на бегу валится вперед, ноги сами делают несколько шагов. На мокрой от пота гимнастерке быстро расплывается красное пятно. Все ложимся на землю. Подползаю к нему, поворачиваю на бок. В уголках рта пузырится кровь. Глаза еще живут и вдруг потягиваются пленкой, застывают.
С наших позиций открывается ураганный огонь. И два пулемета ДШК и автоматы и винтовки. Они прикрывают наш отход. Командую: «Встать! Бегом!»  И мы выскакиваем из кустарника, и, пригибаясь, бежим к своим позициям. И вдруг в голове молнией блеснуло, что же мы делаем, мы же несемся на свое минное поле. Притормаживаю и ору всей мочью: «Стой, мины! К реке, к реке!» Бойцы на ходу падают на землю, потом поднимаются  и устремляются к шоссе. По нам палят, но как-то вяло из автоматов. Видимо наши временно придавили огневые точки. Перелетаем, открытое шоссе, и с рвущимися легкими, иссеченные ветвями кустарника, сваливаемся с трехметрового обрыва в воду. И вовремя: снова воют мины. Одна, вторая.
Под прикрытием обрыва, кромкою воды мы выходим за линию траншей.

Наше метание перед минным полем, под немецким огнем, происходило на виду солдат всей второй роты, и когда явился к комбату для доклада, он уже знал, что мы вышли и как вышли, так как с НП роты по телефону, это уже всё расписали, в картинках. Да и докладывать уже собственно было нечего, так как немцы, выдвинувшись из-за правого холма, скатились в кукурузное поле и заняли исходные позиции. Если б мы ещё подзадержались в поиске, то мы, оказались бы отрезанными от своих.   

Примерно через полчаса с того момента как мы вернулись, начался артналет, а затем первая атака немцев. И атаки эти не прекращались двое суток…

                II. Осада (12-13 сентября 1944 г.)

Озаглавив так вторую часть своего повествования, я вдруг вспомнил, что существует такой знаменитый американский квест (правильно ли я использовал сей термин?) от фирмы Groove Media Inc. «Снайпер: дороги войны», где главный герой игры Хокинс – снайпер воздушно-десантных войск США. Части (эпизоды ли?) или правильнее уровни, так же носят названия: Поиск, Осада.
Я сам подарил эту компьютерную игру своему семилетнему внуку.
«Десантное отделение США совершает дерзкую высадку в тылу врага, но вскоре выясняется, что противник (как политкорректно!)  намного превосходит американский отряд по силе. Открытое противостояние обречено на провал, и поэтому успех операции – теперь зависит от вас – от снайпера, в совершении овладевший искусством скрытой войны. Ваш вклад в победу может стать решающим. Вы теперь – самое грозное оружие Союзников». Так написано на коробке. И далее:
«Снайпер: дороги войны» - action (все-таки action, а не квест!), действие которого разворачивается во время Второй мировой войны. Примите участие в освобождении городов Европы от сил Третьего Рейха – Арнем, Бастонь, Риз, Ремаген и, наконец, Берлин. В вашем распоряжении – оружие Второй мировой: снайперская винтовка «Спрингфилд» М1903, винтовка, «Ли-Энфилд», а также автоматическая винтовка «BAR», гранаты, базука».
Взвод батальонных автоматчиков, которыми я командовал, в течении уже первого дня этих боев раздали по частям в роты, для создания подвижных групп автоматчиков, по настоятельным требованиям командиров рот. Это в какой то мере диктовалось слишком растянутой «жидкой» линией переднего края батальона и сложным, с многочисленными складками местности, рельефом переднего края обороны.
Со мной при штабе батальона осталось лишь четыре автоматчика. К закату солнца весь состав штаба: комбат, начштаба, политрук и два связиста, обеспечивающие связь с остатками рот. Все мы со штабом батальона размещаемся в двух отрытых щелях на небольшом куске пространства между шоссе и рекой. Щели замаскированы срезанными стеблями кукурузы и ветками. Впереди в расположении рот рвутся снаряды, идет очередная артподготовка. Сумерки. И вдруг огонь артиллерии переносится вглубь, на нас. И вокруг нас везде и непрерывно начинают рваться снаряды. Всё сливается в один гул. Промежутки между разрывами исчезают вообще. Это собственно, не вполне артиллерия, которая даже при высокой плотности стволов, так огонь вести не может. Это немцы обстреливают нас – пехоту, из автоматических зенитных пушек. Темнота ушла, кругом пламя разрывов и кажется странным, что мы в этом огненном слое, еще живы. В легких одни пороховые газы, глаза режет. Я сижу, прислонившись спиной к стенке щели, меня подташнивает, я сплевываю, а потом глотаю слюну.
Комбат подзывает меня и кричит в ухо, что немцы видимо, провались и, чтобы я взял двоих автоматчиков, выдвинулся вперед, и держал с ними шоссе, чтобы немцы не обошли штаб.
Мы выбираемся из щели, сначала это кажется страшным, но вот выползли, и прошло. Ползем метров сто вперед. И занимаем позиции на шоссе. Автоматчики в кюветах, слева и справа, я  прямо на шоссе. Зато меня прикрывает брошенный тут дорожный каток.
Тошнота прошла, голова стала ясной, все воспринимается необыкновенно резко, четко. Артподготовка постепенно прекратилась, и стало слышно пулеметную, винтовочную и автоматную стрельбу с переднего края, и был ли уже тот край передним. Стрельба приближалась. По бокам шоссе, в некотором удалении от него, пробегали назад какие-то солдаты. Я пытался их окликнуть, но они растворялись в темноте. Вдоль левого кювета двое солдат тащили станковый пулемет. Я поднял на них автомат и приказал: «Стоять! Занять позицию, здесь!» Они остановились и,  принялись устраиваться, оборудуя себе позицию. Удалось остановить ещё троих. Эти бежали прямо по шоссе. Направив их на правую от шоссе сторону, препоручив заботу о них своему расположившемуся в правом кювете автоматчику. И во время, из темноты зарычала и выдвинулась немецкая самоходка. Она произвела, сначала один выстрел, затем сразу второй. Грохот выстрелов и свист болванок пролетевших мимо, прямо вдоль шоссе. Самоходка снова рычит и ползет вперед на меня.  Останавливается и снова: один второй выстрел. При выстрелах от самоходки, вдоль прямого, как по нитке шоссе, отделялась красная светящаяся полоса метра два, которая стремительно проносилась над дорогой и терялась где-то в темноте. За самоходкой стали различимы фигуры немецких автоматчиков. Пулеметчики дали длинную очередь  по ним. Самоходка рычит и ползет вперед. Между нами уже не более 60-70-ти метров. Я почему-то прикинул, что если самоходка попадет в каток, то каток прикроет меня, и довольно спокойно стою за ним. Стреляют и справа и слева от меня. Пулеметчики дают еще одну длинную очередь. Самоходка останавливается, сейчас будет выстрел и я вдруг, неожиданно для себя самого, сигаю в кювет. Болванка с грохотом и пламенем бьет по катку. Многотонный каток подпрыгивает и начинает заваливаться, ползу вперед, чтоб не оказаться под ним. Оказываюсь рядом с пулеметчиками.
 - В рубашке родился лейтенант! – говорит один из них мне. Пулемет дает длинную очередь. Самоходка остановилась и больше не ползет. Хотя снова дважды стреляет. Прислушиваюсь. Справа от шоссе стрекочут одни немецкие автоматы. Видимо там немецкие автоматчики. Они уже поравнялись с нами и даже несколько переместились далее нас. Обращаюсь к своему автоматчику, он лежит прямо в поле левее нас.
 -  Боец, беги в штаб, доложи комбату, обходят нас!
Он отползает назад в темноту.  Я ложусь на его место. Самоходка по шоссе не ползет, хотя опять стреляет вдоль шоссе. Мы видим, что немецкие автоматчики выходят из-за самоходки и двигаются разделенной группой в нашу сторону. Командую, пулеметчикам, чтобы огонь не открывали. Пусть подойдут.
Вдруг сзади, примерно в расположении КП батальона, истошный вскрик: «Дяденька не стреляй в меня!» И очередь из шмайсера, и еще несколько очередей.
А немецкие автоматчики на шоссе уже примерно метров в 40-45-ти от нас. Я вижу их засученные рукава, расстегнутые гимнастерки. Они веером стреляют перед собой. Открываю огонь, и тут же открывают огонь пулеметчики. Злоба. А еще, еще.  – Огонь!.
Они падают, разбегаются, исчезают.
- Все лейтенант, отвоевались. Патронов нет. – Говорит мне один из пулеметчиков.
- Отходите! Ползите кюветом.
Они, пригибаясь, бегут, назад волоча, свой пулемет и исчезают.
Я остаюсь один.

…………………………………………………

В полной темноте продирался через кустарник, поднялся вверх в горы, свернул вправо к своим, потом сорвался в глубокую балку, не менее чем на десятиметровую глубину, ободрался весь, но сумел подняться по другому склону балки. Шёл по этим склонам до утра. А утром увидел окраинные домики городка. И мост, по которому, на этот берег Дуная, под бомбежкой и артобстрелом переправился двое суток назад наш батальон.
Было ранее, ранее утро. Но в городке не спали. Он был переполнен войсками. По мосту шли потоком машины, самоходки, колонны пехотинцев. Где-то отдаленно, что-то бухало, но как-то редко и вяло.
Выйдя к мосту, я обнаружил сидящих на земле, на обочине пятерых солдат роты, в которой я воевал, до недавнего назначения меня командиром роты автоматчиков. Они были измучены, слегка ошалевшие от непрерывного боя и ночного отступления.  И все же по моему приказу, они разошлись, собрали и через некоторое время, привели довольно большую группу, человек пятьдесят, солдат разных рот нашего батальона. Офицеров, командиров рот, взводов, не было ни одного. От бойцов, я слышу неутешительное,   и обидное. Что какой-то полковник во главе группы автоматчиков,  примерно с час назад, построил их, и троим, у которых не оказалось оружия, было приказано выйти из строя. После чего полковник отдал приказ своим автоматчикам: «Расстрелять!» Автоматчики выполнили приказ, во главе с полковником погрузились в студебеккер  и отбыли, но не в сторону противника и предполагаемой линии фронта, а куда-то за мост, на тот берег.
Один из расстрелянных упал живым и когда пришел в себя и встал, оказалось его даже не задело. Растерянный, он сейчас подошел ко мне: «Что мне делать?»
- Что делать? Доставай оружие и в строй.
- Так я же пулеметчик. Нам ночью на шоссе какой-то лейтенант, приказал отходить. Мы пошли, а пулемет и разбило взрывом, самих по башке шибануло (контузило).

-  Это вы по самоходке били?
- А это вы товарищ лейтенант?
- Что же ты, этому полковнику, ничего не сказал?
- Так он и не спрашивал.
- А где второй?
- Его шибко контузило, кровь с ушей шла, и не слышал ничего.
- Да где он?
- Дак расстреляли ж.
- ……

Отвожу солдат до ближайшего садика перед беленьким домом у дороги. Даю команду на отдых. В домике никого, стекла выбиты, но сам дом цел. Странно, что его не заняла какая-нибудь часть из входящих в городок. Отправляю, троих на поиск штаба батальона.
По дороге идет техника и солдаты. Им солдатам, в бой, отбивать, то, что мы уступили ночью.

Время идет. Связные не возвращаются. Но зато часам, к двенадцати дня, подтягивается ещё одна группа солдат нашего батальона. Их человек десять. Объявляю, осмотр оружия, подсчитываем боеприпасы, точнее патроны, поскольку гранат у нас ни у кого нет, они были израсходованы в первый же день немецких атак, разбираемся на взводы. Назначаю командиров из оставшихся нескольких сержантов и одного старшины. Впрочем, его, тут же командирую, в поисках кухни, или какой-нибудь пищи. Стрельбы с той стороны городка, а городок изрядно вытянут вдоль шоссе, не слышно. Но, немцы, судя по всему,  дошли  до окраины, но в городок не вошли. Готовятся наши, готовятся немцы. Печёт солнце. Вот-вот, или они, или мы, рванем. Части прошли, мост очищается. У него остается, какая-то охрана,  по-моему, расставляется зенитная батарея, и всё затихает. От них до нас метров триста.

…………………

Сижу оглушенный на земле, тру засыпанные белой пылью глаза, мотаю головой. А передо мной лицо бойца, который мне что-то говорит. Не могу услышать и сообразить что? В ушах этот надсадный звук падающей бомбы и разрыв. Обхлопываю себя, ощупываю, сознание проясняется: вроде цел. Солдат, это один из тех, что я отправил искать штаб батальона:
- Товарищ лейтенант, живы?
Он что не видит, что я сижу, шевелю руками, мотаю головой?
- Кажись жив!
- Бомба-то прямо в дом попала?
Осматриваюсь, крыша дома проломлена, сорвана, сам дом осел, а из окна несет гарью. Я стоял на улице, напротив окна, и когда прилетела бомба, даже не успел среагировать и упасть. Она проломила крышу и взорвалась прямо в доме. Меня взрывной волной отбросило метров на семь, оглушило, но на мне ни одной лишней царапины, кроме тех, которых я в избытке набрался ночью.
- Товарищ лейтенант. Комбата нашел. Он со штабом, где-то километра два по шоссе и направо к сопке. Они там щель отрыли и окоп, с ними там, наших, человек двадцать. Немцы ночью, крайние домики забрали, но сейчас вроде отошли. Велел прибыть к 17.00, но допрежь, всех накормить. Да «катюши» видел три штуки, недалеко стоят. А вообще войск на плацдарм нагнали, везде суета. Наверное, ночью попрем.
Солдаты приводят себя в порядок после авианалета. Погибших нет, да и раненый всего один. Ему осколок кирпича от трубы угодил прямо в челюсть и своротил, её напрочь. Это понятно, ведь бомбили не нас, а мост, в основном мост, всего один почему-то отбомбился на нас. Может, посчитал, что в этом домике какой-то штаб. Хорошо, что я бойцам, запретил размещаться в доме, отчасти выполняя приказ, о мародерстве, а скорее всего от какого-то смутного недоверия к этому аккуратненькому, отдельно стоящему дому.
А вот мост пострадал здорово. Одна, или несколько опор видимо обрушились, он наклонился на одну сторону. В один из пролетов попала бомба, но он не рухнул, он надломился в центральной своей части.
    
…………………………………………………..

Я не знаю судьбу батальонов переправившихся до нас на этом участке. По слухам, их было восемь. И мы видели, когда мы переправлялись, как немцы прижали к реке несколько наших рот, из состава предыдущих батальонов, и буквально утопили их в Дунае. Это я знаю. Мы же держались двое суток, выполнили свою задачу, и, собравшись с силами, с теми, кто остался, уже на другой день двинулись дальше в горы – На Белград.

Возвращаясь к уже упоминавшейся компьютерной игре, «Снайпер: дороги войны, я хочу сказать, что последняя миссия, в которой принимает участие славный Хокинс, имеет подзаголовок – Форсирование Рейна. Последний рывок. И в финале игры, звучит следующий текст, по крайней мере, в русскоязычном варианте игры: «Война подошла к поворотному пункту. У врага уже почти нет сил, сопротивляться, военная машина союзников катится вперед, до Берлина рукой подать. После многих месяцев на передовой нам со Скарпелло (напарник – Хокинса), приятно осознавать, что хоть ненадолго война перестает угрожать нам. Сколько хороших ребят погибло с момента нашей высадки в прошлом июне. Молю Бога, чтобы война быстрее кончилась, и мы могли вернуться домой к семьям, и любимым. Пусть мужество не оставит наших ребят, которым еще предстоит сражаться в эти последние дни.
Ну, что ж, спасибо автору сюжета и сценария Брайну Экману и неизвестному русскому переводчику.

                1 сентября 2009 г.
 

Следующее написано моим отцом, я не изменил ни слова.

Мне хочется сказать свое слово о пехоте.

           Тяжела и неблагодарна роль солдата пехотинца. Уже не говоря о том, что именно он держит или уступает или берет территорию. Именно только он истинный хозяин её, земли, и, в конечном счете, именно его присутствие на любом клочке территории обозначало её принадлежность.
           В конечном счете, именно на него нацелены все виды основного оружия, вся огневая мощь противника. Он всегда впереди и от него зависит всё.
           Страшны танки, грозна артиллерия, не менее страшен и грозен миномет, который может тебя выковырять из любой щели и из любой воронки. Но если ты жив, прочно закрепился, вгрызся в землю и сумел своим огнем отсечь от танков пехоту,  то танк без пехоты, если ты ещё жив, побоится пойти на тебя, а если и пойдет, то он, всё равно не на своей территории, а на твоей, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
           В битвах под Москвой, Ленинградом, Сталинградом, Севастополем, Новороссийском и везде и всегда останавливала врага и потом изгоняла пехота. Если солдат пехотинец не покинул руин Сталинграда или другого города, или просто местечка, и остался жив, то только он главный виновник победы в любой битве. Это его кровь залив поля Украины и Белоруссии остановила врага. Это в его крови захлебнулось немецкое нашествие.
            Я не в коем случае не умаляю  роль других родов войск. Ни в коем случае. Ни мне ли как пехотинцу не знать, что значит – знать и чувствовать, когда у тебя за спиной надежная тяжесть своей артиллерии. Даже не совсем так – она с тобой, единое целое, твое самое сильное оружие. За тобой, как бы с готовым могучим кулаком, стоит твой большой старший брат. Как важно, огромно, это психологическое чувство прикрытия, не говоря уже о фактической силе артиллерийского удара.
           Но при всем при этом, я в первую очередь, со своей стороны, склоняю свою голову перед солдатом пехотинцем. Он, как правило, не получал высоких правительственных наград, как летчик, танкист, артиллерист. Так же, как правило, никто не видел его предсмертного ратного подвига помноженного на миллионы и миллионы. В память о его былом присутствии, о том, что он здесь прошел и встретил лицом к лицу смерть, остались лишь бесчисленные братские могилы, да где-то далеко о нём, до самой своей кончины,  будут скорбеть о нем его близкие. Всё!